Красный закат - к ветреной погоде

Солнце клонится к закату. Красно-желтое небо. Дрожит в знойном мареве ломаная линия горизонта. Бьет в глаза слепящий диск солнца. Шуршит песок, и подрагивают сухие колючие стебли - единственная живая деталь этого желто-черно-багрового пейзажа. Дует несильный ветерок... Он, слабый и почти неосязаемый – всемогущий гигант, изменяющий лики планеты. Десятки, сотни, тысячи лет он тревожит несчетные поколения колючей травы и с упорством сумасшедшего перемалывает в песок гранитные скалы. Не остановить его, не повернуть вспять этот едва ощутимый ветер, как не вернуть ушедшие под этот шепот тысячелетия, как не ухватить само беспощадное Время, всесильное в своей неуловимости. Оно не жестоко - Время... Оно не делает ничего ни во вред, ни на пользу, ни назло. На него ли обижаться отжившим свой короткий век травинкам, когда их прах уносит неумолчно шелестящий ветер? На него ли роптать осыпающимся со скал песчинкам? Что из того, что так же стояли эти гранитные глыбы, когда до них долетали звон сбруи и скрип телег проходивших рядом солдат Александра Македонского? Расцветали, хирели и рушились великие города и империи, открывались и осваивались огнем и мечом континенты, бушевали эпидемии и революции, грохотали мировые войны и проносились, наводя ужас, кометы, но все так же сине было здесь небо, так же жгуче солнце, и все так же шуршал песок на этом затерянном скальном пятачке посреди бесконечной горной страны.
Колышется воздух, дрожит в мареве мертвый горизонт, но внезапно нарушается тысячелетнее однообразие каменного плато. Плывущие в горячем воздухе линии валунов и скал причудливо искажаются, и из расплавленного ничего материализуется через толщу потока черная на фоне заката фигура. Некоторое время она колышется, словно шагая на месте, и движения ее скрадываются расстоянием. Но становятся различимыми детали, постепенно прорисовывающиеся по контуру... Уже видны голова, рука, качающаяся вдоль тела... Рука взлетела к плечам, поправляя тяжелую поклажу. В девственно нежный шепот песка, гонимого ветром вмешиваются грубый хруст шагов и хриплое дыхание нескольких пар легких. Кто-то дышит через нос, изредка сплевывая. Кто-то кряхтит, а у кого-то на выдохе вместе с кровавой слюной из иссушенных высокогорным воздухом бронхов вырываются свистящие постанывания. "Хуф-ф... экх-х... хуф-ф... экх-х" - доносится все громче. Хрустящие шаги заглушают ветер, а рычащее дыхание и сдавленный стон заполняют мир... Кованные ботинки грубо топчут камни, попирая вечную неподвижность. Грах-грах-грах... словно толпа бесцеремонных строителей с инструментами, ввалившаяся для ремонта в тихий провинциальный музей, где уже тысячу лет не было ни одного посетителя. Ускоряют свой бег по небу высотные облака. Солнце, будто сорвавшись с креплений, начинает плавно соскальзывать вниз, разгоняется все быстрее и быстрее, словно гигантская колышущаяся медуза и врезается в горизонт с тяжелым мегатонным громом. Ударами многих кузнечных молотов разносятся шаги, эхом отдаваясь в пространстве. Дыхание грохочет в глотках как пламя в домнах. Оглушительно стучат сердца, с колокольным звоном прогоняя через сосуды горячую, как бульон с огня кровь. Скачут, словно теннисные мячики над линией горизонта головы...
Малозаметное движение, и из-за туловища на фоне закатного пожара на мгновение показывается рука с перекладываемым со спины на грудь оружием. Само Время вздрагивает и останавливается. Прекращают свой бег тысячелетия. В эти скалы пришла война!!!

Уже вторые сутки ноют у Салима натруженные ноги. Вторые сутки с того момента, когда их высадили из вертолета. Как хорошо было лететь! И как трудно даются теперь километры, на которые в вертолете уходили секунды. Он сидел, накапливая силы, в подрагивающей от сдерживаемой мощи машине, а внизу проносились коричневые скалы. Поблескивали слюдяные жилки в граните и целились в небо острыми краями зубцы скального хребта. Где-то далеко на горизонте белел заснеженными вершинами недостижимый Гиндукуш, притягивал взгляд неземной чистотой, упирался гранями прямо в синее небо.
Вертолет сел первый раз и стоял на камнях, молотя винтами свежий воздух. В Кабуле никогда не было видно такого Гиндукуша. Замутненный городской пылью и дымами очагов воздух окрашивал белые пики в желтовато-коричневые оттенки. Вертолет стоял, а Салим невозмутимо смотрел, как о чем-то переругиваются летчики, вертя в руках карту. Наконец, они снова взлетели и взяли курс на следующую точку, в которой надо было "пошуметь", обозначая посадку. Вновь из-за ушедших вниз скал показался белый Гиндукуш. Салим перевел взгляд, и увидел, как смотрит на те же белые вершины «Шукурдин». В глазах "мошавера" , как всегда, блестела легкая, знаменитая в бригаде сумасшедшинка, а теперь в ней отражалась еще и далекая, ослепительно белая гряда.

Салим знает, что советника зовут как-то иначе, но кто выговорит эти русские имена!

Третья посадка была, наконец, не для шума. Салим долго поправлял свои подсумки, затем следил, как поправляют их солдаты - себе и своим соседям. Вертолет долго петлял между близкими откосами. Шумно задребезжал, гася скорость. Распахнулась дверь кабины летчиков и техник, обернувшись, взмахнул рукой: "Вставайте!" Отцепив свой ремень, он перешагнул через свое сиденье и встал у дверей. Салим с интересом рассматривал оказавшийся перед самым его носом фантастического вида бронежилет бортмеханика с высоким воротом и крыльеобразными наплечными щитками. Вертолет дрожал и сильно вибрировал, раскачиваясь. За иллюминатором уже завертелся пыльный буран, медленно проплыли камни, и показалась в метре внизу неровная площадка, покрытый колотым гранитом. "Ноги не переломать бы..." - Подумал Салим, глядя вниз...

***
Они идут уже вторые сутки. Впереди шагает Салим - сержант 3-го батальона 37-й бригады "«командос»". Салим устал. Он молод, но он уже бывалый солдат. Четвертый год в бригаде "«командос»" значит немало. Яркий знак бригады - бронзовый парашют с тремя звездочками на красном бархатном пятиугольнике - по случаю боевых действий сегодня упрятан в нагрудный карман. Салим устал потому, что почти сутки они идут без серьезного отдыха. Советский советник, что дышит сейчас у него за спиной безжалостно гонит группу все дальше и дальше, разрешая короткие привалы лишь по десять минут каждые два часа. Что можно успеть за десять минут?!

Ну, да ладно, Салим бывалый солдат и не жалуется на усталость. Салим вообще никогда не жалуется. Не за это ли его оценили и сделали сержантом? А скоро, как знать, возможно, он даже получит фуражку с зеленым околышем младшего лейтенанта! “Шукурдин” уже обращается к Салиму весьма уважительно, как будто он уже офицер, и, что примечательно, делает это в присутствии рядовых. Салим добро помнит и отвечает на него усердной службой. Ведь Салим - доброволец. Его не отлавливали на улице в дни призыва. Он сам пришел к командиру батальона, и тот взял его к себе. Само собой, Салим понимал - никто не станет верить ему сразу. Он добросовестно делал все, что приказывали командиры и советские советники. Он заслужил их доверие и уважение, а вместе с ними и сержантские "уголки" на погонах.Что с того, что "уголки" эти нарисованы химическим карандашом? Власть сержанта над солдатами велика и неоспорима.

В батальоне любой солдат знает Салима, знает его яростную требовательность, многие знакомы с его небольшими, но удивительно твердыми и быстрыми кулаками. Всякий помнит настигнутого и застреленного им дезертира. Никто, даже из его друзей-погодков не решится окликнуть его иначе, как "зобет-сайб" - "господин сержант". Не признает Салим ни возраста, ни племени: рядовой солдат для него лишь солдат и не более того. Разве не так должно быть в хорошей армии?
Среди советников тоже встречаются всякие. До этого, что дышит сейчас у него за спиной был другой, и у Салима отношения с ним не сложились. Тот не замечал никого, кроме командира батальона. А этот знает по имени всех офицеров, почти всех сержантов и даже многих солдат. Он сделал Салима сержантом, и сейчас, говорят, хочет сделать его младшим лейтенантом. И это несмотря на то, что Салим едва умеет читать и писать. Да, с грамотностью, конечно, нехорошо получилось. Но откуда же взяться девяти классам школы у парня из глухого горного кишлака! И разве не заслужил Салим планку младшего лейтенанта и без этих проклятых девяти классов? На его счету пленных больше чем пальцев на руках и ногах! А сколько бандитов он застрелил из своего автомата!

Нет, Салим заслужил этот зеленый околыш!

И вообще-то, он неплохой парень - этот советский капитан. Дело свое знает. Смелый, и в других отвагу ценит, а главное, замечает. Переводчик его (Салим обернулся и глянул на него) - молодой, мальчишка совсем. По виду ему и в солдаты еще рановато, а он уже младший лейтенант. А ведь на два года моложе Салима. Приехал совсем недавно из России, но идет, не отстает, хотя дышит тяжело и за флягу часто хватается. Но “Шукурдин” опытный: напиваться не дает. Из фляжной крышечки пить заставляет. Что значит опыт: из горлышка пить начнешь - сколько лишней воды выхлебаешь, пока она до нутра дойдет. А этот - "наваки", что с него возьмешь... Когда-то и Салим новичком был, а уже сержант. Лейтенантом, того и гляди, станет...

Идут десять человек. Шагают, растянувшись в редкую цепочку, устало переставляя деревянные ноги. Одетые в разномастную форму, с головами обмотанными зелеными полотнищами из маскировочной ткани. У каждого черный автомат. У кого-то на туго набитом вещмешке накручено под лямку камуфляжное пакистанское одеяло. Из другого торчит свернутая в клубок антенна. На лямке третьего совершенно неуставной черный чайничек, набитый тряпками.
Они идут по высохшей каменисто-песчаной целине, и от каждого шага срывается из-под ботинок легкая, уносимая ветром струйка пыли. Ручейки пота проложили дорожки на грязных лицах. У двоих светло-красные, заметно обожженные солнцем лица. Они - второе и третье звенья цепочки. Третий едва держится на ногах. Он, понуро опустив голову, уцепился взглядом за ботинки идущего впереди Шульгина. В Серёгиной походке - упрямство, и только одно оно еще движет его вперед.
- Салим. - Глянув на часы, негромко окликает Шульгин. И, когда идущий первым Салим оборачивается, жестом показывает:"Привал".

***
"Двадцать первое августа." - Серёга мысленно делает очередную запись в дневнике. - "Лечу к месту назначения."
Его подвезли на аэродром на "рафике". Афганцы на КПП бегло глянули в окна и лениво приподняли шлагбаум. Чуть поодаль в жидкой тени деревьев стоит советский БТР. Сержант в застиранном светло-зеленом комбинезоне с автоматом на коленях небрежно провожает "рафик" взглядом. Почему-то Серёге казалось, что все должно было выглядеть гораздо строже. Все же было буднично. Все было совершенно непразднично. Никто не разглядывал почву под ногами, постоянно удивляясь ее инопланетности. А ведь под ногами был АФГАН! Каждый шаг по этой земле был шаг по АФГАНУ! Но сержанту на пыльном БТРе было на это решительно наплевать. На его загорелом лице не было ничего, кроме скуки. А у Серёги третий день по утрам стучало от волнения сердце, когда он вспоминал, что за окном Афганистан. Тот самый, что целый год совершенно неправильно рисовало его воображение. Оказалось, что его вообразить было невозможно. После кучи проштудированной литературы и многих часов лекций Афганистан представлялся Серёге совершенно иначе. Будоражащее слово "война" было вокруг, рядом, за окнами. В первую же ночь где-то в городе слышалась стрельба, и Серёга заснул лишь под утро. Cоседи по комнате, однокурсники, прилетевшие тем же рейсом, пересказывали услышанные за день нелепые слухи, а вечером наперебой предостерегали друг друга от курения в проемах окон. У входов в "микрорайоновские" пятиэтажки беспечно гоняли чаи афганцы из охраны. Поздно ночью по бетонной дороге через Микрорайон прогрохотали с десяток танков. С рассветом загалдел, как ни в чем ни бывало небольшой базарчик прямо среди блочных домов. Проплыла женщина, кокетливо приподняв полы чадры, что бы было видно, какие красивые сапожки-чулки ей купил муж. Ровно в семь пятьдесят пять утра из подъезда дома номер пять вышел и проследовал, покачивая в руке автоматом, к дому номер четыре финансист советнического аппарата.

- Часы свои механику на "маркЕте" поменял на электронику! - Хвастался жизнерадостный Герман.
- А "джины" видал в "Монтане"?
- Да что твои джинсы, ты гляди, электронику какую отхватил! На свои механические выменял!
- Ребята, не берите всякую... ***ню. - Слегка задержавшись с выбором правильного выражения, устало остудил их старший референт, когда новоприбывшие переводчики собрались на распределение. - Потерпите вы хоть неделю, разберитесь в барахле. Что, вам двух лет не хватит? Ну-ка, покажите... На "маркете" брали? - Вздохнул он. - Сдохнет через пару недель.

Старый референт был мудр и опытен.

- Парни! Родине нужны герои, но герои живые. За нами не Москва, а всего лишь Кабул. Он, конечно, все-таки тоже город нашенский, но... У кого есть пожелания в плане места службы?
У Серёги было пожелание, но он надеялся, что оно исполнится без дополнительных просьб. Серёге хотелось попасть в «командос» , но референт все тем же усталым голосом сказал, когда подошла его очередь:
- Девятая пехотная дивизия, Джелалабад. Самолет ... завтра в десять.

Вечером Серёга постучался в дверь квартиры референта.
И хотя был вечер и нерабочее время, и, вообще, Серёгин второй день в Афгане, референт без запинки вспомнил Серёгино имя-отчество.
- А-а, Сергей Васильевич, - он открыл дверь в майке, - проходите на кухню и минутку подождите... пожалуйста...
Через пару минут он вошел, одетый в белую рубашку с аккуратно завязанным галстуком и воткнул в розетку элекрический чайник.
- Ну, что Вас привело ко мне в столь... - Стоя спиной к Серёге, он глянул на висевшие на стене часы, - поздний час?
- Товарищ полковник, я... по поводу назначения...
- У Вас тоже... письмо? - После небольшой паузы, не оборачиваясь, спросил референт и поправил на столе чайник.
- Письмо? - Не понял Серёга.
- У Вас есть рекомендации? – Все так же, не оборачиваясь, произнес референт.
- Я... Нет... Нет, рекомендаций у меня нет, товарищ полковник. Я по поводу моего назначения в Джелалабад.
- Вас не устраивает Джелалабад? - Референт, наконец, обернулся, в упор посмотрел на Серёгу и сел на табурет.
- Не то, что бы не устраивает... - Замялся Серёга. Референт молчал и терпеливо ждал продолжения.
Диалог получался какой-то дурацкий, и Серёга решил брать быка за рога.
- Товарищ полковник, я хотел попроситься в 37-ю бригаду «командос».

Референт бросил на Серёгу короткий взгляд из-под кустистых бровей. Затем он поднялся, похлопал по карманам в поисках спичек и, не найдя, снова сел. Спички лежали перед ним на столе, но референт не стал закуривать. Он вновь встал, вышел из кухни и вернулся с толстой книгой учета кадров и очками.
- А Вы, Сергей Васильевич, знаете, где сейчас это бригада? - Глядя на Серёгу поверх очков строгим канцелярским взглядом, референт слегка нажал на слово "где".
- В Панджшере? - Полу-утвердительно ответил Серёга.
Референт помолчал, изучая книгу, затем снова поднял глаза на Серёгу.
- А что Вы знаете о Панджшере? Нет, кроме того, что это ущелье длиной 120 километров, и про пять львов  и так далее...
- Я знаю, - Серёга тоже нажал на слово "знаю", - что это здесь самое горячее место. Товарищ полковник, я примерно представляю себе место, куда хочу попасть... если Вы это имеете в виду.
- "Примерно"... - Эхом негромко повторил референт. Он налил ему, а затем себе чаю. - И Вы уверены, что в бригаде есть места?
- Сегодня туда был назначен Фоменко.
- И он... согласен на перемещение?
- Не знаю, но думаю, что согласен. Откровенно говоря, я думаю, он будет очень рад... не попасть в 37-ю бригаду...
Референт, не торопясь, отхлебнул чаю. Серёга пока не пил, остужая, и глядел референту в узел аккуратно завязанного галстука. Референт без тени смущения внимательно и упорно изучал Серёгино лицо.
- А Вы, Сергей Васильевич, собственно, почему туда хотите? – Профессионально артикулируя слова, внезапно произнес референт.
Серёга зарделся. Говорить, как на комсомольском собрании не хотелось, но в голову лезли только штампы из "Красной Звезды".
- Да, как Вам сказать, товарищ полковник... - Промямлил он, и установилась томительная пауза.
- Можете называть меня Павел Михайлович. - Сказал референт, усаживаясь поудобнее на табуретке.
- Я... Наверное, за опытом, товарищ... Павел Михайлович.
- Ну, и какой опыт Вы расчитываете обрести в 37-й бригаде? - Настойчиво давил референт.
- Товарищ полковник! - Серёга поднял глаза. - Я сюда попал по своему выбору! Когда распределяли языки, я попросил именно этот. Я знал, чего хочу, и... – Серёга запнулся, но не нашел другого слова, - примерно, знал, что меня ждет здесь, в Афганистане. - Серёга даже слегка разозлился от того, что приходится искать слова, не впадая в дешевую митинговщину. - Чего ради было пройти все это, что бы, попав сюда оказаться в большой и спокойной дивизии?
Референт с ледяным спокойствием выслушал эту тираду.
- И Вы во всем такой максималист?
- Не знаю. Со стороны виднее, товарищ полковник. Просто интересно узнать, на что я способен!
- И Вы считаете, что там Вы узнаете, на что Вы способны?
- Так точно, товарищ полковник, считаю.
После долгой паузы референт поставил кружку с чаем на стол и потянулся за толстой книгой учета.
- Хорошо! Я помогу Вам узнать, на что Вы способны. - Сказал он, и у Серёга похолодело в груди. Референт проследил карандашом строку в своей книге. - Вашим непосредственным начальником будет капитан Шульгин, советник командира батальона «командос». О Вашем прибытии ему сообщат. С Вашими запросами это как раз то, что нужно. С ним Вы узнаете точно, на что Вы способны. - Референт внимательно наблюдал за Серёгиной реакцией. - Шульгин волевой и сильный командир, и склонен в некоторой степени... не то, что бы к авантюрам, но к рассчитаному риску. С ним довольно трудно ужиться, но в Вашем случае это не проблема, ибо Вы будете его подчиненным, а не приятелем. В том месте, где сейчас бригада и рядом с Шульгиным Вы узнаете себя во многих, для Вас даже неожиданных аспектах. Перед тем, как Вы уйдете, я хочу еще раз спросить, не передумали ли Вы просить о переводе в 37-ю бригаду? Почему я спрашиваю? Потому, что перевести Вас оттуда будет гораздо труднее. Я бы сказал, это потребует более серьезных оснований, чем Ваша просьба или даже рапорт. Таким основанием может быть, скажем, ранение. Или требование Вашего советника. Но последнего... - Референт взвесил слова. - ...я Вам не прощу. Так, что можете подумать и решить, какой опыт Вам больше нужен. Вам дать время?
Серёга молчал, глядя отсутствующим взглядом в стол. Он вдруг осознал, на что напросился. Но отступать было уже поздно. Отступить сейчас было бы воспринято как трусость. С необычайной ясностью он вдруг представил себя на носилках, замотанного в грязные бинты. В воображении мелькнуло его безглазое лицо со шрамами - Серёгин ночной кошмар! Внезапно он пожалел о том, что пришел к референту. Он подавил в себе желание сказать что-либо типа "ладно, забудьте". Позади был позор и утрата самоуважения. Впереди была реальный риск получить пулю, погибнуть, ослепнуть, наконец! Слова референта, а еще больше его жесткий без тени сочувствия тон впервые в Серёгиной жизни сделали этот риск нестерпимо реальным, и от его ответа теперь зависело, пойти на него – вперед, с дурацкой упертостью, или отработать назад.

Наконец, Серёга выдохнул и поднял глаза. Референт терпеливо ждал. Серёга даже не заметил, что пока он агонизировал на его аскетично обставленной кухне, референт успел раскурить и докурить почти до половины сигарету. Они встретились взглядами.
Референт был мудр и опытен. Он понял все и не стал больше ничего спрашивать. Он догадался, что Серёга только что в своем воображении пережил собственную смерть и даже немного пожалел о своей настойчивости. Он взял карандаш с резинкой на кончике и педантично исправил свои записи в книге учета кадров.
- Хорошо. Можете идти. Ваша просьба удовлетворена. Передайте Фоменко, что бы позвонил мне.
Серёга поднялся от своего нетронутого чая.
- Спасибо, товарищ полковник.
- Не за что! - Со значением кивнул референт и протянул на прощание руку. – Удачи!

Ранним утром помощник референта помог ему выгрузить его огромный рюкзак из "рафика".
- Во-он... - он махнул рукой, - стоят "вертушки" афганские. Спроси там, которая летит до Рухи. И подсаживайся. С богом.
- Давай, Серёга! - Крикнули ему вдогонку ребята из "рафика", когда он, взвалив на плечи мешок, попылил к стоящим поодаль вертолетам. - На тебя вся надежа! Нэ здамо ридну панджшерщину-у!!!
"Рафик" развернулся и покатил, погромыхивая на железных решетках, устилавших вертолетную стоянку, к самолетам.

Серёгин первый в жизни полет на вертолете оказался мучительно долгим. Часа полтора они кружились над какой-то длинной колонной, тянувшейся по дороге от Кабула до Баграма. Побалтывало, и уже начала подкатываться тошнота, а вертолет все наматывал "восьмерки" над бесконечной зеленой колонной, медленно ползшей по далекой дороге внизу. Наконец, колонна дошла до Баграма, и через пятнадцать минут Серёга с наслаждением спрыгнул на железные решетки аэродрома. Свежесть августовского утра уже сменилась теплом, стремительно превращавшимся в жару.
- Когда дальше? - Робко применяя свой персидский, осведомился он у летчика - здоровенного черноусого афганца в крутоверхой синей фуражке.
- Должны быть еще пассажиры. А ты кто, связист?
- Да нет, - замялся Серёга, - я в 37-ю бригаду.
- Мошавер?
- Нет, переводчик.
- А-а! - Почему-то обрадовался летчик. - Тарджоман-саиб ! А я тоже гауарью па руски! - Перескочил он на русский язык. - А ти знаешь пиеревочик Тофик?
- Да я третий день в Афганистане. - Смутился Серёга. - А этот Тофик, он где?
- В Кабулье. На ирадроме.
Серёга не знал Тофика. Они ещё пару минут поговорили о Союзе, о красивых девушках в Краснодаре, где Серёга никогда не был. Через полчаса появились пассажиры: белоснежный старик с толстой и кривой клюкой, молодой афганский лейтенант в новенькой фуражке со следом от снятой кокарды, и с ним трое небритых солдат в выцветшей форме, каждый лет на двадцать старше лейтенанта.
Вертолет взлетел и под ними снова потянулись мелкие квадратики полей и цепочки кяризных колодцев. Скоро проплыли трубы хлопкового завода и слева по курсу растекшаяся по склону клякса Джабаль-ус-Сираджа. Теснина Гульбахарского прохода взметнула свои каменные стены к повисшим над бездной колесам шасси. Где-то далеко внизу поблескивала узкая темная лента реки и вдоль нее еще более узкая желтая ленточка дороги. Проход разросся в ущелье. Громадное, невероятной длины, уходящее вдали на севере прямо в синее небо. На хребтах по сторонам мелькнули трепыхавшиеся на ветру красные флажки. Серёга до слез в глазах всматривался, но не увидел людей в маленьких каменных колечках огневых позиций.
- А где там люди? - Прокричал он на ухо лейтенанту-афганцу. Тот что-то проорал прямо на ухо в ответ, но Серёга не понял ни слова.

Затем была посадка в Анаве. Из пыльного бурана в салон ввалились двое советских солдат, обвешанных автоматами, подсумками, "дымами" и гранатами. У одного из-под задравшейся штанины выбивались белые бинты. Они сноровисто заволокли за собой какой-то зеленый ящик, в котором оказалась тушенка и свои туго набитые РД.
Проплыл зажатый на самом дне ущелья Олок. Бортмеханик прошел в хвост и устроился перед пулеметом. Старик со своей клюкой сидел, тараща подслеповатые глаза на советских солдат. А те натренированно спали уже через пару минут после взлета...

Наконец, внизу распласталась Руха. Вертолет, словно подстреленный внезапно завалился набок, и мир завертелся вокруг него. Вершины по крутой спирали начали ввинчиваться в небо. Серёга не на шутку испугался, но солдаты напротив лишь деловито уминали свои мешки, поглядывая в иллюминаторы. Серёга поймал на себе понимающий взгляд афганского лейтенанта, щеки которого тоже заметно порозовели.
Механик обернулся от своего пулемета, взмахнул рукой и что-то прокричал, стараясь переорать шум двигателей. К Серёгиному изумлению, все, включая белобородого старика, сразу поняли, что от них требовалось. Солдаты начали надевать друг другу мешки. Дед, неуклюже тужась в своем углу, закинул на спину свою торбу. Все поднялись и построились лицом к выходу, ухватившись за проходящие под потолком тросы. Начало сильно трясти, запрыгал в своем креслице механик перед пулеметом, и загремели какие-то инструменты. Механик поднялся со своего насеста и, хватая всех по очереди за одежду, пробрался к выходу. Там он могучим рывком распахнул дверь, и сразу вместе с грохотом двигателей стало слышно ритмичное посвистывание одной из лопастей. Серёга еще не увидел в дверях земли, как двое советских солдат один за другим провалились в проеме. За ними полетели вниз афганцы, и следом а за ними, словно бывалый десантник, сиганул в пыль белоснежный дед.
- Бору! Тиз! Зуд шу ! - Орал прямо в лицо механик.
Серёга полетел вниз, придерживая руками на спине свой огромный рюкзак. Громко брякнули о порожек Серёгины консервы, вертолет подскочил и приподнял вместе с Серёгой его мешок, после чего, потеряв остатки равновесия, Серёга плюхнулся лицом на выдутую до каменного состояния площадку.
Над спиной отлетал в небо грохот вертолета, и мешок на голове Серёги качался и вздрагивал от порывов холодного горного ветра. "Тьфу ты!" - Крутнулось в голове. - "Вот так долетел!"
Сгибаясь под тяжестью мешка, Серёга начал отрываться от земли. Согнувшись, что бы можно было достать до колен, он неторопливо отряхнул свои красивые новые джинсы.
- Сюда!!! Сюда!!! - Послышалось откуда-то неподалеку, тихо и ласково после грохота лопастей. - Сюда иди!
- Фр-фр-фр... - Добавил кто-то негромким шепотом...
"Да что они тут все...", только успелось подумать Серёге, как что-то в ушах оглушительно и больно лопнуло. Справа коротко сверкнуло и словно доской шибануло по всему правому боку.
"Ай!!!" - Мелькнула мысль, и он заметил, как против воли подкашиваются ноги, и он снова валится боком на площадку. Серёга мгновенно выпростал из-под лямки мешка плечо, машинально отметив, что другая лямка лопнула, вскочил и побежал куда-то вперед.
- Да сюда же, сюда беги!!!
Голос доносился из-за невысокого забора метрах в тридцати. Серёга резко сменил направление, с разбегу перескочил дувал и шлепнулся рядом с одним из солдат попутчиков.
- Фр-фр-фр-фррр... - Произнес кто-то, и через секунду за забором снова оглушительно шарахнул взрыв. По не остывшим от первого удара перепонкам опять больно ударило.
Серёга забился в щель под дувалом, прикрыв руками голову. Запахло остро-кислым дымом сгоревшей взрывчатки. На взмокшем лбу прилипли какие-то камешки. Он поднял голову, но солдат грубо прижал его рукой к земле.
- Лежи, б-балядь, турист хренов, ты что, первый раз замужем!?
- Фр-фр-фр-фр... - Снова донеслось откуда-то сверху.
- Уй! - Серёга зажал уши. Следом громыхнуло немного дальше, чем первые два раза и пророкотало сквозь вату в ушах раскатистым эхом.
Подскочила от земли пыль. Серёга открыл один глаз и увидел край солдатской каски с намотанной на нее кучей зеленого тряпья.
Каска покачнулась и исчезла.
- Ну, ты даешь, циркач! - Послышалось сверху. Кто-то вдалеке рассмеялся, и послышались чьи-то веселые возгласы. Серёга неуверенно поднял голову. - Что, будешь тут прятаться?
Вокруг стояли несколько пар запыленых ботинок. Еще чьи-то мелькали поодаль. Высоко в небе негромко рычал вертолет.
- Что это там за мудак гарцевал на майдане? - Спросил кто-то вдалеке, и у Серёги ни на миг не возникло сомнение, о ком это спрашивали. Через забор перебросили Серёгин мешок.
- Ну, что цела дубленка? - Спросил его кто-то, пока он, опасливо озираясь, отряхивал брюки.
- Ш... што это было? - Едва смог выговорить трясущимися губами.
- "Чайник"! - Загоготали вокруг.
- Добро пожаловать в ущелье-герой Панджшер!
- Что, зёма, первый раз под минами?
Кто-то совал ему сигарету, в глазах рябило от бронежилетов и касок.
- А вы что так... Кучей-то... - Забыв, что не курит, Серёга подставил сигарету под огонек. - А если опять?.. - и горько раскашлялся.
- Не-е! - Охотно объяснил солдат-попутчик. - Экономика у "духов" очень... экономная. На "вертушку" они больше трех мин не расходуют... Они издалека лупят, поди рассчитай, что бы точно по этой площадке, да в нужный момент, как раз, когда он садится.
- Откуда, издалека-то?
- А х... его... Вон там где-то у них позиция! - Он махнул рукой неопределенно в гору.
Серёга, наконец, закончил отряхиваться. В голове слегка шумело, и, вообще, мутило. Вертолет окончательно замолк, но в ушах засело какое-то свистение, как у испорченного телевизора. Где-то в глубине кишлака раскатисто и вольготно прогрохотала длиннейшая пулеметная очередь.
- Это кто там упражняется? - Насторожился Серёга, подхватывая свой рюкзак.
- Да... - Рутинно махнул рукой солдат. - "Керимбаевцы" снайперов высекают.
- Снайперов?
- Снайперов. - Подтвердил солдат обыденно.
- А кто... высекает?
- "Керимбаевцы"...
Серёга огляделся. Невидимый отсюда пулеметчик перешел к игривым коротким очередям...
- А ты к кому прибыл-то?
- Я в 37-ю бригаду, в "«командос»".
- В какую бригаду?
- В 37-ю.
- Это что за бригада еще?
- Афганцы... 37-я бригада...
- А-а! Так ты к "зеленым"!
- "Зеленым"?.. А-а, - догадался Серёга, - ага, к ним, к "зеленым".
- Так, - солдат на секунду задумался, - ну, дак это вон туда. Вон, смотри, - Он указал грязной рукой, - дорога петельку делает, за ней вниз, влево, там старый "бэтэр" валяется. Дальше через мостик такой бревенчатый, и вверх по тропке, увидишь, там ваши сидят. Давай по стеночкам, джинсами своими не свети тут шибко. И под своих не попади... А то, слышишь, у нас тут экономика... своя...

