Приключения в Государственной Думе

Просыпавшийся день лениво позевывал. Солнце потягивало свои мятые лучики. Голубая простынь неба, недавно стряхнувшая сонные звезды, ровно расстилалась чуть выше балкона.
Лишь телефон отказывался поддерживать медлительность летнего утра. Он возбужденно стонал и дрожал уже две минуты, которые я ползла с кровати до него. И теперь его силы были на исходе. Прыгая на подоконнике, горячем от солнца, он умолял помочь ему.
Я неловко подняла трубку, и она с воплем ужаса упала на мои обнаженные пальцы ноги. Но выжила. Из нее доносился горько-шоколадный голос секретарши моего шефа. Он призывал умыться, одеться, побриться, что было уже лишнее, и лететь на рабочий пост. Я, соглашаясь со всеми доводами голоса, наблюдала как огромная муха со звериным оскалом расквашенной физиономии безутешно билась в окно балкона. Чмок – ударялась она и отлетала в сторону. И опять – чмок… чмок… чмок…
Муха все чмокалась о стекло. Оно стало прогибаться и в местах даже треснуло. Еще один чмок и… стекло разбилось. Потная муха торжественно проследовала в мою комнату. А из разбитого окна на меня хлынули волны теплого воздуха. Внизу китами пели машины. Мелкими рыбешками около них ныряли люди. И вдруг с нижнего балкона в окно вполз запах соленой капусты.
Закрой глаза. И ты уже у прозрачного океана. Плавники акул мило раскачиваются буйками на воде. И пахнет соленой-соленой водой. Поют киты и шумит прибрежный ветер.
 Открой глаза. Московское утро. Тупая муха отбросила крылья около телефона. Бритни Спирс весело улыбается с наклейки своими половозрелыми грудями. У-у-у-у-пс…
Пора нырять в городской океан.

Я работала ни где-нибудь, а в Государственной Думе. Госдуме. Думе. И ни кем-нибудь, а самым настоящим помощником на самых настоящих общественных началах. И начала у меня были самыми общественными: я составляла от имени своего шефа, самого настоящего депутата этой Думы, призвания к прессе. Чтобы пресса знала, что есть такой депутат, который безумно любит своих милых и дорогих избирателей.
Ну, конечно же, мой шеф, хоть и был человеком широкой души, всех избирателей любить все равно не мог. Поэтому любил лишь малую их часть – свою семью: жену и троих дочерей.
Мой шеф был человеком пожилым, поэтому у него проявлялись недостатки возраста. Например, склероз. Он прогрессировал у него чаще всего в дни выдачи мне зарплаты, о которой шеф регулярно забывал. Но у меня-то память была молодой, крепкой, и я никогда не забывала этого торжественного дня. С виноватым видом я входила в кабинет шефа, выдумывала о якобы сделанных делах: написанных материалах, которые никто не собирался писать, напечатанных статьях, которые никто не собирался печатать. Шеф понимал. Или делал вид, что понимал, какой я незаменимый общественный помощник. И вручал мне денежку. Иногда он забывал доложить мне сотенку-другую. Я-то знала - склероз. И напоминала: так вот и так, еще добавили бы, на семечки не хватает.
Я работала у своего депутата уже год. А он все еще не знал, стоит ли мне доверять. И поэтому не доверял. Но однажды решил положиться на меня, проверить, так сказать, мою честность и преданность. Вызвал в кабинет:
- Катя, - сказал шеф, подтягивая смятые штаны, - я тут подумал. – Уже хорошо, тоже подумала я. – Так вот, я решил дать тебе секретный тест КГБ, который бы открыл твои положительные и отрицательные качества, стоит ли тебе доверять. И если твои ответы меня удовлетворят, я буду тебе доверять. Если нет, то не буду… Знай, что у меня есть очень серьезные друзья, генералы КГБ. И я все знаю о тебе, о твоей семье. Ну, ты меня понимаешь? Так что учти это, Катя!
