Про тех, но не о них

               
                Казалось, что солнце сейчас
                Опустится на пригорок,покатится
                По дороге и раздавит меня,идущего по
                Ней.
 
Он сел на подоконник, закурил сигарету, всмотрелся в небо. Там птицы неуёмно трясли кишками, махали крыльями. Тошнотворная серость июньского неба заглатывала карканье и дым сигареты. Всплывали картины прошлого и будущего. Настоящего нет. Настоящего нет, не было и никогда не будет. Есть только свобода будущего и, закованное ржавыми цепями, тлеющее, как сугроб под каплями и струями мочи, прошлое… 
                Картина первая
А он был всё также спокоен: как летнее безоблачное небо со своей бесконечной синевой, которая нависла над всей землёй, и наблюдает за людьми, листьями, временем, и продолжает покрывать неведомым никому, кроме полковника, спокойствием в лицах ушедших и приобретших вечную(бесконечную)жизнь в мире, где оные соседствуют с богами и воинами прошлых и нынешних лет, обретённых самопознанием и ведением истории для потомков дабы они не забыли корни свои и вернулись в тот мир бесконечного и спокойного неба, которое покрывало людей, листья, моря, и на которое было похоже спокойствие того самого старого полковника, сидевшего в дальней комнате огромного дома, разрушаемого бесконечным временем, за которым наблюдало невыносимо- спокойное небо… А ночью в этом небе, над верхушками деревьев, собиралась кучка мелкозернистых бесполезно-блестящих звёзд.Они были похожи на жуков, которые завелись в моей голове пятьдесят лет назад, гнойным и знойным летом. Эти звёзды являли для меня лишь ту запредельность, которая скрывалась за струёй выдыхаемого мной дыма.   
Полковником овладел безнадёжный оптимизм.
                Картина вторая
Зажигают сталь невидимой нитью.
За решётками исходит звук.
Забавляют буквы на граните.
Получил огонь из чьих-то рук.
Догорают пламенем заката
Пальцы,ногти,рёбра и глаза.
Лепят чью-то душу из газеты
И становят к стенке тех,кто не был ЗА
                Картина третья
Рассыпалось лето перед автоматными очередями осени. Неужели так всё и бывает?
-Ой, какие треугольнички! Они что, из живых газет?
-Да, они из газет живьём взяты,-ответил Юфа.
-А почему не мёртвыми?- спросила Юлька.
-А потому что мёртвыми их нельзя живьём взять,- сказал В. Потом, немного потискав их в руках, он добавил.- Они ползают и прыгают, но если их неосторожно попинать, они могут укусить за ухо.   
-Но зачем их неосторожно пинать? Разве их нельзя задавить?- опять спросила Юлька.
-Как ты не понимаешь, Юлька?- выкрикнул Е.- Ведь их ловят живыми, чтобы осторожно пинать, а потом прыгать и смеяться, когда они поймут, что кусать нельзя         
потому что их пнули осторожно.
Тут Юлька что-то промямлила. Потом улыбнулась.Она увидела Игоря.
Игорь был достаточно умным, острым на язык(шуточки,прибауточки,подъёбочки) молодым человеком.
-Игорь, Игорь, здравствуй!- закричала она.- Ну, как ты после вчерашнего?
Игорь, с улыбкой на лице, ответил:
-Да, ничего.
Вдруг выскочил Витька и закричал:
-Пацаны, сюда скорее.

Все побежали за ним, а Юлька оставалась на месте. Она не понимала, что происходит. Все, догнав Витьку, заметили, что он стоит и смотрит на идущего Вадика.
-Вы посмотрите! Он водку несёт, - сказал Витька в предшоковом состоянии. Все захлопали в ладоши и начали обниматься. Юлька, наблюдая эту сцену с расстояния ста метров и услышав про водку, сразу же ринулась в сторону всей толпы.
