Трольхеттен часть 2. 1

ТРОЛЬХЕТТЕН.


               
                Часть 2.
               
                Да сгинет свет!
 
                1.               

 -Холодает, - сказал Дивер, великий колдун, познавший все тайны черной и
белой магии.
 -Все к лучшему, - философски ответствовал Влад, поплотнее запахивая куртку
от неприятного сквозняка, что лишь в первую минуту казался приятным.
 Дивер покивал с умным видом. С его массивной фигурой любые сквозняки были
в общем то не страшны. Двое людей шагали вдоль Центральной улицы направляясь к
реке, а оттуда со все возрастающей силой дул неприятный прохладный ветер. Река
отсюда уже была видна, и отлично можно было разглядеть, что на земляном пляже
нет ни одного купальщика. Внезапное похолодание загнало всех до единого в свои
теплые уютные норки-квартиры, откуда можно было без содрогания наблюдать как
ветер волнуют ставшую вдруг свинцово серой речную воду.
 После двух дней ошеломляющей жары, в небесных сферах наконец что-то
двинулась и в область пришел новый циклон, несущий с собой прохладу и может быть
новый дождь. Горожане привычно ругали холодную погоду, точно так же как накануне
этот несносный жаркий сезон. На улицах убавилось пестроты, зато появилось много
людей в темных осенних одеждах. Дождя не было и свежий ветер поднимал и гнал
пыль вдоль улиц. Мельчайшие ее частицы оседали на краске автомобилей, та
утрачивала свой блеск и сейчас трудно было отличить белую машину от бежевой, или
кремовую от серебристой.
 Очереди за водой щетинились поднятыми воротниками и неприязненными
взглядами, а с утра у стоявших руки покраснели от холодной воды, став похожими
на одинаковые красной расцветки перчатки.
 -Может даже дождь пойдет, - сказав Дивер.
 -Может, - сказал Влад, пряча улыбку.
 С Великим колдуном и медиумом Дивером, Влад был знаком уже довольно давно.
Познакомились они примерно тогда же, когда Сергеев, окончив свой институт,
вернулся в родной город, чтобы заняться вольным промыслом. Если припомнить, то в
начале своей карьеры ему приходилось писать исключительно для желтой прессы,
раздувая и выпячивая до невероятных размеров заурядные в общем то события.
Естественно, "Замочная скважина" стояла на первом месте в списке заказчиков.
 Дабы не напрягать через чур фантазию, Влад, автор таких статей, как "Духи
мертвых зеков тревожат горожан", и "Реванш барабашки", решил найти какого ни
будь дипломированного колдуна, от которого можно получить интересные сведения.
 И он такого нашел. Дивер, в миру Михаил Васильевич Севрюк, первую половину
своей жизни провел в вооруженных силах, дослужившись до звания старшего
лейтенанта. В один не очень прекрасный день он был командирован в Афганистан,
где в еще более не прекрасный день получил осколочное ранение в голову. После
локального подвига совершенного бригадой войсковых лекарей Севрюк выжил и вскоре
был комиссован по причине своего ранения.
 Оказавшись на гражданке, он образно говоря направил стопы к своим корням,
то есть вернулся в свой родной город который за время его отсутствия разросся и
сильно похорошел. Как и всякий бывший военные, оставшись не у дел, Севрюк начал
пытаться подыскать себе дело. Поработал и ночным сторожем, и грузчиком тары на
местном вокзале и еще несколькими подобными приработками, после чего натолкнулся
на Геннадия Скворчука, начинающего дельца, который организовывал свое дело.
Скворчуку (который был замешан не в одной темной махинации) позарез требовался
охранник из числа знающих, и потому порядком опустившийся, но не утративший
воинской сноровки Михаил пришелся как раз ко двору. За немалые по тем временам
деньги он был поставлен охранять один из офисов фирмы. Работка была спокойная,
клиенты не нарывались, к тому же работал он среди бела дня, так что со временем
Севрюк расслабился и наконец ощутил себя нужным.
 Средь бела дня и произошел беспрецедентный по своей наглости налет,
произведенный кстати говоря подручными бодро взбирающегося по лестнице власти
Босха. Десять человек преспокойно зашли в заведение через парадную дверь и
открыли ураганную стрельбу по всем внутри находившимся, в числе которых оказался
и сам Скворчук, имевший несчастье не сойтись с Босхом во мнениях. Приехавший
наряд милиции констатировал двенадцать трупов, одним из которых посчитали
сначала и Севрюка. И только когда он из последний сил приподнялся и сквозь
залепившую его лицо кровавую маску простонал что-то непристойное, опешившие
стражи порядка поняли, что в этой мясорубке кто-то остался жив.
 Севрюка тяжело ранили. В голову. В двух сантиметрах от предыдущего
ранения. После произнесенных нелестностей в адрес милиционеров Михаил впал в
кому и не выходил из нее два месяца, несмотря на второй локальный подвиг,
произведенный на этот раз врачами из Центральной городской больницы. По
истечении двух месяцев, когда его уже хотели отключить от системы искусственного
дыхания, Севрюк неожиданно ожил, до смерти испугав молоденькую медсестру. Она
потом рассказывала матери, что когда этот ни на что ранее не реагирующий больной
резко сел на кровати и уставился на нее налитыми кровью глазами, ей показалось,
что перед ней вовсе и не человек.
 Севрюк ожил, но при этом совсем другим человеком. По его собственному
утверждению он стал слышать голоса, видеть ауры, и проявил недюжинные
способности к ясновидению, которые впрочем подтвердить толком не мог.
 Поняв что это знак, и более не медля, он купил лицензию практикующего
колдуна, заплатил все причитающееся и после долгих раздумий взял себе имя Дивер,
которое якобы имеет множество значений на различных мертвых языках. На самом
деле он выбрал его исключительно потому, что оно хорошо звучало.
 Дело пошло хорошо, и никогда ранее не питавший склонности к аферам,
новоиспеченный Дивер вдруг понял, как легко зарабатывать деньги на человеческой
глупости. Он разжился еще парочкой новых титулов, отпустил бороду для
солидности, и даже дал объявление в газету. Довольно скоро он стал достаточно
известен, и к нему валом повалили страждущие. Дивер снимал порчу, рассказывал о
пропавших людях, и давал практические советы по изгнанию барабашки.
 Видя под боком такое процветание, Севрюком очень заинтересовались
Босховские бандиты, а также представители Ангелайевой секты, у которых колдун
отбивал хлеб. Но обладая каким то действительно сверхъестественным чутьем,
Михаил Васильевич, всегда ускользал буквально за минуту до прихода нежелательных
визитеров.
 Со временем все утряслось, и Севрюк из снимаемой однокомнатной квартирки
переехал в маленький кирпичный домки с длинной трубой и резными ставнями. Домик
этот топился на газе, а во встроенном гараже обреталась теперь его, Дивера,
машина.
 Именно в этот период расцвета благосостояния к нему и пришел Влад, с
необычной, но довольно интересной просьбой. Скорее ради игры, чем серьеза,
Севрюк начал посвящать Влада в подробности своего ремесла, от души украшая его
своими фантазиями, а потом заходился от смеха читая свежий выпуск "Замочной
скважины". Диверовы придумки проходили сквозь лабиринт воображения молодого
журналиста и там обрастали совершенно невероятными подробностями. В конечном
итоге оба были довольны, и постепенно Михаил Васильевич так втянулся, что с
удовольствием посещал вместе с Владом аномальные местечки, дабы обеспечить
будущую статью особенно душещипательными комментариями. Денег не требовал и
занимался этим исключительно для души, что не так уж часто встречается в наше
время.
 Вот и в этот раз, подумав о вычищенной от крови площадке перед домом
культуры Сергеев не колеблясь отправился к Диверу. Тот воспринял идею похода с
обыкновенным своим энтузиазмом.
 До сих пор Влад Сергеев таки не смог понять, настоящий ли Севрюк медиум,
или хитро притворяется. Не смотря на частое хождение по якобы аномальным местам,
тот так и не дал возможности это проверить. Временами бывая у колдуна дома,
Владислав замечал множество оккультных изданий, неряшливой стопкой громоздящихся
на письменном столе. И не ясно было, то ли Севрюк читает их для сравнения со
своими собственными изысканиями, то ли  просто подчерпывает из них умные
метафизические термины.
 Вполне возможно, что он делал и то и другое.
 -И похолодает, - сказал Дивер с какой то обреченностью.
 Они на полминуты остановились возле Старого моста, глядя на открывавшийся
отсюда вид. Мелочевка текла мимо, и видно было, как она извиваясь и прокладывая
себе путь через обильно зеленевшие берега, в конце концов разливается широкой
запрудой возле самой плотины. Высокие белые дома левого берега создавали резкий
контраст с крошечными избушками дачников, что робко прятались в буйной зелени.
Где-то там, по слухам случился грандиозный провал, в котором полностью исчез
дачный участок. В общем то ничего удивительного, если учесть сколько подземных
пустот находится под городом. Просто одной подземной пещерой стало меньше,
только и всего.
 Вон и входы их виднеются, вернее то что осталось от этих пещер -
желтоватые, похожие на бивни мамонтов известняковые отложения выпирают из темно-
серой земли. Если покопать глубже обнажиться и узкий темноватый ход ведущий
вниз, в путанный и корявый лабиринт заброшенных штолен. Влад хорошо знал места,
где входы отрыты неизвестными энтузиастами. Все они находились ниже по реке,
прячась в лесном массиве. И почти все были на правобережье.
 Неопрятного вида полоса земли у самой реки - Степина набережная, сейчас
почти пустовал. Только одна, неопределяемая из-за расстояния фигурка сидела в
том месте, где серая почва соприкасалась с обильно зеленеющим склоном повыше.
 Впереди, улица Центральная, ровным проспектом достигала реки, взбиралась
на мост (попутно теряя две крайние полосы), и сходила с него уже разбитой
двухполосной дорожкой, сразу круто уходящей вправо и взбирающейся на обрыв. Не
имевшая официального названия, дорожка эта в народе величалась Береговой
кромкой.
 Река текла лениво, не торопясь проходила под мостом, морщилась только
недовольно от ветра. Одинокий лодочник медленно плыл по самой ее середине. Видно
было,как ветер треплет его одежду. Гребец налегал на весла, возможно в попытке
согреться.
 Подняв воротники Влад и Дивер прошли через мост, слушая как ветер гудит в
дырах бетонного сооружения. Вездесущая пыль была и здесь, носилась вдоль
дорожного полотна, иногда закручиваясь в сероватые смерчики. Пылевые эти
призраки возникали ниоткуда, кидались в лицо, но не долетали, рассыпались и
оседали на дорогу мелкими частицами. В бесцветном небе реяла одинокая речная
чайка. Лениво взмахивая крыльями она зависла на одном месте, чуть качаясь из
стороны сторону. Казалось, она отдыхает, распластавшись на гигантском невидимом
куполе, который заменял собой небеса.
 После моста свернули на береговую кромку. Народа было очень не много, в
основном дачники, легко узнаваемые по грязной и заношенной рабочей одежде. На
ногах у этих людей почти всегда были резиновые латаные сапоги, головы их
прикрывали шляпы или панамы. На грязной обочине притулилась машина - старая
шестерка, запыленная настолько, что нельзя было познать цвет. А заднем ее
сидении кучей было свалено какое то старое барахло, белая вата торчала из
красной вытертой ткани как оголенная кость среди кровавых лохмотьев. Выглядело
это удручающе - начинало казаться, что в машине лежит труп.
 Влад встряхнулся, непонимающе огляделся вокруг. С чего это ему лезут в
голову мысли о мертвецах? Дивер искоса посмотрел на него, потом снова кинул
взгляд на небо:
 -Все-таки будет дождь...
 -Дивер, к чему ты это?
 -К тому что польет. - Ответил Севрюк и зашагал дальше, лицо у него было
какое то отсутствующее.
 Пройдя сто метров по Береговой кромки, свернули на Змейку - узенькую
улочку, которая пронизывала насквозь весь нижний городи уже там, за его границей