Я была несказанно рада, что мне хотят доверять. На фига, подумала я? Мне и так хорошо. Слава богу, склероз включился у шефа и на этот раз. Он забыл о страшном тесте также легко, как забывал каждый месяц о моей зарплате. И мы, мирно уживаясь, не доверяли друг другу своих рабочих, личных, семейных и сексуальных тайн.

Сегодня, в это ленивое душное утро, мой шеф решил задуматься о будущем. Через полгода намечались новые выборы в Думу. И он созвал всех своих помощников на вече. Шефу хотелось остаться депутатом. А когда хочется и нельзя, то можно. Поэтому он решил избираться по одному из подмосковных округов. Сразу выяснилось, что мой шеф именно из этого округа родом. Чего я и не подозревала. Ведь избираясь четыре года назад в Краснодарском крае, он утверждал, что никогда не имеет, не имел и обязуется не иметь никаких личных связей с Москвой. А является родом из города Ейска. Сегодня же выяснилось, что шеф вовсе не из Ейска. А всегда имел, имеет и будет иметь страстные связи с Подмосковьем. Даже успел написать книгу «Мой дом – Подмосковье». И нашел людей, готовых за мизерный гонорар подтверждать, что Подмосковье – именно его дом.
Сегодня шеф все изложил нам, своим помощникам. Мы же должны были объединиться в единую группу – НДП – Наш Дом Подмосковье и начинать тихим сапом вести предвыборную кампанию главнокомандующего.
- А ботинки тебе к лицу, - вдруг прошептал мне, перегнувшись через стол, главный помощник шефа. И по-идиотски захрюкал – он так смеялся. Его звали Олегом. Но до вещего ему было так же далеко как мне, с моей комплекцией, до балерины Большого Театра. Олег был бывшим военным. На его лице весело переливался шрам, а маленький нос скунсом сморщился в центре физиономии. Это была самая безобидная шутка Олега. Он так разогревался. Обычно он шутил, а скорее, пошлил на тему проституток, секса и наркотиков. Иногда еще вспоминал про виагру. Но это, видимо, когда дела совсем не клеились.
В этот день нам было не до виагры. На меня и Женьку, моего друга и тоже помощника на таких же общественных началах, возложили важнейшую задачу: налаживать связи с подмосковной прессой, подружиться с ней, втереться в доверие своими наивными и тупыми лицами. Задача становилась еще более важной оттого, что нам надо было убедить прессу - никаких денег у нас нет. Есть только чисто альтруистическое желание помочь избирателям сделать правильный выбор. «А это уже немало», - хрюкнул Олег и переключил внимание на расстегнутую ширинку шефа, о которой тот так беззастенчиво забыл, выходя из думской уборной.
Моя миссия мне была понятна. Как и всем остальным помощникам, которые бессовестно позевывали и внимательно наблюдали за шефом, совершенно не замечающим дефекта в своей одежде. Наконец, Олег не выдержал:
- Владимир Петрович!…
Олег сделал деловое лицо, скунс на его лице старался всячески соответствовать выбранной мине.
- Что-то непонятно, Олег?
- Да нет, Владимир Петрович… Вы бы… - и Олег стал тыкать указательным пальцем на брюки шефа.
Шеф долго смотрел на палец Олега, потом на свои ботинки и вдруг увидел…
- Ой!
Владимир Петрович густо покраснел. Олег хрюкнул, его скунс довольно похлопал крыльями носа.
Я была единственной представительницей того, что раньше называли слабым полом, поэтому все внимание было обращено на меня: как, мол, тебе, девочка, прокол начальничка. Что мне оставалось делать? Рисуя на листочке с планом миссии НДП сердечки, я изобразила невинное лицо: чего я у вас, господа, не видела, тоже мне, удивили!
