Ода П-8 аудитории

Во втором гуманитарном корпусе МГУ, во втором ГУМе, как мы его называем, в северной его части, на втором этаже есть аудитория П-8 (П – от слова «поточная»).
 Там есть и другие. Можно было бы написать про П-13, в которой я сдавал письменный вступительный по математике, или про П-14, где я получил свой первый «удовл» на экзамене по «алгоритмам и структурам данных» за слабое знание семантики какого-то незамысловатого оператора. Можно рассказать про П-12 и профессора Смелянского, поэтично пугавшего нас грядущими двойками и исключением из университета. Можно вспомнить, как во время лекции в П-5 доцент Машечкин наклонился за упавшим мелом и... исчез под столом.

Словом, в каждой из этих аудиторий случалось что-нибудь историческое, интересное, веселое или удивительное, и каждая из них достойна своей оды. Но! П-8 – моя любимая.

- Что-то у вас тут не то с матожиданием, придется нам еще раз встретиться, - сказал мне доцент Ушаков на зачете по теории вероятностей, проходившем как раз в П-8.
Такие моменты я помню очень хорошо, и воспоминания эти вызывают у меня щемящее чувство.

В другой раз у нас там проходил экзамен по алгебре, и очаровательная аспирантка Ольга К., терпеливо выслушав мой ответ на билет, попросила меня взволнованно:
- Теперь расскажите мне про коммутативное кольцо.
Я начал рассказывать.
- Ну что ж, – прервала меня Ольга К., - так и быть, Лиходеев, поставлю вам «отлично». Вопросы есть?
- Что Вы делаете сегодня вечером?
- Я имела в виду вашу оценку, - она посмотрела на меня томно, - впрочем...

Мария Валевская с параллельного потока. Сколько связано с ней! Я называл ее «графиней» и чувствовал себя с ней Наполеоном (не в смысле роста, конечно, а...). Однажды, темным и длинным февральским вечером, мы уединились с Марией в П-8, и я объяснял ей основы тензорного анализа.
- Запомни, Маша, - говорил я, - дивергенция ротора всегда равна...
На этих словах в аудиторию зашел профессор Шестопалов и включил свет.
- Вы тут занимаетесь? – осведомился он, - а у нас тут семинар...

В седьмом семестре нам читали курс социологии. Я честно присутствовал на половине одной лекции. Если быть точным – на второй половине первой лекции. Я, искренне заинтересованный в предмете, явился в П-8 с намерением внимательно слушать лектора – серьезную социологическую даму.
- Диатропический способ познания основан на допущении возможности осмысления общественных явлений в качестве реалий, не имеющих жестко детерминированных постоянно действующих законов, переживающих такие флуктуации, которые предопределяют появление качественно новых признаков, смену векторов и закономерностей дальнейших трансформаций, - начала она.
Я понял, что я потерян для социологии. На экзамене пришлось «брать обаянием».

Был у нас такой предмет, практикум. Как-то я пробездельничал весь семестр на практикуме и потому на зачете хлебнул лиха. Зачет проходил в П-8 и длился для меня двое суток с перерывом на ночь. Бордаченкова, молодая преподавательница практикума, не могла поступиться принципами и завалила меня какими-то жуткими задачами, решить которые – означало написать на бумаге соответствующие программы на ассемблере. Я мучился и страдал, а к концу вторых суток впал в блаженное состояние полного отупения.
- Мне не до конца понятен ваш алгоритм, - говорила Бордаченкова.
- Какое именно место вам не до конца понятно?
- Что у вас с регистрами?
- С регистрами у меня все в порядке...
Когда на часах было 22:07, я решил и отнес ей на проверку последнюю задачу. Бордаченкова не сдавалась:
- У вас тут неправильный синтаксис. Перепишите без изменения семантики...
Спокойствие. Только спокойствие.
- Ну вот! Теперь вы отчитались по всем пунктам. Давайте зачетку, - Бордаченкова вернула меня к жизни.
Я протянул ей зачетку.
- Я ставлю вам «три» по моему предмету! – твердо сказала она, решительно расписалась в зачетке и с вызовом уставилась на меня в ожидании реакции.
- Эээ... – отреагировал я, - почему?
- Ну а что вы хотели, Лиходеев? Вы, конечно, соображаете... немного... Но, Степан! Вы такой... ленивый. Вы бездельник, Степан!..

Однажды в П-8 проходил семинар, на котором выступал один известный профессор из Франции. У него были с собой какие-то слайды. Принесли проектор, выдвинули вперед белую панель доски, которая должна была служить экраном, и тут все увидели, что на этой самой белой панели крупно нацарапано гвоздем известное английское слово F*CK. Профессор хмыкнул:
- Я вижу, у вас на факультете люди свободно владеют английским.
Короткие всеобъемлющие ругательства на русском языке, встречавшиеся на стенах то там, то здесь, его, очевидно, не смущали, так как, видимо, он относил их на счет математической ориентации нашего факультета.

На третьем и четвертом курсах по вторникам в П-8 у нас была военная кафедра. Три пары – тактика, военная матстатистика, лекция, и военная матстатистика, практика. Сбежать оттуда не представлялось реальной возможности, потому что в начале каждой пары проводилась перекличка. У девушек и симулянтов разных, освобожденных от армии, по вторникам был выходной.