Кучка друзей зашла в репетиционный зал и обалдела. На столе стояли семь стопок по 70гр., жаренный поросенок, лебедь с яблоками, красная и черная икра, салат «ОЛИВЬЕ», две булки хлеба, борщ, чай завариваемый в пятнадцатый раз, кожура от бананов и киви, обглоданные косточки курицы или утки, а так же бутылка ***вого самогона.
Все кинулись хватать стопки и занимать места. Тут Юфа выкрикнул:
-Товарищи, товарищи, ведите себя в рамках приличия!
_Отъебись бакалавр, - сказал Е.
Юфа заткунлся и молчал в тряпочку до самого вечера.
Сели они в таком порядке: Юлька, Е., В., Витька., Игорь., Вадик, Юфа.
После восьмой стопки Юлька стала приставать к Е., а Юфа в это время пинал ногой В., а другой Е., но на него не обращали внимания. Юфа явно хотел высказаться, но не знал, кто же отреагирует на его просьбу. Эта неудовлетворенность буквально лезла из него, так как иногда он вскакивал с места и выкрикивал лозунги, но молча. Все уже заранее знали, что хочет сказать Юфа и просто показывали ему руками, что нужно сидеть и молчать. Дело дошло до шестой бутылки, когда вдруг В. решил произнести первый тост:
-За РОССИЮ!!!
Все его поддержали и выпили, потом аккуратно посадили его на место.
Вдруг Юлька спросила:
-А кто это разорился на этот прекрасно накрытый стол? Ик, мать его!
-Это подарила нам фея одного красивого цветочка,-сказал Вадик.
-А что эта за фея-расфуфея? –спросил Игорь.
-Это не расфуфея, а фея фиалки, растущей у меня под окном,-ответил Вадик.
Тут Е. Пробрал ужасный смех и он «случайно» выплюнул «Оливье» на Юфу. Все каречились от смеха, а Юфа заплакал. Вадик, увидев страдания Юфы, прислонил его головой к своему плечу и запел колыбельную:
0Спи мой Юфа, засыпай,
Внимания не обращай.
Завтра будет новый день
Ты проспишься как олень.
Всем стало жалео Юфу, и все ему дали по чупа-чупсу. Юфа рассмеялся и убежал в другую комнату.
     Водки оставалось еще три бутылки.
Юлька заснула, упав лицом в салат, Е. Пошел блевать, В. стал ложить на колено руку и предлагать писать вены, Игорь улегся спать на раскладушке, Витька танцевал под «НОЛЬ», а Вадик спрятался в бараба-бочке и боялся. Пришел проблевавшийся Е., со всеми попрощался и пошел домой, наверное. Вдруг вошел Юфа и увидел, что Юлька спит в салате. Он схватил ее и вытащил из салата. Тут Юлька ничего не соображая сказала:
-Юфа, отъебись! Мне так покайфу.
-Но как ты можешь! Ты же в салате! Ты же девушка! Тебе нельзя в салате спать!
Вдруг к Юфе подошел В. и пробуравил такую хезу:
-Юфа, бля…
В. упал.
Юфа в панике начал бегать и собирать своих друзей. И вдруг Вадик прокричал из барабана:
-Позови фею. Она поможет.
Юфа захотел повернуться на запал и позвать фею, но случайно наступил на банановую кожуру и упал. Он заплакал пуще прежнего. Он стал судорожно искать по карманам последний чупа-чупс. Когда он его нашел, он прямо с оберткой запихнул его к себе в рот и начал сосать.
Внезапно Витька подошел к Вадику и пнул его ногой.
-Так тебе! Вот тебе, козел!
-За что?-закричал Владик.
-За всю ***ню, -ответил Витька.
Тут Вадик тоже заплакал и забрал чупа-чупс у Юфы. Юфа разрыдался, но Вадик заткнул ему рот дырявым носком, и Юфа потерял сознание. Игорь проснулся и начал пинать Вадика. Да пинал он так профессионально, кка будто делал это каждый раз, когда просыпался.
