Нарисованный дом

 Небольшой садик, ограждённый низким, неуклюжим забором по периметру. Высокая жёлтая стена в потоке солнечных лучей, выделяющих каждый её кирпичик, каждый цветок календулы, которая здесь повсюду, даже на подоконниках в деревянных ящиках. Дрожащие ветви осунувшейся вишни на фоне голубого неба, кристально чистая полоса,  переход от сумрака к вечному свету, от тишины к звону качелей и песням дворовых кошек. Арина раскрывает окно четвёртого этажа, вдыхая свежий, утренний воздух. Взгляд  наверх – солнце слепит глаза, вниз – тёплая, блестящая грязь. Арина сидит на подоконнике, болтая ногами. Срывается, падает в мутную реку – она совсем рядом, прямо под домом, её бесцветное тело плывёт по воде, глаза закрыты листьями, «нет, это не река, а самое настоящее болото», хорошо узнаваемый, тошнотворный запах лилий. Она продолжает плыть изуродованным лицом вверх, на губах запёкшаяся кровь, в седых волосах водоросли. А дальше стена, о которую она ударяется затылком, и нет никакой боли, лишь леденящая пустота, оставляющая дыры тупой тишины. Снова тишина! Эта кристально чистая полоса – граница между душой и тесными стенками гроба, она где-то здесь, совсем рядом. Ещё один удар, и из пробитой головы струится берёзовый сок. Уносит всё дальше и дальше, туда где река отражает холодный свет лиловых фонарей. В этом городе улицы пересекаются не так, образуя замкнутые пространства. А там вечные похороны... и это отверстие в потолке. Чёрное, проступающее сквозь него небо – оно становится всё больше и больше, дикое, злорадное. Царство вечной кривизны. Арина продолжает плыть по реке, в окружении тошнотворных лилий. Она чувствует страх, боится, что натолкнётся на  такого же, как она. Но в густом болоте не находит ничего, кроме старости и немощи. Они душат, сдавливают. Какие-то странные, очень странные! Ветви вместо рук. Нет, это просто забытый сон! Она сидит на подоконнике, свесив ноги вниз. «Я видела ещё вчера, где-то внизу проходит железная дорога. Мой бедный, добрый художник, с длинными спутанными волосами и сталью в голове. Он опять всё сделал не так.» Арина улыбается и подставляет лицо солнцу. А оно становится всё ближе и ближе – то пятнистое то полосатое...  заслоняет  небо – поющее, смеющееся. «И вправду смешное солнце». Вечер мягко ложится на верхушки деревьев, и окно на четвёртом этаже задумчиво глядит в фиолетовую даль. Ветер едва колышет траву, принося в комнату горьковатый запах календулы, холодные брызги идущего где-то за чертой города дождя. Арина спрыгивает с подоконника и спешит закрыть дверь, чтобы не создавать сквозняк. Это ведь страшно, когда начинают замерзать ноги. Как в тот самый день... тогда тоже был сквозняк. Разбитое окно, везде стёкла. Кровь на лестничной площадке. Глухой удар ножом в спину... а потом, как будто кто-то нажал на паузу и зафиксировал перед глазами один единственный кадр. Холодный ветер в лицо. «Самое интересное, когда он рисует ветер». «Как они все будут несчастливы. Миша и Рекс – огромный пушистый кот. И даже клоун, всегда так по-дурацки улыбающийся, тот что висит на стене, тоже будет несчастлив. Странная девчонка – Марина, в больших очках и с кудрявыми волосами. Она похожа на куклу, сидящую у стены, где её зелёное платье сливается с комнатными обоями. Совсем неприметная, с жестокой, холодной улыбкой».Арина смотрит с верхнего этажа вниз. Сейчас она тоже похожа на ту самую куклу, когда та однажды упала с лестницы. Медленно разжимающаяся рука. Кровь застывает в венах. И ей всё ещё нужно успеть, ведь уже не больно... больше никогда не будет больно. Она бежит по заснеженным улицам, затем по дороге, вдоль леса всё дальше и дальше. А наутро снова унылый канал, серая поблёкшая вода, которая несмотря на сильные морозы, ещё не успела  покрыться льдом. Небо – грязно-серое, не позволяет увидеть ни одной звезды, которая бы смотрела вниз – тусклая и печальная, на мрачном занавесе ещё не пробудившегося неба. «Нет, это просто всё  снилось, тогда, в тот самый