Тактику вел у нас подполковник Подолян. Вид у него был бравый и боевой. Волевое лицо. Густые усы. Звонкий голос. Носил он синюю форму, вроде, как летчик. Первое впечатление от него было – этакий честный вояка-рубака. Однако, присмотревшись внимательнее, заглянув подполковнику Подоляну в глаза, можно было сделать вывод о присутствии весомой доли хитрожопости в его характере. Подолян периодиочески рассказывал байки с видом бывалого участника событий.
«Вот, во Вьетнаме... Летят, значит, американцы... ромбом... четыре самолета... перестраиваются все время... профессионально летят... А там наш молоденький лейтенант сидит, а у него картинка на дисплее все время меняется – то четыре точки, то одна... Ну, растерялся сначала, а потом – “ну его,” – думает... И как шарахнул ракетой посередине... Все четыре самолета одним выстрелом сшиб!»
«Вот, в Египте... Эти египтяне – э-эх! Не умеешь воевать – не воюй! Поставили им наши зенитно-ракетные комплексы... А они! Летят, значит, два израильских вертолета... Наши кричат этим... арабам... мол – огонь по вертолетам, а эти... арабы... бросились на землю и давай молиться! Вертолеты подлетели, подцепили комплекс тросами и улетели...»
«Наша официальная военная доктрина гласит, что у нас нет потенциального противника... Но, на самом деле, он есть.»
«Наш президент сказал, что наши ракеты больше не нацелены на Америку. Так вот, не волнуйтесь, дотаточно прийти куда надо, вставить дискету с полетным заданием... и они опять нацелены...»
«Приказ о ядерном ударе отдает Верховный Главнокомандующий. А Верховный Командующий у нас - президент, пьяница и самодур...»
«Президент подписал указ о военной реформе, только, сами знаете, авторитет у нашего президента – ниже плинтуса...»

На смену подполковнику Подоляну приходил подполковник Швыдков читать лекцию по матстатистике с уклоном в ПВО. Подполковник Швыдков, маленького роста, щупленький, в кителе, застегнутом на все пуговицы, и широченной фуражке-аэродроме, напоминал гриб. С собой он приносил огромную указку длиной почти в собственный рост.
Свое знакомство с нами подполковник Швыдков начал так:
- Присутствие на занятиях по военной подготовке обязательно для всех. Уважительными причинами отсутствия являются: если ты умер, если на вокзале надо встретить маму с тяжелыми сумками, или... выйти замуж...
Раздался гогот.
- А чего вы смеетесь? – удивился Швыдков, - у меня ведь как... Раньше было всего две уважительные причины. А тут вот такой же... студент... Я ему: кто такой? Фамилия? Почему отсутствовал? А он мне: товарищ подполковник... Я ему: ты что, умер? Нет. Встречал на вокзале маму? Нет. Тогда почему? А он мне: товарищ подполковник... свадьба у меня была... Ну чего вы... ржете?! А?!
Однажды подполковник Швыдков задал нам вопрос на засыпку – что, дескать, спасет нас от вражеской агрессии? Все притихли, только отдельные личности начали высказывать гипотезы. Швыдков ходил между рядами, и взгляд его светился азартом:
- Что-что? Ракета спасет? Ну... Чего-чего – не слышу... ПВО? Ну так мы сами – ПВО... Ядерная бомба? Ну... Стройбат?.. Ну что, никто не знает?
Подполковник Швыдков обвел нас торжествующим взором и выдал:
- От вражеской агрессии нас спасет... равномерно распределенная случайная величина!
Вообще, тема равномерно распределенной случайной величины была дорога подполковнику Швыдкову. Ему очень нравилось отыскивать таковую. Он вставал в центре аудитории, держа в руках книжечку с уже сгенерированной случайной последовательностью, и демонстративно закрывал глаза.
- Теперь откроем справочник на случайной странице... – Швыдков пролистывал книжечку, а потом открывал ее где-то посередине, - теперь случайно ткнем пальцем...
Держа книжечку на вытянутой руке, Швыдков, зажмурившись, тыкал указательным пальцем в открытую страницу.
- О! Сорок четыре! – он бросался к доске и ликующе писал 44.

На последней паре нас развлекал подполковник Живицкий. Всем своим видом Живицкий напоминал «конкретного пацана». Он, конечно, приходил на занятие в военной форме – в зеленых штанах и рубашке, не сходившейся на животе, отчего Живицкий сверкал голым пузом, но, когда пара заканчивалась, он поднимался к себе в военную комнатку, переодевался там в малиновый пиджак и черные брюки, преображаясь в «чисто бизнесмена», спускался на лифте, садился в замызганную семерку и уносился со свистом «приторговывать водочкой».
На занятие Живицкий приносил с собой толстую тетрадь с конспектом, открывал ее на нужной странице и начинал бубнить по написанному. Иногда кое-какие вещи он переносил из тетради на доску. Иногда, по ходу изложения материала, он отпускал скабрезные шутки, при этом создавалось впечатление, что шутки эти тоже записаны у него в конспекте, и он зачитывает их из года в год все новым поколениям будущих военспецов.
- Вопросы есть? – Живицкий обводил нас бычим взглядом.
- Товарищ подполковник, у вас там знак...
- Фамилия!
- Белкин...
- Так, Белкин, как нужно вопросы задавать?
- Студент Белкин, группа NN. Товарищ подполковник, у вас там знак не тот...
Живицкий долго смотрит на собственные каракули на доске, потом к себе в тетрадь, потом снова на доску, потом пристально на Белкина, потом обращается ко всем:
- Кому что непонятно?
Никто, кроме Белкина, ничего не слушал, поэтому всем все понятно.
- Одному Белкину, значит, непонятно... – хмыкает Живицкий, выразительно смотрит на Белкина и возобновляет вещание с прерванного места.

На четвертом курсе вместо подполковников Швыдкова и Живицкого у нас вели, соответственно, подполковники Ярошенко и Черкасаов. Подолян был инвариантен. Про Ярошенко мне сказать нечего, кроме того, что это был мрачный тип. А про Черкасова – отдельная история – как он ездил с нами на сборы.