Никогда дальше Тульской...

Никогда дальше Тульской…
Святочный рассказ

      Николай Трофимович сегодня с трудом встал, заварил себе кофе, поклевал еды и тронулся в путь в своё присутствие на Даниловской заставе. Утром ему добираться, можно сказать, было комфортно.
     Ему как назло не спалось сегодня. В час утра он встал, подошел к барометру, и постучал пальцем по стеклу. Чёрная стрелка двинулась, как ей и следовало, по часовой стрелке. Всё верно, в висках стучало, сердце колотилось как днём. Сон ушёл. Он поковырялся в темноте в своей аптечке, нашёл снотворное и проглотил таблетку, запив глотком кипячёной воды из стеклянного кувшина. Через 15 минут он заснул. Он проснулся на том же боку, что и лёг. Он лежал минут 10 и еле встал после того, как в 6-15 заработал радиоприёмник-будильник. Пока ходил по квартире смутно вспомнил дату – 25 декабря. «Господи, день Рождества Христова сегодня в Европе. Святки начались. Надо ожидать всего необычного. А нам, русским, опять работать, Господи! Ведь в предстоящие две Святые недели и работать-то грешно!» - бормотал он себе под нос.
     На дворе был проклятый мороз, пришлось надевать тяжёлую турецкую дубленку с полами до земли и шапку и тащить себя в этом обмундировании к станции метро. Ветка метро была интеллигентная, всегда удавалось сесть и открыть книжку лёгкого содержания. Попадавшаяся молодёжь не отвечала зло пенсионерам, просивших уступить им место, такой фразой как: «Кто едет бесплатно, тот может и постоять!»  Но было не до книжки: веки смыкались, снотворное еще продолжало действовать. Николай Трофимович очнулся, когда из репродуктора послышался громкий и неприятный женский металлический голос: «Станция Александровский Сад – поезд дальше не пойдёт, просим освободить вагоны». 
     Николаю Трофимовичу уже стукнуло 63 года, он получал пенсионное содержание на трубочный голландский табак и одну бутылку недорогого шотландского виски, однако на еду, бельё, коммунальные услуги и компакт диски ему приходилось зарабатывать в присутствии. Над ним уже потешались люди помладше (ест как старик в служебном ресторане, пальцами хлеб дробит на крошки, как будто вся хлебница ему подана!), но его не трогали. У Николая Трофимовича был аналитический ум и  большой жизненный опыт, его всегда призывало начальство на помощь для разгадки ребусов – витиеватых указаний вышестоящей инстанции Византийской империи.
    Теперь Николаю Трофимовичу предстоял переход на станцию «Боровицкая» или как он ещё её называл «Свинская» или «Боров». Долгие переходы по ступенькам, протискивание на единственный открытый эскалатор. При подъёме по крутым ступенькам можно было еще и упасть, что он делал неоднократно ранее. Сейчас, в  полусонном состоянии, он усилием оставшейся воли напрягся и особенно тщательно поднимал ноги, чтобы не загреметь лицом вперёд. Наконец он сел на свободное сиденье в вагоне, идущем к его станции «Тульская». Обычно он возмущался названиями станций, не имеющими какого либо отношения к московской местности. Он считал, что станцию «Тульская» следовало бы назвать «Данилово», а станцию «Серпуховская» - «Коровий Вал». «Ездят тут всякие в нашу Москву и корежат её названиями своих малых родин», - частенько он рассуждал сам с собой по утрам.
     После перехода по ступенькам у него гудели ноги, потом, когда он сел, ноги отошли, ему стало тепло и уютно, и он заснул. Интуитивно он проснулся в тот момент, когда надпись «Тульская» золотыми буквами на стене поплыла направо. «Елки моталки, проехал!» - пронеслось у него в голове. Такого с ним никогда не случалось. Он посмотрел на часы – было 8-23. «Ну, ничего», - подумал он: «Какая ни будь минута и я буду на следующей станции». Николай Трофимович всегда являлся в присутствие на двадцать-тридцать минут раньше положенного времени, чтобы заварить себе чай, разложить бумаги и вспомнить: «Что было вчера?» Так что времени у него было много. 