сливалась с региональным шоссе, по которому день и ночь снуют машины.
 Дома здесь были старые, наклонившиеся фасадами вперед, а низкие края
двухскатных крыш придавали им насупленный вид. На улочке царила полутьма, и лишь
припаркованые там и тут машины не давали поверить, что ты неизвестным образом
оказался в конце девятнадцатого столетия. В открытой форточке одного из домов
возлежал роскошный тигровой масти котище, который провожал все проходящих
внимательными желтыми глазами. Под ним расположилась кадка с цветком, который
казалось, засох много весен назад. В огороженных со всех сторон домах играли
дети. Было слышно как они перекликаются. Почти у каждого дома перед окнами
имелся заросший сорной травой палисадник.
 Севрюк резко остановился и Влад едва не налетел на него.
 -Стой, - сказал Дивер, - слышишь?
 Влад послушно прислушался. Дети кричат, за рекой брешут собаки. Двигатель
машины где-то в квартале отсюда.
 -Не слышу, - сказал Владислав.
 -Да ясно ж слышно! - возмутился Севрюк, и махнул рукой вдоль улицы, - это
там!
 Вновь напрягая слух, Сергеев покачал головой, а потом неожиданно услышал.
Какие то крики. Такое ощущение что кричат много людей одновременно, только...
очень далеко отсюда. Может быть они находились у самого шоссе, за городом? Как
галдеж посорившихся птиц, которые гневно и сварливо делят кусок какой то падали.
Гнев, раздражение, и, кажется, боль. Влад неожиданно понял от чего может
возникнуть такой ор.
 -Дерутся где? - спросил Сергеев.
 -Много людей. Бьются как звери, слышишь?
 Влад покивал, теперь он слышал звуки драки довольно ясно. Словно дерущиеся
приближались. Столько криков, какая же уйма народа сошлась там в побоище?
 Дивер быстрыми шагами пошел вдоль улицы, все еще наклонив голову, забавно
при этом напоминая гончую. Разве что воздух не нюхал. Влад поспешил последовать
за ним. Звуки драки долетали уже отчетливо, даже слышно было тупые, сильные
удары.
 Навстречу Владу и Диверу шагал неприметного вида человек, который кинул на
Севрюка удивленный взгляд. Влад приостановился, спросил издали:
 -Что там впереди, драка?
 -Какая драка? - удивился неприметный.
 -Ну, дерутся, слышите?
 Неприметный послушал, покачал головой:
 -Не слышу. - После чего не говоря больше ни слова прошествовал дальше.
Дивер, в отдалении нетерпеливо махал рукой.
 Когда они достигли перекрестка Змейки со Звоннической улицей, звуки
побоища вдруг утихли, сменившись почти полной тишиной от которой заложило уши.
 -Отвоевались... - прокомментировал Дивер таким тоном, что у Влада мороз
пошел по коже.
 Впереди виднелось здание дома культуры, а змейка там, подобно речке
Мелочевке разливалась широкой асфальтовой площадкой. По площадке ходили ленивые
голуби, что-то склевывали с гладкого асфальта. Ветер гонял по ней пыль и
слипшиеся обертки от мороженого.
 -Может дальше дрались? - спросил Влад, - да нам, в общем то наплевать. Ты
иди, пройдись ее наискось. Потом скажешь, что тут есть.
 Под ногами у него что-то блестело. Влад наклонился и поднял подернувшийся
ржавчиной браслет от часов. Без самих часов. На внутренней стороне обильно
засохла буроватая жидкость. Сергеев поскреб ее пальцем и она легко отшелушилась,
открыв гладкий металл в котором серебристо отразилось пасмурное небо.
 -Давай, - повторил Влад, - да пойдем отсюда.
 Севрюк кивнул, как показалось Владиславу, растерянно. Странное выражение,
на лице бывшего солдата Влад его видел всего раз или два, за все время их
знакомства.
 Совершенно пустая площадь навевала уныние и как-то давила. И даже здание
Дворца культуры примостившееся на ее краю казалось мелким и незначительным.
 Владислав смотрел как Дивер не торопясь пересекает площадь, внимательно
глядя себе под ноги. Впереди фасад дворца облупился и тоскливо зиял выбитыми
стеклами. Через зияющие проломы можно было рассмотреть загаженный вестибюль.
Цвет стена дворца не угадывался, словно целое здание вдруг покинуло этот цветной
мир, переселившись в монохромную выцветшую фотографию. Да и все вокруг как-то
обесцветилось. В тишине четко было слышно как воркуют голуби - без перерыва и с
какой-то пугающей потусторонней силой. Вот захлопали крылья и крупная птица,
такая же серая, как и окружающий пейзаж взвилась в воздух, как маленький
вертолет.
Пыль клубилась под ней крошечными вихрями.
 Дивер дошел до середины площади, и остановился. Он выглядел маленьким и
потерянным на гладком море запыленного асфальта.
 "Какое море!?" - изумился Влад - "площадь то крошечная!"
 Голубиные крылья все хлопали. Уже не одни - двое, трое серых толстых птиц
описывали над площадью круги. На асфальте неясно обрисовывалось темное пятно.
Масло пролилось, или еще что.
 Ощущая неприятный холодок в груди, Владислав решил подойти ближе к Диверу.
Не выдержав, обернулся, посмотрел на Змейку, прихотливыми изгибами струящуюся к
реке. Но нет, улица была совершенно пуста, и даже окна в домах глухо зашторены.
Ну прямо как в чумном городе!
 Когда Влад обернулся, Дивер уже падал. Он как-то смешно и  нелепо дернул
руками, словно пытаясь поймать что-то одному ему видимое, и тяжело и безвольно
валился на землю. Упал на живот, раскинув широко руки.
 Чувствуя нарастающих страх, Владислав побежал (и как потом он себе
смущенно признался, сделал это не сразу, в какой то момент ему захотелось бежать
не к распростертому Диверу, а от него, к Змейке, чтобы покинуть поскорее жуткий
район). Лежащий впереди Дивер дернул ногой, и Сергеев с ужасом подумал, что у
того мог случиться приступ. Сразу вспомнилась история о его пулевых ранениях.
 Голуби, почему так громко хлопают крылья? Словно этих летучих тварей уже
сотни, тысячи!
 Севрюк лежал лицом вниз, его тело коротко подергивалось, и он издавал
однообразные хрипы с бульканьем, от которых у Влада шел мороз по коже. Кое-как,
ухватившись за плечо, Сергеев перевернул массивного медиума на спину. Зрелище
открылось не из приятных - Дивер был смертельно бледен, на щеках его резко
проступили мелкие вены, а наполовину открытые глаза пялились в небо сверкающими
белками. Он все еще вздрагивал, а из полуоткрытого рта выходила беловатая пена.
Дивер выглядел... да, Владу было знакомо это состояние - он выглядел впавшим в
транс. Глаза перекатывались под веками, ловили невидимые другим объекты.
 Пена стекала по щеке Севрюка и тонкими пластами падала на землю, там, где
засохла еще какая то жидкость. Владислав, да и прочие читатели "Голоса
Междуречья" очень бы удивился, узнай они, что именно на этом месте отдал концы
Валера Сидорчук, один из зачинщиков грандиозной драки. Сбитый с ног молодецким
ударом, он упал, а секунду спустя тяжелый военный ботинок одного из дерущихся
наступил ему на голову. Череп, содержавший в себе сознание, устремления и целый
набор незатейливых воспоминаний Валеры треснул, после чего эти самые
воспоминания и устремления оказались выплеснуты на асфальт. А дерущиеся еще
долго топтали его бездыханное тело, все сильнее утрачивающее сходство с
человеком.
 -Ты что, Михаил! Ты что?! - Влад сильно встряхнул колдуна за плечи. В
мозгу вертелись бессвязные советы по обращению с эпилептиками. Что-то про язык,
который припадочный может проглотить. Но, Влад был не уверен, что сможет
уцепиться за покрытый пеной язык Севрюка.
 При очередном встряхивании глаза медиума широко раскрылись, как будто он
был пластмассовой куклой у которой они открываются даже от легкого-толчка.
Покрасневшие глаза с выцветшей голубой радужкой уставились прямо в лицо Владу.
 -Ну наконец то... - сказал тот потрясенно, но тут Севрюк открыл рот и
молвил:
 -Тьма! - получилось невнятно, из-за пены, и потому он сплюнул ее, глядя на
Владислава и сквозь нее.
 Тот отшатнулся, и выпустил Диверово тело из рук. Тот опустился на асфальт,
голова его откинулась и глухо стукнулась о твердое покрытие площади. Теперь его
взгляд был направлен строго вверх, в зенит. Туда, где должно быть солнце, не
скрывай его облачный полог.
 -Фата! - сказал Севрюк глубоким, полным интонаций голосом - Над! Сверху!
Накрыта... - и он сделал движение руками, словно расстилал скатерть. - Это мой
город. Но здесь. Фата.
 -Какая фата, Михаил? - жалобно спросил Влад, - да что ты?
 -Темная, - ответил тот почти нормальным тоном - Темная вуаль.
Полупрозрачная, но крепкая как паутина. Сковывает. Липнешь, вырываешься... Но
кто паук?!
 После этого заявления, его взгляд вдруг принял осмысленный вид, и он
рывком поднялся. Сергеев отступил от него шага на два, словно Севрюк мог
укусить. На лице журналиста было полнейшее смятение.
 -Влад стой! - приказал Дивер, - ты не понимаешь... Это... я это видел!
 -Я понимаю, - произнес Сергеев, делая еще один шаг назад.
 -Лучше уезжай отсюда! - произнес Севрюк медленно поднимаясь - Не от меня,
ты не меня должен бояться!
 -Я не боюсь...
 -Боишься, - устало сказал Дивер, с кряхтением принял он вертикальное
положение, - зря.
 -Этот голос... - сказал Влад.
 -Что мой голос? Ты ведь никогда не верил по настоящему во всех этих
медиумов, так? В прорицания?
 Сергеев мотнул головой. Он не верил... до сего момента. Спросил
неуверенно:
 -И что ты видел?
 Севрюк тяжело вздохнул, подошел к Владу и произнес:
 -Было видение. Давно такого не ощущал. Давай сделаем так, сейчас мы идет
по домам, а потом, дня через три я тебе звоню и рассказываю. Ты, вроде не очень
готов сейчас воспринимать.
 Владислав покорно кивнул, и они, не говоря больше ни слова, зашагали в
сторону Змейки. Когда пересекли границу площади, мощным порывом ветра разогнало
серую хмарь и впервые за все утро на небе проглянула голубизна. Хлопнула ставня
одного из домов. Женский голос крикнул:
 -Виктор! Витя! Ключи забыл!
 Шедший по улице затрапезного вида мужичок оглянулся, и заспешил обратно.
Улицу пересекла стайка детей - ухоженных домашних. На лицах сияли улыбки. Мягко
прокатилась машина, из полуоткрытого окошка доносились звуки мажорной музыки.
Солнце ли в том виновато, или еще что, но дома вдруг утратили свою угрюмость,
показали весело расцвеченные ставни, частица яркой краски на темном дереве. В
палисадниках пышно росли цветы - ромашки и ноготки, весело качающиеся по ветру.
Группа ярко одетых людей, может быть туристов, прошла вдоль улицы, громко
разговаривая. Когда они дошли до пересечения со Звоннической улицей в их рядах
раздался взрыв хохота. Нижний     город жил. Жил той своей обычной жизнью, какая
бывает у провинциальных городков в будни.
 Потертая бродячая собака, словно целиком состоящая из рыжих лохм ленива
грелась на проглянувшем солнышке. Глаза у нее были блаженно прикрыто, лапы
подергивались, нося свою владелицу по призрачной тропе полуденных грез.
 Ощутимо потеплело.
 Так и не сказав не единого слова Влад и Дивер добрались до моста, и на
этот раз с другой его стороны полюбовались на панораму. На коричневатой водной
глади прыгали веселые солнечные зайчики.
 -Ты заметил? - спросил, наконец, Севрюк.
 -Что я должен был заметить?
 -Не прикидывайся. Когда мы шли туда все было по-другому.
 -Я не заметил, - сказал Влад упрямо.
 Дивер вздохнул, а когда они пересекли мост, повернулся и пошел прочь,
какой то стариковской шаркающей походкой. Отойдя метров на пятьдесят обернулся и
крикнул:
 -Мой номер ты знаешь! Звони, если припрет...
 -Не припрет, - пробормотал себе под нос Владислав и посмотрел налево.
 Крошечная фигурка на Степиной набережной все еще сидела. По реке вдоль
берега плыл какой то предмет, неопределимый из-за расстояния. Коряга, или
автомобильная шина. Когда предмет поравнялся с сидящим - тот вдруг вскочил и
кинулся наверх по слону, оскальзываясь и хватаясь для надежности за растущие там
кусты.
 Влад только пожал плечами - психов хватает. Потом одинокий голубь
опустился на дорогу возле него и курлыкнул, отчего Сергеев вздрогнул и с трудом
подавил желание размазать глупую птицу по асфальту.
               
