Как меня хоронили, хоронили... Совковой гинекологии посвящается

Не знаю, почему мне вдруг так отчаянно захотелось об этом написать. Но вот накатило и я пишу, и как обычно не задумываюсь о следующем слове, просто, потому что не умею задумываться и слово всегда бежит быстрее мысли... Вы уж извините.

История сия приключилась со мной двенадцать лет тому назад. Я решила записать её для потомков в назидание отчаявшимся и потерявшим надежду.

Мы ехали в тот год на юг, планируя там забеременеть. То есть, решили и всё тут. Муж был инициатором и обещал приложить всяческие усилия для скорейшего достижения поставленной цели. Мы отправились в любимый нами обоими Джанхот, не обременённые чрезмерным багажом, зато с неплохим запасом денежных средств. А почему бы и нет? Зарабатывали мы по тем временам очень даже неплохо и взяли с собой рублей восемьсот, что сулило обоим приятную возможность поглощать любимые мною персики и нектарины, огромные сиреневые помидоры «Бычье сердце», тяжелые, распадающиеся на две половинки тёмно-фиолетовые сливы и разные другие вкусности в неограниченном количестве.

Но провидение решило сэкономить наши трудовые сбережения, и в первый же день по приезде мы стали владельцами огромного ящика, набитого шикарными фруктами и орехами, который забыли какие-то нерадивые москвичи в автобусе. Целую неделю мы с помощью нашей хозяйки и работников местной почты честно пытались найти истинного владельца посылки, так и не довезённой до внука Сашеньки, служившего в Москве. Мы узнали об этом из письма, которое было вложено в ящик. Сашеньку было очень жалко, ещё больше было жалко его бабушку, жившую, судя по всем, в одном из ближайших посёлков, но все наши усилия так ничем и не кончились, из ящика начало уже сладко попахивать и мы его вскрыли. Сколько лет прошло, но никогда больше не ела я таких вкусных груш, таких огромных, переполненных соком, персиков, таких нежных орехов… Приятно вспоминать… Спасибо так и оставшейся неизвестной бабушке и внуку её Сашеньке.

В общем, целый месяц мы без каких либо ограничений насыщались витаминами и минералами, плавали до изнеможения, лазали по горам и проводили бурные ночи. Это было восхитительно. Мы покупали местную сметану – густую, сливочную, чуть желтоватую, толстым слоем намазывали её на куски плотных, сахарных помидоров, солили и… поглощали с серым, рассыпчатым хлебом… А днём, когда начинала уже надоедать прилипчивая, влажная жара, мы брали у хозяйки маленький тазик и мелко нарезали в него всё, что было под рукой – сливы, персики, нектарины, инжир, груши, яблоки, огромные, круглые ягоды винограда «Кардинал», дыню, арбуз… Потом это ставилось на полчасика в холодильник… Уррррр… Есть всё это следовало большими деревянными ложками, что мы и делали с превеликим удовольствием… Глядючи на наши, измазанные соком, морды, не выдерживали многочисленные соседи и уже через несколько дней после нашего приезда фруктовые салаты стали самым модным блюдом. Мы рассаживались за огромным деревянным столом под шатром, свитым на железной решётке виноградными лозами, и хором урчали от удовольствия. Было по настоящему здорово…

Какое отношение всё это имеет к гинекологии?, справедливо спросите вы. Может быть, и никакого, но только я абсолютно уверена в том, что, если бы не витаминизация моего организма по самое горлышко, то вся эта история не закончилась бы столь благополучно. И пусть местные гинекологи меня опровергают, сколько им влезет. Я им всё равно не поверю.

Не буду больше вас томить и перейду, наконец, к сути.

