Вечер

Солнце, скучая от выхлопов и дымящих труб пром-лен-строй-хим-быт-и-проч-комбинатов, зевнуло пурпуром и завалилось спать за горизонт. Над городом сгущается зимний вечер.
 «Ночь, улица, фонарь, аптека…»
Оп…синюшник под фонарем и с фонарем под глазом…разложил газетку, на газетке банка шпрот, плесневелый хлеб – ждет собутыльников из вечернего ларька с добычей. А в аптеке стекло выбито еще с прошлого года, и от этого смутные очертания некой мадмуазель с выбеленными зубами на витрине выглядят как-то неправдоподобно. Мадмуазель то не наша, вот мы тебе… да по твоим… да по жемчужным как долбанем камнем – будешь знать, как порядочных граждан улыбками картонными одаривать!
На потемневшем небе выстраиваются в созвездия полки маленьких точечек, а на потемневшей улице отряды окон и фонарей вспыхивают и гаснут, будто пример броуновского движения. Зябнущие горожане спешат поскорее вытащить ногу из-под ступни соседа по общественному транспорту и проскакать через продуктовый домой, при этом тщетно пытаясь не поскользнуться. Интересное дело, почему-то в самых скользких участках тротуара никто не догадывается посыпать песочек, или, хотя бы, вкрутить в фонарь лампочку…
Всё, доскакали, слава те господи, родная парадная с болтающейся на одном жалком проводке лампа, с грязными и пустыми от рекламы почтовыми ящиками, страшная в своей непроницаемой темноте настолько, что хочется зажмуриться и быстро-быстро юркнуть в урбанизированную нору и зажечь свет.
А в это время улицы постепенно пустеют, расплевав прохожих, скрипящих снегом, по домам, и предаются великолепным мгновениям, когда с уставших небес вырывается пеленой маленьких и острых льдинок снегопад. В световых кругах фонарей сотни грациозно и плавно танцующих нарядных пар исполняют свои последние па, с тем, чтобы упасть раз и навсегда на землю и позабыть былую легкость. Но…раз!...и фонари гаснут, в почтении склоняя головы перед вошедшей ночью, и представление обрывается.