Ты что, совсем?..

1 Призраки монитора

Она сидела перед черным экраном и пыталась уловить в белых строчках признаки жизни. Строчки бежали и дразнились. Каждая из них была обещанием радости! А радость уехала так далеко. Хотелось скорее, скорее проглотить горькое питие разлуки. Возможно, бывшая радость и не ходила на этот форум, но все же… человек не может исчезнуть бесследно в мироздании. От него исходят сигналы, только рассеиваются… Чтобы проглотить это, надо было мноо-ого пить, чтобы запить, как лекарство. Но столько пить у Татарки не получалось. Если подходить эзотерически, пить вообще было нельзя, это означало бы вырубить себя, стать бревном и ничего не чувствовать. Предать даже память. Показать полное хамство и нежелание искупить. Нет, искупать придется.
Татарка смотрела на черный квадрат форума и пальцы ее дрожали. Она вдруг увидела что-то знакомое. Это  похоже на гадание. Смотрит женщина в черную воду и вдруг ей покажется – зыбкие блики сложились в рисунок. Всегда же хочется видеть то, что больше никогда не увидишь! Обсуждали рассказ – откликнулась. Автор с волшебным ником (прямо персонаж Андерсена!) ответил ей резко. Но в  стихах уехавшей радости было что-то похожее. Татарка пошла смотреть другие рассказы «андерсеновского» автора. И поразилась, насколько точно и психологично описано ее состояние! Ощущение полной пропасти и такое сладкое, пьяное приближение. Пусть пропасть, только скорее бы…  Так случается гибель. Человек исчезает для других, потому что пропал сам в себе… Да, это могла быть только она. Только она могла знать эти мелочи, знакомые двоим… Что именно? Ну, хотя бы и коньяк в ночном магазинчике! Окна! Окна, под которыми часами ходишь, стынешь, проклинаешь себя, не имея возможности войти…
И еще апельсиновая кожа. Увы, Татарка тоже знала, что это такое. Апельсиновая кожа – плод запретный. Зелен  виноград, ни  съесть, ни запомнить. Апельсиновая кожа и зеленые глаза – бушевание свежих зеленых лип в солнечном лепете. Маленький домик в шорохе веток. Ее переполняло. Благодарить? За что? За совпадение? Но совпаденье - просто дар случайный!
Опять пыталась  озвучить свои впечатления – и опять щелчок по носу. Недоумение, страх, все это парализовало Татарку. Почему ее унижают? Почему она, раненый человек, пытающий остаться человеком, не изозлиться вконец, а протянуть руку другим, не сойти ума, а только лишь войти в разум – почему она натыкается на такие экзекуции? Кому она помешала жить?
Между тем на форуме реагировали. И почти сразу пришел пост от Странницы. Тон был упоительно теплый и дружеский: «Не отчаиваться!»
Татарка ухватилась за соломинку… И от нее полетели посты лавиной один за другим. И ответы. И высветилась потрясающая история чужого чувства. Их пропасть была еще стремительней.  Татарка  понимала  – таких, как она,  много. Призраки монитора – это отражение прошлой  радости, материализованная  тоска по прошлому  счастью… Так  хочется  обмануть себя!
На картине «Тризна» горит гигантский костер, сгорает и уносится в небо кто-то близкий. Льется  рекою  вино. Мужчины сильны, женщины слабы, но здесь  царят они. Их огненные тела пляшут в  ночи и  соблазняют, они как  бы  кричат – радуйся, пока  можешь! Ты  жив! Пей наслаждение  залпом! Рядом  со смертью острее упоение  жизнью! Оно, увы,  конечно…
Считалось, что уйдя, мертвый становится счастливее… Такой скорби нет предела, такой страсти нет оправдания. Татарка горюет, под звуки погребального хорала падает в сладкую пропасть. Бедная загнанная человеческая  душа!.. Приходить на форум и бесконечно долго чувствовать вкус апельсиновой кожи в чужих строчках. Обман колдовской паутины, скольких ты втянул, заморочил и высосал. Так Татарка попала под жернова обманутой страсти. Она оказалась Не Той.

2  Допишем вместе

Татарка, почему молчишь? Ты тоже боишься, что к тебе приедет твоя старая любовь? Держись, это испытание ты выдержишь. Только не надо лить слез. Это отвратительно.
Попробуй быть независимой и веселой. Твоя любовь еще жива, но ты для нее не  существуешь - держись.... Если подруга захочет власть испытывать, издеваться, ты будешь со щитом. Если ей плохо, ты будешь опорой. Кто-то из двоих должен быть опорой.
Держись. Жизнь еще не кончилась. Найди в ней радужные краски. Еще немного - и ты легко будешь замечать самоцветы листвы и на черном фоне земли, и яркие словечки на черном поле форума. А как хороша золотая фольга листвы, когда смотришь вверх, на небо, на «густую осеннюю лазурь, и в коричневой берестяной путанице веток выстрелы последних алых яблок становятся заключительными аккордами». Это не я говорю, это ты так пишешь. Ты обожаешь цветистые фразы…
Вспомни  осенний костер, с которого у вас все начиналось. Волосы пропахли горьковато-сладким дымом. Теперь тоже время костров. И запах тот же. Все зависит от человека. Можно поменять картинку. Можно сделать так, чтобы никогда ничто не умерло… Вино? О да, есть черный виноград сорта мерло.
Мы напишем вместе повесть - о том, как жила и умирала великая любовь. Эта повесть затем, что я хочу все вернуть. Знаю, что невозможно, но продолжаю жить этим обманом.
Мы допишем вместе. Ничего другого – ты понимаешь. Я не могу своей  волей вычеркивать из памяти куски прожитого. Надо ждать. Некоторые страницы на прозе еще бьют меня как током. Ты не должна обижаться. У меня есть единственный друг, с которым полная духовная близость - только потому, что мы не переступили черту. Иначе давно бы ненавидели друг друга. А благодаря проклятой черте - вместе.
Ты поможешь мне? Я хочу, чтобы история моей жизни стала материальной. Не ради меня, а ради тех, кто ничего не понял.
Пусть эту повесть прочитает тот, кто оттолкнул родное существо. И тот, кто обнял чужое, приняв раз и навсегда. Навсегда – это и значит навсегда. А не на время…