     Николай Трофимович привык ездить по старым уютным линиями метро, где расстояния между станциями были всегда примерно одинаковы - 1 километр. Но тут  происходило что-то не то. Поезд понёсся как ошалелый.  Вроде проскочили Автозаводский мост. «И почему тут станцию не сделали под названием «Симонов Вал»? Так  было бы удобно иметь здесь узловую станцию, да и метро линию кольцевую под всем Камер-коллежским валом. А то никак, с подножия этого моста на Большой Тульской, отсюда толком никуда добраться нельзя!» - шевелились у него старые рационализаторские мысли: «Да и «Автозаводскую» нашим пришлым градоначальникам давно пора переименовать в «АМО» - Автомобильное московское общество Рябушинских». Сначала поезд кинулся вниз, потом вверх, потом опять вниз. Грохот колёс, кареток, скрежет рельс пугали.  В вагоне не было стоящих на ногах пассажиров. Все сидели. Напротив, как назло, сидели одни тётки с серо-жёлтыми лицами, ни на ком глаз остановить не хотелось. Противно, особенно с утра, смотреть. «Чёрт!» - подумал Николай Трофимович: «Вроде поезд ещё и винтом пошёл!» Вагон стал поворачиваться вокруг своей продольной оси против часовой стрелки, так что тётки поплыли наверх, а Николай Трофимович стал падать на спину. Однако это никак не отразилось на пассажирах, они ехали головами вниз и, конечно, ногами вверх, как ни в чём не бывало. Николай Трофимович уголками глаз посмотрел налево и направо. Сидели одни мужчины и слева и справа от него. Он только сейчас почувствовал, что мужчины по обе стороны от него своими коленями сильно упирались в его ноги, в боковину его коленной чашечки слева и в нижнюю часть бедра справа. Стало неприятно ощущать контакт с чужими костями. «Вот ведь, Господи! Эти молодые мужчины всегда так широко расставляют ноги, что места на лавочке шестерым еле хватает. У них яйца, что ли, распухли от воздержания?» - подумал он: «Нахалы они, вот что! Никогда не думают они о том, что некоторым такие соприкосновения отвратительны. Только о себе. Плевать они хотели на разумную дистанцию между согражданами, на нарушение их личного пространства». Он зло посмотрел направо, повернув голову к соседу с тем, чтобы вежливо попросить его отставить ногу от него. Ехали они по-прежнему головой вниз, но это нисколько не нарушало его самочувствия. Только он открыл рот, как вагон медленно стал поворачиваться далее против часовой стрелки, тётки поехали вниз, а Николай Трофимович - наверх, пока все не стали опять сидеть нормально – ногами вниз и головой вверх. Николай Трофимович, немного обрадовавшись восстановлению порядка, уже с улыбкой, как следует, повернулся к соседу справа, чтобы сказать: «Фу! Слава Богу! Как будто поверхность Мёбиуса проходим, а теперь, что, назад поедем?» - но увидел, что лицо соседа совсем не то – кожа сухая, она плотно облегала череп. А челюсти оказались обнажёнными – скалились одни кости. Он посмотрел прямо и увидел, что тётки только казались ему сначала живыми, перед ним сидели мертвецы. Лица были сухие, неподвижные, а глаза хоть и открытые, но пустые. Из приоткрывшихся их синих губ виднелись жёлтые зубы. Он ещё раз повернулся к соседу справа и увидел в его открытой пасти какие-то гвозди.  Приглядевшись, он рассмотрел, что гвозди-то шевелятся! Да, это были могильные черви. Один червяк извивался, извивался и выпал Николаю Трофимовичу на рукав. Сердце у Николая Трофимовича замерло. Что-то внутри сжалось. Вдруг вагон начал снижать скорость, за спиной Николая Трофимовича появился свет. Поезд встал беззвучно. Николай Трофимович бросился вставать, да не тут-то было. Кости соседей крепко, как тиски, сжали его бедра, ему было не шелохнутся. Наконец в громкоговоритель чей-то чужой голос сказал: «Станция Нагатинская». Николай Трофимович бросился головой вперёд и буквально выпал из тисков, бухнувшись на пол коленями, а головой - в костлявые ноги напротив сидящей мёртвой тётки. Поднявшись с колен, он бросился к двери, а двери не открывались. Николай Трофимович с трудом протиснул пальцы между резинками дверей и стал их растаскивать в стороны. Двери поддались и раскрылись, чтобы через секунду, после того как Николай Трофимович выскочил на платформу, резко схлопнутся. Поезд пошёл далее, никто в него не сел. Да и не было на платформе никого, кто бы хотел в этот поезд сесть.
