Три поколения в зеркале современной России

Три поколения, о которых пойдет речь ниже, условно разделены на следующие возрастные категории:
1. «деды», рожденные в 1920-х – 1930-х гг.
2. «отцы»,  -  в 1940-х – 1950-х гг. и
3. «детки», -  в 1960-х – 1970-х гг.
Итак, «деды».
Поколение, пришедшее на смену современникам первой русской революции,  империалистической войны и октябрьских событий 1917-го. «Деды» не участвовали в революциях, однако вся их жизнь прошла  под лозунгами этого «главного события XX века». Что делать… Как сказал поэт, времена не выбирают, в них живут и умирают. Были победы, были ошибки. Была дружба, было предательство. Все, как во всех поколениях. Но была ещё и вера в идею, столь типичное увлечение для России в последние века. А как в России без веры?
Ошиблись деды. Это было видно раньше, но со всей очевидностью раскрылось в 1980-х, когда многие представители этого поколения вынуждены были признать ошибочность «курса» и передать бразды правления «отцам».
     «Отцы», соблюдая традиционное уважение к старшим, слегка пожурили «дедов», внеся свой вклад в критику преведущего поколения, которая началась  ещё в эпоху оттепели. В эпоху становления гласности по-российски это вылилось в огромное количество публикаций в прессе, телевизионных обсуждений «за круглым столом», а также в пухлые публицистические сборники -  «диалоги политиков и экономистов со своими читателями». Доходило даже до постановки вопроса необходимости публичного извинения «дедов» перед своим народом. Но, дальше этого дело так и не пошло. Большую роль в этом сыграла, скорее всего, вскормленная поколениями идея преемственности. Зачем окончательно клеймить позором старшее поколение, когда, не сегодня-завтра, станешь таким же по отношению к следующему, так беспардонно наступающему на пятки. Вот и не стали, держа в уме старую русскую пословицу про колодец, в который не следует плевать. Ну, ошиблись. Кто не ошибается?  Мы-то теперь знаем – как надо. Вот займем все нужные кресла, разберем все важные портфели,  начнем рычагами властными ситуацию разруливать, вот тогда-то и поговорим основательнее, как надо и как не надо.
Не получилось. Только поколение 50-60-летних «отцов» потянулось к этим рычагам, как – бац, приехали, отдыхайте, дорогие товарищи. «Мы как-нибудь без вас, - милостиво пробасили «детки». И не успели «отцы» толком разобрать, как так получилось, как все эти нужные кресла, которые в эпоху застоя нужно было смиренно выстаивать в ожидании большую часть жизни (а 40-50-летние нередко считались неопытной молодежью), в момент оказались под нижними частями туловища «детей».
«Как же так?» – возопили «отцы», напоминая хозяевам нижних частей о том, что существует очередь, координация, что все, что они так уверенно загребли себе не их, а создавалось десятилетиями, дедами и отцами, кстати, тоже. А в ответ… «Слышь», - один из «деток», разобрав какие-то слова в водовороте жизни по-новому, сказал другому, такому же. – Там кто-то недоволен. Разберись». И пошли разборки. Да так пошли, что воспоминания о Чикаго 1930-х со своими крестными отцами стали наподобие чтения старинных романов о благородных рыцарях. А когда к концу 1990-х дым от оружейной стрельбы несколько развеялся, грянул кризис. Оказалось, что мало работать, зарабатывать больше, чем платишь налогов, и при этом умудриться остаться в живых. Важно ещё вовремя эти деньги истратить. Не успел – начинай все с начала. Такая новая русская забава, понимаешь.
И пошли тогда «отцы» вновь зарабатывать. А там уже ограничения: «Берем только до 35». Свыше 35 лет, конечно, устроиться тоже можно (ночным директором – читай – сторожем) или к «своему», хорошо устроившемуся и нуждающемуся в пополнении личного окружения  своими, проверенными людьми. Но на всех «своих» таких мест, конечно, не хватило, да и специальности  в ходу стали не те, на которые учились.
Результат – разочарование здоровых, подтянутых людей среднего возраста, так и оставшихся не у дел и взирающих на дела «деток» с все нарастающим сарказмом: «Хотели без нас? Ну, и как, получается?».
«Получается, - отвечали «детки». –  У нас все О’К.» 
«Отцы» постоят – постоят, посмотрят на своих розовощеких, новых начальников, вздохнут и пойдут на те места, которые еще можно получить. Им уже давно понятно, что ни кресел, ни портфелей, ни рычагов они в своей жизни уже не дождутся. Жизнь катится под уклон, пик карьеры пройдет на взлете и никаких больше полетов не предвидится.