Отпуск наш закончился, и мы вернулись в Москву. Прошло примерно две недели, и стало ясно, что, возможно, наш план удался. И мы пошли, сами понимаете, ко врачу в женскую консультацию. Там нам сказали, что срок ещё слишком маленький, чтобы что-то нащупать в моих недрах и предложили сдать анализ «на мышку». Так это тогда называлось. То ли бедным мышкам что-то вкалывали, то ли они были родоначальниками этого метода определения беременности, не знаю… На следующий день мой погрустневший супруг, принёс бумажку поперёк которой стоял штамп. Большой такой синий штамп на маленькой оборванной со всех сторон бумажке. «НЕ ОБНАРУЖЕН» Именно эти слова были оттиснуты на этом приговоре. Будто искали не ребёнка, а вирус СПИДа. «А могло бы быть шесть недель», - грустно сказал муж – большой любитель всё подсчитывать.

Прошёл месяц… Но то, что мой супруг остроумно, но не оригинально называет красными днями календаря, так и не начиналось. Я, конечно, немного волновалась, но не так, чтобы очень. Как раз тогда я читала какой-то научно-популярный гинекологический трактат, в котором было написано, что поездки в другие климатическо-экологические зоны на кратковременный срок могут привести к нарушению цикличности…

Кстати, я не забыла предупредить, что детям сие читать не рекомендуется? Ну, если только тем, кто достаточно часто смотрит нашу рекламу и точно уже понимает о чем, собственно, я веду речь.

Ну, так вот. Я не особенно волновалась, а муж, почему-то ужасно переживал. Он вообще всегда очень волнуется, когда я болею. Подозреваю, что он просто боится заразиться…, но точно не знаю. Естественно, я не стала отказывать ему, когда он вызвался отвезти маленькую баночку из-под майонеза с содержимым на Добрынинскую, в единственную тогда в Москве платную лабораторию, где анализ на беременность можно было сдать не только без направления врача, но ещё и анонимно. К вечеру того же дня результат всё того же «мышкиного» анализа уже был у нас на руках… В платной лаборатории работали более тактичные люди, чем в бесплатной. На бумажке стояло – «ОТРИЦАТЕЛЬНО». «А могло бы быть 10 недель», - снова констатировал супруг, и я расплакалась.

Наверно, именно эти мои слёзы и сдерживали Сашку ещё целый месяц...

В начале ноября мы праздновали день варенья одного из родственников. Когда мы расселись за большим столом, в гостиную вплыла Сашкина тётушка и пропела ласково: «Тасенька, специально для тебя рыбка горячего копчения собственного изготовления».
Я обрадовалась, потому что так коптить рыбу, как умеет это делать тётушка Сима, не умеет больше никто. И вот уже огромное блюдо немецкого столового сервиза движется ко мне над головами гостей. Я вожделею… Ага…

К тому моменту, когда блюдо оказалось у меня под носом, мне уже было плохо. И не просто плохо, мне было очень плохо. Тошнота, навалившаяся на меня, была такой всеобъемлющей, что сдержать её оказалось более чем сложно. Я еле успела добежать до туалета, раздавая по дороге тумаки родственникам и выдёргивая из-под них стулья. Потом меня – бледную и дрожащую уложили на диван и махали полотенцами… «Саша, ты сводил бы её к доктору», - услышала я чей-то голос, - «посмотри, как она плохо выглядит». Сашка смотрел на всех зверем и злился ужасно. В первую очередь на меня и моё халатное отношение к собственному здоровью.

Я это чувствовала и поэтому не стала дожидаться его нравоучений и ко врачу пошла сама. Естественно, к гинекологу. Я долго и нудно жаловалась на задержку, головокружение, периодическую тошноту и немотивированную слабость... «Всё нормально!», - сказала заслуженная доктор усей страны с неисчислимым трудовым стажем, бывшая главврач девятнадцатого роддома города Москвы Капанадзе Елизавета Ивановна, - «всё нормально, так только маленькая эрозия и узелок». «Какой узелок?" - удивилась я. «Придёшь месяца через два, посмотрим в динамике, это может быть миомка, а может быть мне только кажется… ты ж у нас не худышка, тебя так просто и не прощупаешь…» Уж это правда. Животик у меня был. Не так, чтобы очень большой, мужу очень нравился… Мягонький такой…

Ушла я тогда от докторицы с обычными после посещения гинеколога синяками по всему животу и ещё неделю не могла двигаться без боли. Собственно говоря, после этого боль меня уже и не отпускала. Просто по началу она была не сильной. То есть вполне терпимой.