Все были удовлетворены и довольны: какая молодец, с таким достоинством вышла из такой ситуации. Наконец-то поняли! А то все дурочка у нас Катечка, дурочка дурная… А я ведь когда хочу – очень даже молодец могу быть! К тому же, таких вот, с брюками, по Думе ой-ой-ой сколько ходит. Буквально вчера видела одного… Депутат, кстати. Едет со мной в лифте, лыка не вяжет. Подмышкой -огромная двухлитровая бутылка водки. Початая. Прижался к стеночке, улыбается и изучает меня: кто такая эта девочка-припевочка. Я же, не будь припевочкой, возьми да спроси: что же вы так, господин народный избранник, на рабочем-то месте? Я себе даже такого не позволяю… с утра. А вы!!! Опешил избранник, даже все парламентское красноречие растерял, пока рот открывал. И вдруг ляпнет:
 - Хочешь, пирожным угожу… Я сегодня щедрый! У меня свой большой кабинет есть… И секретарша есть… И вообще, я знаешь кто?
Смотрю на него и думаю: мало ли вас тут таких, с секретаршами…
- Я вообще председатель комитета по… - депутат икнул, бутылка легко выползла из подмышки, грохнулась на пол и покатилась к моим ногам. – Приглашаю!
Дверь лифта открылась и в него вошла с охапкой постановлений пожилая женщина. Перешагнув через катающуюся по полу бутылку, она встала рядом со мной.
- И вас тоже… приглашаю… Давайте за вотум выпьем… И пирожные… - не унимался парламентарий.
- Да мы с вами вчера уже пили, Олег Палыч, - тихо пролепетала из-под кипы бумаг женщины.
- Да?.. Мда… А… - депутат сощурил глаза, потом улыбнулся. – Не узнал…
Не знаю, чем закончилась эпопея нетрезвого парламентария, но коридоры длинные, дверей много, приютил кто-нибудь… Я же вылетела из лифта на своем этаже с намерением работать. Правда, намерение это редко исполнялось. Но то, что оно было, уже полдела.
А то, что вчера не поработала, так даже и лучше. Сегодня вот нагрузили по самое некуда. Пиши, девочка, звони, девочка… И еще Олег со своей виагрой… Вручили нам с Женькой список всех редакций, работающих в округе, в котором наш шеф решил избираться. Вручили и говорят: звоните, поезжайте, знакомьтесь, пишите…
Да, пишите письма, решили мы. И начали звонить. Но сначала мы выстроили план действий: сперва в кафе спуститься, на первый этаж, перекусить чего-нибудь, пивком запить. А потом и звонить. Один звонок в один день. Исключая субботу и воскресенье. Ну и понедельник тоже исключая, потому что изначально день тяжелый.
Только вышли мы с Женькой из кабинета с целью подкрепить пищей свои утомленные члены, как навстречу идет начальник нашего аппарата. Довольный, вкусно и дорого пахнущий, в солярии загоревший, с глазами горящими:
- Катенька, а ты мне как раз таки и нужна. Пойдем-ка ко мне в кабинет.
Женька сразу сел на диванчик: мол, буду ждать тебя, Катька. Иду за начальником. А он попой так виляет: ну ей богу, получше всякой женщины. Туда-сюда, туда-сюда… И так со вкусом, со знанием дела.
Зашли мы к нему в кабинет, он сел за стол и внимательно посмотрел на меня.
- Ты вот что мне скажи: тебе как нравится, когда говорят «сексом заниматься» или «любовью заниматься»? – ошарашил он меня вопросом.
- Владимир Семенович!.. – пробормотала я, стараясь не покраснеть от смущения. – Ну, думаю, что лучше, конечно, когда «любовью» и все такое…
- Вот, вот. Мне тоже так нравится. А то нынче молодежь говорит только про секс. А «любовью» правильнее будет. Поэтому ты мне и нравишься.
И на том спасибо, подумала я, переминаясь с ноги на ногу около двери.
- Слушай, а ты почему в такой неформальной одежде по Думе ходишь?
Я удивленно пожала плечами.
- Ты между прочим от мыслей рабочих отвлекаешь. Надо лифчик носить… А джинсы обтягивающие носить девушкам нельзя, они в попу врезаются… Это я не к тому, что мне это мешает. А так, для твоего же здоровья, кровообращение же нарушается… Да, а вот «любовью» - это хорошо… Ладно, можешь идти…
Я вылетела из кабинета, поправляя врезающиеся джинсы. Страшная картина нарушенного кровообращения будоражила мой возбужденный мозг. Сердце учащенно билось.
