Музыка души

Волнами бушующего океана переживания врываются стихией. Становиться трудно дышать и глотать воздух. Они  заворачивают тебя и переворачивают плоть, кружа ее и душа безумием. Брызгами разлетается, попадает во всеобъемлющее пространство желания и наслаждения жизнью. В душе появляется арфа с натянутыми на ней дымчатыми струнами. Эти нити созвучны волнам, что причиняют им беспокойство. Обрушиваясь штормом, они заставляют их дрожать. Возникает музыка внутреннего безумия, и быстро распространяется по телу. Вступление представляет собой легкое вибрирование. Нежные перья, кружась легким пухом, стремительно возносятся к самым высоким струнам души, задевая каждую. Она издает легкие и нежные покалывания легкого сердца, играя мимолетными движениями. Они застревают и вызывают легкий гул нежного сердцебиения.
Пролетев мимо, они лопаются и разносятся нежным блеском, освещая маленькую часть внутреннего пространства.
Вступление завершается, начинается главная тема.
Монеты сыпятся, поднимаясь к верху отпрыгивают от музыкальных пружин. Спиралеобразные звуки отдаются сверканием и вызывают мерцание блестящей крови, наплываемой возникающими порывами счастья, рожденного на дне сумасшествия, надвигающегося сладострастной угрозой подсознания.
Горячий воск капает, касаясь раскаленными каплями дымки, и гремит глухими звуками, липко дергаясь расплавленными мучениями.
Мука падает  и раздувается  ветром одиночества, окутывает и покрывает все коркой сомнения. Вплывает вода радости, смывает налет  и бушует маленькими пузырьками, крутящимися в такт восторга. Они заполняют все жизненное пространство, в котором кипит котел всего чувственного бытия, составляющего ту часть человеческой сущности, которая называется душевным обрамлением сознательного восторга.
Огромные сухие дрова топают и вваливаются в камин страсти и подогревают его, разогревая жар желания мучительным ALLEGRO. Сотрясают все телесное существо злобой желания и сладострастием удовлетворения.
Кипящей смолой вливается в позвоночник нетерпимость ожидания и чешется властью движения, повинуясь MODERATO. Кости скрепят под тяжестью волнения неутомимого вознесения существенного.
Кислые потоки взрываются параллельно друг другу, заворачиваются омутом нежной слабости и вертятся, выпуская из себя серебряные линии, заплетающие LEGATO все внутренние органы. Они, задыхаясь от сжатия блестящих волокон, попадают в воронку, всасываются сквозь пролетающие шары STOCCATO. Переполняясь в конечностях, жидкая ртуть парами уходит в состояние тесноты и ядовитостью своего дыхания растворяет в себе кости, окруженные капиллярами, подпитывающими слабость бледноты кожи.
Слизкая и прозрачная папина струя отзывается CONTABELE в клетках эпидермиса, составляя многочисленные мучные кирпичи, строящие внешнюю телесность, отыгрывающую роль глубины дьявольского логова. Он злобно смеется и переставляет их в различные комбинации, отдавая громким басистым звоном столкновения твердых поверхностей. Из каждого стука вырождается реально зримое омовение, скрывающее всю прелесть подсознательного ADAGIO возносимого к твердой стене, подрывающей реальные желания. Жестокость в нарастающем звучании вносит звуки какофонии и режет животрепещущее полифоническим абсурдом.
Разрезая хлеб вечности, оттуда выпадают  со звоном изюминки известных мучений. Любовь и ненависть со звоном проносятся в окружении и передаются сквозь умы людей внезапными электрическими всплесками, рождаемых мерзким звучанием альта. Двигаясь по очереди, они со скоростью смерти пытаются обогнать друг друга, и нанести FORTE. Звуки проносятся и всплеском разбиваются о тупую непонятливость и закомплексованную упертость. Остатки разносятся в стороны и их с жадностью глотают, засасывая последние капли, облизывая неимоверно маленькие плевки, раздувая из них огромные воздушные шары, довольствуются этим и умирают не разогрев даже самого ничтожного PIANO. Они, как два океана, магнитом притягивают беззаботно срывающиеся с пика самолюбия тела и окунают их в вечно раскинутую бездну борьбы.
