Про кошачьи глаза, или печальная история повара зайкина

     ... Одни до сих пор винят в этой истории землетрясение, от которого все стёкла в посольстве вылетели, другие – нечистую силу. Кое-кто говорит, что дело тут в ностальгии и скверном местном климате, а некоторые вообще всё списывают на внутрипосольские интриги и человеческую склочность...
     Лично я думаю – без нечистой силы не обошлось! Откуда бы ещё этим «кошачьим глазам» взяться... Вы вот улыбаетесь... А вспомнить хотя бы  подвальный этаж в резиденции посла. Его как складское помещение использовали – для канцелярских принадлежностей, непортящихся продуктов, старых газет и всякого утиля... Так туда народ вообще заходить боялся. Разговоры об этом, конечно, не приветствовались, – времена были не те, членам партии в чертовщину верить не полaгалось... Но даже  супруга посла тогдашнего жаловалась, что голоса по ночам из подвала раздаются. Повёз я их с консульшей как-то в центр по магазинам, ну и слушал краем уха, о чём они по дороге беседовали... Крестик, мол, надо освятить или ладанку раздобыть в православной церкви... А потом, после шопинга этого, когда ей пакеты в багажник складывать помогал, смотрю,  в одном – вот такая связка чеснока! «О, – говорю, – чеснок какой знатный! В борщ что ли?» – а она: нет, мол, это я на лестнице в подвал повесить хочу... от паранормальных явлений... Только вы, мол, Саша, особо об этом не распространяйтесь. Во как... Можно бы всё на  впечатлительность женскую списать, да только и Mихалыч, завхоз, за бутылкой водки пару раз обмолвился, что, как спускается туда, чувствует, будто кто-то ему в затылок смотрит... А уж Михалыча-то особо не проймёшь: он до того, как в нашем посольстве завхозом осесть, страшно сказать, где был и чего навидался...   
      А  бутылки «Советского Шампанского» какие залпы давали в подвале том – целыми ящиками! Сами по себе, между прочим, и не один раз... Шампанское это, икру и крабов баночных в контейнерах морем доставляли из России-матушки. Вот с икрой-то первый казус повара нашего, Зайкина, и приключился. Но – всё по прядку.
      Был Павел Зайкин мужик как мужик, лет под сорок, роста среднего, лысоватый, с выправкой хорошей: в своё время на флоте отслужил, потом какое-то время коком на торговом судне плавал. Как женился – осел в Питере. Ну, поскольку партийный и в загранках уже был, дали ему характеристику на работу в советское тогда ещё посольство в Польше. К тому времени, как  к нам попасть, послужной список у него был уже – о-го-го... И не удивительно: готовил Зайкин – пальчики оближешь! Какой борщ, бывало, заделывал с пампушками! И это на местных продуктах, в южном полушарии, где и зелень не та, и у свёклы вкус другой ... Укроп, помню, Зайкин наловчился выращивать в горшках на террасе. Чтобы сало изготовлять – регулярно делал рейды  на центральный рынок: мясники жир да сало срезают и выбрасывают – здесь это не товарный продукт, но Зайкин им популярно на пальцах объяснил, и стали ему раз в месяц прямо с бойни заказывать самую жирную свинину; поскольку не ходовой товар – считай, за бесценок... Мясо, значит, в солянку да на буженину, а сало... Боже ты мой, какое же это было сало! «Майский день – именины сердца», – как  Михалыч изволил выражаться. Да под «писко» – местную виноградную водку...
     На том же центральном рынке, и после длительной экспертизы, в ходе которой Зайкин самоотверженно жертвовал желудком, были обнаружены рыбёшки, весьма пригодные к вялению, и в результате почти неотличимые от  воблы...
     В общем, нормальный был мужик. Степенный. Выпить любил, но в меру. Душу ни перед кем особенно не открывал, но и людей не чурался...  На рыбалку ездил с ребятами. Волейбол по пятницам – святое дело. Так и жили – не тужили, только с некоторых пор стали с нашим Зайкиным странные вещи происходить.
