Конец-начало
Первое, что приходит в голову: понять, наконец, родных, живущих рядом со мной всю жизнь. Но нет, заблуждаюсь, я не захочу узнать тайны самых близких людей. Не то, чтобы не верю им. Просто мне не нужны их сомнения, хочется сохранить детскую веру в их искреннюю любовь. Их тайны ничего не изменят в моей памяти, лишь могут ненужной мутью деталей лишить её чистоты. Пусть они хоронят меня в моё полное отсутствие. А я, в первый день моей смерти, отправлюсь в путешествие.
Начну, пожалуй, с визитов к известным людям. Но к знаменитостям, скорее всего, очередь. В их домах толкутся, наверное, тысячи душ. Что-то мне при этой мысли перестаёт казаться привлекательной популярность. Знаменитость кушает - души глазеют на неё, вися над столом. А на знаменитость в ванной точно собирается посмотреть целый рой душ. И к обычным людям, наверное, наведываются иногда души умерших знакомых, а может, и незнакомых людей. Объектом таких посещений в живом виде мне быть что-то не хочется. А вот сама, грешна - любопытна, обязательно собираюсь в последний облёт человечества. Это ж безобидно, все узнанные тайны я точно никому не разболтаю.
Вот полечу к известным писателям, и как это у них получается словами создавать миры. Докопаюсь. Пристроюсь и как бы напишу с каждым хоть по предложению. Но почему-то мне кажется, что писатели мне быстро надоедят своим чрезмерным усложнением всего.
Лучше я попрошу сопровождающего ангела - помнится, прочла где-то, что вроде бы каждому положен такой - найти самую чистую душу на планете, самую добрую, самую-самую. Пристроюсь к ней, если смогу, если не замучает совесть, упрёкая в моих недостатках (Боже, как они мне надоели). Но я прикажу совести смолчать и, умалясь до точки, представлю себя частью светлой, насколько это возможно на Земле, души. Я только представлю. И гадать не хочу, кто будет тот человек: ребёнок или взрослый, мужчина или женщина - не буду его рассматривать, чтобы не испортить себе удовольствие остаточной земной привычкой - "встречать всех по одёжке". И только когда очищусь, отдохну, у краешка той красивой души, отправлюсь дальше.
Послушаю музыку прямо в голове композитора, могу догадываться, что сочинителя музыки не устроит ни один оркестр, каждый, для него, звучит не так.
Я не полечу в души к актёрам, боюсь, что они, как слоёный пирог-Наполеон, берёшь один корж, а он делится на множество толщиной с папиросную бумагу слоиков, которые в руках рассыпаются, получается куча обломков. А вот с драматургами можно представить их пьесы, их идеальные исполнения.
Я поиграю с младенцами. Они, недавно пришедшие на Землю, чужие пока этому миру, ещё не совсем потерявшие связь с миром иным, наверняка, чувствуют души уходящие туда, откуда они только что пришли. Может быть, я узнаю у них что-то об ином мире, будущем моём Доме. А я, в ответ, приласкаю их и разделю с ними их страх перед жизнью на Земле, и успокою их мыслью, что жизнь очень коротка, и подарю им радостные свои ощущения от немногих, но потрясающих минут человеческого счастья, случавшегося со мной. И может, лёгкая тень моей заботы, оставшись пылинкой на их душах, не будет лишней для начинающих Земной путь.
Я полечу к больным, к умирающим и побуду с ними. Пусть они на мгновение почувствуют, что конец - смерть, это не конец, а только новое рождение. Пусть они хоть на секунду передохнут, я согласна чуть-чуть, сколько выдержу, и сколько разрешит ангел, подержать на своей душе чужую боль.
Потом хотелось бы проиграть для себя ещё раз все счастливые минуты своей жизни, конечно, через других людей. Я поспала бы с малышом под тёплым маминым боком, ощутив всю надёжность маминой любви, всю детскую уверенность в её всесилии, всю сладость покоя - покоя абсолютной защиты.
Почувствовать снова первую чистейшую любовь, нежность, что она даёт, поцелуи с головокружениями.
Проснуться невестой, с мыслью о любимом, утром одной в комнате примерить подвенечное платье.
Сказать любимому и любящему тебя человеку, что ждёшь от него ребёнка.
Снова покормить грудью младенца, крохотного, сопящего, потягивающегося у тебя на руках. Вздрогнуть от счастья прикосновения его губок, сомкнувшихся вокруг соска груди. Малыш причмокивает, с удовольствием и жадностью сосёт молоко, вот он почти наелся, но стоит попытаться отобрать у него грудь - он начинает недовольно сопеть, хватает её ручкой, прижимается к ней всем тельцем, поглядывает на тебя недовольно.
Ощутить мудрость старости, когда жизнь уже позади, когда незачем суетиться - многое уже прошло, а другое уже точно не случится с тобой никогда.
Сколько всего захочется повторить или понять перед уходом.
Мне жаль будет расставаться с Земной природой. Я "унесу" с собой закаты, особенно любимые закаты у моря, рассветы я тоже люблю, но их так мало помню, у меня никогда не хватает решимости вставать рано.
Я полечу, в память о любимом моём Маленьком принце, вслед за садящимся солнцем, может, даже несколько часов. Я "объемся" этими Земными закатами на всю возможную память иного мира. Я поброжу в горах, держась подальше от Лермонтовского демона. Отправлюсь в экзотические страны. Хорошо бы, если бы где-нибудь был в это время праздник, я бы забылась в нём, забыла бы, что мне вообще нужно куда-то улетать с Земли. И веселилась, пока мне совсем не надоела бы бессмысленная радость от возможности быть беспечной.
И, наконец, я бы вернулась к себе самой через душу поющего человека. Выбрала бы самого лучшего тенора на Земле, повторила бы вслед за ним все изгибы его голоса, все оттенки, услышав "внутренний" его голос, как он слышит сам себя и как его слышит Ангел хранитель.
И, может быть, в конце концов, я попрошу сопровождающего ангела позволить мне, не улетая, остаться на Земле снова. Меня очарует жизнь, как всегда она меня очаровывает. Но, нет, возникнет мысль о зле, и уж точно захочется освободиться от него навсегда, возможность абсолютного добра засияет Божественным Светом иного мира, и я без сожаления покину Землю. Всё будет кончено и, чувствуя себя чужой живым, я скажу: "Бери меня, ангел. Унеси меня к Создающему Жизнь. Полетели".
Свидетельство о публикации №203031200115