Жёлтый город, Синий город
Вот и новое место - новый старый дворик, заботливо ухоженный, прибранный чьими-то любящими и не знающими усталости руками. Что теперь? Неужели просто пройти дальше? Конечно, нет. Нужно поднять голову и посмотреть вверх, туда, где по квадрату голубого - поутру - или синего - ближе к вечеру - неба неспешно и горделиво проплывают облака. Голубое небо и бледно-жёлтые стены домов. Пожалуй, лучшее сочетание цветов придумать невозможно.
Нет, голубое небо не так привлекает внимание, не так занимает мысли. Голубой цвет больше подходит для городского утра. А в нём только зной и духота. И нет ничего, что могло бы показаться действительно прекрасным. Прекрасным по-петербургски.
Синий! Глубокий синий цвет вечернего неба... На это стоит посмотреть, задрав голову вверх. Жара потихоньку спадает, поднимается лёгкий ветерок, и лучи заходящего солнца ещё ярче играют на бледно-лимонных стенах - нельзя придумать лучшей рамы для картины небесной красоты.
Бледно-жёлтые стены... Синее небо... Краски моего города. Краски моего мира.
Бледно-жёлтый с тёмно-голубым или синим... Именно это сплетение цветов так не нравится моей подруге. А я, будто меня кто-то толкает под локоть, всякий раз прошу продавца в магазине завернуть купленный для неё подарок в бумагу синего цвета и перевязать его жёлтой лентой. Или наоборот... Наверное, потому она и разворачивает мои подарки так быстро. Для неё город раскрывает совершенно другие краски. Он устраивает для неё балы зелени и вернисажи кофейных оттенков. А мне он дарит свои вечера, где царствуют синий и жёлтый.
Странно, но я не признаю жёлтый цвет в своей одежде, оставляя его только городским улицам, деревьям в осенних парках, птицам на их ветвях... Я весь с ног до головы одет в синее. Точно хочу стать частью того самого вечернего неба, которое вновь и вновь разливает свою красоту над моим городом. Стоит мне только поднять голову посреди Невского, и я растворяюсь в его синеве, как сахар в чашке с горячим кофе. Забываю обо всём на свете и просто плыву вместе с облаками, этими полными величественного спокойствия душами погибших кораблей. И только пыль, поднятая с тротуара стариком-ветром или столкновение со случайным прохожим, так же как и я позабывшим обо всём, что его окружает, заставляют меня вернуться на землю, вспомнить, как надёжно и крепко приковали меня к земле тяжёлые подошвы ботинок.
И тогда можно снова пускаться в бесконечное путешествие по переулкам и подворотням в поисках того самого места, где не был ещё никогда. И место такое обязательно найдётся. И я встану посреди этого двора или этой улицы. И подниму голову к небу в поисках собственного отражения в синем зеркале предзакатной красоты.
"Вы знаете, я вышел из бара потому, что почувствовал себя синим. Не голубым, а именно синим."
Сидящий рядом человек спасает положение своим чувством юмора. Опередив его на несколько минут, к нам на скамейку подсел прохожий. Спившийся бедняга, который всё время пытался заговорить с нами, явно надеясь, что мы опровергнем то, что было написано в его глазах.
А в них нельзя было разобрать ничего, кроме одной единственной фразы: "Моя жизнь - это сплошное море неудач, в котором я плыву уже не первый десяток лет".
И тут появляется он. Хорошо одет, ухожен, подтянут. Пьян и весел. Вежливо представляется и просит разрешения сесть на скамейку напротив. Он мгновенно переключает на себя всё внимание выпивохи. Конечно! Ведь пьяны они совершенно одинаково, а жизнь у каждого из них складывается абсолютно по-разному. И видно это невооружённым глазом. Что один, что другой... Оба обитают в своём мире, где больше нет никого кроме них самих. Вот эти миры встретились на скамейке в крошечном скверике, где почти случайно оказались и мы с моей подругой. Даже не встретились, а столкнулись.
Моё внимание новый гость привлёк одной своей фразой: "Я почувствовал себя синим..." Чёрт! Почему я не сказал её сам! Я бы вложил в эти слова много больше. Они расцвели бы, слетев с моих губ. Для него "синий" это простое минутное состояние души, связанное с лишней рюмкой, влитой в баре по соседству. Пара часов, и его синева пройдёт бесследно. Придут проблемы, копоть, пыль... и погребут под собой всё по-питерски синее, что ещё недавно горело в его душе, как огонёк газовой плиты. А моя останется со мной надолго. Если не навсегда. Ведь моя синева - это мир внутри и вне меня. Моя синева - это целое небо.
Но ничего... Подумаем о чём-нибудь другом. Например, о том, как Питер способен совмещать в себе такие разные миры? С другой стороны, а как он может смешивать в себе такие разные краски. Ещё со времён Достоевского Петербург носит свой жёлтый цвет как клеймо, символ страшной и неизлечимой болезни. В таком случае, мир пьяницы, присевшего к нам на скамейку, окрашен именно в жёлтый цвет. А захмелевший шутник напротив сам присвоил себе синий. Будто хотел восстановить какую-то непостижимую гармонию.