                2.

 Но Ворон понял. Ворон был добрым, хотя и служил злу. Он
только слегка пожурил брата Рамену за провал его операции. Темная фигура, с
широкими крыльями ясно дала понять, что у нее слишком мало слуг, чтобы
разбрасываться ими наказывать их по пустякам.
 Услышав это, Рамена пал на колени, посередине своей совершенно пустой
квартиры и простер руки в сторону Ворона. А Ворон вытянул крыло и лица его слуги
коснулось что-то мягкое, прохладное, как полупрозрачный черный шелк. Рамена
прикрыл глаза, он был счастлив и потому, когда его хозяин продиктовал следующее
задание не сразу отреагировал. А потом  все-таки заметил слегка удивленным
тоном:
 -Но ребенка...
 -Ты даже не представляешь, что может этот ребенок замутить. - Каркнул
Ворон, и мягкое прикосновение вдруг превратилось в цепкую ледяную хватку.
Одинокая слеза выкатилась из глаза Рамены. - Его, именное его ты должен
отправить в нижние миры. Ты понял меня? Понял своего хозяина.
 Рамена истово закивал. Пускай, пускай ребенок уйдет из этого мира, лишь бы
отпустили щеку, ведь это так больно...
 Хватка ослабла. Цепкие когти отпустили смятую человеческую плоть. Но
другая хватка осталась - мертвая хватка красных глазищ Ворона. Брат Рамена
чувствовал ее эту хватку, она всегда была с ним. С того самого момента, как
Ворон появился в его жизни.
 -Сделаю... - молвил Дмитрий Пономаренко.
 А теперь он шагал по городу, спокойно и отвлеченно глядя перед собой. Вот
только взгляд его был таков, что случайные прохожие, завидев этого неприметного
в общем то типа поспешно сворачивали с дороги. А некоторые даже оборачивались и
смотрели ему в след, не в силах понять, что же так их  напугало в этом человеке.
 По пути брат Рамена сделал всего одну остановку, возле ларька, где скупил
двенадцать шоколадных батончиков (очень задешево) и бутылку ядовитого цвета
газировки (за дикие деньги). Пономаренко стал замечать, что в последнее время
вопрос еды почти не волнует его, словно он вообще потерял эту самую главную
человеческую потребность. Ворон сказал, что он меняется, и еды ему будет
требоваться все меньше и меньше. Но предупредил, что это произойдет через какое
то время, а пока следует хоть как-то питаться.
 Батончики были жутко сладкими, а питье отдавало какой то эссенцией, словно
концентрат разводили в водах реки Мелочевки, но Рамене было на это плевать. У
него была цель, а это главное в чем нуждается человек.
 Народу на улице было много. Дул сильный ветер, трепал легкую летнюю
одежду. Издалека различались длинные очереди во все торговые точки, где можно
было купить питье. Крошечные кафе на открытом воздухе были до отказа забиты
людьми, которые сосредоточенно запасались живительной влагой. Больше того, почти
все посетители ничего не ели, отдавая предпочтение лишь стакану с прозрачной,
исходящей пузырьками, водой. Это был какой то подсознательный комплекс, некое
неосознанное неудобство, которое побуждало в людях желание запасать как можно
больше жидкости, чем бы она ни была. Рамене подумалось, что со временем они
кинуться запасать и съестное, хотя никаких перебоев в поставках пищи не
предвиделось.
 -"Они боятся..." - думал Рамена глядя на их серьезные и чем-то озабоченные
лица, - "боятся погружения во тьму. Чувствуют и им становится страшно".
 Цель его визита находилась на самом краю Верхнего города в Школьно
микрорайоне. Детский садик "Солнышко" - двухэтажное, покрытое тоскливой желтой
краской здание. Решетки на нижних окнах, крошечный пятачок перед входом, и чуть
побольше сзади. Когда-то принадлежащий садику участок был куда больше, Рамена
это помнил, ему не раз и не два приходилось проходить мимо этого заведения.
Тогда он шел на работу... кстати где он работал? Рамена не помнил, а может это
была не работа, а учеба?
 Плевать, и ни к чему напрягать память, это все прошлое. Факт тот, что со
временем сад потерял эти участки, и на месте крошечных бревенчатых домиков
выстроенных для малышни, возникли белоснежные панельные многоэтажки, вознеслись
на девять и пятнадцать этажей скрыв от гуляющей детей солнце, так что теперь
садик всегда был в тени, и выглядел крошечным и убогим между двумя высокими
конгломератами.
 Именно сюда ходил нынешний Рамены клиент. Видимо из бедной семьи, раз
обретается в таком задрипанном саду. Все-таки Пономаренко задумался - ну чем,
чем может навредить Ворону пятилетний ребенок? Или он вырастет и тогда навредит?
Но ведь черный дух сказал что падение во тьму случится довольно скоро. Нет, он
совершенно не пони...
 -Рамена... - голос раздался из темного проема между двумя домами. -
Рамена, ты что, сомневаешься?
 Ворон был там. Сидел на капоте какой то машины - такой черной, что ее
полностью скрывала густая тень от дома, только поблескивали отдельные детали,
фары, хром на радиаторной решетке.
 -Я не сомневаюсь... - произнес Рамена-нулла.
 -Ну тогда не стой, иди, - произнес Ворон, сейчас его темный силуэт обрел
более антропоморфные очертания. Казалось, это почти человек, который сидит на
гладком черном металле в позе лотоса. Только глаза остались те же. - Сейчас
воспитательница выведет группу на прогулку. Твоя задача отозвать ребенка, и
завести его сюда, ко мне. Не светись, ты не должен попасться.
 -Никогда, - сказал брат Рамена, - я убью этого маленького паршивца здесь!
Во тьме!
 Казалось Ворон улыбнулся. А потом исчез с капота машины, словно его и не
было. Тихо заработал двигатель и автомобиль медленно выполз из проема. Черный
сааб.
 Но Рамена на него не смотрел, он быстрым шагом направился ко входу в
садик. Позади него мрачновато выглядящее авто с визгом вырулило на улицу. Пыль
вилась за ним столбом, отчего буквы на заднем стекле стали бледно розовыми,
присыпанными.
 Низкий покатый заборчик, разноцветная дуга детской лесенки, за ним.
Звонкие крики откуда-то из-за здания. Ветер треплет пышную крону одинокого вяза
у самого дома. Брат Рамена не торопясь зашел за оградку, огляделся. Нет, все-
таки один домик тут сохранился. Крохотный, словно для гномов, но очень похожий
на настоящий. Даже есть одна ставня, выкрашенная давно облупившейся синей
краской. Почему-то Рамене пришло на ум собственное детство. Не в этом садике и
даже не в этом городе, но он помнил такие домики, помнил, как интересно было там
играть среди дня. Как можно прятаться за потемневшими от времени бревнами, как
можно забраться под крышу на скрещенные стропила. Там, куда ходил в детстве
Пономаренко была даже двухэтажная колокольня с изящной шатровой крышей. Днем
было весело, а к вечеру эти дома погружались во мрак и дети населяли их
разнообразными чудовища. Он помнил это ясно, даже пресловутая Синяя рука в его
детсаду жила именно в этих избушках. Как все переменчиво. День - ночь, черное -
белое. Во всяком случае Диме Пономаренко эти избушки давали еще кое-что, что
наверняка не испытывал ни один из его тогдашних приятелей. Чувство защищенности.
Только укрывшись за толстыми стенами он находил странный покой и чувство
полнейшей безмятежности охватывало все его существо. Потом это ушло, потом была
школа, взрослая жизнь. Большой мир, заселенный переменчивыми людьми, медленно
отдаляющиеся родные, пропадающие один за другим друзья. Он помнил что, в конце
концов остался один, и это и стало началом его скатывания с нормальной жизненной
колеи в некий метафизический кювет. Увлечение эзотерикой, потом секта, теперь
вот Ворон. Чувство защищенности - вот что все это давало.
 Рамена слабо улыбнулся, прогоняя воспоминания. Зачем ворошить прошлое? Но
все же, не удержавшись, заглянул в домик. Пришлось низко наклониться, чтобы
пройти в крошечный дверной проем. Давно прошли те времена, когда маленький Дима
проходил в такие с гордо поднятой головой.
 Рассеянный свет и крошечного окошка освещал грязные, размалеванные
матерными надписями стены. В середине строения земля уходила вниз, образуя
глубокую впадину на самом дне которой примостилась свежая кучка фекалий. Дух в
домике витал неприятный. Улыбка Рамены-нуллы погасла. Нет, не вернуть то забытое
ощущение покоя среди этих расписанных стен. Все ушло, ушел Дмитрий
    Пономаренко, и остался только Рамена, и только Ворон может дать ему такую
нужную сейчас среди всеобщего гниения защиту.
 Человек, вышедший из вросшего в землю деревянного строению уже не мучился
ни совестью ни глупыми воспоминаниями. Жесткое с резкими чертами лицо, спокойный
взгляд человека делающего свою работу. Делающего всегда надежно и качественно,
даже если эта работа ему не нравится.
 Дверь здания детсада распахнулась и поток галдящих детей вырвался наружу в
восхитительный ветреный полдень. Ярких расцветок курточки, у некоторых не менее
цветастые рюкзачки с модными наклейками. Дети восхищенно толпились у входа,
смотрели на белесое небо, на то, как несется через двор пыль, на миг принимая
очертания фантастического зверя, как грозно шумит старый вяз.
 На странного человека, замершего возле одного из домиков. Еще раз хлопнула
дверь и появилась женщина лет сорока, которая сразу что-то стала выговаривать
детям, что, совершенно глушили их крики. Видимо воспитательница.
 Жертву Рамена увидел сразу. Вернее нет, это жертва сразу заметила его и
уставилась прямо в глаза своему грядущему убийце. Маленький мальчик, одетый
победнее прочих, с удивлением и какой то обреченностью смотрел на Рамену,
совершенно не обращая внимание на галдящих кругом детей. Узнал что ли? Рамена
быстренько перебрал в памяти моменты, когда он мог видеть этого мальца.
Получалось, что никогда, знать и узнать тот его не может.
 Не двигаясь, Рамена ждал. Все той же тесной стайкой дети направились на
игровую площадку. Туда, где покачивались от ветра двое лишенных сидений качелей,
да торчал, покосившись, сваренный из металлоконструкций жираф. Краска с него
слегка осыпалась, особенно на морде и жираф взирал на мир пустыми сероватыми
глазницами.
 Море детских криков! Так громко! Рамене они вдруг стали напоминать крики
дерущихся чаек. Множество белых птиц с грязно-желтыми клювами, которые бьются
над чужой добычей, какой ни будь полежавшей уже падалью.
 Внезапно слуга Ворона заметил, что его жертва отделилась от остальных
детей и идет к нему, медленно и неуверенно. Но все равно создавалось
впечатление, что делает она это подневольно. Рамена молча следил как маленькая
фигурка приближается к нему. Дешевые кроссовки ребенка оставляли в пыли детской
площадки ясные и отчетливые следы.
 Подойдя, мальчик остановился, напряженно глядя в лицо Рамене широко
открытыми серо-голубыми глазами. Рот у него тоже приоткрылся, выражая удивление
и испуг. Он казался совсем маленьким, куда меньше стоявшего перед ним убийцы.
 -Вы это он, да? - неожиданно спросила будущая жертва.
 -Кто он, малыш? - спросил Рамена почти ласково.
 Ребенок задумался, оторвал взгляд от лица Пономаренко и уставился в землю.
Потом все-таки решился и сказал еле слышно:
 -Вы тролль, да? Я знаю, мама говорит, что троллей нет, и в книжке они
выглядят совсем по-другому. Но вы это он? - здесь он поднял голову и снова
посмотрел Рамене в лицо. Слуга Ворона мог поклясться, в этом взгляде читалось
тоска и затаенное отчаяние попавшейся дичи. А он, Рамена-нулла был волком!
 -Нет, я не тролль, - сказал Пономаренко, - я почти такой же человек как и
ты. Меня зовут Дмитрий. А сейчас пойдем со мной, нам надо поговорить.
 Малец безропотно сунул крохотную холодную ладошку в руку Рамене, обхватил
ее, как утопающий хватается за соломенку. Сказал между делом:
 -Вы мне снились.
 -Да? - спросил Рамена, аккуратно уводя его все дальше от основной группы
детей.
 -Да, и там вы были другим. - Продолжила его жертва с какой то недетской
рассудительностью, - у вас были крылья. Черный, как... у вороны.
 -У Ворона, - поправил Рамена - Ворон с красными глазами.
 -Он ваш хозяин, - продолжи мальчик выходя вслед за Пономаренко за ограду
детского садика, - Вернее это вы так думаете. А на самом деле его нет. Он мираж,
фата...
 -Откуда ты это знаешь? - резко спросил Рамена, двое проходящих мимо людей
кинули на него удивленный взгляд и он поспел понизить тон, - Ворон есть. Он
очень даже материальный. Он... он властвует.
 -Властвует не он, - резво перебирая ножками, чтобы успеть за ускорившим
шаг Раменой - мираж не может властвовать. А настоящий хозяин это...
 -Хватит!!! - рявкнул Рамена и крепко, до боли сжал руку мальчика. Тот
скривился и одинокая слеза прокатилась у него по щеке, но он не проронил не
звука.
 Рамену сейчас не интересовало откуда пятилетний ребенок может знать такие
вещи, и почему ему снится собственный убийца. Кроме того, Дмитрий интуитивно
чувствовал, что его малолетняя жертва может сказать что-то еще. Что-то темное,
страшное, от которого не убережет даже Ворон.
 В молчании они пересекли улицу. Пацан шел, подняв голову, ветер развевал
его волосы, а на лице была отчаянная решимость. Он что-то шептал одними губами,
но к счастью это невозможно было понять. Совершенно не сопротивляясь, ребенок
дал завести себя в проем, где они и остановились.
 -Ты наверное уже все понял, - сказал вдруг Рамена, - не зря идешь так
спокойно и не сопротивляешься.
 Ребенок кивнул, и внезапно у него из глаз покатились крупные слезы.
 -Тролли, - сказал он, - тролли едят маленьких детей.
 -Вроде того, - произнес Рамена, - но что б ты знал. Если бы не приказ
Ворона, я ни за что бы это ни сделал. Но... ты не понимаешь и не поймешь, Ворона
нельзя ослушаться. Он даже не убьет меня нет, просто лишить своей защиты. А
это... это страшно.
 Мягко выговаривая это мальчику, Рамена достал из внутреннего кармана
финку. Лезвие ее, чуть затупившееся о стену другой, похожей арки, все равно
грозно поблескивало. Надо было наточить, а то затупилось и теперь будет скорее
рвать чем резать. Со вздохом слуга Ворона повернул ребенка лицом к стене. Он
ведь не садист нет, просто скромный вестник новой эпохи. Задрал своей жертве
голову и приложил лезвия ножа собираясь с духом.
 -Эй, там! - крикнули у входа в проем.
 Рамена сжал зубы. Ну почему так не вовремя?! Почему все время кто-то
мешает, кто-то ставит палки в колеса!! Кинул быстрый взгляд на человека
маячившего у входа.
 Час от часу не легче! Это одна из целей - давешний журналист из дома на
Школьной. Секунду слуга Ворона раздумывал, что делать: прикончить пацана и
бежать, или попытаться убить еще и нежданного спасителя.
 -Ники-и-та! - донесся неожиданный крик из-за ограды детского сада -
Трифонов!! Ну где же он!
 Воспитательница. Хватилась воспитанника.
 А вроде бы окончательно покорившийся мальчик вдруг спутал окончательно все
планы. Немыслимым образом изогнувшись, он выскользнул из-под лезвия и со всех
ног побежал к журналисту, который видимо все еще пытался понять что происходит.
При этом ребенок громко кричал и тянул руку к стоящему.
 Вне себя от злости Рамена кинулся за ним, но тут к силуэту журналиста
присоединился еще один, раздался короткий вопрос:
 -Что происходит?
 Журналист что-то сказал, указал рукой на Рамену. В этот момент дите
добежало наконец до них и с ревом обхватило руками штанину бездарного писаки.
При этом маленький ублюдок безостановочно выкрикивал:
 -Тролль!! Тролль!!!
 Все было ясно. Ко второму силуэту присоединился третий, к Рамене уже
бежали люди и потому слуга Ворона, спрятав нож, кинулся назад во тьму. Переулок
этот он знал хорошо и где-то через сто метров заскочил в сквозной подъезд,
который благополучно вывел его в один из проходных дворов. Собственно здесь
погоня и отстала.
 На душе было мерзко. Не хотелось возвращаться домой и сообщать
демонической птице об очередном провале. Ну почему так получается, почему?
 -Ненавижу... - процедил брат Рамена улице, ветру и небу над головой. Но
больше свою мысль конкретизировать не стал.
 Покоя, очень хочется покоя. Может быть, все-таки стоит вернуться в
деревянный домик и подремать там, невзирая на похабные надписи и дерьмо?
 Но вот эта мысль была абсолютно ненормальной и Дмитрий Пономаренко это
прекрасно понимал. Поэтому он стиснул зубы и направился домой, выместив по пути
злобу на стайке ворон роющихся в разворошенном мусорном баке. Подхватив с земли
половинку кирпича, брат Рамена нелюбимый сын своей матери, со всей дури
зашвырнул его в самую гущу птиц. Хрипло каркая вороны взметнулись в воздух
оставив на земле у бака одну свою товарку. Рамена подошел к умирающей птице и
уставился в ее бессмысленные глаза.
 Хотя нет, не бессмысленные. У птицы были глаза Ворона, красные уголья
которых, похоже, теперь будут видится Рамене на каждом шагу.