Разбегаясь, с хлопаньем ударяется о грудную клетку пена грусти и сожаления, она проникает в легкие и падает предсмертным ожиданием угнетенного желания - найти. 
Музыка внутреннего состояния человека переигрывает, захлебывается влажным нутром и взрывается многолосием CRESENDO.  Нарастающее и грозно, остатки из ничтожно малых кусков, разлетевшейся плоти, вырастают MARCATO, соединяются MAESTOSO и шумят, как листва от заката солнца. Мимо пролетают стаей ласточек нежные порывы   LIGA, соединенные божественно тихо созидательным PIANO. Они исчезают и оставляют после себя пустоту повторяющегося слова. Оно проносится полубледными расплывами желтого, красного, зеленого, оранжевого цвета. Вертятся в бездне и исчезают, не успев достигнуть пика. На смену приходят переливы лимфы  POCO ACCELERANDO. Она ищет выход, и не успев перейти дальше, умирает, превращаясь в затвердевший тромб SENZA.
   Разрушая его грозными кулаками, вливаются мерзкие карлики, снующие  ENERGIBO,убивающие колкими шприцами влажные стены органического текущего материала. Они занимают положение, и с криком роженицы превращаются в гвозди, вбиваясь  STOCCATO. С наружи выходят острием, разрезая тело овальными прорезями, превращая его в кожно-железный volvox-кактус. Он деформируется под звуки фагота SOLO и скачет, отталкиваясь от твердой поверхности SENZA. Тело сворачивается и выталкивает единым гулом FORTE все острые гвозди прочь, наступает тишина и затягивание разорванных ран MF.
Подъезжают, оставляя за собой кровавую дорожку звуки флейты. Начинается революция органического. Нет спасения, слезы вырываются и скатываются, превращаясь в зеркальные диски, они бегут и разрезают лезвием, выпуская на ружу мышцы, взрывающиеся теплой кровью. Нежные цветы рождают в себе желание убивать. Они кидаются и откусывают пальцы, неохотно пережевывают и выплевывают их. Змеи лоснятся у ног, жаждя одного единственного поцелуя смерти, извиваясь и пресмыкаясь, они крадут свежесть нетронутой кожу двояко точечными укусами. Пиявки вползают через пуп и сворачиваясь, поселяются там. Здесь они вливаются и жадно сосут веноз, очищаясь от грехов нежно убийственным DESICO.
Черви, составляя отголосок слабым позвякиванием, неспеша грызут труп земли, восполняясь в размерах, они растут в звучании и постепенно их тема перекрывает, ложиться ровным отголоском, давит органическую полифонию, становясь единственно- убийственной темой, минимально отзвучными отрывками неприятными всему окружающему. Это нежелательное ADAGIO в быстро грызущем порыве.
Тихо текущая река медленно следует от последнего позвонка и переливается, обходя спинной мозг.
Слетая с неба, яркие вспышки, обманывая своим счастливым видом, впитываются в нежно пуховую поверхность, мягко ложатся, при этом распространяются, разделяясь на сотни тысяч нитей, разлетаясь неистребимо волнующим звучанием скрипки. Продолговатые, но обрывистые всплески фейерверочного звучания молниеносно взлетают и пружинисто отзванивают продолжительным звучанием; так же быстро они исчезают, обрываясь, не достигнув своего апогея в стремительном полете всплеска эмоций.
