Стукачка

Безьязыкое радио пыльным голосом вещает о том, что случается в пампасах Центральной Африки :
- Где-то в далёкой Уганде... - Правда полной уверенности, относительно наличия пампасов в указанном месте - нет, но так произнёс радио-комитет.
- Звереют угли тропической жары и кипят болотные топи. Красным по-белому.
Кровавым поносом по голубоватой белизне вывороченных сухожилий пишется эпидемическая хроника «фрамбезии», иже с ним тропического сифилиса. Чёрные тела лежат на пересушенных, постепенно рассыпающихся в пыль бамбуковых соломках.
Дремлет марево, от которого слипаются веки и язык медленно прилипает к гортани...
Так шепчет радио, брезгливо смущая Леночку подробностями Африканских смертей. Она прикладывает ухо к холодным металлическим рёбрам «Панасоника». Чёрный приёмник, блестя антенной иглой рассказывает ей, что...
- Слышен свист и лёгкое прикосновение судорожного воздуха, убегающего от прозрачных пропеллеров военного вертолёта. Зелёная туша висит в воздухе над Африканским посёлком, тенью прижимая марево болотных испарений к земле. Тихо распространяется европейский аромат лекарств, среди всеобщего гниения. Внутривенное проникновение иглы оказывается нежным укусом, от которого бледные микробы рассыпаются на молекулы.
- Что, Ленка, папуасов жалеешь? – спрашивает мать.
Ленка молчит.
У неё от рождения «мёртвый язык» и за одиннадцать лет своей очаровательной жизни она не произнесла ни одного слова. Её язык - шершавый и толстый, солёной сарделькой прячется за сжатыми зубами и улыбкой.

Во дворе Ленку дразнят «Му-мой», но любят за то, что она умеет хранить секреты... А отец назвает её «Рыбкой»... Звук его сокровенных рассказов проникает в мембрану её пушистого уха, чтобы навсегда остаться в сейфе детской памяти. Входит, чтобы оставаться в подкорке её мозга вечно.
Карина Васильевна, Ленкина мама вечно сердится на её отца.
Причиной тому – его молчание.
- Немтырь, одолжи мне плоскогубцы? Ну чего молчишь-то? Из тебя слова, видно, клещами надо тащить.
Отцовский голос в доме звучит крайне редко.
- От таких молчунов, даже дети немые родятся...
Ленка стучит по краю обеденного стола косточкой указательного пальца.
Длинные удары и короткие стуки. Для мамы – это просто нервный звук. Просто суетливый молоточек, где-то вдали.
А отец, шершавой подушечкой безымянного пыльца, дотрагивается до золотой погонной звёздочки в углублении широкой ключицы. Полковничью звёздочку не видно. Она прячется там, под зеленоватым сатином докторского халата.
Ленке всегда смешно, как отец одевается. Китель и штаны с лампасами, а сверху халат.
Иногда белый, иногда зелёный. В прихожей висит шинель, а из кармана торчит фонендоскоп.
- Да я, Каринка, виноват! Сознаюсь тебе без плоскогубцев, - Отец по-кошачьи улыбается, растягивая гладко-выбритую кожу вокруг рта.
Он понимает тайный язык чередования точек и тире... Он сам учил своё беззвучное дитя Азбуке Морзе.
- Стук-стук... – понимает он, - Скажи маме, что слова – это мусор! – просит девочка...

Ленка знает, что отец вовсе не молчун, просто не всякому уху дозволенно слышать его слова. Вернее сказать - никаким ушам не дозволенно!
- А у нас с тобой, Рыбка моя, секрет будет, - отец подбирает глазную влажность запястьем искривлённой кисти руки и говорит Ленке :
- Это я матери сказал, что еду на Дальний Восток... Но тебе скажу, всё как есть...
Чёрно-красное слово «Уганда» вылезло из глубин «Панасоника» и поселилось совсем близко от Леночки, односекундно став важным близким и страшным.
- Знаешь, Рыбка, у нас вывели новую вакцину против этой дряни, - Полковник Ковалько прячет своё лицо в доверчивый воротник детской пижамы и шёпотом доверяет дочери Государственные тайны своей души.
Вместо вечерней сказки.
Леночка думает о каких-то испытуемых, которые после «Папкиных уколов» уснули навсегда. О новом диване, который завёлся у них в зале, когда полковник Ковалько вывел свою вакцину и ему дали премию.
- А ведь раньше, как было, девочка... Кололи, кололи по полтора года, бывало, лечили... А нынче-раз! Три иньекции под лопатку и ты свободен. Хоть год среди больных ходить будешь, а не заболеешь...
- И тебе поможет? - стук вопроса рождает ответ «Нет».
Леночка засыпает.
- Завтра уеду, - говорит он, трепетно поправляя детское одеяло. 

