Чайка по имени Иринка

                      “Я хочу, чтобы она была около
                      меня и чтобы она  любила  меня.
                      А если нет, то и не надо, можно
                                 и так.”
                                 А. Мариенгоф

Мне всего-навсего было скучно. То самое состояние, когда и дел полно, а делать ничего не хочется, я решил убить бесцельным хождением по территории лагеря. Измерять пространство, отведенное для моего существования, шагами — довольно бессмысленное занятие, меня все несет куда-то за территорию, за загородку, отделяющую мир, на время ставшего моим домом, от мира иного
чужого леса
непонятного чувства

Над морем кружились чайки. Занималось утро. Плюс ежедневный обход своих владений.

Граница воды и суши. Я иду у самого острия набегающей волны превращающейся в окружность капелек крови и волны исчезают во влажном песке умирают наверное земля пожирает воду как птицы мелкую рыбешку думается о чем-то существенном что не дано определить словами поэтому мыслей в голове нет лишь образы берега и волн возникают и исчезают и в то же время страшная усталость словно семь дней молился богу а на восьмой открылось мне что бога нет я плакал от отчаяния но смотрел на мир сухими глазами полными равнодушного участия к жизни своей

Вошел Шура, и я потерял то, что писал. Листы безветренно захлопнулись.
— А ты, оказывается, писака, — он так попытался пошутить. Собирается идти на футбол.
— Если увидишь Иринку на дереве, то передай ей от меня привет. — я даю ему напутствие и хочу, чтобы он побыстрее ушел. Шура пытается спросить: “Почему Иринка на дерев...”, но я его перебиваю:
— Так и скажи, что Димитрий передает привет Иринке, которая на дереве.
   Сам думаю, что Шура передаст привет, а Иринка спросит обо мне: что я делаю?, Шура ответит: Он что-то пишет. Это мне льстит.
   Наверное, Шура не передаст Иринке мой привет. Постесняется или не докричится. Только птиц распугает.

           — Кстати, мне твой друг передавал привет.
           — А ты не помнишь дословно, что он сказал?

                от отчаяния но смотрел на мир сухими глазами полными равнодушного участия к жизни своей  и чужой словно я всех люблю и значит мне никто не нужен следовательно все время буду один а это тяжкое бремя.

Я промок и подошел греться к костру. Народу было очень много, и я встал в тени, где глаза слезились не от пятнышек света, а от отчаянного дыма.

Бесцельное хождение по границе воды и суши в какой-то момент своего отчаяния порождает поиск Идеального Существа Противоположного Пола. Теперь скука превращается в судорожное преследование, руководимое желанием Минутной Встречи и Мимолетного Взгляда. Возможна даже попытка ревности, но это глупо. Лучше ругать себя и комплексовать рядом с ней, но это слишком по-детски и уже прожито не один раз. Скучно, однокругно. Но это завтра. А сегодня я стоял у костра и слушал пьяные студенческие песни.



Завтра заберу из звукозаписи кассеты. Как только приехал сразу решил записать заново полюбившиеся группы.
“DOORS”:   — Послушай. Я знаю, что тебе понравится.
“КРЕМАТОРИЙ”:   ...Песочный город, построенный  мной...
                                 и дальше.

— Ты здесь (она хотела спросить: участник ли я всеобщей попойки) или просто стронний наблюдатель?

           Завтра. Она снова первой заговорит со мной. Назовет свое имя.

                      Послезавтра.
                      Частичка волны в ладони.
                      Кусочек неба в пустоте молчания.
Я представил, что у меня внутри огромное пространство, заполненное небом. Иногда можно увидеть Чайку. Даже не надо закрывать глаза, чтобы включить блок фантазии. Мне стало радостно
облизнулся и уснул
улыбнулся
                      Я смотрел во все стороны. Не увидел ее и ушел.

           — Тук-тук-тук. Открой дверь.
           Я беспомощно оглядываюсь.
           — Открой дверь. Она у тебя за спиной.
           Я спокойно сижу.
           — Ну вот. Все ушли.
           — Кому я нужен — вернутся.

Очень важно, когда кто-то первый со мной заговорит. Мне трудно начинать беседу. Я с трудом завожу знакомства. Я боюсь причинить людям боль... У меня много друзей и знакомых. Ребята  завидуют мне. Но я с трудом завожу близкие знакомства. Я боюсь причинить боль Любимому Мной Человеку.

