Ноль градусов

   
Ой, как я люблю эти виноватые глаза! Вроде ничего не произошло, но глянет человек виновато, мягко, через дымку выплаканных слез, через то плохое, что он еще не сказал, не сделал, но может сделать... И все, уж я готова простить все это заранее. И прощу, никуда не денусь.
Приехала моя бывшая подруга Дана в наше тихое захолустье. Как если бы приехала Вертинская к Костолевскому, то бишь - к учителю - легкомысленная светская кокетка, его мимолетная любовь… Ну вот, она позвонила мне и проворковала своим властно-гортанным голоском:
-Я иду! Ты дома?
Но я отвыкла стоять по струнке и заговорила о куче дел, о вокзале, о магазине…
-Ты что! - закричала она, - Не узнаешь меня, что ли? Это же я!
-Да знаю я… Ну ладно. Иди.
-Ничего себе, разрешила!
И она пришла, вся в новой хрустящей одежде, у нее по-прежнему имидж мальчика, яркие майки и синяя изморозь джинсы... Хотя это уже не модно и молодежь опять кинулась к смокингам и мехам... Глаза ее посматривали грустно- виновато. Но во мне ничего не дрогнуло. Я настолько успокоилась,обрела такое уютное равновесие, что охмурять меня уже не имело смысла.
Мне просто было досадно, что она мне сломала выходной. Из старых смешных привычек и маленького бедного быта даже образовался некий комфорт. Но не могла же я выставить ее! У меня нищие предки, но я должна себя вести благородно… Однажды, когда Дана пригрозила покончить с собой, я ее ударила. До сих пор мне больно. Но это еще было не предательство! Она предала меня гораздо позже, но я и тогда улыбалась и говорила: так надо.Все было переговорено, когда мы навсегда расстались.
Теперь говорить было не о чем. Я собирала чай, а Дана ворковала о междоусобной возне на службе, и о том, как ей удалось сделать рывок и перейти в перспективный отдел на классный оклад.
-О чем ты! - прервала я ее. - Хватит о деньгах. А как же самое главное? Мысли, чувства... Есть ли у тебя дети?
-Оо, боже, - сморщилась Дана как от зубной боли, - зачем они мне? С ними же ничего невозможно делать…
-А что? Что, например, делать?
- Ну так, вообще. Расти.Проявлять свободу воли.
- Так у тебя всего лишь свобода воли... - разочарованно протянула я, понимая что так никогда и не увижу ее ребенка.
- Да! И еще какая... Я полностью реализованная женщина. А ты недовольна?.. Посмотри на себя...
- Нет! Не будем ругаться, Дана. Я лучше принесу гитару и мы вспомним, что пели десять лет назад.
Принесла я гитару и мы, смущаясь щекочущим горлом, запели -"Доверчивый муж целовал тебя в щеку и дверь закрывал чтоб тебе не мешать...и щурилось солнце сквозь рыжую челку и прыгало солнце к тебе на кровать..." Мы померзли за чаем и стали оттаивать от песни. Она сидела, сложив руки на груди, вытянув ноги под столом и от нечаянных касаний ноге моей стало тепло. И когда я так же нечаянно коснулась щекой о ее плечо, она не отодвинулась.Щека же загорелась сама по себе.

У двери задинькало. Кому еще не легче? У меня гости!
Это Ярик пришел, он всегда приходит не вовремя. Или мы уходим, или гости у нас. Ну же, что ему надо? Ярик стал толстый шоумен в дорогой одежде - длинное до пят пальто с шарфом и снежинки на вьющихся волосах. Щеки начали обвисать - годы...
-Привет, - сказала я мрачно, - ты в туалет?
Он иногда заходил ко мне просто в туалет, идя из бара.
-Привет, - засмеялся он и тем обезоружил, - нет, на горшок не хочу. От Данки ничего не слышно?
-Нет, - сказала я честно, - но если она откроет рот, ты сам все услышишь.
- Ба, - оторопел Ярик.
И она царственно вышла из кухни,виновато усмехаясь..."Мы так и не побыли вдвоем," - шепнула она.
Какое там "вдвоем"! Что еще за анахронизм! Но зернышко сомнениея было брошено. Я погладила ладонью табурет, где она сидела только что, взялась за гитарный гриф. "И прыгало солнце... К тебе на кровать..." Да знаем мы, куда прыгало это солнце.

