Ночное дежурство

Тихая летняя ночь. Небо темное, луны нет. Я лежу на диване. Где-то внизу за стенкой фыркают во сне лошади. Я чувствую их запах и слышу их поступь, когда они переступают с ноги на ногу. Становится душно. Я отодвигаю дощечку, которая закрывает так называемое окно. Свежий ветерок врывается в гости, а вместе с ним вваливается множество звуков и запахов ночи.
Где-то недалеко слышится шум леса, а там, за лесом, лают собаки. Мебельный комбинат не работает. В той стороне тихо, как на кладбище, только чувствуется запах сырого дерева. Этот запах, как официальный гость напоминает о том, что на конюшне нет опилок, и о том, что завтра с утра надо будет ехать за ними на комбинат. Хорошо, если кто-нибудь придет, чтобы пособить запрячь Розу, одна я вряд ли справлюсь – очень она этого не любит.
Вот ветерок отклонился чуть в сторону, пропуская ко мне свежий запах речной воды. Хочется пить… и курить.
Я встаю с дивана и иду к выходу. Под столом недовольно заворчал Оскар – местный овчар. Он посмотрел на меня с упреком и, встав лениво на лапы поплелся за мной. Медленно, стараясь не шуметь, я прохожу мимо денников, где лошади живут своей спокойной мирной жизнью. В их жизни каждый день похож на предыдущий, а следующий день будет похож на этот.
И вот я выхожу из конюшни. По моим подсчетам сейчас где-то около двух часов ночи. Обойдя здание, я иду на манеж, а Оскар плетется за мной, словно тень. Сажусь на разобранное препятствие, и чиркаю спичкой. Огонек выхватывает из темноты желтый отблеск собачьих глаз и пальцы. Розовые и теплые в этом свете, но под ногтями въевшаяся грязь, которую ничем не вывести. Я быстро прикуриваю и уже в тот момент, когда огонек коснулся меня, выбрасываю спичку. Она падает на манеж маленьким светлячком, который вдруг через секунду умер. Оскар примостился у моих ног и засыпает.
На улице тепло. Я, докурив, не иду в конюшню, а сижу и слушаю ночь. И я слышу в ее голосе жизнь и любовь. И вдруг я слышу гимн этой любви, которую так неожиданно начал петь соловей, словно прочитав мои мысли. Робко начав, он пел все громче и громче, звонче и вычурнее, делая большое крещендо к самой главной части. И вот, вступление окончилось, и маленький певец рассыпался в горошинках своих трелей. Горошинки, скатываясь с ветки и подпрыгивая по земле катятся ко мне с тем, чтобы увести за собой туда, далеко-далеко все посторонние мысли, чтоб остался только этот гимн Любви, Природы и Жизни…
Вдруг, это пение резко оборвалось на пронзительной высокой ноте, горошинки лопнули мыльными пузырями, птица улетела. Мне стало не по себе. Появилось ощущение конечности всего, и холодок пробежался по спине своими маленькими лапками. Я, поежившись, встаю и иду обратно в конюшню, где в денниках мирно фыркают лошади, изредка переступая с ноги на ногу. Пропускаю впереди себя Оскара и снова ложусь на диван.
Через какое-то время я уже почти засыпаю, но в голове так и звенит последняя, оборванная нота. Я чувствую, что все не вечно и засыпаю.