     ... Насчёт землетрясения – тоже верно, здорово он тогда испугался. В тот день зарплату выдавали, так что к двенадцати часам человек десять нас стояло под дверью бухгалтерии на втором этаже. Старались особенно не шуметь – в соседнем помещении начальство заседало. Мне Михалыч и говорит: пойдём, мол, Сашка, во двор спустимся, перекурим, тут вся эта история надолго. Стали мы с ним по лестнице спускаться, как вдруг трясти начало... Да как следует! Тихоокеанское побережье – сейсмичная зона, толчки в полтора-два балла – дело обычное, об этом ещё на инструктаже предупреждают.  Части земной коры тут, понимаешь ли, сильно наезжают одна на другую. Но вся архитектура местная, от одноэтажек до высотных зданий, сейсмостойкая. Иной раз и не почувствуешь, что тряхнуло... Мы всё по картинам на стенах ориентировались: если висят криво – значит, толчок был, а мы и не заметили... Ну, иной раз посильнее бывало... Но так, чтоб на ногах не устоять – никогда! А тут я за перила ухватился, балансирую, Михалыч вообще равновесие потерял, кубарем вниз скатился, – слава богу, что до половины спуститься успели... Штукатурка сыплется, стёкла летят, всё вокруг гудит, сигнализация посольских авто орёт –  ей всё одно, что воры лезут, что земля дрожит... В общем, светопреставление.
     И ведь теряешь ощущение времени: кажется, целая вечность прошла, а на самом деле – пара минут. Как секретарша Лена при такой трясучке и на каблуках успела со второго этажа  спуститься во двор, для меня до сих пор – тайна, покрытая мраком. Я только слышал, как она визжала, пока летела (иначе не скажешь) мимо нас с Михалычем... Ну, потом послали народ особняк наш инспектировать – где что повредилось, разбилось, погнулось; выдача получки, естественно, прервалась... Я – к машине первым делом, сигнализацию унимать. Вдруг слышу – бухгалтерша зовёт: «Саша! Саша! Иди помоги, Зайкину нехорошо!» Подхожу, а на нём и впрямь лица нет и весь трясётся. Я ему: «Павел, да ты чего, пошли, всё кончилось уже!» – а он смотрит на меня безумными глазами и с места не двигается. Бухгалтерша здравую мысль выразила, что надо ему сто грамм влить. Ну, в бардачке у меня как раз фляжка с коньяком лежала... Так что идею эту мы быстренько воплотили, и ожил человек... Только красный стал, как рак. «Блин... – говорит. – Блин!..» Он, видимо, не это хотел сказать, но при бухгалтерше постеснялся.
     Только с того землетруса до инцидента с икрой всё равно порядочно времени прошло, и ничего странного за Зайкиным не замечалось. Затосковал он, правда, в конце года. Говорил, по дочке скучает. Но это дело обычное, тем более к праздникам... 
     А потом случилось вот что. К приёму готовились, кажется,  к какой-то местной дате. Ну, Зайкину, естественно, было поручено коктейль организовать. На эти случаи меню давно отработано: выпивка, канапе (малюсенькие такие деликатесные бутербродики) и, для национального колорита, – икра; ею повар, Пашкин предшественник, придумал половинки авокадо фаршировать. И шло всегда «на ура»: авокадо – овощ маслянистый, пресный на вкус, аппетитно получалось. И красиво – чёрное на зелёном... В общем, в означенный день я газон с утра подстриг, дорожки гравиевые из шланга оросил;  Зайкин с тётей Машей, которую ему в помощницы отрядили, на кухне шуровал;  часам к одиннадцати стали местные официанты подтягиваться... В общем, всё как всегда. Столы с вышитыми скатертями, посол с супругой в дверях, лёд в ведёрках для спиртного...
     Лёд, значит, тает себе потихоньку; посол с супругой гостям улыбаются, с некоторыми даже в щёчку целуются, по местному обычаю; прочие наши чиновники – с каменными мордами всё больше... Хотя, сколько я за иностранцами не наблюдал, их это не напрягает. Они, наверное, думают, что это, типа, русский колорит... У них – землетрусы, ламы и в щёчку чмок, а у нас – водка, цирк и каменные морды. Да... Что-то я отвлёкся.