Нет, почему же непостижимую? Достаточно в погожий день зайти в любой петербургский двор и поднять голову. И тогда гармонию уже не надо постигать. Она сама придёт к тебе. Придёт в тебя. Точно древний алхимик, добродушно улыбаясь, встанет за твоей спиной, перевернёт весь мир и бросит жёлтую амальгаму городских стен в синее небо, как в магический раствор, желая показать тебе, как рождается философский камень или любовный эликсир. И тогда Петербургские жёлтые стены стряхнут с себя болезненный налёт и расцветут как весенние мимозы.
Через несколько минут мы поднялись со скамейки, оставив двух нетрезвых собеседников наедине с их собственными мирами, так не похожими один на другой. Но такими родными и близкими этому городу.
Каждому своё... Я и тот весельчак, оставшийся сидеть на скамейке, поделим синюю душу петербургского неба. Моя подруга, уходя, заберёт с собой сердце его зелёной листвы. А укрытую под жёлтой краской плоть оставит себе наш неудачливый собеседник. И все мы нужны этому городу. Ведь в любом из нас живёт лишь часть его образа.
А стоит только встать посреди скромного питерского дворика и, посмотрев вверх, увидеть небо, запертое в стенах домов как синяя птица в золотой клетке, а потом оглянуться по сторонам, всматриваясь в каждое дерево, как в маленькую частицу прекрасного сада, в который синяя птица так хочет вернуться, - стоит сделать это, и образ Петербурга сливается в нечто целое.
Но есть люди, которым вовсе не обязательно проделывать это. Их, наверное, можно назвать истинными петербуржцами. Они несут в себе образ города уже собранный в единый ансамбль умелым архитектором. Одного из них я знаю. Умён, деятелен, талантлив, но... что-то не так. Что-то мешает ему до конца раскрыть себя, сработать в свою полную силу. Иногда кажется, что он похож на старинный фрегат, который и мог бы перемахнуть через Атлантику за считанные дни, но его команда намеренно спускает паруса посреди океана и высыпает на палубу, чтобы поглядеть, на дельфинов, играющих у борта. Мечтатель. Неспешный мечтатель.
В Питере живёт много людей, чем-то похожих на моего друга или того случайного знакомого из сквера. Может быть, той самой праздной мечтательностью, восхищённостью? Опьянённые синевой петербургского неба, они блуждают по вечерним улицам, сидят в кофейнях, болтая о мелочах, назначают своим возлюбленным свидания на Аничковом мосту или у фонтана рядом с Эрмитажем. Ходят по театрам и выставкам, наслаждаясь красотой, окружающей их со всех сторон, как морские волны окружают крошечный тропический островок.
А ближе к ночи они толпами устремляются к Дворцовому мосту, который, играя в тёмно-синем воздухе своей желтоватой подсветкой, только и ждёт того часа, когда какая-то пружина дрогнет в его железно-каменном сердце и заставит поднять вверх огромные пролёты, уставшие от людей и машин. И собравшиеся полночи будут смотреть на поднятые в неслышной молитве громадные руки города, похожие на крылья огромных ангелов.
Нельзя не сказать и про них. Представьте себе, сколько ангелов, расправив крылья, глядят в синее петербургское небо с бесчисленных крыш, куполов и шпилей. А сколько их с этого синего моря над нашими головами, где вместо воды тишина и спокойствие, вглядывается в залитые жёлтым светом ламп окна питерских квартир, и каждый присматривает за своим подопечным, который не замечает ни ангела, ни синего мира, в котором тот обитает.
Должно быть, в сумерки, когда синева наполняет весь город, ангелы спускаются на его мостовые, вместе с нами топчут босыми ногами мощёные и асфальтированные тротуары, волоча за собой огромные крылья. Идут рядом, вот-вот заденут рукой, легонько толкнут в бок, а мы всё не замечаем их. Синие тени на переполненных синевой улицах сливаются с окружающим пейзажем...
Есть в Петербурге одна легенда. Рассказывают, что безлунной осенней ночью ангелы со шпиля Петропавловской крепости и с Александровской колонны слетают вниз и, неся на плечах свои кресты, бредут по невской воде. Сторонятся лодок и катеров, пропускают буксиры и баржи. Проходят мимо Эрмитажа, Мраморного дворца... Заглядывают к "Авроре": "Не заржавела ли, Старушка?" У Марсова поля они выходят на берег и долго стоят у вечного огня, грея озябшие крылья. А потом идут гулять по улицам и проспектам, закрывая своими крыльями от бед и несчастий весь город.
И в немой пустоте, которая перед восходом окрашивает весь город синей гжелью, их крылья горят золотым светом. Многие прохожие, случайно оказавшиеся ночью на Невском, принимают это сияние за свет уличных фонарей. Но есть и такие, кто точно знает, почему в чернильно-синем воздухе горит едва заметное золотое пламя. Они идут за этим светом, надеясь услышать, о чём говорят ангелы между собой. Мало ещё тех, кому это удавалось. Но желающих подслушать ангельские речи с каждым днём становится всё больше. Жаль, что другие считают их сумасшедшими.