3 Она была настоящая

Ты жмешь на педали с визгом, шутя, меняешь доллары на рубли, у тебя тут в банке уже знакомые пацаны-меняльщики… Ты  меняешь деньги на  удовольствия, но  ты не будешь размениваться сама!. Ну и правильно. В машине уютно, потому что на улице снег с дождем, хорошо хоть, не со снегом и туманом. Я смотрю, как быстро ты вбегаешь в фирменный магазин, как мелькает твоя яркая куртка. Ты в прекрасной форме – гимнастика, бассейн. Только опять сигареты. Или ты нервничаешь? Нет, это я нервничаю. Не могу курить. А так хотелось покурить с тобой.
Я разглядываю твои старые фотографии. Твоя мама, как и моя, носила светлые платья шерстяные платья с плечиками. У нее пухлые губы и чистый лоб, и, несмотря на официоз ательешных снимков, вся какая-то ласковая, домашняя. У нее был большой фланелевый халат? И у моей мамы был… А история с романом твоей мамы - красавец военный, которого твоя мама отвергла, но почему? И у моей матери был красавец, только доктор, который и принял …меня. А у вас на танцплощадке тоже крутили «Эти глаза напротив...»? И у нас... Только слова мы переделывали, получалось блатно и смешно…
Давай оставим машину. Устроим поход по местам боевой славы? Здесь, во дворике, на крыльце, я рассказывала подруге про нового поэта и вдруг услышала – «убью»… Это была первая ревность… Что смешного-то? Ага, ты хочешь сказать, что «убить» можно по разному. На форуме  стреляют беззвучно, но в  самое  сердце. Я замерзла! Надо идти греться. Поставим чайник, развернем твой шоколад. Это самый лучший ореховый шоколад в мире. Цвета твоих глаз. Или нет, не чай? Наливай тогда мерло, я расскажу тебе про настоящую Татарку. Настоящую, да-да.
Много лет назад  она уехала на юг, где делали чудесное сухое вино. Ты не находишь, что совпадений слишком много?
Так вот, история очень смешная. Татарка была из люмпенов, ее братья в  тюрьме  сидели. Она умела уворачиваться от ножа. Это, как  многое другое, делала  виртуозно. Кроме того, она вырабатывала две нормы на токарном станке, пока ее руку на вал не намотало. А читать она не умела. Я стала учить ее читать, водила смотреть Герасимова и Куросаву, но она засыпала в кресле кинотеатра. А я была фанатиком кино. Если мне не нравился финал, я шла на следующий сеанс в другой кинотеатр. И так по два-три раза в день, если не было семинаров. С лекций я уходила спокойно, а с семинаров – нет, боялась. Их надо было сдавать отдельно.
Потом в холодную новогоднюю ночь она успела добежать с вокзала и мы через две часа вместе встречали новый год. Горячо целовались. Она такая черная была. Негритянка прямо. Откуда в среднерусской  глуши такая  темная  кожа? Да-да, опять последствия  ига.
Мы смотрели телевизор всю ночь, но мало что запомнили на экране. Я нажарила много всего вкусного, а она не умела, но она привезла пастилки – это вроде домашнего мармелада, только подсушенного в духовке. Яблочные пастилки и абрикосовые… Сама-то как пастилка – пряная, живая, острая… мы так боялись друг друга. Она даже обнимать меня не хотела, она руки раскрывала и…держала их вокруг, не касаясь. Приходилось целовать и править самой, а она как ворона, полулетала  около. Смешно? Да нет, не смешно. Бережно, опасливо, нежно…
А потом, когда я в полном безумии хотела «переступить черту», она меня больно встряхнула: «Ты совсем о…ла?» И по матушке, и вдоль, и поперек… Она, правда, очень мастерски ругалась и меня научила. Я в одну фразу вставляла до пяти-шести терминов. Что ты улыбаешься? Что было, что было. Да ничего не было! Потому что был полный ступор. Потому что «кино кином», а воспитали ее крепко. И поэтому она уехала и вышла замуж за ужасного простолюдина с ребенком. Смотри, вот он, вот ребенок, вот она. Татарка – это память о самом сильном любовном обломе. Я ездила туда через Одессу. Вина было у них много - сухого, красного, с полным бархатистым вкусом черного винограда.
Так что я тебя понимаю. И не стоит мне рассказывать, как надо целоваться. Зачем  мне это знать? Ах, для повести… Мы вот так посидим немного, потом ты пойдешь править повесть. Папа будет тебя отвлекать, а не ты не отвлекайся, не ведись. У тебя сейчас самореализация. Мы часами говорим, а мне писем твоих не хватает. В конце концов, я пожалею о том, что мы в реале. Или нет? Надо, в конце концов и в себе когда-то разобраться, так? Ах, абрикосовая кожа обжигает до волдырей. Ты получаешь ожог, я получаю ожог, жить в таком режиме нельзя. Не сталевары мы, не плотники… Опять смеешься? Ага-а-а…
Мы пролили довольно слез, сегодня мы прекращаем эту  бесконечную  тризну. Ведь это не только скорбь, но и ликование, не правда ли?