     Так вот. Колорита в тот день иностранные гости получили выше крыши. Я, правда, сам не видел, – наш брат, обслуживающий персонал, на эти мероприятия не вхож... Но жизнь у посольского люда – как на подводной лодке: все повязаны, всё на виду. Так что через пару часов инцидент уже стал всеобщим достоянием и оброс кучей смачных подробностей:  например, как попал в поле зрения советника Борякина чернявый официант с подносом, как борякинское лицо превратилось при этом в каменную морду, и что на том подносе было... И то, что там было, уважаемые, никак не соответствовало тому, что там должно было быть. Другими словами, вместо привычного сочетания икры с авокадо, – чёрного, значит, с зелёным, – поднос желтел продолговатыми половинками папайи, жутко сладкого тропического фрукта... И все пресловутые половинки, на манер наглых кошачьих глаз,  вылупились на Борякина чёрными икорными зрачками. Официант чернявый – сама невозмутимость:  ему эту гадость всучили, он и разносит,  думает, что так и надо... Заметался Борякин, китайского культурного атташе оставил в гордом одиночестве, никак не сообразит – то ли на кухню бежать и разгон устраивать, то ли начальству докладывать, то ли вообще скрыться, типа, в туалет... А официант тем временем уже в самую гущу гостей внедрился! Гости блюдечки с деликатесом берут, удивляются, вилками тычут... Пока Борякин в замешательстве пребывал, супруга посла зорким женским глазом отметила из другого конца салона оживление в радиусе чернявого официанта... Мол, что-то тут не то... А как разглядела – ответственного по протоколу – цоп за лацкан! И на кухню! А там одна тётя Маша, бедная, в переднике торт по тарелкам раскладывала... «Это что ж такое делается? – накинулись на неё послова супруга с ответственным по протоколу. – Это что за экспериментаторство?! Где Зайкин?»
     Тётя Маша им: знать не знаю, я тут на подхвате, а Зайкин  минут десять как отошёл куда-то. Они ей: ну вы же видели, дескать, что он с рынка притащил и куда икру намазывать придумал! А она им своё: я тут на подхвате, это он – шеф- повар...
     К тому времени злосчастный поднос с папайей (тут надо сказать, что кошачьих глаз на нём уже резко поубавилось) добрался до террасы, где посол наш мирно беседовал в кампании польского торгового представителя, военного атташе из Индонезии и какого-то местного мецената. Кружок, естественно, расступился, чтобы официанту дать пройти... и вальяжная личность посла тотчас же  превратилась в каменную морду. Меценат с индонезийцем себе по порции взяли, – о, говорят, какое оригинальное цветовое решение... А поляк хихикает. Меценат попробовал, и лицо у него стало задумчивое такое... Видно, с трудом глотал. Индонезиец – ничего, в три приёма деликатес умял. «Экзотик!» – говорит. А поляк хихикает... Посол наш тоже улыбку изобразил: да, мол, пробуем разнообразить традиционную русскую кухню. А сам глазами ответственного по протокольным делам ищет, и желваки так и играют у него... 
     Ответственного по протоколу взор господина посла, конечно, не нашёл, потому что тот, вместе с вице-консулом обегав весь особняк, стоял в это время перед  дверью сортира на втором этаже и чертыхался, благо Павел Зайкин там тоже обнаружен не был.  Как испарился человек.
     Нашли его уже после приёма, и не кто-нибудь, а сам посол. На заднем дворе. Сидел Зайкин в кустах мимозы в позе «по-турецки» и курил задумчиво. Посол ему: что ж ты, мол, вытворяешь, повар, пьяный что ли?!  А Зайкин смотрит на него просветлённым взглядом и говорит: «Медитирую я». И видно, что и впрямь ни в одном глазу...
     Посол аж задохнулся от такого нахальства: мало того, что продукты дефицитные перевёл коту под хвост, понос дипломатам дружественных стран обеспечил, имидж страны опоганил,  так ещё сидишь тут, как ни в чём не бывало, и дурочку ломаешь, пока тебя битый час по всему посольству ищут... Пиши, дескать, объяснительную и готовься к санкциям.
     Сразу скажу, что никаких особенных санкций тогда (кроме разве что лишения квартальной премии) посол в отношении к Зайкину не применил и хода делу не дал. Может, решил обождать, потому что характеристики у повара нашего со всех предыдущих мест работы были безукоризненные; с кем не бывает, в конце концов... А может, не захотел лишаться зайкинского борща с пампушками да сала с воблой. Сам Зайкин, бия себя в грудь, клялся, что больше никогда и ни за что. Но если спрашивали, как ему в голову пришло папайю икрой фаршировать, принимался пространно вещать про какое-то видение, и какие-то два всевидящих ока с иссиня-чёрными зрачками, и порученную миссию... В общем, начал народ его сторониться. Да и сам он всё больше стал дома сидеть. А, и ещё. Ни в какую не хотел Зайкин с того дня в подвал спускаться – тот, что в резиденции у посла. Под любым предлогом отказывался.
