Настоящая реальность

 -Голубчик, -  в очередной раз втолковывал ему режиссер, - эту старомодную ремарку надо чувствовать. Уж постарайтесь...
 Н. постарался.
 - Опять не то! Вы должны быть в отчаянии от своего позора! Вы и вправду не знаете, куда деть глаза! Попробуйте еще раз.
 Н. попробовал еще раз.
 -Ну, что мне с вами делать? И перестаньте пялиться в темноту,  сколько раз можно говорить! Вы живете на сцене, я для вас - голос, и только!
 Раздался щелчок выключателя. Режиссер гордился своей памятью.
 -Не переживайте.
 Н. повернул голову.
 -Не переживайте, - мягко сказала К., - он и на меня кричал. Научитесь смотреть в себя, и у вас все получится.
                ***
 Держа кошку на руках, подошел к зеркалу. Собственное отражение нисколько не заинтересовало ее; поводя меховой головой, скользила взглядом в невидимое застеколье.
 -У вас кошка? Я люблю кошек.
 Н. внезапно удивился, и К. послушно перешла на "ты", а потом, когда они разделись, и легли, и она вдруг почему-то стала говорить "не надо", уже было не понять, какое местоимение проглатывается вместе с суховатой влагой его поцелуев.
 Кабинка была на одного. Кошка прыгнула ему на грудь и стала урчать все громче и громче, заглушая отдаленный шум воды; он незаметно уснул и почти не почувствовал мягкого укуса кошачьих зубов.
 Нет, К. не ушла утром, пока Н. спал; напротив, она осталась жить у него. Его немного раздражала ее привычка экономить свет, но в общем все было нормально.   
                ***
 Он напряженно вглядывался в темноту слева от себя, но различал лишь смутные силуэты. Впрочем, этого было достаточно, чтобы не верить тому, во что полагалось верить зрителю. Впрочем, Н. был не зрителем.
 Во втором явлении осветили другую половину сцены, потом всю сцену,  а люди на ней задвигались странными синхронными движениями, и Н. задвигался вместе с ними. Зал, вертя общей головой, смотрел одно и то же,  в анфас и в профиль.
 -Не надо, - в унисон сказали реплику два женских голоса, и один из них - голос К.
 Он заученно перешел невидимую грань: не отягощенная декорациями, Та Же комната  мгновенно и безразлично стала Другой, а повернутый на девяносто двойник ушел в свою Другую: со сцены прочь. Н. разделся, бросая одежду строго в тех местах, что и на репетициях, и вернулся к себе. В таких же длинных белых трусах и черных штиблетах вернулся - к себе - двойник.
 Н. обнял ее и поцеловал. Потом он раздел ее. Когда она поняла - не успела его остановить, и все пошло как-то само собой, и притихший зал дожидался, чем же все кончится.
 А потом все сразу заметили быстро вырастающий мех, и услышали треск меняющих форму костей, шорох вытягивающихся когтей и усов...
 Н. слизнул ее кровь, из последних сил встал и огляделся. Та половина сцены была уже, конечно, пуста. Он посмотрел в по-прежнему темный зал, увидел каждое лицо и услышал каждый голос. Потом он воткнул когти в глаза, вырвал их и, громко мяукая от нестерпимой боли,  вставил обратно, зрачками внутрь.
 Он внимательно наблюдал, как под непривычно огромной массой ощущений сжимаются его мозги, и аплодисменты стали для него просто шумом  за миг до того, как ими взорвался глупый зал.