Завтра

В этих летних пасмурных днях есть что-то поистине необыкновенное.
В привычной пошлости солнечной духоты мир представляется таким, из которого уйти – дело простое и безболезненное. Жара, сонные и раздраженные рыночные торговки, суетливая бесполезная толпа, непонятные очереди и потные лица. В такие дни все происходит просто – рождение и смерть, трагедии и праздники, приобретая одинаково – желтый жаркий цвет и теряя свою исключительность.
Сегодня же все по-другому. Как будто кто-то опрокинул миллионы тонн воды на город, чтобы унять опостылевшую жаркую возню, и ставшие вдруг нечастыми пешеходы с опаской передвигаются в сторону своих домов, словно пристыженные кем-то и потерявшие былую уверенную раскованность. Таинственность, мистичность дождливых летних дней мешала, придавая смысл и прелесть уличной жизни, воздуху, зелени, асфальту, людям под зонтами. И не дай бог под вечер на умытой площади изойдется красками закат, а дымок горящих еловых веток сымитирует запах ладана, и почувствуешь вдруг присутствие вечного, всесильного и доброго. Сегодня слишком обострено ощущение мира. Сегодня страшно его потерять.
Он дождется завтра. Этого снова знойного нелепого завтра. Он придет на площадь, пройдет по самой гуще толпы. Сзади будут торговаться из-за нескольких копеек, справа – собирать рассыпающиеся огурцы, а впереди начнут расталкивать пыльный зной липкие машины. Он купит что-нибудь ненужное, чтобы только посмотреть в глаза юной бойкой продавщице, постоит на остановке, напившись всеобщего объединяющего ожидания, в общем людском потоке перейдет перекресток – лучше бы перебежать его с кем-нибудь на красный свет, но обязательно с кем-нибудь, чтобы почувствовать хотя бы на миг объединенность с незнакомым человеком и безнаказанно заговорчески улыбнуться ему. Одиночество тогда отстанет на шаг, перемешается с толпой, но он знает, что через мгновение оно снова окажется у него за спиной, и он услышит его знакомое дыхание. От этой уверенности на душе делалось спокойно. Завтра не захочется запоминать все, что видишь в последний раз, не захочется тянуть время и в который раз задавать себе один и тот же вопрос. К этому уходу он давно уже был готов, и завтра не будет страха и неуверенности. Именно в такой жаркий день – нет. Развернувшись ко всему миру спиной, он быстрым уверенным шагом пойдет к своему дому, не оглядываясь и не здороваясь с соседями, поднимется в свою квартиру, быстро и звонко сработает замок. И уже не думая ни о чем постороннем, он разложит на полу чистые белые страницы, зажмурится на мгновение от их ослепительного света, возьмет в руки ручку, критически осмотрев, и…
Нет родных, зовущих из глубины комнат или звонящих по праздникам, нет никого, кто бы отчетливо помнил его лицо и адрес.
«…Как хорошо, что некого любить,
Как хорошо, что ты ни с кем не связан,
Как хорошо, что до смерти любить
Тебя никто на свете не обязан…»
Смешная мысль – оставить след! Всю жизнь он боялся одного – не наследить. Гоген, пожелавший сжечь свои посмертные творения всегда был ему куда ближе и понятнее любого другого, судорожно множившего себя в детях, друзьях, фото- и кинопленках. Долгие годы он готовился к этому шагу, убирая все ненужное, все мешающее и наполняясь единственно важным. Теперь он чувствовал себя усердным школьником, которому решения контрольных задач даются невероятно легко, и кажется странным, как еще некоторое время назад они представляли собой груду непонятных хаотично расставленных знаков. Главное недостающее звено головоломки было найдено на удивление просто. МЫСЛЬ - трепещущая, живая, готовая в любой момент взорваться сотней исписанных страниц, была его последней любовью, последним желанием. Самым ярким и самым ценным. Душа замрет на мгновенье – и мир с его солнечными и пасмурными днями, безучастными прохожими и бледным небом сожмется в одну точку, которая размножит его сознание на миллиарды частиц, а затем - сольется с ними…
Гениальное творение, которое он создаст, никто и никогда не увидит. Я знаю только одно – это произойдет завтра. Непременно завтра.