Они обнялись, а я вспомнила, как на вечеринке у нее дома лет десять назад они изгалялись в аргентинских танцах. Я тоже хотела с ней танцевать, но мне нельзя было! А Ярику можно! Я смотрела, как он ее обнимает, и мне тогда хотелось стукнуть его тяжелым предметом. А сейчас мне хотелось его убить.И поэтому я снова смылась на кухню.
- Хэллувин, Хэллувин, ну куда Голливуд...Детям бритвы дают, детям бритвы дают...- Ярик тоже разволновался.
Она всегда нравилась ему, но он был ростом маловат. Длинная Данка вечно смотрела на него свысока, и он поэтому сильно выпендривался. Все время говорил о каких-то женщинах: "Моя вот-вот родит. Токсикоз".
- Ярик, ты, наконец женился? - Дана оживилась, потому что опять стала предметом поклонения.
-Нет, конечно. Но есть дочь, белокурая бестия...
-Сам ты бестия, Ярик. Всех бросаешь. Дочь от той девушки, для которой ты квартиру в дворянском квартале снял?
-Нет, с той все. А этой я снял квартиру победнее...
-Ярик, ты прохиндей...
-Дана, брось. Сейчас же идем в бар. Вспомним молодость.
- Ярик. Мне дома бары надоели. И Машку я не видела сто лет.
Мне вдруг погорячело -погорячело.Она так любит все эти музоны-бузоны.В шуме этом торчать...
Ярик продолжал напирать.
- Ладно уж, возьмем Машку. Маша, собирайся, снимай свой халат и так далее...
- Ярик, не надо мне твоего "ладно уж"! - закричала я от раковины. - Дана, идите. Мне не до бара.
- Я не пойду без нее, - нагло сказала Дана.
И я покорилась.
Хотя это была фиговая затея. Они набрали соков, фруктов, безалкогольного пива и стали вспоминать. Ну все эти концертино, все эти пи-ар-акции нового искусства, которыми мы тогда город пугали... Дескать, пить сегодня не будем. У Даны загранка предстояла, у Ярика гастроли в Нижний, такие мы деловые колбасы, что, дескать, у нас деалкоголизация... У нас сегодня девиз: ноль градусов. А непьющая Маша, удачно влезшая в длинное трикотажное платье со вшитым шарфом, тоскливо смотрела на Данкино ухо со знакомой до боли серьгой. Когда-то Машке разрешалось брать серьгу губами - это были две золотые половинки яблока. И обожженными губами пробираться по скуле до губ. И гореть, гореть золотым пламенем, задыхаясь от того, что ничего не может быть.

Я сказала, что мне скучно и мне тут же принесли токай золотой. Никакого нуля градусов! У них - ноль, у меня может плюс двадцать.
А Ярик опять за свое:
-Машка, ты до сих пор возишься со своим детским садом? И ни шиша не получаешь?
- Я до сих пор вожусь с этим детским садом. Из которого вы с Данкой вышли как авторы. И что?
- А то, что когда мы с Данкой уехали, у тебя никого не осталось. Закрыть надо все.
- Да! Подумай лучше как себя обеспечить, - добавила Дана, глядя на меня с материнской улыбкой.
Вертихвостка! Когда она прибежала ко мне тогда, ища защиты и требуя смысла, она так не говорила...Вообще - тогда никто не вспоминал о деньгах. А тут взялись меня учить! Как будто я сама не знаю, что первично, а что вторично.
- Вы что думаете, на вас белый свет кончился? - у меня задрало в горле и я отхлебнула токай. - Вы свалили из родного гнезда, а жизнь продолжается и ко мне приходят новые поэты. А вы, уйдя, перестали писать и првратились в машинку пересчета банкнот. Вот ты, Ярик, ты знаешь о том, что Дана мечтает о гитаре? Сейчас перебирала струны, песню свою старую вспоминала. А будь у нее дома гитара, она бы не забывала свои старые песни..
- Господи, о чем речь! - Ярик даже поперхнулся. - Данка, я куплю тебе фендеровскую, надо?
-Надо, - смеялась Дана, плотно придвинув ко мне джинсовое колено. - Она стоит тысяч десять.
Мое колено уже гудело как саксофон. Практически я уже не помнила сколько мне лет.Только чтоя казалась себе мудрой и неторопливой, а тут я стремительно глупела. Дана, дана, хулигана...
-Моя - двенадцать, - заливал Ярик, - с двумя грифами и по двенадцать струн на каждом.
- Молодец, - хихикала Дана, - а поешь на ней попсу семидесятых годов.
- Да ладно, - обиделся Ярик, - Вечно ты меня обламываешь. Зарабатываю как могу. А Машкавсе ваньку валяет столько лет.
- А знаешь почему? - Я сделала хищное лицо. - Потому что надо кому-то быть этим ванькой. Надо протянуть руку! Вам ее протянули.А другим - не надо. Так?
- Не парься, Маша. Пей токай.
- Нет, буду париться. Вы обломщики. Я выводила вас в люди, а вы...
- А мы и вышли, Маша. И нам уже можно не вытирать носы и не подтягивать ползунки. - Данка тоже как-то странно помолодела и почему-то держала меня за руку. Она хоть помнила, что мы не одни? Ярик с нами, ну, нельзя же...
- Просто стихи нам больше не нужны, - вставил Ярик.
- Ну и черт с вами. Когда-то я тратила на вас свою душу, а вы... - Я почему-то выдернула руку. - Взяли и все бросили. Где же ваш талант? Почему молчит? Потому что муза бежит от таких, как вы. Мыльные пузыри.
- Успокойся, мать Тереза. О себе подумай!
Они были заодно.