Отец всегда исчезал из дома внезапно, лишая семейство радости от упаковывания «папкиных чемоданов» и трепетного Вокзального волнения. Через призму двойной окнонной рамы Ленка видела военный лимузин, подкативший к подьезду. Видела бронированную дверцу и красный лампас на знакомой штанине. Искривлённая отцова кисть, прикладывается к краешку полотняной медицинской шапочки и холодное лицо дяди Жени, папиного помошника, там – внутри машины.
Автомобиль уехал без звука. Для полного воссоздания атмосферы немого кино не хватало только звука умирающего рояля, страдающего на холодном дереве сцены в пустом кинотеатре.
Девочка видела, как два кожанных человека со стальным челоданом в руках зашли в их подьезд. Фанерная дверь шумно трахнулась со своим косяком.
Шаги.
Люди с чемоданом поднимаются вверх.
Звенит невидимая связка ключей, вынутая из свеже-выделанного свиного кармана.
- Дверь той квартиры, что рядом открылась... И кожанные граждане начали переговариваться в соседней квартире. Странно, странно. Там уже пол-года, как никто не живёт. 
- Новые жильцы? Бог с ними с этими жильцами... Свято место - пусто не бывает...
Когда отец уезжал, то девочка теряла собеседника и тихо стучала в холодную бетонную твердь, обдумая события своей жизни.
- Уехал... –  детские пальцы докладывают стене сокровенное.
- Тук...-Тук-тук... – Стена молча вбирает в себя её жалобы.

В элитном техническом лицее, куда определил её отец, Ленкиного «мёртвого языка», почти не замечали.
- Радиотехника и микросхемы, куда не плюнь...
Даже уборщица тётя Катя, подтирающая плевки молодого человечества, прозвана лицеистами «радисткой Кэт». Понимает морзянку и при желании может прочитать солидный доклад на тему :
«О становлении партизанского движения в Белоруссии во время второй Мировой Войны».
Может, также, отстучать его со скоростью сто двадцать знаков в минуту.
Так быстрее...
Отец говорил Ленке :
- Учись на програмиста и не будешь зависеть от своего вынужденного молчания. Никогда! Говорить научатся пальцы. В совершенстве. И вообще :
- Когда человеку есть что сказать людям, то всегда найдётся какой-нибудь способ высказаться...

Леночка возвращается домой из лицея. В подьезде мрачно и неуютно от нависающей сырости. Тук-тук. Чёрные лакированные туфли переступают со ступеньки на ступеньку. Подьезд затаился и замер, впереди слегка блестят акульи зубы ребристых батарей. Маленькое окошко под потолком испускает свет, от которого едва оживают тёмные ужасы многоэтажки. Облупившаяся кожа маслянной краски висит неровными клочьями.
- Подьезды, как змеи, меняют кожу, но делают это только один раз в пять лет...
Под Ленкиным носом вспыхивает чья-то жгучая зажигалка. Кремниевое колёсико делает один резкий оборот, выпуская пламя высотой в добрых двадцать сантметров. Пластиковый прямоугольник зажат в чьей-то тёмной руке и из тёмноты лыбится оранжевое прыщавое лицо.
- Эй, Му-му, ты целоваться умеешь? – Четыре руки хватают сзади Ленкины локти. Зажигалочные блики на лице гаснут и чей-то холодный змеистый язык лезет в Ленкин рот и там крутится. Уроды весело ржут за её спиной:
- Ну как, Сивушок, возбуждает? – Парень на секунду отрывается от своей жертвы :
- Классно! У неё язык такой твёрдый, как бревно... – Слюнявая пиявка напрягается, оставляя бардовый след на её шее. Девочка  вздрагивает и перебирает ногами, чувствуя как тяжёлые спупни прижимают её туфли к полу.
- Стягивай с неё колготки, дубина... Ну-ка! Проверим нашу щёлочку...
- Смотри пальцы глубоко не толкай, сам знаешь какой у неё папаша... 
Пауки вскоре убегают, вдоволь наигравшись беззвучной мухой. Она вяло плетётся домой. Нога за ногу, еле-еле... Матери ничего не сообщит.
- Та начнёт кричать! (не на Леночку, конечно...) Спрашивая совета, она позвонит всем своим знакомым, потом заставит Леночку писать «как дело было». Со всеми подробностями.