Вадик умер. Игоря посадили. Витьку выгнали из России. Юлька стала мамой троих детей. Юфа стал профессором. В. создал группу К. П. С. вместе с Е.
                Картина четвертая
Заплакали вены кровушкой.
Стал листик чье-то душой.
А ****ь последняя – женушкой,
А я – мертвецом и тобой.
                Картина пятая
Он ненавидел себя за то, что он есть. Само существование своего телесного «Я» казалось ему абсурдным.
«Неужели, когда я умру закончится эта сгена бежевого цвета. Разветвление мысли позволяет удостовериться в том, что полсе «смерти» есть «жизнь». Галоперидол, как раз и давал мысли растечся, раскроиться и разбежаться по всем уголкам сознания, заключенного в черепной коробке, куда более необъятного, чем Вселенная.
«Я пологаю, что само по себе исчезновение существования не совсем будет исчезновением, а скорее всего будет замкнутым кругом образования пространства одним /пространства в глобальном понимании/, и поглощением этого пространства/ и нами ощущаемого и по те многие стороны существования неизвестные нам/ другим.
Он снова и снова пытался разбить череп о стены, и, в конце концов, его привязали к кровати.
« Пролежав здесь два дня прошло двенадцать лет. И за это время ожила моя новая часть сознания. Я увидел бескрайнее небо потолка, от которго поперменно исходили вопли, крики, вызовы санитаров, а так же звук стука мотора холодильника, куда складывали наши внутренние органы, и откуда их вытаскивали, чтобы заработать очередную сумму долларов».
Через несколько дней он скончался от «сердечного приступа».
«Я умер послезавтра от безнадежного желания быть сущностью индивидуального бытия».
                Картина шестая
Расстреляли вновь меня
Капли майского дождя.
Лучик солнца – красный взвод.
Солнце сядет – он уйдет.
   Завтра будет новый день.
   Красный взвод разрешет тень.
   Потечет роса войны.
   Завтра здесь погибнем мы.
Расстреляют нас в тиши.
Ты на смерть мне напиши
Кровоточащие сны
Незаконченной войны.
   Кровь и стоны, плач и хрип.
   Тот, кто видит не молчит.
   Трупный запах, млечный лед.
   Лес живых тебя сожрет.
Солнце вниз ползет опять.
Лучик солнца бежит вспять.
Лучик солнца – красный взвод.
Солнце сядет – он уйдет.
                Картина седьмая
«Ну…чего писать-то? – подумал он, - Чего писать? Нечего. Вот поезд проехал. А в этом поезде за захарканным дождем и омытым блевотиной, а может и наоборот, за омытым харчками и заблеванным дождем или за задождленным блевотиной и захарканным омовением, ну, в общем, за этим окном сидел человек /возможно отставной военослужащий, который много ничего не видел, то есть много чего видел, но ничего и не видел/ с тяжелым взглядом, наблюдая за тем, как пробегают шпалы, станции, города, года. Наверное, в его голове поселились, то ли бойцы невидимого фронта видимой войны, то ли неизвестные насекомые, которые пожирали его изнутри и заставляли в определенные моменты делать то, что он никогда бы не сделал.
Как и в поездах, так и в электричках, так и в самолетах и в других видах транспорта, да и по всей земле, обитают туши людей. Средь всех них, в некоторых местах находились те, которые объединялись в разного рода группы, выделяясь из серой толпы живостью мыщления и поведения, причем некоторые /а точнее сказать большинство/ из них ошибочно считали, как и все серые, что их что-то объединяет, и что эту связь может порвать только… Но на самом деле каждый, какой бы он нибыл, это абсолютно отдельная личность или неличность, и ничего никого ни с кем не объединяет. Скорее всего к великой радости это осознает не каждый.
Но по-моему, отставной из поезда это осознал, и, по всей видимости, его взгляд был отягощен именно этим.
+     +     +
Бессмысленно придумывать песочные часы: ВРЕМЯ – ПЕСОК, ПЕСОК-ВРЕМЯ, а время лопатами не перекидать.
