От усердия

ОТ УСЕРДИЯ

Что касается веры, так то личное дело каждого. Это раньше нам говорили, что бога нет и быть не может. А нынче дело иное. Кто до сих пор ни во что не верит и пытается любое сверхъестественное проявление объяснить с научных позиций. Кто верит сам по себе, общаясь с чем-то своим, внутренним. Тем же, кто желает все мероприятия церковные посещать и головой об пол бухаться, тоже запретов никто не вводит. Наоборот, всячески поощряют, потому, как мода того требует. Словом, полная свобода выбора в религиозном плане. Ну, с безбожниками и язычниками дело ясное. Там разберутся кто во что горазд был. А вот верующим, вроде как, путь один обеспечен - в райские кущи. Безобидный народ. Исповеди соблюдают, живут во благо других. А только через эту самую истинную веру оказывается очень даже можно ущерб ближнему своему нанести, да и самому пострадать.
Авдотья работала кухаркой в одной из организаций. Организация была так себе, небольшая. Но деятельность вела успешную, темных дел не проворачивала, а даже некоторую пользу обществу приносила. Суетясь с поварешкой в руках возле кастрюль, Авдотья часто раздумывала над большевистскими словами, что каждая кухарка, мол, должна править государством. Душой-то она понимала эту обязанность и даже была очень согласная ее выполнить. Но как править не разумела, а потому скромно орудовала черпаком, считая, что все вокруг повинны в ее несчастливой участи.
Утешение от своей нелегкой жизни Авдотья находила в вере. Практически все свободное время она проводила в церкви, стараясь не упустить ни одного события. Исправно отбивая поклоны и ставя свечки, она искренне надеялась, что не зря старается. Господь рано или поздно заметит ее, сжалится и обеспечит счастливую жизнь с ананасами в шампанском. Авдотья мало понимала в церковных писаниях, не представляла толком, чем Новый Завет отличается от Ветхого, и вообще не могла дать внятного ответа ни на один вопрос, касаемый Библии. Тем не менее, она регулярно исповедывалась у батюшки, знала несколько имен святых старцев, хотя и путала их частенько, и покупала литературу религиозного содержания, не извлекая, правда, из нее ничего. Искренне верила в благодатный огонь, ненавидела мусульман и мечтала накопить денег, чтобы отправиться в паломничество к каким-нибудь святым мощам.
Вся беда заключалась в том, что Авдотья не могла верить в одиночку. Каждому встречному она пыталась доступными методами донести радость своего общения с небесами. Не обошла вниманием и свое место работы. То брошюрку невзначай подкинет, то кассеты с песнопениями слушать начнет, то ладана напустит, что не продохнуть, а то просто фотографию иконки из журнала вырежет, над плитой повесит и псалмы петь станет. Подобные кликушеские проделки определенное недовольство у сотрудников вызывали. Но обижать верующего не то чтобы боялись, но стеснялись сильно. Потому вещи такие терпели и лишь открывали окна, когда от ладана дышать становилось невыносимо. Готовит и ладно. Что же, увольнять человека, если из него вера прет?
К несчастью своему с молоком матери Авдотья впитала один из основных принципов: маленький человек всегда должен смотреть хозяину своему в рот и всячески стараться угодить. Лишний раз поклониться начальнику кухарке не было в тягость. Зато в тягость это было самому начальнику Эммануилу Георгиевичу. Чтобы он ни брякнул сдуру, все тотчас исполнялось. Сидит, бывало, Эммануил Георгиевич за тарелкой супа, да и ляпнет:-»А хорош же у тебя борщ сегодня получился, Авдотья. И польза от него явная, и для желудка приятность». На другой день кухарка вновь борщ варит. И на третий. Раз начальнику нравится. Пока Эммануил Георгиевич другого указания не даст:-«Экий же, Авдотья, у тебя нынче салат капустный вышел. На славу удался. Одних витаминов сколько». Начальник уж и сам не рад, вкушая неделю капусту. Пучить начинает от витаминов. Стал лишний раз думать, прежде чем сказать что-нибудь.
В общем, всеми силами кухарка пыталась порадовать Эммануила Георгиевича, чутко прислушиваясь к любому мимолетному пожеланию. А за то похвалу получить, а то и прибавку к жалованью, да галочку за человеколюбие и старание у бога поставить. Через усердие такое от веры своей и беду накликала.
В прошлом году Эммануил Георгиевич не то от скуки, не то от воздаяния моде, не то по еще каким внутренним соображениям неожиданно решил освятить помещение вверенной ему организации. Процедура прошла скоропостижно. Можно сказать в одночасье прошла. С привлечением ряда сотрудников, кто до подобных мероприятий сильно падок был. На память о таком событии в организации осталась икона Ксении Блаженной. Непонятно, почему именно эта икона, но имущество ей пополнилось. Стояла она не то чтобы в красном углу с лампадкой, но на виду, давая каждому проходящему мимо шанс задуматься о вечном.