                3.

 Все случилось так, как ему и предсказывали. На землю пала новая ночь,
тихая и прохладная, принесшая с собой запах влаги и людских тревог.
 И эту ночь встретил Павел Константинович Мартиков, бывший старший
экономист бывшего "Паритета" сидя на крыше пятиэтажного дома из белого кирпича.
Дом был старый, шиферная его кровля потемнела, а подржавевшие антенны торчали из
нее, наподобие психоделических кактусов. Еще здесь было много проломов и острые
шиферные края угрожающе уставились в небо. Из дыр тянуло сыростью. Там
гнездились голуби, а также мыши, крысы, и прочие мелкие писклявые твари. Вот и с
того места, где сидел Мартиков была виден один такой пролом в котором четко
различались белесые хрупкие кости.
 С наступлением темноты на небо заполз толстый раздувшийся месяц, половинка
луны. Блеклый и холодный свет его пал на город, и окрасил его в оттенки голубого
и серого. Некоторые из крыш стали казаться покрытыми снегом, а какие-то обрели
непроглядный черный свет.
 Месяц сразу приковал взгляд Мартикова. Толстый светящийся ломоть сыра, при
взгляде на него у Павла Константиновича пробуждались какие то скрытые, древние
рефлексы. Месяц был бледно-желтым, так почему же при взгляде на него Мартикову
видится багрянец?
 Кровь? После его героического отказа от страшного задания прошло всего
несколько дней. Но эти изменения кромсающие душу и даже тело происходили все
быстрее.
 Тот случай с буйным на улице. Он был не первым, и далеко не последним.
Каждую ночь приходили сны. Они были однообразны, примитивны и пугающи этой своей
примитивностью. Каждую ночь, во сне Мартиков охотился. И почти каждый раз
настигал свою добычу. Хруст костей, запах и вкус горячей крови - все это сводило
с ума!
 А теперь вот еще луна, ему все время хочется смотреть на нее, и при этом
из горла начитанного и просвещенного Павла Константиновича вырывались какие то
хриплые звуки и он лишь усилием воли не давал им перерасти в заливистый вой.
 Были изменения и внешние. Мартиков заметил, что у него чрезмерное
количество волос. Он брился каждый день, с утра, а к вечеру у него уже вырастала
короткая, но вполне оформившаяся бородка. Причем волосы в ней были жесткие и
колючие, настоящая шерсть. С каждый новым утром, Павел Константинович замечал,
что волос становится все больше, и они растут уже и на скулах, там где их
отродясь не было. Шевелюра его тоже не давала покоя. У начавшего лысеть в
тридцать пять лет Мартикова она стала вдруг очень густой и с трудом поддавалась
расческе. Обломав на несчастном инструменте пару зубьев он плюнул на это дело и
теперь на голове у него были длинные спутавшиеся пряди.
 А вчера... вчера он повернулся спиной к зеркалу и обнаружил что она тоже
покрыта этим жестким курчавым ворсом. Мартиков чуть не заплакал, созерцая этот
шерстистый атавизм. И кроме того, опасения вызывала форма его ушей. Разве они
всегда были такие заостренные? Он не помнил. Он больше не чистил зубы, они и так
оставались крепкими и белыми. А как-то раз Павел Константинович выплюнул в
раковину пару желтоватых коронок, а когда пощупал языком места, где они раньше
обретались, то обнаружил там зубы - абсолютно целые и здоровые.
 Может быть только в этом и был плюс всего происходящего. Теперь то
Мартиков понимал, что типам из сааба совершенно не нужно было заставлять
исполнить их жуткое поручение силой, достаточно было просто пустить все на
самотек. Наверняка ведь они наблюдают за ним, ехидно посмеиваются над его
превращением. Гнусные демонические твари!
 Павел Константинович сжал кулаки с крепкими темными ногтями и глухо
зарычал. Прозрачная слюна сорвалась с его вывороченных губ и шмякнулась на
крышу, откуда и потекла вниз, стремясь достигнуть белеющих, словно облитых
фосфором костей анонимного существа.
 Двойник, темный двойник! Теперь то Мартиков понимал, что это никакой не
близнец, а самый настоящий зверь, неведомым образом поселившийся у него в
сознании и каждым днем обретавший все большую власть.
 Не в силах скрывать происходящие с ним изменения Мартиков ушел от жены, не
говоря не слова и взяв с собой минимум вещей. Машиной он теперь не пользовался,
и потому шел по городу на своих двоих, кидая на прохожих мрачные диковатые
взгляды. Его сторонились, в нынешнем своем состоянии Мартиков уже не внушал
доверия. Он снял квартиру в Нижнем городе, очень задешево, и кроме крохотной
нещадно воняющей комнатушки приобрел еще и соседей - крупных рыжих тараканов и
раздувшихся от крови прежних жильцов клопов. Впрочем Павла Константиновича они
не тронули, убоявшись характерного звериного запаха.
 Что хорошо, в этом доме был выход на крышу, так что теперь каждую ночь
Мартиков выползал наверх и любовался на ночное светило, тихо поскуливая от
непонятных, но очень сильных чувств, которые мутным водопадом обрушивались на
его мельчающее существо. Иногда его порывало кинуться за летающими ночными
птицами, и хватануть их зубами.
 Проблема с одой его почти не коснулась. Просто в один прекрасный день
Мартиков обнаружил, что в кране нет воды. Сколько то времени он терпел, а потом
вышел на улицу и подобно покойному Хромову припал в грязнющей обширной луже, чем
поверг шок проходивших мимо горожан. Причем пил он не по-человечески, а по-
собачьи старательно лакая языком. Потом он поднял голову и испуганно оглядел
прохожих, лицо его было заляпано черной грязью, глаза горели какой то
нечеловеческой жизнерадостностью. После чего Мартиков поднялся и побежал прочь
домой, содрогаясь от только что совершенного поступка. А другая част его
существа - примитивная звериная сущность напротив была удовлетворена, жажду то
он утолил.
 Несмотря на грязнейшее, кишащее заразой питье Павел Константинович не
только не заболел, но и вообще не почувствовал хоть какое то недомогание. Видимо
и желудок его (с гастритом и нарождающейся язвой) успел перестроиться, и мог
теперь принимать все что угодно. В один прекрасный день Мартиков зашел на рынок
и купил себе мяса - сырого, сероватого тухленького оттенка и оттого чрезвычайно
дешевого. Во время покупки он старательно убеждал себя, что приготовит из него
гуляш или что ни будь в этом роде. Но в тот же вечер не утерпел, выхватил
полузамерзший кусок из холодильника и вонзил в него свои новые крепкие зубы.
 Минут пять он млел от острого наслаждения, потом то что осталось от человека
возмутилось и его вырвало в заляпанную ржавыми потеками раковину. А ночью ему
снова снилась погоня и сырое мясо - еще чуть живое, дергающееся, и обильно
разбрызгивающее кровавую влагу из разодранных вен и артерий. Жаренного больше не
хотелось, больше того, оно теперь вызывало отвращение и какой то панический
страх (запах дыма, огня, опасности!) То ли дело этот кусок слегка протухшего
мяса... так аппетитно, так близко к природе.
 -"Неет!!" - вопила человеческая часть, тот прежний цивилизованный Мартиков
- "Я не буду есть протухшее мясо, не буду! Не буду!"
 Но, разумеется он ел - как беременная женщина Павел Константинович
Мартиков больше не имел власти над своими желаниями. Его новая сущность знала,
что ей надо и каким образом это достать.
 Дальше хуже. Сломалась бритва и бывший старший экономист купил себе
опасную, длинную и жутковато поблескивающую. Найти ее было трудно, но покупка
окупила себя - тот толстый ворс, что рос теперь у Мартикова на лице требовал
что-то посерьезней обычных тоненьких и хлипких бритвенных лезвий.
 Пару раз порезался, потом стал бриться аккуратней. Иногда вставал перед
зеркалом и долго глядел себе в глаза, пытаясь убедить себя, что никаких
изменений в них не произошло. Но это ведь не так, верно? Характерный желтоватый
цвет радужки - это игра освещения или так и есть? Да и разумный ли этот взгляд?
Взгляд начитанного и цивилизованного человека. Мартиков жалко улыбался себе, но
улыбка приоткрывала его новые острые зубы, зубы не травоядного животного.
 Его перестали любить собаки (а ведь он помнил времена, когда забитые
беспородные, и холеные домашние питомцы ластились к нему, а злющие бойцовые
звери дружелюбно лизали Мартикову ладонь). Теперь все было не так, животные при
виде его впадали в истерику. Они сторонились его, лаяли, выли самым кошмарным и
тоскливым образом. Самые бойкие пытались кидаться, но не дойдя полметра с
испуганным взвизгом отскакивали. Видимо пах он теперь немножко иначе. Это кстати
замечали и в магазинах, куда он иногда заходил купить продукты и теперь
замечание "мужчина, от вас пахнет как от козла" стало верным спутником его
жизни, и так раздражало, что он был не уверен, что в один прекрасный момент не
накинется на говорящую.
 Самое гнусное было пожалуй то, что подобная мысль больше не казалась
безумной, а наоборот, было в ней что-то невыразимо привлекательное.
 А потом случилась эта дикая история с собакой, достойная в лучшем случае
стать пищей для анекдотов. В худшем - вне всяких сомнений диагнозом в карточке
врача психбольницы.
 Мартиков вышел из дома и направился в магазин за сырым мясом. Был
солнечный яркий день и потому он соображал более менее нормально, прибывая в
обычном для человеческой свой части состоянии вялотекущей депрессии (звериная
депрессия не признавала и буйно радовалась жизни). Не успел он отойти на
полсотни метров от своей дряхлой трущобы, как повстречал собаку, мирно
выгуливаемую меланхоличным хозяином. Как назло это была овчарка, до омерзения
похожая на ту, что он чуть не сбил некоторое время назад - светлая, чепрачного
окраса. Лица хозяина Мартиков так и не заметил, потому что события стали
развиваться с ужасающей быстротой.
 Поравнявшись с Павлом Константиновичем псина остановился уперевшись в
землю все четырьмя, чем вывела своего владельца из состояния легкой
задумчивости. Глаза животного потрясенно выпучились, и это выглядело бы комично,
не происходи такое на самом деле. Две секунды овчарка зачарованно смотрела в
глаза Мартикову, а потом испустила тихий задушенный вой, с трудом прорвавшийся
через перехваченную собачью глотку. Но эта псина оказалась то ли из храбрых, то
ли из глупых, а может быть это просто был изнеженный домашний пес, который
привык что ему не угрожает абсолютно ничего. Она никуда не побежала, а
уперевшись для надежности лапами в землю оскалила внушительные белые клыки и
издала низкий предупреждающий рык, который сразу вслед за испуганным взвоем
прозвучал странновато.
 -Фу, Норд! - строго сказал хозяин лица которого Мартиков так  и не увидел.
 Норд махнул хвостом и грозно гавкнул, при этом слюни его взвились с морды
в воздух и частично обрызгали Мартикову брюки. Павел Константинович смотрел в
собачьи глаза и изо всех сил пытался себя убедить, что собака не является его
кровным врагом. Тщетно! Зверь, который поселился внутри него считал иначе. И
против своей воли бывший старший экономист издал низкий глухой рык, чем-то
похожий на только что выданный собакой.
 Норд смутился, но зубы не спрятал, наоборот обнажил их еще больше.
Внушительные клыки, длинные и заостренные. В сознании стоявшего напротив него
человека в это время происходили кардинальные изменения. Дремавший доселе в
темном уголке не признающих компромиссов зверь, отпихнул в сторону хлипкую и
интеллигентную человеческую часть Мартикова и полностью воцарился на рулевом
мостике его сознания.
 Овчарка кинула ему вызов? Хорошо. Он покажет, что надо делать с трусливыми
людскими прихлебателями!
 Изящным и мягким движением Мартиков на четвереньки. Растопыренные пальцы
рук нежно и чутко соприкасались с асфальтом, верхняя губа задралась и зубы,
показавшиеся из-под нее почти ни в чем уже не уступали зубам животного. На
исказившемся лице ярко горели глаза - примитивными и сильными чувствами.
 -Эй, что... - сказал хозяин собаки, а потом инстинктивным движением
попытался притянуть животное к себе.
 Поздно, не думающий и не рассуждающий    больше Мартиков, одним прыжком
достиг овчарки и вцепился ей в морду.
 Зубами!
 Веером брызнул кровь и осела Мартикову на лицо, он блаженно улыбнулся, и,
сделав неуловимое движение челюстями раскромсал собаке верхнюю челюсть.
 Пес взвыл, попытался укусить Мартикова, но тот легко уклонился и, сделав
головой стремительно атакующее движении впился ей в глотку, рванул, вцепился еще
раз. Овчарка разразилась паническим визгом. Анонимный хозяин дергал ее за
поводок, стремясь оттащить от этого безумца. А Мартиков урчал от удовольствия,
выплевывая целые клочья густого окровавленного меха.
 На заднем плане сознания человеческая его часть исходила диким воплем
ничуть не менее громким, чем тот, которым заливалась сейчас убиваемая собака.
 Владелец животного проследил глаза полет обильно брызгающего кровью клочка
уха, и понял, что если он не вмешается то его питомца убьют. Изо всех сил дернув
за поводок (и чуть не сломав при этом животному шею) он сумел расцепить
кошмарный ревущий и воющий клубок тел. Не останавливаясь, он побежал волоча за
собой овчарку, которую шатало и бросало на подгибающихся лапах. Кровь локальными
водопадами лилась с ее морды и шлепалась на асфальт, оставляя длинную темно-
красную дорожку.
 Павел Константинович на глазах у десятков прохожих гнался за ними еще пол
квартала, а потом остановился победно и весело взрыкивая, так что все за десять
метров видно было его мощные окровавленные клыки. Кто-то закричал, стал
показывать пальцами, но Мартикову было плевать, он упивался победой ровно
столько, сколько позволили ему угасающие инстинкты зверя. Ровно пять минут.
 А потом остался только человек, стоящий на четвереньках и тяжело дышащий.
Глаза его обрели обычный цвет, подернулись пеленой. Губы что-то бормотали и
роняли на землю розовую пену.
 -Вам помочь? - спросили рядом.
 -Что? - хрипло выдавил Мартиков.
 -Помочь? - повторил вопрос парень в затемненных очках, этот видимо только
подошел, не видел предыдущей сцены, - У вас везде кровь... Вас избили?
 Дичайшая улыбка тронула губы Павла Константиновича:
 -Нет, - сказал он вежливо и богатым обертонам голосом - нет, это не моя
кровь. Это собаки. Я только что набросился на собаку, овчарку, и сильно покусал.
Так что это ее кровь.
 Обладатель очков подался назад, словно Мартиков сообщил ему, что болен
проказой. Глаз под темными стеклами было не разглядеть, но наверняка они
испуганно бегали.
 -А... - сказал он, - ну я тогда пойду...
 -Иди... - ответил Мартиков устало и стал подниматься с асфальта.
 В магазин он естественно не пошел, а вернулся обратно домой. В квартиру,
маленькую и затемненную. Тяжело поднимаясь по лестнице он увидел бомжа, сидящего
на площадке между вторым и третьи этажом. Типичный бомж, грязный и дурнопахнущий
(новый нюх бывшего старшего экономиста был очень чувствителен и щепетилен), но
при виде Мартикова он почему-то резко вскочил и прижался спиной к стене,
изобразив на лице выражение крайнего ужаса. Казалось, он не знал что делать -
бежать по лестницы вверх или сразу выпрыгнуть в окно.
 -Ты чего? - миролюбиво спросил его Павел Константинович.
 Из бродяги словно разом выпустили весь воздух. Он обмяк и разве что не
съехал по стене вниз. На Мартикова он больше не смотрел. Потом неожиданно
промолвил:
 -Так... не за того принял, извините. - Ровным и твердым голосом, - а
потом, держась за стенку прошел мимо Павла Константиновича и стал медленно
спускать вниз.
 Мартиков не удержался и посмотрел ему вслед. Странный какой то бомж, и
самое что удивительное даже чуткий звериный нос бывшего экономиста не мог
уловить не следа спиртного запаха. Бомж был трезв, причем уже несколько дней.
 Разве такое бывает?
 Впрочем у Мартикова были проблемы посерьезнее, и он поспешил наверх в свою
квартиру.
 В свое логово.
 А там он уселся на грязную расшатанную кровать, служившую в последнее
время постоянным пристанищем дурных снов и тоскливо уставился на желтоватый
запыленный квадрат окна. Мартиков чувствовал, как от его человеческой сущности
остается все меньше и меньше и она тает словно запозднившийся кусочек льда на
жарком майском солнышке. И еще он понимал, что этот процесс будет все ускоряться
и ускоряться. Что станет конечной станцией в этом безудержном экспрессе
изменений. Кем он станет - оборотнем из сказок, жалкой отощавшей собакой?
Неважно, момент когда все то что составляло когда-то его суть испарится, будет
моментом окончательной смерти.
 -Оох... - простонал Павел Константинович - но почему я?! Почему именно я.
 Может быть ему бы стало легче, узнай он, что не один такой в городе?
Скорее всего нет, для скрытого эгоиста и карьериста Павла Константиновича
Мартикова всегда самым главным было то что происходит только с его персоной.
 Именно эта черта характера и подвела его той же ночью к твердо
сформировавшемуся решению. Люди из сааба могут остановить изменения и просят за
это забрать чужую жизнь? Хорошо он сделает это, он заберет ее, потому что нет на
свете важнее вещи, чем продление своего, единственного столь прекрасного
существования.
 Сидя на крыше дома и купаясь в свете луны Мартиков улыбнулся - его
звериной половине идея убийства была очень даже по душе.