Тоннель подмостовья через железную дорогу когда-нибудь рухнет на тот поезд, в котором будет ехать он, и раздавит его мысли хмель радости окончания жизни, потому что он вновь убедится в осознании сущности невыносимой бытийности эгоцентричной жизни…»
    Мыслями он был гораздо дальше подмостовья.
                Картина восьмая
Он лежал на полу. Его сознание уже который год сдавливалось этим потолком, этими ненавистными стенами, этой стеклянной занавеской окна. Каждый день был похож на другой, какой бы он нибыл. Глаза закрылись… Он увидел черный коридор. За слепой решеткой окна шел дождь. Коридор был черным не от темноты, а от того, что стены, пол и потолок были черными. В конце коридора была дверь пламенно-красного цвета. Она как будто горела. Дверь была приоткрыта. Он не чувствовал как шагает, но секундные вспышки видимого приближали его к двери. И вот он возле нее. Дверь открывалась сама. В задверном сумраке что-то скрывалось, но едва он хотел рассмотреть что же скрывается в этой темноте, как перед ним оказалась дверь. Создавалось ощущение того, что пространство вращается вокруг него.
Удар. Неощутимый удар. Его как будто отшвырнуло от двери назад, и он оказался в мутном, режущем глаза, тумане, который перерастал во тьму. И вдруг посреди этой тьмы точка. Тьма превращалась в тоннель, а точка становилась итогом, запредельным итогом этого тоннеля. Это было похоже на то, когда смотришь на солнце через свернутую в трубку газету. Неожиданно появляется вторая точка. И он увидел глаза. Что-то заставило его сложить руки так, как они лежат в малиново-красных гробах. Он не отдавал себе отчета в том, что он делал. Что-то управляло им то ли изнутри, то ли снаружи. Его подняло. Он пошел. Оказавшись у окна, он встал на подоконник и сделал шаг.
В момент соприкосновения головы с асфальтом он очнулся, лежа на полу. За стеклянными занавесками окон шел дождь. В то же время был виден закат. Последние лучи солнца жадно впивались в облака. А потом эти облака выплевывали лучи в пространчтво. На горе солнечным пламенем полыхала дубрава.
Он встал и подошел к окну. Прыжок… В его глазах пролетело ВСЕ. Удивительно, но он вспорхнул в небо. Он понял в чем вся суть.
Шли годы. Птицы приняли его к себе. Он постепенно превратился в ворона. Он встретил свою ворону. И вот подходил к концу его трехсотый год жизни, как он вернулся к тому самому дому и тому самому окну. И он спикировал на то самое место, куда должен был упасть 272 года назад. Ворон был мертв. Его плоть растащили домашние кошки, а перья и кости сгнили, став частью мертвого воздуха, черного солнца, незаметной долей всего нашего бытия.

                Картина девятая
Уходя, он сказал/ на всякий случай, если кто-нибудь позвонит или прийдет/, что вернется к девяти. Зачем он это сказал не знал он сам. Он был уверен, что никто не позвонит и не прийдет. Может быть он произнес это по привычке…Ведь никто не звонит и не приходит к нему вот уже 28 лет.
Так и вышло. Возвратясь домой, он не обнаружил того, кому говорил о времени своего возвращения, а также никто не позвонил и не пришел…
С обострением бронхита к нему пришла обнаженная осень.
                Картина десятая
Радуга листьев повисла над городом.
Злые ветра разрезали холодом
Неба корзину нетленных миров.
Освободился свет от оков
   Кровавой грязи, пожирающей тело священного дня.
   Город сгорел, и в нем захлебнулась заря.
   Поезд ушел – опоздали прожить чужую игру.
   Ветер кричал, разрывая плоть и валяясь в снегу.
Сырость подвалов льется на небо.
Капля дождя упала прямо на веко.
Знойные окна мертвых домов
Освободили свет от оков.