Перед Серёгой лежала Руха.

***
Внезапно громко ухнула батарея гаубиц. Где-то за дувалами медленно расплывалось сизоватое пороховое облако. Серёга напрасно прислушивался, дожидаясь далеких разрывов.
Ноги в кроссовках утопали в пыли на дороге. Пыль текла, словно вода и затекала к ступням. Серёга пробирался по кривым улочкам Рухи в направлении, указанном солдатом. Навстречу, тяжело груженный каким-то барахлом, прошел солдат в спецназовской "песочке". На длинном козырке его кепи шариковой ручкой было выведено: "ПОДМОСКОВЬЕ". Серёга дошел до пролома в стене. На раздавленном дувале четко отпечатались танковые гусеницы. Под корявым деревом чернел пепел давно сгоревшего костра. В бороздках сто лет назад перепаханного огорода кучками валялись тусклые от пыли пулеметные гильзы.
Серёга постоял немного у пролома, рассматривая открывшийся вид. В дальнем углу сада зияла огромная воронка. Все окна вдоль улицы были заколочены фанерными листами. На углах почти каждого дома возвышались укрытия из мешков с песком. Серёга задрал голову. Прямо над ним из мешочного бастиона торчал длинный ствол снайперской винтовки. Где-то рядом, в доме за фанерными окнами зашипела радиостанция.
- Сокол-3, Сокол-3, я - Комарик-31, цель двести восемнадцатая, капельки по двести полсотни, ...целеуказания... прием...
В ответ прошипело что-то невразумительное.
- Саматов! - Громко крикнул кто-то прямо над головой за фанерным окном. - Давай наверх!

Руха жила своей жизнью.

От каждого шага колыхалась под ногами пыль. Серёга спустился по дороге к ручью, через который был переброшен бревенчатый, измочаленный гусеницами мост. Стены домов кое-где осыпались, обнажая ветхие деревянные каркасы. Рядом с мостом, наполовину в воде, лежал кверху днищем корпус БТРа с отвинчеными колесами и со следами старой гари на ржавых боках. Серёга проследил путь ручейка. Он уходил далеко вниз, к невидимой отсюда реке.
Где-то вдалеке снова хлопнул выстрел, и эхо от него покатилось по горам, как резиновый мячик. Из оставшихся за поворотом дороги домов донеслись громкие кучерявые проклятия. Цвиркнула первая пуля, и над головой Серёги прочирикала к склону через реку бесконечная цепочка трассеров. Серёга резво присел за кривое деревце. Снова донесся далекий хлопок, и в ответ уже из двух мест гулко застучали пулеметы. Сквозь колышущееся эхо где-то снова упрямо проскочил слабый далекий выстрел.
На противоположной стороне ущелья, чуть выше коричневой массы кишлака вспухла пыльная шапка взрыва, и через несколько секунд лопнула раскатистым эхом. Впереди, сразу за изгибом дороги оглушительно шарахнуло. По тому, как через пару секунд долетел звон гильзы, Серёга догадался, что это, вероятно, было какое-то артиллерийское орудие. "Под своих не попади!" - Вспомнил он наставления солдата. Серёга запаниковал. Он присел еще ниже, прикрывшись сзади мешком. По всей Рухе лопались выстрелы. Вылезать из-за дерева было страшно. С колотящимся сердцем Серёга огляделся в поисках укрытия. Снова грохнуло орудие за поворотом, и Серёга невольно втянул голову в плечи.
"Да что же это, черт побери, делается?!"
Он прикинул, сколько еще оставалось до штаба бригады. Выходило, не очень далеко. От русла ручья вверх по склону уходила кривая тропка, и по расчету, штаб должен был быть где-то там. Вылезать из-за дерева было невыносимо, но оставаться еще хуже. Высоко над головой снова зажужжали трассеры. "Свои же и зашибут!" - испугался Серёга.
На противоположном склоне один за другим взметнулись несколько взрывов, и из верхних, самых близких к ним домов вниз по узким улочкам заскользили мелкие фигурки жителей... Вдруг Серёга заметил, как мелкой точкой к кишлаку сверху, из каких-то скал спускался черный человечек. Расстояние скрадывало его движения, но было заметно, как он взмахивал руками, перескакивая через какие-то препятствия. Где-то над головой застучал тяжелый пулемет, и струи трассеров жадно протянулись к нему через ущелье. Склон вокруг него закипел. Несколько раз он приседал за какие-то валуны, приближаясь с каждой перебежкой к спасительному краю кишлака. Серёга поймал се6я на мысли, что ему хочется, что бы черный человечек, отчаянно катящийся вниз, словно капля по стеклу добрался до его безопасного края... Человек был уже в нескольких рывках...
- А-а-а, сука! - Яростно заорал кто-то невдалеке. - Уходит! Уходит!!!
Пулемет тяжело колотил без перерывов на вдох...
Вдруг желтый разрыв накрыл человека, и что-то оборвалось в груди у Серёги.
- Йа-а-а!!! - Ликующе взвизгнул тот же голос. Облако медленно сползало вниз по склону, обнажая неподвижно лежащую черную фигурку...
Серёга вскочил и, неловко колыхаясь с тяжелым мешком, побежал к недалекой тропке. Прямо на ее вершине опять застучал пулемет, и Серёга невольно присел, борясь с искушением плюхнуться в пыль лицом.
"Я никогда не дойду до этого проклятого штаба!"
Усилием воли он заставил себя замедлить шаг и начал взбираться по крутой тропе, хватаясь руками за кусты по ее сторонам. Наверху оказалось начало еще одной кривой улочки, заложенной, как и все остальные мешками. Из-за мешков торчали две головы. Серёга выскочил прямо на них, с раскрасневшимся лицом, волоча за уцелевшую лямку свой рюкзак.
Головы по возрасту не могли принадлежать советским солдатам, и Серёга предположил, что это были афганцы.
- Лево-йе сиухафт? - Выкрикнул он.
- Бале! - Донеслось в ответ вперемежку с пожевываниями. - Ки-сти, о бача? 
"Сла-ава тебе, господи!" - С облегчением подумал Серёга, затаскивая мешок. -"Дошел до рейхстага!"
У солдат за мешками оказались автоматы. На груди у каждого, на зеленых рубахах алели значки "«командос»". По ярко начищенным ботинкам и аккуратной новой форме (в размер!) он совершенно безошибочно определил в них штабную охрану. "Энзебот " - мелькнуло в голове слово из учебника…

***
- Ну ты попал! - Они смеются. - "Волк Шульсен"! Ты за жизнь трепаться можешь? В смысле, за смысл жизни? Если это твоё, то ты попал, к кому надо.
Cерега молча развязывает вещмешок. Он не любит, когда над ним смеются. Сейчас смеются не над ним, но он понимает, что острия этих шпилек нацелены и в него. "Кто с Шульгиным, тот сам Шульгин!"
- А... - Он поднимает голову. - Где мне форму получить? Сколько можно светиться со своими джинсами?
Его вопрос вызывает новый взрыв веселья.
- "Шульсена" спроси!
- Оружие и шмотки добудешь в бою!
- С пленного снимешь!
Cерега делает напрасное усилие, что бы не покраснеть.
- Я рад, конечно, что вам так весело, - начал злиться он, - но мои джинсы уже понравились какому-то товарищу с минометом. Мне бы что-нибудь зеленое, что бы не так бросалось в глаза.
- С характером, никак. - Удивляется белобрысый.
Серёга берет свой незавязанный мешок и, стараясь не торопиться, выходит во двор. Небо ослепительно синее. На краю ограждающей двор стены, у входа в туалет на высоте второго этажа сидит наблюдатель с радиостанцией. Серёга поднимается к нему. Видно с угла действительно далеко, так как не мешают голые, но ветвистые деревья. Высоко в небе, почти не слышно заходил на боевой курс штурмовик. Он неторопливо выбрал направление и пошел, как по линеечке, выцеливая хищным носом ему одному видимую цель на склоне. Заслезившимися от студенного ветра глазами Серёга следил за его маневрами. Из под крыла самолета вспорхнуло и осталось расплываться позади самолета редкое белое облачко, и такая же прямая белая линия прочертилась через синеву. Самолет тут же отвалил в сторону и пошел чертить в небе очередной неторопливый широкий круг. Долетел звук пуска…
Наверх поднимается белобрысый.
- Да ладно! - Примирительно говорит он. - Ты не переживай. У нас тут между эпохальными сражениями делать особо нечего. Вот народ и жрет друг друга от скуки. Валентин! - Он протягивает загорелую руку. - Советник начальника артиллерии. Бригады.
Серёга представился. Они сели, и Валентин закурил. Быстрый холодный ветер мгновенно уносил легкий дымок сигареты.
- Ну и что, Серёга, думаешь про все это? - С расслабленным вздохом проговорил Валентин, не особо слушая, что скажет Серёга.
- Про что «про это»?
- Да ладно... – Валентин выдохнул дым. - Ты... вот, что... Ты сала случаем не привез из Москвы?
- А как же! - Обрадовался Серёга. - Конечно, привез! Нам сколько раз в Москве говорили:"Голову забудь, а черный хлеб, сало и селедку с собой возьми!"
- И ты... взял?
- Взял!
Валентин лениво посмотрел вниз, во двор, где из черного проема дверей долетало громкое бацанье костей домино о деревянный стол.
- Ну, так доставай, коли взял. - Небрежно бросил он. - Чего тянуть-то?
- А-а... - Серёга кивнул в сторону комнаты.
- А я их сейчас позову. Ты нарезай пока, нарезай...
Серёга нырнул в мешок, нарыл там завернутый в полиэтилен шмат сала, ухватив его за хвост, вынул и, бросив на стол, полез за спичечной коробочкой с солью.
Валентин бережно, как фарфоровую вазу, взял в руки пакет и посмотрел на свет, словно высматривая видимые только на свету узоры.
- Сало! - Восхищенно произнес он. - А я сейчас луку принесу-ка!
Он неторопливо спустился вниз и через минуту вернулся с несколькими луковицами. Пока он резал луковки, Серёга кромсал ножом размягчившееся в теплом вещмешке сало.
- А-а... - Серёга снова кивнул в сторону двора.
- Идут... щас... – Сосредоточенно резал лук Валентин.
Он наколол ножом кусечек сала и, сопроводив его колечком лука, отправил в рот и, закрыв глаза, начала медленно и с расстановкой двигать челюстями.
Во дворе внизу прекратился стук домино. Серёга, сидя лицом во двор, видел, как неслышно, словно тени, вышли во двор несколько советников. Нехорошее предчувствие охватило Серёгу, когда они, стараясь не греметь на лестнице, начали подниматься наверх. Когда лицо первого из них показалось над уровнем веранды, Серёга нерешительно застыл с пахнущими луком пальцами врастопырку…
- Тебя, Валя, сколько ни учи, джентльменские манеры к тебе просто не пристают! - Негромко проговорил один из них. Валентин поперхнулся.
- Дак я... Мы вот нарезали, что бы нести!
- Ага! - Добавил другой. - В клювике?
- Да ладно, мужики, вот даже лук уже нарезали! Понесли, Серёга! - Он подхватил газету с салом, и, дожевывая на ходу, потопал вниз по лестнице. Серёга сидел красный, как рак.
Сало было перенесено вниз в общую комнату. Откуда-то появилась бутылка водки. Домино было забыто, и воцарилась атмосфера оживления и веселья.
- Что ж ты, Серёга, сразу не сказал, что ты такой богатый!
- Ай-яй-яй! Нехорошо с парнем обошлись...
- Прошла зима, тепло настало, спасибо партии за сало!
Под поощрительные возгласы Серёга уже доставал из своего бездонного мешка банку селедки, когда в комнате вдруг наступила темнота. Он оглянулся на вход. В проеме дверей, подперев плечом косяк, стояла невысокая фигура. Фигура стояла словно манекен, не произнося ни слова, словно одним своим присутствием делала достоточно громкое заявление. Наступило молчание. Кто-то, не замечая наставшей в комнате темноты, продолжал примеряться к селедке с консервным ножом.
- Бля, одному тебе что ли привезли, Валера? - Донеслось откуда-то с края стола, но фигура не отвечала.
"Шульгин!" - Догадался Серёга и поднялся навстречу.
Не произнеся еще ни одного слова, Шульгин неторопливо подошел к столу, уцепил ногтями ломтик сала, отправил его в рот и начал сосредоточенно жевать. Следом за салом было отправлено и колечко лука. Все завороженно наблюдали, как он, тщательно прожевав, проглотил кусочек, обтер пальцы о край газеты и негромко сказал:
- Наше сало жрём? - И поправил на плече автомат.
- Оно не ваше, вот парнишка привез с собой только сегодня!
Шульгин протер рукой губы и повернулся на голос. Затем он молча взял со стола банку селедки, нарочито внимательно прочитал все надписи на ней и засунул ее обратно в Серёгин вещмешок.
- У нас внизу своих едоков хватает. - Ни к кому конкретно не обращаясь, сказал он.
- У вас внизу Анатолий только что из отпуска!
- У нас внизу едят НАШЕ сало! - Веско произнес Шульгин. - А "перехватчикам" у нас внизу... выдергивают ноги! Если не помогает, руки тоже. - Он повернулся к Серёге. - Бери торбу и дуй к БТРу, там за воротами. Номер 516. Стой! - Вдруг сказал он и протянул руку. - Капитан Шульгин.
Серёга пожал его твердую ладонь.
- Младший лейтенант Лукин Сергей. Васильевич! - Добавил он, немного подумав.
Шульгин внимательно посмотрел ему в лицо. Серёга не видел его глаз, ибо слепил свет от дверей за спиной Шульгина.


- "Рассредоточиться!". - Шульгинская растопыренная пятерня сменяет плотно сжатый кулак. - А это: "Стой!" – Ладонь застывает в воздухе, как дорожный знак и резко падает вниз.
- Та-ак. - Указательный палец описывает воздухе круг.
- "Все ко мне!"
- Так. - Ладонь рубит воздух и бросается вперед.
- "Двигаться вперед!"
Серёга вытирает раскрасневшееся лицо. Они сидят на земле, опершись спинами на свои рюкзаки.
- Ну, ладно. - Шульгин поднимается. - Давай двигать дальше. Тут уже недалеко должно быть...
- Товарищ капитан, а мы куда, собственно, идем-то? – Решился, наконец, спросить Серёга.
Шульгин проверил, снят ли предохранитель на Серёгином автомате.
- Мы, Серёга, идем улучшать материальное положение революционной власти.
- Каким образом, если не секрет? - После некоторой паузы спросил Серёга.
- Посредством перехода "душманской" собственности в руки законных представителей народа. Нас, то есть.
- А что за собственность-то?
- Одеяла, Серёга, одеяла, кажется, болгарские, на последней «вазифе»  видел здесь целый склад. Проверим, здесь ли они еще, и если здесь, поправим сначала наше с тобой материальное положение, а затем позаботимся и о батальоне.
- А мы сейчас где?
- Мы? В километре он нашего переднего края. Я думаю…
Серёге оглянулся назад и ему стало не по себе, когда он представил этот километр, отделяющий их от своих. Кругом зловеще шумел ветер, раскачивая голые ветки кривых деревьев. Сплошной кишлак, состоящий, правда, из одних развалин лежал позади, а впереди, насколько хватало глаз, были такие же руины.
- А…
- Тихо. Вопросы после. Действуй по инструктажу.
Небо над пустым кишлаком быле серым и негостеприимным. Холодный воздух проникал под бушлат и знобил и так озябшую от напряжения Серёгину грудь. Шульгин шел впереди…
В Серёгином воображении вся жизнь представлялась в виде уставленной вехами дороги. Где-то далеко позади остались десять столбиков школы, один полосатый камень на месте года срочной службы на иранской границе, набитый столбовыми знаками недавний год ускоренного одногодичного курса переводчиков в Москве. Впереди простиралась далеко уходящая за недостижимый горизонт широкая дорога. Где-то вдали, немыслимо далеко высилась белоснежная вершина возвращения домой, в Москву, а за ней еще неясные знаки чего-то непредвиденного, того, о чем еще даже не мечталось… Но в этот день вся предстоящая Серёгина жизнь была видна, как на ладони, ибо уместилась она в этот километр, отделявший их с Шульгиным от переднего края.

На четвертый день в батальоне Серёга увидел, как советские солдаты несли раненого. У него были короткие ноги, заканчивавшиеся толстым комом бинтов и тряпок вместо коленей. Его тащили, всхлипывая, два других солдата, с трудом справлявшиеся с весом полегчавшего, но по-прежнему грузного раненого. Они положили его у входа в дом, где размещался штаб батальона и сели, размазывая по грязным лицам слезы. Командовал ими такой же грязный и небритый сержант, сидевший с сигаретой и свободной рукой утиравший пот и слюни с лица раненого. Все трое были явно в шоке от недавнего потрясения…
- Чта произошла? – Властным тоном спросил Шульгин, выйдя на шум из дома. Сержант, хотя и не увидел на афганской форме Шульгина знакомых знаков различия немедленно доложил, прерываясь лишь для коротких затяжек и указывая направление рукой с окурком в пальцах:
- Мины. Как минимум две. Еще вчера ничего не было, наверное, ночью ставили, товарищ… - И он ожидающе замолчал, глядя в глаза Шульгину.
- Капитан Шульгин…
- …товарищ капитан. – Закончил сержант и снова сунул в зубы окурок.
- Его забирают?
- Так точно. Из Рухи идет «таблетка», вызвали уже.
Шульгин оглянулся на хлюпающих носами солдат.
- Что, молодые?
- Да ну их на х… - Зло сплюнул сержант. – Я им ору «медпакет давай!!!», а они стоят, как колоды, челюстями трясут. Едва добился от них толку.
Шульгин ничего не сказал.
Лицо раненого было зеленовато-бледным, и дышал он прерывисто и хрипло. Руки его вцепились мертвой хваткой в края одеяла. На руках, белых из-за отека была видна въевшаяся под ногти черная грязь и пятна крови. Штаны его намокли тажелой густой кровью до самого паха.
- Промедол ему дали?
- А как же! Все три, что были. Две ноги по колено не шутки, шок и все такое...
Сержант оглянулся и, увидев валявшийся неподалеку снарядный ящик, сел на него и устало опустил голову.
- Смеян! – Позвал он, не поднимая головы. – Ты смотришь или нет?
Один из солдат, утерев нос, присел рядом с раненым и запустил руку ему за пазуху.
Вокруг собрались любопытные солдаты из батальона. Охая и цокая языками, они переговаривались между собой. Увиденное не было ни для кого из них вновинку, они сочувствовали беде, но не ужасались ей. Где-то невдалеке кто-то даже смеялся, и взрывы беззаботного хохота смешивались с всхлипываниями двух солдат. Сержант сидел, не поднимая головы, довольно долго. Сигарета кончилась, и он медленно, подолгу занося спичку над коробком, прикурил новую.

Он докурил ее до середины, выбивая дробь на своем автомате пальцами и вдруг поднял голову. Серёга увидел, как он медленно обвел стоявших кругом афганцев взлядом, полным ненависти…
- Весело вам, макаки? – Внезапно громко через горло, сдавленное спазмом произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Не можете, сучье племя, разобраться без «шурави»? А теперь весело? Когда парень калекой остался?
Никто из афганцев не понял его слов, но тон сержанта выдавал со всей очевидностью всю силу его ненависти. Установилась тяжелая тишина, только где-то вдалеке, как назло, кто-то продолжал заливисто смеяться. Рука сержанта дрогнула и начала медленно сгибаться, поднимая ствол автомата на уровень груди. Образовавшийся круг афганских солдат внезапно отшатнулся и ощетинился стволами, направленными в сержанта. Вскочили и ухватились за оружие и двое его солдат. Между советскими и афганцами внезапно образовалась пустота, когда все бросились за дувалы и в дом, и перед воротами остались, неприкрытые, как на ладони трое десантников.
- Отставить!!! – Раздался голос Шульгина. – Опустить оружие всем!!! Сержант! – Шульгин выскочил из дверей дома и встал грудью к сержанту. Кончик ствола автомата сержанта остановился, нацелившись в Шульгина. Шульгин медленно, словно танк пошел на него, спрессовывая телом полный ненависти взгляд сержанта. – Опусти ствол. – Клокочущим голосом произнес Шульгин. Кончик ствола дрогнул, но не опустился. Шульгин остановился, подойдя почти вплотную, не отводя взглада от лица сержанта. – Ну, давай... – Сказал он ему, протянул руку и медленно опустил его автомат книзу. Сделав еще шаг, он неторопливо собрал на груди сержанта в кулак его куртку и, не тая замах, влепил ему прямо в ухо звонкую затрещину. Сержант покосился и рухнул навзничь, звякнув о камни, под ошеломленными взглядами своих солдат, уже опустивших автоматы.
- Возьми себя в руки! – Произнес ему сверху Шульгин, шагнув на шаг ближе. – На тебя твои бойцы смотрят. - И он кивнул на застывших в нерешительности солдат.
- Товарищ сержант! – Раздался крик. – Он не дышит! Не дышит!!!
Отвернувшись от лежащего на земле сержанта, Шульгин бросился к раненому, распахнул на его груди бушлат и сунул руку за пазуху.
- Серёга, помоги, быстро!
Он решительным движением разорвал рубаху раненого, сорвал с себя куртку, смотал ее в валик и крикнул:
- Подними его! – И подложил куртку под его лопатки. – Искусственное дыхание делать умеешь?
- Теоретически!
- Тогда давай!
Шульгин, сложив крестом ладони, ритмичными движениями надавливал раненому на грудину, а Серёга, преодолевая себя, вдувал в его покрытые запекшейся кровью губы воздух. – Нос ему зажми! - Подсказал Шульгин.

Подбежал батальонный доктор с маской для искусственного дыхания в руках. Теперь они по очереди сжимали резиновую грушу, закачивая в легкие воздух, а на груди работали, сменяя друг друга, советские солдаты и сержант. Послышался натужный рев дизеля, и подкатила, обдав всех сизым облаком выхлопа, эвакуационная «таблетка». Все стояли и смотрели, как экипаж врачей пытался привести раненого в чувство. Серёга увидел, как они, достав из зеленого металлического ящика с инструментами длинную иглу, вкатили раненому прямо в грудь, между ребер, какую-то инъекцию. Минут через десять полноватый лейтенант-медик, наконец, поднялся с колен и утер пот со лба.
- Где его жетон? - Спросил он, оглядевшись вокруг, и не зная, кого спрашивать. – Чей это боец?
- Вот! – Сержант протянул ему на веревочке овальный жетон. – Это рядовой Сомов, из третьй роты.
- «Керимбаевский»?
Сержант не ответил. Его губы судорожно искривились, подбородок дрогнул и неслышно слезы покатились по его грязным, несколько дней не бритым щекам. Снова набухли глаза двух солдат, принесших раненого.
- Ладно. – Произнес доктор со вздохом, поворачиваясь к экипажу. – Грузите…
Он подбросил на ладони жетон и, заложив карман своего бушлата, направился в машину. Санитары в резиновых перчатках осторожно подняли тело из одеяла и переложили его на оранжевые клеенчатые носилки. Они бросили пропитанное кровью одеяло у дома, собрали в коробки свои инструменты и уложили их в машине. Громыхнули люки, машина, загремев гусеницами, развернулась и, снова обдав всех дымом, покатила в Руху.
То был Серёгин первый виденый труп в Афгане. Неестественно синеватое лицо умершего и скривившиеся в плаче лица его товарищей стояли у него перед глазами.
- А маманя еще не знает… - Сказал Шульгин, проводив машину взглядом...

…он жил ближайшим получасом, который требовался, что бы преодолеть видимый участок улицы. Захлопала где-то какая-то птица, и Серёга на мгновение оцепенел от неожиданности. Он протер запотевшую ладонь о бушлат и снова крепко ухватил рукоятку автомата. Под порывом ветра что-то скрипнуло невдалеке… Шульгин застыл, как изваяние, вслушиваясь в звуки мертвого кишлака.
- Товарищ капитан… - Шепотом позвал Серёга Шульгина, но тот обернулся и приложил палец к губам. Сняв кепи, он осторожно заглянул поверх дувала, покрутил головой и сел.
- Серёга! – Шепотом позвали Шульгин. – Сиди здесь и не трогайся с места, пока я не вернусь. Понял? Если меня не будет долго, возвращайся назад один.
Серёга кивнул, не в состоянии произнести ни слова пересохшим горлом. Ему даже в голову не пришло спросить, что значит «долго»...
Шульгин поднялся и медленно пошел вперед вдоль невысокого дувала, пригибаясь на его высоту. Серёга смотрел в его удаляющуюся спину в серой суконной робе, и на подсумки на поясе, на пистолет в кобуре с болтающимся кожаным ремешком и не чувствовал под собой земли от страха. Дойдя до края стены, Шульгин остановился, осторожно выглянул за угол, привстал... и скрылся за поворотом…
Серёга остался один, наедине с медленно текущими минутами. Вся его предстоящая жизнь внезапно сократилась до размеров видимой части улицы. Где-то вдали пропали вершины возвращения домой, и даже вывода бригады в Кабул в конце декабря. Вся лента жизни обрывалась впереди, в двух десятках метров, на этой желтой грязной улице, под покосившимися дувалами, обсыпавшимися саманными стенами кишлака в миллионах километров от батальона и Шульгина. Прямо над головой неожиданно громко каркнула ворона, и Серёга вздрогнул всем телом от неожиданности.Он сжал рукоятку автомата до боли в пальцах и оглянулся. На голых ветках дерева, высовывающихся из-за дувала, сидела, широко качаясь огромных размеров ворона. Серёга повел в ее сторону автоматом, и она, словно поняв это движение, тяжело качнула тонкой веткой, соскочила с нее, взмахнула широкими черными крыльями и полетела, возмущенно каркая, куда-то над невидимыми отсюда дувалами. Минут через десять где-то далеко внизу, в долине, где осталась Руха гулко ударил нестройный залп гаубиц, и Серёга снова содрогнулся всем телом от неожиданности и от того, что так громко бабахнули так, казалось бы, далеко позади оставленные орудия. На всякий случай он убрал палец со спускового крючка. Краем глаза он заметил мелькнувшую в проеме улицы тень и развернул в эту сторону автомат. Ничего не происходило. В безлистых ветках подвывал ветер, остужая горящее лицо. В порыве ветра ему послышался голос…. Серёга привстал и лихорадочно оглянулся по сторонам, пытаясь определить направление, откуда ветер принес звуки, но было уже снова тихо, только ветер опять посвистывал в голых ветках. Серёга посмотрел назад, вдоль кривой узкой улицы, по которой они с Шульгиным пришли сюда. Над верхним срезом высокого дувала пролетали какие-то сухие листья… Где-то недалеко снова громко закаркала ворона, и Серёга вспомнил еще из школьного курса один из главных демаскирующих признаков – беспокойство птиц в лесу. Сняв с головы мягкую кепи, Серёга вытер ею взмокшую шею. Он снова посмотрел назад, откуда недавно донеслись громкие артиллерийские раскаты.