Что же касается «дедов», то здесь вообще, как говорят нынешние «детки», дело -тухляк. Сидите, ясный перец, на своей пенсии, и не мешайтесь. «Деды» и сидят, время от времени, во время выборов, обозначая себя в бюллетенях армией протестующего по отношению к властям электората.
Дома эти настроения – озлобления и разочарования - передаются женам, попавшим приблизительно в такую же ситуацию с той лишь разницей, что роль женщины на Руси никогда не считалась ролью основного семейного кормильца. От них – детям. Детям «старых» (читай – «дедов» и «отцов», оказавшихся в решающий момент  не в том месте) русских.
А озлобление «дедов» и разочарование «отцов», в свою очередь, способно родить лишь безразличие, падение интереса и, в результате – безграничный, всепоглощающий пофигизм. Именно этот пофигизм и становится с каждым годом все заметнее у следующего, идущего вслед за «новыми русскими», поколения. Закон маятника. На смену энтузиазму первых пятилеток и великих военных побед пришел застой. Затем, после непродолжительного переходного периода, вновь энтузиазм, связанный с «новым мышлением», гласностью, демократизацией, новыми законами и порядками. И вновь период столь характерных для России раздумий, по аналогии с преведущим, спокойным периодом, названный рок певцом Шевчуком «отстоем».
Пофигизм, пришедший на смену низкопоклонству и холуйству, презрение к власти вошло в кровь поколений эпохи застоя и, судя по всему, перешли по наследству большому количеству представителей сегодняшнего поколения молодых, которому суждено жить и строить свои отношения с властью в XXI веке. То же неприятие власти, на этот раз, «новых русских», та же сложность, как у своих отцов, в поисках работы с достойной оплатой.
По данным Комитета соцзащиты, в настоящее время разница между работниками и руководителями составляет 20 раз, а по возрастным категориям в низкооплачиваемых работниках как раз оказались молодые и пожилые люди.
При этом, по данным этого же комитета, в крупнейшем мегаполисе Европы, столице России и визитной карточке России – Москве около 24 процентов (то есть почти каждый четвертый) постоянных жителей имеют ежемесячный доход ниже и так скромно установленного прожиточного минимума. Как с этим букетом проблем можно всерьез думать об активном участии граждан в каких-то реформах, требующих единения и согласия?
В то же время, значительная прослойка населения страны, несомненно, стала  богаче. Чтобы не быть голословными, обратимся к цифрам.
Госкомстрой сообщает, что в России появилось 15 миллионов неучтенных единиц недвижимости. Это те построенные дома, владельцы которых не хотят платить налог на имущество. Несколько миллионов законопослушных граждан зарегистрировали свою недвижимость и исправно платят государству налоги. Более 40% российских семей в настоящее время имеют автомобиль. Не менее 20 миллионов, как пишет «Независимая газета» (17.06.02) россиян (практически каждый 6-й) ежегодно посещают дальнее зарубежье. По данным NUA, главного авторитета в вопросе о народонаселении интернета, уже в 2001 году в России насчитывалось 18 миллионов пользователей (за прошедшие годы это число, возможно, удвоилось). По проценту к населению этот показатель значительно выше, чем, например, у наших соседей, считающих себя с более рыночной, чем у нас, экономикой – Литве, Турции - и в более чем четыре раза больше, чем в успешно развивающемся, соединившем, как считают экономисты, в своей экономике все лучшее из обеих экономических систем, Китае. 
Кажется, уже нет ни одной городской семьи без двух, а то и трех импортных телевизоров, а треньканье мобильных телефонов раздается, подчас, в карманах таких ветхих старичков и старушек, что только диву даешься их мобильности, с таким трудом влезшими в маршрутное такси. И это относится отнюдь не к одной столице. Во многих областях число мобильных телефонов уже превысило число своих стационарных собратьев.
  Несмотря на ускоренное строительство фундаментальных многоэтажных гаражей и стоянок, в спальных районах настолько много машин, что, порой, невозможно подойти к подъезду, не протискиваясь сквозь их стройные ряды. А не так давно в Москве вновь ввели закон о принудительной эвакуации машин, припаркованных на проезжей части, так как четырех полосные дороги повсюду превратились в двух полосные и практически застопорили движение не только на ведущих магистралях, которые уже и вспомнить никто не может без постоянных пробок, но и на периферийных, далеких от центра улицах.