                4.

 -Отпустите... ну отпустите же нас... - вяло и плаксиво канючил Пиночет.
Канючил ломким тоненьким голосом, как пойманный за руку шкодливый ребенок, что в
купе с нынешним возрастом Пиночета и измочаленным его лицом смотрелось еще более
мерзко, - ну что вам стоит, а? Мы не скажем, никому не скажем! Ни властям не
Босху, ни даже тому в плаще... Вы только выпустите нас, нам плохо...
 Действие происходило в мрачном, с темными кирпичными стенами подвале. На
сыром бетонном полу, под рахитичным светом одной единственной засиженной мухами
лампочки лежало два порядком истертых матраса покрытых сомнительными желтоватыми
пятнами. В матрасах жили клопы и еще уйма каких то насекомых, от клопов видимо
перенявших жажду человеческой крови. Покрытые плесенью оргалитовые щиты в углу,
лысая покрышка да дверь составляли остальные предметы обстановки.
 Дверь была закрыта, щиты никогда не сдвигались. Над каждым из матрасов на
надежно вбитом в щель между кирпичами штыре висело по паре наручников -
новеньких и весело поблескивающих. Между этими самыми наручниками и матрасами
находились Стрый и Пиночет, опершиеся спинами о кирпичную кладку. В глазах их
застыла смертная тоска.
 Они попались. Попались очень глупым образом, а таинственный заказчик
уничтожения "Паритета" почему-то не спешил на помощь.
 Этот охранник... нет, это чудовище почему-то находило удовольствие держать
их здесь, в это сыром гнусном подвале. Который располагался как раз под гаражом
их похитителя. Неделю (страшно подумать!) назад схватив за шиворот охранник
выволок напарников из полыхающего здания. Но не отпустил, а запихнул их в свою
машину - старенькие Жигули. После чего залез сам и резко тронул машину с места.
Ехали в Нижний город с максимально возможной скоростью. Машину кидало на ухабах,
подвеска угрюмо скрипела и жаловалась на судьбу. Когда переезжали мост, Стрый на
ходу открыл дверь и попытался выброситься наружу, но их пленитель без особых
усилий поймал его опять же за шиворот и затащил обратно, прошипев сквозь зубы:
 -Тебе это дорого будет стоить, припадочный.
 На взгляд Пиночета Стрый то как раз припадочным не был, не то что этот тип
в камуфляже.
 Он привел их сюда. Посадил на эти матрасы и приковал к стене наручниками
так, что кольца больно врезались в кожу. Потом он остановился у порога и долго и
оценивающе смотрел на сидящих. И надо сказать, что Пиночету этот взгляд очень и
очень не понравился. Так, наверное смотрят в магазине на подходящий кусок сырого
мяса.
 -Что вам надо? - спросил Васютко в лоб.
 Но охранник только покачал головой и молча покинул помещение.
 С этого и началось их заточение. Некоторое время спустя (по самым общим
прикидкам часов через десять двенадцать) это тип появился вновь. В руках он
держал две эмалированные миски с обколотыми краями полные какой то мутной
баланды. Еще он принес эмалированный же желтый сосуд в котором прикованные
быстро опознали больничную утку. Увидев утку Пиночет испуганно задергался и
затараторил:
 -Да что же это... Что... что ты собираешься делать.
 -Я отстегну тебе правую руку, - спокойно молвил охранник.
 Пиночет, содрогаясь, обдумал фразу и не сразу понял, что речь идет о
наручниках и никто не собирается лишать его конечности.
 -И ты сможешь сделать все свои дела, - продолжил охранник, - но не вздумай
пытаться достать меня, тебе этого и с двумя руками не удастся.
 -Я не буду, - пообещал Пиночет.
 -Вот и хорошо.
 После чего он ушел, оставив на полу возле матрасов обе миски. Косясь на
Стрыя, Васютко использовал утку, потом подумал и передал ее напарнику. Тот
пробовал возражать, насчет того, почему не ему первому, но Пиночет злобно
прошипел ему:
 -Ты чего споришь?! Нам о спасении надо думать, а ты морду отворотил!
 Не смотря больше на притихшего напарника, Пиночет подтянул к себе миску.
Так и есть - мутный бульон с кусочками сероватого вываренного мяса. Наверное не
говяжьего. Дух от миски шел омерзительный. Кроме того о ложках их чудовищный
пленитель не позаботился. А лакать по собачьи? Нет уж!
 Лампочка под потолком горела все время, слепила глаза, а лежать было
возможно только на спине. Еще можно было сидеть, но тогда кирпичная кладка
больно врезалась в тело.
 -Все, - сказал Стрый и ногой отпихнул утку подальше, в центр комнатушки,
где сложных форм сосуд и остановился как некий монумент с выставки современного
искусства. От нее поднимался характерный запах, который мешался с миазмами из
мисок и приобретал еще резкое амбре.
 -Колян... - спросил Стрый через некоторое время, - как ты думаешь, зачем
он нас сюда посадил.
 Пиночет не ответил, он был в думах. Кроме того клопы - мерзкие маленькие
насекомые с черными спинками и блестящими бусинами глаз. Они крошечными слоникам
передвигались по матрасу, и потихонечку забирались в складки Пиночетовой одежды.
Об их присутствии он узнал только тогда, когда первый хоботок вонзился ему в
кожу. К счастью одна рука у него еще была свободна и крошечным кровопийцам
настал конец. Но только тем, до кого он смог дотянуться. Остальные угнездившись
преимущественно на спине безнаказанно пускали ему кровь.
 И потянулись долгие и однообразные часы, заполненные борьбой с насекомыми,
созерцанием одинокой, но мужественно несущей свет, лампочки, да отвеченными
думами. Пиночет не верил, до сих пор не мог поверить что они очутились в такой
глупой ситуации. Да, опасной, и может быть безнадежной, но насколько идиотской!
Николай даже пару раз хихикнул, представив себя со стороны. Но это смешок тут же
угас.
 В конце концов Пиночет задремал.
 А когда очнулся с тяжелой, гудящей головой, то почувствовал, что-то
изменилось. Свет лампочки стал ярок, он резал глаза и выжимал из них слезы. В
затылке постукивало, словно там работал маленький но очень активный отбойный
молото. Тело ныло от неудобной позы, а еще очень чесалось. Да, такой неприятный
зуб, спрятавшийся под кожей.
 Пиночет поднял свободную руку и яростно почесался, поминая кусачих
насекомых недвусмысленными словоформами. А потом рука его потрясенно застыла,
потому что он понял, что насекомые тут совсем не причем.
 Чесотка, легкая лихорадка, боль.
 -Ой нет... - простонал Николай со вселенским отчаянием и в голосе его было
столько тоски и горечи, что он выглядел неким второсортным актером, явно
переигрывающим на сцене.
 В отчаянии он яростно драл себя ногтями, но знал - этот зуд никуда не
пропадет. Он теперь будет с ним, долго, очень долгий период времени.
 Маленький, сделанный из полупрозрачного молочного цвета стекал монстр
внутри Николая снова пробуждался, и уже готов был начать разрывать его
внутренности своими острыми игольчатыми когтями. Кумар, ломка, называйте как
хотите. Совсем забыли про морфин, забыли впервые за сколько? За пол года, верно?
Это потрясение при поджоге "Паритета", езда на заднем сидении машины этого
маньяка.
 Пиночет очень сомневался в том, что похититель поделится с ними морфином.
 -Опять, - простонал Пиночет еле-еле, и, обратив глаза к шероховатому
потолку, возопил - да за что?
 -Тише, - молвил сидящий рядом Стрый, - тише, у меня голова...
 -Да что твоя голова, что!? Ты хоть знаешь, что нас ждет!?
 -Знаю, - сказал Стрый угрюмо.
 Скрипнула, отворившись, дверь и в проеме показался охранник. Был он во все
том же пятнистом комбинезоне, только теперь на прочную ткань налипла
дурнопахнущая грязь и в нескольких местах зияли прорехи. Грубое лицо охранника
было искаженно широкой ухмылкой, которую он видимо считал дружелюбной.
Разительная перемена - человек, напавший на них у "Паритета" был перманентно
мрачен и злобен.
 -Проснулись? - участливо и (напарники могли в этом поклясться) без
малейшей издевки сказал охранник, - а что не поели? Вам надо хорошо питаться,
потому что если вы будете плохо питаться то похудеете...
 -Слышь ты! - сказал Пиночет угрюмо - ты бы лучше не о питании позаботился.
Нам нужен морфин... понял? Морфин. Мы без него не можем. Без него мы сдохнем.
Поэтому принеси нам его. А еще лучше отпусти нас, нам нафиг не нужен твой
"Паритет", мы ничего не скажем, мы о тебе забудем и не вспомним. Пойдет?
 Лицо охранника выразило легкое огорчение - выглядело это очень гротескно.
 -Вам надо питаться, - повторил он - а от морфина вы худеете. - Он
наклонился и поднял утку стоящую возле ноги Николая - а худыми вы будете
невкусными...
 И тут на Пиночета нашло помрачение. Последние безумные слова о его
питательности все еще обрабатывались где-то на задворках сознании, но на первый
план, подобно исполинскому черному полотнищу выплыла мысль: "морфина не будет".
Это мысль сначала парализовала Васютко, а потом привела его в дикую ярость.
 -Тварь!!! - заорал он и со всей силы двинул ногой по утке.
 Эмалированный сосуд с глухим звуком вылетел из руки их пленителя и
вознесся к потолку обильно орошая все вокруг продуктами Стрыя-Пиночетовой
жизнедеятельности.
 А Николай рванулся вперед, стремясь ухватить свободной рукой охранника за
горло. Ухватить, раскорябать, придушить!
 Человек в порванном камуфляже поспешно отступил назад из зоны досягаемости
рук пленника. Утка оглушительная грянулась оземь. Пиночет рвался вперед, орал
что-то бессвязное, грязно ругался. Лицо его покраснело, на шее выступили
сухожилия, изо рта летела слюна пополам с проклятиями. Скрюченные пальцы без
толку царапали воздух. Охранник стоял у двери и смотрел на беснующегося Васютко
с некоторым опасением, и с явным сожалением на опустевшую утку. В камере мощно
воняло.
 -Убью! Убью! Убью! - в исступлении выкрикивал Николая, он дергал ногами,
единственная цепочка туго натянулась но вместе с тем прочно удерживала своего
пленника.
 В конце концов он устал. Перестал бросаться вперед, и тяжело осел на
матрас, залившись горючими слезами. Стрый справа, прибывал в полной прострации.
 Охранник осторожно подошел к плачущему Пиночету и забрал утку. Посмотрел
укоризненно:
 -Плохие, - сказал он, - я так и знал, вы плохие.
 Пиночет всхлипнул и сквозь слезы выдавил:
 -Мрфин... ну пжалста...
 -Нет, - качнул головой охранник, этот главный герой происходящей пьесы
абсурда, - от него худеют. - Видимо другие минусы морфиновой зависимости его не
волновали, - Вы плохо себя ведете. А знаете, что бывает с теми кто плохо себя
ведет? - охранник широко улыбнулся, но глаз его это не коснулось, они были
бесстрастны и мутноваты - Их наказывают! И вот мое наказание. - Он широко
взмахнул рукой в воздухе, как конферансье предваряющий чей то выход - Оно
называется "День без света"!!!
 -Псих, - тихо молвил Стрый - полный псих...
 С все той же, как приклеенной, ухмылкой тиран в камуфляже повернул
старенький черный выключатель и погрузил комнатушку во мрак. В кромешной тьме
раздавались всхлипывания Пиночета, да мощное дыхание этого ненормального. Потом
на миг открылся светлый проем - дверь. Силуэт охранника вырисовался в нем и
замер:
 -Посидите, - произнес он и в голосе его уже не было смеха, - в темноте все
черно, но видения там цветные.
 Хлопнула дверь, оставив их в темноте.
 Васютко еще некоторое время хмыкал, а потом затих, широко открытыми
глазами глядя во тьму. И действительно, он начинал что-то в ней видеть!
 Демон внутри него уже разволновался не на шутку, требовательно цеплялся
коготками за позвоночный столб и уверенно лез вверх, к мозгу. Потому что любой
имеющий дело с наркотиками индивидуум скажет вам - в ломке самое страшное не
телесные страдания.
 В тишине и темноте лишенное внешних раздражителей сознание воспринимает
галлюцинации в десять, нет сто раз сильнее. Шепот из затемненных углов, что-то
касается мигом вспотевшего лба. Шорох. Что там происходит в лишенной света
комнате?
 -Ползут! - простонал Стрый, - они ползут к нам!
 Все встало на свои места - комната была полна пауков! Огромных, с ладонь,
