Бабуля

Рот Мансфилда скривился в презрительной ухмылке:
- Йа трэбую встрэчи со своим консулом.
Эту заветную фразу он твердил уже четвертый час, решительно отказываясь понимать по-русски и как-нибудь реагировать на все старания русских ГБ-шников расколоть его сходу. Любимая резидентская заповедь «если тебя поймали за шпионской деятельностью – это ещё не значит, что ты шпион» пока работала на все сто.
- Кому ты должен был передать пакет? – рычал над его ухом кто-то дурнопахнущий (смесь перегара, чеснока и нечищеных месяц зубов – спецлосьён «Допрос 8 Е», производитель – фабрика «Амбре»: крупнейший производитель освежителей воздуха и не боевых отравляющих веществ) – Не пудри нам мозги, ты прекрасно говоришь по-русски! Откуда у тебя микрофильм? Кто твой связной?
Настольный прожектор светил в лицо, стул, позаимствованный кем-то из застенков испанкой инквизиции, был максимально неудобным, а голоса и внешность окружающих Мансфилда русских были до предела омерзительными. Именно так он себе это и представлял. С какой-то точки зрения он был даже счастлив, что провалил задание и попал сюда – где, как ни в застенках русского ГБ, он, Гарри Мансфилд, супершпион в третьем поколении, мог доказать свою силу, стойкость и веру в светлые идеалы американской демократии. Может его даже будут пытать… Внутренне Гарри вздрогнул, но внешне оставался так же сух и бесстрастен. (Его коэффициент боли был 6.4 – наивысший на курсе в спецшколе и один из самых высоких во всём ЦРУ).
- Слушай меня, Мансфилд! Ты проиграл. Ты ещё не понимаешь этого, но ты полностью в наших руках! Тебе никто не поможет…
- Йа амэриканский грэжданин! Йа трэбую встрэчи со своим консулом!
  Один из допрашивающих Гарри русских (судя по погонам и поведению - главный) брезгливо поморщился и тяжело вздохнув, махнул рукой куда-то за спину Мансфилда. Там хлопнула дверь и раздались удаляющиеся шаги. Офицер как-то тоскливо и жалостливо взглянул на ухмыляющегося Гарри и снова глубоко вздохнул. Затем, выключая прожекторообразную лампу, он уронил стопку бумаг и пополз под стол - собирать. Гарри насторожился: ГБ-шник явно нервничал по поводу того, что вот-вот должно произойти. Неужто всё-таки пытки…
  Медленно, со скрипом распахнулась дверь и, никем не удерживаемый, Мансфилд автоматически повернулся на звук.
- Ба…-
Растерянный вскрик вырвавшийся из его глотки больше походил на громкий вздох. Выпученные, до невероятных пределов, глаза с удивлением (да, нет – с Удивлением) уставились на, стоящую в дверном проёме, женщину. Худая до костлявости, с большим острым носом и серо-седыми волосами затянутыми на макушке в тугой пучок, она больше напоминала престарелого стервятника, нежели на человеческую самку преклонных лет. Взгляд серых водянистых глаз неприязненно оглядывающих окружающих мир поверх толстых стёкол очков был с детства знаком Гарри Мансфилду, ибо принадлежал его любимой бабушке Джудит Р. Мансфилд (или Старой Костлявой Ведьме, как её называли за глаза).
- Гарри! – красоте голоса бабушки Джудит мог позавидовать только старый скрипучий трамвай на крутом повороте с Микки Хаккиненом за рулём – Гарри, что ты опять натворил, маленький паршивец?
Мансфилд медленно открыл рот и… захлопнул его с громким стуком. Вставить хоть одно слово в бабушкину тираду считалось в его семье занятием не только не реальным, но и самоубийственным: те, кому это удавалось потом долго жалели о своей опрометчивости.
- Ты опять поступил плохо и не хочешь в этом признаться?! – ровный невыразительный скрип её голоса поднялся лишь на полтона, что означало, что Джудит Мансфилд взбешена до невозможности (Гарри рефлекторно сжал колени, засунув ладони между ними, его жутко трясло) – Немедленно сядь прямо и расскажи этим добрым людям всё, что они хотят услышать.
- Но Ба…- этот возглас вырвался у Взрослого Гарри Мансфилда, который уже почти скрылся из сознания, под давлением Маленького Гарри, ребёнка восьми лет, цепенеющего от ужаса перед собственной бабушкой.
- Перестань мямлить и изволь отвечать за свои поступки! – лицо «Старой Костлявой» исказилось сердитой гримасой, отчего старый стервятник превратился в полу истлевший скелет птеродактиля – А ну, отвечай, а не то…
И тут Гарри Мансфилд разрыдался. И взахлёб начал рассказывать…
…- Спасибо вам, Зинаида Степановна. Без вас мы бы не справились.
- Никто в этом и не сомневался, Аркашенька.
Майор Лазарев скорчил подполковнику в отставке Кузьминой жуткую гримасу и дал ей такого пинка, что она летела «до самого до городу Парижу». Но это лишь про себя, в душе, а внешне Аркадий Лазарев продолжал благодарить старую каргу и рассыпаться в комплиментах о её работе.
- Ну, что вы, Аркашенька. Видели бы вы меня сразу после войны – вот это была работа – ворковала Кузьмина, улыбаясь во все, не по стариковски здоровые, тридцать два зуба.
От её улыбки Аркадия всегда пробирал озноб. Подполковник до чёртиков напоминала ему Ираиду Гансовну Степанюк, его учительницу математики. Даже сейчас, зная об особых паро-анормальных способностях Кузьминой, он не мог до конца поверить, что это не «старая матеша Гнусовна» пришла из его детских кошмаров помучить и унизить окончательно. Поэтому, когда Зинаида Степановна засобиралась домой, майор еле сдержал вздох облегчения. Караульный, пришедший проводить Кузьмину до служебного автомобиля, ощутимо вздрогнул увидев её, но тут же взял себя в руки и принял прежний непроницаемый вид. «И у тебя своя ведьма из детства» - сочувственно подумал майор и отправился слушать Мансфилда – тот тараторил, как взбесившийся попугай.