     Николай Трофимович оглянулся вокруг: широкая платформа была залита неярким голубоватым светом, как в морге. Он посмотрел на часы – было 8-30. «О, Господи», - промелькнуло в его голове: «Семь минут нёсся, километров 7 черти пронесли! Это где же я? «Нагатинская», стало быть, станция «Нагатино». Здесь деревня была одноимённая, болота, карьер, порт речной. Худое место». Николай Трофимович вспомнил, что в таких низких местах существует негативное поле. «Как же я отсюда выберусь, ежели поезд не придёт? На такси рублей 100 вместе с чаевыми будет утром, да и не будет здесь такси!» - рассуждал Николай Трофимович: «Помню, до войны здесь круг был трамвайный, и тупик для вагонов челночного движения. Люди, похожие на заключённых, мешки какие-то грузили на грузовые трамваи. Если выйду на поверхность, то увижу Люберцы какие-нибудь, серость и тоску. Это почему же поезд не сделал ни одной остановки на всём семикилометровом пути, стало быть, и люди-то на всём пути не живут!»   Николай Трофимович, наконец, увидел, что вся платформа в сторону центра была уставлена чёрными спинами. Не слышалось гомона детей, окриков их матерей, по обыкновению везущих своих чад в какие-нибудь спецшколы.  На платформе были одни мужчины, если судить по их одеяниям. Он подошёл поближе к спинам, не решаясь заглянуть в их лица: «А вдруг опять скелеты!» Теряя терпение, Николай Трофимович посмотрел на метрошный хронометр – уже четыре минуты не было поезда к центру. Вещь небывалая, может привести к катастрофе. Новые пассажиры начнут заполнять платформу, пока стоящие на краю не станут падать на пути. И действительно всё новые мужчины наполняли платформу, спускаясь по эскалатору с улицы. Он успокоился, видя, что среди вновь прибывающих скелетов не обнаруживалось.   Наконец с гудками подошёл поезд, идущий, вероятно, к станции «Тульская». Поезд притормозил и пошёл дальше, набирая скорость. Самые худшие предположения Николая Трофимовича стали оправдываться: «Ох, не выбраться мне отсюда по добру по здорову!»  В окнах ушедшего поезда виднелась чёрная толпа людей с серыми лицами. К счастью для Николая Трофимовича следующий поезд подошёл через тридцать секунд. Сзади его стали подпирать вновь прибывшие пассажиры, он уткнулся в спины впереди стоящих и был внесён в поезд. Двери захлопнулись с трудом, так плотно были упакованы пассажиры. Его спину от двери отделял один мужчина, который дышал ему спиртом в затылок. Прямо на него смотрел незнакомый мужчина с кривой улыбкой на лице – как будто он понял страх Николая Трофимовича и молча смеялся над ним. Поворачивая голову налево направо, Николай Трофимович видел не московские лица мужчин – такие личности в столице, по его мнению, никогда не проживали и даже не могли родиться: «Знать, одни подмосковники набивают наши поезда! И куда их губернаторы смотрят, не предоставляя им рабочих мест, центров культуры, супермаркетов, другой приличной инфраструктуры?»
     Николай Трофимович не помнил, как поезд донёс его обратно, на станцию «Тульская». «Станция Тульская!» - объявило радио. Зашипела пневматика, двери раскрылись. Николай Трофимович решительно пошёл спиной на дверь, вытолкал мужчину, который пристроился к нему сзади, и, почувствовав под ногами платформу, развернулся, узнал родные пенаты и побежал к эскалатору. В верхнем вестибюле он увидел до боли знакомые киоски «Книги», «Табак», «Воды», «Кондитерские изделия» и знакомые лица продавщиц. Он быстро выбрался на поверхность, узнал пейзаж и посмотрел на часы – было 8-25.  «Чёрт!» - подумал Николай Трофимович: «Видать, черти меня носили к Фате Моргане!». Он быстро пошёл к знакомому зданию, сонливость испарилась напрочь. С тех пор, когда в вагоне объявляли: «Следующая станция Тульская», он вставал сразу с места, приближался к двери, хватался  за поручень, и как только открывалась дверь, выскакивал на платформу.  «Никогда дальше Тульской!» - говорил он себе каждый раз.

Copyright У 2003 foma zamorski