«А если его уже зачехлили там?» - Подумал он о Шульгине, но представить Шульгина в беспомощной ситуации плена с первой попытки у него не получилось. И все же мысль о том, что Шульгин мог за этот час, что его не было попасть в передрягу постепенно оформлялась в голове в почти уверенность. Серёга не заметил время, когда ушел Шульгин, но его не было уже достаточно долго, что бы предположить что-то непредвиденное.
«Надо доложить в бригаду!» - Подумал Серёга. – «И организовать поиск!» Однако ему тут же представилось многократное таскание с объяснениями по начальникам и особистам, и его попытки объяснить им связно, что они оба делали здесь, в нескольких километрах от переднего края, безо всякого разрешения командования. «Но если просидеть здесь еще дольше и после этого сдаться особистам - будет еще хуже! Если я приду сейчас к Виноградову и попытаюсь доложить ему, где я был… А если его уже взяли «духи» и поняли, что он не мог быть один так далеко от «передка», и они теперь ищут второго?! Если они возьмут меня и станут выбивать, где третий? И четвертый? Лучше получить по мозгам от Виноградова, чем сдохнуть в зиндане у «духов», если вообще не в яме без памятника!» Серёге вспомнилось наставление одного из старых «переводяг», доматывавших свой срок в Афгане: «Серёга! Не смей попасть в плен или пропасть без вести! Маму свою любишь? К ней «комитетчики» строем, в колонну по восемь ходить будут, лет пять душу мотать, пока тебя признают убитым…» «А зачем «комитетчики»-то?» – Не понял тогда Серёга. «А затем, что пока тебя нет, ты - предатель Родины, а не павший герой! Тело им свое предъяви в качестве доказательства. Только тем и оправдаешься.»
Серёга попытался трезво оценить ситуацию. Шульгина не было уже долго. Что бы он там ни собирался делать, когда уходил, с ним явно что-то случилось, но идти за помощью в бригаду было во-первых, далеко, во-вторых, жутко в одиночку, в-третих, малопродуктивно в плане положительных результатов. Высоко в небе зашумел реактивный самолет, и Серёге вновь показалось, что где-то неподалеку послышались голоса. Борясь с желанием вскочить и побежать со всех ног назад, он привстал на одно колено под высоким дувалом. Сердце бешенно колотилось в горле. Немедленно надо было принимать решение, но хорошего - не было. Внезапно со сдержанным стоном от усилия преодолеть страх Серёга поднялся в полный рост. Хорошего решения не было! Поскуливая от ужаса, Серёга двинулся по улице в направлении, куда ушел Шульгин. Автомат в руках стал невыносимо тяжелым, и тянул руки книзу, как если бы весил тонну. Немота в пальцах пугала Серёгу еще больше, ибо если понадобилось бы, он был бы не в состоянии нажать на спуск. Серёга снял с рукоятки автомата правую ладонь и потряс ею в воздухе. Ладони вспотели, и Серёга обтер их о бушлат, по очереди перекладывая автомат из одной руки в другую. Угол, за которым скрылся Шульгин был уже в нескольких метрах, и Серёга слегка замедлил шаг. Он оглянулся назад и бросил еще раз взгляд вдоль грязной улицы. Лента жизни была теперь длиной в эти несколько метров. За углом была в лучшем случае неизвестность. Серёга смотрел на угол дувала, на его обсыпавшиеся глиняные края, на торчавшие кое-где из глины соломки. «И за что погибну! – Подумал он. – За болгарские одеяла!»
Совершенно явственно долетели звуки голосов и бренчание каких-то металлических тазов, стучавших друг о друга. Серёга присел перед углом. За спиной, в дальнем конце улицы, в проеме меж двух углов шли, не таясь, люди. Солдаты в разномастной афганской форме, громко переговариваясь, тащили на плечах мешки и несли, повесив на жердях, казаны с едой… Серёга смотрел на них широко раскрытыми глазами. В руках у него остывал от напряжения автомат.
- Дождался! - Раздался за спиной голос Шульгина. Серёга оглянулся. Шульгин стоял в расслабленной позе, со спичкой в зубах, и слегка улыбался.
- Вы… - Промямлил Серёга, но Шульгин двинулся, прошел мимо Серёги и потопал в обратном направлении, не таясь и не изображая больше осторожность. Серёга услышал лишь, как он коротко хохотнул, выплюнул прямо на дорогу спичку и потопал вниз по тропе, не оглядываясь…

***
- Когда же она закончится?
- Когда? - Шульгин впервые взглянул на Серёгу с искренним интересом. - Ну, а по-твоему, когда?
- Ну... Наверное, тогда, когда стороны придут к какому-то... общему мнению...
- Не спеши, сформулируй.
- Когда... воюющие стороны сойдутся на условиях, которые устроят обе... стороны.
- Конкретный случай: Афган! Когда "стороны" сойдутся?
- Вам назвать сроки?
- Условия, при которых стороны могут сойтись во мнениях. На каком мнении "стороны" могут здесь сойтись?
Пауза.
- Пауза! - Прокомментировал Шульгин. - Правильно… Пусть это будет "Закон Шульгина". Но закон, доказанный уже тысячу лет назад. И не мною, замечу в подтверждение моей врожденной скромности. "Закон Шульгина" гласит: войны заканчиваются победой. Или не заканчиваются вообще.
- Как не заканчиваются?
- А так! Длятся до плюс бесконечности или... до победы. Опять-таки.
- Чьей победы?
- Одной из сторон. Сразу замечу, что случается это не часто. Точнее, не скоро - в большинстве случаев. Но в конечном итоге количество войн будет всегда равно количеству чьих-то побед. И чьих-то поражений соответственно. Подписание договора о мире не значит ничего совершенно, если одна из сторон не разгромлена дотла. Не уничтожена. Если активные сторонники пораженной стороны не до конца истреблены. Это означает, что наступает лишь передышка, во время которой стороны будут собирать силы для того, что бы опять вцепиться в горло друг другу. И дай бог, что бы насмерть! Иначе - новая передышка, а за ней - новая война.
- А если активные сторонники - это весь народ?
- А-а, туда же... Так бывает это очень редко. Оч-чень! Ну, а если и бывает, то победа означает просто полное истребление населения. Бытует расхожая пропагандистская метафора: народ победить нельзя. Докладываю: неправда! Во-первых, никогда, или почти никогда не не проходится воевать со всем народом, и оставь эти газетные преувеличения насчет "весь народ, как один"... Воюет горстка "идейных", которая, как правило, гонит в бой основную массу - "быдло". "Быдлу" война до фени, вместе с ее священными целями. Оно с удовольствием послало бы на х.. своих "идейных" и продолжало бы спокойно ковыряться в земле или еще в чем-нибудь. "Быдло" одинаково хорошо жило бы и при пришельцах, если им надо лишь что-то не очень важное, деньги, налоги... что там еще? Поэтому умный пришелец, если он хочет победить, должен лишь истребить "идейных", после чего спокойно работать с "быдлом". Времени будет навалом. Ну, а уж если и впрямь "как один"... - Шульгин пожевал спичку. - Что ж, в истории человечества масса примеров исчезнувших народов. Археологи с историками головы ломают: куча материальных свидетельств, а где сам народец-то? Докладываю: народец побежден! Войско уничтожено. Язык забыт. Культура с ее практическими ценностями переварена, как трофей. Генофонд усвоен завоевателем. Вот это победа!
- Круто...
- А ты думал! Тот, кто начинает войну должен сознавать, что начав, он будет вынужден идти до конца. До победы. Ибо войны не кончаются миром, войны кончаются только победами. Нет победы - нет конца войны. Не может быть так, что бы обе стороны договорились - одна должна сдаться! Если они договорились об этом, да, это, может быть, конец войне... Война, начавшись, не может разрешиться переговорами, иначе, как о порядке капитуляции. "Руки за голову! Оружие в кучу!" Так что, и это ответ на твой вопрос, почему я здесь, в Афгане. Потому, что эту войну надо закончить, жалко же этих козлов..., а это значит - в этой войне надо побеждать. Или же дать победить "духам". Нет, я не имею почти ничего против них, по большому счету, но и не настолько я большевик, что бы желать поражения собственному правительству. Раз уж там за меня решили... Так, что не говори мне:"Будьте до конца принципиальны." Я-то, как раз, до конца и принципиален... К тому же, я знаю точно, Серёга, точно, как то, что Волга впадает в Южно-Китайское море, что если мы уберемся отсюда, не имея в кармане победы..., то наступит черный день, когда "духи" торжественно выпустят первую мину калибра 82 миллиметра по нашей родной матушке-России...
- Ну, это Вы загнули...
- Загнул, говоришь? Нет, не загнул. Это прямо вытекает из тысячелетнего "Закона Шульгина": или - или! Если ты ввязался в войну, у тебя нет иного выхода, кроме как идти до конца. Неважно, кто ее заварил. Неважно, прав он был или нет. Неважно!!! - Шульгин немного заволновался. - Если ты решил уйти... по-хорошему, решил уйти домой, прекратить эту бойню, прекратить эту варварскую войну против благородного народа, оставить их в покое - ты должен знать, чем ты при этом жертвуешь! "Благородный народ" не будет просто радоваться благословенному миру. Он придет к тебе домой сам. Цена ухода без победы - война у тебя дома. Насколько ты должен любить чужой "благородный народ", что бы подвергнуть свой «неблагородный» такому? Цена поражения - война!!! Война и новое поражение, если нация не сделает выводов, Серёга! Война до тех пор, пока она не пополнит бесконечный список исчезнувших народов. В профессии военного, скажу я тебе, есть некоторая нестыковка психологическая: он всегда расхлебывает чужие каши. Он как пожарник... Какой-то болван засыпает с сигаретой, загорается дом, а пожарник приезжает и лезет в огонь со своими шлангами, обжигается, гибнет. И что? Этот болван с сигаретой просыпается и говорит:"Правильно, на то их и держут! За то им и деньги плотют!"
- Послушайте, а возможна ли в Вашем понимании здесь, вообще, победа?
- Теоретически, да, конечно, возможна. Для этого "духам" должно быть нанесено военное поражение, т.е. что бы живого человека с ружьем иначе, как в армии и в полиции не было, установлена марионеточная администрация, полностью зависимая от нас, а еще лучше, просто наша, намертво заколочена четко обозначенная граница с Пакистаном, установлены наши законы, введены наши деньги, а территория объявлена частью СССР.
- И тогда?.. – Серёга твердо решил ничему не удивляться.
- Не-ет, не тогда! А лет через сто, двести... если ситуация не изменится, если деньги все еще будут наши, только тогда можно будет сделать осторожный вывод: да, в 2010- м году "шурави" задавили последнего "духа" в Советском Афганистане.
- Клиника какая-то, Вы уж не обессудьте...
- Не академическое выражение. - Не обиделся Шульгин. - Можно было бы сказать:"Я кое в чем с Вами, коллега, не согласен". Но в качестве возражения принимается. Назовите, будьте до конца принципиальны, пример войны, закончившейся чем-либо, кроме победы, кол-л-лега.
Серёга задумался.
- Если взглянуть на этнографическую карту мира, - тем временем продолжал Шульгин, - то нам явится Карта Народов Победителей. Самых свирепых, терпеливых и сильных. И ни на одной карте не хватит места всем народам-неудачникам, сошедшим с дистанции и канувшим в тартарары, к чертям собачим.
- И все же, сейчас не совсем те времена, когда одна страна пожирает другую, более слабую.
- Не те?
- Ну, как же, мирное сосуществование и все такое...
- Ладно, Серёга, не на собрании! - Отрубил Шульгин. - Крупные державы всегда будут конкурировать между собой. А мелюзге только и остается пускать пузыри:"народ не победить", "все, как один" и тому подобная пропагандистская х..ня. Кошка перед собакой на когти встает и шерсть дыбом поднимает. Зачем? А что бы больше казаться. Ну, можно еще за спину кому-нибудь залезть... Нет, конечно, каждый будет пытаться убедить противника, а больше - самого себя, что он непобедим. Ибо на силу не рассчитывает за неимением или нехваткой оной. "Мы вам дорого обойдемся!" Целая наука об этом есть - спецпропаганда. Искусство раздувать щеки и морочить голову противнику.
- Джунгли! Волки!
- В общем-то, да!- С энтузиазмом кивнул Шульгин.
Серёга вспомнил:"Волк Шульсен"
- А главное, - продолжал Шульгин, поменяв в зубах спичку, - врать так, что бы аж сам поверил. На это и уходит все время... между войнами.
- Вы, товарищ капитан, по- моему, слишком... военно мыслите...
- Я не слишком, я просто "военно". А как я еще должен мыслить? Я профессиональный военный. Я историю читаю, выводы делаю "военно". Я новости слушаю... с восточного фронта... тоже! Я с солдатами с утра до вечера, в армии тринадцать лет, как я еще могу мыслить? И потом, что ты имеешь в виду - "военно"? Побеждает свирепейший!

***
- Вот он! - Шульгин ударяет кулаком ладонь. - Попали! - Как футбольный фанат, чей любимец распечатал чьи-то ворота. На Серёгу вместе с приступом лихорадочного возбуждения накатила волна мелкого расслабляющего страха.
- Салим! К бою! - Приглушенным, словно его могли услышать голосом просипел Шульгин. - Серёга! Работай! - Он бросил свирепый взгляд на Серёгу, замешкавшемуся с переводом. - И тихо у меня! И не высовываться!!! - Чуть не заорал он на солдата, который метнулся почти в полный рост к своему месту. - Салим. Бинокль! И никому, ****ь, не трусить! Огонь только по моему сигналу! Пусть только какая-нибудь сука выстрелит раньше: удавлю, гада, своими руками! Ладно, про «гада» не переводи...
Шульгин припал к биноклю, и носок его ботинка, упираясь в щебень, слегка подрагивал, словно копыто боевого коня.
- Где машинка подрывная? - Не отрываясь от бинокля спросил Шульгин.
- Здесь, у меня... - Кивнул Салим на Серёгин вопрос.
- По местам! Серёга, ко мне! Лежи рядом! Гр-ранаты? Р-рожки? Тэк...Салим, ждать моего сигнала! Наблюдать осторожно, не высовываться...
Сердце, подскочив к горлу, гулко бухало в голову. Горячие молоточки стучали в висках. В животе образовалась зияющая пустота. Дрожащими пальцами Серёга уложил перед собой автоматные магазины. Зачем-то проверил, крепко ли закручены запалы в гранатах. Цевье автомата успокаивающе холодило ладонь. Серёга затравлено оглянулся и в этот миг увидел себя со стороны.

"Не суетись!" - Скомандовал он сам себе. Он лег лицом вниз и уперся лбом в холодный камень. Шульгин, отложив бинокль, всматривался куда-то вдаль. "Нервы, что ли, проволочные? Даже не вспотел..." - Подумал Серёга, борясь с ознобом. Он напрягал слух, стараясь услышать что-нибудь с тропы... Осторожно работая локтями и подволакивая автомат за ремень, Серёга подполз к Шульгину, чей лоб был виден над срезом валуна.
- Где? - Громким шепотом спросил он Шульгина.
- Тихо! Смотри туда.- Он указал глазами. Было видно желтоватое облако пыли, сносимое ветерком с тропы. Тропа стекала, повторяя путь высохшей реки, из небольшого ущелья на широкую полосу песчанника. Несколько секунд он смотрел широко раскрытыми глазами на эту белесую тучку, пытаясь рассмотреть что-то, мелькавшее белым в ее пыльной глубине, словно трепыхавшийся на ветру белый флаг. Пыль поднималась и стелилась по речному дну, обгоняя тех, кто поднимал ее ногами и скрывала их до поры из виду.
- Вниз! - Негромко произнес Шульгин.
- Что?
- Ляг пониже! - Свирепо прошипел Шульгин, за ремень подтягивая Серёгу вниз. - Здесь в лоб кроме шуток стреляют.
Слова застряли в пересохшем горле, и Серёга лишь кивнул.
- Не мельтеши ты! Их немного. Справимся. - И добавил, отворачиваясь. - И кто здесь в тельняшках?
Серёга сжал автомат с такой силой, что побелели пальцы. Рука Шульгина легла на пульт подрывной машинки.
" Господи, ну и труха!" - Подумал о себе Серёга, с усилием расслабляя стиснувшие автомат пальцы. - "Они у нас на мушке, а я чуть в штаны не наложил!" Он попытался сосредоточиться на том, что бы не опозориться перед афганцами. Взгляд Шульгина бритвой полоснул по Серёгиному лицу.
- Сюда! - Подозвал его Шульгин. - Смотри и считай.
- Кого? - Все еще туго соображал Серёга.
- "Духов". - Совершенно обыденно сказал Шульгин.
Стараясь уменьшиться до комаринных размеров, Серёга медленно заполз на гребень и, предельно осторожно подняв глаза, пошарил взглядом. Какой-то высокий валун в сотне метров от выхода из ущелья закрывал теперь изгиб тропы, по которому пылили ОНИ. Пыль сносило в сторону, и если бы не валун, ИХ было бы уже видно.
Серёгой овладело лихорадочное нетерпение. Ждать столь бесконечно долго, пока ОНИ покажутся на тропе было мучительно. Это было то странного свойства нетерпение, которое гнало его первым на экзамен в школе, что бы не томиться в толпе обмирающих от страха, с тоской и надеждой ловящих выражения лиц тех, кто спускался с экзаменационной Голгофы.
"Ну, что же ты, с-сука!" - С внезапной ненавистью подумал он о "духе", который неслышно пылил, невидимый за широкой скалой. С ненавистью столь острой, что Серёге вдруг подпрыгнул и со зверинным, клокотавшим в горле криком рванулся навстречу, побежал, ускоряя шаг, на подгибающихся ногах. Хлюп-хлюп... чавкающие шаги несут его против воли навстречу своему страху, в прорези прицела качается черное лицо душмана, в его глазах изумление!!! Ближе, ближе... Вот спусковой крючок под пальцем... Дави!!! Жги!!!

Серёга столь живо представил эту картину, что прижался крепче к камням и стиснул руками автомат, стараясь не шевелиться.
Долетали уже бряканье сбруи и какой-то скрип, а пыль все струилась из-за валуна, словно шедшие за ним топали ногами на месте. Нахлынувшая злость отогнала страх, и перед глазами Серёги вдруг появился немецкий пулеметчик из "Тихого Дона" со злобной радостью повторяющий "Ком, ком, ком..." набегающей на его пулемет казачьей лаве...
- Вот он! - Тихо выдохнул Шульгин, и почти в тот же миг Серёга тоже, наконец, увидел ЕГО.
Сердце обвально заколотилось, когда Серёга, до судорог стиснув зубы, впился глазами в НЕГО - первого виденного им "духа", живого, самоуверенно шагающего без всякой опаски по хрустящему грунту. Болтая башкой, рядом с ним семенил короткими ногами ишак, и поверх двух огромных тюков, свисавших с его боков, лежал, запущенный под какую-то веревку "Калашников". За спиной первого "духа" уже колыхалась вереница других голов, но Серёга все не мог оторваться от ЕГО лица, со страшной черной бородой, весело оскаленным ртом и беззаботностью, которой веяло от его подвижной фигуры. Он, не таясь и не приглушая голоса, болтал о чем-то с молодым парнишкой лет шестнадцати, подгонявшим толстой палкой первого ишака. Солнце светило из-за Серёгиной спины прямо им в глаза и теперь до мелких деталей можно было различить их лица и одежду. Все не в силах отвести взгляд от облепленного черной бородой лица, Серёга громко глотнул пересохшим горлом. Приклад засунутого под веревки автомата болтался в такт шажкам ишака прямо у плеча "духа". На груди у него висел широкий зеленый "лифчик" на шесть магазинов. Круглая пуштунская шапочка на голове, в отличие от шедших за его спиной погонщиков не была покрыта пылью. Увидев его светлые, болтающиеся свободно шаровары, Серёга догадался, что трепыхалось белым флагом в пыльной туче, когда караван пересекал русло. Мальчишка погонщик что-то говорил ему, а он, небрежно слушал через плечо, изредка кивая и усмехаясь, скаля белые крепкие зубы.
Караван втягивался в узость ущелья. Ишаки и верблюды, спотыкаясь на шатких камнях, сбавили ход и зашагали плотнее, натыкаясь друг на друга, ясно видимые теперь без отлетевшей в сторону пыли. Серёга с трудом удерживался от неистового желания, стиснув покрепче автомат, засадить бесконечную очередь по этой самоуверенной роже. Он осторожно перенес руку на рукоятку автомата и нащупал пальцем холодный спусковой крючок.
"Ты у меня поухмыляешся!.. Гадина!!!" - Мысленно крикнул он. Спусковой крючок медленно отогревался под дрожащим пальцем, когда мысль, словно электрический разряд дернула Серёгу: "Автомат на предохранителе!!!"
Липкий ужас ухватил Серёгу за горло. Он совершенно гол и беззащитен перед этим душманом, черное лицо которого - сама беспощадность! Серёга, чуть не закричав от страха, стиснул зубы. Громко сопя носом, он начал медленно сдвигать пальцем рычаг предохранителя. Он сдвигался бесконечно долго, и Серёга, не отрывавший глаз от "духа", весь вздрогнул и покрылся потом, когда рычаг оглушительно щелкнул, дойдя до положения "АВ".
Ему показалось, что все в караване должны были услышать, но двое передних все так же шли, беспечно переговариваясь. Чернобородый смеялся, скаля белые зубы на какие-то слова молодого погонщика.
Наконец Серёга выдохнул. Караван почти весь был уже виден. Смеющийся бородач, полуобернувшись, небрежно положил руку на свой автомат и что-то весело сказал мальчишке. Сказал что-то такое, от чего тот сразу переменился в лице, и это никак не вязалось с выражением на лице чернобородого. Сделав еще несколько шагов, мальчишка остановился и, дождавшись следующего ишака, что-то сказал двоим его погонщикам. Один из них недоверчиво переспросил... Словно какая-то волна катилась вдоль каравана вместе с этим мальчишкой. Сам караван все так же неспешно, спотыкаясь на камнях, продвигался по узкой тропе, и звяканье сбруи и бренчание каких-то котлов в поклаже, бившихся друг о друга медными днищами явственно долетали до Серёгиного слуха.
"Что он тянет?" - Нервно подумал Серёга о Шульгине, рука которого застыла на пульте подрывной машинки. - "Ну, что он тянет? Ну, что он ..."
- А-ай!.. - Чуть ли не вслух вскрикнул Серёга: чернобородый ловко выдернул из-под веревок свой "калашников" (мелькнула наклеенная на приклад какая-то яркая бумажка) и в полуобороте через плечо что-то длинно и страшно крикнул вдоль каравана.
- ...ада-а-ар!!! - Донеслось с тропы, и в тот же момент, выставив вперед ствол автомата, чернобородый метнулся куда-то вбок и... Друм-м!!! - исчез в ярко-желтой вспышке! Друм-м!!! Д-дум-м!!! - оглушительно лязгнуло на тропе и брызнуло стремительными желто-красными искрами. Ударная волна железным веником стеганула по лицу, и Серёга, оглушенный, нырнул головой вниз.
Сверху посыпались камни и каменная крошка, а через пелену серого косматого дыма на тропе донеслись вой и леденящие душу нечеловеческие крики.
Кто-то длинно и безумно кричал кричал, делая короткие паузы для вдохов...
Донеслись чьи-то слова, сквозь дым мелькнули какие-то неясные тени, и в тот же миг с бешеной частотой захлопал рядом автомат Шульгина.
- У-р-р-р!  - Дико выкрикнул Шульгин, не тратя времени на Серёгин перевод, но со всех сторон уже заработали стаей обезумевших отбойных молотков автоматы. Справа над тропой мелькнула фигура с занесенной в замахе рукой, и через несколько долгих секунд слабая вспышка озарила задымленную тропу. "Бум!" - Донеслось оттуда, несерьезно и почти игрушечно после первых громовых раскатов.
- А-у...А-а-у!!! - Дико выл кто-то там, где исчез чернобородый, и вдруг оттуда вырвалась в небо стремительная струя "трассеров". Со стороны Шульгина выстрелы прекратились, брякнул брошенный на камни магазин и клацнул затвор.
- Серёга! Лоб! - Послышался крик Шульгина. Серёга провел рукой по лбу, увидел на ладони кровь и вспомнил, как ударился о камни, пряча лицо от взрывов. Он махнул успокаивающе Шульгину.
На краю тропы шевельнулась какая-то тень, словно уже расходящийся дым сгустился вновь в плотное серое пятно, которое молча покачнулось и двинулось вперед. Краем глаза Серёга увидел какое-то движение, и когда, обтерев о рубаху ладонь, перевел туда взгляд волосы явственно шевельнулись на его голове... Забыв о своей ссадине и обо всем на свете, он судорожно нащупывал где-то рядом автомат, а в это время прямо на него медленно, словно в кошмарном сне шагал в кровавом тряпье одежды чернобородый...
Какой-то тюк полыхал на тропе, чадно и жарко. Прямо на его фоне, будто бы из адовой бездны на Серёгу шел, раскрыв белозубый рот чернолицый человек, выставив вперед автомат...
Ухватив, наконец, свое оружие, Серёга вставил под мышку раму приклада, прижал ее к ребрам и начал мучительно долго разворачивать всем телом ствол на страшно оскалившегося чернобородого. Со страшной силой надавил он на спусковой крючок и испытал огромное облегчение, когда автомат послушно забился в руках, разбрасывая латунные гильзы. Невероятным весом всей своей ненависти он навалился на спуск, подгоняя силой воли летящие в чернобородого пули. Дикое, совершенно первобытное наслаждение испытал он, когда тот застыл изумленно, вздрагивая от попаданий...
Автомат сухо щелкнул в последний раз и замолк, а Серёга все давил на спуск и лишь теперь, когда смолк грохот стрельбы, услышал свой яростный вопль. Чернобородый рухнул, наконец, навзничь, и его автомат заскользил вниз по склону к тропе, бренча, как кусок водопроводной трубы.
Серёга обессилено опустил автомат...
Упавший на спину чернобородый беззвучно раскрыл розовопенный рот, широко раскинул руки и порывисто выгнулся, скребанув каблуками ботинок камни. Не в силах отвести глаз от его рваного тела, Серёга с отвисшей челюстью следил за его мучительным вдохом.
- А-а-к-кх...- Клокотнуло в обнажившемся под вздыбленной к небу бородой горле. - У-к-кха...
Не сводя с него глаз, Серёга нашарил позади себя полный "рожок", долго, обдирая ноготь, отстегивал пустой и, вставив, торопливо передернул затвор. Выставив автомат и направив его на все еще подрагивающее тело, он медленно, шаг за шагом приблизился к нему...
Он слышал, что от вида крови может стошнить, но, к своему удивлению ничего подобного не ощутил. Испуг, ужас и сменившая их вспышка нечеловеческой ненависти, казалось, исчерпали Серёгин запас чувств. Он, наконец, опустил автомат стволом в землю, предусмотрительно убрав палец со спуска. Не видя ничего вокруг, он продолжал всматриваться в стекленеющие бессмысленные глаза чернобородого. Дыры на его одежде медленно оплывали кровью, и их было не менее полудюжины в дополнение к ранам от минных осколков. Чернобородый умер задолго до того, как кончились патроны в Серёгином автомате. "Лифчик" с магазинами на его груди был продырявлен в двух местах, и при падении один из деформированный "рожков" наполовину выскользнул, рассыпав желтые патроны...
- Один - ноль! - Послышался голос Шульгина. Серёга, нервно вздрогнув, повернулся. Шульгин, стоя на одном колене, держал автомат стволом в небо.
Серёга очумело посмотрел на Шульгина.
- -Ты бы сел, филолог! - Сказал Шульгин, отряхивая колени. - Рано светиться! И не расслабляйся, сейчас тебе самая работа пойдет. А этот... – Шульгин покачал головой с некоторым даже сожалением. - Как ему было бы обидно узнать, что его - такого волка - убил какой-то салага...
Теперь на тропе Серёга различал треск полыхающих тюков и громкие возгласы. В чадный дым на тропе спускались, держа наготове автоматы, несколько солдат. Раздалась резкая команда Салима, и один из солдат, что оставались наверху побежал, раздвигая телом дым, по сухому руслу.
- Что он крикнул? - Спросил Шульгин.
- А?
- Что там Салим шумит?
- А-а... Что-то типа "возьми"... "Взять", наверное.