— У меня какой-то стопор в ногах. Видишь, преимущество алкоголя: если бы я выпил, то танцевал бы и танцевал.
— У меня какой-то стопор внутри, и все, что я делаю — это отчаянные попытки (устал) разбить гранитный монумент сво(-его, -ей, -их) — (так и не подобрал нужное слово)

Я восхищался Иринкой, когда чувствовал в ее словах, движениях частичку себя. Немного пугало, что ей будет трудно.

Чайка билась и резала крылья об оконное стекло Чужого Сердца.
           Кровь на лице, руках. Алый стяг белоснежных крыльев
Другие Волны
Чужое небо
           Как удар в челюсть — подрезанные крылья.

Иринка сказала, что в другой жизни будет Чайкой.
— Мы поклялись с подругой там встретиться. Она будет Дельфином, а я Чайкой. Вообще-то я могла стать любой другой птицей. Я люблю небо.

Год назад, когда смотрел репродукции картин Сальвадора Дали, родилась идея нарисовать облака. Небо и облака. А если приглядеться, то в линиях границ облаков и неба, можно увидеть парящую Чайку. Я не умею рисовать, чтобы получалось похоже. Вероятно сейчас я пытаюсь спрятать свою чайку за ворохом слов
неудачного сюжета
неудачного сюжета

— Я люблю рисовать акварельными красками. Совершенно непонятно, каким в следующий миг будет рисунок. Разноцветные краски смешиваются и получаются какие-то новые образы. Цвета.
— Я люблю рисовать тушью. Отчетливые линии. Точные и выразительные фигуры, действия.

Я не нашел Иринку за баржей. Я ни разу не видел, как она плавает, хотя наши разговоры чаще о море. Я возвращался. Что-то заставило меня набрать пригоршню разноцветных камней.

Завтра. Иринка сказала, что собирала на берегу камни. Она говорит, что часто ходит одна по берегу. Почему я не видел ее там, когда исправно нес службу по охране границ?
— Вот я говорю уфимцам, что люблю ходить по берегу.
— Что-нибудь искать? — это они мне.
— Нет. Увидеть!
— Ага. Увидеть и взять.

Я нагнулся и достал из моря красный камень в белую полоску. Целый день таскал в кармане. А вечером, когда мы все вместе сидели, Иринка вдруг откуда-то достала два разноцветных камешка.
— Самые красивые я уже потеряла.
Я подарил ей красный камень в белую полоску.

Слишком много совпадений. Не хочу! До конца смены осталось четыре дня!

Иринка с Алексеем обсуждали, на что похожи камни. Я злился.
— Вот  этот похож на кусочек жареной ветчины.
— Нет. Это — сервелат!
Меня взбесило это сравнение с едой!
— А вот этот камень похож всего-навсего на камень!
злость и слепота
романтика и усталость
 
— Мне не нравится, чем питаются чайки.
— Но это все зависит от воспитания (хотел сказать: благородства).


— Встретимся сегодня на костре. Будем опять смотреть на лица.
— Ирин, лучше наблюдать за руками. Лица соврут, а руки всегда скажут о том, что представляет из себя их хозяин.

Почему когда мы идем вместе и если Иринка вдруг останавливается с кем-то перебросится парой фраз, я всегда ухожу далеко вперед? Наверное я боюсь формулировки:
                      Этот мальчик гуляет с Этой девочкой.
Не нравится слово “гуляет”. Я часть какого-то пути прохожу с тем или иным человеком. Если  завтра или уже сегодня этот человек пойдет по другой дороге, да, наверное, мне будет плохо
Тем более если я привыкну к этому человеку. Нет, не привыкну, а как-то настроюсь, что ли, на его присутствие. И тем паче, если мне  этот человек чем-то нравится. “Чем именно?” — глупо было бы искать чем. Нравится и все!
но я привык бродить в пустоте своего молчания, своего плохого настроения.
Что такое счастье? Это когда плохо-плохо и вдруг стало хорошо. Всего на секунду, на несколько часов. Но с такой силой, что встряхивается весь твой Мир! Потом можно, чтобы опять все было плохо. Счастье — это когда благодаря какому-то существу ты на миг становишься лучше, чище, добрее.