Все переплетается в едином звучании и возносится,  растет в неимоверно большие высоты.  Движения  цепляющихся друг друга звуков сносят  все на своем пути и уносят на огромное расстояние космической бездны безмолвия. Шум, музыка – похвала жизни стремится достигнуть непознанных высот, не зная, что за ней одно убийственное безмолвие царящей пустоты. Трагедия заключается в стремлении найти совершенство, обманутое непониманием своей высокой сущности MINOR MODERATO.
Жизнь, теплящаяся в груди каждого существа, томится в одиночестве ожидания стремительного взлета ввысь. Достижение совершенства – ее неосуществимая основная цель, загубленная слоями жира.
Жизнерадостная тема внезапно умолкает, наступает плавная линия MINOR MAESTOSO. Скорбь о неизбежности умерщвления льется плавными переливами тихого спокойствия, тянущегося единой параллелью со стуком сердца, образуя состояние невесомости. Последняя рука человека, последнее дерево , скрывающееся под наступающей водой, умирает последними звуками басового ключа, как последний желто жилистый лист, упавший с осеннего дерева или последний клочок зелени, доедаемый прожорливыми гусеницами.
Внутри падает снег, подчеркивая безмолвие, тянущееся отголоском последней ноты.
Тишина и бездна овладевают всем существом. Сознание теряет свою силу и угасает, сливаясь с темнотой бессилия. Все теряет смысл и свое значение, вопросы уходят в никуда и вместе с ними ответы. Мозг трепещет последними секундами, ожидая спасительного луча света, подаривший бы ему новый прилив жизни и ощущение сознательного. Его надежда спасается этим лучом, победоносно врывающимся в бездну и разгрызающим всю корку непроходимой тупости тройным  FORTE. Свет входит, расчленяясь на множество копий, несущих за собой изобилие цветущих растений, лепестков, извилистых лент, труб, гремящих о победе жизни. Стая красивых жеребцов вносится в лоно угасающей смерти, нанося ей последний удар, за ними гордо шествуют сфинксы, проливая реки золота, захватывающего мрак, и меняя его на ослепительно – блестящее  MAJOR  FORTE.
Все смешивается и разлетается вширь единой воронкой сладостного счастья, понимания мира и совершенства. Нимфы осыпают блаженным зефиром, волшебным шелком, они окутывают сосуды и, вонзаясь острыми зубами, наполняют свое лоно божественным очищением крови. Волки, врывающиеся в полости ума, вгрызаются беспокойными квартами и , переходя в терцию, отрывают куски сочного мяса, уходящим частями блаженного ощущения избавления. Пролетающие мимо бабочки, оставляют за собой след  пыльцы, и посыпают ею окровавленные органы, вселяя в них исцеление отголосками тенора. Как они прекрасны, возникая над торжеством безумия жизни, подчеркивая ее хрупкость и беззащитность, проносящихся так мимолетно и мгновенно, но оставляющих после себя огромный след, которому повинуется вся структура внутреннего звучания. Они уносятся, как заход светила, оставляя жизнь на саморастерзание.к этому она бесконечно стремится, составляя цикл вселенского круговорота.
К нимфам, волкам, и сфинксам присоединяются проворные змеи, обматывающие своим тонким, как веревка , телом, совесть и мужество, доблесть и гордость, не спеша они сжимают каждую клетку себя, все плотнее прижимаются к своей жертве и мнимо высасывают все чистое и живое, находящееся в ней, меняясь на зависть и трусость, предательство и истуканство.
  Вино бесстыдства ручьем льется в их открытые пасти, шипящие от сладострастного удовлетворения. Жала, лезвием тянутся все сильнее к источнику разврата. Прекрасные девы, горящие от желания, облизывают горячее сердце, покалывая шипами, колко торчащими на их языках.
