Не бери меня за здесь

Серега Охмянин стоял, сильно покачиваясь, на центральной аллее погранотряда. Его штормило… Белым днем.
И что характерно – день был белый-белый, а Серега был красно-рубиновый. Он сегодня принял. На грудь. «Белого» вина. Немного. Полкилограмма. Был повод…
И вот парадокс – вино то было «белое». А морда стала красной…

И не то чтоб он был алкоголиком. Или горьким пьяницей. Нет.
Сегодня он помянул друга. Однокашника. Они вместе, в одном взводе, в одном отделении учились в училище. Они вместе приехали шесть лет назад на Памир. Вместе тянули лямку на соседних заставах. Потом Серега ушел в разведку. А друг уехал в Афган, на участок другого отряда.

Шло время. Они умудрялись не терять друг друга, изредка переписывались. Не очень часто, но дозванивались, общались. Подгадывали отпуска. Ездили в Крым, в Прибалтику. Погреть пузо, попить пива, да отведать женского тела. И вернуться к службе, на кордон и за него.
Серега стал заместителем коменданта по разведке, а друг стал заместителем командира десантно-штурмовой маневренной группы. Дослужились оба до капитанов. Не знаю как насчет детей, но семьями оба так и не обзавелись. Не сложилось как-то…

А вчера Сереге позвонили и устало-буднично сообщили, что капитан Козик погиб на боевом задании. Тупо так.
Подробности? Да какие, на хрен, подробности, брат? Колонна на марше, шли в район боестолкновения, сидел на броне, в каске, в бронике. Втянулись в «зеленку». Шальная пуля. В голову. Летальный исход.

Тупо, глупо и нелепо…

Серега покачивался, мотая головой, смотрел на горы и не видел их, а в голове шумело, сверлило, царапало: «Витек, как же это? Как же ты так? Столько лет ни одной царапины, и вот приплыли… Почему? Зачем это?»
В отряде все, начиная с командира, знали, что у Сереги погиб друг. И его сегодня никто не трогал. Даже начПО. Сочувствовали. Шептались. Но не трогали. Сегодня Серега был «блаженным». День такой… Командир подписал ему краткосрочный отпуск, и завтра он улетал к Витьке на родину. Хоронить. Друга.

«Вот я стою. Живой. Точнее – чуть живой. Елки-метелки, палки-моталки… Пьяный, правда. Почти в ж… Но живой. А Витек того… Витек! Дружище! Ау-у-у!… Был – и нету Витька. Неправда какая то… Неуютность и тоска зеленая. Хрен знает, что такое! Человека нет, а мы сидим, пьем. Чревоугодием занимаемся. Свинство, господи! Свинство, блинство и паскудство. А с другой стороны? Ему уже все равно, а у нас, у русских людей, традиция, понимаешь… Ежели без дури, то и можно, наверное, а? Я думаю – можно. Помянем? Помянем, конечно. Царствие небесное, Витек. Спи, дружище…
Остались песни и стихи
На разрозненных листах,
А самого, как за грехи,
Взял к себе Афганистан…»

– Охмянин!?

О! Здравия желаем, товарищ подполковник! Чем это мы не угодили «любимому» особому отделу, если целый начальник обратил на нас свое внимание?

– Я, товарищ подполковник!
– Ох-мя-нин, все пьете?
– Пью, товарищ подполковник. Но не все. Только водочку. Исключительно… Вот-с. Под огурчики-помидорчики. Сало, опять же, м-да…
– Вижу. Все пропили? Честь, совесть, человеческий облик?! Вы посмотрите, на кого вы похожи? – особист начинал заводиться. – Я ведь уже давно за Тобой присматриваю, мерзавец! – неожиданно перешел он на «ты». – Еще с заставы, где вы с начальником твоим, Лешенькой, куролесили. И вообще, все разведчики – пьянь, дрянь и скоты! Ведь ни хрена ж не делаете! Только «ханку» жрете. Пользуетесь, что командир вам благоволит. Вот и распустились. А тебя я вообще… Я говорил командиру, что нельзя тебя в разведку переводить. Тебя надо было вообще с границы убрать. Так нет же! Не послушали, настояли на своем, перевели тебя в отдел сопляка-говнюка. А ты пьешь, и клал с прибором на всех! Ты алкаш, Охмянин! Алкаш и подонок. Подожди! Я тебе еще устрою. Я тебе обещаю – будешь в скором времени в тылу, в самом распоследнем гнилом стройбате. Огурчики? Помидорчики? Ну-ну! Я тебе сделаю! Обопьешься…

И… О, боже! Вот только что стоял красавец-военный, пылал праведным гневом и клеймил позором – и вдруг… упал! Батюшки! Вот так «сам» взял и упал. Вдруг. Упал некрасиво, согнувшись циркулем, подняв кучу пыли плотным задним «бампером».

И стало тихо-тихо.

Только катилась прямо в грязный арык по неожиданно безлюдной аллее его модная с высокой тульей фуражка, да клацала «отрихтованная» челюсть.

Серега, «трезвый как стекло», резко сорвался с высокого старта и… догнал фуражку. Отряхнул ее об колено, и, помогая встать «катапультированному» в одночасье подполковнику, участливо молвил:

– Вот. Вот я пью, а меру знаю. А вы на ровном месте… к-хм, споткнулись. Так ведь и убиться недолго, товарищ подполковник. Зубы то целы? Вот и ладно. Вам помочь (Изделие №2, хер мамин!)? Так-так-так, встаем, встаем. Вот, фуражечка…
– Ф-фука, я тебя поф-ф-ажу, гаденыф-ф!
– Не докажешь, ублюдок! Не докажешь, да и побоишься. Я в отпуске. У меня друг погиб. Имею право. А ты?.. «Дрянь, пьянь, мерзавец!» Я тебе так скажу: не бери меня «за здесь», я – вся такая! А впредь – думай, что говоришь! Нельзя так с людями. Не по божески. Сволочизм это. Ну, помочь что ли?
– Да иди ты, ф-фука…

Вот и живет же, гнида. А Витьки больше нет.
Кончился Витька.
Или это справедливо?