-Люди, не шумите так, - подошла официантка. - И если можно, пересядьте в угол. Тут на день рождения пришли, восемь человек. Вон вам столик на троих и пожалуйста.
Начался жукий гомон и возня. Мы все перетащили на другой стол, забухало техно и мы вышли покурить.
Ярик достал какие-то тонкие дорогие сигареты, я тоже затянулась. Дана сжала рот.
- Маша, прекрати сейчас же. Тебе не идет, - выхватив сигарету, она сломала ее.
- Мало ли что мне не идет. А я хочу и все! - меня уже понесло. - Тебе так можно, а мне так нельзя! Помнишь, как я тебя просила не курить, когда у тебя был бронхит? А может даже пневмония! А ты все равно!
- Мария! Я бросила курить! И тебе не советую.
- Я чихала на твои советы, - и затянулась по новой.
Руки у меня дрожали.Она стояла слишком близко и волновалась за меня. Или делала вид. А я-то помню, как она целовала меня между затяжками. А она забыла.
- Слушайте, вы, - Ярик испугался, - ну, что вы опять начали? Вечно придешь к вам, а вы деретесь. Сегодня такой день, ноль градусов... Мы никого не любим, ничего не пьем. Прошло столько лет... Лирика кончилась. Вы что? У меня дочь, белокурая бестия... Потому что я всегда знал - мне ничего не светит. Поэтому шел и спал с кем попало...
- Так уж и с кем попало... - Дана вдруг опять пронзительно похорошела и развернулась вся ко мне. - Ну-ка, Маша, вспомни, как ты один раз простояла на морозе полтора часа. Ну?
- Ну, простояла... Ну, да... Было. Стыдно.А что?
- А то! Мы договорились с тобой, а тут вдруг пришел вот он. - И она ткнула пальцем в дорогой джемпер эстрадного воображалы. - "Полулюбовник, полудруг..."
- Мне тогда надоело мерзнуть на остановке и я пошла к тебе, - пораженно забормотала я. - Долго звонила... Ты потом говорила что гудел пылесос и ты, дескать, не слышала...
-Все я слышала, - сказала Дана. - Не могла я открыть, понимаешь. Я была не одна.
- Ты даже тогда меня обманывала, - сказал я.- Надо же..
- Перестань, Машка, а то теперь я уйду, - сказал Ярик. - Дана все врет. Это был не я.
- А раз не ты, то жалко. - Я вздохнула.- Ведь я знаю, как ты ее всю жизнь любишь.
- Откуда! Я что, исповедовался тебе?
- Ярик! Ты всегда заходил ко мне после бара. Ты зашел и еле ворочая языком, сказал, что заснул и видел себя во сне с Данкой. Ты кричал, что ты ее хочешь. Хорошо, что у меня были гости и муж не обратил внимания. Ты орал, что никого не хотел так сильно, как ее. Потому что она не тело, а сосуд божественный, отпить из которого дано не каждому. Ты довел меня до слез, еле ушел со своим душем. Заставил меня такси вызывать... На меня все мои люди смотрели, что это я с тобой вожусь. А же любила тебя только за то, что ты ее любишь. И можешь это вслух сказать.
- Ты видел меня в душе? - взвилась Данка.
- Во сне, успопокойся. Во сне... Во сне я тебя и не так еще видела... Я замерз, пойдемте обратно.
Мы сели и заказали.
- Яромир, Мария. Я пью этот апельсиновый сок за вас. За людей, которые любили меня.- Дана невыносимо сияла глазами и чем-то глубоким, донным в них, как в колодцах. - Это не повторилось в моей жизни никогда.
- Как это не повторилось? А разве мы перестали тебя любить? - Ну, Ярик, ну, он был такой ловелас всегда!
- Как же не повторилось? - уперлась и я. - А менеджер по продаже недвижимости? Это что такое было? Это ж слезы были и киданье на стену, что ты умрешь. Что ты хочешь не только человека изменить, но и всю его жизнь. Тоже мне, сосуд божественный. Жизнь на менеджера загнобила, душу свою тоже. Про стихи я вообще не говорю.