день. Мысли, приходящие вновь и вновь с каждым порывом холодного ноябрьского ветра. Одинокое водохранилище, медленным караваном тянущиеся друг за другом облака. Бетонный берег, где он так любил рисовать свои картины... и эти деревья. Ведь только на его картинах деревья – с человеческими лицами.» И он тоже слышит этот плач. До сих пор. Плач –  так и не родившегося ребёнка. Серое водохранилище. Такое же серое, как этот подъезд. Арина спускается по винтовой лестнице вниз, где он всё ещё сидит, при тусклом свете маленькой ночной лампы. «Нужно просто верить...» – шепчет она едва слышно. «Верить в другое, совсем необычное начало».Её лицо повсюду, улыбается с  каждой фотографии, счастливое, с густой рыжей чёлкой и большими зелёными глазами. Совсем не то лицо, что смотрит теперь с холодной гранитной плиты на загородном кладбище. Серьёзное, внимательное, снова как у той куклы. Она до сих пор спускается  вниз, на кухню, чтобы заморозить клюквенный сок. Или начинает летать по комнате. «Жаль, что он не может этого видеть. Когда-то мы вместе звали её Ведьмой». «Скоро осень» – шепчет ветер. «Время дождей и душевно больных листьев». Арина поднимает голову вверх, и образ унылого канала - прозрачный, неясный, снова встаёт перед глазами. Вечный танец луны и звёзд в осенних сумерках. Дорога через лес. Он закрывает глаза, откидывает голову назад. Медленные, осторожные шаги, страх перед тёмной пропастью. Пропастью - вечного одиночества, откуда уже нет  выхода, и остаётся лишь сказать миру «прощай», навсегда затеряться среди увядших трав и мертвецов однолетних растений.  То же самое чувство, как и двадцать лет назад, когда чёрный, тяжёлый гроб вынесли из дома. Тупое, приглушённое горе. Нет больше тех людей, которые толпились тогда у входа, с зонтами, в чёрных плащах и бледными лицами. Запах нафталина, доносящийся из шкафов, пыльная мебель, грязные, выгоревшие шторы. Шторы... и этот вечный стук. Он слышится откуда-то сверху, из тёмного, заброшенного чердака, где до сих хранятся когда-то нарисованные им картины и стопки старых, выцветших фотографий. Арина бросает последний взгляд вниз. Ведь она и вышла только для того, чтобы закрыть дверь. Закрыть – навсегда. А может быть она ещё вернётся... Да, она обязательно вернётся! Как в тот самый день, когда гроб вынесли из дома. Она бежала за ним всю дорогу, выглядывала из-за каждого угла, из-за каждого дерева. И теперь, никогда не оставит его в покое. Она будет мучить, терзать воспоминаниями...  А однажды утром он проснётся и поймёт, что больше не может встать. Никто, не придёт, чтобы нарисовать новый рассвет и новое солнце. Её мир угаснет. Она ощутит, что её больше нет. То, чего он всегда так боялся. Ощущения, что тебя   б о л ь ш е    н е т.  Арина закрывает дверь, и тусклый свет торчащей в потолке лампы мягко ложится на стол. За окном идёт дождь-убийца, и из-за него всё как-то нехорошо и грязно. Другая картина...  Та, что всегда сменяет день. Ещё один день продлённой так не надолго жизни. «Ведь он уже совсем не тот художник. Совсем не тот, что был двадцать лет назад.» Сквозь сон Арина слышит, как вода стекает по стенам. Пахнет спиртом и какими-то лекарствами. Стук становится всё чётче и сильнее. Арина шарит рукой в пустоте, словно пытается поймать за хвост нужную мысль. «Нет... это уже совсем другая история. Другая история, с абсолютно другим концом». Она открывает глаза и снова улыбается. Ведь осень уже исчезла за воротами заброшенного дома, и наступила зима. Белая и холодная. Он снова ушёл... чтобы однажды утром стать таким же, как она. Маленькой серой тенью, проскальзывающей  на чердак с наступлением темноты. Он поднимется наверх и отворит скрипучую дверь. Тогда он  наконец-то поймёт, что это не стук дождя и колёс проезжающих мимо поездов. Это осунувшаяся вишня на фоне голубого неба тревожно бьётся в стеклянную рамку.  Он «срубит» её, а на этом месте нарисует новый дом – для себя и Арины. Дом... и много-много календулы, с приятным, горьковатым запахом.