Слушаем “Наутилус”
— Я циклик. У меня очень быстро меняется настроение. Хочется танцевать, прыгать, смеяться, а через несколько минут уже грустно и хочется говорить об абстрактных вещах.
— Самая абстрактная вещь — это человек, с его каждодневным набором эмоций.

Нас перебили
           а) когда я пытался, что-то рассказать Иринке о себе.
           б) вошла Татьяна: На улице ужасная холодрыга выступление продолжается дим у тебя есть закурить холодно может водки взять у меня уши замерзли я пришла одеться потеплее сегодня буду спать во всем — у меня я в голове огромное количество ее и чужих слов. Иринка говорит, что Татьяна пишет стихи. Хорошие, смешные.

Письмо для Евгении “...Я написал замечательный сюжет
             “Чайка по имени Иринка”
                .      .     .
Один минус — разучился писать стихи. Ну и ладно “можно и так”        ( Мариенгоф)...”

Слушаем “Наутилус”
— Завтра я буду другим. Просто сцена сегодня взбодрила меня.
Я дурачусь, коверкаю язык. Смеюсь.
     (По хорошему смешно)
— Давай грустить.
     (Самая грустная улыбка — ее отсутствие)

— Это светлая грусть. Она такая редкая. Куда чаще и беспощаднее грусть-отчаяние.
— Мне надо забрать кассету.

Я знал, кого Иринка будет искать. Мне трудно, но я попытался помочь ей в ее поиске. Смотрел во все стороны.

                Из меня получится плохой строитель песочных замков.

           Переделал для Иринки стихотворение.

           Сделай глоток из ладоней
           В них нет ни капли воды
           Вычеркни мысли о боли
                      из книги своей
                                 мечты.
                                 Мечты
                      о чем-то прекрасно
           Дай формулу этим снам
           В смерче ужасном (Напрасном?)
           Построй великий Дом (Храм?)
           Ком слизи в горле — как память
           В ком вера живет — уйдет.
           Ты выйдешь (Панель?) Нет (Паперть?)
           Ветер стегает, гнет, бьет.
           Врут книги тебе о главном
                                 молчат ––
                      Разорви листы
           Вспомни о Храме Стеклянном
           Где так и осталась ты.
           И видеть свой мир глазами
           Глазами зверей из песка
           Чайкой взлетать над волнами
           И возвращаться (Тоска?)

           Танец. В асфальт нечаянно
           Шарик хрустальный вдавить
           И избегать (Случайно?)
           То, чем хотелось бы жить.

Невыносимо проходить мимо человека, которого любишь. Быть далеко от него даже находясь с ним в одной огороженной зоне.
                      Ты вернулась(-лся) сюда из-за него(нее)?
Ты можешь идти рядом с другим человеком, делающим вид, что участен к твоим проблемам, ты можешь даже переложить на тщедушный костяк его души часть своей боли. Стало ли тебе на грамм легче?

Я представил, что человек — это тарелка наполненная болью. Хотелось сказать красиво: чаша или кубок, но это лишь польстило, а что могло изменить? Обычная тарелка с супом, где вместо кусочков картофеля и мяса плавают воспоминания. Ты хлебаешь свою боль, перемусоливаешь вкусные воспоминания, можешь накормить друга, частично расплескать по комнате. Но какой-то половник участливо дольет тебе добавки. Твоя тарелка всегда будет наполнена до краем. Так и живи перерывами от обеда к обеду.

Ностальгия.
Любая песня как эпизод хорошего фрагмента жизни.
Любой взгляд с фотографии как воспоминание о теплой ладони или просто разговора у костра. Безуспешная попытка вспомнить имя. Я не верю в мистическое значение имени и фамилии. Наверное, поэтому мне порою бывает трудно ставить свои инициалы над написанным Рукой стихотворением.

           Когда я пишу прозу, то затягиваю на правой руке напульсник.
           Я ограничиваю свободу своей Руки.

Мы говорили о свободе. Оказалось, и я и Иринка когда-то размышляли на эту тему.
Я слишком много узнал о “свободе и нравственности”, что это лишило меня возможности давать им свои определения. Может. Я и сделал вывод. Но найдя красивую и емкую формулировку в умной книжке, обрадовался и позабыл о чем думал.


           Свобода ломает Чайкам крылья.
           Грань полета — это грань между жизнью и смертью.
           Ты свободен сделать свой выбор

1  Вроде французы придумали: ты свободен делать все, что заблагорассудится, но твоя свобода заканчивается у кончика носа другого человека.
2  У Сент-Экзюпери: Приручи меня, пожалуйста.
3  Так хочется быть чьим-нибудь.