- Ты чего это? – удивленно пробормотал Женька, почесывая недельную щетину.
- Да тут… Пошли выпьем.
- Я больше не пью. Моя девушка сказала, что я потолстел. Теперь на диете. Мне выбирать надо: либо сладкое, либо спиртное. А так как без сладкого жить не могу, то лучше съем три пирожных, чем выпью одно пиво.
- Э, Женич, с тобой каши не сваришь. Нам еще целое лето работать. А ты не пьешь. Знаешь, давай двух зайцев убьем: мы сладкий ликер купим. И сладкое, и алкоголь. А? Или хочешь, я буду твоей девушкой. И не буду говорить тебе, что ты потолстел?
Женька хихикнул, но от моих услуг в качестве своей девушки отказался. Чем несказанно меня обрадовал. Понимаем мы с ним друг друга. Что еще надо двум молодым людям, не желающим работать?

Хотя лодырями нас назвать тоже нельзя. Поскольку наш шеф был членом фракции ЛДПР, мы принимали непосредственное участие в жизни этой жизнерадостной и шумной партии. Конечно, не по идейным соображениям мы это делали, потому что никаких идей (надо признаться, и соображений) по этому поводу ни у меня, ни у Женьки не возникало. Во-первых, деньги платят, пусть и небольшие, потому что Владимир Вольфович просто так и рубля из кармана не вытащит. Во-вторых, весело – частенько я, как сотрудник его пресс-службы, разъезжала по городам и селам с вождем партии и командой его единомышленников и помощников. Пока вождь встречался с избирателями, мы, в зависимости от того, где проходила встреча, либо на огородах пугали кур и передразнивали гусей, либо поднимали бесконечные тосты за процветание партии.
Проблем с тостами никогда не было – ящики водки с изображением Владимира Вольфовича путешествовали с нами по стране, а его помощники были людьми словоохотливыми. Правда, однажды меня чуть не лишили этих поездок. Потому что по моей вине едва не развалился штаб пиарщиков, призванных помогать Жириновскому в предвыборной борьбе за кресло губернатора Белгородской области.
В эту предвыборную компанию на тридцать мужчин, приехавших в Белгород из столицы, я была единственной особой противоположного пола. Именно тогда мне удалось понять, что испытывает султан в гареме. Восхищенные взгляды, многочисленные комплименты. Признаюсь, особым моим расположением не пользовался никто. Потому что мне нравились без исключения все мужчины – и четыре охранника, и оператор, запечатлявший предвыборную жизнь вождя, и его личный фотограф, и пятеро пиарщиков, и пара сотрудников пресс-службы, и юные ученики Владимира Вольфовича, сопровождавшие его во всех поездках.
Но первый же вечер был омрачен беспощадной битвой, развернувшейся под дверью моего номера. Двое зрелых мужчин – мужественный оператор, весом более 120 килограмм, вызвал на поединок щуплого и безусого пиарщика. Каждый из них почему-то захотел оказаться ночью моим гостем, не спросив при этом моего согласия.
Непонятно, кому не повезло больше – оператору или пиарщику. Но столкнулись они около моего номера не на шутку. Сначала столкновение интересов началось с брани:
- Да ты че?
- А ты куда?
- Да на себя посмотри, м….
- Сам м…, если не б…..
- Сам б, твою мать! Тебе давно по морде никто не давал? Думаешь, все можно? Рожа твоя неумытая!
И начался экшн… На шум повыскакивали все обитатели гостиницы, потому что драка развернулась ни в сказке сказать, ни пером описать. Я же так устала, что, поплотнее закрыв дверь номера и положив вторую подушку на голову, быстро заснула.