От этого они рожают с молниеносной скоростью ужаснейших чудовищ. С визгом свиньи они врываются из чрева и окидывают происходящее маленькими глазками, шипящими от всепоглощающей злобы. Они полны ненависти и наготове раскрывают влажную пасть, обставленную частыми и острыми клыками. Выпуская пар из ноздрей, и поднимая голые хвосты, с криком бешенства монстры устремляются  вперед, внося во внутренний мир хаос, крах упорядоченности, ужас. Вскоре  они заполняют весь нутр и начинают пожирать друг друга, отбиваясь копытами и хватаясь пастью, удовлетворяя одну потребность – убивать.
Море шипящих змей, бесовских дев, мерзких кабанов наполнено красотой цветущей природы и солнечных растений, отдающих дань язычеству.
Чудовища умирают, убив своих матерей. Последняя рука, с вонзившимися в ее сердце клыками, втыкает в сердце последнего отродья копье здравомыслия и благолепия. Крик умирающего, по-настоящему трагично озаряет нутр нездоровым желтым светом. Кульминация повышается до известных ей пределов, стихает борьба, наступает вновь тишина под шипение уползающих гадов.
Вспышками. Проходит мимо глаз ручей, извилисто обходящий каменные преграды. На нем поселился осенний дрожащий лист, перескакивающий с одной воды на другую, и конце концов находящий свое убежище в камнях, бесполезно пытаясь продолжить свой бессмысленный путь.

Тихая ива склонилась над рекой. Недавно прошел дождь, и с ее длинных ветвей градом льются слезы, омывающие водное зеркало ничтожными пощечинами.
Огромное поле, отражающее небо в золотых колосьях пшеницы волнами переливаются, и что- то шепчет само себе.
Беснующееся море, стучит по суше всплесками волн, но ему никто не открывает, и оно в ярости рождает шторм.
Безмолвная пустыня хрипит и засыпает песком свои обветренные губы.
Природная идиллия плавно течет перед глазами и отпечатывается слезами мелодичной LIGA.
Безжалостный рев сожаления сжимает туманный комок и выжимает из него ручьи. Они бегут, преодолевая все преграды, и выплескиваются наружу тихими слезами безысходности и чувственного восторга.
Плавный переход катится ручьем душевного созерцания. Голова  наклоняется вбок, падает в воду и кружится с милой улыбочкой в танце восхитительной меланхолии. 
Вместе с ней завершается главная тема и переходит в печальное заключение.
Пальцы становятся на клавиатуру, подушечки едва соприкасаются с клавишами. Первый порыв вызывает тихие и нежные звуки. От медленно двигающихся рук неспешно взлетают волнистые вибрации, впитывающиеся в тело. Они однообразны и со всей плавностью движений впитываются в тело. Волны отягощают шею, оттягивают голову назад,  вызывают легкий экстаз звуков, неперестающих кружиться и тем самым вызывать сладострастные ощущения. Наконец-то наступает то долгожданное спокойствие внутреннего состояния, которое, как кажется, ничем нельзя нарушить. Царит PIANO MODERATO, возвещающее о конце звучания, о конце звучания, о конце звучания, как логического завершения всего абсурда сыгранных звуков, приносящих боль, радость, счастье, опустошение, безрассудство и прояснение, - все это уходит, догорая последним языком пламени, теплящий надежду разогреется пожаром. Как прожитая жизнь заканчивается в постели предсмертной агонии, так и мимолетное звучание завершается  в полной мере походящим ему заключением. Происходит до селе не видимое наслаждение последними звуками. Как все больше испуганные легкие, пытающиеся вдохнуть исчезающий воздух, зная о  скором своем завершении. При этом сохраняется благородное спокойствие, дающее возможность наслаждаться последними секундами, выдвигая мысли о смерти на пьедестал смирения, поклоняясь ему за возможность избавления и ощущения перед этим вселенского сладострастия. Игра постепенно переходит к черте, отделяющей бытие от мрака. Внутри возникает процессия, идущая еле слышно. Хоронят слезы и безмятежность, улыбки и смех, грехи, разврат, страсть, любовь и ненависть. Это последнее, что остается от звучания аккорда, возвестившим о конце жизни.