— Мне рассказали, как ты хорошо вчера выступал. Сказали, что я умею выбирать себе талантливых друзей. Так что я купалась в лучах твоей славы.
   Не знаю. Я почему-то не люблю, когда меня хвалят. Дискомфорт.

           — Ты пишешь стихи?
           — Нет!

Иногда я вырываю стихи из набора            Учился плакать, злобно ревновать
слов, но это кропотливая работа с             Учился танцевать подряд все танцы
подсчетом количества гласных                Купил альбом и начал рисовать
звуков и прочей белиберды.                    Чужие взгляды и иголки — в пальцы.
Я не могу писать стихи из Души.
Подбираю их из разума или порезов на руках.

           — Я не отношусь к неформалам.
           — Я тоже. Мне они нравятся, но немножко жалко.

                      Сегодня я хочу быть рядом с Иринкой.
                      Просто молчать или говорить
                      об абстрактных вещах.

— Ты сегодня какой-то странный.
— Я хочу спать.  (Более умного ответа в своем словарно-эмоциональном запасе я не нашел. Это забавная игра: избегать ее взгляда, и в тоже время ловить его)

Я представил себе щенка. Маленького, слепого, только что появившегося на свет. Ему холодно. Он хочет есть. Ему страшно находится в темном мире действительности. Он не осознает — кто он? Что он должен делать? Он бродит по берегу и тихо-тихо скулит.
Он уткнется холодным и мокрым носом в любой теплый бок. Он будет искать защиты у любого живого существа и даже у теплой тряпки.
Мы ищем друзей среди безликой массы окружающей нас толпы. Мы находим себе живых существ, и холодные наши ладошки утопают в теплых руках.
                      Не хочу открывать глаза!
                      Нет, я увижу этого человека завтра,
                      а сегодня я не хочу открывать глаза!!!

Я и Иринка идем провожать “Калинок”, девчонок из Екатеринбурга.
Стоят, разговаривают, я хожу рядом упругой животно походкой. Хочу убежать в лес.
           — Он дикий человек.
           — Пусть идет один. Ему необходимо держать имидж.

Обхожу их стороной. Улыбнулся Иринке. Шаги быстрее.
Ноги выносят меня на берег.

           Две Чайки рассекают небо.
                      Улетают.

           Я иду обратно.
                      По берегу гуляют вороны.

           — Мне хочется обнять необъятное.
           — Так или иначе я ни с кем не хочу прощаться.

           — Наверное, я схожу с ума.
           — Тогда я давно уже псих.

           — Спасибо, Ирина Сергеевна, за такой вкусный чай.
           — Я присоединяюсь к этому.

— Я понимаю.
— Ты все понимаешь...

           Море — одиночество. Я один иду по берегу.
           Когда вдвоем — мы, как правило, среди людей.
           Наверное, мы тоже люди.

Ищу Иринку.
У костра, где мы впервые встретились. Завтра. Послезавтра. Потом. Костер умер. Волны песка лижут остывшие угли. Я сижу на бревне и разговариваю с огромной вороной. Молча, одними зрачками.

Позавчера. Иринка подошла с А. Долгановым к костру. Села напротив меня. Руками позвала меня к себе. Поговорим.
Я одними губами устало сказал: А зачем, ведь и так мне тебя  видно. Поднялся. Сел рядом с ней. Не помню, о чем говорили.

Ищу Иринку.
На дискотеке, где мы  так ни разу и не потанцуем. Мы танцуем сами с собой, даже если вдруг становимся участниками Круги из двух или более человек. Иринка кружится над асфальтом.
                — Я так жалею, что в детстве не занималась балетом.
Я отрываюсь сам с собою. Нас разделяет нечто большее, чем несколько десятков движущихся людей. Мне не нужна музыка. Я танцую медленные танцы под рок-н-ролл “Браво” и дико скачу под блюз Гарри Мура. Чтобы вытряхнуть из кармана хрустальный шарик? Еще я наблюдаю за Иринкой. Движения и музыка, от которой никуда не денешься.
Иринка попросила меня подождать и убежала к себе в домик. По центральной аллее — в лес. Я хожу перед стеной из фотографий. На одной из фотографий — Иринка.
Я хожу по бетонным плитам и стараюсь не наступать на трещины. Все быстрее и быстрее, но чтобы не зарони