Поплакала я, подсчитала в уме срок так и не наступившей беременности – четырнадцать недель и решила обратиться к доктору платному. Очень маме моей тогда рекомендовали поликлинику на Старом Арбате. Ту, что сразу за театром имени Вахтангова. Там как раз работала знакомая родственников знакомых маминой сотрудницы. Вот к ней-то и было решено меня направить – лечиться, значит, от бесплодия…

Очередь была огромная. На втором часу сидения ко мне подкопался странного вида мужчина, похожий на грузина. Акцент, во всяком случае, был очень грузинский. Он представился гинекологом – специалистом по бесплодию, практикующем буквально тут-вот за углом в собственном частном кабинете. Он не отходил от меня часа полтора, всё уговаривал излечиться. Я не поддалась!

Докторша была очень приятной, с внушительным голосом и доброй улыбкой. Не стану вдаваться в подробности. Мне-то всё равно, но смущать читателей не хотелось бы. Поверьте мне на слово – осматривала она меня тщательно и сказала, что не находит пока во мне никакого криминала, надо сдать гормональные анализы, провериться у эндокринолога и выписала мне целую кучу лекарств. Хорошая женщина. Добрая. Даже синяков на мне почти не оставила. Так только – парочку… «Шестнадцать недель», - протикал мой мозг.

С этого момента я мало, что могу вспомнить. Не знаю, чем объяснить, но время потекло как-то само-собой… Как в тумане… Я сходила на приём к эндокринологу, сдала какие-то анализы, сделал рентген черепа… Да, нет! Помнить-то я помню и преотлично, только вот своё какое-то равнодушное ко всему этому отношение… Вот этого я понять не могу…

К тому времени боли стали уже беспокоить меня всерьёз. Периодически внизу живота, как взрыв – всегда неожиданно – случался ужасный болезненный спазм, после которого я иногда даже разогнуться могла не сразу. Обычно сразу после спазма боль разливалась по всему животу и концентрировалась в копчике. Особенно тяжко было на работе. Я не могла по долгу находиться в одном и том же положении – меня просто скручивало – приходилось менять положение тела и я чертила свои схемы и планы то сидя, то стоя, то согнувшись почти вдвое… Все мне сочувствовали и советовали идти к доктору.. К какому? Я думала и думала, а время шло…

А потом я заболела. ОРЗ. И мне сразу стало легче! Это теперь я понимаю – легче стало просто оттого, что я много лежала. Боли отпустили почти совсем. Отболела я недели две и была послана сдавать анализ крови, который оказался неожиданно таким плохим, что меня не выписали, а назначили антибиотики. Но я не кашляла! И антибиотики пить не стала. Просто из застарелого, сопровождающего меня по жизни чувства противоречия. И от уколов отказалась – соврала, что сама буду делать, если понадобится. Не знаю, почему…

 Прошло ещё две недели, анализы снова были плохими и меня послали по врачам. Я посетила уролога, констатировавшего на ощупь – без анализов – мочекаменную болезнь. А что он ещё мог предположить – я же жаловалась на боли. Потом я посетила гастроэнтеролога – у меня что-то булькало в животе – меня направили на гастроскопию, где я чуть не померла и вытянула из себя трубку с диким воем и плачем. А потом я пошла к гинекологу. Во-первых, меня к ней направила терапевт, а во-вторых, время подошло, она же, если помните, велела придти месяца через два, а тут как раз прошло семь недель.
И снова меня осматривала доктор Капанадзе. И снова я ушла от неё в синяках. Я сказала ей о болях, я вскрикивала каждый раз, когда она давила на моё пузико, потому что было больнее обычного, и боль отдавала вниз и в таз, я рассказала ей о лопающихся внутри меня воздушных пузыриках...