А ангелы всё идут по городу, делая вид, что им нет дела до людей, семенящих за ними. Так уставшим мимам нет дела до толпы детей, которые, окружив их, передразнивают то, как мимы передразнивают взрослых. Но как только лучи утреннего солнца начинают играть первые прелюдии на бледно-жёлтых стенах домов, свет ангельских крыльев гаснет. И бронзово-небесные созданья вновь возвращаются на свои места. Весь день они то вглядываются в синее небо над собой, надеясь встретиться взглядами с кем-нибудь из "своих", то наблюдают за людьми, которые толпами снуют где-то внизу, спешат по всяким делам или, напротив, без всяких дел слоняются по Питеру.
Так и стоят ангелы, дожидаясь новых сумерек, времени, когда синее небо снова спустится на петербургскую землю. И ангелы последуют за ним. Кажется, что в сумерках оживает душа города.
Да-да! Вернёмся к сумеркам. К их роскошному синему безмолвию. В сумерки умирает желтизна стен. Дворы-колодцы погружаются в густой полумрак, в котором уже невозможно различить цветов и оттенков. Только фонари вырывают из живой синей пустоты отдельные куски наполненного чем-то пространства.
Желтизна отштукатуренных стен умирает, но на смену ей каждый вечер рождается другая. Во всех уголках города-миллионера расцветают жёлтыми огнями электрических ламп квадраты и прямоугольники окон. Тех самых окон, в которые и всматриваются крылатые созданья, чей невесомый и непостижимый дом заботливо укрывает от сухости и бессердечности мой город, как одеяло укрывает от холода маленького ребёнка.
За каждым таким окном существует целый мир, так не похожий на все миры вокруг него. Для каждого жителя, проводящего свой вечер в жёлтом прямоугольном островке посреди пустоты, старательно раскрашенной неизвестным моляром в глубокий и прекрасный индиго, для каждого обитателя моего города Питер будет иным. У него будут другие лица, другие краски, другие тона и оттенки. Для меня Петербург раскрашен в жёлтый и синий...
Недавно на одной фотовыставке в манеже я наткнулся на фотографию своей мечты. Автор снял старый петербургский квартал с крыши дома. Место он выбирал с особым тщанием. Остальные дома находятся чуть ниже, и камера заглядывает в их крохотные дворики. Кадр получился просто бесподобным. Наверху - оттенки голубого и синего играют и переливаются один в другой, точно спорят, кто из них лучше. Внизу - жёлтый на любой вкус. Будто все полевые цветы разом украсили город своими солнечными лепестками. Глядя на эту фотографию, так и видишь самого себя на одной из таких крыш. Чувствуешь, как свежий ветер с Финского залива летит прямо тебе в лицо, по дороге успев пофлиртовать с пышными кронами деревьев в Александровском саду.
Это мой город. Он свеж, молод и прекрасен. А его жёлтые стены чем-то напоминают покрытых очаровательным жёлтым пухом птенцов.
Я живу в новом районе. Красный и белый кирпич, бетонные блоки... В таких районах больше простора, больше зелени, но меньше духа истинного Петербурга. Даже небо в подобных местах имеет совершенно другой оттенок. Да, и здесь синева, но совсем не та, что там, в тех дворах и на тех крышах.
Ангелов нет вовсе. Только если кто-нибудь из них спустится посмотреть, как там чувствует себя его подопечный, спрятавшийся от всего мира в тесной квартирке. А если встретишь человека ночью на улице, то даже не захочешь смотреть в его лицо. Ведь в нём не будет ничего, кроме страха, волнения, каких-то забот и проблем. Даже и не верится, что у этих людей тоже есть свои ангелы-хранители.
До спальных районов-новостроек, видимо, не дотягиваются крылья ангелов, гуляющих по питерским улицам ночи напролёт. Поэтому-то они так и называются. В спальных районах незачем бодрствовать по ночам. Здесь не встретишь ангела с крестом, идущего рядом с тобой, тихо обсуждая что-то со своим собратом. Здесь нет мостов, таких мостов, на которых можно встретить любимого человека. Или просто прийти посмотреть, как взлетают вверх их крылья, пропуская по Неве корабли.
Здесь нет чего-то ещё. Нет стен, покрытых бледно-жёлтой выцветшей штукатуркой, нет дворов-колодцев, нет крыш, по которым можно гулять часами, и которые хотелось бы как бабочек ловить в сачок фотокамеры. Здесь нет старых с виду, но молодых в своей каменной душе зданий... Здесь всё наоборот - дома состарились, когда их ещё не успели построить. Может быть, именно жёлтая штукатурка дарит старым кварталам их вечную молодость?. Не знаю...
Но я знаю, что скажет моя подруга, кода прочтёт всё это: "Слишком мало зелени. Тебе так не кажется?" И она будет права. У неё есть свой Петербург, весь сотканный из парков, садов и скверов.
Свидетельство о публикации №203022700112