Ищу Иринку.
За столовой, у зеленого театра. Обрезал вымазанные илом джинсы по колени и теперь выдираю махрящиеся нитки.
           — У тебя сегодня хорошее настроение.— сказали мне.
Сделал из нитки петлю. Меня рассмешила мысль о самоубийстве. Затянул петлю на одном из пальцев правой ноги.
Сижу в домике и пишу сюжет. Ограничил свободу своего передвижения. Так или иначе в столовую я хожу возле иринкиного домика. Издали вглядываюсь в него. Увижу или нет — ухожу.
           Петля разорвалась на четвертый день.

Потом.
Дождь. Бросился к незнакомой девушке лишь потому, что она была одета так же, как Иринка. Шорты, цветная рубаха навыпуск.

           Я снова вспомнил ее лицо. Вглядываюсь. Жмурюсь от счастья.

В автобусе я смотрел на девушку. Ее волосы мне напомнили об иринкиной прическе. Совсем не похоже. Так, чуть-чуть. Я смотрел на девушку.

           Пишу зеленым  фломастером новый сюжет.

                      До этого.
— Искусство — когда нравится не только тебе, но и другим.
— Еще сильнее — если другим нравится, а ты это ненавидишь.

           — Разве такое бывает?
           — Не знаю.

           Намного раньше.
           — Не знаю...
           — Ты ведь знаешь,.. но не хочешь говорить.


Позавчера.
— Какая разница, что это был за человек, какими извращениям он болел — он сумел создать гениальное произведение.
— Все гении — психи.

           Таких как мы нужно охранять от реальности.

— А ее подруга красивее.
— Ну так познакомься и будешь на нее всю жизнь любоваться.
— Нет, я не могу судить о девушке, не познав ее.
     Я засмеялся. Каждый понимает в меру своей испорченности.
— Понимаешь, я даже не смотрю на нее как на женщину. Я люблю ее или то, что она представляет в моей душе. Конечно, это не может долго продолжаться, так как любой создаваемой нами песочный замок на границе воды и суши сотрется волной обыденности. Идеал превратится в кусочки стекла, что застрянут в теле и будут иногда вызывать стигматы по всей поверхности твоей души. Я вообще в данный момент не могу смотреть ни на одну девчонку, как на ту, с которой можно заняться любовью. Я устал. Да, нет... Здесь совсем иное... Это пройдет я снова стану Зерновым, гуляющим сам по себе.
— Б-н.
— Репутацию, и часто незаслуженную, сделать себе очень легко,
     Рассмеялся. Споры спора ведь так ничтожно малы.
           Интересно, в какой жизни это со мной произошло?

Завтра.
Ем кашу.
Жидкую, теплую кашу кусаю зубами. Оглядываюсь по сторонам. На каждый звук, шорох. Чувствую себя волком. Когда кто-то рядом со мной — дискомфорт. Не подхожу ни к кому — боюсь причинить боль.

Ненавижу это состояние. Стою на кончиках ногтей перед стеной своего... (так и не подобрал верное слово)
что-то низкое
нечто высокое

— Ты что-то не очень играешь в бадминтон. У нас с Иринкой куда лучше получается. — А.Доганов.
— Я просто сегодня первый раз в жизни взял ракетку. А для первого раза не так уж плохо.

           Побегу к Иринке и скажу, что стал
           другим. Все, чем температурил, вы-
           плеснул чернилами на бумагу. Совру.

Не представляю, как нам прощаться.
Не представляю, как нам жить в одной огороженной зоне одиннадцать дней.

— Вот. Последний вечер. А я не выпил ни грамма, не выкурил ни сигареты.
— Извини, если я нарушила твои планы.
— Нет! Это здорово! Спа-си-бо тебе!

Стоим на берегу и разговариваем об алых парусах.
Ветер, а мы поем. Глупо и смешно? Пусть.

           Что ты за ничтожество, если не можешь
           сделать чудо своими руками!

           Ищу Иринку.
Ноги несут меня к морю.
Стою у воды и смотрю на волны. Под подошвами мокрый песок.

Волны забирают у меня сушу.
Мне показалось, что на другом берегу стоит Иринка. Нет, она идет сюда.
Отвернулся. Стою у воды и смотрю на волны.

