Два дня из жизни Александра Георгиевича Зубова. Часть I

Светало. Жестокий мороз, лютовавший в последние дни, сменился оттепелью, и в воздухе висели мелкие капельки измороси. Сводно-гвардейский батальон марковской дивизии во главе с полковником Зубовым ускоренным маршем подходил к Севастополю. Туман рассеивался, поднималось бледное солнце, наступало утро 1 ноября 1920 года.(*)

Только недавно закончились кровопролитные бои на Перекопе. Сдержать красных оказалось невозможно, и они ворвались в Крым. Три дня назад, понеся тяжелые потери, отряд Зубова оставил Юшуньские позиции и отошел к станции Джанкой. В тот же день в войска поступила директива: оторвавшись от противника, идти к портам погрузки – в Евпаторию, Севастополь, Ялту, Феодосию и Керчь. Командующий обороной Крыма, генерал Кутепов, приказал Зубову выдвинуть свой отряд на позиции севернее Джанкоя для прикрытия отступления. Марковцы заняли оборону, а в это время сзади на станции творилось что-то зловещее. Составы один за другим уходили на Симферополь, кое-где на путях валялись артиллерийские снаряды и авиационные бомбы, блуждали толпы растерянных людей. Зубов ловил на себе взгляды подчиненных, в которых читалось желание присоединиться к отступающим частям, но у них был приказ оставаться на месте, и никто не посмел ослушаться своего командира. Когда казалось, что все забыли про них, прискакал вестовой из штаба Кутепова и передал распоряжение оставить Джанкой и следовать на Севастополь. Отступление шло почти без соприкосновения с противником, красные отстали. На следущий день отряд сосредоточился в Симферополе и вечером 31 октября начал движение на Севастополь.

Батальон Зубова вступил в город и направился, согласно предписаниям, к порту. Улицы были почти пусты, большинство магазинов закрыто, изредка встречались запоздавшие обозные повозки и спешившие к пристани одинокие прохожие. Севастопольские учреждения, лазареты и гражданские лица, желавшие выехать, погрузились на суда еще накануне. В бухте оставались транспорты, предназначенные для армейских частей, прикрывавших эвакуацию. Повсюду был расклеен приказ Главнокомандующего:

ПРИКАЗ
Правителя Юга России и Главнокомандующего Русской Армией.
Севастополь, 29-го октября 1920 года.
Русские люди. Оставшаяся одна в борьбе с насильниками, Русская армия ведет неравный бой, защищая последний клочок русской земли, где существуют право и правда.
В сознании лежащей на мне ответственности, я обязан заблаговременно предвидеть все случайности.
По моему приказанию уже приступлено к эвакуации и посадке на суда в портах Крыма всех, кто разделял с армией ее крестный путь, семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства, с их семьями, и отдельных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага.
Армия прикроет посадку, памятуя, что необходимые для ее эвакуации суда также стоят в полной готовности в портах, согласно установленному расписанию. Для выполнения долга перед армией и населением сделано все, что в пределах сил человеческих.
Дальнейшие наши пути полны неизвестности.
Другой земли, кроме Крыма, у нас нет. Нет и государственной казны. Откровенно, как всегда, предупреждаю всех о том, что их ожидает.
Да ниспошлет Господь всем силы и разума одолеть и пережить русское лихолетье.
Генерал Врангель.


Рядом с ним соседствовало сообщение правительства:

В виду объявления эвакуации для желающих офицеров, других служащих и их семейств, правительство Юга России считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают приезжающих из пределов России. Недостаток топлива приведет к большой скученности на пароходах, причем неизбежно длительное пребывание на рейде и в море. Кроме того совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не дала своего согласия на принятие эвакуированных. Правительство Юга России не имеет никаких средств для оказания какой-либо помощи как в пути, так и в дальнейшем. Все это заставляет правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственной опасности от насилия врага, остаться в Крыму.