Подробности узнала только утром: несмотря на то, что весовое преимущество было на стороне оператора, пиарщик лихо завалил его на спину и неплохо поколотил. Как доказательство, под глазом оператора красовался сочный фингал. Но геройство пиарщика никто не оценил. И первым же ночным поездом он был отправлен в Москву. Так одним мозговым центром предвыборной кампании Владимира Вольфовича стало меньше.
Мне же намекнули, что второй ночной поезд может быть моим, если я не определюсь с выбором мужчины. Я определилась, выбрав самого безопасного – пресс-секретаря Вовика. Он столько пил, что от меня требовалось лишь помогать ему по утрам вспоминать то, что происходило вечером. Ничего больше.
Пока Вова вспоминал, я просматривала свежие газеты и телевизионные новости, выбирала самые важные из них, набирала на компьютере, распечатывала, чтобы потом передать вождю партии. Владимир Вольфович был настолько поглощен и занят предвыборной кампанией, что нам, в целях экономии его времени, приходилось заниматься отбором информации. Каждое утро мы приносили ему два листочка, заключавших в себе всю важнейшую информацию по политической ситуации в Москве и мире. Если в новостях проскальзывало что-либо, касающееся Индийского океана, эту информацию надо было ставить первой. И вдруг:
- Мы тебе доверили такое важное и ответственное занятие, но даже не удосужились спросить – а член ли ты нашей партии? – серьезно спросил меня Володя.
Я была озадачена. Сказать «да» - соврать, ответить «нет» - вынести себе приговор.
- Да не пугайся так, - успокоил меня Вова. – Просто я собираюсь наведаться в гости к одному активисту партии. Хотел и тебя взять, чтобы в партию заодно принять…
В тот вечер я поняла, как принимают в партию. Мы купили в пропахшем воблой ларьке кильку в томатном соусе, две штуки, водку местного разлива, одну штуку, и одна штука водки с изображением вождя была у нас с собой. Нашли старый пятиэтажный дом, зашли в подъезд, пропахший кошачьей мочой, поднялись на третий этаж по полуразрушившейся лестнице, звонить в звонок не стали, потому что его не было. Вовка изо всех сил постучал в белую дверь, она открылась. И я оказалась не просто в квартире, а в музее, посвященном жизни и творчеству Владимира Жириновского. Несмотря на то, что в квартире-музее пахло жареной картошкой и от табачного дыма щипало глаза, эти 33 квадратных метра не теряли своего волшебства. Стены в коридоре были обвешаны флагами ЛДПР, в комнатах – большие застекленные портреты вождя, несколько автографов, полная подшивка всех когда-либо вышедших газет партии и огромное количество книг, написанных кандидатом в губернаторы. Но большее впечатление производил бронзовый бюст лидера в полный рост, скромно приютившийся в углу.
- Это моя гордость, - признался мне довольный хозяин, одетый в майку с надписью «ЛДПР», растянутые спортивные штаны и дырявые домашние тапочки. – Таких больше нет нигде, потому что я его на заказ делал. Правда, сначала это был Ленин, видишь, у него в руке даже кепка зажата. Он стоял у нас в селе перед дискотекой. Но потом Ленина решили выкинуть, а я его подобрал, нашел мастера, который мне за ящик водки из Ленина сделал Жириновского. И с кепкой я не промахнулся, ведь Владимир Вольфович до сих пор в ней ходит!
Вовка, не в первый раз слышавший историю бюста, засмеялся и добавил:
- А когда он это чудище припер в квартиру, его жена собрала вещи и ушла.
- Да что она может в этом понимать? Да и ушла к кому? К Петьке… помнишь, комуняка местный? Ты с ним в прошлый раз чуть не подрался у меня!
- Ну вот и выпьем за женщин, нас понимающих, - скороговоркой пробормотал Вовка, доставая из пакета свои гостинцы. Увидев водку с изображением вождя, хозяин квартиры схватил ее и отскочил на несколько шагов:
- Ее мы пить не будем!
- Ты чего это, Вася? С какой стати не будем? Водка – она и с Жириновским водка!
- Оставь мне ее, Вова! Я ее на Новый год открою, мне приятно будет, за тебя выпью! – взмолился Вася, крепко прижимая бутылку к груди и отступая еще на несколько шагов.
