Время Дюзнутого Южака

Дул пронзительный южный ветер, вечно несущий всякие всякости из Центра Галактики, который местные обитатели галактики под названием Млечный Путь (они же - млечнопутевцы), почему-то прозывали Дюзнутым Южаком.
С оттенком внутренней неудовлетворенности в затуманившемся взоре.
И зябко предергивали плечами.

Этот Дюзнутый Южак обычно предвещал скорейшее воцарение ранней зимосени и дул из Центра Галактики вдоль русла Галактических Рукавов, будто сенбернар, поочередно ужаленный в нос раздраконенной полудюжиной шершней, озлобленных укорочением светового дня, а также нахальностью ночных морозцев.

Впечатление такое создавалось, будто бы этот Дюзнутый Южак дул отовсюду сразу и насквозь пронзал не только временнЫе, но также и структурные компоненты пространства, сшивая их многочисленными струями завихряющихся лап, точно простегивая белыми нитками на швейной машинке марки Зингер.

Дюзнутый Южак метелил так пронзительно и свирепо, что при очередном его леденящем лимфу порыве совершенно недвусмысленно казалось, будто бы кроме скелета, обтянутого тонким слоем надкостницы, на тебя не надето более ничего.

Несмотря на скафандры и водолазные костюмы из толстенного слоя верблюжей шерсти, замерзал не только мозг в больших берцовых костях, но даже периодически мнилось, будто бы спиномозговая жидкость во внутренних капиллярах позвоночного столба изрядно подернулась тонким ледком.

А желтые листья падающих звезд с обреченным шуршаньем катились вдоль припорошенного голубой изморозью Млечного Пути, подталкиваемые его нетерпеливым темпераментом.

Залетный попугай, неведомо откуда взявшийся на перекрестках звездных дорог, сонно зевал изогнутым клювом, предчувствуя лютые холода, с интересом рассматривал себя в Зеркале Вероники и нервно пытался пригладить перья, вздыбленные вздорными метеоритными дождями, потрепанные коварной подпространственной молью и потускневшие от неистребимой космической перхоти.

Группа набитых от кончика носа до толстого крупа самодовольной гордостью оленей в поисках малахитово-медного ягеля вальяжно пропылила в сторону высоких трансгалактических широт, высокомерно сшибая развесистыми рогами язвительнохвостые кометы и напыщенно загребая мохнатыми клешами серебристых копытец золотистую пыль осколков взорвавшихся от непосильной жизни и свечения звезд.

Грустеливая Рыба-Луна печально играя синими всполохами переливчатых лучей, отраженных от Центра Галактики, на причудливых россыпях разноцветно шубутящихся морских звезд, одиноко освещала зыбкую линию галактического горизонта, переливающего в маревых потоках мезвездного газа.

Летучие Рыбы куражливыми стайками стремительно срывались с размеренно накатывающих на Кисельные берега Млечного Пути волн, будто испуганные лягушки при виде рассеянного медведя, бряцающего ночью романсы Луне на обломке пня, хлопали крыльями, точно сонные куропатки дремучей ночью, и с облегчением плюхались обратно, словно лемминги, обезумевшие от дикой толчеи.

Стадо финвалов, гулко шлепая хвостами, тяжело вздыхая и плюясь высокими фонтанами неутоленных намерений, правильным, но сумрачным косяком направилось в теплые края, поближе к Центру Галактики - туда, где все время ярко светят миллиарды раскаленных солнц, полно морских креветок и никогда не встречается студеных айсбергов.

Караван двугорбых верблюдов, меланхолически пожевывая жвачку, кивая носами, как стая глупых чирков на болоте, и загребая задними ногами космическую пылюгу, величественно продефилировал среди морщинистых барханов космической пустыни к очередному караван-сараю.

Угрюмо набычившийся отряд нахмуренных рыцарей-крестоносцев, закованных в железные латы по самые уши заморенных непрерывными переходами лошадей, в суровом молчаньи насупленной свиньей размеренно проскакал на юг, раздраженно побрякивая оружием, зубами посиневших от инея кобыл о трензеля и сочленениями закаленных металлических панцирей, прихваченных крепкими щипками раздухарившегося к вечеру осеннего морозца.

