Хулио Кальвадос. Granma Эстреллита

Перевод с испанского


- Между прочим, как справедливо пишет «Natura y viva», козье молоко гораздо полезнее коровьего! – просто и назидательно заметила granma Эстреллита, верная своей обычной манере вводить утверждения ни к чему не обязывающим, но весьма естественным оборотом «между прочим», который как бы извинял бытовой их смысл тем, что для нее это действительно «между прочим», то есть не matter of any importance, а лишь звучание ее утвердительного и жизнеутверждающего грудного, ab alma mater, голоса, заполняющего неловкие паузы в беседе, совершенно недопустимые (я имею в виду неловкость) в таком доме, каким был дом нашей granma Эстреллиты. В действительности она была донельзя далека от досужих «чайно-террасных» разговоров премилых в своей ограниченности околоземельными, с пряным паром восходящими из жирной и небезопасной для наших городских облачений почвы, делами, кумушек, волею случая (хотя отчего же случая – Эстрелья де Тодос только собственной, и ничьей иной, волею сменила дворец на rue de general n’est-ce-Pas, как мы это называли в крамольную шутку, на скромное житие в провинции) сделавшихся ее соседками и, по conditia qua non excludere, наперсницами. Если быть честным (что, впрочем, легко можно было бы обойти на бумаге, терпящей, как известно, любую неискренность, в отличие от моих предательских ушей, скрученных, вероятно, из лакмусовых бумажек, если считать ложь кислотой), мы с Паолитой (позвольте представить: моя сестра, редкостно бойкая стерва, радующая меня лишь тем, что я, как брат, заведомо спасен от участи влюбиться в нее и приобщить свое непременно высушенное до бусинки сердце к безжалостному колье, ниспадающему на ее действительно трепещущую, но едва ли раскаянием за погубленные сердца, грудь – пожалуй, и эта definitia brevi говорит о Паолите достаточно, чтобы понять, почему она просто не заслуживает хоть сколько-нибудь более обстоятельно выписанного портрета) до сих пор пребываем в удивлении, чем занимает свой умственный и духовный досуг granma Эстреллита в наше отсутствие (особенно если учесть, что мы навещаем ее много два раза в год, поскольку в отличие от нее все же не находим в себе воли и сил расстаться с соблазнами столицы ради сомнительных выгод солнечно-унылой размеренной provincialite de campaign). Это тем более странно, что титул granma, которым мы наградили Эстреллиту (если читатель еще не понял, она не доводится нам бабушкой, поскольку наша разница в возрасте не составляет и десятка лет и мы вообще не родня) возник не столько из манеры Эстреллиты судить обо всем с добродушно-заботливой авторитетностью, не допускающей возражений, сколько по непосредственной аналогии с названием судна, ставшего символом мятежного бородача, лишившего le beau-monde bourgeois табакерки вместе с сахарницей: дело в том, что в бегстве нашей Эстреллиты от благ цивилизации в эту глушь было больше бунтарства, чем в выдвижении Бонапарта на Тулон, а в простой фарфоровой чашечке ее «цейлонского» на террасе - больше вызова и непокорности, чем было в бостонской бухте в 1773 году…
Впрочем, я немного отвлекся. Кажется, я писал о том, что granma Эстреллита рекомендовала нам козье молоко и «преферансила» (дурацкое словечко – типичное для лексикона моей сестры Паолиты) его над коровьим.
Я предпочел бы мате, а Паолита – что покрепче, но в конце концов, козье молоко действительно полезно. Мы его выпили.
В тот раз мы пробыли в гостях у granma Эстреллиты неделю, «благоупотребляя» (тоже Паолитин словесный выпендреж) ее гостеприимством, после чего вернулись в Буэнос-Айрес.
Если читатель надеялся, что в тот наш визит произошло нечто более интересное, чем кружка парного козьего молока – вольно же было мечтать! (A propos, молоко действительно пошло впрок: Паолита избавилась от весенних – стоял октябрь – прыщиков на руках, а я – от необходимости их созерцать).

***

В следующий раз мы увиделись с granma Эстреллитой лишь осенью, в середине марта, когда в пампе стоит столь «одухотворенная» погода, что даже суровых гаучо тянет на поэзию (я воздержусь от цитирования – если читатель был в наших краях, он и так знаком с их творчеством, а если нет – ему все равно не понять).
Granma Эстреллита была в «чертовской» печали.
- А вот молока козьего от меня не дождетесь! – заявила она после сердечных фраз приветствия.
- А от Бланки? – съехидничала Паолита (Бланкой звали, разумеется, козу).
- Нет больше Бланки… - granma вздохнула. – Убежала Бланка, свободы ей захотелось. !Libertad o muerta! Совсем, как товарищ Че – такой же своевольный был…
- Не нашли? – спросил я, изображая сочувствие и надежду. У меня имелась практика на этот счет: пару раз я присутствовал на похоронах своих литературных критиков.
- Нашли! – ответила granma Эстреллита. – Косточки белые нашли! Это все Lobo Sinistro – объявился один такой в наших краях. Настоящий разбойник – хуже Перрона! Сожрал он мою Бланку, проще говоря, схавал! – подумав, она добавила по-русски, как ее учил один comrad Sovietico: - Ni juya не осталось!
Ни в чьих устах вульгарность не была такой интеллигентной, как в устах granma Эстреллиты.
- Да откуда бы! Коза ведь! – фыркнула Паолита. Она тоже немного знала русский: эту идиому. Что ж, иногда и Паолитина фривольность претендует на остроумие. Кому-то это даже нравится (вспомните колье из высушенных сердец!)