                Картина одиннадцатая
В тот день небо вспыхнуло снегом. Снег покрывал город ПОСТ СКРИПТУМов… Здесь не было живых мыслей, и он это прекрасно видел. Улицы пьяных послесловий…Он уже привык к этой пустофобии и теперь слышал музыку. Она была похожа на капание с крыши-вены капель дождя-крови. Она ударяла его по мозгам в те дни, когда солнце пылало воздухом снежного ветра. И это солнце было в душе. А может и его душа была в этом солнце или снегу, в этом воздухе, на этом ветру. Да! На этом ветру, по этому воздуху, сквозь снег и через солнце его душа шла, брела, падала, умирала, вставала, но продолжала свой путь к НЕЙ.
Но вдруг музыка менялась, и перед ним простиралось бесконечно-бессмертное синее небо. Под небом песок времени взлетал вверх стенами и падал в иллюзорно-небытийное прошлое.
И вот, обернувшись назад, он вновь видит ее. Ее силуэт в черно-зеленом шелковом плаще мягко приближается к нему. Вот она все ближе, и он уже может различить растворившиеся в ветру волосы, горизонтально небесные глаза…Она подходит, берет его за плечо, и вот он уже у нее в руках, в ладони. Он видит как его тело постепенно превращается в камень, потом в пепел…А она отпускает плечо и, уже в старом, потертом черном пальто с капюшоном, отворачивается и уходит, волоча ноги по земле и оставляя следы костей.
      А стены времени-песка уже давно ушли за ней,
     Но он стоит ни там, ни здесь, смотря на мир теней…                Картина двенадцатая 
Я еще успею застрелиться на восходе,
Разрывая свои кости,
Ненавидя свое небо.
Больше я не буду притворяться мертвым телом,
Подавляемым стенами серой копоти воззрений.
Не найду я больше ни единой здесь причины
Мне терпеть мутную серость.
Во стеклянные глаза
Заглянуть, увидеть радость из-за будто бы умений:
Что к чему, как есть все в жизни?-
Ненавижу навсегда.
Не дождался белый ветер смертно-черного восхода.
Лужи крови на асфальте превратились в яд.
Ну а кости в темном небе теперь звездами горят.
                Картина тринадцатая
Однажды, когда Солнце плевалось своими последними лучами, пытаясь согреть усопшую землю, когда палая листва превратилась в саван для этой усопшей земли, когда капли дождя размывали стекло дня и крышу сознания, ОН встретил ЕЕ. ОН видел ЕЕ в очередной раз, хотя эти разы были не столь уж часты, и в очередной раз пытался понять: что ОНА есть для НЕГО. ОН пытался ЕЕ понять и пьяным, и трезвым, и живым, и мертвым, ОН пробовал быть собой, но все равно не мог осознать ЕЕ.
И вот ОНА стоит перед НИМ, как в тот самый весенний день, когда ОН видел ЕЕ во второй раз. Все те же, сливающиеся на плечи и растворяющиеся на ветру, цвета воздуха волосы. Все те же цвета западного горизонта на восходе солнца глаза. Все те же шелковые нити губ.
Вот ОНИ идут, курят, говорят…
Расставание. ОНИ стоят друг напротив друга и…ОН уже смотрит на, расплывающийся в дожде, ЕЕ образ.
Вдруг ОН видит, что под звуки выстрелов ОНА падает. ОН разбивает окно и прыгает наружу, но попадает под колеса встречного поезда и кричит ЕЕ имя. Умирает. В этот момент ОНА заходит в вагон и, видя разбитое окно и слыша какой-то крик под топот колес, думает: «Что за долбоёб такой?» Проходит дальше в вагон, садится на одно из мест и едет уже с другим в своем поезде жизни.
                Но все ли не вечно?
                Картина четырнадцатая
Однажды, когда черные кривые и мертвые ветви деревьев разрезали серое невыносимо-тяжелое небо, когда солнце пыталось разорвать бетонную стену облаков, он шел по карнизу своего сознания…………………………………………………