На Графской пристани толпился народ. Генерал Кутепов энергично отдавал последние распоряжения. Зубов направился к нему, чтобы доложить о прибытии своего батальона, но, увидев его, Кутепов сам поспешил навстречу:
- Александр Георгиевич! Ну что, прибыли? Сколько вас? – и они обменялись крепким рукопожатием.
- Так точно, Александр Павлович, двести шестнадцать человек. Остаться никто не пожелал.
- Хорошо. Места хватит. Красные далеко?
- Не знаю, мы никого не встретили.
- Ну хорошо, хорошо... Вот ваш транспорт, “Генерал Алексеев”. Приступайте к погрузке. Да, кстати... – Кутепов немного замялся, - мне только что доложили... Владимир Зенонович скончался. Вчера. Сердце... Начинайте грузиться!
Он махнул рукой, резко повернулся и пошел прочь.
Владимир Зенонович Май-Маевский, бывший командующий Добровольческой армией, храбрейший солдат и несчастный человек, страдавший недугом запоя, боровшийся, но не поборовший его, уронил, в конце концов, престиж власти и выпустил из рук вожжи управления, за что и был после военных неудач под Орлом год назад уволен ставкой. Последние месяцы он жил как частное лицо в Крыму в нищите и забвении. Зубов хорошо знал его по боям в Донбасе, знал как умного, опытного командира, доброго и чуткого человека. “И стало нас одним меньше,” – равнодушно подумал Зубов. Смерть Май-Маевского не взволновала его. Душа очерствела. В свои тридцать два года он ощущал себя бесчувственным стариком. За плечами остались три года окопов Мировой войны, революция, издевательства солдатской черни, смерть отца и жены в холодную зиму восемнадцатого, бегство на Дон, арест, большевистский застенок, суд революционного трибунала, побег из-под расстрела, Добровольческая армия, Первый Кубанский, Второй Кубанский, гибель любимого командира и близкого друга, С.Л. Маркова, поход на Москву, тяжелое поражение под Кромами, отступление, крушение фронта, драп, смерть Н.С. Тимановского, “железного Степаныча”, другого боевого товарища, полная ужасов новороссийская эвакуация, реорганизация армии в Крыму, наступление в Северной Таврии, бои под Каховкой, окружение, прорыв к Геническу и, наконец, отчаянная оборона перешейков заканчивающаяся здесь, на Севастопольском пирсе.
Было около десяти утра, погрузка уже завершалась, когда у гостиницы Кист, располагавшейся рядом с пристанью, возникло оживление. Появился генерал Врангель, окруженный чинами своего штаба. Люди махали ему, многие плакали. От толпы отделилась девушка и подбежала к Главнокомандующему. Всхлипывая, она прижимала платок к губам:
- Дай Бог Вам счастья, Ваше превосходительство. Господь Вас храни.
- Спасибо Вам, а вы что же, остаетесь?
- Да, у меня больная мать, я не могу ее оставить.
- Дай Бог и Вам счастья.
Врангель взошел на катер в сопровождении командующего флотом адмирала Кедрова, и оба начали обход грузящихся судов. На пристани оставалось еще несколько сот человек, ждавших своей очереди. Катер остановился около “Генерала Алексеева”. Главнокомандующий отдал честь:
- Благодарю за службу!
В ответ раздалось громкое несмолкаемое “ура”. Зубов тоже кричал “ура”, но не слышал себя, его голос терялся в общем хоре. Катер следовал дальше, и при его проходе с других кораблей, усеянных людьми, раздавались дружные приветствия, махали платками, фуражками...
К середине дня обход судов был закончен, и Главнокомандующий сошел на берег. Снялись последние заставы, юнкера выстроились на площади. У гостиницы собралась толпа обывателей. Врангель поздоровался с юнкерами и поблагодарил их за службу.
- Оставленная всем миром, обескровленная армия, боровшаяся не только за наше русское дело, но и за дело всего мира, оставляет родную землю. Мы идем на чужбину, идем не как нищие с протянутой рукой, а с высоко поднятой головой, в сознании выполненного до конца долга...
Отдав приказание юнкерам грузиться, Врангель снова направился к катеру. К нему подходили люди. Он жал руки, благодарил.
Заставы погрузились. В половине третьего катер Главнокомандующего отвалил от пристани и направился к крейсеру “Генерал Корнилов”, над которым взвился его флаг. С нагруженных кораблей неслось “ура”.
Суда, одно за другим, выходили в море. Все, что только мало-мальски держалось на воде, оставило берега Крыма. В Севастополе остались две старые канонерские лодки “Терец” и “Кубанец”, старый транспорт “Дунай”, подорванные на минах в Азовском море паровые шхуны “Алтай” и “Волга” и старые военные суда с испорченными механизмами, негодные даже для перевозки людей. Все остальное было использовано.
Солнце припекало. Море, как зеркало, отражало голубое небо. Стаи белых чаек кружились в воздухе. Берег был окутан розовой дымкой. Зубов расположился на палубе, положив под голову вещмешок и, пригретый солнцем, задремал. Позади остались шесть лет изнурительного безвременья. Впереди было покрытое мраком будущее. Линейный корабль “Генерал Алексеев” снялся с якоря и взял курс на Босфор.

В это время в портах Ялты и Керчи еще продолжалась эвакуация, а в районе Феодосии кубанская конница вела бой с партизанским отрядом товарища Мокроусова.

----------
(*) По старому стилю