Все будет хорошо

ЛИДА
Лида, Лида...Я стою перед этой мертвой калиткой и стучу, стучу. Отзовись, где ты, Лидка?! Отзовись, мое детство.
Ты помнишь, маленький горный поселок, куда, Бог знает, какими судьбами, были заброшены наши родители. И наш "барак", так почему-то называли этот длинный дом с двухкомнатными квартирами-клетками. И террасу, перегороженную стенками из мешковины, изолирующими глаз и обостряющими слух. А потом появились газовые плиты и шкафчики для балонов, помнишь, и совсем отпала необходимость заглянуть к соседке за керосином, а значит, посудачить, перемыть косточки этой невыносимой Вязанчихе или Кадырихе. Но еще долго не были наглухо отгорожены  дворики, они отделялись низенькими заборчиками, и воздух, раскаленный за день в коморках, к вечеру выплескивался наружу, иногда переливаясь в мирное соседское чаепитие у кого-нибудь на топчане, а иногда... О, иногда это были настоящие балии: двор на двор. И по цепочке все соседи, пытавшиеся разнять, успокоить ссорившихся или дерущихся, казалось бы самой безобидной фразой:"А пошел бы ты.."- втягивались в этот орущий, распаленный комок. Но когда, наконец, все стихало и были восстановлены заборчики, собраны обломки и обрывки, припудрены синяки и ссадины, поле боя вновь превращалось в мирные посиделки с чаем, вязанием, сплетнями.
А мы, ребятня, целыми днями пропадавшая на улице (ах, улица, улица - царица наших душ:"Хочу на улицу-у-у!"), уже настолько привыкшая к этим скандалам, довольно равнодушно, если, конечно, не сами были причиной ссоры, констатировали:"Опять дерутся." Ну что можно было поделать с этими взрослыми, начинающими орать по самым немыслимым поводам. Нам бы их проблемы! У нас все было сложней и интересней - это была любовь. Сережка, Вовка, Лидка и я. Тебе очень нравился Вовка,этот русоволосый, голубоглазый молчун. Ты помнишь, Лида, как он краснел от смущения. Толстый, конопатый Серега безответно любил меня, а Вовка, не смея стоять на пути отвергнутого друга, тайком приносил мне по утрам охапки маков, колокольчиков - по сезону. И даже мама, встававшая чуть свет, удивленно всплескивала руками:"В такую рань! Сережка? Вовка?"
Ты была самой доброй и самой незащищенной из нас, потому что совершенно не умела врать, хитрить. А мы часто разыгрывали тебя, подшучивали, пользуясь твоей бесхитростностью. Но, чувствуя внутренне твою доброту, мы тянулись к тебе, и обычный наш сбор начинался всегда с:"Теть Шур, а Лида пойдет играть?" И играли, играли с утра до вечера, живя своей серьезной, беззаботной, прекрасной жизнью, жизнью детства.
А потом у тебя появился отчим, белобрысый Абдулла. На его красном лице выделялись лишь бесцветные прорези раскосых глаз и недовольно сдвинутые, совершенно белые клочки бровей. Он нещадно колотил тетю Шуру, заливавшую вином обиду на свою горемычную судьбу, и запрещал тебе водиться с мальчишками. В отместку мы орали ему вслед, когда он шел, покачиваясь от распиравших его спиртных паров:"Абдулла - пьяница, за рюмкой тянется!" Недоумевая, почему не можем быть вместе, и не понима, почему твои добрые глаза становятся такими строгими, почти враждебными, когда ты, пытаясь защитить его (или себя), кричишь:"Уходите! Я должна помогать по дому".
И каждое лето, видимо, избавляя тебя от этого беспрерывного кошмара, тетя Шура отправляла тебя к бабушке в Самарканд, куда чуть позже, по дружбе, "сплавляли" и меня. "Бабуля",- так мы ее называли. Тетя Дуся, бабушка, бабуля... Она согревала нас своим теплом, исходящим от глаз, от рук и слов. Хотя никто не смог бы упрекнуть ее в излишней сентиментальности, скорее наоборот, она была строга к нам, заваливала работой:"Лидка, покорми цыплят! Ирка, нарви вишен!" Вымести дорожку, слазить в погреб, сгонять за хлебом... Господи, да хоть сто раз! А как мы гуляли, помнишь! Нам выдавалось по рублю и - качели, мороженое, кино! А страшенные истории по вечерам! Тетя Дуся, бабушка, бабуля...
А потом мы разъехались: я - в другой город, ты с матерью - к бабушке. Ты закончила школу и сразу вышла замуж. Помнишь, я спросила тебя перед свадьбой:"Любишь его?" А ты промолчала и только глаза выдали тебя: у тебя в семье все будет по-другому, в с е будет х о р о ш о. Он ведь значительно старше и как будто добр к тебе. Будь счастлива, Лида! Горько!
Горько... Заржавела зеленая когда-то калитка. Окна глядят на меня пустыми глазницами. Двери распахнуты, но не в ожидании, а в никуда. Только старые вишни сиротливо склонились на раззоренную кровлю. В страшном предчувствии звоню, стучу. Тишина. Где вы все? Что случилось?
"Чего стучишь? - подошла недовольная соседка, - четвертый год уж нет никого. Тетю Дусю парализовало, лет восемь как умерла, Шурка по пьянке упала - умерла года четыре тому. У Лиды дочь сейчас, а сын помер, говорят, отец забил, сейчас бы восьмой класс ходил. А дочь совсем от рук отбилась, с отцом живет, говорит:"Мать, мы тебя в психушку сдадим". Лида как квартиру получила, ушла отсюда, а дом тетка продала, вот и все. Не знаю, где живет. И адреса не оставила".
Горько...