- Ладно, - смирился с потерей мой коллега. – А ты за это девушку примешь в ряды партии! Она у нас беспартийная.
При этих словах Вася чуть не выронил из рук драгоценную бутылку. Его и без того узкие глаза сузились до маленьких щелочек. Я почувствовала нацеленное на меня внимание его черных блестящих зрачков.
- Неееееееее мооооооооожеееееет быыыыыыть!!!!! – простонал он. – Такая девушка – и не член! Мы сейчас это быстро исправим, у тебя ведь есть фотография? – спросил меня Вася, осторожно проходя мимо и пряча бутылку в платяной шкаф. Когда он открывал шкаф, я заметила, что в нем уже стоит несколько таких же бутылок, но говорить об этом Вове не стала.
- И фото у нее есть, - ответил за меня Вова, - и повод у нас будет выпить!
И мы пошли на кухню. Вова открыл кильку, разлил по стаканам водку, Вася поставил на стол сковородку с жареной картошкой, открыл холодильник и из морозильника достал толстый пакет, покрытый инеем.
- Неужели сало? – обрадовано воскликнул мой коллега. Но тут же понял свою ошибку. Осторожно распутав обматывавшую пакет веревку, Василий стал разворачивать темный сверток, а потом извлек из него синюю корочку – удостоверение члена партии ЛДПР.
- А почему в морозильнике? – решилась спросить я. Вопрос прозвучал тихо-тихо, как будто мы священнодействовали.
- Потому что могут своровать. А здесь не найдут!
- Ну а теперь… - и не договорив предложения, Вова поднял стакан и проглотил водку. Вслед за ней понеслась капающая томатным соусом килька. – Ля донна мобиле….. – затянул мой коллега, но быстро закашлялся. – Нет, еще не время.
Заметив мое удивление его неколлективным поведением, Вова подмигнул Васе и улыбнулся:
- Не понимает еще, молодая… Традиция у нас такая: когда принимаем в ряды партии, то каждое действие – от извлечения корочки до внесения последней строчки в удостоверение – мы обмываем. Чтобы член…
- Нашей партии, - вставил Вася.
- Был достоин нас!
- Нас достоин!
И понеслось: обмывали заполнение в удостоверении каждой строки. Сначала обмыли мою фамилию, потом – отчество, следом пошло имя. Честно говоря, плохо помню, какие еще строчки заполняли принимающие меня в ряды партии. Но врезалось в память, что когда дело дошло до приклеивания фотографии, Вася почему-то решил, что ее надо до этого окунуть в стакан с водкой. Вова не мог понять, зачем.
- Ну как же! – загорелся Вася. – Когда звезду на погонах обмывают – ее в стакан бросают и выпивают до дна. А эта фотографии для нашей Кати – как звезда на погонах. Поэтому мы сейчас фото в стакан, водочки в нее, и до дна! Сначала ты до дна, потом я до дна. – Меня уже не считали, потому что я никак не могла осушить первые сто грамм, наслаждаясь столь прекрасным общением.
- Вася, - не унимался Вовка, - так фото будет мокрым, как мы его наклеим?
- Высушим! – уверенно ответил Вася и в знак убеждения выдвинул руку вперед. – Доверься профессионалу!
Вовку долго уговаривать было не надо. Бросив мою фотографию в стакан, он залил ее водкой, одновременно насадил на вилку картошку, проглотил напиток, закусил и долго пережевывал. Мне было интересно, что же стало с фотографией после соприкосновения с водкой. Но, похоже, она просто-напросто растворилась в нем, потому что стакан был пуст!
- Что за….? – Вася поднял стакан к свету и долго всматривался в него, как будто и без того было не видно, что он пуст. – Куда же она?.. – Вася уставился на упорно жующего Володю. – Ты чего сделал-то, а? Зачем фото сожрал, хам?! Тебе картошки мало что ли?