Мы ей грубили. Но мы грубили как-бы - потому, что иначе нельзя было. Я замолчала и молчала долго.Смотрела, как бесится день рождения на восемь человек. Здорово. У них, видно, не было разборок, а вина было много. Они целовались у всех на виду, эти менеджеры по продаже офисной техники.Некоторые из них пришли в каких-то мешковатых белых джемперах и когда ультрафиолет включали, джемпера светились невыносимым потусторонним светом. Некоторые были в наполеоновских шляпах либо в париках из серебряных волос. Целовались между звонами бокалов. Глоток вина, глоток губ. Господи, у них впереди была целая жизнь. А у меня может, позади. Но позади - это тоже понятие относительное.Я же чувствовала, что нас не касается время. Мы столько вынесли за эти десять лет, что мелкое уходило. Оставалось хрупкое, нежное тепло. Зайчик. Когда она прибегала в отчаянии, требуя любви и защиты, я была счастлива. Жалела и отогревала. Да, я была связана по рукам и ногам, но я же гордилась этим. И собственно, что сейчас-то изменилось? Ах ты зайчик. Хорохоришься, я все понимаю...

Было уже поздно, а Данке надо было собираться. Мы пошли по городу проводить ее. Мороза не было, ноль градусов. Снежок вихрился и оседал, не холодя. Но меня трясло ужасно. Меня изводила сильная дрожь и чужой локоть почувствовал это.
- Ты опять без шарфа! - наставительно сказала Дана на площади, сняла с себя шарф, который я когда-то ей подарила и накутала на меня. - Маша! За тобой некому присмотреть. Идемте, мне надо купить пищалку, - и указала на большой салон "М-Связь".
Она долго выбирала, а мы с Яриком стояли и курили. Смотрели, как эта задавака прожигает деньги.
-А ты помнишь, Ярик, как мы стихи-то в землю зарыли?
-Помню. И как Данка презентовала журнал с папиросой в зубах и давала интервью с огнетушителем. Ее седьмой канал так и снял в хронике. Все ржали... Эх, Маша, какая эпоха...
- Мы их зарыли, а потом пошли пить пиво и купили ящик. Ведь это ты, Ярик, ящик-то выставил...
- А я рукопись зарыл, а теперь вот не пишу.И Данка тоже.А ты Маша, делала массаж этому чучелу, который про меня картину нарисовал...
- Это какую картину?
- Ну как же. Ствол березы, переходящий в фаллос. Посвящение Яромиру...
-А-а-а.... Ее же потом коллега моя за полторы штуки купила.Да не делала я ему массаж. Он дурак.
- Нет, делала.
- Врешь...
- Не вру. Я тебе завидую, Маша.

Мы смеялись как родные.
Потом пошли прогулялись по центру. Мы шли мимо смешной лесенки, на которой когда-то сидели с Даной и пили "Балтику-6". Потом мимо церковки, вокруг которой гуляли, знакомясь. Потом мимо кафешки, где я впервые столкнулась с менеджером по продаже недвижимости и настолько сошла с ума, что хватала его за руку под столом, и еще там у меня украли кошелек... Ну, я потом стала рыдать безутешно, а Дана, понимая, что дело не в деньгах, совала мне купюры, чтоб утшить... Эх.. Как будто я из-за денег плакала.Как хорошо, что позади все это... Как же больно и красиво идти мне по этому милому городу, где прошла моя необычайная исключительная жизнь. Настолько деревья закутаны в снег, настолько занавешено кружевом все, все, что так болело. Просто новый год какой-то... Ноль градусов, ровные волны вечерней мглы и рюмки фонарей светятся токаем.
Почему Дана тихонько сжимает мне локоть - у лесенки, у церковки, у кафешки? Потому что тоже помнит? А почему Ярик? Потому что понимает? Он оказывается все знал и все понимал. Как он живет всю эту жизнь - всегда не с теми? И мы тоже. Как мы вообще живем, задумайтесь. Ведь ни у кого не хватит сил сказать, что больно, когда больно. Все говорят "хорошо", когда им больно. А если бы стало хорошо по правде? Тогда что говорить?
-Ярик, если ты такой крутой, то дай мне взаймы - на книгу. У меня уже три книги готовы, а печатать не на что.
- Дам, ладно. Не волнуйся, Маша, я не жлоб, и после гастролей к тебе зайду.
- В туалет?
- И в туалет тоже. Хватит подкалывать.
- Прощайте, ребята. - Дана обняла нас.- Вы подарили мне такой вечер.
И поцеловала меня по-настоящему.Я понимала,что это не значит ничего на будущее. Просто вот сейчас она оттаяла. Мы всегда долго отогревались после ссор.
- Ты оттаяла? - спросила я.
- Оттаяла. Ноль же градусов. - И хлопнула тяжелой подъездной дверью.

Все это было как вчера. А написала я этот рассказ только недавно, ослепительным ясным утром, когда она вдруг позвонила мне. И поговорила о каких-то пустяках две-три минуты. Но мне хватило.