           Вспоминаю.
Иринка пришла с каким-то парнем на берег. Она кружится в танце, как ветер. Он шел следом. Потом они подошли ко мне.

Это не она. Но пусть надежда умирает последней. Волны захлебываются, но ударяются об берег и забирают у меня сушу. Я посмотрел на другой берег. Я знал, что он пустой.

Присел на корточки и начал рисовать на мокром песке Чаек. У меня плохое настроение. Секундами истерически улыбаюсь над новыми анекдотами, но снова ухожу на берег.

           — Братцы-живодеры,
           За что же вы меня?
           За что же вы меня?
           За что же? — орет из динамика над головой “Агата Кристи”. Там сегодня будет неплохая тусовка. Наверное, я пойду.

                      Рисую на мокром песке Чаек.

Вечером. Заливая желудок плохой водкой. Мысли неизменно возвращались к Иринке.
Я уже не боюсь орать о своей любви. Любовь показала кусочек синего платья и исчезла в помещении за сценой.
           Я уже не боюсь
           как после драки махать кулаками
           я уже не боюсь.
Знаю, что растворюсь в безличие встреч с другими девчонками. Лето. Может быть, я снова влюблюсь.
           Мне необходимо любить.
Но я буду искать белые крылья Чайки за спинами других птиц.

— Давай, я запишу  тебе свой телефон. На всякий случай.
                .      .     .
— Если будет возможность, я тебе позвоню.
— Позвони мне, пожалуйста.

           Бросался на телефонные звонки.

Это пройдет недели через две-три. Поставлю себе границу — день двадцатилетия — потом это должно пройти. Это должно пройти!
Иначе я не выдержу.
           Сон о белом коне. Я еду к Иринке.
           Сон о поезде... Плохой  сон.

У последнего костра, к нашему удивлению, сидело очень мало людей. Может быть, ночь только начиналась. Может быть, ребята только начинали пить.
           Нет. Всю ночь здесь будет пустынно.
           Мы с Иринкой смотрели на ревущее пламя. Иногда на небо.
Искры до звезд. Это очень красиво.
— Ты будешь здесь?
— Да.  Я Подожду.
           Она не вернулась.
Сидел у огня. Ходил по берегу моря. Вот здесь мы сидели.
           — Почему ты один?
— Я пытаюсь избавиться от выдуманного персонажа.
— Ну как успехи?
— Это очень сложно.

Потом.
— Я отвык от людей. Меня бесят безучастные рожи в переполненном автобусе. Боюсь сорваться, наорать на незнакомых и, может быть, неплохих людей. Передергивает, когда кто-то дотрагивается до меня. Сжимаются пальцы-лезвия.

           Ночью. Скучаю по расстоянию в несколько шагов от тебя.

Давно.
— А бывает любовь одними чувствами без разума? Такая, чтобы разум страшился этой любви, отрицал...
     Хорошо, что Иринка сейчас далеко.
— Да.
У меня плачет левый глаз. Что я за сволочь, если даже плакать по-нормальному не умею!

Последнюю ночь я был рядом с Иринкой. Мы ходили разными дорогами, с разными людьми, но иногда встречались. Какое-то время шли рядом, сидели на одной скамейке, разговаривали на одни темы, смотрели в одно небо. Не знаю, наверное, нам было не так хорошо вместе, но еще хуже было по отдельности. Одному сложнее, но мы привыкли, хотя спроси об этом, будем клятвенно утверждать, что любим и можем быть любимы.    ....    Я же вру! Почему меня никто не остановит?!!

Влюбился как мальчишка! Я не верил, что у меня внутри  еще столько романтики!
           Прикоснулся к таинственному миру.
           Ударом тока — восторг!


Прощание.
           Хожу кругами по асфальту. Вокруг нее и себя.

1  — Я хочу танцевать.
2  Если что-то делаешь, нужно вкладывать в это всего себя.
    — Так ведь?
3  — Я тебе помешала?
    — Нет! Не-е-е-е-е-ет!!!

Прощание.
Легкое объятие. Поцелуй в шею. Взрыв положительных эмоций. Тишина.
Я долго смотрел на автобус. 7364 ГОЮ. Она сидела у окно.
Мы прощались легко. Наверное.
Она приручила меня.
Я приручил себя к ней.
Я не дал ей повода быть прирученной мной. Зачем?
Пусть мы будем друзьями и, может быть, никогда больше не увидимся.