То ли факт освящения зародил в Авдотье мысль о веровании Эммануила Георгиевича, то ли очередную приятность оказать захотела, то ли из добрых побуждений возникло у нее желание приблизить своего начальника к божественному, но в день Ксении Блаженной кухарка взяла с утра эту икону и отправилась в церковь. Отбив все положенные поклоны, перекрестившись нужное количество раз и отстояв утреннюю службу, Авдотья вернулась на работу, прошла в кабинет начальника и водрузила икону на шкаф с документами. А в честь праздника великого рядом свечку в кружке поставила. Вот, думает, придет начальник, так уж порадуется. Глядишь и поощрение какое преподнесет. Прикрыла плотно дверь и пошла суп варить.
Через час приехал Эммануил Георгиевич. Вошел в кабинет и чуть не задохнулся. Дым коромыслом, хоть топор вешай. Воняет, ничего не видно. Кашель один, а не радость. Сотрудники в испуге по помещению бегают, не знают что делать. Вроде и пожарным звонить надо, а вроде и непонятно где горит. Может, проводка зашлась под потолком, а может вообще соседи полыхают. А пожарных этих только вызови. Весь дом зальют, даже если ты к безобразию и не причастен.
Пока размышляли, соседка сверху прибежала:
-От вас, буржуев, честным людям и так житья нет, орет, так еще и поджог устроили. Я на вас напишу, куда следует. Там разберутся, что с вами, поганцами, делать.
На шум начали уже и с других этажей подтягиваться. Топот, беготня, крики, ругань. В общем, беда, да и только.
Тут Авдотья с поварешкой подоспела:
-Никакая это не проводка, говорит, а просто я свечечку на шкап поставила. Приятность начальнику оказать хотела.
И то правда. Смотрят на шкаф, а там свечка валяется. Упала, видать, недавно, да и запалила все вокруг. Шкафу-то, конечно дело, особо ничего. Он большой и здоровый. Только еще верхушка выгорать стала. А вот икона уже наполовину истлела.
Залили все водой, соседей культурно по квартирам отправили, начали ущерб изучать.
-Что от Ксении Блаженной только правая половина осталась не очень хорошо,- подытожил Эммануил Георгиевич.-Хотя шкаф больше жалко. Можно сказать неодеванный шкаф-то. Пыль на полках еще ни разу не вытирали, а на тебе, весь внешний вид уже попортили. Двери-то не больше десяти раз открыли, а туда же. Да еще и неизвестно чего этой свечке упасть вздумалось. Может знак какой свыше, к беде например. Еще хорошо, что приехал вовремя. А опоздай на полчаса, так вообще все сгорело бы. Я, конечно дело, против верования сотрудников ничего не имею. Но что же это за вера такая, если из-за нее имущество выгорает?
В общем, Авдотья поняла, что вместо приятности одна пакость вышла. Предала она себя на бумажке анафеме, взяла икону-погорельца, да отправилась в церковь прощения просить. А там как раз вечерняя идет на предмет Ксении Блаженной. И тут Авдотья заявилась с бедой своей:
-Хочу, батюшка, совета испросить, говорит, что мне теперь делать с этим?
И обгоревшую половину иконы из газетки достает. Священник с лица сошел. Ладно бы такое безобразие в обычный день принести. А тут в праздник над святой глумиться. И спрашивать не стал, отчего такое кощунство Авдотья учинила. Предал греху великому без всепрощения.
Всю ночь кухарка проворочалась, раздумывая как жить дальше. И от церкви вроде как отлучили, еще, того гляди, за усердие и от работы отлучат. Начальник Эммануил Георгиевич сильно недоволен был. Уж больно шкап ему жалко стало.
С утра пораньше Авдотья вскочила и побежала к соседу. Помоги, мол, милый человек. Ты вроде столяром был, пока не запил. Ну а соседу за бутылку чего же не помочь. Настругал чего-то, заплатку гвоздиками прибил. Не шкаф стал, а сплошное заглядение. Авангард полный. С белой заплатой заместо выгоревшего. А сверху Авдотья новую икону водрузила. В два раза больше. Сначала хотела погорельца к знакомым отнести, которые реставраторами работали, пока не запили. Но после решила: уж отвечать за порчу казенного имущества, так отвечать. Пошла и купила новую икону. Меньшего размера вот только не оказалось.
Эммануил Георгиевич приезжает, а Авдотья в дверях стоит, кланяется. Все, мол, уже исправлено. Еще лучше прежнего стало. А что насчет беды, так, дескать, знак нехороший. Но поскольку казус такой по вине Авдотьи приключился, то и ответственность она на себя возьмет. Будет ходить замаливать. Словом, удачно все сложилось. В следующий раз аккуратнее свечку ставить будет.
Но то ли заплата не понравилась начальнику, потому как в авангарде ничего не понимал, то ли икона размером не подошла, а кухарку к обеду рассчитали и домой отправили. И не посмотрели даже на то, что вроде как по религиозным соображениям увольнение вышло.
Вот и разберись после такого случая в вере этой. От чистого сердца все, а сплошные неприятности. Одни пострадальцы кругом. Ходишь в церковь, ходишь. Поклоны отбиваешь. А потом вдруг бац, и все перечеркнуто. И не со зла ведь. А по искренности и от усердия...