В моей медицинской карте по сей день вклеен документ – «Справка дана на руки такой-то в том, что она гинекологически здорова и повышенный РОЭ (СОЭ) отношения к гинекологическим заболеваниям не имеет. Дано по запросу из поликлиники №…»

Вы не поленились считать вместе со мной? Это было уже на двадцать первой неделе беременности, которой не было.

Меня всё не выписывали на работу, я передвигалась дома уже с помощью палки. Боли уже не отпускали меня совсем. Но, когда я опиралась на что-то или лежала хотя бы с пол часа – становилось легче. Мне казалось, что я болею модной болезнью со смешным названием метеоризм, потому что кроме боли меня перестало выпускать из своих цепких рук ещё и ощущение какого-то мучительного распирания. И ещё у меня зримо опух живот. Это видели все. И врачи тоже. Они щупали меня каждый раз, когда я приходила в поликлинику. Сначала меня с недоумением пальпировала моя участковая, потом к этому присоединилась заведующая отделением, потом припёрся главврач и я устроила детский визг на лужайке, потому что страшно боюсь врачей – мужчин… (Анатолий Комиссаренко, конечно, меня простит. Я даже могу к нему на приём приехать. Как раз коленка правая разболелась.) Они по очереди щупали меня, давили на живот, они как-то странно переглядывались и даже языками цокали. «А так не болит? А вот так?» - вопрошали они.
«Нет, нет, и нет», - отвечала я, потому что боли мои не зависели от их давления и ощупывания.

Потом они собрали комиссию-консилиум и постановили, что пора меня выписывать на работу. Видимо, у вас такая врождённая аномалия крови, сказали мне и, я поверила. А почему было не поверить. Это ж были чуть не с детства знакомые мне люди, они мне так по доброму улыбались. Вооот…

Сразу после мартовских праздников я должна была выйти на работу. Отлично помню, как я лежу на диване, рядом сидит Сашка – он вообще в те дни всё время находился поблизости, мама гремит посудой на кухне.
«Саша, - спрашиваю я вдруг, а странно, почему это мама ни разу не спросила меня, отчего я с палочкой хожу. Ей что ли всё равно?»
Сашка мне ничего не ответила. Он как-то перекосился всем лицом, вскочил и убежал. Я удивилась. И уснула. Я в то время ужасно хотела спать. Просто ужасно.

Только через несколько лет после всего этого я узнала, что как раз в те дни мою маму и Сашку вызвали в поликлинику. Им сказали, что я умираю. У меня была огромная, неоперабельная опухоль в брюшной полости. Они спросили, надо ли говорить мне. Маме стало плохо, Сашка заплакал, их, как могли, успокоили, поговорили с ними о вечности – спасибо добрым докторам – и все вместе решили от меня правду скрыть. Они и скрыли и выписали меня от греха подальше на работу.

Поэтому вы не удивитесь, узнав, что я – вся в полнейшем неведении – решила поправить здоровье и всё-таки излечиться от бесплодия.

Это было 6 марта. Я пришла в женскую консультацию на приём к гинекологу-эндокринологу Горяиновой Елене Александровне.

Она была очень корректна. Она меня выслушала, посочувствовала, выписала направления на анализы, дала кучу советов, она вообще очень меня воодушевила. Я уже собиралась уходить, когда она, как-то заворожено поглядывая на мой живот, сказала: «А давайте я вас всё же посмотрю». «Давайте», - почему-то очень легко согласилась я, тем более, что она пообещала, что не оставит на мне ни одного синяка.

Отлично помню. Вот её рука давит мне на пупок, замирает и ползёт выше, потом ещё выше… «Наташа, - говорит она медсестре, - пощупай ты». Ко мне подходит медсестра – белокурое, кудрявое очень симпатичное существо с добрыми глазами. Она в точности повторяет движения руки Елены Александровны. «Настя, - ласково спрашивает она, а у вас в животе ничего не шевелится?» «Всё время шевелится, - охотно подтверждаю я, - как будто пузырьки лопаются, бабочки летают, и кишки с кишками разговаривают, а иногда мне кажется, что всё там у меня внутри местами меняется…, я и гастроэнтерологу говорила об этом, и терапевту…»
- И что гастроэнтеролог?
- Сказала, что у меня обильное отделение желчи и, наверное, гастрит, поэтому и ощущения такие.
- Понятно. Анастасия, я должна вам сказать, что не знаю, что с вами. Месяц назад вы были у Капанадзе, она пишет, что у вас всё в норме. А сейчас я нахожу огромную опухоль.

