Приглашение наказнь Alice in wonderland

Владимир Набоков – фигура для нашего века знаковая. Его роман «Лолита», написанный на английском языке, по опросам различных изданий был признан самым популярным произведением XX века: дворянин, интеллигент «до мозга костей» Набоков стал провозвестником сексуальной революции в Соединенных Штатах, а стало быть, и во всем мире.
Но «Лолита», сделавшая писателя всемирно известным и состоятельным человеком, написана Набоковым-американцем, написана об американцах. Для нас более интересен другой Набоков, русский Набоков.
В русле его прозы в единый поток соединились различные литературные течения, породив нечто новое, доселе невиданное, а оттого непонятное.
По словам одного их исследователей творчества писателя, Набоков создал не только новую литературу, он создал нового читателя.
Разгадывать набоковские шарады предстоит еще не одному поколению, но сделать первые шаги к постижению Набокова придется именно нам – его «соседям по веку».
Роман «Приглашение на казнь» был избран предметом исследования не случайно: это своеобразный «концентрат» всего набоковского творчества, сжатая в двести страниц философская концепция автора. Сам писатель считал этот роман своей центральной работой. Тем не менее, «Приглашение на казнь» более других обделен вниманием исследователей, чему есть свое объяснение: сложнейший стиль, полная аморфность персонажей, дискретная ткань повествования легко сбивают с толка даже самого искушенного читателя, концовка же просто загоняет в тупик.
Для иностранных исследователей, даже владеющих русским языком и знакомых с русской литературой, «Приглашение» – загадка почти неразрешимая. Вот как пишет в письме к Набокову его критик Эдмунд Уилсон: «Ваше «Приглашение на казнь» поставило меня в тупик, пожалуй, лучше вернусь к Толстому, пока не научусь как следует русскому языку».
Другая причина, по которой объектом исследования был избран именно этот роман одновременно является и основным тезисом работы – существует определенная смысловая связь между романом Владимира Набокова «Приглашение на казнь» и культовой английской сказкой Льюиса Кэролла «Алиса в стране чудес».
Как известно, Владимир Набоков родился в англоманской семье, где английский был разговорным языком. Владимир и его братья воспитывались одновременно как бы в двух направлениях: английском и русском. Сказка Кэролла «Алиса в стране чудес» – такой же неотъемлемый компонент английского национального самосознания, как скажем овсяная каша и Биг Бен. Совершенно определенно можно предположить, что «Алиса» была одной из первых книг Владимира Набокова. Стоит заметить, что сказка Кэролла – наиболее известный из ранних переводов Набокова.
Цель работы – посредством сравнительного анализа двух произведений доказать вышеприведенный тезис.
Данное исследование будет сводиться к трем основным направлениям: продемонстрировать типологическую и функциональную сопоставимость основных персонажей двух произведений, отдаленное сходство сюжетных линий и, главное, – родство философских идей. В отдельную задачу работы, тесно связанную с последним направлением, можно выделить анализ концовок, в обоих произведениях крайне спорных и тем не менее красноречивых.
Начать анализ персонажей стоит с наиболее сложного момента. Пожалуй, самая сложная для анализа фигура в «Приглашении» – Мсье Пьер; Набоков воплотил в нем два тесно переплетенных образа: мерзкого, навязчивого и глупого шута и жестокого, но оттого не менее убогого палача. В «Алисе» единого персонажа соответствующего Мсье Пьеру фактически нет. Первой его ипостаси очевидно соответствует Герцогиня. Уверенность в собственной особенности, обладании неким высшим знанием, у Герцогини выражается в ее моралях и наставлениях Алисе.
Мсье Пьер считает своим долгом опекать и наставлять на путь истинный несовершенного с его точки зрения Цинцинната Ц. «Мне только важно установить, что ни один ваш душевный оттенок не ускользает от меня… Для меня вы прозрачны…».