В дыму раскатисто хлопнули несколько выстрелов, и Серёга слегка присел. Двое солдат, ухватив под мышки болтающее головой тело, волоком тащили вверх по склону одного из караванщиков. Размотавшаяся, перепачканная копотью чалма волочилась за ним по камням, и, наконец, слетела с коротко остриженной головы, когда один из солдат наступил на нее носком ботинка. За ними поднимался Салим, тяжело дыша и неся за ремень размалеванный разноцветными наклейками автомат.
Со стороны русла донесся хлопок выстрела. Салим на мгновение остановился и, повернувшись туда, сердито выругался. На тропе за его спиной был виден бьющийся на боку под одним из горящих тюков ишак. Мотая длинноухой башкой, он ударял переломанными ногами о камни, и с его губ слетала розоватая пена, оставляя на камнях мокрые следы.
Солдат с немалым трудом перевернул тюк горевшей стороной к низу, пытаясь сбить пламя. Он бросил короткий взгляд на оскаленную морду ишака, одной рукой навел на него автомат и дважды выстрелил. Ишак мгновенно прекратил биться, и солдат снова занялся тюком. Достав из ножен штык, он распорол один мешок и деловито вытряхнул содержимое на тропу.
Салим коротко скомандовал солдатам, тащившим человека, и те, подтянув, попытались поставить его на колени. Однако, как только его выпустили, он обессилено наклонился, поджав ноги, и уткнулся лицом в камни. Подойдя к нему сзади, Салим небрежным движением отдал одному из солдат душманский "калашников". Не сводя с "духа" глаз, он сплюнул и несколько раз глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание. Затем поставил ботинок ему на поясницу, коротко глянул на стоявших рядом Шульгина и Серёгу и выдохнул:
- Чуть меня не убил, скотина!
Серёга перевел его слова Шульгину, и тот с интересом посмотрел на сжавшееся у ног тело.
- Салима чуть не убил? - Усмехнулся он и забросил свой автомат на спину.
На тропе вновь хлопнули несколько выстрелов, но кроме Серёги, никто на них не обернулся.
Салим с силой пнул ногой свернувшегося "духа", и тот, колыхнувшись, словно состоял из студня, повалился набок, прикрывая лицо руками. На камнях под его лицом осталось несколько широких кровяных пятен... Убрав с него ногу, Салим бросил солдатам короткую команду. Душмана снова подхватили под мышки, пытаясь поставить вертикально. Пнув его несколько раз, они достигли желаемого, после чего обменялись сердитыми фразами.
- Что они говорят? - Спросил Шульгин, доставая из коробка спичку и втыкая ее в зубы.
- Ругаются. - Коротко перевел Серёга.
- Пусть работают. - Бросил Шульгин.
- Как работают?
- Ты... скажи Салиму, он поймет. А сам слушай и переводи, о чем будет это... интервью...
Салим кивнул и, не сводя глаз с лежащего у его ног "духа", снова сплюнул. На тропе опять хлопнули выстрелы...Салим вытер руки о куртку, наклонился над человеком и, ухватив его сзади за ворот, резко рванул вверх.
- Опусти руки! - Грубо бросил он, но человек, лишь болтнул головой,как тряпичная кукла. - Я тебе сказал, опусти руки, собачий сын!
Человек уронил руки на колени, и устало запрокинул лицо к небу. Через бровь к носу по лицу шла глубокая кровоточащая ссадина, а на краю губы застыла, медленно набухая, красная капля. Взгляд его равнодушно уходил вверх и, казалось, он не слышал обращенных к нему слов.
- Куда шел караван? - Глаза душмана блуждали по небу. Серёга смотрел на загорелые руки человека, по еле заметным подрагиваниям которых было видно, что он слышал и понимал обрещенные к нему вопросы. - Куда шел караван? Откуда шел караван? Кто вел караван?
Салим вытер рукавом лоб и шмыгнул носом, осматривая внимательно затылок человека. Голос его был спокоен и ровен, как если бы он разговаривал с товарищем о чем-то совершенно несущественном.
- Ну? - Салим огляделся по сторонам. - Ну не будешь же ты говорить, что не знаешь, кто вел караван. Или не знаешь? Ну, тогда я тебе скажу... Фарук? А?
Человек закрыл глаза.
- Ну? - Снова обратился к человеку Салим, присаживаясь за его спиной. Душман слегка качнулся вперед, и спина его чуть заметно напряглась. - А шел караван не из Парачинара? Нет? А откуда? Не знаешь тоже? Ну, тогда я тебе и это скажу: из Парачинара.
Губы человека шевельнулись беззвучно. Салим встал, и спина перед ним снова качнулась.
- Ну, а куда шел караван ты мне можешь и не говорить, я это тоже знаю. Ты видишь, я много знаю, и, вообще-то, не надо бы на тебя и время тратить, но нельзя же, что бы ты вот так ничего и не сказал. Просто неприлично даже как-то...
Ботинок Салима, описав в воздухе дугу, опустился на спину человека. Удар был столь силен, что голова его мотнулась, словно кончик кнута, и он упал ничком на руки. Серёге внезапно стало жарко.
- Что он спрашивает про караван? - Шепотом спросил Шульгин. Серёга глотнул пересохшим горлом. - Ну? - Нетерпеливо повернулся к нему Шульгин.
- Куда они шли, спрашивает, откуда, и кто вел... - Севшим голосом просипел Серёга, - спрашивает...
- Так. - Кивнул Шульгин.
- А следюущий когда будет? - Продолжал Салим. – Куда пойдет?
Он положил ногу на поясницу человеку. Один из солдат наступил ботинком на голову "духа", и прижал ее к камням так, что тому пришлось, оберегая лицо, повернуться к земле ухом. Солдат неторопливо поправил ногу и навалилися всем своим весом. Человек заизвивался под ботинком и глухо заскулил.
По гребню к группе, собравшейся вокруг "духа" шел, отдуваясь солдат, тот самый, который ринулся по команде Салима бежать куда-то... На шум его шагов и ругательств все обернулись. Посмотрел и Серёга, оторвавшись от лежащего у их ног человека. Посмотрел… и на мгновение замер... Шумно дыша, солдат, сдвинув на затылок кепи, толкал перед собой, держа туго за ворот, спотыкающегося от его тычков того самого мальчишку, что весело болтал с ныне мертвым чернобородым! Теперь он выглядел старше, чем тогда - в караване. Его испуганное лицо было покрыто бисеринками смешанного с грязью пота, проложившего по смуглой коже светлые дорожки. Возле уха был виден след сильного удара, видимо прикладом, а на шее отпечатались следы ворота, за который его ухватил солдат. Мальчишка косил глазом на разгромленный караван, валяющиеся среди тюков и ишаков тела караванщиков, и в его взгляде отражался смертельный ужас. Солдаты раскидывали вспоротые тюки, извлекая из них зеленые патронные ящики и ленты, одеяла, упаковки гранатометных ракет, консервы, прозрачные пластиковые пакеты с растворами для капельниц.
Увидев солдата с молодым "духом", Салим бросил короткий взгляд на Шульгина. Мгновение они смотрели друг другу в глаза. Шульгин взглянул на распростертое у его ног тело, перевел взгяд на мальчишку, который с возрастающим ужасом смотрел на раскинувшегося чернобородого и человека, на голове которого все еще лежал солдатский ботинок. Затем он поднял глаза и едва заметно кивнул Салиму.
Серёга тоже понял все, и от этого понимания вдруг ослабли ноги. Салим бросил короткую фразу, и оба солдата, стоявшие рядом с лежащим человеком опасливо отодвинулись от него. Тот тоже почувствовал что-то неожиданно страшное в этом исчезнувшем с его головы ботинке, открыл глаза, и Серёга, наконец, увидел, что они были черные, как борода чернобородого, с розовыми прожилками на белках. Он поднял голову и увидел, как Салим деловито снимает с плеча автомат и щелкает предохранителем. Неожиданно резво он сел на колени и, не сводя глаз с кончика ствола, вытянул в его сторону руки, словно пытаясь ладонями прикрыться от его черного зрачка.
- Ы-ы-ы... - Коротко и сипло вскрикнул он, глядя сквозь растопыренные пальцы безумными глазами.
Салим, держа автомат одной рукой, другой сделал властный жест, отодвигая солдата, который мог случайно попасть под выстрел.
- А-а-а!!! - Вдруг громко заголосил "дух", заметив этот жест. Внезапно он повалился набок и, оттолкнувшись несколько раз ногами, попытался увернуться от цепко держащего его ствола, ища спасения рядом с солдатом, что сделал шаг в сторону. Судорожно дернув телом, одной рукой он замахал на Салима, словно отгоняя кошмарное видение, а другой вдруг крепко ухватил ботинок солдата, ища в его близости надежду на спасение.
- А-а-ай!!! - Уже не переставая кричал он, мертво вцепившись в силящегося освободиться от него солдата, и, когда увидел, что ему почти удалось выдернуть ботинок, стремительно развернулся и, выставив щитом ладони, метнулся на коленях к Салиму. В два коротких шага он достал его автомат и судорожным движением оттолкнул в сторону от себя его ствол тыльными сторонами ладоней, что бы Салиму не показалось, что он хочет выхватить его из рук. Одновременно он изогнулся всем телом, страстно устраняясь от того, что бы оказаться на оси его ствола. Его порывистые движения приводили к тому, что в опасной близости всякий раз оказывался кто-либо из солдат. Но, стремясь именно к этому, человек пытался мучительно продлить на коленях свой страшный танец. Салим громко выругался, но его почти заглушили громкие всхлипывания.
Один из солдат что-то сказал другому. Они разом шагнули к "духу", и тот не замедлил этим воспользоваться: крепко ухватил обеими руками ногу одного из них, не сводя безумного глаза с пляшущего зрачка автомата. Второй солдат, обойдя со спины, обхватил руками шею "духа", резко дернул, но вместе с ним, словно сросшись с ним воедино, закачался солдат, в ногу которого он вцепился. Второй, сняв с плеча автомат, высоко поднял его и с "хэком" ударил прикладом в лицо душмана. Тот, на мгновение захлебнувшись своим зверинным воем, зажмурился, и получив еще один ошеломляющий удар в переносицу, оглушенный, откинулся на спину. Освободившись от его хватки, солдат закинул за спину автомат, быстро ухватил человека за руку и опрокинул его лицом к земле. Через несколько секунд "дух" пришел в себя. Он быстро изогнулся и снова поймал бешенными глазами автомат Салима. Солдат ткнул его ногой в дергающуюся спину и прижал грудью земле, а другой, воспользовавшись этим, отскочил на несколько шагов. Салим поднял автомат и приблизился вплотную. Неистово извиваясь под мощным солдатским ботинком, человек неловко шарил одной рукой за спиной, ловя страшный ствол, и пытаясь высвободить другую, придавленную под грудью.
- Да что же они, еб... - Не выдержал Шульгин.
Солдат, прижавший человека к камням, наконец, примерился отскочить. "Дух" все же изловчился выдернуть из-под себя руку, но в этот момент, наконец, солдат отпрянул в сторону и оглушительно близко шарахнул выстрел, как ножом обрезавший этот нечеловеческий вой.
Под головой ярко сверкнула высеченная пулей искра, тело человека резко дернулась, словно его сильно двинули "под дых" и остановилось, мгновенно расслабившись...
Солдаты немедленно деловито развернулись и направились к каравану, и лишь на миг разом оглянулись, когда рухнул ничком, глухо шмякнувшись о камни, молодой "дух". Попытался его удержать за ворот, но разжал пальцы солдат за его спиной.
- Ну, вот! - Бросил Шульгин.
Серёга вытер кепкой взмокшую шею и присел.
- Так! Работаем, работаем! - Громко сказал Шульгин. - Серёга, работай! Салим, быстро обрабатываем этого и сматываемся, переводи...
Серёга заторможенно молчал, опустив голову. Салим выжидательно посмотрел на него. Рядом с неподвижным Серёгой хрустнул гравий - Шульгин неторопливо шагнул и остановился перед ним. Сунув кулаки в карманы, он косо посмотрел сверху на коротко стриженный Серёгин затылок.
- Встать! - Почти шепотом, но с такой клокочущей в горле яростью произнес он, что Салим, деликатно отвернувшись, занялся каким-то тюком.
Серёга поднялся. Шульгин молча и тяжело смотрел ему в лицо. С его загорелых обветренных щек медленно сходила багровость и постепенно расслаблялись бешенно стиснутые челюсти. Он медленно повел подбородком, словно поправляя давивший воротник. Серёга стоял перед ним - растрепанный, расставив ноги и безвольно держа в руке автомат. Шульгин ждал, пока Серёга поднимет лицо, но тот не отрывался от носков его ботинок.
- Так! - Наконец, тихо сказал Шульгин. - Значит, я и говорю... Салиму скажи, что на этого времени еще меньше. Надо узнать, и, б..дь, узнать быстро!!! Куда шел караван, откуда, когда и куда пойдет следующий. Кто командует в той зоне, куда они шли. Не надо подробностей, одни имена, и пусть не п..дит, что он не знает, хоть что-то он знать должен! Салим! - Подозвал он громко, и, когда тот подошел произнес, не сводя с Серёгиного лица тяжелого взгляда, - Скажи ему это и добавь, что если этот... - он кивнул через плечо на мальчишку, - ничего не знает, надо быстро... быстро!!! отсюда уматывать! Давай!
Он повернулся спиной и отошел. Серёга, запинаясь, изложил Салиму суть Шульгинской речи.
- Салим, лови момент, пока "клиент" не перезрел! - Добавил Шульгин,останавливаясь рядом с мальчишкой, уже приходящим в себя. Салим кивнул, даже не дослушав перевод, быстрым шагом направился к нему. "Душок" сидел на коленях, непонимающе вращая глазами, когда Салим, словно коршун налетел на него. Он неожиданно ухватил его крепко за широкие складки рубахи на груди, стремительно рванул вверх так, что колени его оторвались от земли и бешенно заорал прямо в лицо:
- Йа-а-а-а!
У Серёги по мокрой спине побежала шальная волна мурашек. Шульгин сунул руки за поясной ремень и отошел к Серёге.
Глаза Салима налились кровью, и на шее вздулись вены. Намотав на кулак одежды мальчишки, он запустил другую руку за спину, выдернул из ножен штык и лезвием надавил плашмя ему на губы. Голова его откинулась назад, из-под оттопыренной губы оскалились белые зубы, а глаза, полные слез, с ужасом смотрели в страшно исказившееся лицо Салима. Бросив молодого на колени, Салим оттянул его ворот, запустил туда штык и одним рывком распорол его жалобно треснувшую рубаху до самого низа.
- А-ай!!! - Дико взвизгнул мальчишка, отшатываясь от ножа, но солдат, стоявший сзади, тычком в спину толкнул его вперед. Салим рывком за воротник сдернул с плеч распоротую рубаху и руки мальчишки теперь оказались спеленаты сбившейся на поясе тканью. Салим размахнулся и отвесил ему довольно слабую, но звонкую оплеуху. С диким рыком он ухватил молодого за ошметки его исполосованной рубахи и затряс его с такой яростью, что у Серёги возникла мысль, не было ли у Салима с этим парнем личных счетов.
- Аз куджо!!!  - Заревел он, словно раненый бык, но тут, наконец, парня словно прорвало. Всхилывая, он заговорил, перемежая слова с рыданиями. Салим мгновенно успокоился. Лицо его столь разительно изменилось, что на еще потном его лбу не высохли капли, а он уже ласково кивал головой, поощряя молодого "духа" к продолжению.

- Собираемся! - Скомандовал Шульгин. - Салим! Что там с бумагами, есть что-нибудь?
- Что Вы его спрашиваете! - Серёга прервал перевод. - Он же читает едва...
- Ну, тогда ты погляди, что там интересного. И пора мотать отсюда... От справедливого гнева афганских трудящихся...
- Мошавер-саиб ... - Окликнул Шульгина Салим. Он коротко кивнул на мальчишку. - Уро чи коним?
Шульгин на мгновение задумался... Затем ногтем большого пальца небрежно "чикнул" себя по горлу и отвернулся... Салим молча кивнул и повернулся к мальчишке. Две пары глаз встретились с его ледяным взором. Серёга онемело смотрел, как Салим вынимает за спиной, что бы не видел мальчишка свой штык-нож из ножен. А сам парень, хотя и не слышал разговора Салима с Шульгиным, прочитал свой приговор в его неумолимом взгляде. Он прочитал, что бесполезно кричать и просить, падать на колени, рыдать и плакать. Глаза Салима ясно говорили, что короткая, бесценная, самая дорогая на свете жизнь, его - Зольмая только начавшаяся жизнь сейчас будет им насильственно и неизбежно прервана, и ничто на этом свете не в состоянии это предотвратить. В оцепенелом сознании Зольмая мелькнуло:"Не надо!!!", но вслух он не произнес заледеневшими губами ни звука.
- Товарищ капитан! - Сиплым шепотом проговорил Серёга. - Вы... Что с ним будете делать?
Серёга тоже понял, что означал жест Шульгина, но что-то заставило его задать этот дурацкий уточняющий вопрос. Что-то в Серёгином голосе остановило Шульгина на пол-пути к его вещмешку. Шульгин обернулся и посмотрел Серёге в глаза долгим взглядом.
- С ним? - Он кивнул в сторону мальчишки и, не дожидаясь Серёгиного ответа, продолжил. - С ним мы будем выполнять поставленную в приказе боевую задачу.
Шульгин стоял, слегка расставив ноги и повернувшись прямо к Серёге грудью. Рука его не изменила положения на ремне автомата, в то время, как другая переместилась из кармана за пояс, словно он опасался, что она выкинет что-нибудь неожиданное помимо его воли.
- В чем дело... - Не торопясь, каменно спокойным тоном произнес Шульгин и добавил после короткой паузы, - а?
Серёга не смотрел ему в глаза.
- Товарищ капитан...
- Ну? - Немного подождав, выдохнул Шульгин.
- Товарищ капитан, ведь он сказал! - Серёга потерял способность излагать мысль.
- Ну? - Упрямо повторил Шульгин.
Серёга молчал. Салим застыл, глядя на них.
- Приказ выполняйте, товарищ лейтенант! - Негромко, но уже с прозвучавшей в голосе холодной яростью сказал Шульгин. Его рука сползла с автоматного ремня и небрежно легла на кобуру его "Макарова". Серёга заметил это движение и с внезапной решимостью поднял глаза. Лицо Шульгина было темно-багровое.
- Он сказал то, что нам было нужно!!! - Немного громче, чем надо было бы бросил он Шульгину.
- Ну?! - В третий раз повторил Шульгин. - Дальше что?
- А Вы приказали его... - Серёга остановился на полуфразе.
- Приказал. - Подтвердил Шульгин. - И что?
- Как же мы его... Ведь он сказал все, что мы от него хотели! И после этого мы его будем кончать?
- Будем. - Обыденно кивнул Шульгин. С его лица постепенно сходила темнота. Он убрал руку с кобуры, медленно сунул ее в карман, подчеркнуто неторопливо достал спичку и сунул ее в зубы. Затем он по-отечески потянулся к Серёгиному воротнику и тщательно застегнул его верхнюю пуговицу. - У тебя есть другие предложения?
- Ну не кончить же его тут же, когда он все, что мы хотели сделал!
- Взять с собой, что ли? - С деланным интересом спросил Шульгин.
- А что? В приказе это не запрещалось!
- В приказе ставилась задача передвигаться скрытно и быстро, не распыляя силы на второстепенные задачи. Молодой человек не позволит передвигаться скрытно и быстро, ибо у него свои понятия о скрытности и быстроте. Кроме того, у него могут быть на повестке дня совершенно другие задачи. Например, перерезать тебе горло и сбежать. У меня на его месте были бы такие же! А теперь - организуй его конвоирование, не распыляя силы? Еще задача? Мало?
- Но он же… Он же сказал то, что мы хотели…
- Он и прожил лишние полчаса за это.
- Товарищ…
- Сер-рега! Разговор закончен. Парню не повезло. По крупному. Так не везет только раз в жизни. Все!
Серёга опустил голову. Он понял, что разговор на этом действительно заканчивался. Больше Шульгин по этому вопросу не скажет ни слова, а перейдет к действиям. Серёга оглянулся на пленного парня. Тот смотрел на них, словно понимая, что эти двое говорили о нем, и отчаянная надежда теплилась в его глазах. Но Серёгин взгляд, тяжелый и безнадежный сказал ему все. Глаза парня мгновенно налились слезами, и губы по-детски исказились в плаче. Серёга отвел взгляд и опустил голову...


(Магнитофонная запись)
- Слушай, а ты давно здесь?
- Где, в Панджшере или в Афгане, вообще?
- В Афгане.
- Да, в общем-то, уже... сколько... е-олы-палы, уже седьмой месяц!
- И где был-то, кроме Панджшера?
- А-а, да мы где только не были! В Бараках, в Герате, на Саланге даже были - колонной шли на Мазари... И еще... это... в этом... в Хосте... Вот только месяц назад пришли оттуда...
- А здесь в Панджшере?
- А здесь недели две назад нас на Базарак бросали, на горушку какую-то, прямо "духам" на голову! И главное, по площадке, видать, положили, как надо, мы посыпались, еще дым не разошелся от НУРСов, а от дувалов как начали поливать еще на подлете! Мы в "вертушке" друг на друг попадали, а по обшивке бах-бах, да так звонко!!! Как никого не задело, ума не приложу... На выходе даже давка получилась, так все рвались выскочить поскорее! А летчик, наверное, очком жиманул, вертушка болтается, как собачий хвост, никак не пристроится... Ну, я и грохнулся, метров так с полутора, до сих пор пятки ноют...
- Ну, а "духи"?
- "Духи"... Они же не идиоты, с вилами на паровоз, когда вторая волна подошла, сообразили да поразбежались, кто куда... Кто-то даже автоматы побросал... Во дворе какого-то деда взяли. Старый весь, белый, как вата... В углу у забора куча гильз стрелянных, следы, кровь даже, видать, подбили кого-то... А этот долдонит "не знаю, не видел", а как не видел-то, сука, только что отсюда стреляли! Руки свои показывает, как будто копает что-то, "дехкан, дехкан"... А руки черные! Они знают, если русским сказать, что крестьянин, может, не тронут... И откуда узнали?
Мы сидим и молча смотрим на рассветающее небо.
- Там на горке Пашу Коротченю подстрелили, прямо по яйцам! - Он говорит без тени усмешки. - Кровищи!!! Там ведь и не перевяжешь толком. Он замолк поначалу, мы даже испугались, что помер... А его еще ведь спускали почти два часа, так он все молчал, и мужики через сто метров сердце слушали...
- Ну, что, донесли?
- Донесли, в вертушку грузили - живой был, орал что-то...
- А за окраиной кишлачка-то этого наши двух "духов" забили. Один сразу помер, а другой, тоже подстреленный, вот так же, "дехкан", мол... Его прикладом в брюхо, а там "звяк"! Халат с него содрали - "лифчик" китайский на груди! Его побили немного, он "калаш" свой под дувалом показал, а дальше что делать? Комбат снизу говорит, давайте его сюда... Ну, мы его и потащили вместе с Пашей вниз. Только метров триста отошли, бабах - на тропе мина! Саня Черемис - он впереди шел - без ноги! Ну, "духа" там пока бросили, потащили Пашу с Саней. К комбату принесли, а он говорит: «Который из них "дух» -то?"
Мы смеемся.
- Пока туда-сюда бегали, "дух" на тропе и умер. Мы его там и бросили. Че его теперь таскать-то!
Мы молчим, а солдат прикуривает.
- А это что у тебя? - Спрашиваю я, указывая на голубой кружок на его бушлате.
- А... это... - Он озабочено колупает кружок пальцем - Это комбат наш придумал. Это значит третья рота... Смотри-ка, облупился весь. Конечно, елозишь целый день на брюхе... А ведь три недели, как сделали.
Где-то гулко с раскатами хлопает выстрел. Солдат неторопливо поворачивает на звук красное обветренное лицо.
- Недавно ползли метров двести на костях. Еще бы он не облез.
- Это где было-то?
- Да там. - Он указывает немыслимо грязной рукой. - На горушке... Фарубаль, что ли... Ночью лежим вот так же, - Он кивает на лежащих вповалку солдат, - д-дах, очередь рядом совсем. Страшно, аж трясешься весь, но устал до того, что сил нет пошевелиться. Только когда уж совсем близко, все, как черви: стронулись и поползли в какую-то ложбинку. Да еще рядом кладбище оказалось, так мужики все плиты растаскали на укрытия! Деды местные потом приходили к комбату жаловаться...

Вдоль стоящей колонны на дороге обозначилось какое-то неясное движение. Где-то вдалеке, затем все ближе и ближе по колонне один за другим заурчали двигатели. Нас окутывает сизое, остро пахнущее облако выхлопа. Низко над головой с грохотом проносятся вертолеты. Множество вертолетов, сверкая красной звездой на голубом брюхе оглушительно, перемежая грохот с раскатистым эхом, пролетают над головой вверх по ущелью.
- Слушай, а что, опять десант где-то?
- Не знаю...
Из расположенного рядом глиняного дома раздается невидимый голос:
- Первухин! Поднимай людей! Зубова ко мне! - И кому-то рядом. - Сейчас авиация будет работать по Ханизу... Пусть укроет личный состав...
Солдат медлит.
- Попробуй, подними их сейчас...
Кто-то из спящих солдат шевелится во сне и что-то бормочет неразборчиво потрескавшимися губами...


Неспешно и почти безмятежно протекала жизнь в Пули-Чуби. Зимы сменялись прохладными летами. Ледяная речушка бормотала что-то непонятное, растекаясь по крошечным полям на крутых склонах.
Дядя Рухолла считался в кишлаке одним из самых видавших виды и образованных людей. Еще бы, думал про себя Зольмай, ведь не кто-нибудь, а дядя Рухолла провел несколько лет в Кабуле, работая там то таксистом, то уборщиком в министерстве, а то даже охранником в каком-то магазине!
Дядя Рухолла не умел читать, только мулла Хафизулла во всем кишлаке мог, но у дяди Рухоллы был единственный приемник, и в его чайной народ собирался не только попить чайку с иранским щербетом, но и узнать, что там вообще происходит в мире и насладиться диковинным чудом современности - прогнозом погоды. Впрочем, не так уж часто этот прогноз попадал в точку к удовлетворению уязвленных стариков, до той поры обладавших безраздельной монополией на предсказание погоды. И всякий раз, когда вместо обещанного солнца налетал быстрый горный ветер с белыми как их бороды облаками, старики качали головами и мудро произносили: "Ни у одного пластикового ящика нет старых костей, которые болели бы перед непогодой."