Позади угрюмой рыцарской свиньи подпрыгивающей иноходью на рысях плелся печальный Белый Рыцарь на розовом коне, рассеянно грезивший о романтических прелестях прекрасноликой Дульсинеи и на ходу осуществлявший рутинный процесс вылавливания пылеройколовкой улучшенной собственноручно конструкции нахально юрких пылероек, бесчисленно расплодившихся к приходу очередной зимосени в раскидистых переходах панцирных сочленений, с целью поддержания минимальных норм санитарного контроля.

Кучка меднокожих пастухов - матерых профессионалов из разудалого индейского племени тускаррорра-спейс-транзистор (звездный округ Пенсильвасия), - залихватски подогревая огненной водицей, заводными песнями и пламенными плясками продрогшие от прошивающего кинжальными струями Дюзнутого Южака душонки, с молодецким посвистом, утробными воплями и лихими покриками; сопровождаемая жидкими струйками захлебывающегося на фальцете визгливого лая прирученных к охранным мероприятиям койотов, вздыбившимися клубами пыли и самовлюбленным жужжанием надоедливых паутов, браво протранзистировала в западные отроги созвездия Тельца стадо кучеряволобых бизонов, изрядно нагулявших обильную биомассу в вольготных галактических прериях.

Двенадцать ражих гармонистов гоголем прошлись вдоль околицы какой-то забытой Мирозданием периферийной деревеньки Малые Помолчи, потряхивая рыжими чубами, сияя синим огнем из глаз на пунцовых рожах, бахвалясь красными рубахами навыпуск, топоча скрипучими сапогами, призывно пованивающими гуталином и свежей кирзой, с наслаждением растягивая хрипящие от куража меха трехрядок и горланя во всю мочь молодецких легких, наполненных томительным ожиданием: "Ой, д"ты степь широ-о-о-ока я!..".

Девки за околицей лузгали семечки в огромных количествах с пулеметной скоростью, сладострастно плевались шелухой, сентиментально дывились гармонистам вослед лупастыми глазами, просветленными нежными чувствами и увлажненными горючей девичьей слезой, прижимали к учащенно бьющейся горячей груди расписные платки, собственноручно вышитые гладью и подпевали звонко и зовуще заводными голосами.

Плавучий город-фантом Атлантида, салютуя пушками и разухабистыми воплями жителей, разгулявшихся по случаю праздника святого Альдебарана, прочертил затуманившиеся просторы Вселенной переменчивой параболой загадочного пути.

Бригантина "Мария Челеста", бездушно покинутая сдуревшим не понять с каких коврижек экипажем, зловеще скрипя изнахраченными трескучей жарой и изматывающими морозами мачтами, скорбно стеная залетными призраками, поселившимися в трюмах и кубриках, и устрашающе хлопая кливерами, будто привязанный к забору телок, держала кильватер Летучего Голландца, покрытого ядовитой желто-зеленой плесенью от въедливой галактической сырости и склеротически рассыпающего труху от старости с видом сеятеля до сих пор наводящего панический ужас и упрямо бредущего с целью поиска межпланетно-межвременного континуума в полубредово-сомнамбулическом забытии совершенно не разбирая фарватера.

Опухший спросонья но все еще сумрачный кок "Опешившего Поросенка", суеверно помолившись на "Веселого Роджера", с громадным сомнением понюхал завонявшие плавники, изглоданные прожорливыми микробами и въедливыми грибками, только и оставшиеся-то от тигровой акулы, пойманной уже практически неделю назад при каких-то необычайно скверных обстоятельствах, с сожалением швырнул их за борт, провел черпаком по развешенным вокруг предметом куханной утвари и с утробным рыком: "Получи, паскуда!" - с размаху вогнал полуметровый мачете в палубу швертбота почти по самую рукоять.

Коварное дыхание Арктики ощущалось необычайно остро.

Холода, холода...
Нас другие зовут города...
Будь то Минск, будь то Брест...
Холода, холода...

Тревожно попахивало морем, степью, тундрою и тайгой.
Словом, все предвещало скорую и неизбежную зиму.