Герцогиня и Пьер похожи даже в своей манере говорить с теми, кого считают ниже себя. Герцогиня всегда встречает Алису ласковым приветствием «Ах, милая». Пьер предупредителен и даже ласков по отношению к Цинциннату: В одном фрагменте он обращается к Цинциннату в третьем лице и называет его»волчонком» Даже перед казнью, готовясь привести в исполнение страшный приговор, Пьер называет Цинцинната добрым словом «глупыш»  Оба они сильно переоценивают степень своей «душевной» близости с главными героями и их забота перерастает в навязчивость. Так Мсье Пьер встречает Цицинната у себя в камере: «Я чрезвычайно счастлив видеть вас у себя… Мне кажется, что за эту неделю мы с вами так подружились, как-то так хорошо, тепло сошлись, как редко бывает…». «Ах, милая, ты и представить себе не можешь, как я рада тебя видеть!». Другая цитата ясно демонстрирует отношение Алисы к своей «опекунше»: «Она прижалась к Алисе. Алисе это совсем не понравилось: во-первых, Герцогиня была такая безобразная…».
И Цинциннат Ц, и Алиса пытаются показать, что не нуждаются в подобной опеке, относясь с некоторой брезгливостью к своим «опекунам». Цинциннат прямо говорит об этом Пьеру, Алиса чуть более тактична: «… не могла же Алиса попросить Герцогиню отодвинуться!».
В конце романа Пьер меняет свою маску, превращаясь из Шута в Палача. Его вторую ипостась нельзя сводить лишь к роли палача, из казни он делает цирковое представление, на площади появляется театральное освещение, которое Пьер регулирует подобно режиссеру: «Свет немного яркий… Если бы можно… Вот так, спасибо. Еще может быть, капельку… Превосходно!».
Типологически этому образу Мсье Пьера близка Королева из сказки Кэролла. Фактически, Герцогиня и Королева – это один персонаж. Как известно, символическим стержнем сказки Льюиса Кэролла являются игральные карты, его герои – карточные фигуры и фоски. В картах есть лишь одна женская фигура – дама, у Кэролла их две – Герцогиня и Королева. Примечательно, что Герцогиня и Королева почти не присутствуют на сцене одновременно. Кэролл сознательно раздробил образ, чтобы четче прорисовать характеры. Он писал сказку, пусть и философскую, а сказка по определению категорична. Льюис Кэролл уловил основной алгоритм детского творчества, детских фантазий: ребенок говорит А, не собираясь следом сказать Б. В детском фольклоре нет «чеховских ружей», зачин считалок и детских стишков не несет в себе программы на будущее. В этом состоит особая сходство детских фантазий со сном, в котором также отсутствует единая система и какая-либо логика. Во сне один предмет с легкостью «перетекает» в другой, люди меняют лица, вещи – форму.
Набоков  желая показать иллюзорность мира в своем «Приглашении на казнь» использовал эту особенность. В романе нет ни одного совершенно четко прорисованного персонажа. Все они – как будто отражения в кривых зеркалах, под разным углом зрения принимающие самые причудливые формы. Все они прозрачны и потому все они – одно лицо. Директор тюрьмы Родриг Иванович незаметно превращается в привратника Родиона. Герои «Приглашения» легко «отстегивают» части тела, в чем заметна некоторая перекличка с «Алисой». «… первым исчез кончик его хвоста, а последней – улыбка; она долго парила в воздухе, когда все остальное уже пропало». Описания Набокова гораздо более детальны, но, по сути, они то же самое. Различие состоит в том, что в «Приглашении» аморфность свойственна и главному герою: «Снял как парик голову, снял ключицы, как ремни, снял грудную клетку, как кольчугу. Снял бедра, снял ноги, снял и бросил руки, как рукавицы в угол. То, что оставалось от него, постепенно рассеялось, едва окрасив воздух». Точно так Герцогиня как бы перетекает в Королеву, и тогда в свои права окончательно вступает карточная тема. Карточная символика помогает как нельзя лучше подчеркнуть иллюзорность мира, непредсказуемость жизни. Подобно карточному домику мир может разлететься от малейшего дуновения ветра. Но идея Кэролла и Набокова совсем в другом – не силы природы, не рука фортуны, а человек, существо волевое и сознательное может и должен разрушить иллюзию, разорвать паутину сна, в чем и состоит «задача» Алисы и Цинцинната Ц. Но отношение героев к окружающему их миру различно, а потому и разрушают его они по-разному. Алиса с самого начала воспринимает внезапно окруживший ее мир всего лишь как балаган, цирк и с детской любознательностью она обследует все его закоулки. Цинициннат, напротив, жертва иллюзии и ее часть. Он родился и вырос в этом мире и потому ему трудно осознать его иллюзорность. Он пленник сна. Но в нем, в существе с большим интеллектом, чем у окружающих зреет зерно недоверия.