Вот оно! Я впервые услышала это страшное слово по отношению к себе. И потеряла сознание. Они привели меня в чувство несколькими ударами по лицу, они полили меня водой и стащили с кресла. Они кое-как натянули на меня нижнее бельё и куда-то поволокли. Я ничего не соображала. Так страшно мне не было никогда в жизни. Я переставляла ноги и совершенно не понимала, куда и зачем меня тащат через всю консультацию. Оказалось – на ультразвук.

Меня положили на кушетку, задрали юбку, стащили вниз бельё, намазали чем-то противно-скользким и принялись водить по животу какой-то штукой, похожей на пистолет.

- О, господи, не может быть!
- Как же так?
- Она до сих пор не знала?
- В том-то и дело! Посмотри карту! Она тут сто раз была!
- Как это?
- Вот – четыре недели назад у Капанадзе…

Я слушаю этот диалог и понимаю, что всё плохо.
- Большая опухоль? - сдерживая рыдания, спрашиваю я.
- Ага! С ручками и ножками! – говорит, чему-то радуясь, доктор Кравчук.
- Уже метастазы? – совсем уж трагически вопрошаю я и с ужасом вижу, как три женщины в белых халатах буквально оседают на пол. От смеха.

Садистки! – решила я и начала вставать. Они всё ещё хохотали, а я сидела на краешке кушетки и пыталась дотянуться до пальцев правой ноги, чтобы натянуть на них колготки. У меня ужасно дрожали руки. Снова разболелся живот…

Они отсмеялись, в шесть рук натянули на меня одёжки и чуть ли не хором объявили:
- Ты беременна! На двадцать пятой - двадцать шестой неделе. Ребёночек хорошенький, без видимых паталогий, пальчик сосёт.
- Пальчик, - повторила я и снова впала в полузабытьё.

Потом мне сказали, что всё не очень хорошо, что мне надо срочно ложиться на сохранение, что гарантий никаких, то уже раскрытие шейки матки на два почти пальца, очень низкое предлежание плода, повышенный тонус… Мне было наплевать!!!

Именно тот день стал самым счастливым днём в моей жизни. Именно тот. Я точно знала, что теперь уже не случится ничего плохого, что мы всё преодолеем, выкарабкаемся и родимся!!!

Наташу отрядили провожать меня домой. Они очень за меня боялись – я, и правда, мало, что соображала в тот момент. По дороге мне попался телефон-автомат и я не нашла ничего лучшего, чем позвонить Сашке на работу.
- Саш, ты сидишь?
- Да, конечно.
- Я от врача иду.
- От какого врача? Я ж тебе сказал пока никуда не ходить.
- Я хотела тебе суприз сделать. И сделала! Кричи ура!
- Какой суприз?
- Меня завтра на сохранение кладут. Мы беременные. Нам уже двадцать пять недель. Сашка, он там во мне пальчик сосёт!

Если бы я знала, что они с мамой и папой уже и всех родственников оповестили о моей скорой кончине… Но я же ничего не знала! Ничегошеньки. Поэтому я очень удивилась, когда в ответ услышала тишину. Потом уже оказалось, что Сашка выронил трубку и схватился за сердце…

Я была так рада, что не заметила ничего. Ни маминой истерики, ни вдруг напившего трезвенника-отца, ни Сашкину беготню. Я обзванивала весь вечер своих уже почти похоронивших меня подруг и всем уверенно сообщала, что в начале июня рожу мальчика Стасика. Я была в этом абсолютно уверена… Сашке потом пришлось со всеми объясняться. Они не поверили – решили, что это у меня такие проявления болезни.