В связи со всем этим у россиян наконец-то появляются и приятные статистические новости: в 2002 году на постоянное место жительства сюда переехали не только представители менее благополучных стран СНГ, но и жители Израиля (1558 человек), и даже США (420 человек). /Итоги, 28.01.2003.С.11/
Но означает ли это, что все эти достижения пришли к нам в результате верной экономической политики правительства? Сомнительно. Скорее всего, это результат, который (как у нас часто бывало и в прошлом), пришел не за счет, а вопреки стараниям власти, экономическая стратегия которой последние 10 лет очень напоминает утреннюю гимнастику по-Высоцкому. Тот же бег на месте, те же  водные процедуры, время от времени обрушивающиеся на головы обывателей в виде гиперинфляции, невыплаты вовремя зарплат, невозвращения банками денежных сумм, дефолта и прочих прелестей становления рыночных отношений, которые только подкрепляют переходящее из поколения в поколение чувства недоверия и презрения к власть имущим.
К тому же, все еще сохраняется привычный менталитет основной массы трудоспособного населения. Работать, больше зарабатывать, менять одну работу на другую, менять профессию и место жительства в поисках лучшей доли, как и стремление к обогащению в целом в России все еще считается безнравственным, ложным западным заблуждением. «Не в деньгах счастье, а в правде», - по-библейски нравоучительно наставляет киногерой постсоветского образа жизни Данила Багров, без всяких эмоций круша всех «неправильных» как в своей стране, так и за её пределами. В основе этой «правды» опять таки лежит твердое убеждение в том, что власть (любая власть, в любой стране) в лице своих правоохранительных органов не только не способна решить конфликт по справедливости, но и вообще неспособна на какие-либо действия, кроме тех, которые идут во благо самих власть имущих или самих же представителей этих органов.
В России идеи по определению не могут быть простыми и ясными, способными захватить большинство категорий населения. Двоякость реформ порождает неоднозначное, у многих противоречивое к ним отношение. Покорность, долготерпение, непротивление злу насилия, исповедующиеся православным христианством, идут рука об руку со стремлением проверить себя, не ходить проторенными путями, рискнуть и победить. И это тоже не случайно и не сейчас появилось в русском характере. Еще в народном эпосе, сказках, царевичи и витязи, остановив своих коней на распутье и ознакомившись с высеченными на камне предостережениями: «Направо поедешь – коня потеряешь; прямо поедешь – богатство найдешь; налево поедешь – убитым быть», в большинстве случаев выбирает третий путь.
Вера в то, что истину  – высший смысл человеческого бытия – можно познать только через страдания, что простых путей к счастью нет, эта вера закладывалась в души многих и многих поколений ещё с детских лет. Не отсюда ли такое презрение к торговцам, перекупщикам, а также всем людям, никак не несвязанным с процессом производства товаров?
Единственное, пожалуй, неоспоримое достижение перестроечной поры -гласность, - как известно, является победой журналистов, писателей и прочей, далекой от чиновничьих кресел, братии, только нагляднее и доказательнее показала то, о чем в эпоху застоя были лишь кухонные дебаты. А именно: огромную, вызывающую разницу в качестве жизни работников и управленцев.
Нужно ли при этом ещё кому-нибудь доказывать, что в настоящее время в России  нет ни одной политической силы, которой бы безоговорочно поверила хотя бы четверть населения.
Постсоветский электорат, из тех, кто стал жить лучше, не может поверить, что лучше стало надолго и всерьез. Его мироощущение, как человека из духовной России, подобно диалогу со своим «вторым я»:
- Ой, как хорошо-то, как хорошо! Когда же, наконец, будет плохо? – вопрошает индивид, уверенный, что вот-вот все изменится, пойдет вспять. Нервное ожидание неотвратимой и наверняка худшей по сравнению с настоящим неизвестности, для него хуже, чем сама эта неизвестность.
- Потерпи немного, - отвечает ему «второе я», -  Скоро уже!
Ожиданием этого скоро и живет человек, внимательно читая все статьи об очередном переносе конца света, ежедневно охая над изменениями в курсе валют, просчитывая варианты исхода грядущих выборов и их последствия для него самого, одновременно наблюдая по телевидению новостные стихийные бедствия и гигантские, всё учащающиеся  во всем мире катастрофы. 
В русской душе, тем временем, все еще бродит перестоявшаяся хмельная смесь из идеи национального превосходства, религиозной исключительности, залитые ещё славянофилами и почвенниками и идеи причастности ко всему мировому развитию в целом, идущей от Петра I, через учения западников к демократам разлива конца XX века.