«Я окружен какими-то убогими призраками, а не людьми. Меня они терзают как могут терзать только бессмысленные видения, дурные сны, отбросы бреда, шваль кошмаров – и все то, что сходит у нас за жизнь».
Цинциннат ощущает абсурдность окружающей действительности к которой не может и не желает приспосабливаться. Так описывает его состояние Набоков: «… производя диковинное впечатление одинокого темного препятствия в этом мире прозрачных друг для дружки душ…». Также аморфны и прозрачны некоторые персонажи Льюиса Кэролла:
«– Тогда до вечера, – сказал кот и исчез… Вдруг он снова возник на том же месте».
Трагедия Цинцинната в том, что он не мог отделаться от сна, окончательно пробудиться. Именно с этим связанно раздвоение, преследующее героя. Цициннат мучительно борется с самим собой и со сном, став его заложником. Лишь иногда в порыве из него вырывается «какой-то добавочный Цинциннат». Но этот «добавочный Цинциннат» и есть Цинциннат свободный, проснувшийся. Он не подчиняется безумным правилам мира, в котором он живет. В этом также заключается сходство Алиса и Цинцинната. Алиса тоже подвержена определенному раздвоению, она беседует сама с собой, просит у себя совета, ругает себя. «Однажды она даже попыталась отшлепать себя по щекам. Эта глупышка очень любила притворяться двумя разными девочками сразу». В способности анализировать, и таким образом противостоять всеобщей суггестии и состоит основная вина героя и путь к спасению, потому что понять, что все вокруг – сон, значит сделать первый шаг к пробуждению. Отличие Алисы от Цинцинната состоит в том, что она с самого начала осознает, что все происходящее – лишь сон (но не в физиологическом смысле, а в эмоциональном). В этом еще одна особенность этих двух произведений: биологическая жизнь героя протекает как у бодрствующего человека. Несколько раз Кэролл говорит, что Алисе хотелось спать, то есть существует как бы два разных сна. То же самое относится и к герою Набокова: с ним случаются обмороки, он иногда спит. «… Цинциннат пожалел, что так кратко было дружеское пожатие обморока».
Но Алиса отдается «течению сна», не становясь его заложницей и в момент, когда оно угрожает превратиться в суровый поток, с легкостью останавливает его.
Переходя к заключительной части, я хотел бы проанализировать концовки двух произведений. Крайне странный на первый взгляд конец «Приглашения на казнь» вполне закономерен. Это – триумф человека над рабом, реальности над иллюзией. Концовка романа – победа добавочного Ценценната над иллюзорным. В сказке же Льюиса Кэролла заключение – это пробуждение героини ото сна, возвращение Алисы в реальный мир.
Заметно не только содержательное сходство концовок «Алисы в стране чудес» и «Приглашения на казнь», но их стилистическая близость, которую прекрасно демонстрируют следующие цитаты:
«– Кому вы страшны? – сказала Алиса (она уже выросла до своего обычного роста) – Веди вы всего-навсего – колода карт!
Тут все карты поднялись в воздух и полетели Алисе в лицо. Она вскрикнула – полуиспуганно, полугневно, и начала от них отбиваться… И обнаружила, что лежит на берегу, головой у сестры на коленях».
«Винтовой вихрь забирал и крутил пыль, тряпки, крашенные щепки, мелкие обломки позлащенного гипса, картонные кирпичи, афиши; летела сухая мгла; и Ценценнат пошел среди пыли и падших вещей, и трепетавших полотен в ту сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему».
Главная идея Набокова и Льюиса Кэролла заключается в том, что иллюзия существует пока в нее кто-то верит или хотя бы ей не сопротивляется. Как только герои перестают олицетворять себя с героями сновидений, они просыпаются.
February, 1999