свою такую же

«Чем баба хороша?»- спрашивал он сам себя и тут же отвечал, -  «Тем, что в ней спрятаться можно, в тепло ее уткнуться и забыться на время. А моя? Костлявая, жилистая, на месте не усидит, деловая жуть да и неласковая» - решил Федор и пошел искать себе другую женшину.
Женщины попадались такие разные, что глаза разбегались. И огромные, и изящные, и большегрудые, и большежопые. А ее, компактно теплую, все никак Федор найти не мог.

Зашел как-то в сберкассу и в дверях столкнулся – с ней. Точно как из примерочной. Он ее за руку схватил и тащит. Она кричит, думает, что он у нее сберкнижку отнять хочет. Люди вокруг не останавливают - боятся , молчат. Да и вечер уже, зима – темнеет рано.

А она вывраться ну никак не может. Стала уже думать, что не в книжке дело, так бы отобрал и бросил. Боялась, что изнасилует. Вспомнились газетные заметки, редкие – у нас в стране не насилуют.

Федор дамочку домой притащил, усадил на стул крепкий на кухне, обвел рукой все свое хозяйство, и сказал грубовато:
- Будешь всему этому хозяйкой, а мне – утешеньем.
Дамочка, Лидия Павловна, аж слезу пустила. Тычет только пальцем на кольцо обручальное на пальце безымянном и сказать ничего не может от внезапно нахлынувшего восторга.
Федор опечалился немного. Подошел, пальто растегивать стал, а Лидия Павловна и не перечит, только поддается с умилением. Так Федор и растегнул все пуговицы и застежки, уткнулся в теплую грудь носом, на морозе промерзшим, и забылся. «Вот она – моя», - подумал, и вспомнил тут про кольцо ее. А Лидия Павловна знай гладит его по голове и приговаривает что-то.

Федор осмелел, ведет ее в спальню, а она идет как невеста – и смущается и желает. Раздел ее, рухнул на колени, гладит тело, а она от каждого движения изнемогает. Так и льется нега. Не выдержала, к себе притянула, и таким поцелуем одарила, что Федор совсем обнаглел. А она и рада.

Только к ночи вспомнила Лидия Павловна, что домой пора. Позвонила мужу, сказала, что у подруги задержалась. И ушла, а Федор дальше пошел искать – свою такую же.