с толстыми покрытыми густой колючей шерстью лапами. Их маленькие глаза бусины
отлично видели в наступившем мраке.
 -Аай... - простонал Васютко и задергался, стремясь отползти подальше от
надвигающегося черного многолапого полчища.
 Но куда ползти, если позади тебя стена? Пиночет чувствовал как первая
тварь касается его ноги, забирается на нее и медленно ползет вверх. Ясно что ее
цель - лицо. Такие твари любят начинать с лица. Холодная, тяжелая тварь, а на
лапках острые коготки, которые прокалывают штанину и впиваются в тело.
 -Нееет! - заорал дико Пиночет, подняв голову туда где должен быть потолок.
 Но потолка не было. Было черное звездное небо. Мириады острых колючих
звездочек, которые холодно смотрели с появившегося небесного свода. Вот одна из
звезд становится ярче, она растет, принимает некую форму - форму птицы, с резко
очерченными кожистыми крыльями. Глаза полыхают оранжевым, лапы кончаются
грязными, покрытыми пленкой гниющего мяса когтями. Да и не птица это - демон.
Страшная потусторонняя тварь. Пиночет закрылся руками и зажмурил глаза да разве
убережешься таким образом лежа под открытым небом.
 Почувствовал как демон тяжело опустился на землю рядом. Тяжелый запах
зверя, вонь мертвечины. Острый, покрытый иззубринами клюв ткнул в безвольно
лежащую правую руку. Острая боль, Николай закричал, поднес ее к глазам и в
звездном свете сумел разглядеть что руки больше нет - только распухший багрового
цвета обрубок.
 -Съем тебя! - сказал демон чудовищно низким голосом, словно искусственно
пониженным октавы на две, и снова клюнул, на это раз вторую руку.
 Так больно, но это не самое страшное. И даже демон это не самое страшное,
потому что есть еще бездна. Николай только сейчас понял это. Звездное небо -
никакое не небо, это бездонная пропасть с огоньками на дне. А он лежит на
отвесной скале, а на ней нельзя лежать, и поэтому он падает, падает, пада...
 Чувствуя как его обвивает обжигающий ветер Пиночет дико заорал, потому что
понял еще кое-что -  не все пропасти кончаются дном, в некоторых падение
продолжается вечность.
 И она прошла эта вечность. Потому что как не странно это звучит даже
вечности в этом мире имеют свойство заканчиваться. Было тяжело. Была боль, и все
новые и новые галлюцинации как черные стервятники атаковали разлагающуюся плоть
его мозга. Иногда они отступали, эти птицы с грязными несущими множество
болезней клювами, и тогда Николай понимал, кто он и где находится. Но чувства
его были притуплены, глаза ничего не видели. Как-то раз он очнулся и понял что в
комнате горит свет. Это его совершенно не обрадовало, потому что стало видно что
над ним стоит охранник, а на лице его на глазах вырастает черная шерсть. Он что-
то говорил и смеялся и Пиночет ему даже что-то ответил, прежде чем скользнуть в
темноту - на этот раз свою собственную. Перед очередной отключкой он еще с вялой
иронией подумал, как забавно выглядит охранник с этой  физиономией, которую
сознание Николая наделило такими волосами.
 -"Да он волколак!" - крикнул он про себя - "Вампир!"
 В его нынешнем мире - мире болезненных грез такие мысли были вполне
естественными.
 В глубине души он все еще надеялся, что кто ни будь их спасет и принесет
морфин.
 Но чуда не случилось и они прошли через полный цикл мучений. Эдакие
метафизические девять кругов ада - от полной зависимости до полного физического
освобождения. Такого не было давно, очень давно, может быть не было вовсе?
Пиночет не помнил. Трудно что-то вспомнить когда мимо тебя течет
вечность.
 На закате пятого дня их пленения все закончилось. Мужественный в отличие
от сознания организм с упорством камикадзе избавляющийся от накопившегося в
жилах яда, мог считать себя свободным. Сознание же осталось в плену.
 Николай очнулся в состоянии только что воскрешенного зомби и некоторое
время мог только лежать без движения и смотреть в  потолок (свет снова горел).
Какое то время спустя пленник приподнялся и принял сидячее положение. Состояние
было аховое, и спроси у Васютко ранее: может ли человек в таком состоянии быть
живым - тот только бы рассмеялся в лицо.
 Но правда жизни любит ломать хрупкие иллюзии которые мы так любим
изобретать для себя.
 На полу обнаружилась миска с давешним бульоном. Корчась от боли в
измученном теле Пиночет подтянул ее к себе и, давясь и задыхаясь, выпил емкость
до дна. Вкуса не почувствовал, зато ясно ощутил как наполняются водой все
клеточки его тела. Нет, не зомби он себя чувствовал, а возвращенной к жизни
двухтысячелетней мумией. Рядом лежал без сознания Стрый и его миска, которую
Пиночет тут же использовал без малейших зазрений совести. К чему ему
бесчувственному еда?
 Потянулся чтобы поставить миску на пол и тут обнаружил, что левая рука
больше не прикована. Наручник на ней сохранялся, а вот самодельный штырек вышел
из крошащейся кладки и теперь болтался на левой руке. Конечность была покрыта
багровыми ссадинами, так что не было сомнений каким образом штырек был покинул
стену. Пиночет сам же его и вырвал, метаясь в конвульсиях.
 Не веря, он поднес руки к глазам. Грязь под ногтями, желтоватая нездоровая
кожа. Он что, свободен?
 -Свободен... - выдохнул Николай.
 Посмотрел на Стрыя. Тот бледный, под глазами черные круги, но дышит.
Пиночет подполз к напарнику (что далось ему с некоторым трудом, так что ему на
ум пришла вдруг собственная детская фотография на которой он в возрасте шести
месяцев пытается одолеть ползком необъятную длину старенького дивана), тогда, он
вероятно прикладывал схожее количество усилий.
 Ухватился за Стрыев наручник и дернул - ноль эффекта. Никаких сил, ни
веса.
 Он отпустил наручник и с сомнением посмотрел на Стрыя. Оставлять его здесь
как-то не хотелось. Но с другой стороны если он все равно не
транспортабельный... В конце концов Пиночет нашел компромисс, и убедив себя, что
он только отправляется на разведку, пополз к двери, отчаянно надеясь, что она не
заперта (а у него были основания так полагать, потому что он ни разу не слышал,
чтобы за ней щелкал замок).
 Пиночет навалился всем весом на железную дверь и она вяло и нехотя стала
открываться. Сверху пал сероватый дневной свет и одуряющий поток свежего
воздуха. Некоторое время Пиночет так постоял на всех четырех, наслаждаясь
бытием, а потом пополз вверх по крутым бетонным ступенькам. Насколько он помнил,
погреб находится под гаражом, а ступеньки кончаются довольно узким лазом. Судя
по всему сейчас он был открыт.
 Содрогаясь от усилий Пиночет потащил свое упорно сопротивляющееся тело
наверх. На середине пути (на шестой из двенадцати ступеньке) его слуха достигло
немелодичное пение. Низкий рыкающий голос медленно и удивительно фальшиво
выводил популярную мелодию. Еще звякал металл и что-то еле слышно жужжало.
 Обдумав своими до сих пор ватными мозгами ситуацию, Васютко решил все-таки
выглянуть. Когда он наполовину высунул голову из проема ему открылось
непритязательное, но удивительно неприятное зрелище.
 Помещение гаража было почти пусто. Обе створки ворот открыты и серый свет
пасмурного дня освещает жирный масляные пятна на полу. За воротами кипит далекая
городская жизнь, частично перекрываемая ржавым жигулем сторожа, поставленного
носом к гаражу. Заляпанные грязью фары машины холодно поблескивали.
 У правой стены гаража стоял в окружении свежих стружек верстак, с него
свешивался длинный черный провод удлинителя, который змеился по полу и
заканчивался штепселем воткнутым в белую пластмассовую розетку. Над верстаком
склонился охранник в своем порванном камуфляже. Вот только с тех пор как Пиночет
его видел последний раз, комбинезон успел изодраться еще вы нескольких местах, и
к тому же вся спина сторожа теперь была заляпана бурой засохшей жидкостью
расходящейся широким веером брызг между лопатками. Вид у охранника был еще тот,
казалось его комбинезон подобран на ближайшей помойке. Но тут Пиночет заметил
еще кое-что, что еще более понизило его и так невысокое настроение.
 На верстаке разлеглась электропила с цепным приводом. Ее оранжевый кожух
был вскрыт и в обнажившихся стальных кишках с увлечением копался охранник. Все
так же напевая песню, он что-то приладил внутри пилы, потом со щелчком захлопнул
кожух и приподнял инструмент над верстаком. Придавил кнопку включения и пила
заработала с веселым энтузиазмом безнадежного маньяка. Острые зубья с шипением
кромсали воздух. 
 Охранник удовлетворенно кивнул и пару раз провел работающим инструментом в
воздухе, явно наслаждаясь бешеным мельканием цепи. Потом резко развернулся и
посмотрел прямо в глаза Пиночету.
 Тот ужаснулся - охранник разительно изменился за те несколько дней    , что
Николая прибывал в своем демонизированном варианте нирваны. Черты лица его
укрупнились, и почто полностью поросли густой бурой шерстью. Глаза стали почти
круглыми, светло-карими, почти желтыми. Нос сплющился и обрел какое то сходство
с обезьяньим, может быть как у гориллы. А рот превратился в широкую пасть в
которой вперед выдавались чудовищные клыки. Охранник попытался улыбнуться, но
видно было, что мышцы его лица уже утратили львиную долю подвижности, поэтому он
просто задрал верхнюю губу в веселом оскале.
 -Проснулся? - невнятно рыкнуло это веселящееся чудовище, и широким шагом,
не опуская пилы, направилось к Пиночету.
 Тот дернулся было из погреба, но обросший    шерстью охранник уже отрезал все
пути к бегству.
 -Больше не нужно кормить! - провозгласил он громогласно, но с изрядной
долей шепелявости, - не нужно убирать! Потому что... пришло время!!!
 Пиночет скатился вниз по лестнице, не замечая, что больно бьется о
бетонные ступеньки. Все что угодно, только бы быстрей удрать от волосатого
монстра. В погребе его встретил очнувшийся Стрый, который тут же испуганно
вытаращил глаза. Позади гулко топали по ступенькам тяжелые лапы. Пила надрывно
гудела и иногда задевала за стенки узкого тоннельчика и тогда во все стороны
снопом брызгали буйные искры.
 -Пришло время!! - рявкнул охранник с пафосом, появившись в двери. - Лучшее
мясо - свежее мясо! Мясо с кровью!!! - он бодро шагал вперед, а шнур от
удлинителя плясал и извивался позади него, придавая охраннику вид безумного
робота.
 Забившись в угол Васютко жалобно заскулил, закрываясь руками от
надвигающейся пилы. Дикий, животный ужас терзал все его существо.
 -Нне... надо... - простонал Николай, - ну пожалуйста... не надо... мы не
скажем... мы промолчим. Даже тому в плаще! Всем!!!
 -Сиди спокойно, - молвил охранник занося пилу. Так говорят в
парикмахерской малым детям, что вертятся непоседливо в креслах.
 Внезапно погас свет, погрузив все вокруг в абсолютно непроглядную тьму.
 -От, черт... - сказал охранник и добавил еще пару непечатных выражений. Он
случайно задел пилой о стены и ворох искр на миг выхватил из тьмы его
озадаченное лицо с массивными надбровными дугами.
 Пила тихо выла, останавливаясь. Судя по всему виной исчезновения света
была не лампочка - отключили электричество. Звякнул металл цепи, потом тяжелыми
шагами монстр в камуфляже прошествовал к двери и на миг остановился в проеме:
 -Повезло вам, - рыкнул он - света нет. - Дверь с грохотом закрылась, но на
этот раз в ней со скрежетом провернулся замок.
 А затем пленивший их бывший охранник пошел наверх, оставляя напарников
наедине. Стрый что-то напряженно спрашивал, но Пиночет не отвечал, а только
бессильно привалился к стене.
 Через некоторое время лампочка замигала и зажглась ровным светом. Васютко
долго пялился на дверь, ожидая шаги и вой пилы, но так и не дождался. Обратив
взгляд к потолку он обратился к человеку в плаще. Почему-то ему казалось, что
тот услышит и все-таки придет на помощь.
 -Забери меня отсюда! - сказал Николай в темноту - забери...
 