В далеком Кабуле происходили какие-то события. Взрослые в чайной дяди Рухоллы сидели, прильнув к трещащему помехами приемнику и изредка обменивались негромкими репликами. Никто ничего не понимал. Радио говорило о новом этапе Апрельской Революции.
- О чем это они? - Прошептал кто-то, держа в руке остывший чай.
Никто не произнес ни слова.
- А русские здесь при чем? - Прошептал другой...
Ответом ему был гневный взгляд дяди Рухоллы.
- Что, не можешь помолчать немного?
Радио сообщало, что предатель Родины Хафизулла Амин казнен, и что здоровые силы в Народно-Демократической Партии Афганистана взяли власть в свои руки.
Не первый раз через кишлак проходили груженные оружием люди. Но после сообщений по радио по улицам прошло столько вооруженного народу, что у Зольмая зарябило в глазах. Какие-то мужчины, ругаясь от того, что их мобилизовали таскать на своих ослах зеленые ящики с оружием, проходили длинными караванами через кишлак почти каждый день, а иногда даже и ночью. Так продолжалось несколько недель, пока из Кабула не потянулись в обратном направлении обозленные моджахеды, несущие своих раненых и завернутые в саван тела убитых. Стало почти обычным делом, что моджахеды приходили в дома сельчан, требовали еду и одежду, считая себя вправе требовать, а не просить, ибо если бы не они, то то же самое стали бы делать русские, точно так же, как они это уже делали в захваченном ими Кабуле.
Постепенно из далекого Кабула стали доходить ужасные новости. Оказалось, что в городе в самом деле были русские, о которых Зольмай знал лишь, что они пришли из России, что была на север от Афганистана, далеко за Гиндукушем. Россия было огромной страной, но русским было все мало их бесконечных, покрытых снегом просторов, и они непрестанно воевали со всеми своими соседями. Один образованный мулла, проезжая как-то через их кишлак, рассказывал в чайхане, что несколько десятков лет назад Россия воевала с другой страной в Европе. Война эта был долгой и тяжелой, и кончилась тем, что русские заняли главный город врага.
- Так вы можете себе представить, - восклицал мулла, - русские все эти годы утверждают, что не они напали на эту страну, а она напала на них!!! Может быть так, что бы ты ограбил дом соседа, а сам оказался голым? Если эта Германия напала на Россию, как же так получилось, что Россия сейчас управляет главным городом Германии?
Мужчины качали головами, изумляясь коварству русских.
- У них в России так много земли, что не хватает людей, что бы ее обрабатывать. Они воюют со всеми, что бы набрать побольше молодых парней для работы в необъятной холодной Сибири, где у них есть нефть.
Зольмай зябко поежился у горячего глинянного тандура, на котором стояли несколько чайников. Само слово "Сибирь" навевало озноб. Он представил себя на далекой бескрайней заснеженной равнине, прокладывающим какую-нибудь одним русским нужную дорогу к нефти.
Однажды ярким солнечным днем в кишлак прибыл большой отряд моджахедов. Среди них было несколько очень важных моджахедов, носивших на поясах красивые пистолеты в кожаных кобурах. Во всем кишлаке только дом дяди Рухоллы был достаточно хорош, чтобы принять таких высоких гостей. Гости по-хозяйски расположились в доме и после хорошего обеда устроили в доме совещание. Без особых церемоний были удалены все домочадцы, даже женщин из их половины отправили к соседям. У ворот дома сидели, поплевывая насвар, несколько моджахедов с автоматами и пропускали время от времени только самого дядю Рухоллу с чайниками.
Вечером того же дня почти все пришедшие моджахеды ушли вниз по ущелью. Поздно ночью Зольмай был разбужен доносившимся откуда-то раскатистым гулом. Он вышел, подрагивая от холодного ночного ветерка, на веранду. Далеко внизу, над Харуваром весело и беззвучно взлетали в небо вереницы красных трассеров. Время от времени оттуда долетали размазанные эхом раскаты грома, а небо на Харуваром озарялось красноватыми сполохами. Еще перед рассветом кишлак наполнился голосами, криками и стонами. Моджахеды вернулись, неся раненых и убитых, обозленные и уставшие. Они подходили, бряцая оружием и прочими железками, и падали прямо на землю на базарной площади. Такое бывало уже не раз, но в это утро Зольмая сразила новость: моджахеды привели с собой пленных русских.
Тайком от дяди Рухоллы он выскользнул на улицу и побежал на майдан, где, как сказали мальчишки, держали пленных. Уже рассвело, и поглядеть на редкую диковину на майдане набралось много народу.
Русских оказалось не несколько, а всего один, зато было трое солдат афганцев. Но Зольмай не смотрел на них. Во все глаза он смотрел на русского, которого легко было отличить от афганцев по его необычной светло-зеленой одежде и удивительным сужающимся к низу штанам. К удивлению Зольмая, русский оказался вовсе не огромного роста. Это был совсем молодой парень, ненамного старше самого Зольмая. Он сидел у самой стены, устало опустив голову на колени, а из его уха сочилась засыхающая на ветру струйка крови... Он был бос, и ступни его были покрыты ссадинами и синяками от ходьбы по камням. Их всех охранял высокий, увешанный гранатами радостный моджахед с висевшим у него на плече огромным пулеметом. Пленные афганцы испуганно смотрели на него снизу и жались друг к другу у стены.
Через некоторое время пришел один из важных моджахедов. Он прошел, без усилий прокладывая себе дорогу через толпу к пленным и, остановившись перед ними, долго смотрел на них и на русского томительным немигающим взглядом. По его жесту откуда-то из-за его спины выскочил другой моджахед, помельче рангом. Важный моджахед сердито заговорил с пленными, и афганцы со страхом смотрели на него, в то время, как русский ни разу не поднял головы с колен. Важный моджахед что-то громко спросил у них, и один из пленных солдат, вскочив на ноги, начал что-то жарко доказывать, но был остановлен пренебрежительным жестом. Важный моджахед снова заговорил, и теперь солдаты молча слушали его с возрастающим страхом на лицах и выступившими крупными каплями пота. Моджахед повысил голос и что-то бросил через плечо своему помощнику. Тот, вынырнув из-за его спины, молча остановился перед пленными и ждал, пока они стягивали с ног свои солдатские ботинки. Он унес ботинки, рассовав их под мышками.
Теперь важный моджахед повернулся к пленным спиной и громко заговорил, обращаясь к толпе. Пока он говорил, высокий охранник, повинуясь его жесту, приблизился к русскому, бесцеремонно ухватил его за ворот куртки и оттащил на несколько шагов в сторону. Пленные афганцы слушали моджахеда, пока один их них не вскочил на босые ноги и крикнул что-то ему в спину, но моджахед даже не обернулся. Он продолжал говорить, заводясь все больше и больше, то указывая рукой на солдат, то размахивая ею перед лицами людей на майдане. Солдаты слушали его, и в их глазах явно проступало отчаяние.
Наконец, моджахед, рубанув рукой воздух, выкрикнул последние слова в толпу, и солдаты дружно воскликнули: "Нет!!! Нет!!!", а один из них громко зарыдал, открыв желтые от насвара зубы. Тот, что пытался спорить, вскочил и шагнул было в сторону, но в этот момент рыкнул гортанно высокий моджахед, и оглушительно захлопал в его руках огромный пулемет. Солдаты, отброшенные к стене, повалились друг на друга... От их одежды отлетали мокрые от крови клочья. Переломился пополам вскочивший солдат, которому пуля попала в живот, и упал, выставив вперед руки, на своих товарищей. Лопалась и осыпалась желтой пылью за их спинами саманная стена. Пулемет прекратил стрелять, когда они образовали бесформенную кучу окровавленного, продолжающего дергаться мяса, и в наступившей тишине стало лишь слышно удовлетворенное рычание моджахеда и бульканье в глотках солдат. Сразу откуда-то подскочили еще несколько моджахедов и, ухватив колышущиеся тела за одежду, поволокли куда-то по улице. Ошеломленный Зольмай успел увидеть, как еще теплилась жизнь в мутнеющих глазах одного из солдат, когда его грубо, задрав щеку и губы, потащили лицом вниз с майдана.
Толпа в ужасе отхлынула. Зольмай, едва сдерживая рыдания, подступавшие к горлу от ужаса всего увиденного, побежал домой. Он не знал, что стало с пленным русским. Весь вечер перед его глазами стояли страшные, оскаленные зубы солдата, которого волокли с майдана лицом вниз и его губы, силящиеся прошептать что-то в еще не законченном споре с важным моджахедом. В подавленном настроении вернулся дядя Рухолла с соседом Гаусиддином. Они сидели и пили чай в гостинной, и Гаусиддин откровенно ругал моджахедов за убийство пленных.
- Немного славы в таком деле. - Сердито рассуждал он, прихлебывая чай. - Ты поди в бою его убей, как мужчина, а так, сидящих у стены... Это, вот, и Зольмай может...
И от этих слов Зольмаю сделалось жарко.

Он плохо спал в эту ночь, часто просыпаясь на своем намятом и горячем матрасе. Когда начало светать, он пошел с несвежей от мучительной ночи головой по малой нужде во двор. Холодный ветер студил лицо, и, сделав дело, Зольмай остановился на веранде немного разогнать ночные страхи... Небо уже голубело, и тускнеющие звезды прощально мерцали в черно-синей глубине.
Немного облегчившись, Зольмай повернулся, что бы идти в дом, когда на дальнем краю кишлака что-то ярко сверкнуло и через доли секунды, раскатисто отраженное склонами, оглушительно треснуло, словно упашая плашмя гигантская связка досок... Зольмай, испуганно присев, заскочил, перебирая руками по полу, в дом и глянул наружу через занавешенный одеялом дверной проем. Над краем кишлака поднималось огромное белое облако, и медленно, словно в кошмарном сне опадали, крутясь в воздухе какие-то деревянные балки и солома. Ярко вспыхнуло на склоне над кишлаком, и Зольмай увидел, как полетели вниз поднятые взрывом камни, прежде, чем донесся ужасающий треск... Следом, еще выше по склону снова высверкнуло и сорвало еще один камнепад, и снова раздался громоподобный, проникающий прямо в душу грохот. Долетел приглушенный расстоянием дикий крик боли, по всему кишлаку уже заголосили женщины и бешенно залаяли собаки... Хлопнула дверь, и из своей комнаты вылетел растрепанный дядя Рухолла. На месте первого взрыва снова коротко сверкнуло, и снова полетели вверх балки и доски. Дядя Рухолла, прикрывшись руками, отшатнулся назад в дом, когда долетел треск разрыва.
Он крикнул что-то заполошно женшинам в глубине дома, и те громко закричали...
Опрокинулась со звоном на кухне какая-то медная посуда...
Где-то на окраине разразилась длинная автоматная очередь, и струя трассеров метнулась в небо. Над домом прошелестело низкое злобное гудение, оборвавшееся оглушительным, сотрясяющим все человеческое существо невероятной силы ударом. За стеной, во дворе соседнего дома взметнулся в небо горячий фонтан земли, деревяшек и рифленного железа, который начал осыпаться вниз, вместе с мусором и пылью. Зольмая вышибло из дверей комнаты на веранду. Оглушенный, он не мог даже крикнуть, что бы дать выход распиравшему его ужасу. Мгновенная тошнота подкатила к горлу, и он упал на глиняный пол веранды...
- Бежим!!! - Взвизгнул дядя Рухолла.
Послышалась какая-то беспорядочная стрельба, и это добавило ужаса к ощущениям Зольмая. Неужели где-то совсем рядом русские?! В кого это там стреляют?! Он потряс звенящей головой, и она отозвалась тошнотой и тупой болью в ушах. Зольмай встал в полный рост на веранде. По кишлаку продолжали вспыхивать белые дымы разрывов, но они не звучали уже так оглушительно. Что-то крикнул дядя Рухолла, но и его слова прозвучали, как если бы он говорил через длинную деревянную трубу... Прямо перед мутным от тошноты взором Зольмая на земляной двор шлепнулся на излете синий от жара длинный осколок с острыми зубчатыми краями, и от него пошел легкий дымок... Зольмай смотрел на этот осколок, не силах отвести от него взгляд. Сквозь вату в ушах донесся дикий визг женщин. Кто-то ухватил его за руку и потащил вниз по лестнице во двор.
Раскачиваясь и спотыкаясь на ровном месте, Зольмай пробрался вслед за дядей Рухоллой на улицу. По кишлаку катилась волна ужаса. Какие-то малознакомые Зольмаю люди, приседая от близких разрывов, что-то крича и вереща от страха, бежали по улице, неся на руках детей и никчемную, что попало под руку поклажу.
С северной окраины доносилась беспорядочная стрельба, и Зольмай уже почти убедил себя, что это не могут быть русские, ибо тогда стреляли бы во многих местах, как сразу в трех или четырех концах плотно заработали несколько тяжелых пулеметов, перемежаясь с треском множества автоматов и одиночными хлопками винтовок. Где-то не очень далеко длинная пулеметная очередь внезапно оборвалась громовым раскатом взрыва. Узкую улицу впереди заволокло сизым дымом, сочившимся из-за стены. По верхам дувалов защелкали пули, сбивая вниз пыль и соломенный мусор. В неразберихе женского визга и воплей до слуха Зольмая, немного отошедшего от удара донесся дикий, страшный своей неожиданностью мужской крик. Кто-то кричал, как если бы ему выкалывали глаза, подолгу и истошно.
- Русские!!!- Донесся чей-то выкрик, и у Зольмая подкосились и без того нетвердые ноги.
"Вот оно! - Подумалось ему. - Сибирь!!!"

Но впереди была не Сибирь. Впереди их ждал жаркий пыльный Пакистан, палаточные лагеря для беженцев, свирепые драки и поножовщина в очередях за гуманитарной помощью. Дядя Рухолла, пытавшийся заниматься мелким торговым делом в конце концов разорился на взятках ненасытным пакистанским чиновникам. Все долгие годы в Пакистане в душе Зольмая жил смертный ужас артиллерийского обстрела, который пригнал их сюда. Зольмай взрослел в ожидании часа, когда моджахеды, сочтя его однажды достаточно большим возьмут его в поход на Родину. Родина одновременно пугала и манила его. Но он был больше рад, чем испуган, когда веселый и жизнерадостный моджахед Фарук однажды пришел к ним в их выцветшую от солнца и жары палатку в лагере под Парачинаром. Фарук недолго говорил с дядей Рухоллой, который, казалось, был рад, наконец, снять с себя заботу о Зольмае и пристроить племянника к делу.
- Ну, что, хочешь домой? - Широко улыбаясь, спросил его Фарук. У него была репутация бесстрашного и дерзкого бойца, с которым было спокойно в бою и в походе. Бывалые моджахеды считали за честь быть с ним в отряде, и если командовать операцией поручали ему, это считалось хорошим предзнаменованием. Фарук не был женат, и хотя где-то, говорили, у него была невеста, никому еще не удалось ее видеть. Он всегда ходил с одним и тем же автоматом, взятым в бою АК-47, сделанным в России. Его автомат был ухожен и всегда исправен, без "забинтованных" прикладов и рукояток, как у других моджахедов. Практически никогда его не видели без его любимого оружия, которое словно стало частью его самого. Он никогда не хвастал своими подвигами, но достаточно было того, что про него рассказывали. Отец и мать Фарука жили где-то в Афганистане, но и об этом очень немногое было известно. Никто не знал его, не знал, что он делал до войны, до того, как ненавистные русские усадили в Кабуле свой режим.
Конечно, Зольмай хотел домой! Об этом можно было бы и не спрашивать. Желание добраться до дома жило в нем, несмотря на то, что воспоминания со временем сделались тусклыми и невыразительными, словно старое линялое одеяло. Он помнил мало хорошего о доме взбалмошного дяди Рухоллы, зато ужас того страшного утра жил в нем, не угасая. Когда Фарук спросил его о доме, он, конечно, почти не думая, выпалил:"Да!", хотя сам был далеко не так уверен, что и в самом деле этого хочет. Но не отвечать же "нет", в конце концов, когда тебя спрашивают о доме!
- Ладно, Рухолла... - Как уже о чем-то решенном сказал Фарук. - Пора делать из Зольмая мужчину. Через четыре дня идет караван в Пули-Санги, а там до Пули-Чуби рукой подать. Возьму его с собой, пройдемся туда-обратно. - И он добавил, глядя в сторону,- иншалла...

- Смотри, это нетрудно. – Фарук увереным движением дослал патрон в патронник и подал автомат Зольмаю. – Теперь нажимай мягко на спуск, вот так… И не жди выстрела, не жди… Думай о цели. Не бойся… Думай о цели. – Фарук понизил голос и почти перешел на шепот. - Цель – это «шурави»! Смотри внимательней, видишь его глаза? Он не видит тебя, но ты видишь его! Он не знает, что он у тебя на мушке! Он не знает, что ему осталось жить на длину спуска твоего автомата. Он думает, что скоро уедет к себе в Россию, но ты знаешь правду, ты уже знаешь, что никуда он не уедет с нашей земли…
Слова Фарука словно обволакивали Зольмая, но вместо того, что бы придать мужества и твердости, лишь расслабляли руку, ибо при слове «русские» в глазах Зольмая немедленно вставала картина белого опадающего облака дыма и вертящиеся в воздухе доски и солома. Грохнул выстрел и Зольмая ударило в плечо так сильно, что он едва удержал в руках автомат. Из ствольной коробки автомата вытекла сизая струйка дыма, и ее запах напомнил ему запах разрыва снаряда в соседнем дворе. Стараясь не подать виду, он судорожно надавил на спуск, и автомат, как живое существо злобно захлопал в руках, словно пытаясь вырваться на свободу. Зольмай попытался представить себе лицо русского артиллериста, выпускающего по его кишлаку снаряд за снарядом, но не испытал прилива мужества, а лишь бешено заколотилось у него сердце, и вспотели ладони, сжимающие автомат Фарука. Перед глазами появилось усталое лицо пленного русского солдата, виденное им вечером перед нападением на их кишлак. Страшно отомстили русские за своего пленного, и Зольмаю было жутко представить, как отомстят они за убитого русского артиллериста, лицо которого Зольмай пытался представить.
Когда они расстреляли несколько магазинов, Фарук отнял у Зольмая автомат.
- Ладно, завтра еще постреляешь. Я пришлю к тебе своего бойца. – В голосе Фарука послышалось разочарование. Он внимательно посмотрел на Зольмая. – Что-то ты, брат…
Но не стал заканчивать фразу…

На тропе раздался громкий взрыв. Шульгин с Серёгой присели от неожиданности и в полуприсяде ждали, пока падали на землю горящие ошметки какого-то тюка. Из дымного клубка на тропе вывалился, прижав ладони к лицу солдат. Нетвердой походкой он прошел несколько шагов и упал на колени.
- Только этого…- Проговорил Шульгин. Вдоль тропы поднимались с земли солдаты, попадавшие при звуках взрыва. Кто-то бросился к раненому солдату и отволок его подальше от жарко чадящего тюка. Они сделали несколько шагов, как в недрах тюка снова что-то гулко грохнуло, и горящие тряпки снова взметнулись вверх.
Раненый, которого отволокли за одежду в сторону, наконец, мучительно закашлялся и громко застонал. Солдат, помогший ему попытался оторвать его ладони от лица, что бы рассмотреть, что с ним произошло. Но раненый крепко прижимал руки к глазам, не позволяя увидеть свои раны, до тех пор, пока из-под пальцев не засочилась черно-багровая кровь. От его одежды поднимался легкий дымок. Из распахнувшейся куртки на груди висели лохмотья белой нательной рубахи.
- Салим! – Негромко позвал Шульгин. – Пускай один занимается этим, а остальные делом.
Перепады эмоций не оставили Серёге много чувств для этого случая. Серёга тупо смотрел, как раненому, наконец, разжали пальцы и начали совать туда куски слежавшейся ваты.
Шульгин зло сплюнул:
- Где радист? Пускай вызывает базу. - Остро и тошнотворно пахло паленой верблюжей шерстью. Серёга перешел немного в сторону от ветра и посмотрел издали на пленного мальчишку. – Пусть сообщает своему «маркязу» , что у нас раненый и просит эвакуацию. Салим! Кончай пацана и уходим от справедливого гнева «духов»…
Салим не стал дожидаться перевода. Он видел, как кивнул головой Шульгин и не стал задавать дополнительных вопросов. Он оглянулся вокруг и жестом подозвал к себе солдата. Что-то негромко бросив друг другу, они забросили за спины автоматы, и Салим ловким движением выдернул из ножен за спиной штык-нож. Серёга увидел глаза парня, оцепеневшего от ужаса. Тот не предпринимал ничего. Абсолютно ничего! Он лишь переводил взгляд с Салима на солдата и обратно, видя, как они, по-мясницки примериваясь, пошли к нему с двух сторон. Громко заколотилось Серёгино сердце. Он глянул на остывающее тело только что убитого «духа»… Под ним уже натекла приличная лужа багровой крови… От его вида и от мерзкого запаха горелых волос Серёгу замутило. Вывернутые назад руки были повернуты ладонями вверх. Ладони были заметно светлее смуглой кожи человека, которая теперь стремительно приобретала синюшно-серый оттенок. Глаз его, враз потерявший осмысленность слепо смотрел в какую-то даль, хотя человек лежал, уткнувшись прямо в землю. Лицо парня было, наоборот, еще полным розовой жизни и блестело от крупых капель пота. Внезапно его затрясло, челюсть его опустилась в беззвучном плаче. Он провел руками по животу, собирая в комок располосованную рубаху и прижимая ее к груди. Сбившиеся во множество складок шаровары между ногами стали неожиданно и быстро намокать большим желтым пятном...
- Ы-ы… - Выдавил мальчишка, явно силясь произнести что-то, но одеревеневшие губы не слушались его. Он опустил голову и удивленно посмотрел на свои мокрые шаровары. Затем он снова поднял глаза и увидел, что прямо над ним стоит, сжимая в руке остро отточеный нож, Салим. Сзади подошел другой солдат, держа в руках смотанную в тугой жгут тряпку. Их взгляды встретились.
- Не надо… – Тихо произнес Салим, как буд-то успокаивая перед прививочным уколом капризного мальчишку.
Его слова перекрыли громкие проклятия радиста. Серёга обернулся и увидел, что радист держит в руках, словно доказательство его невиновности батарею радиостанции с обрывками проводов.
- Ну, что еще? – Пробормотал Шульгин, уже начиная догадываться… Он смотрел на радиста и жевал спичку.
- Радио не работает, товарищ капитан… - Перевел Серёга лопот радиста.
- Час от часу не легче! Что там, батарея или что?
В это время Салим с помощником деловито готовили парня к смерти. Солдат перехватил его руки у локтей тряпкой, не завязывая узла, и лишь закрутил потуже, так, что локти оказались стянуты за спиною. Салим неторопливо обошел парня кругом и приблизился к нему сзади… Он поплотнее перехватил в руке нож… Шульгин, с напряженным выражением на лице почти дожевал до конца спичку, когда его взгляд упал на молодого парня.
- Салим. – Негромко позвал Шульгин. Свободная рука Салима замерла на полпути к шее парня, затем легла, что бы не утомляться на его голову, в то время как рука с ножом, занесенная за спину, осталась наготове, с острием, словно жало, нацелившимся в затылок парня. – Погоди…
Салим не стал дожидаться Серёгиного перевода. Салим понял по тону, что планы «мошавера» изменились и поднялся, отведя свое сверкающее лезвие от шеи молодого «духа». Шульгин вынул из зубов спичку.
- Этого… - Он кивнул на парня. – …снарядить в обоз носильщиком. Дать его в помощь тому, кто потащит раненого. Пусть Салим сгоняет кого-нибудь вместе с ним к каравану, выберут ему что-нибудь из... сухой одежды… Через пятнадцать минут трогаемся!
Шульгин через плечо посмотрел на Серёгу. Серёга, не веря еще в подобный оборот, молча смотрел ему в глаза. Шульгин не стал дожидаться в его глазах какого-либо выражения, неторопливо отвернулся и направился к своему вещмешку.


Коротковолновка для связи с авиацией не сработала, как этого и ожидали. До базы было слишком далеко, и частота авианаводчиков молчала, выдавая в наушники лишь треск помех. Несколько раз за вечер откуда-то издалека прорывались обрывки чьих-то переговоров на русском языке. Шульгин и Серёга по очереди пробовали докричаться, но далекие разговоры шли своим чередом, игнорируя их вызовы:
- «Камчатка!» «Камчатка!» Наблюдаю разрывы дымов по курсу… Это кто работает? Пятьсот семидесятый… Парни! Подходите с юга, с юга! По нам с горушки двадцать четыре одиннадцать заработал ДШК, сучара! Если подберетесь от речки, вы прямо на него выскочите, поаккуратнее там! Мы вам трассерами укажем!.. Эй, «Катушка», укрой своих, зараз «покапаем» на ваши метки, ну-ка, обозначьте еще разок вашу позицию…
- Где-то колонна идет, что ли? – Предположил Серёга.
- Не-е. – Покачал головой Шульгин. – Кого-то зажали на блок-постах. Номера горушек мужики без запинки чешут, наизусть знают.
- Крепко зажали, значит, если авиацию вызвали!
- Не обязательно, парни на блоках разбаловались. Когда нигде большой «вазифы» нет авиация на все вызовы работает. Они скоро по зайцам начнут «вертушки» вызывать…
Они сидели на привале, отвалившись на свои вещмешки. У Шульгина в зубах торчала неизменнная спичка, постепенно укорачивавшаяся от жевания. Шульгин не бросал огрызки где попало. Измочаленную спичку он аккуратно совал в нагрудный карман.
- Эх, Серёга, - сказал Шульгин, заметив Серёгин иронический взгляд, - если бы мы здесь по всем правилам следы заметали, я бы тебе посрать свободно не дал бы. По правилам полагается твое свеженькое аккуратно в пластик и с собой в мешок, и тащить его, родное, до самого дома, и свалить его только там, в отведенном месте. А мы здесь дерьмо разбрасываем, как стадо диких свиней. Со спутника…- Он ткнул спичкой в небо, - …можно весь наш путь проследить по одному нашему говну! Будь у «духов» толковый следопыт, да с собакой, они бы все наши патрули чехлили бы пачками.
- Дак, что же не чехлят?
- А нет у них учителей порядочных. «Паки»  «духов» только на пушечное мясо обучают. И американцы не особо напрягаются. Им бы эта война подольше шла, и ладно… По уму, всю нашу армаду бы отсюда убрать, да оставить один спецназ, штурмовую авиацию и артиллерию. Через границу ни одна собака не пробежала бы, а там годика через три они и выдохлись бы, без подвоза.
- Товарищ капитан, у них ежегодно через эту самую границу миллионы кочуют! Что, вы хотите их всех удержать, все эти миллионы?
- А то? Миллионам тоже бесконечно воевать не надо. Им мирно кочевать надо, а не патроны «духам» возить. Кого купить, кого заставить… Пускать их через границу по коридорам. А если не так, то какая же это граница? И в Пакистан пару раз в месяц «по ошибке» залетать и разносить по лагерю за раз… Кого так надолго хватит?
У Серёги ныли ключицы. Он не стал снимать с плеч тяжелый рюкзак, а лишь лег на него спиной. По крайней мере, так он экономил усилия по надеванию его снова на плечи… Шульгин засунул в нагрудный карман очередную разжеванную спичку.
- Вот если бы я на учениях в Союзе бросил эту спичку на травке, посредник бы в момент записал бы мне одного «убитого» в группу…
- А сколько их у вас там в кармане? – Поинтересовался Серёга.
- Да пол-Афгана спалить уже хватит…
Они помолчали еще немного.
- Серёга, а ну, скажи, что ты думаешь про вон того бойца? Вот этого, с чайником на мешке…
Серёга поглядел на солдата, на которого указал Шульгин. Огромный нос выделял его даже среди афганцев. Несколько дней небритая щетина стремительно превращалась уже в густую черную бороду. Солдат был немолод и умело переносил тяготы похода. Сейчас он, мыча про себя заунывную мелодию, неподвижно глядел куда-то вдаль и лишь время от времени жевал задумчиво губами.
- Я с ним, вобще-то не говорил… - Произнес после паузы Серёга. – Ну, лет ему под тридцать пять… Женат, наверное уже… Служил при короле в армии, скорее всего, выправка еще та. Каблуками щелкает так, как только старые солдаты, еще Захир-шаховской закваски могут. Пуштун, судя по прозношению. Звук «п» не выговаривает… По-моему, боец надежный… Не знаю, почему… Такое производит впечатление.
- В каком смысле, надежный?
- В том, что не будет в спину стрелять… И не убежит уже, я думаю. Ему, кажется, уже немного осталось дослужить. Не имеет смысла.
Они снова немного помолчали.
- А скажи ты мне, Серёга, много ли ты видел «духов» за свои несколько месяцев в Афгане?
Серёга смутился.
- Ну… Не очень много, пока… Если считать тех, что вчера… Дюжину, наверное. Ну, пленных видел, на прошлых «вазифах» с батальоном… Да этого пацана тоже…
- Дюжину… - Задумчиво повторил Шульгин. – Ну, тогда познакомься еще с одним. - Серёга вопросительно глянул на Шульгина. В глазах у Шульгина плясали чертики. – Да не на меня смотри, на «надежного»! Хочешь, представлю? «Дух»! Со стажем! Взят в плен нашим же батальоном в позапрошлом году в этих вот, примерно, гостеприимных местах… Видишь, какие кадры куют нам «духи»! Да, знаешь? Он пытался целую колонну остановить с одним сраным ППШ в руках! То ли он такой вот гениальный идиот, то ли приспособленец, как хочешь считай, но солдат он, действительно, хороший. А ты говоришь, весь народ, как один… - И Шульгин не по ситуации весело рассмеялся.
Серёга снова обернулся и через плечо рассмотрел солдата повнимательней. Тот продолжал мычать свою бесконечную песню, но неожиданно поймал Серёгин косой взгляд и весело подмигнул ему, обнажив в улыбке ряд черных от насвара зубов. И тут же бросил осторожный взгляд на Салима, вероятно, опасаясь, что бы тот не увидел его непочтительное панибратство с офицером.
- И много у нас сегодня таких? – Отвернувшись от солдата, спросил он Шульгина.
- Да в нашей бригаде, почитай, они самые лучшие. – Со значением сказал Шульгин, услышав иронию. – Отличники… боевой и политической. Вот этого про цели и задачи Апрельской Революции спроси, он тебе без запинки доложит, какая она хорошая, как много разумного, доброго и вечного она несет народу. И что, ты мне объясни, движет им? Деньги эти нищенские, что правительство платит ему из бездонного кармана «шурави»?
- Не такие уж и нищенские. – Прищурился Серёга. – Вдвое больше, чем в пехоте, между прочим.
- Вдвое?! – Притворно изумился Шульгин.
- Да ладно вам, товарищ капитан… Ваш водитель на эту получку пол-клана своего содержит.
Шульгин засунул в рот еще одну спичку.
- Серёга! Если кто-нибудь когда-нибудь объяснит мне, за что все эти… бывшие… или будущие «духи» здесь с нами вместе по горам лазят… Я портрет этого человека повешу у себя в комнате на самом видном месте!
- Ладно, договорились! – Сказал Серёга. – Вот доберемся до дома я Вам свой…
- Тихо! – Неожиданно повернулся к нему Шульгин и бросил сердито... – До дома… Доберись сначала… Болтаешь языком... Подъем!