Володя долго не мог понять не только зачем, но и как ему удалось вместе с водкой проглотить мою фотографию. Однако как бы там ни было, процесс моего приема в партию затормозился. Вася и Вова стали придумывать выход из сложившейся ситуации. На улице был уже поздний вечер, так что ни о каких фотоателье не могло быть и речи. Откладывать такой торжественный процесс мужчинам не хотелось, тем более водка еще оставалась. И вдруг Васю осенило:
- Вовка, а ты помнишь Нинку?!
- Инку?
- Нинку, дурак!
- Какую?
- А у меня много было Нинок, а? Ты вспомни, как следует! Она еще говорила, что я, если поверну голову вот так, - Вася вытянул шею и повернул подбородок чуть влево, - похож на Наполеона!
- Ну это она, конечно, зря… На торт Наполеон, может быть, ты и похож, но на француза…
- Не об этом речь! Нинку вспомнил? – Вова утвердительно кивнул головой. – Так вот, она на Катю похожа!
- И…? – протянул мой коллега.
- Вот тебе и «и»: у меня Нинкиных фотографий полно! Я сейчас одну возьму, ее физиономию позорную вырежу, и наклеим в катюхин билет!
От изумления Вова даже икнул:
- Ну ты, брат, гений! Нет, я бы даже сказал, что ты архи гений!
Пока Вовик восхищался собутыльником, тот быстро сбегал в комнату и вернулся с толстым фотоальбомом:
- Ну держись, Нинка! – восклицал Василий, выбирая фотографию похожей на меня женщины. Но первый блин вышел комом: надо было аккуратно вырезать лицо Нинки, но оказалось, что ножниц в квартире активиста ЛДПР не нашлось. Поэтому Вовка решил вырезать портрет ножом, предназначавшимся до этого для нанизывания кильки. И, что меня совсем не удивило, от напряжения разорвал фотографию пополам, как раз в том месте, где была «физиономия». Второй раз рисковать не стали. Вася сбегал к соседям за ножницами и с яростным удовольствием впился ими в очередную иллюстрацию с Нинкой. Обмывать фотографию не стали, быстро приклеили ее в мой партбилет. Пока длился этот ответственный процесс, Вовка пел «Фигаро здесь, Фигаро там», а в финале перешел на «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз»…
И все-таки, несмотря на то, что партбилет был полностью заполнен, полноправным членом ЛДПР мне стать так и не удалось. Не хватало печати. И здесь ни Василий, ни Володя сделать ничего не могли. Видно Васе, хотя он и был ведущим активистом партии в белгородской области, печать в руки никто не доверял. Мало ли, где он ее может поставить в нетрезвом состоянии… Через пару минут, после некоторого сожаления, мужчины отбросили мой партбилет на холодильник. И начался серьезный разговор о политике и месте Вовки и Василия в этой политике.

Таким образом, я не стала членом партии, в недрах которой слегка трудилась, и в которой мой депутат Владимир Петрович состоял уже несколько лет. Но партийно чуждым элементом меня в Государственной Думе никто не воспринимал. Ко мне привыкли так же, как и я ко всем: ни один день мы терлись спинами в одном и том же буфете под кодовым названием «кишка», давили по утрам друг другу ноги в переполненном лифте и сталкивались в дымной курилке у лестницы.
Но если раньше у меня и у Женьки на лицах можно было прочитать беззаботное выражение, то после утреннего заседания у шефа мы помрачнели. И с каждым днем мрачнели все сильнее и сильнее, потому что все наши попытки подружиться с подмосковными средствами массовой информации терпели фиаско. В одной газете мне откровенно сказали, что и по чем. В другой, внимательно выслушав мой рассказ о замечательном и трогательном человеке Владимире Петровиче, едва не плеснули чай в лицо, когда я вдруг промолвилась, что он – член ЛДПР. Оказалось, что я приехала в газету, испокон веков поддерживающую коммунистов.
И когда мы окончательно потеряли надежду, а в нашем списке осталась единственная газета, выходящая в загадочном подмосковном городке Лыткарино, в моей комнате скрипнула дверь, и в проеме показался счастливый профиль удачи.