Наверное через год.
— Ты чего здесь.
— Иринку жду...
— Долго тебе придется ждать.
  ( — Она вон там с парнем сидит.
     — Знаю. )
— Действительно долго. Год в противоположную сторону.

Все мне напоминает об Иринке. Все песни, что я слышу, все, до чего я дотрагиваюсь, вижу...

Состояние больного человека. Но я сильный, я выдержу. Для того чтобы через год снова увидеть Иринку. И пусть снова...

Рисую на мокром песке Чаек.
На том берегу Иринка. Она бесцельно бродит по песку у самой воды. Мне показалось, что она идет сюда.
Волны стирают рисунок. Я хочу броситься бежать к тому берегу.
Одна из Чаек на моем рисунке умерла. Жду, когда море сотрет весь рисунок. Не хочу, чтобы его кто-то увидел. Желтая курточка уходит с берега в лес. Я иду за ней. Бесконечное море кварца под подошвами. Ноги вязнут в стекле, как мысли. Я стою и смотрю на Чайку. Она улетает. Хорошая мысль: Иринка зашла в лес, сбросила с себя куртку и превратилась в Чайку.
           Я провожаю птицу взглядом.

Я испугался, вдруг что-то страшное случилось.
           Я бегу в лес за Иринкой.
Она, наверное, ушла к себе домой. Я никогда не зайду в ее домик. Зачем?

У меня почти хорошее настроение. Сколько красивых совпадений сразу!

Не хочу записывать. Хочется посмаковать чувство, что растет во мне. Держу в ладонях шарик ирреальности, сказки. Просто очень хорошо внутри. Тепло.

1  Хрустальный шарик между двумя взглядами. Мой глаз и мир, который глядит в лицо. Мой Мир.
2  — Извините. Можно здесь пройти? Только закройте глаза. Мне никак не перепрыгнуть ваш взгляд.
3  Можно ли увидеть чужой взгляд? если “да”, то какого он цвета?

Вспомнил строчку из песни, что напевали Иринка:
   “Странные бывают встречи.”
Вспомнил, что дальше:
   “Здравствуй и прощай навек.”
светлая грусть
отчаяние

— Там должен быть костер.
— Побежали? — попытался поймать ее Ладошку. Нет!

           — А я тебя вчера видел на берегу.
           — Ты подошла к самой воде.
           — И скрылась.

Хочу рассказать, что рисовал Чаек. Хочу просто увидеть ее.

Она скоро прийдет. А. Долганов уже пошел, вероятно, за ней. Они идут. Убегаю в лес.

Шикарно просто сидеть и анализировать свое состояние. Взгляд на больного глазами пациента. Или как там еще? НЕНАВИЖУ!

Сейчас пойду посмотрю где она сложу листик с каракулями положу ручку в карман и пойду посмотрю на нее а волны у меня за спиной пожирают сушу я вернусь сюда через несколько минут я просто хочу увидеть ее.

           Я так сюда и не вернулся.

Недопонимаю.

Я испугался того, что произошло со мной на второй день, после нашего с Иринкой прощания.

Предсумашедшее состояние сменилось уверенностью в своих силах. Я буду жить! Я стану лучше! Ради тебя!
           Через год мы встретимся!
                      Я люблю тебя!

Наверное.

           Ну и пусть.

                      Можно и так.    (Мариенгоф)

Это так замечательно находить что-то на берегу. Не брать себе, а просто любоваться этим.

Хотелось бы закончить рассказ, как и Сент-Экзюпери, самым печальным местом на свете. Для меня это граница моря и суши, где я повстречался со своей Чайкой по имени Иринка, именно здесь я увижу ее в последний раз (сегодня — завтра, какое это имеет значение?), но это и граница огня и ночи, скажем возвышенно: света и тьмы, где я оказался похож на одного из ее многочисленных друзей, а ее голос напомнил мне голос моей старой знакомой
           серые силуэты ночи — еще не раз темнота
           заштрихует костры нашей души,
как и граница неба и суши, на которой пожизненно обязаны нести вахту скучные солдатики, но в первую очередь, это граница моря и неба — мир белоснежных Чаек — и не слова больше!

Если тебе будет грустно грустить одной, возвращайся на границу, разделяющую нас — помолчим вместе или поговорим о никому не нужным пустяках, о лицах людей или смысле жизни.