     Дальше – хуже. Спустя месяц где-то, пельмени затеял Зайкин. Сибирские, в которые три сорта мяса требуются. А посол с супругой под пельмени затеяли консула с женой позвать, да вчетвером отужинать. А консул с женой очень этому обстоятельству порадовались, потому что пельмени у Зайкина знатные всегда получались, и в назначенный час уже стояли в дверях с большой коробкой шоколадных конфет – на десерт, значит. Ну, хозяин их, как водится, в гостиной на диван сначала усадил – аперитива выпить да сигаретку выкурить; хозяйка в кресло, которое поближе к двери в столовую, села, чтоб оттуда ситуацию контролировать и по первому зайкинскому сигналу гостей к столу проводить...  Зайкин сигнал подал –  все в столовую переместились. А на столе уже пельмени на тарелках дымятся, салаты всех цветов радуги глаз радуют, графин запотевший с водочкой стоит... Только чего-то не хватает этой красоте...
     Супруга посла Зайкину тихонько так говорит: «Паша, вы про приборы забыли». А он её под локоток берёт и на ухо шепчет: «Не забыл я, Тамара Аркадьевна... Оказия с приборами вышла». – «Какая оказия?!» – «Их инопланетяне с кошачьими глазами забрали».
    Во как. После этого уже окончательно ясно стало, что у повара с головой не в порядке. ...Приборы-то? Лежали в кухонном ящике, где им и положено быть. Супруга послова ящик открыла, Зайкину показывает: вот же, мол, и ножи, и вилки, и ложки... А он ей – нет, это, дескать, всё обман зрения, – и опять про инопланетян. И трезвый, заметьте!
     По любому, отправили его в тот вечер отсыпаться, «обман зрения» и пельмени использовали по назначению, а на следующий день вызвал меня посол к себе и говорит:
     «Ты, Саша, в отпуск летишь через неделю... И есть у меня к тебе деликатное поручение. Лучше сказать, просьба». Я ему: «Слушаю вас, Юрий Сергеевич».
     Ну, тут он мне про инцидент со столовыми приборами рассказал и обмолвился, что Зайкин с утра на работу не вышел.
     «Плохо дело с нашим поваром, и здесь мы ему помочь ничем не можем. Я уже с Москвой переговорил, оформим пока внеочередной отпуск по болезни, а там – врачи разберутся».
    Я киваю.
    «Только дело в том, Саша, что одного его отправлять... рискованно. Перелёт долгий, утомительный, с посадками... Как бы ему по дороге плохо не стало».
     Я думаю – да уж... И стало мне ясно, в чём деликатное поручение состоять будет. «Конечно, рискованно, – говорю. – Отправляйте нас одним рейсом, я за ним присмотрю».
     У посла, сразу видно, от души отлегло. «Я так и знал, – говорит, – что смогу на тебя рассчитывать». Ну, потом пошли общие места про взаимовыручку, ответственность перед партией и народом и всё такое...
     Короче говоря, в назначенный день проводили нас без особенного шума. Советник Борякин собственной персоной  в аэропорт отвёз. Жара, помню, стояла... Зайкин тихий сидел, самоуглублённый. Он всю неделю в таком трансе пробыл.
     Ну, самолёт взлетел, выпили мы с Зайкиным пива. У меня, правда, сомнения были – не перемкнёт ли его от спиртного... Но – ничего вроде, даже здравую мысль высказал, что неплохо бы часы на московское время перевести. Перевели часы. Обсудили стюардессу... Фигуристая стюардесса попалась. Так и скоротали время до первой посадки в Рио-де-Жанейро. Там мы с Зайкиным по Duty Free прогулялись, он ещё дочке куклу купил, а я – бутылку тростниковой водки бразильской, «качасы».
     В общем, всё нормально, я даже поспал, пока через Атлантику летели. А после пересадки в Амстердаме, когда уже опять в самолёте были, смотрю – занервничал Павел. Засуетился. Газету то возьмёт, то положит, пиджак то снимет, то наденет... Я ему: Зайкин, ты в порядке? Он промычал чего-то, а потом вдруг как уставится на меня... Я ему опять: ты, мол, чего? Он, помню, усмехнулся криво так, и говорит: «Да ничего... А глаза-то у тебя, Сашок, – кошачьи!»