А между этими, столетиями не нашедшими компромисса полюсами, огромная, инертная, по словам политиков, масса людей, у которых, на самом деле, нет времени спорить. Каждый день приходится элементарно крутиться, обеспечивая свою семью, пробираясь сквозь опасные засады из законов, в которых или начисто отсутствует здравый смысл, или легко по-своему трактуется чиновниками и «малыми власть имущими»,  начиная сторожами и охранниками и заканчивая рядовыми работниками, сидящими на выдаче/не выдаче всевозможных разрешительных, согласовательных и уведомительных справок. 
Отсюда бесконечные шараханья, постоянная сверка правильности курса, вместо того, чтобы элементарно привести в порядок свой аппарат в лице милиции, армии, чиновничества, из которых ежегодно увольняются сотни тысяч уличенных в коррупции, мздоимстве и пьянстве.
Отсюда постоянный гложущий души комплекс вины, настоянный на понимании невозможности объединения этих двух радикальных, не желающих идти друг  другу навстречу, учений.
Страна приоритета идей над законами с постоянными ритуальными заверениями своих верноподданных чувств по всей активно строящейся вертикале власти, что, увы, не исключает в своих же рядах перепроверок и сопровождающих их шмонов. И все это, естественно, в большой степени подрывает имидж государства не только за рубежом, но и внутри, среди населения, которое нет-нет, да и начинает задумываться над вопросом: «А действительно, могут ли быть пророки в своем Отечестве?»
Но, самое интересное, в том, что никаких пророков не видно и там, на благополучном, казалось бы, Западе. И виной этому стала, как это не парадоксально,  главная победа перестроечной эпохи – гласность. Все книги, ещё в недавнем прошлом запрещенные, недоступные рядовому читателю, перечитаны и, впоследствии этого, значительно уценены в сознании тех, кто ожидал от них значительно большего. По 30 и более фильмов в день только на бесплатных каналах телевидения «made in оттуда» в течение пятнадцати лет, словно капли камень, растворили, испарили былое любопытство к западному прокату, апогей которого был в восьмидесятых, во времена первых видеомагнитофонов с ночными просмотрами и повальным увлечением обменами кассет, упакованных в обыкновенные, вывернутые наизнанку, черные молочные пакеты.
Положительный герой Запада, повергающий коварного злодея в хлам кулаками и изысканной немногословной иронией, постепенно становится как брат-близнец похож на советских правильных кино героев 1930-х – 1980-х годов с одной лишь разницей: в отличии от нашего прототипа, он искусно дерется, успевая при этом наглядно соблазнить пару-тройку красавиц.
 «Новая Россия не полюбила себя,  но Запад она разлюбила – это точно», - резюмирует по поводу этой «болезней роста» населения писатель В. Ерофеев.
Пресыщение после голода – вот что по-настоящему убивает всякое желание пробовать ещё хоть один кусочек из недавно так желанного, так лакомого продукта. А если учесть, что среди него поднаторевший читатель/зритель все чаще замечает огромное количество побочного, явно малопривлекательной и малосъедобной жрачки, то процесс приема пищи «с этого стола» со временем закономерно переходит в стойкое отвращение.
То же самое касается и отношения к Западу в целом. Если он нам действительно столь активно помогал, когда мы свернули со своей дороги, смущенно признав свою неправоту и пошли в его фарватере, то почему же не стало от этого хорошо большинству населения? Почему только и разговоров о том, когда, в каком году придется особенно затягивать пояса и отдавать не только долги, но и накапавшие по ним проценты? Не говоря уже о том, что в русском общинном понимании помощь за деньги, да ещё с процентами, вообще называется не помощью, а прямым ростовщичеством. Ф. М. Достоевский, чтимый не только в России, но и далеко за её пределами, недвусмысленно давал понять, в какой форме может быть выражена благодарность этой помощи по-русски. 
Кому только не помогал Советский Союз? Где эти деньги? Где благодарность?
Запад учит считать деньги, адекватно относиться к хорошему и плохому, отречься от юношеского идеализма и стать на дорогу развития здоровых  потребительских отношений. «Детки» быстро поняли эти наставления, сметливо прикинув, что это уже сейчас принадлежит именно и только им, а то -  будет принадлежать им же через несколько лет. Они уже не будут раздавать деньги направо и налево, как их деды и опрометчиво брать в долг где попало и у кого попало на неясные нужды, как их отцы.
И, в целом, для страны  это, разумеется, хорошо. Но только, как скажут отцы и деды, бездуховно как-то,  сухо, не похоже на ту Россию, о которой писали Толстой и  Достоевский, Бунин и Булгаков.  Или той России уже не будет?
Конечно, не будет.
А жаль.
Москва, февраль 2003 г.