Может быть, именно эта моя уверенность передалась заведующей отделением патологии беременных Елене Ефимовне, которая взяла на себя ответственность, и мне сделали операцию, которую делают только до двенадцатой недели? И медсёстрам – акушеркам, которые по секрету от врачей продолжали делать мне уколы магнезии, даже тогда, когда моя палатная врач отменила их из жалости в следствии того, что колоть уже было практически некуда – все бедра от колен до верху были в не рассасывающихся неделями буграх (в роддоме кололи только в ноги)… Не знаю, что нас спасло. Видимо, ОБЩИЕ усилия. И те южные витамины тоже.

Нас не убил страшный доктор Виталий Ильич, ненавидящий с истовым фанатизмом полных женщин и проморгавший у меня боковой надрыв пузыря, из-за чего я рожала девять дней подряд и теряла околоплодные воды, одновременно теряя ребёнка…

Нас не убил доктор Володя, недавно окончивший учебное заведение и не скрывающий, что все женщины для него - только лишь объекты для пристального изучения – неодушевлённые предметы, называемые общим словом – «пациентка». Его боялись все – было известно, что в тот период он как раз отрабатывал надсечение промежности в родах и делал это надо или не надо со всеми. Он выбирал себе жертву и гнал в смотровое кресло, и мял, давил, лез вовнутрь - изучал… Думаю, что сейчас он – большой гинекологический начальник…

Нас не убили морально и психологически своим любопытствующим вниманием электрики и сантехники, принимающие участие почти во всех осмотрах, просто потому что в коридоре велись ремонтные работы, а докторам было очень душно за закрытыми дверьми.(или дверями?)

Мы вынесли всё это и многое-много другое. Даже один унитаз на 150 беременных женщин, даже одну помывочную камеру с холодной водой, даже ежедневный подъем в шесть утра, потому что так удобно дежурному персоналу…

Мы вынесли, перемогли всю нашу карательную гинекологию на отдельно взятом участке ныне закрытого девятнадцатого роддома столицы! Только благодаря тому, что так РЕШИЛИ и ещё благодаря тому, что и среди наших врачей попадаются такие, которым мне хотелось бы воздвигнуть памятник. И за доброту их, и за внимание, и за профессионализм. Мало их, ох, как мало. Но они есть! И слава им во веки веков!

Мне разрешили посещать другого – не участкового врача в женской консультации. Не могу я видеть госпожу Капанадзе. Узнав о моей беременности, она, увидев меня в коридоре консультации (я как раз пришла за направлением в роддом на сохранение), спросила, не нужна ли мне её помощь? Она, видите ли, могла организовать мне по блату избавление от нежелательной беременности. Я её не стала бить. Я просто отвернулась. И с тех пор про меня в нашей консультации так и говорят – «та самая, которая с Капанадзе»… И очень бояться, что я опять забеременею.

А недавно идём мы со Стаськой по коридору поликлиники – он напросился меня сопровождать – и видим - идет навстречу Елена Ефимовна – та самая, из роддома. Она увидела меня, сразу узнала и кинулась не ко мне, а к Стаське и трясла его, как грушу, и плакала со мной вместе, и только теперь я знаю, как трудно оказывается, как тяжело протекала моя беременность, и что мой сын – настоящее чудо, потому что никто более пяти-десяти процентов за его жизнь не давал.

- Знаешь, - сказала она мне, - а я была уверена, что у тебя всё получится, ты ведь о другом исходе вообще не думала?
- Не думала, - подтвердила я, - наверное, от умопомрачения. Говорят же, что беременные женщины порой сильно глупеют.
- Может быть, и так, но тогда - это глупость во спасение.

Наверное, я ещё тысячу раз пожалею о том, что не только написала это, но и представила на всеобщее обозрение. Вы, ведь, обязательно скажете мне об этом?

Ошибки править не могу – боюсь перечитывать. Уж извините. Может быть, через пару дней...