                5.

 Июль 27ое.
 Вроде бы ничего не изменилось с той поры, когда жуткий маньяк попытался
меня убить. Жизнь вошла в колею - если это можно так назвать. Встала на рельсы
железные и блестящие. Так почему же мне все время кажется будто все вокруг
входит в пике? Может быть это из-за воды? Я устал ее таскать, полдня стоишь в
очереди созерцаешь одни и те же гнусные хари, отмеченные печатью примитивизма и
простой глупости. Но они тоже хотят воду, они тоже хотят пить!
 На улицах шевеление, много людей, одинаково омерзительных. Как я устал,
как меня это достало. Ночью теперь кто-то постоянно орет, кто-то воет, словно у
нас в городе завелась стая диких волколаков.
 Когда-то я любил читать ужастики, а теперь вот они мне разонравились. Наша
жизнь в любом случае хуже и страшнее любого ужастика.
 Вспомнить хотя бы ту драку, полмесяца назад - там же не люди были, звери.
Психопаты! Город полон ненормальных. Там на этом танцполе вышибали зубы, ломали
челюсти и выкалывали глаза. АИ во имя чего? Да просто так, просто этим
Нижнегородским отморозкам захотелось как следует поразвлечься. Куча трупов - ха,
кого это останавливает. Дикие животные не страдают и не мучаются совестью. У них
ее нет просто, зато силен инстинкт выживания.
 А у этих и инстинкта такого не было - чистая жажда убийства
 Иногда мне кажется, что я их понимаю, вот что самое страшное. Хочется
покинуть дом, свое уютное гнездо, и бить, бить, бить, все равно кого, пусть это
будут дети, пусть старики, так даже лучше. Потому что даже дети и старики в том
городе жестоки.
 В той же очереди. Как не приду, обязательно свары и драки. Позавчера,
дюжий мужик попытался пролезть без очереди, отпихнул ветхую бабульку. Так что
сделала бабка? Алюминиевой канистрой приложила его по голове, как раз над правой
бровью. Мужик сел, прижал руки ко лбу и сидел так, созерцал асфальт. Кровищи
вокруг собралось - море. Хоть бы кто помог. Так нет, ходили вокруг давали
дурацкие советы - платочек приложили, чтобы кровь остановилась. А он подняться
даже не может. Потом совсем упал, только тогда додумались в скорую позвонить.
Только когда врачи приехали (да сквозь очередь протолкались) было уже поздно -
жертва канистры отошла в мир иной. Надеюсь там лучше чем здесь.
 Помню где-то вычитал мнение о том, что наш мир и есть Ад. Охотно верю. Во
всяком случае, мой родной и страстно нелюбимый город.
 Только ханыгам у ларьков со спиртным на все наплевать. Каждый день вижу
эти испитые рожи. Они мне улыбаются, представляешь дневничок, наверное, так же
презирают меня как я их.
 Тошнит от этого. Сегодня с утра встретил давешнего писаку - моего соседа
журналиста. Шел с такой рожей, словно обгадился. Да бледный, как будто спиртным
наливался всю неделю. На меня глянул, так отшатнулся, заторможенный. Не уж то
боится? Туповат, как и все, но что-то понимает? Не знаю, да и наплевать. Все в
этом городе сходят с ума.
 Я больше не смотря по ночам в окна. Мне неприятна луна - равнодушное
светило с лицом мертвеца. Слишком много пакостей освещает она своим бледно-
голубым сиянием. Эти вопли вдалеке. Да припозднившиеся прохожие, как
ненормальные затевают свары и стычки, стоит им задеть легонько друг друга. Ни
одна ночь не обходится без мордобоя под моими окнами. Приезжает милиция и
начинает без жалости бить правых и виноватых.
 Впрочем правых там нет - одни виноватые. Мне интересно, что происходит
ночами в участке? Куда они сажают задержанных?
 Иногда мне хочется спуститься и принять участие в драке. Это безумные
мысли, но они упорно всплывают из каких то темных и полных нечистот глубин
мозга. Я стараюсь не обращать внимание, и этой ночью даже пробовал писать стихи,
чего никогда не делал, будучи в таком состоянии как сейчас.
 Написал, потом прочел и разодрал тетрадку в клочья. Всю. Целиком. Эти
мрачные бредни полны крови и насилия. Но я не из-за этого их уничтожил - мои
декадентские вирши обладают какой то мрачной притягательной эстетикой. Хочется
их смаковать.
 Но нельзя смаковать убийство.
 Наверное со стихами законченно. Печально это сознавать, рифмуя слова я
всегда испытывал особое чувство. Некая возвышенность, ощущение дара, твоего
дара, которого нет у других. Который делает тебя выше и утонченней их.
 Который дает потрясающее по силе чувство нужности. Смысл жизни в
созидании? Я согласен. Есть только я, да корявые строчки на бумаге.
 Тяжело будет от этого отвернуться. Но плодить монстров - не уж, это не для
меня. Пусть даже мои монстры живут на бумаге. Сон разума порождает чудовищ -
подпись под химерической гравюрой.
 Так вот что я хочу сказать. Мы во сне. Весь город во сне и активно плодить
химер. Тысячи жителей бодрствую и одновременно спять и у каждого есть своя
химера. Может быть это они бродят ночами и воют на далекую луну.
 Все, пора закруглятся, пока меня не унесло в полную метафизику. Сейчас
попробую заснуть. Хотя вряд ли это удастся - сон во сне, что может быть глупее?
 Думаю, это не все не может продолжаться вечно. Я очень на это надеюсь.

                6.

