Belcanto или Как ломался голос

Знаешь ли ты меня?  Эх, мое милое дитя! Хотя, разглядывая твои эскизы, спотыкаясь с удивлением о слова, понимаю, что должно было быть так: Ах, мое милое дитя… Но ты же мне не поверишь ;)

Помнишь, как ты постоянно ворчал: «Тебе нельзя читать чужие работы! Ты хамелеон. Ты читаешь Шекспира, а потом разговариваешь сонетами. Ты читаешь Кортасара, и через союзы уже не продраться. И не дай тебе бог еще раз прочитать хоть один детектив! Слушать невозможно». Вспомнил?

А я читаю тебя и удивляюсь. Удивляюсь – где ты напился этих ленивых взглядов через ресницы, слов через кожу, через мурашки. Помню же другого тебя, с ним и говорю – простил же мне «разговорный».

Помню, как ты смеялся, когда я поняла, что в юности мы пили все без разбору, о чем не преминула сообщить. Помню белую лисицу на черном фоне. Не говоря уже о миллионах маленьких паркинсончиков.

Помню, как ты учил меня играть «К Элизе». На большее меня так никогда уже и не хватило. Но хорошо хоть не «Собачий вальс».
Вспомнил?

Как летели с горы, я напоминала себя страуса из мультика, а ты ругался так, что любой пират почувствовал бы себя школьником-молокососом. А потом мы кричали-кричали-кричали-кричали-кричали; и хриплые и довольные искали выход из леса, ты с моим платком на коленке (Зачем ты его туда прицепил? Вот этого уже не помню я).

Помню водку, чай с лимоном, твои рисунки карандашом и сбивчивый рассказ о Нем – какая-то трагедия, ты винишь себя, рыдает даже трезвая Ольга. А потом мы бредем домой – скульптурная группа «Не дай товарищу упасть». А ты вдруг останавливаешься и вороватым голоском интересуешься: «А про кого я так плакал?» Немая сцена.
Вспомнил?

Помню, мы уже редко виделись тогда. Ты вдруг у меня утром, весь в каких-то потеках, замотанный-перемотанный в какие-то обрывки, беловато-серый, и я  не лучше – полумертвая – еще не закончился Тот Период, Который Закончился Сейчас, а ты смотришь страшными глазами и говоришь, что тебе больше не к кому пойти. Я ору на тебя, обзываю по всякому, а ты вдруг разом бодреешь – видать, хорошо я орала, - и говоришь, что все не так и ща мы будем спасаться. Спаслись. Потом – пиво на морозе.

А как хорошо мы с тобой ждем весну! Когда ты пропал вдруг на несколько лет, я знала, что мы все равно ждем весну вместе. Каждую осень. Каждую зиму.
Вспомнил? Да вспомнил, а как же.

И узнал! Ха. Можно переходить обратно на ты, милое мое прекрасное пение. Хотя… Помню, помню, как ты становился все … эээ … утонченнее, что ли. Называл меня на вы и целовал руки. Я, конечно, смеялась, требовала переходить на жабо и камзолы… Зато я помню, как уходила вечером – губы в пол-лица – и не могла понять, с кем провела этот вечер – с тобой ли? Костюмированное представление под кодовым названием «I’m the prisoner of your love», помнишь? Никто не мог лучше тебя смеяться над романтикой, честно-честно! А сейчас ты такой серьезно-смакующе-собранный…
 
Встречайте, снова с нами! Пишет-плетет, паучок-гурман, наблюдательный сластолюбец или сластолюбивый наблюдатель, и подергивает за ниточки, и перекладывает плевочки мозаики, и смотрит на себя со стороны, и забавляется тем, что видит. Вскрытие взгляда. Эксгумация памяти. И фантазия-воображение, ложь-вранье неприкрытое, сны-осколки, любовь, любовь, любовь... Этакая квинтэссенция порока и похоти – настолько бесстыдная, что целомудренная, как сгоревшая под солнцем кожа.

…Я просила прислать мне статуэтку писающего мальчика из Амстердама, а ты прислал мельницу и охапку не переживших дорогу тюльпанов… М-да.

Где ты был, безумец? Кто научил тебя петь так прекрасно? Хотела бы я знать. Или нет. Скорее, нет.
 
А как ты узнал меня? По фотографу? По певичке-Гейл? По друзьям-из-гаража? Или словечки-точки-запяточки подсказали, что теперь мы, раз нашлись, уже так просто не потеряемся?

http://www.proza.ru:8004/2003/02/18-140