Пленного мальчишку не сменяли на носилках ни разу, до тех пор, пока Шульгине не разъяснил Салиму:
- Салим, ты и с ишаками так обращаешься, или что? Тягловую силу беречь надо! Он через ночь у тебя никакой станет. Нам топать еще километров семьдесят...
В носилки обратили толстое синее одеяло, подобранное для крепости парой солдатских ремней. Раненый вполне пришел в себя, но обожженные глаза у него по прежнему были завязаны серыми бинтами, а руки, замотанные по самые локти, лежали на груди. Его мешок возложили на пленного. Автомат его нес кто-то из солдат… Раненный оказался тяжеленным, и менять носильщиков приходилось через каждый час.
Но каком-то привале Серёга выяснил, что пленного зовут Зольмай. Они не говорили часто, ибо оба устали от ходьбы, но Зольмай всякий раз выказывал неизменную готовность, как только Серёга подсаживался к нему. Серёге было немного неловко, ибо он понимал, что парень устал больше него, и разговаривает с ним лишь из страха вызвать неудовольствие. По наказу Шульгина он еще раз прошел по всем пунктам допроса и аккуратно записал в блокнот ответы. Парень рассказывал охотно и не скупился на детали. Он сыпал именами и названиями мест, но большая часть из них была в Пакистане. Серёгу это не очень интересовало, но он записывал и это, не жалея бумаги в маленьком блокноте.
- Ну, что там твой «спасенец» живопишет? – Поинтересовался Шульгин. – Смотрю, очень говорлив парнишка! Лапшу не вешает?
- Куда там, «лапшу»… Его первый раз на «вазифу» взяли, а Вы его в Штирлицы. Этот самый, с черной бородой и взял! Его звали… - Серёга листнул блокнот. – …Фарук. По его словам, «дух» бывалый, все несколько лет воевал.
- Ну, видишь? До чего не повезло мужику! – Даже с некоторым сожалением в голосе покачал головой Шульгин. – И что он нам в плен не попался?
- Думаете, стал бы служить, как эти?
- А что, и стал бы! Разъяснить ему про Революцию, про Апрельскую, а? Между прочим, вот этот, про которого я тебе рассказывал, в прошлой жизни был не лапоть! Командиром отделения, по-нашему. Ты думаешь, чего это его на дорогу понесло с ППШ в руках? А потому, что все его отделение разметали «вертушки» за день до того! У него слегка «крыша поехала», и он из своего ППШ несчастного пообрубал первой БМП-шке в колонне все наружные приборы, пока обалдевший экипаж соображал, что это на дорогу выскочило. Они его из чистого любопытсва не «забили», хотелось им поглядеть, что же это за чудо такое!
- А как он в бригаду попал? К нам разве не отбирают особо как-то? Ведь «командос» все-таки!
- Ага, вот его особо и отобрали! Его сдали в ХАД, как положено… через денек, а те его через несколько месяцев на призывной пункт отправили, у тех план по призыву горел. Неисповедимы пути… Апрельской Революции…
Зольмая меняли только из передней упряжи в заднюю и наоборот, что бы разнообразить нагрузки на плечи. Вопросов он Серёге опасливо не задавал, хотя Серёга был если не дружелюбен, то и не враждебен. Солдаты Зольмая просто не замечали, даже особо никто не конвоировал, лишь Салим время от времени оглядывался в его сторону. Одетые прямо на босу ногу галоши от ходьбы по камням разболтались настолько, что правый постоянно слетал с ноги, и раз даже пришлось посылать Зольмая на несколько сот метров назад, что бы он подобрал в очередной раз слетевшую обувь.
- Объясни мне, Серёга, раз ты страновед у меня, - вполне серьезно спросил Серёгу Шульгин, когда парень вернулся со своими галошами к ожидавшей его группе, – почему это человек даже не пытается от нас сбежать? И Салим точно знает, что не попытается, иначе не отпустил бы его одного за этими идиотскими галошами! Что это у них за философия? Это что-то исламское или что?
Серёга задумался на минуту.
- Не знаю, если честно, товарищ капитан… Вообще-то, это, наверное, фатализм…
- Фатализм? В каком смысле?
- Ну, в том, что если суждено быть повешенным…
- Надо же! – Искренне удивился Шульгин. – А я думал, это только у нас, у русских…
- Да и куда ему бежать-то?
- Как куда? Да на все двадцать четыре стороны!
- После того, что он тут видел, он нас монстрами всех считает. Наверное, думает, мы за ним погонимся до самого Пакистана.
Шульгин выдержал длинную паузу.
- Серёга! – Наконец, сказал он с расстановкой. – Я этих людей НЕ ПОНИМАЮ! Я их не понимаю… Говорят, немцы в Россию полезли тоже потому, что не понимали. И кончили в сорок пятом в Берлине, так и не поняв! Но их хотя бы не упрекнешь, что они не решились идти до конца. Уж у них-то тотальности было даже с избытком. Не стоило им с нами связываться. Вот чего они не поняли!
Серёга вдруг усмехнулся, вспомнив что-то.
- А Вы знаете, этот Зольмай что мне рассказал! Какой-то грамотей им в кишлаке говорил, что именно «шурави» напали на Германию! Иначе как бы мы в Берлине войну закончили, а не они в Москве?
- А что, логично. Кто в Россию ни лез, кончал плохо… Кстати, и в Афган тоже…
Высоко в небе кучерявились белые облака. Бывший душман заунывно мычал свою нескончаемую песню. Серёга с Шульгиным смотрели в небо, думая каждый о своем…
- Радист!!! – Внезапно заорал Шульгин. – Где он? Давай сюда «Ромашку»! Живо! - Здесь и Серёга услышал где-то вдали гулкое буханье вертолетных лопастей. – Частоты! Запускай!
Радист лихорадочно крутил настройки, пока радиостанция мучительно медленно зажигала один за другим свои бледные огоньки. Шульгин достал из бокового кармана брюк свернутую в несколько раз бумажку.
- Какое сегодня? – Он глянул на часы. – Где, где, где… вот! Серёга, набивай: один, четыре, восемь, и шесть в этом маленьком окошечке! Стой! – Он сверился с таблицей. – Давай, не жди!
Серёга поймал глазами взгляд Зольмая…

***
- Налей еще кофе, приятель! – Джеф Джасо расправил затекшую спину. – Черного!
Перед ним перемигивались десятки красных огоньков на приборной панели. Пока помощник наливал из кофеварки кофе, Джеф поднялся из кресла и прошелся по тесной кабинке. – Какая там погода снаружи?
- Да та же, что и вчера, сэр. Жарко. В этих местах не бывает другой в августе.
Джеф подставил руку под холодный ветерок кондиционера. Из динамика донеслось вперемежку с треском помех:
- …на подходе… «Керамика», давай целеуказание… эти дымы крестом не ваши? Сто полсотни пятый…
Через плечо он бросил взгляд на дисплей сканера.
- Это русские, сэр? – Спросил помощник.
- Дружище, пора бы в конце первого месяца отличать русский от фарси. – Джеф подставил под кондиционер чашку с кофе. – Кстати, проверь, ушло ли оповещение по сигналу… - Джеф посмотрел в журнал. - … одиннадцать сорок девять? Ну-ка! – И он заглянул через плечо помощнику.
- Одиннадцать сорок… - Провел по журналу пальцем помощник. - «11.49... Штурмовая авиация, предположительно два звена Су-25 вылетела на поддержку колонны «Дельта Ромео»… Птичка, сэр! Они уже подтвердили получение.
Джеф кивнул и пригубил кофе.
- У кого сегодня День Рождения? Я видел в кафетерии бумажку на стене, кто-то будет сегодня что-то праздновать?
- Э-э… Я не знаю точно, сэр… Кажется, у Нельсона родилась дочка.
-Нашел, что праздновать! Да если бы у меня родилась хотя бы одна дочь, я бы не вечеринку заказал, а поминки…
Он немного отстранился от прохладного струи кондиционера.
«… вертушки в воздухе!» - Раздался в динамиках голос. – «… слева от вас по курсу красная ракета! Наблюдаете?»
Джеф быстро подошел к дисплею.
- Что-то новенькое! Частота… Сто сорок восемь и шесть. - Он ткнул кнопку на панели и удостоверился, что зеленый огонек магнитофона загорелся. – Послушаем!
« …вертушки! Все, кто слышит, поглядите влево! Кто видит красную ракету, отзовитесь!» - Продолжал взывать голос.
- Кого-то, кажется припекло! – Проговорил Джасо и поставил кофе на столик. Он быстро набрал три цифры на телефоне. – Это Джасо! Частота сто сорок восемь и шесть, запеленгуйте источник, срочно! Да, на русском.
Он положил трубку и тут же набрал три других цифры.
- Пожалуйста, в тринадцатую два… - Он вопросительно глянул на помощника. – Нет, три сэндвича с рыбой. Да, на счет Джасо.
Он положил трубку.
Через несколько минут в окошко передали три обернутых в горячую фольгу сэндвича.
- Почему они вызывают на частоте авианаводчиков? – Проговорил Джасо негромко. – А где их основная радиостанция?
На экране компьютера с легким электронным звонком появилось сообщение о координатах.
- Отлично, дружище! Садись и пиши. – Джасо облизал губы, готовясь диктовать. Помощник быстро занял свое место за столиком. – Источник, предположительно рейдовая группа советского «спецназа», запеленгован сегодня в 1344 при попытке установить на русском языке связь с авиацией на частоте, зарезервированной для целеуказания авиации наземными авианаводчиками. Предполагаю, вышла из строя основная радиостанция, и группа пыталась установить контакт с пролетающими самолетами... или вертолетами. Координаты источника на момент пеленгации экс-кью 3423 7769. Перехваченная часть передачи длилась… - Джасо глянул на счетчик магнитофона. – …одну минуту двенадцать секунд, после чего источник передачу прекратил. Контакта с вызываемой единицей авиации источник не установил. Прилагаю отдельным сообщением примерный перевод несостоявшегося контакта. - Помощник с потрясающей скоростью превращал слова Джасо в текст на экране компьютера. – Зашли это все в аналитический отдел с пометкой «срочно» и «для принятия немедленного решения». И поставь вместо подписи мой код допуска.

В полумраке отдела аналитиков вспыхнул экран компьютера и одновременно выдал короткую трель зуммер. Дежурный аналитик Трейс, подкатился к столу могучим толчком кресла на колесиках из противоположного угла, где он до того листал справочник по пакистанскому Военно-Морскому Флоту. Трейс вчитался в сообщение на дисплее и слегка потер ладонью небритый подбородок. Он что-то мыкнул невразумительно про себя, снова оттолкнулся от стола и подъехал, все так же не вставая со стула, к полке со справочниками. Достав с полки один из них, он бегло проглядел оглавление через нижние секции бифокальных очков, для чего ему пришлось высоко задрать нос. Он снова мыкнул, подъехал к столу с компьютером и ткнул пальцем в клавишу. Из принтера рядом немедленно поползла распечатка.
- Кевин! – Спросил Трейс в трубку после того, как он набрал несколько цифр на аппарате. – Я тебе сейчас пришлю файл с записью на русском языке. Да, радио… Нет, качество не очень… Ну, что ты хочешь? Это же перехват. Ты сделай точный перевод и зашли его мне обратно в виде текста. Да, вот уже посылаю. Я знаю, что у вас ночь… Я знаю… Старик, не горячись, у нас тут градусов хватает. Буду должен... Спасибо.
Трейс положил трубку и тут же набрал другой номер. В это раз на другом конце довольно долго не брали.
- Дональд? Это Трейс… У нас тут интересная информация, как раз про то, что ты тогда спрашивал… Будь добр, приглуши там музыку … Да, так лучше… - Трейс прокашлялся. - Похоже, в зоне твоих подопечных заблудилась группка советских «спецназовцев»… Что? А они на связь вышли на русском языке, вот почему… Кажется, у них проблемы с дальней связью, и они пытались вызвать какой-то случайный борт, пролетавший мимо. Да по этой, как ее, ну, маленькой рации для целеуказания. Нет, в этом районе у них ничего крупного уже несколько месяцев не было, это, я полагаю, именно советская рейдовая группа с проблемами по связи. Что? Минуту… - Он пролистал справочник у себя на коленях. – По сводным данным на… - Он заглянул в заголовок. - … два месяца назад, обычно в такого рода рейды у них снаряжают от десяти до тридцати человек… Да, одно-три отделения и пара-тройка приданных солдат или уоррент-офицеров для чего-нибудь специального. Поскольку у них возникли проблемы со связью, я думаю, это маленькая группа, максимум два отделения или до двадцати человек. А скорее всего, даже десять. Если бы их было больше, у них нашлась бы еще одна радиостанция. Они довольно далеко от ближайших районов базирования, поэтому я не думаю, что у них могли быть какие-то особые задачи, кроме разведывательного патрулирования… Ну, если бы им попалась задачка по зубам, они, конечно, могли бы и и порезвиться… - После этого Трейс довольно долго слушал. – Фарук? – Переспросил он. – Не думаю… Да, он направлялся в эти места, но еще слишком рано связывать его молчание с ними. Да, при благоприятном стечении обстоятельств и опытном начальнике группы Фарук был бы им по зубам… Подождем еще денек, что сообщат из этого… Ну, куда там они шли… Да… Но ты же знаешь, как они относятся к инструкциям…
У стола с компьютером снова коротко тренькнул зуммер, и Трейс посмотрел на экран.
- Вот, кстати, перевод от Кевина пришел… Хм…Да, нет, ничего особенного. Этот парень выдал в эфир минимум… Кроме самого факта выхода в эфир и своих координат… - Снова установилась долгая пауза. Трейс наклонился и достал из ящика стола коробку с конфетами. Он сунул в рот леденец и принялся сосредоточенно сосать, время от времени лишь кивая и мыча в трубку. – Я думаю, самое время проверить в действии твою схему, Дональд. Ты давно хотел узнать, как быстро они реализуют данные, которые ты им поставляешь… Маршрут их я тебе сейчас примерно вычислю, вот и дай им задание… Что? Ну, я понимаю, не прикажи, так посоветуй… Посоветуй… Они хоть раз не послушали твоего совета?

Серёга с чувством, близким к отчаянию следил за удаляющимися вертолетами. Возвращение в комфорт и безопасность были так близко, что он уже физически ощутил струи горячей воды на лице… Вертолеты шли уверенно и неторопливо, не сворачивая ни на градус со своего курса, и так же неумолимо, ясно видимые в чистом прозрачном воздухе, они протарахтели к горизонту. Серёга проводил их взглядом, пока они не превратились в малоразличимые черные точки на темно-синем небе. По побелевшим на тангенте радиостанции пальцам Шульгина Серёга понял, какие чувства испытывал в эти мгновения и он.
- Вот, бля… - Ровным голосом произнес Шульгин. – И проорали на весь мир, где мы, и что мы, и не докричались, до кого следовало.
- Может, и эта радиостанция не работает, товарищ капитан? – Предположил Серёга.
- Они просто не слушали эту частоту. – Шульгин опустил голову. – Они ее не слушают, пока не работают на кого-нибудь…
Шульгин посмотрел на часы, а затем медленно и тщательно оглянулся по сторонам. Затем он глянул безо всякого выражения на Серёгу и долго смотрел ему в лицо, мыслями явно где-то далеко...
- Я помню, на учениях в Белорусском округе за такой вот выход в эфир снимали с маршрута… И ставили «двойку»… Ну, ладно, потопали дальше…
- А почему не выйти на аварийной частоте? Ее-то должны слушать!
- Должны, да не те, кому надо.
Серёгин взгляд упал случайно на Зольмая, и на его раскрасневшееся лицо. Он явно отходил от порядочного испуга.
- Клиент твой, предположил опять, что мы его сейчас снова кончать будем. – Усмехнулся Шульгин. – Проверь, ему снова штаны поменять не надо?
- Посмотрел бы я на себя в его положении… - Пробормотал Серёга. – Он знает, что жив, пока нужен.
С помощью Шульгина Серёга взгромоздил на себя свой рюкзак и надел на шею ремень автомата. Оттянув слегка затвор, Серёга машинально проверил, дослан ли патрон в патронник, и подвигал плечами, распределяя по ним вес мешка:
- Мы уже не три дня лошади, а все пять…
- Скажи спасибо, не все двадцать пять.
- Рано еще благодарить, может, все двадцать пять и проходим…
- Да ты боле не оптимист исторический, или как, Серёга?
- Я оптимист стратегический, а в тактическом плане, я скорее реалист, товарищ капитан…
Они снова пошли, примериваясь к темпу, задаваемому носилками с раненым. Идти было явно легче, так как шли они теперь гораздо медленнее, чем день назад, но Шульгина именно этот темп совершенно очевидно тяготил. На каждом привале, которые приходилось делать через сорок минут, он подолгу водил по горизонту биноклем. После очередной остановки вся группа, повинуясь команде Шульгина, круто изменила курс и двинула под девяносто градусов к из прежнему направлению. Они прошли почти два часа прежде, чем Серёга решился спросить, в чем дело:
- Товарищ капитан, я думаю…
- Твое дело идти, Серёга, а не думать… - Был ответ. – Позови Салима.
Салим присел к Шульгину в классической индейской позе, на одно колено, уставив автомат перед собой стволом вверх.
- Салим! – Сказал Шульгин, разложив на коленях карту. – Сейчас назначишь себе заместителей по цепочке, кто после тебя, кто после того, кто после тебя и так до самого последнего, кто будет командовать самим собой. Понял? – Выслушав перевод, Салим после недолгой паузы согласно кивнул. – Твоего первого и второго замов на следующем привале проинструктируешь, как добираться до базы в случае, если нас разметает в стороны, и назначишь им их группы для командования. Минимальная группа должна быть три человека. «Ромашку» для связи с авиацией отдать тем, у кого окажется раненый. В случае разделения всем идти строго на север от места разделения, обходя населенные пункты вот до этой линии, после этого поворачивать на Гардез или идти к трассе и ловить попутки.
Затем Шульгин собрал назначенных Салимом старших групп и показал им на карте точку назначения.
- Здесь всех безопасно встретят. Предупрежденные о том, что мы можем появиться.
Серёга смерил по карте взглядом расстояние. Выходило километров пятьдесят, не больше.
- Ты! - Шульгин указал Серёге в грудь, когда афганцы разошлись, - Будешь держаться меня во что бы то ни стало! Ясно?
- Что-то мне не нравятся ваши предчувствия, товарищ капитан…
Шульгин развернул карту и, оглянувшись по сторонам, показал Серёге, куда полагалось идти им. Это место было в стороне от общего километров на десять.
- Товарищ капитан, если у меня не будет карты, как я найду все эти дороги и высоты?
- Применишь свои следопытские навыки. Идти надо на север, до дороги Гардез-Хост. Затем вдоль нее повернуть налево, на запад. Дорогу узнаешь легко, она единственная асфальтовая дорога в этих местах. Ну, ладно… - Шульгин сложил карту и сунул ее в боковой карман брюк. Затем он глянул на небо и добавил, - спать пора…


- И ты, значит, решил вот так сходить к себе в кишлак? – Серёга с Зольмаем лежат, замотавшись в одеяла на голых, стремительно остывающих камнях. – И не побоялся?
- Там, в лагере Фарук считался заколдованным. За много лет его ни разу даже не царапнуло.
Они лежат молча, думая каждый о своем.
- А этот ваш лагерь, где ты жил, далеко от Парачинара? – Как будто вспомнив о чем-то, спросил Серёга.
- От города по дороге на Кветту, мимо южного базара… Километров двадцать…
- И часто такие караваны отправляются через границу?
- Я не знаю точно. Я слышал, что многие ходили в Афганистан из нашего лагеря и возвращались благополучно.
- И что, всякий раз возили оружие и патроны?
- Не-ет! – Покачал головой Зольмай. – Обычно всякое домашнее барахло. Ведь они ходят так каждый год много лет подряд, только последнее время не каждый год, боятся русской авиации... – Зольмай осекся и покосился в темноте на Серёгу.
- А что ее бояться, она не стреляет, по кому попало! – Сказал Серёга, но Зольмай промолчал. Они смотрели на необыкновенно звездное небо, и Серёга даже на время забыл про Зольмая, пока тот не заворочался в своем одеяле. Неподалеку в темноте вспыхнула красноватым светом зажатая в кулаке сигарета часового.
- Ну, и что обычно возят?
- Палатки, еду, посуду.
- Что-нибудь для торговли?
- Нет, это через Хайбер, по большой дороге. Хороший товар не довезешь на верблюдах. Ему дорога и грузовик нужен.
- А не хороший товар?
- Вот его и возят на ишаках.
- Гашиш?
- И его тоже. – Нимало не смутясь ответил Зольмай, очевидно, не считая нужным скрывать. – Это всегда хорошо продавать.
Серёга немного помолчал.
- Куда чаще возят?
- Да всегда в Кабул. Нет, иногда, говорили, и в Герат, а оттуда в Иран, там тоже торговля хорошо идет.
- А ты сам-то курил?
- Конечно. – Обыденно ответил Зольмай. – Его все мальчишки в лагере курят.
- И как сейчас, не тянет? Ты, наверное, втянулся уже по уши.
- А я взял у солдата сегодня, у Ибрагима. Он одолжил крупинку…
Серёга даже закашлялся от неожиданности. Его удивило не то, что у солдата Ибрагима оказался гашиш, он знал, что солдатам выдают его в качестве одного из предметов довольствия. В первый же день среди людей, готовых накануне зарезать его, как барана безо всяких душевных переживаний он просил гашиш и получил его. «Я их не понимаю!» – Вспомнил он слова Шульгина…
- А в Афганистане ты где жил?
- Пули-Чуби, недалеко от Газни.
- А в Пакистане как оказался?
- Два года назад солдаты пришли и мы бежали, вместе с дядей Рухолой.
- Какие солдаты?
- Бабрака! – Слегка смутившись, ответил Зольмай. – Там и ваши были тоже, говорят, но я не видел.
- Наши?
- Русские.
- А почему они пришли?
Зольмай немного помолчал.
- Я не знаю. Довольно долго их не было, только от нас в Кабул ходили моджахеды, и всегда возвращались, хотя и не все. А один раз они вернулись так быстро, что все поняли, что солдаты уже очень близко.
- А зачем было бежать-то? Что, солдаты что-то плохое делали?
- Они сначала по кишлаку из пушек стреляли. А когда пришли, они забрали бы всех в армию.
Серёга вздохнул и снова уставился в небо. Звезд было необычайно много, но за несколько месяцев Серёга привык к невероятно яркому звездному небу Афгана. Еще в первую ночь в Панджшере он был совершенно потрясен распластавшимся через весь небосклон Млечным Путем, истинный смысл названия которого только теперь стал ему понятен. Серёга легко и без напряжения обнаружил на небе Полярную Звезду, несколько знакомых созвездий и планет. Ночной ветер холодил лицо, и невозможно было представить, что только этим днем было так жарко, и солнце сушило воздух, который в свою очередь иссушал бронхи до кровавого кашля. По небу чиркнул метеор, и словно связанно с ним откуда-то издалека донесся раскат грома. Справа поднялась неслышно тень Шульгина…
- Серёга! - Громким шепотом спросил Шульгин.- Откуда это?
Серёга покрутил головой и махнул рукой в сторону, откуда ему показалось шел звук. Шульгин послушал еще немного и снова отвалился на спину.
Серёга прислушался к своим ощущениям. Спина ныла от дневного напряжения, а плечи немного жгло в тех местах, где их натерли лямки вещмешка. Ступни ног горели даже через час после того, как Шульгин разрешил Серёге расшнуровать ботинки и дать ногам подышать… Серёга привык к нескончаемым неприятным ощущениям, которые приходилось беспрестанно преодолевать. Страх отступал на второй, третий и более далекие планы, и гнездился уже так далеко, что Серёга почти перестал его чувствовать. На самом видном месте его шкалы страданий, причиняемых Афганом была усталость. Пройдя через несколько бурных операций без единой царапины, Серёга был уже почти убежден, что бессмертен. Но усталость, физическое изнеможение, следовавшее за ним постоянно весьма изменили Серёгино представление о собственных возможностях. На одной из первых операций он был поражен степенью, до какой переоценивал свои силы. Серёга выдохся так быстро и так основательно, что не мог подняться с земли под тяжестью своего мешка. Однако несколько месяцев Панджшера закалили Серёгино сердце и приучили его к постоянной нехватке кислорода. Скоро он уже мог поспевать за Шульгиным и не задерживать группы. Боль в ушах от разреженного воздуха гор не беспокоила его так часто. Постоянно обожженное солнцем лицо уже не причиняло больших неудобств, и Серёга начал понимать, что пределы его возможностей еще ему неведомы. Лента предстоящей жизни вновь стала длинной и изобиловала вехами…