Отца не было в доме уже полторы недели и никаких вестей от него тоже не было. Мать волновалась, читая новости Дальне-Восточного региона...
- Слышь, Ленка, там опять горячую воду отключили? Поди отец-то немытый приедет...
Ленка тайно слушала Би-би-си и её душил страх от того, что бледный вирус спиралью вкрутится в отцову плоть и через двадцать минут, после соприкосновения с кожей окажется в клетках его глазного дна и в печени...
- По возвращении в Москву отца запрут в карантин, его кожа пожелтеет и сморщится, станет сухонькой оболочкой старинной мумиии, - девочка решила, что лучше вовсе не думать об этом и начала смотреть на мелкие бледные хлопья липнущие к оконному стеклу снаружи, со стороны улицы.
- Ухеду! ухеду... – слово из Египетских папирусов Эберса, там существует упоминание о недуге именуемом «ухеду»...
- Ухеду? – это слово напоминает Ленке отцовское слово «Уеду» и она беззвучно плачет. Вздрагивают хрупкие плечики...

Вечером к ним с мамой приходят гости, жёны папиных друзей и их дети : Павлик, по кличке Ихтиандр и с «дядь-Женина дочка» Валя. Леночке весело.
Павлик протягивает ей свою лягушачью ладошку, у него от рождения замечательные перепонки между пальцев : мягкая чешуйчатая замша, которая слегка блестит в электрическом свете.
- Ленка и Валька, я теперь в бассейн хожу! Целых семь минут под водой плавал...
- Врёшь! – говорит Валя, - пять минут без воздуха – Мировой рекорд.
- Не веришь, мамку спроси! Она сама видела. Тренер говорит, что если мне плавательный костюм купить, то мне на соревнованиях «цены не будет».
- А костюм зачем?
- Как зачем? Известное дело... Чтобы чешую на спине не видно было! Вот зачем!
Валя меланхолично крутит обручи, приделанные к колёсам инвалидного кресла.
Взад-вперёд.
- Ленка! У тебя, может, музыка какая есть? Заводи шарманку...
В прошлом году, когда в Испании неожиданно вспыхнула эпидемия «болезни Легионеров», у полковника Ковалько, приключилась командировка в «Татарстан».
...Из страстных цифровых обьятий CD выскакивает буйная испанская музыка. Из ящика стола Ленка вынимает кастаньеты :
- У-лю-бви,-как-у-пта-шки-кры-лья! – Её талия прогибается под звуками известного болеро, выбивая быстрое «тра-та-та!» в стиле дедушки Самюэля Морзе...

Ленка знает, что ей страшно повезло. Она родилась через год, после того как отец начал работать в своём Загадочном интституте. Его жизнь – это суета среди банок с бациллами и спорами вирусов. Выращивание поросли чудодейственных панацей от различных недугов. Недуги из вирусов, вирусы из банок, банки из стекла. Они легко падают на пол, разбиваются, разрешая микро-панацеям разбредаться во все стороны стерильной лаборатории.
Эксперименты, о которых никто не знает...
Младший брат Павлика родился безчувственным телом, начисто лишённым коры головного мозга. В возрасте трёх лет от роду он некрасиво мычал и мазал слюнями свои погремушки.
Потом его перестали носить на семейные посиделки и Леночка не решалась написать на бумажке вопрос :
- Почему?

Тихо и темно в Леночкиной спальной. Глаза плюшевого медведя блестят наподобии янтарной крошки - это особенно странно в полной темноте.
- Ах да, фонарь за окном... И снег...
Медузы зимних узоров на толстом стекле двойной рамы расплываются и быстро замерзают.
Леночка жалуется бетонной стене. Стучит на жлобов из подворотни, которые тискают её почти каждый день. Там. Страшное место между вторым и третьим этажом, возле батареи.
- Ненавижу ребристые батареи. Ненавижу дебилов с зажигалками в руках... – Она рассказывает про оранжевое лицо, придавленные башмаки и свои сдёрнутые колготки...
Колготки, блин...
Телефонная трубка поёт мелодию, стилизованную под «Джингл-белл». Странно брать в её руки, если ты не можешь ответить.
- Рыбка моя, я уже в аэропорту... Лечу домой... – Девочка тихо бьёт пальчиком в мембрану свою искренную радость.
Наступает завтра.
- Почему кожанные граждане выскочили из соседней квартиры и бьют гопников? Чёрные куртки с вырванными наружу оранжевыми потрохами трещат, теряя рукава... Чья-то голова вдавливается в жестяной почтовый ящик. Привет газетам! «Правда» навсегда останется внутри... Нож-выкидуха летит вниз, лезвием царапая ступени.
Визг.
Сломана злая рука...

Леночка спокойно поднимается к себе домой, думая на тему...
- Всё-таки хорошо, что за этим миром кто-то наблюдает...