     Вот тут бы мне и сообразить, что настал критический момент, может, отвлечь его как-то надо было... Не знаю. Человек задним умом крепок... А я ему – ерунду, мол, говоришь. Глаза как глаза... А он опять усмехается, и встаёт... Я ему – ты куда? Так он на меня  как на идиота посмотрел. Отлить, говорит, куда ж ещё.
     ...Ну а что я мог сделать? Не в уборную же за ним идти! От кондиционеров глотка сохнет, и мы действительно – то минералки, то пива, то кока-колы...  Да и вообще бдительность у меня ослабела, – до Москвы час с небольшим оставался, считай, долетели. Короче, ушёл Зайкин, а я даже времени засечь не додумался. Сижу, мысли все дома уже, сами понимаете... Прогноз погоды в газете изучил. Орешков поел солёных. А Зайкина всё нет. Тут уж я на часы стал поглядывать – ещё пять минут прошло. А Зайкина всё нет... Блин, думаю. Может, взъелся он на меня и назад куда-нибудь пересел?.. Встаю, иду в хвост. Не видать его среди пассажиров. Зато к уборным очередь аж в проходе, человек десять... Я протискиваюсь, смотрю – в одну люди входят и выходят, а над другой красная лампочка горит – занято. И дамочка какая-то возмущается: сколько, мол, можно в туалете сидеть, небось, не у себя дома... Тут мне как-то не по себе стало. Подёргал я дверь, постучал, зову: – Паш, это ты там?.. – Никакой реакции. Я у дамочки спрашиваю – а вы видели, кто туда зашёл? А она опять – безобразие, дескать, неуважение к окружающим, скоро на посадку... Ничего толкового, в общем. Тут мужик из очереди вмешался: я, говорит, не видел, кто зашёл, но уже с полчаса занято. Так, говорю сам себе, дыши глубже, Сашок... Прежде чем снова в уборную ломиться (ещё не факт, что там именно Зайкин), пробегись по салону, может, он, как облегчился, в головную часть направился за чем-нибудь, а сейчас уже на своём месте сидит и в ус не дует. Кругом – шагом марш!.. Иду, внимательно по сторонам оглядываюсь. До самой кабины пилота дошёл, развернулся и обратно... Кресло зайкинское пустует. Очередь к туалетам ещё длиннее стала. Над левой уборной по-прежнему горит лампочка «занято». В голове – одни непечатные выражения.
     Дверь я ещё подёргал на всякий случай, потом думаю: ну всё, надо на помощь  звать. Оборачиваюсь, а стюардессу уже иностранец какой-то белобрысый ведёт. Возмущается по-английски, пальцем в красную лампочку над уборной тычет... Девушка боевая оказалась – взяла банку пустую из-под пива и – хлоп-хлоп ею по двери, чтоб, значит, погромче было. «Освободите, пожалуйста, туалет!» – кричит. Потом по-английски то же самое... Никакого эффекта. Она опять: «Самолёт идёт на посадку! Вам нужна помощь?»  А в ответ – тишина.
     Самолёт в тот момент действительно снижаться начал, таблички загорелись, «Пристегните ремни». Девушка банку из-под пива отставила и всех стала по местам  разгонять. Я ей: «А как же дверь-то открывать будем?» – а она: «Идите пристёгивайтесь, мы тут сами разберёмся». Я говорю: «Который там закрылся – это товарищ мой по работе... У него с головой не всё в порядке, я за него ответственность несу». А она: «Я тоже несу... Причём за всех пассажиров в этом салоне».  Но настаивать не стала, а прямо оттуда связалась по внутреннему телефону с начальником экипажа и описала ситуацию...
     Прибежал начальник и с ним ещё одна стюардесса. Парень этот достал какую-то штуковину и начал ею в двери ковырять. Ковырялся, ковырялся, потом встаёт... Только самолёт вдруг качнуло, мы все на шаг назад отступили, чтобы равновесие удержать... Тут дверь и распахнулась. И в проёме Зайкина стало видно... Тёплый ещё был.
Удавился он. Галстук к штырю от кондиционера привязал – и удавился... Вот такая печальная история.
       ...Не, не надо, спасибо. Они на кошачьи глаза смахивают... Давайте-ка лучше выпьем. За здоровье всех здоровых... И живых.   

Винья-дель-Мар, 6.02.03