Несколько раз за ночь Серёга просыпался от холода, от того, что ноги в расшнурованных ботинках мерзли и застывало на холодном ветру лицо. С рассветом Серёга почти с облегчением проснулся, и лежал, не раскрывая глаза, прислушиваясь к звукам утра. Под утро на часах стоял солдат с его бесконечной заунывной песней. Зольмай спал, подложив под голову связанные на кистях руки. Когда все стали постепенно просыпаться, солдат ткнул его прикладом, не вставая, и бросил:
- Чаю давай!
Ему развязали руки, и Зольмай, соорудив из камней подобие мангала, кипятил на брикетах сухого спирта воду в черном закопченном чайнике. Серёга следил, как он, сопя носом от старания, пытался развести огонь. Шульгин осматривал горизонт в бинокль. Он делал это тщательно, подолгу задерживаясь на каких-то одному ему видимых точках.
- Как там раненый? – Спросил он Салима, не отрываясь от бинокля.
Раненый был плох. Шульгин сам осмотрел его раны и сказал негромко стоявшему рядом Салиму:
- Если что случится, его надо будет оставить. - Салим вопросительно глянул на Шульгина, и тот подтверждающе кивнул головой.
Они тронулись в путь, медленно передвигаясь от отдыха к отдыху. Зольмай тащил по два мешка сразу, а раненого несли двое солдат. Шульгин ввел рационирование воды.
- День прошел, и наши шансы растут… - Пробормотал он, как бы раздумывая.
- Что, товарищ капитан?
- Или у них реакция ни к черту, или нам повезло, Серёга, и нас никто не слышал.
- Вы о чем?
Шульгин снова припал к биноклю.
- При хорошем раскладе мы с тобой вдвоем могли бы быть у своих уже через день и ночь. Но ты только представь, Серёга, как мы с тобой являемся в бригаду и говорим: «А Салим с командой не появлялся?»
- Товарищ капитан, а нас никто не ищет?
- Может и ищут, да не те, кто нужно… И не там.
- А где?
- А прямо на север от того места, где мы на связь пытались выйти. Если бы я запеленговал нас в этот момент, я бы легко вычислил, куда мы двинем: к ближайшей базе. А она в Гардезе. А это прямо на север. Вот и черти на карте коридор километров пятнадцать шириной и устраивай несколько засад. Патрулек-другой пусти по коридору. Дозоров парочку… Очень легко нас из охотников превратить в дичь.
- Вы про «духов»?
- Про них…
- А что, у них пеленгаторы есть?
- А им не нужны никакие пеленгаторы. Есть они у других, а им нужна лишь информация, и реализовать ее уже дело техники.
- Да станут они возиться! Что им нечем больше заняться, что ли?
- Серёга, мы завалили мужика, который у них был легендой. Такие вещи не остаются без последствий. Патроны и мины, что они везли? Да им на это наплевать, этого добра у них жопой ешь… А Фарук, которого ты убил – это что-то вроде знамени! У нас за утерю знамени часть подлежит расформированию, а командир идет под трибунал! Чего-чего, а мотив погоняться за нами у них есть. - Шульгин спрятал спичку а карман. – И если они решат навалиться на нас всерьез, Серёга, молись всему Центральному Комитету в главе с Политбюро и лично…, ибо ничто нас тогда не спасет, кроме длинных ног.
***
Без воды Серёга начал быстро выдыхаться. Сначала пересохли губы, и стало трудно говорить. В бронхах и до этого было постоянное ощущение наждака, а теперь стало совсем невмоготу. Носатый солдат, наконец, прекратил свою заунывную песню. Идти стало труднее, каждый вдох отдавался резью в легких, и слюны скоро стало недостаточно для языка. Тушенка не лезла в сухое горло, а загнанная в желудок настойчиво требовала влаги.
Серёга уже не смотрел по сторонам. Он лишь, как зачарованный кролик, следил за мелькавшими перед ним каблуками Шульгина. Последний ручей, попавшийся им позавчера казался сказочным водопадом.
Под ремешком часов у Серёги образовалось сильное раздражение на коже. То же было и в тех местах на ногах, где гетры ботинок схватывали щиколотки. Жжение на ключицах уже стало привычным, но эти новые напасти привели Серёгу в ярость. Вдобавок, на очередном привале, разглядывая швы рубахи, он обнаружил вшей.
- Это даже поздно! – Прокомментировал Шульгин. – Обычно они через пару ночей на земле появляются, а ты сколько уже?..
***
Щелкнула по камню пуля и вся цепочка солдат впереди мгновенно исчезла из виду. Долетел звук выстрела. Серёга покрутил головой, пытаясь определить, откуда стреляли.
- Серёга! – Крикнул Шульгин, и в этот момент шквал пуль защелкал вокруг.
Серёга попытался приподняться и перебраться в укрытое место, но ядовитые «с-с-с» близко пролетающих пуль прижали его к камням. Никто из группы еще не ответил, все были заняты поиском ямок и щелей. Стреляли откуда-то издалека, ибо хлопки выстрелов звучали приглушенно и несерьезно и как бы вразнобой со злобным шипением пуль. Серёга сбросил с плеч мешок, высоко поднимавшийся над его укрытием и выдававший его. Он сдвинул мешок вперед и прилег за него, сознавая, однако, что ни от каких пуль тот его не укроет. Кто-то сдавленно и коротко вскрикнул.
«Кого-то достало!» - Подумал Серёга, и только сейчас липкая волна страха пронзила его. Он перевернулся на спину, ощупал подсумки и проверил, сколько гранат было на поясе. Достав одну, он аккуратно разогнул усики кольца и уложил гранату на землю рядом. В мешке были еще патроны, в насыпку, в пластиковом пакете, и на поясе, в широком подсумке три снаряженных магазина. Серёга прощупал мешок, нащупывая патроны, и их тяжесть придала ему уверенности. Близко хлопнул выстрел – кто-то из своих первый раз ответил огнем, и у Серёги сразу полегчало на сердце. Стреляли сбоку, метров с пятисот, и группа оказалась расположена весьма выгодно, всеми стволами в сторону противника. Послышался голос Салима, отдающий команды, и тут же несколько автоматов затарахтели вдоль тропы. Метрах в пятидесяти за спиной грохнул взрыв, и волна каменной крошки накрыла Серёгу. Стрельба из группы на мгновение смолкла, но тут же возобновилась с удвоенной силой, но Салим что-то крикнул, и огонь стал реже.
Серёга удивился своему самообладанию. Лента жизни с грохотом свернулась до размеров видимой части тропы. Серёга не паниковал, и с гордостью отметил, что страх не сделал его слабее. Мелькнула мысль, что он слишком устал, что бы бояться...
Салим скомандовал прекратить огонь.
- Серёга! – Громко крикнул Шульгин. – Скажи, что бы Салим всех гнал вперед, безо всякой стрельбы!
Но Салим уже и сам, вероятно, сообразил, что «духов» не видно, и стрелять на звук пустая трата боеприпасов. Серёга приподнялся на руках, глянул вперед и побежал, пригибаясь… Впереди уже виделись несколько спин с рюкзаками, прыгавшими, словно мячики среди острых валунов. Оглушительный взрыв раздался прямо перед ним в двадцати шагах, и Серёга нырнул ничком. Рюкзак налетел сзади на голову и прижал ее книзу. В ушах шумело от удара, и когда Серёга мотнул головой, чтобы сбросить рюкзак снова на спину приступ тошноты подкатил к горлу. Он попытался приподняться на руках, но руки словно налились чугуном и не слушались усилия воли. Через вату в ушах донесся еще один взрыв, качнувший Серёгу, словно прибойная волна. Далеко впереди показалось лицо Шульгина, который кричал что-то, но Серёга, силясь разобрать по губам, ничего не понял. Небо над головой наливалось краснотой, и тошнота усиливалась… Шульгин ухватил Серёгу за ворот куртки и потащил куда-то вперед. Серёга, спотыкаясь на каждом шагу и едва не выронив автомат. Неслышно взметнулись пара фонтанов пыли, и Серёга с удивлением отметил, что не испытывает по этому поводу никакого страха. Саданула по камню пуля, высеча искру и сизоватое облачко дыма. Шульгин что-то прокричал прямо в лицо, но Серёга опять не понял, а только глупо смотрел Шульгину в рот. Серёга опустил голову и проверил, дослан ли патрон в патронник. Руки дрожали и все еще плохо слушались. Откуда-то снова появился Шульгин и поволок Серёгу, цепко придерживая за рукав. Где-то невдалеке громыхнул еще один взрыв, от которого Серёга отметил лишь облако черного дыма и протянувшуюся от него длинную клубящуюся тень. Вокруг опадали поднятые взрывом камни и щебенка. Падая и снова поднимаясь, они с Шульгиным бежали куда-то среди валунов, и тяжелый куль с патронами в рюкзаке на каждом шагу бил Серёгу по почкам. Остановившись на мгновение, Серёга успел увидеть, как шлепнулся на камни, вскинув руки, небритый солдат. Серёга побежал сам без железных рук Шульгина, ибо Шульгин куда-то внезапно исчез. Придерживаясь примерно того же направления, он пробежал, а точнее прошел широким шагом, падая и подвертывая ноги на качающихся камнях еще несколько сот метров.

В голове шумело, но постепенно отдалялось… Серёга оглянулся. Шульгина нигде не было. Серёга остановился и присел на корточки отдышаться. Медленно проступали и становились более четко слышными частые беспорядочные выстрелы. Взрывов больше не было.
Через несколько минут Серёга остановился. Шульгина не было видно. Серёга поразмышлял несколько минут, надо ли идти за ним назад. Стрельба утихла, и ее отсутствие пугало Серёгу больше, чем сами выстрелы. Дело решилось в чью-то пользу, и Серёга догадывался, что шансов на то, что их группу разогнали было больше. Идти назад, не зная точно, где Шульгин не имело смысла. Серёга качнул автоматом в руках, и его тяжесть несколько успокоила его. Внезапно острый приступ рвоты согнул Серёгу пополам. Отставив автомат, что бы не испачкать, Серёга выблевал весь свой завтрак. Облегчения не наступало. Голова кружилась, и тошнило, но через силу Серёга пошел дальше в том же направлении, не особо задумываясь о том, куда приведет его эта дорога. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль о Шульгине, на не трансформировалась ни во что решительное. Позади хлопнул отдельный выстрел. Серёг прислушался, не взвизгнула ли пуля, но было тихо. Он сбавил шаг и пошел, качаясь и страдая от острой тошноты. Хотелось оглянуться назад, но Серёга боялся тошноты и головокружения…

Он шел долго. Так долго, что потерял счет времени, и вдруг с удивлением обнаружил, что темнеет. Со временем ему полегчало, и он был уже в состоянии осмыслить ситуацию. Он достал из рюкзака за спиной флягу с водой, и, не считаясь с экономией, выпил почти половину. Есть не хотелось. Серёга сел, а затем и лег спиной на свой вещмешок. Где-то вдалеке раздался треск камней, словно какое-то животное пробиралось по камням. Серёга навострил слух, и через какое-то время снова прошелестел звук осыпающихся из-под чьих-то ног камней. Он положил палец на спуск автомата… Уже ближе и совершенно явственно донесся звук шагов, торопливых и неуверенных. Кто-то брякнулся на камни со всего маху. Серёга осторожно покрутил головой, стараясь определить направление, откуда доносился звук. В тяжелой голове все смешалось, и, казалось, звук шел отовсюду. Было уже совсем недалеко, когда боковым зрением Серёга уловил движение… Он навел туда автомат и спокойно, удивляясь своему спокойствию, ждал. Медленно текли секунды… Наконец, из-за длинного бархана показалась тень, и навстречу Серёгиному автоматному стволу вышел, почти выбежал Зольмай.

Первым делом Серёга утер себе нос. На руке осталась розовая полоса крови. Он тупо несколько раз перевел взгляд с нее на Зольмая. Потом, будто сообразив что-то, Серёга поднял автомат и навел его на Зольмая. В глазах парня снова вспыхнул испуг и он быстро поднял руки вверх, показывая Серёге пустые ладони. Серёга молча мутным взглядом смотрел на Зольмая, не говоря ни слова. Рубаха Зольмая, располосованная еще день назад, слегка трепыхалась на ветру, пока они молча глядели друг на друга.
- Не надо! – Вдруг громко сказал Зольмай, и Серёга даже вздрогнул от неожиданности и напряг руку на автомате. – Не стреляй! Я здесь ни при чем!
Серёга опустил ствол к земле, медленно сделал нетвердый шаг назад и сел на камень, не сводя глаз с Зольмая. Он силился сообразить, что делать дальше, но ничего не приходило в голову.
- А ты знаешь, кто при чем? – Непонятно зачем спросил он.
- Нет! Откуда? Я же с вами был последний день!
Наконец, Серёга стащил со спины тяжелый рюкзак, подтянул его за лямки и бросил себе перед ногами.
- Бери! – Сказал он. – Надевай… и пошли…

Серёга и Зольмай прошли вдвоем весь вечер, причем Серёга совершенно не заботился о том, что бы конвоировать Зольмая. Они просто шли вдвоем куда-то на Север, и Зольмай послушно тащил Серёгин мешок, словно ему страшно было остаться одному. Без груза Серёге стало получше, хотя в голове по-прежнему было гулко, соображал он уже значительно четче. Серёга сориентировался по солнцу, и потопал на север, как говорил Шульгин. Он совершенно не представлял себе, сколько надо было пройти до трассы Кабул – Газни, но не думал об этом, а только упрямо шел в раз выбранном направлении. Он не удивился бы, если дорога оказалась бы прямо за ближним холмом, но и не был бы сражен, если бы ему сказали, что идти надо несколько недель. Весь день Серёга размышлял, правильно ли он поступил, не вернувшись к месту засады, что бы найти Шульгина. Нехорошее чувство неисполненного долга понемногу точило его совесть. Кровотечение из носа остановилось, но набухшая носоглотка была полна запекшейся крови и неприятно тяжелила голову. От постоянного дыхания ртом Серёгины бронхи высохли и изнурительно зудели. Воды во фляге осталось немного, и Серёга подумал, что, может быть, стоило вернуться, что бы взять чью-нибудь флягу. Ближе к вечеру он начал думать, где провести ночь. Выбора особого не было, и они вдвоем просто не стали вставать после очередного привала. Серёга отстегнул от своего рюкзака одеяло и завернулся в него, а Зольмаю достал из мешка бушлат без вынутой из него еще в Кабуле ватной подкладки. Есть ему по-прежнему не хотелось, и он даже не подумал о том, что бы дать что-нибудь Зольмаю.
Они полу-лежали на голых камнях, дрожа от холода и думали каждый о своем, не произнося ни слова. Зольмай боялся Серёги, а Серёга был настолько плох, что не хотел разговаривать. Он несколько раз просыпался ночью, и глядел в темноте на то место, где белели шаровары Зольмая. В глубине души Серёга надеялся, что при очередном пробуждении он не увидит их, и его даже подмывало растолкать Зольмая и прогнать его к чертовой матери, но что-то, может быть, лень, а может, нежелание самому тащить рюкзак останавливало его.
Покусывали вши из складок одежды, но не хотелось даже чесаться. Где-то далеко в черно-синем небе прочертил белый след самолет, и через некоторое время донесся шум двигателей. Прямо над Серёгой, в черной выси в теплых креслах сидели люди и жевали свои завтраки, бросая изредка невнимательные взгляды в черные иллюминаторы. Серёга долго смотрел на расплывающийся след, и лента его жизни не простиралась далее завтрашнего утра…

В голове почему-то крутился Шульгинский «козел», сказанное им по адресу советника командира бригады.

Тогда они с Серёгой были на очередной неспешной операции по зачистке каких-то кишлаков, половины из которых даже не было на картах. Батальон растекся среди высоких дувалов и неторопливо обшаривал дом за домом. Изредка доносился отдельный выстрел – отпирали замок в брошенном доме. Шульгин с Серёгой сидели в тени деревьев и молча стучали ложками по доньям банок тушенки. Шульгин первый закончил есть и положил банку рядом. Он тщательно протер ложку и сунул ее в карман вещмешка. Энзебот комбата заварил им всем чаю с толстым слоем сахара, и небольшие прозрачные чашечки, на дне которых читалось французское слово ARCOROC остывали на поставленном на землю подносе. Шульгин сунул в зубы спичку, а Серёга намеревался переброситься несколькими словами с солдатами. Они расслабились под высокой стеной дувала, поплевывая насваром. В каких-то улицах то и дело хлопали выстрелы, но никто не обращал на это внимания. От сытости и тепла Серёгу начало клонить в сон, но завязался неторопливый треп с несколькими солдатами…
В конце кривенькой улицы показались несколько советских солдат в характерных тяжелых бронежилетах. Они, не торопясь, приблизились к ним. Старший лейтенант, начальник этой команды, остановился, положив руку на кобуру пистолета. Не выплевывая изо рта спички, Шульгин молча наблюдал за ними. Серёга и вовсе не заметил, как они выросли перед ними, занятый болтовней с афганцами. Словно тень от тучки набежала на переулок с этими молчаливыми советскими, когда они, не произнося ни слова, не прикуривая, не переговариваясь и не отвлекаясь ни на что, стали по сторонам. Это были люди, пришедшие по делу.
В конце улицы показался советник командира бригады. Он торопился, явно нагоняя этого лейтенанта, по какому-то у него с ним общему делу. Зашипела на боку у старшего лейтенанта рация, он прислушался, но вызывали не его. Советник командира приблизился к ним, шумно дыша от быстрой ходьбы. Шульгин молча поднялся и козырнул без особого рвения. Серёга вскочил и отдал честь по всем правилам.
- Шульгин! – Обратился советник командира к Шульгину, как бы собираясь с мыслями и не зная с чего начать.
- Я, товарищ полковник! – Громко ответил Шульгин, но в фигуре его по-прежнему не было молодцеватого рвения.
Советник командира и в самом деле не знал, с чего начинать. Он стрельнул глазами на старшего лейтенанта, как бы ища его совета, но тот стоял, словно и не было рядом полковника, расставив привольно ноги и с рукой все на той же кобуре пистолета.
- Шульгин! Вот! У старшего лейтенанта Дорохова из Особого Отдела дивизии к тебе несколько вопросов. – Наконец, сказал советник командира.
Шульгин так и не выплюнул спичку. Он перевел взгляд на старшего лейтенанта из Особого Отдела и молча ждал, наклонив, как бы любопытно голову, что тот имел сказать. Старший лейтенант кивнул одному из солдат. Тот подошел к Шульгину и, небрежно отдав честь, сказал:
- Товарищ капитан, пожалуйста, дайте Ваше оружие на минуту? – И протянул руку.
Шульгин медленно побагровел лицом. Автомат висел на его плече. Шульгин не двинул плечом и не сделал никакого движения, которое могло бы означать, что он собирается выполнить просьбу солдата. Он выслушал его и перевел взгляд на лейтенанта. Протянутая рука повисла в воздухе.
- А зачем тебе? – Обращаясь к солдату, но глядя в лицо лейтенанта, негромко и пугающе спокойно произнес он.
Солдат поднял взгляд от Шульгинского автомата и оглянулся на своего начальника, не зная что предпринять. Старший лейтенант тоже на миг замер, решая, что сказать. Он явно не ожидал такого оборота.
- На минуту, товарищ капитан... – Немного даже жалобно протянул солдат, но руку опустил.
Шульгин его совершенно проигнорировал. То есть не то что бы не замечал, и смотрел сквозь него на старшего лейтенанта, как через пустое пространство. Через несколько секунд багровость стала спадать с его лица, и лишь плотно сжатые губы и желваки на щеках выдавали его сдержанное напряжение. Повисла тягостное молчание. Старший лейтенант повернул голову, как если бы воротничок жал ему шею. После нескольких секунд в его взгляде обозначилось решение.
- Вы можете сообщить, где Вы были сегодня между девятью и одиннадцатью утра? – Не обращаясь по званию и без вступления начал старший лейтенант.
Шульгин выдержал долгую паузу. Спичка у него во рту стала слегка короче.
- Исполнял интернациональный долг в районе Ислам-Кала. – Так же без обращения ответил, наконец, Шульгин. – Там же, где и сейчас, кстати говоря…
Он не стал распространять ответ, а выдал лишь необходимый минимум. Старший лейтенант явно оказался в непредвиденной ситуации, когда его по крайней мере явно не боялись. Его строившаяся на испуге стратегия не срабатывала с самого начала. Автомат по-прежнему висел у Шульгина на плече, и небрежно лежавшая на его рукоятке ладонь Шульгина притягивала напряженные взгляды солдат конвоя. Афганцы, моментально почувствовав тягостную паузу в разговоре, подошли с нескольких сторон на почтительное расстояние и молча и недобро прислушивались к разговору на непонятном им русском языке. Старший лейтенант бросил косой взгляд через плечо на своих солдат и на стоявших поодаль афганцев.
- Мы можем отойти куда-нибудь, что бы поговорить без лишних свидетелей? – Неторопливо произнес старший лейтенант. Голос не выдал его, но его окаменевшая спина красноречиво говорила о том, что он боится афганцев, среди которых он не привык находиться.
Шульгин пожевал спичку, и в его взгляде даже мелькнула легкая усмешка пополам со знаменитой Шульгинской сумасшедшинкой.
- Зачем отходить, мы можем просто отослать… «свидетелей»… чуток... – Не разжимая губ со спичкой, проговорил Шульгин, но ни отдал ни команды, ни сделал никакого движения что бы отослать стоявших неподалеку солдат батальона.
Старший лейтенант начал наливаться кровью, и на его лбу заблестели капельки пота.
- Слушай, Шульгин… - Начал старший советник.
- Я, товарищ полковник! – Неожиданно громко рявкнул Шульгин, и Серёга услышал его едва сдерживаемую ярость в этом возгласе. Шульгин по-прежнему не менял позы, и стоял, ослабив в колене ногу и положив ладонь на рукоять автомата. От его громкого возгласа спина лейтенанта невольно дрогнула.
- Там на дороге у кишлака нашли несколько трупов… - Продолжил, наконец, старший советник. – Старики с перерезанным горлом. И еще несколько женщин застреленных.
- Да ну! – Спокойно бросил Шульгин безо всякого почтения в голосе. – То-то я слышал - стреляли сегодня…
- У Особого Отдела есть данные, что в этом месте видели советских в афганской форме…
На Шульгина было страшно смотреть. Серёге показалось, что еще немного, и он сорвется. Лицо Шульгина снова побагровело, а костяшки на ладонях стали внезапно белыми от страшного усилия. Налитыми кровью глазами он тяжело посмотрел на старшего советника. Серёга неожиданно вспотел, когда осознал, в чем их собирается обвинить старший лейтенант. И совершенно неожиданно для себя он тоже почувствовал приступ ярости. Эти люди пришли обвинить его и Шульгина в убийстве. А старший советник, вместо того, что бы подтвердить их невиновность, рассказать, что они все это утро были с батальоном, привел особистов сюда и сам пришел присутствовать при допросе.
- В какой же это форме? – Медленно проговорил Шульгин. – Как у Вас?
Старший советник моргнул. Старший лейтенант склонил голову к рации. Рация беспрестанно шипела… Лейтенант нажал рукой на тангенту на груди и произнес в микрофон:
- «Роза», я - сто второй! Прием.
Рация что-то невразумительно забарахтела и лейтенант, сняв ее с пояса, приблизил ее к уху.
- Где, в каком месте? Прием... – Бросил он в микрофон.
Рация снова зашипела… Старший лейтенант повернулся к своим солдатам.
- Пошли. – Кивнул он им.
Они развернулись и пошли прочь по узкой улочке. Серёга смотрел, как они уходили в глубь улицы и напряжение постепенно покидало его. Старший советник повернулся, что бы идти за ними, но помедлил в нерешительности.
- Ты, Шульгин… - Он старательно подыскивал слова, но вдруг махнул рукой и тоже пошел вдаль по узкому тоннелю улицы.
- Каз-з-ел! – Внезапно громко произнес Шульгин, немного отвернувшись. Старший остановился, не оборачиваясь, но продолжил идти после короткой паузы.

К утру Серёга окончательно замерз. Серёга смотрел как разгорается рассвет и меняются краски на востоке. Когда он не шевелил головой его даже не тошнило, но стоило повернуться, как сразу же волна подкатывала к горлу. Серёга наблюдал за голубеющим небом, и казалось, что если он даже подумает о чем-либо напряженно тошнота снова вступит в голову. Свернувшись в клубок сопел Зольмай, и Серёга удивлялся его неприхотливости. Он подумал немного и решил, что это даже не неприхотливось, а какая-то сверхчеловеческая приспособляемость к обстоятельствам. Представив себя на его месте, Серёга пришел к убеждению, что он не смог бы вот так прилепиться к тем, кто только вчера собирались зарезать его, словно курицу. Зольмай же шел с ними целый день, не выказав при этом вполне объяснимой в его ситуации враждебности (Серёга был уверен, что разглядел бы ее даже за маской человека, находящегося в плену). Зольмай заваривал чай и разносил его солдатам, и в его работе не было сдерживаемой ненависти человека, которого просто заставили. Он искренне желал угодить взрослым мужчинам, с некоторыми из которых у него даже завязалось нечто, вроде осторожной дружбы. Серёга подумал, что может надо встать и тихонько уйти, но что-то, кроме его тяжкого самочувствия останавливало его.
Есть по прежнему не было никакого желания. Он понимал, что поесть надо, ибо скоро к последствиям контузии добавятся еще и нехватка сил от голода, но самого ощущения голода не было. Серёга тряхнул флягой. Воды оставалось немного, не более трети. Если не попадется вода в пути, скоро появится жажда. Пока утрений холод смягчал долгое отсутствие воды в пустом желудке, но солнце вставало и скоро станет жарко.
Серёга медленно приподнялся и сел. В глазах немного поплыло, но в целом он сохранил фокус. Зольмай, словно бы чутко уловив его движение, проснулся. Он как будто был в постоянной настороженности от того, что боялся потерять Серёгу. Зольмай глянул кругом и остановил взгляд на Серёгином лице. В глазах его отразилось что-то, что заставило Серёгу испугаться.
- Что смотришь? – Стараясь не двигать головой, спросил он Зольмая.
Зольмай только провел пальцем у себя под глазами, и Серёга понял, что выглядит плохо. Достаточно плохо, чтобы это было очевидно даже для молодого мальчишки.
«Если не дойду до чего-нибудь сегодня – кранты!» - Подумал Серёга. – «Воды нет, жрать не могу, загнусь от контузии...» - Лента жизни не простиралась далее горизонта. – «И это, если до того не напорюсь на «духов»...»
Громадным усилием воли он заставил себя подняться на ноги.
«Где здесь север?» - Подумал он. Серёга подставил лицо солнцу, которое в этот ранний час еще приятно грело кожу, а не жгло беспощадно, немного постоял, повернулся налево, поправил на плече автомат и нетвердыми шагами направился к изломаному горизонту. За его спиной, не дожидаясь просьб или приказаний, Зольмай закинул за спину Серёгин рюкзак и пошел за ним.

***
Они шли по безжизненному как на Луне плато к острым зубцам на горизонте, за которым, как помнил Серёга где-то должна была быть автотрасса. Он попытался вспомнить, как назывался кишлак, у которого Шульгин назначил им сбор в случае разделения.
- Джизак, не Джизак... – Пробормотал он себе под нос.
- Что? – Переспросил сзади Зольмай.
- Ничего... – Вяло ответил Серёга. – Топай...
Они продолжили свой поход со все удлинняющимися привалами, ибо Серёге было с каждым разом все сложнее вставать на ноги. В последний раз он даже унизился до того, чтобы принять протянутую руку Зольмая. Солнце уже припекало. На горизонте показались какие-то дымы, и Серёга сменил направление, с тем, чтобы обойти кишлак. Около двух часов дня вдали показалась большая отара овец. Серёга пытался увидеть пастухов, но отара словно была предоставлена сама себе. Глаза слезились и мешали сфокусировать зрение.
Они дошли до небольшой долины среди средней высоты холмов, и уже почти не таясь, ибо Серёге было уже все равно, они пошли по пыльной тропе. Метров через триста, когда они перевалили через небольшой подъем их взору неожиданно предстал желтое в свете солнца безжизненное скопление уродливых глиняных афганских хижин. С вершины холма Серёга с некоторым недоверием собственному зрению рассматривал покрытые землей крыши, покосившиеся дувалы. Ему вспомнилось наставление Шульгина обходить кишлаки, но этот обходить было уже поздно, они практически оказались уже в нем. Кроме того, Серёге сразу же пришла в голову мысль о том, что он смог бы набрать воды в каком-нибудь колодце. Над кишлаком не было ни дымов, ни пыли, и никакого движения на видимых сверху улицах.
Машинально Серёга положил руку на рукоять автомата. Он помнил, что в патроннике должен был быть патрон, но не смог заставить себя наклонить голову, чтобы проверить.
Словно робот, качнувшись, он двинулся вперед, и за ним, как привязанный, с его вещмешком на спине пошел Зольмай. Серёга вошел в узкую грязную улочку с высокими дувалами, от которых осталасть от неба только тонкая полоска вверху.
- Где здесь вода? – Он обернулся, чтобы спросить Зольмая, но не увидел его. Сердце Серёги сжалось и часто забилось.
«Если он куда-то побежал - к своим... То я прибыл.» - Обреченно подумал Серёга. – «Надо выбираться. Но сначала набрать воды.» Он убыстрил шаг, насколько позволяла шумящая голова. Улица долго не кончалась, но вдали, в ее тенистой глуби, наконец, показалось нечто, похожее на площадь. Улица раздвоилась, и в одном из ее колен Серёга увидел колодец.
Он подошел к колодцу, но не увидел ни веревки, ни цепи, ни обычного резинового ведра, сделанного из куска шины. Серёга заглянул во внутрь. Далеко внизу ровно, не колыхаясь на него глянул его собственный силуэт на фоне голубого круга неба. Вода была далеко. Недосягаемо далеко, и достать ее было нечем. Поворачиваясь всем корпусом, Серёга оглядел высокие стены. Несколько ворот были заперты, другие широко распахнуты, с останками ржавых замков свисающими с вырванных петель. В одном из дворов были валом насыпаны черепки битых горшков, сгнившие остатки какого-то тряпья, мешков и навоза. Стены дувалов уже начали понемногу таять под несколькими сезонами дождей, кое-где струи промыли борозды до самого низа, особенно в местах, где по стенам стекала вода с крыш. Судя по всему, в кишлаке уже несколько лет никого не было.
Серёге хотелось пить, но он все еще надеялся достать воду из колодца, и не трогал флягу. Ветер шумел в каркасах стен над головой, в местах, где стены достаточно осыпались, что бы обнажить кривые торчащие обрубки веток. Где-то скрипнула дверь, и Серёга мгновенно насторожился. Он сделал усилие и, оттянув затвор, убедился, что автомат готов к бою. Только сейчас Серёга понял, как устал. Даже возбуждение от испуга, после того, как он услышал какие-то звуки не смогли привести все его системы в работоспособное состояние. Зрение было по-прежнему не в фокусе, и руки на автомате дрожали от слабости. Он сдвинул предохранитель.
«Может, просто дверь качнуло ветром...» - Подумал Серёга и слегка расслабился.
Обессиленный, он сел спиной к стене прямо на грязную землю. «Если не двигать головой...» - Шевельнулась мысль...

Где-то заиграл оркестр. Ветер посвистывал вверху, и звуки духовых труб смешивались с его легким подвыванием. В какие-то моменты Серёга лишь слышал гулкое буханье большого барабана, а металлическое сипение труб все время относило ветром... Серёга встал. Определить направление было невозможно, пока он находился среди этих высоких дувалов. Серёга пошел по улице в сторону света, предположив, что там должно быть открытое пространство. Звуки музыки стали явственнее и отчетливее, когда он вышел на небольшой майдан в полусотне метров. Серёга вытер пот со лба и двинулся далее в направлении звуков. Мелодия была какая-то странная. В какие-то моменты в ней угадывался Дунайский вальс, но в совершенно диком восточном исполнении, как если бы его наяривал какой-нибудь узбекский народный ансамбль с дутарами, бубнами и длинными, ревущими, словно ишаки трубами.
По мере приближения стали слышны громкие голоса, словно множество людей, разговаривая, старались перекричать музыкантов.
Серёга вышел на большую площадь. Она была полна нарядно одетого народа. В дальнем углу, одетый в афганскую парадную униформу, стоял оркестр, и музыканты, старательно надувая щеки, дудели в блестящие на солнце трубы. Взлетали, словно брызги, ударяясь с оглушительным звоном друг о друга тарелки. Барабанщик с огромным, висящим на брюхе барабаном, яростно колотил в его бока двуми палками с тяжелыми суконными набалдашниками. Перед оркестром стоял, размахивая обеими руками дирижер. Серёга смотрел в его затылок, и не мог понять, что вызывало у него непонятный страх.
На небольшом пятачке перед оркестром на красных коврах стояли, повязанные яркими красными лентами три миномета. Перед ними на таких же красных подушечках лежали, блестя на солнце масленными боками несколько толстых мин с колечками дополнительных зарядов на хвосте у каждой. Народ кругом весело болтал, и атмосфера напоминала день выборов. Несколько женщин суетились вокруг столов с бутербродами, но Серёга смотрел лишь на бутылки с лимонадом. Он медленно протолкался через толпу к столу и протянул руку к бутылке. Жидкость внутри пузырилась и играла искрами через толстое зеленое стекло. Серёга тянулся к ней, но никак не мог достать ее, как если бы его рука вдруг стала короткой, как обрубок, и что бы достать бутылку надо было подойти к ней вплотную. Серёга оглянулся на дирижера. Тот все так же беспорядочно крутил руками в воздухе, но, оркестр, несмотря на его усилия продолжал играть стройно, хотя все в той же дикой восточной манере. Серёга снова перевел взгляд на бутылку. И снова на дирижера... И снова на бутылку... Наконец, он сделал чрезвычайное усилие и, потянувшись изо всех сил коснулся ее холодного бока... И в этот момент музыка внезапно замолчала.
Серёга вздрогнул от наступившей тишины, в которой стали слышны завывания ветра на верхушках дувалов, окружавших площадь. Он поднял взгляд и увидел, что весь народ на площади смотрит на него одного. В глазах у стариков было укоризна, словно его застали за чем-то непристойным. Краем глаза Серёга заметил беспорядочное шевеление в углу, где стоял оркестр. Он повернулся туда. Дирижер все так же неистово размахивал руками в наступившей тишине. Музыканты надували щеки, но из труб не доносилось ничего, кроме ветра. Серёга поднял руку к уху. «Может, я оглох?» - Мелькнула мысль. Но он же явственно слышал шум ветра!
От толпы отделилась небольшая группа. Несколько стариков, переступая худыми ногами направились к Серёге. У каждого в руках была красная подушечка с миной. Радостно улыбаясь, они поднесли их Серёге, словно хлеб-соль. Серёга непонимающе посмотрел на них. И тут, наконец, дирижер перестал размахивать руками и резко, по-военному «кругом» повернулся к Серёге. Серёга глянул в его лицо и волосы явственно шевельнулись у него на голове: прямо ему в глаза, радостно и дружелюбно улыбаясь из-под крутоверхой афганской фуражки, смотрел Чернобородый. Музыканты нестройно опустили свои трубы. На груди Чернобородого, между блестящих пуговиц его зеленой униформы зияли оплывшие кровью пулевые дырки...
Серёга смотрел на поднесенные ему мины и силился понять, что старики хотели от него. Наконец, один из них, помявшись, взял в руку тяжелую блестящую смазкой мину и почти насильно сунул Серёге. Затем он вежливо, но неожиданно твердо для его стариковского возраста взял Серёгу под руку и повел его к минометам, на которых развевались по ветру яркие нарядные ленты. Он кивнул на минометы, и приглашающим жестом показал на них: «Давай!»
Серёга поднял тяжеленную мину на уровень среза ствола. Дирижер взмахнул рукам и музыканты разом поднесли к губам трубы. Серёге долго не удавалось попасть хвостовиком в жерло миномета. Наконец, он вставил хвостовик в ствол, и теперь только оставалось выпустить мину, что бы она соскользнула по стволу вниз. Оркестранты явственно набрали в груди воздуху...
«Что я делаю?» - Мелькнула мысль... И он отпустил мину. С тонким сипением она заскользила вниз по стволу. Грянул оркестр и одновременно громко хлопнул миномет. Мина неторопливо поднялась из дула и, словно ракета с Байконура, ускоряя ход начала подниматься в небо. Серёга зачарованно следил за ее подъемом. Мина, оставляя за собой белый дымовой шлейф, рвалась ввысь. Задрав головы, все наблюдали за ней, как постепенно искривляется ее траектория, как она забирает куда-то в сторону. Оглушительно играл безумный оркестр, и Чернобородый неистово и невпопад крутил руками. Внезапно все возбужденно загалдели и полезли на стены. Те, кто уже был там вытягивали шеи, словно стараясь разглядеть что-то вдалеке, в стороне, куда постепенно закручивался белый след мины. В стадном остервенении Серёга вскарабкался на дувал. Переведя дух, он повернулся туда, куда были направлены все взгляды и оцепенел от неожиданности: на горизонте, ясно и недвижимо в чистом воздухе стояли, сияя под солнцем, купола Кремля. Серёга поднял голову и проследил направление полета мины. Она, пройдя уже почти треть дуги, неумолимо кренила в как раз в его сторону…
- Ай! – Крикнул он. – Стой! Остановите ее!
Чернобородый яростно отбросил дирижерские палочки, отшвырнул фуражку и тоже полез за всеми на стену.
Подобравшись к Серёге, он потряс его за плечо и сказал голосом Зольмая:
- Эй! Тебе плохо?..
Серёга открыл глаза...

Черно-белый мир вокруг Зольмая был залит ослепительным белым солнечным светом. Серёга сидел спиной к стене, прямо на горячем солнцепеке, не заметив, как солнце переместилось, пока он был в забытьи.
- Я воду нашел! – Радостно доложил Зольмай. – Дай твою флягу!
Он куда-то убежал с Серёгиной флягой. Серёга сидел, откинувшись на свой мешок, и цвета постепенно возвращались в окружающий его мир.
«Тут я и подохну!» - Внезапно подумал Серёга, и острая тоска охватила его. Лента жизни не простиралась далее угла улицы. – «Найдут меня здесь лет через пять, какие-нибудь заблудившие «духи»... Или еще какие-нибудь «командос»...»
Затопотал возвращавшийся с водой Зольмай, и Серёга, осторожно запрокидывая голову, выпил половину фляги. Сразу же заболела голова.
Подавив усилем воли тошноту, Серёга поднялся на ноги.
«Надо идти...» - Сказал он сам себе, но ноги едва слушались его. «Надо идти!» - Уже громче сказал он про себя, и, нетвердо переступая, молча пошел по улице.
Он вышел из кишлака, после долгого и мучительного петляния по его узким и кривым улицам, ориентируясь по тени, которая, как он сообразил, должна была находиться впереди и немного справа. Это давало ему как раз направление на север, где далеко, за краем видимой отсюда ленты жизни его ждал Шульгин с суровым укоризненым взглядом.
Захотелось плакать, но было стыдно перед Зольмаем. Его привязанность к Серёге уже перестала удивлять его. Серёга уже не думал об этом, хотя поначалу загадка Зольмая, прибившегося к одному из тех, кто едва не убил его временами занимала его отекшее от контузии сознание. Зольмай все еще тащил его вещмешок, и теперь Серёга отдал ему и флягу с водой. Только автомат по прежнему болтался у Серёги на шее, ибо что-то из его пионерского детства не позволяло ему передать боевое оружие чужому. По большому счету, Серёге было уже все равно, и только страх перед долгой и тоскливой смертью в заброшенном кишлаке гнал его вперед. Ему вспомнились наставления Шульгина. «Серёга, в плен попасть – хуже, чем погибнуть! Одно дело, твоя маманя – мать героя, другое – пропавшего без вести. А что это он пропал, а может, и не пропал вовсе!»

Где-то в глубине сознания Серёги была карта, на которой Шульгин показал ему отдельную от других точку встречи. Он не знал, что ожидало его в этой точке, была ли это база, или спецназовский схрон, или «охотничий домик», как их называл Шульгин. Он гадал, почему Шульгин не сказал ему, но краем сознания понимал, что если он сейчас попадет к «духам» секрет спецназовской заимки будет считаться раскрытым. Всю «заимку» придется уничтожать, или переносить на другое место, что равносильно первому. Выбор таких мест всегда был делом кропотливым и опасным, ибо надежность этих лежек проверялись кровавыми засадами и гибелью целых разведгрупп. В то же время эта самая Шульгинская «точка» могла оказаться просто примитивной точкой на местности, с одним лишь достоинством – тем, что она была в стороне от места сбора остальной группы. Серёга не рассчитывал найти ее, но выйти на трассу Кабул – Газни он было лишь делом времени, ибо пройти мимо нее он не мог даже с учетом его нынешнего состояния. Он подумал было о том, что бы идти ночью, но не дал этой мысли хода, ибо представить себя идущим ночью по местам кишащим «духами» он просто не смог.
Его привалы становились все длиннее... Всякий раз, медленно, стараясь не встряхнуть лишний раз голову, он садился на каменистый грунт и слушал, здесь ли еще Зольмай. Зольмай неизменно оказывался рядом, и предлагал воду из Серёгиной фляги. Серёге сообразил, что при сотрясении мозга, которое он получил вода влечет какие-то болезненные осложнения в голове, но не было сил отказываться, когда с негромким бульканием его фляга оказывала перед носом.
“А может, он хочет убить меня этой водой?” – Вяло шевельнулась мысль, но не дошла даже до места, где ее можно было бы обдумать. Тошнота подкатывала время от времени, но в пустом желудке не было ничего, что можно было бы выблевать, и это странным образом облегчало Серёгино состояние.
Вечером, когда уже темнело во второй раз, на очередном бесконечном привале Серёга услышал удаленные взрывы. Где-то далеко на севере по кому-то работала артиллерия, а может быть, авиация, но звуков самолетов Серёга не расслышал. Кого-то долбали долго и упорно, пока Серёга не сообразил, что вероятно, он уже не так далеко от своих: артиллерия, наверняка, работала по заказу какого-нибудь блок-поста на дороге или в горах, но недалеко от большой базы. Эта мысль немного приободрила Серёгу, и плен уже не казался таким уж вероятным.
После тяжкой бессонной ночи они продолжили порывистое, подчиненное приступам воли Серёги движение на север. Серёга медленно взбирался на осыпающиеся под ногами склоны скал и люто ненавидел Азию за такой твердый грунт. По бокам под курткой, в местах, где болтался автомат образовался большие лиловые синяки. Серёга гадал, то ли они появились от того, что автомат стучал по боку в этом месте, то ли от того, что он упал от взрыва на какой-то острый камень. Они с Зольмаем уже несколько часав не перебросились ни словом, как будто Зольмай боялся рассердить Серёгу своими разговорами.
В один из редких моментов, когда Серёга поднял голову, что бы оглядеться, внезапно что-то знакомое увиделось ему в силуэтах гор. Он долго глядел на ломанную линию горизонта и силился вспомнить, где он мог видеть эти зигзаги...
- Где мы? – Спросил он сам себя и услышал голос Зольмая...
- Где-то надалеко от дороги на Газни! – Уверенно произнес Зольмай.
Точка на шульгинской карте была зажата с двух сторон сходящимися дорогами и находилась, как запомнил Серёга километрах в пяти на восток от развилки. Он присмотрелся в открывшуюся внизу долину и через туман, и расфокусированное зрение различил серо-желтую ленту дороги.
«Дошли... - Сказал он себе опять. – К черту место сбора... Выйти на дорогу, остановить машину и доехать до какого-нибудь блок-поста!»
До трассы оставалось еще несколько километров мучительно неровного грунта.

Серёга переставлял ноющие ноги на качающихся камнях и словно запрограмированный на определенное направление луноход передвигался к дороге. Всего один раз по ней проехала далекая, почти неразличимая отсюда «борубахайка», с высящимися над бортами мешками.
«Еще придется посидеть на обочине, пока кто-то появится...» - Тоскливо подумал он. Он вдруг представил себя глазами человека с дороги. Не зная, как выглядит, но зная, что выглядит пугающе, он прикинул, как остановить машину, чтобы не напугать водителя до полусмерти, да так, чтобы он еще не открыл стельбу вместо того, чтобы остановиться. Он решил, что поставит Зольмая на дороге, а сам сядет рядом, но так, чтобы автомат был тем не менее ясно виден из машины.
Серёга присел передохнуть на несколько минут, чтобы восстановить расплывающееся зрение. При том, что зрение все больше отказывало ему, он заметил, что слух стал работать гораздо лучше. Где-то из школьного детства всплыло далекое знание, что потеря одного чувства компенсируется обострением другого. Пока он сидел, ловя происходящие кругом звуки откуда-то из невообразимого далека донеслось лязганье гусениц...
Серёга поднял голову. Лязганье затихло, но вскоре донеслось вновь с новым порывом ветра.
- Где это? – Спросил он.
Но Зольмай не ответил. Серёга осторожно повернул голову. Зольмай стоял рядом, но тоже напряженно прислушивался.
- Там! – Наконец, уверенно сказал он, указывая рукой на дорогу. Но в голосе его не было радости, скорее испуг... Он опустил со спины Серёгин вещмешок.
«А что, если он сейчас от меня удерет?» - Подумал Серёга, с некоторым даже облегчением. Он подумал, что надо будет говорить о Зольмае на ближайшем блок-посту... Как объяснить его присутствие рядом с Серёгой? Не заявить же, что он – пленный! На блок-постах народ злой и крутой на расправу, и Зольмая могут не довезти до ближайшей комендатуры.
Лязганье становилость все отчетливее, и, наконец, через него проявилось грозное рычание танковых двигателей. По трассе медленной зеленой змеей продвигалась колонна.
Проскочили далеко впереди колонны пара маленьких БРДМ-ов, и показались из-за невысоких холмов два вертолета.
Серёга медленно махнул рукой, зная, что его не увидят с дороги, но желание было нестерпимым. До трассы оставалось еще километра два, и на исходе сил Серёга быстрыми шагами двинулся к ней.
- Эй!- Хрипло крикнул он, и рыдания сдавили горло. – Эй!!!
Но только сиплое кукареканье вылетело из глотки. Появилась мысль бросить автомат, но что-то удержало его от этого... Бежать он, однако, уже не мог, несмотря на все усилия воли. Серёгу ужасала мысль о том, что колонна могла пройти мимо, и он мог не успеть...
- Эй!!! – Серёга замахал руками, пытаясь привлечь внимание вертолетов, но пара, красиво развернувшись над колонной, зарокотала вдаль, к холмам... Несколько БМП катили по дороге, покачивая острыми носами, а за ними, задрав к небу стволы пушек, гремели танки. В колонне было несколько машин, а в самом конце колонны, выпуская сизоватые клубы дыма, двигались тягачи с пристегнутыми сзади гаубицами. На БМП густо сидели люди, хорошо различимые отсюда, вперемежку с ящиками и мешками... По нескольку человек также катили на каждом из танков, и через сотню метров Серёга уже мог различить, как кто-то держался рукой за ствол ДШК на плоской, как камбала башне.
- Эй!!! – Опять попытался вскрикнуть он, но лишь сиплое дыхание вылетело из иссушенных бегом легких... – А-а-а-а! Сука!!! – Прошипел Серёга в бессильной ярости на свою немощь.
Неожиданно он споткнулся о какой-то качнувшийся под ногой камень, и, подняв облако желтой пыли, со всего маху брякнулся на острые камни. От удара онемели руки... Он попытался ухватить автомат, но разбитые пальцы не слушались его. Медленно, преодолевая мучительную головную боль и тошноту, Серёга приподнялся на деревянных руках... Колонна прошла уже почти наполовину...

Слезы потекли по его щекам, промывая на покрытом после падения пылью лице бледно желтые дорожки. Никогда в жизни Серёга не ненавидел себя такой лютой ненавистью! Со зверинным рыком он согнулся пополам, подобрав под себя колени и поднялся над землей. Он расправил грудь, раскинул расцарапанные в кровь руки и крикнул... Но опять лишь сиплый кашель вылетел из глотки...
Серёга просунул руку под ремень автомата, потянул его от земли и дал ему соскользнуть до локтя, ибо ухватить автомат пальцами он уже не мог. Он приподнялся над камнями, и встал на ноги... Разбитые при падении ноги не слушались, но, словно чужие, вдруг сами понесли его к дороге.
Серёга видел, что не успевает. Пока он доберется до дороги, последний тягач с гаубицами уже будет далеко за поворотом...
Руками, только начавшими отходить от удара о землю он перехватил автомат, после нескольких попыток сдвинул предохранитель, поднял автомат к небу и выстрелил...
Он стрелял долго и много, и хлопки одиночных выстрелов били его по ушам. Ствол автомата широко раскачивался над его головой. Блестящие гильзы разлетались вокруг, словно красивые желтые монетки...
Наконец, автомат клацнул последний раз и замолк... Серёга поднял глаза... Колонна уходила! Тягачи с гаубицами, похоже, даже прибавили ходу... Из середины колонны вдруг вывалились несколько БМП... Они с ходу нырнули в кювет у дороги, реванув двигателями, проскочили его и рассыпались по полю редкой цепью... Тягачи, набирая ход, пронеслись мимо них, а БМП-шки, нестройной линией откатились от дороги на сотню метров и остановились... С брони прыгали люди... Серёга стоял посреди голого поля, опустив пустой автомат. Короткой очередью выдал серию вспышек пулемет одной из БМП, и другие тут же присоединились, и рой злобных ос зажужжал над Серёгиной головой, когда долетел звук торопливых очередей.
Волна ужаса окатила Серёгу! «Сейчас меня тут замочат!» - Пронеслась мысль.
Серёга широко раскинул руки, выронил автомат и зашагал на деревянных ногах навстречу пулеметам. Вокруг упали несколько пуль, подняв тучи пыли... Серёга, не сгибаясь, шел навстречу им, все так же широко разбросав руки. Стрельба постепенно начала стихать, когда из-за холмов выскочили один за другим два вертолета и после короткого разбега направились прямо на Серёгу. Серёга остановился, все так же с раскинутыми руками, и ждал, пока они пролетят над головой, как огромные глазастые ядовитые стрекозы. Вертолеты, прогрохотав над головой, развернулись в противоположных направлениях, и, сделав каждый по щедрой петле, начали сходиться к нему с двух сторон, замедляя ход. Один из них, прервав сближение, снова развернулся, сделал еще одну петлю поменьше и, отлетя на некоторое расстояние, завис на высоте. Другой, осторожно подобравшись к Серёге на несколько сот метров, держал его на прицеле торчащими из носа пушками, затем подошел почти вплотную, остановился на несколько секунд, вдруг распахнул свое чрево и выбросил из него три колеса шасси. В облаке пыли, поднятом винтами Серёга продолжал стоять, как распятие, повернув к небу раскровавленые ладони. Боковым зрением Серёга заметил какие-то тени. Медленно повернув голову, он увидел идущих к нему солдат, только что спрыгнувших с подъехавшей на сотню метров БМП. Вертолет сел, подпрыгнув на вытянутых колесах, и пыль стало относить в сторону.
Автомат валялся за спиной в нескольких метрах...
- Стоять! – Донесся выкрик.
«А то!» - Устало подумал Серёга и опустил руки... Ноги перестали держать его... Серёга медленно, стараясь не падать резко, согнул ноги и опустился на колени. Он сидел, опустив голову, пока в его спину не уперся ствол...
Чьи-то твердые руки грубо расстегнули поясной ремень, и подсумки с патронами и гранатами брякнулись рядом. Из кобуры вынули его пистолет...
- Товарищ лейтенант! – Донеслось откуда-то...
- Кто там? Где Рухулоев? Давай переводчика сюда.
Его обступили пыльные ботинки...
Серёга поднял глаза. В голове шумело, и не было никаких чувств. Перед ним возникло лицо молодого лейтенанта. Лейтенант присел перед ним на корточки, держа свой автомат в руках.
- Вот его «калаш»... – Сказал кто-то за спиной.
Лейтенант взял Серёгу за подбородок...
- Ну, что, бача?
Серёга увидел его глаза. Зеленые, молодые, с чертиками азарта... Серёга открыл рот, но пересохший язык отказал ему. Он поднял руку и показал на свою голову...
- Что? – Громко, почти крича, спросил лейтенант. – Ну, где там переводчик?
Серёга с трудом сфокусировал зрение на его лице.
- Я устал... – Тихо произнес он.
- Что? – Переспросил лейтенант. – Тихо! – Крикнул он, обернувшись к солдатам. – Что?
Серёга подождал, пока наступит тишина и снова медленно произнес:
- Я устал...
- Ты по-русски говоришь? Он по-русски говорит, что ли?
Серёга осторожно кивнул.
- Ты откуда?
Серёга попытался открыть рот, но уже не смог даже этого...
- А где... – Прошептал он...
- Что? Тихо, я сказал! – Снова крикнул через плечо лейтенант. - Что?
- А где Зольмай?
- Где кто?

Серёга потерял сознание...
Над ним столпились солдаты. Натужно ревя двигателями, подкатил БТР... С него спрыгнул высокий крепкий майор, и все вокруг Серёги немного подравнялись... Следом за майором на землю соскочил Шульгин.
Шульгин подбежал к лежащему на боку Серёге.
- Серёга! – Он осторожно поднял его голову. – Серёга, браток...
- У него контузия. – Мгновенно определил прапорщик с медицинской сумкой. – Гляньте на синяки под глазами. И тяжелая... Надо вертушку вызывать... Срочно.
- Что, твой? – Спросил майор, и Шульгин молча кивнул.
- Мой...

Серёгин месяц в госпитале и полтора месяца реабилитации в Союзе пролетели как одно мгновение. Серёга с Шульгиным приехали в бригаду в один из редких дней, когда солдаты занимались убийством времени на строевом плацу, трясли соломенные матрасы и массами подметали близлежащие рощицы. Была уже поздняя осень, холодное солнце ослепительно сияло на студенном синем небе, и пронизывающий ветер гнал по камням последние редкие листочки. Желтые скалы вокруг Ришхора  почернели к зиме.
Серёга сидел на деревянной скамье перед входом в солдатскую столовую и вдыхал едкий запах из кухни, где в огромном котле булькала неизбежная куча желтого риса. На грубом дощатом столе перед ним стоял чайничек с чаем, и время от времени Серёга доливал себе из чайника в стакан с толстым слоем сахара на дне, который постепенно растворялся с каждой новой порцией чая. Шульгин сидел рядом, с вечной спичкой в зубах. Они оба молчали, не занятые делами бригады, которые катились сами по себе в обычный парко-хозяйственный день.
Батальонный писарь принес им стопку бумаг: представлений к очередным званиям. Серёга с трудом разбирал выведенные затейливыми писарскими закорючками имена, а Шульгин после короткой паузы неизменно ставил на каждом представлении свою подпись.
Стопка бумаг скоро кончилась, и Серёга снова расслабился на скамейке под яркими лучами солнца. Через редкие ветки чинар были видны вышагивающие на пыльном плацу солдаты. Старый служака сержант со зверским голосом и еще более зверским выражением лица издавал леденящие кровь команды:
- Тайа-а-а-ар!!!... Сай!!!
Серёга с интересом наблюдал за тренажем.
- Этот сержант, готов поспорить, еще с Даудовских времен. – Сказал он после долгого молчания.
- Похоже. - Согласился Шульгин.
«Еу, два, дре! Еу, два, дре!» - Давал счет сержант и солдаты старательно топали по пыльному плацу. Серёга с Шульгиным смотрели на строевую подготовку, когда Шульгин, после долгого с прищуром взгляда вдруг подал голос:
- Серёга, это что, новое пополнение?
- По-моему... – Не очень уверенно ответил Серёга. – Но не в наш батальон, кажется.
- Не в наш. – Кивнул Шульгин, соглашаясь.
- А что? – Спросил Серёга.
Шульгин молча выплюнул спичку.
- Ну-ка, глянь повнимательней, не померещилось ли мне?
- Что глядеть-то?
- Ты глянь, а там скажешь, что увидел.
Серёга снова посмотрел на плац. Там все так же, потея на холодном ветру топотали солдаты под громкие крики сержанта. Внезапно что-то заставило Серёгу подняться и подойти к ряду чинар, через которые они смотрели на марширующих солдат. Серёга несколько минут смотрел на них, не в силах понять, что так зацепило его глаз, когда один из молодых солдат, повернувшись к нему лицом после очередной команды, вдруг встретился с ним взглядом и неожиданное широко улыбнулся. Сержант рявкнул другую команду, и строй дружно развернулся к Серёге спиной.
Серёга оглянулся на Шульгина.
- Ага! – Подтвердил Шульгин. – Я тоже!
Серёга снова посмотрел на плац. Солдат, глядевший на него уже шагал на месте спиной к Серёге. Но не узнать спину Зольмая Серёга не мог.
Он вернулся на скамью и сел рядом с Шульгиным. Вдруг Шульгин согнулся пополам в приступе смеха. Он смеялся долго и облегченно, как смеются люди сбросившие с плеч груз страшной ответственности. Серёга удивленно смотрел на него и улыбался...
- Серёга! – Наконец произнес Шульгин. – Скажи ты мне...
- Что? – Спросил Серёга.
- Да так... – Сказал Шульгин. – Ничего. Серёга, я этих людей не понимаю. И, наверное, никогда не пойму...


Рецензии
Рустам,
это, определённо, талант!
Получилось очень мощное высокохудожественное произведение, основанное на реальных событиях и ещё более ценное тем, что круг посвящённых, включая самого автора, "варился в том же котле" и как нельзя лучше
знает лично героев этого произведения.
Чем не сюжет для правдивой экранизации не так давно имевших место событий?

Сергей Ковальчук

Сергей Ковальчук 4   04.04.2020 11:22     Заявить о нарушении