 В попытке спастись Василий наткнулся на Евлампия Хонорова - удивительно
одиозную личность. И, как и большинство одиозных личностей с потрясающей
скоростью плодящихся в городе Евлампий был совершенно безумен. Однако с Васьком
его объединяло всего одно, но всеобъемлющее качество - они оба видели что-то
выходящее за рамки обычного.
 Евлампий был бородат, носил очки с толстенными стеклами из-под которых
смотрели выпученные глаза безумного прорицателя. Лоб его был с обширной
залысиной, а на затылке редкие рыжие волосы стояли торчком. Все это вместе
придавало Хонорову такой экстравагантный вид, что прохожие почти всегда обходили
его стороной, а местные гопники из числа ветеранов битвы при Доме Культуры не
упускали момента, чтобы отловить его и навалять по первое число.
 В тот вечер Василий быстро шагал по улице, бросал подозрительные взгляды
на проходящих людей, и строил планы на сегодняшнюю ночевку. Как бывалый
конспиратор Васек теперь каждый раз ночевал на новом месте, а приходя на место
ночевки первым делом прикидывал пути отхода, и возможности для бегства. Тактика
себя оправдывала - за последние три дня его кошмарный преследователь так и не
смог подобраться на расстояние видимости, хотя и кружил где-то недалеко. Может
быть тот внутренний радар, которым обладал ставший живым зеркалом Витек, и все
время настроенный на его напарника, дал сбой? Можно было как-то прятаться от
него? Можно было вообще уйти из зоны его действия?
 Вчера Василий пережил жуткий испуг. Он даже думал, что попался. Ночуя в
разрушающейся пятиэтажке в Нижнем городе, он вдруг услышал шаги внизу. Кто-то
поднимался по лестнице и Васек привычно насторожился. Не то, что бы он ожидал
увидеть преследователя, нет, просто эта безумная новая жизнь, которую он вел,
обострила все его скрытые инстинкты прячущейся дичи. Он вел себя как кролик,
услышавший приближение волка, как мышь полевка, дрожащая в норке над которой
принюхивается лиса.
 А когда идущий достиг лестничной клетки на которой ночевал Васек то
последний с трудом сумел сдержать вопль ужаса. Эта сгорбленный тяжелый силуэт,
эта ненормальная улыбка, обнажающая заостренные зубы. Васек попятился назад, и
прижался к стене - неужели его догнали? Идущий поднял глаза и мучительную,
долгую секунду (за которую Васек, казалось, постарел лет на пять) казалось, что
у него в глазах мерцает и плещется зеркало. Потом это прошло, и Мельников понял,
что это просто свет из окна отражается в блестящих и лихорадочных глазах
идущего.
 Чувство облегчения испытанное Мельниковым было мгновенным и острым,
подобно ощущениям больного диареей человека дорвавшегося до вожделенного
сортира.
 Васек пропустил странного типа, и без сил опустился на вымощенный дешевой
плиткой пол. Только сейчас Мельников почувствовал, как сильно вспотел. Елки-
палки, в этот момент он чувствовал себя почти счастливым - приговоренный к казни
каким-то образом выскользнувший из-под топора палача. Пусть не навсегда, пусть
не надолго - но жизнь будет продолжаться.
 Потрясение было так сильно, что этой ночью он так и не заснул. Только под
утро задремал, и подсознание его щедро подкармливало своего хозяина любовно
взращенными на благодатной почве кошмарами.
 Погрузившись в тягостные раздумья и бездумно смотревший на сероватый
асфальт Мельников вдруг на кого-то наткнулся. С трудом удержался на ногах,
подавил заковыристое проклятье - годы бомжевания приучили его не высказывать
чересчур свои эмоции на улице. Можно и побоев отгрести.
 -Ты видел?! - крикнули ему в лицо.
 Мельников посмотрел на встречного, и невольно отшатнулся, но Евлампий
Хоноров и ухом не повел - он привык к такой реакции окружающих.
 -Ты ведь видел, да!? - вопросил он, пытливо вглядываясь Василию в лицо.
 Тот хотел было обойти странного заполошного типа, но тут наткнулся на его
горящий взгляд и повременил. Что-то знакомое было в лице этого человека, в том,
как глаза его то бегали беспокойно по сторонам, то замирали стеклянисто.
Перекошенный безвольный рот, нездоровое лицо - нет, это явно не бездомный, но
вместе с тем обладает их повадками.
 Впрочем потом он сообразил - Василий не итак уже часто мог посмотреться в
зеркало, да и с годами он совершенно утратил эту потребность. Но этот тип был
отражением его самого. Нет, Хоноров был совершенно непохож на Васька, у него был
другой тип лица, другой цвет глаз - просто на них обоих наложил отпечаток образ
жизни, который они вели. Так солдаты на войне выглядят почти братьями,
сроднившимися в обстановке постоянной близости смерти. Одно и то же выражение
лиц.
 А эти двое были дичью - оба от кого-то бежали, и оба пережили что-то
страшное.
 -Что я должен был увидеть? - спросил Васек.
 Встречный назидательно поднял палец, указав им прямо в  вечереющий зенит,
а потом провозгласил громко:
 -Того, кого ты ужаснулся и в страхе бежал!
 Шедший мимо прохожий - лет двадцати пяти в вытертой кожаной куртке, бросил
взгляд на говорившего, пробурчал себе под нос: "чертовы психи..." и пошел себе
дальше. Но Василий его даже не заметил.
 -В страхе бежал... - повторил он, - да, я встретил. Я убежал. Я бегу до
сих пор.
 Взгляд встречного потеплел и он положил руку на плечо Мельникова, сделав
это приличествующим разве что царю жестом.
 -Ты не один. - Тихо и доверительно произнес он. - Евлампий Хоноров.
 -Кто? - удивился Василий - Я?
 -Да не ты, - сморщился встречный - Евлампий Хоноров, так меня зовут.
 -А... - произнес Васек - странное какое то имя.
 -Не суть, - сказал Хоноров - важно, что нас таких многих. Тех, кто
встретил своего монстра. Тех, кому он сел на шею. Пойдем... - и он увлек Василия
с улицы в полутьму глухого, закрытого со всех сторон двора.
 Здесь было тихо, и даже остатки поломанных каруселей не доламывала
окрестная ребятня. Только сидел на лавочки возле подъезда древний дед, да
созерцал пустым взглядом здание напротив. По невозмутимости он явно давно
сравнялся с индийскими йогами. В ограниченном серыми громадами домов небе
кружили птицы.
 Хоноров прошел через двор и сел на вросшее в землю сиденьице некрутящейся
карусели. Махнул рукой на соседнее:
 -Присаживайся. Не стесняйся.
 Василий сел, он не отрываясь глазел на человека, который верит в
существование монстров.
 -Город сходит с ума! - сказал Хоноров слегка раскачивая головой, что
придавало ему вид окончательно рехнувшегося китайского болванчика. - Может быть
уже сошел. Но никто этого не видит. Люди которые здесь живут, ты знаешь, они
пытаются скрыться от происходящего в пучине простых и мелочных дел. Натянуть их
на голову, как натягивают одеяло малые дети, думая, что это спасет их от ночных
страшилищ. Эдакое метафизическое одеяло, что прикрывает многочисленные страхи -
вот только страхов этих становится все больше и больше - они возятся там, под
одеялом, шебаршат, а мы можем видеть как вспучивается от их тел тонкая ткань и
это, уже это пугает нас до смерти. Мы сейчас видим не сами страхи - мы видим
лишь их силуэты!
 -Что-то я не понял... - пробормотал Василий.
 -Ничего удивительного, - отвлеченно заметил Хоноров, - я ведь все-таки
кандидат наук, а ты судя по всему до перерождения, бомжевал.
 -Перерождения? - спросил туповато Василий.
 -Ты же встретил своего монстра. Свой страх. А после этого уже никто не
остается прежним. Мы меняемся, становимся дичью. Учимся выживать. Слушай, как
тебя зовут?
 -Василий... Мельников... у меня действительно нет дома.
 -Так вот Василий! - грозно сказал Евлампий Хоноров - в город пришли
монстры. Не знаю откуда они появились, да и не очень важно это. Важно, что до
поры они не подавали о себе никаких вестей. Но теперь... теперь одеяло
натянулось до предела! - голос Хонорова вдруг опустился на октаву, обрел глубину
- и когда оно прорвется, а это случится, конец неминуем. Так что я, в некотором
роде вестник монстров, первый глашатай Апокалипсиса!
 Василий не очень понял о чем была речь. Но его сейчас гораздо больше
волновал другой вопрос - он больше не был один. А значит, значит появились шансы
на спасение. Ради этого можно было терпеть рядом этого ненормального и его
бредни.
 -Многие люди, - меж тем продолжил первый глашатай Апокалипсиса, -
встречают монстров. Это не простые монстры, хотя тоже несут зло. Эти монстры
привязаны к конкретным личностям, подобранны для того чтобы вызывать в своих
жертвах наибольший страх. Они как будто твои близнецы, твои половины знающие
тебя досконально.
 Плохие половины. Знаешь, как при шизофрении - одна половина деструктивна,
зато другая любит детей и цветы.
 -Зеркало, - сказал Мельников.
 -Что? - переспросил удивленно его словоблудствующий собеседник. 
 -Его поглотило зеркало. И если у каждого свой монстр, то почему у меня
было зеркало?
 -Ты бы рассказал все-таки, - произнес Хоноров.
 И Василий рассказал историю превращения его напарника в зеркало. На
середине рассказа он вынужден был остановиться, и перевести дыхание, почему-то
вспоминать о том чудовище было очень нелегко. Хоноров внимательно слушал, все
так же раздражающе раскачиваясь на своем сидении. Древний дед у подъезда взирал
на это с невозмутимостью горных вершин Памира.
 -У тебя в детстве с этими стекляшками ничего не было связанно? -
внимательно выслушав рассказ спросил Хоноров, - учти, я тебе не просто так это
говорю, ты должен вспомнить что именно тебя пугает. Только так можно бороться с
чудовищем у тебя на шее.
 Мельников послушно напряг память, рылся в ней, как во все предыдущие годы
рылся в мусорных баках - среди гниющих отбросов нет-нет да и найдется нечто
ценное. Но так ничего и не обнаружил. Много было гадостей в его памяти, много
горя, а вот чего-то хорошего - так на самом донышке. Приняв это, как очередное
подтверждение своей неудавшейся жизни Васек приуныл.
 -Не вспоминается? - участливо спросил Евлампий Хоноров. - Это ничего,
вспомниться. Такое, оно знаешь, всегда где на дне памяти обретается. Копни
поглубже - обнаружишь его, эдакую черную склизкую корягу.
 Поводив бездумно глазами по сухой вытоптанной земле вокруг карусели,
Василий спросил:
 -А у тебя тоже есть монстр.
 -Есть! - хохотнул Евлампий - только у него кишка тонка меня догнать. Уже
целый месяц гоняется, а поймать не может.
 -Какой он?

 Вот тут Хоноров замялся, поправил нервно очки:
 -Ну, знаешь... В общем тебе это не должно быть интересно. В конце концов
его целью являюсь только я, так ведь? - он порывисто поднялся с сидения, махнул
Ваську - ну вот теперь ты имеешь определенное представление, так что мы можем
идти.
 -Постой, - сказал Мельников, - ты говоришь их уже много, таких монстров?
 -Много. Больше чем ты думаешь. Наверное даже больше, чем я себе
представляют. Может быть весь этот город состоит из монстров, а? Вон сидит
старик на крылечке, встречал ли он их? - и этот взбалмошный тип быстро пошел
прямо к упорно не обращающему на него внимания старику. Василий последовал за
ним, снедаемый одновременно любопытством и сильным ощущением безумия
происходящего. Впрочем, дичи вроде бы выбирать не приходится.
 -Скажите дедушка, вы видели монстров? - спросил Хоноров, подойдя. 
 Старик поднял на него глаза, и с минуту бесстрастно изучал, при этом
выражение его лица было спокойно и отсутствующе. Однако читалось там и легкое с
оттенком презрения интерес. Так что даже Мельников понял мнение старика -
полнейшая клиника. Однако когда тот разомкнул уста и молвил свое мнение - оно
оказалось прямо противоположным.
 -Видел, - сказал старик - я видел чудовищ, и если бы вы не выглядели
такими пришибленными я бы никогда вам этого не сказал.
 -Кто это был? - спросил Хоноров.
 -Если бы родители не воспитали меня в атеистической вере, я бы сказал вам,
что это был дьявол. Правда. Очень на него похоже. Но так как в нечистого я не
верю...
 -Но это было что-то страшное?
 -Да, - сказал старик - и оно убило человека. Вот здесь, под этими окнами.
Неделю назад я выглянул в окно - я вообще плохо сплю - и увидел как оно убивает.
Высокий, шерстистый, он убивал женщину. Она даже кричать не могла, чудовище
первым делом пережало ей горло.
 -И вы никому не сказали, да?
 Старик улыбнулся снисходительно, сказал:
 -А кто мне поверит, а? Только такие как вы.
 Евлампий Хоноров повернулся к Мельникову победно улыбаясь:
 -Вот, - сказал он, - они все видят это, но никто об этом не говорит,
потому что думают, что им не поверят. Эти слепцы до последнего будут закрывать
глаза на творящиеся у них под носом ужасы. А потом все-таки поверят, но будет
уже поздно.
 -Что же делать? - спросил Василий.
 -Сейчас мы попрощаемся с нашим респондентом и пойдем отсюда. У нас есть
место для встреч. Для таких как мы, для тех кто не хочет оставлять все на
самотек.
 -До свидания - попрощался старик - будет хорошо, если вы действительно
что-то с этим сделаете, а то жилья от них совсем не стало. Вы слышали...
говорят, это из-за них мы сидим без воды.
 -Очень может быть, - сказал Хоноров и увлек Василия от подъезда, пока
разговорчивый старикан не вывалил на них очередную тираду.
 На улице стало темнее - очередной летний вечер на кошачьих лапах вступал в
город. На востоке небо потемнело до фиолетово-синего удивительно нежного
оттенка, а потом вдруг эта пастельная благость вдруг ощетинилась колючей и
пронзительной звездочкой. По улице пробегали смутные тени, порождения сумрака.
Редкие машины зажгли фары и улицы наполнились вечной битвой тьмы и
электрического света.
 Окна домов тоже зажигались одно за одним - желтым светом электрических
ламп и белым мерцающим ламп газоразрядных. Толстые шторы закрывали эти окна от
мира и свет, проходя через них преобразовывался в десятки разных оттенков -
зеленый, синий и багрово-красный. А иногда из-за них на тротуар падали сотни
маленьких игривых радуг - от люстр с хрустальными лепестками. Одно из окон
неритмично мерцало синеватым неопределенным цветом - там смотрели телевизор и
диалоги громко доносились через открытую форточку.
 Где-то далеко разговаривали люди, спорили, кричали, может быть все та же
не рассасывающаяся очередь у колонок. Лаяли собаки и на пределе слышимости
стучали колеса пригородной электрички.
  -Так куда мы теперь? - спросил Мельников шагая вслед за Хоноровым вдоль
Покаянной улицы. Дорога здесь была на редкость ухабиста и зачастую радовала
водителей узкими проломами почти полуметровой глубины, которые, будучи
наполняемыми водой во время дождя умело притворялись неглубокими лужицами.
 -Как я уже говорил, нас таких, повстречавших чудовищ не одни и не два. Нас
много. Часть из них, я в меру сил смог объединить, и мы образовали нечто вроде
группы, потому что заметили, когда мы рядом, монстры на время оставляют нас в
покое. Ведь много людей, это сила, Васек. И не только физического плана. -
Хоноров покосился на поотставшего Василия и быстро заметил - да не боись ты так!
Мы сейчас пойдем на квартиру, где эти самые пострадавшие собираются. Никакое
ходячее зеркало до тебя уже не доберется. И потом, я... - и в этот момент над
головами идущих с резким щелчком включился фонарь. Помигал нежно-розовой точкой,
а потом этот слабый светляк стал разгораться, крепчать, наливаться своим
естественным голубоватым светом.
 Фонари зажглись по всей улице - тоже разноцветные, розовые оранжевые и
синие, мигом придав обшарпанной Покаянной какой то праздничный и веселый вид.
Обшарпанные старые стены и пыльные огрызки деревьев отступили в густую тень,
припрятались до поры. Это было красиво, уходящая вдаль улица расцвеченная
цепочкой разгорающихся фонарей - а над ней светлое закатное небо.
 Однако на освещенном синим мерцающим светом лице Хонорова была только
нервозность и озабоченность. Он вздрогнул, когда заработал фонарь, а теперь вот
оглянулся назад в образовавшуюся густую тень между домами.
 -"А ведь он боится", - подумал вдруг Мельников - "тоже боится!"
 -Говоришь, город полон чудовищ? - спросил он вслух.
 -Да, - откликнулся его спутник слегка отстранено, - Прибавим шагу. Сейчас
ночь, а он очень любит темноту.
 -Кто он? - спросил Василий.
 Но Хоноров только нервно качнул головой.
 -Смотри на небо! - приказал он резко.
 Василий поднял голову и вгляделся в закатное небо. Ничего.
 -Не туда, правее, вон над крышей того дома. Ты видишь его?
 Приглядевшись внимательнее к указанному строению Мельников различил на его
крыше какое то шевеление. Он не отрываясь смотрел, как что-то черное ползет по
крытому шифером скату, а потом вдруг соскальзывает вниз и вместо того, чтобы
упасть, распахивает широченные слабо обрисованные крылья и взмывает в небо
стремительным силуэтом.
 -Кто это? - спросил Мельников.
 -Откуда я знаю, - пожал плечами его спутник, - чей то страх. Чей то вечный
спутник.
 Они быстрым шагом шли дальше и на перекрестке свернули с Покаянной на
Ратную улицу, еще более запущенную и обшарпанную. Тут даже фонари не помогали,
да и не было их почти - горел дай бог один из четырех.
 -Они везде, их все больше и больше. Вон смотри, кто там роется в мусорном
баке? Бомж? Бродяга?
 -Нет, - тихо сказал Мельников - их больше не осталось в городе.
 -А ну пшла! - рявкнул Хоноров на смутно виднеющуюся в темноте тень.
 Та проворно выскочила на свет, на миг замерла - крупная серая собака. Она
смерила двоих потревоживших ее зеленоватыми удивительно дикими глазами, а потом
заскользила легко прочь.
 -Зверь, чудовищный зверь, принявший обличье пса! - провозгласил Хоноров. -
и двинулся дальше. Василий последовал за ним с некоторым сомнением, ему все
меньше начинала нравиться эта темная улица. Эти шевеления в густой тени зданий.
 -Послушай... - сказал, было он, но тут Хоноров остановился. Замер как
изваяние. Потом обернулся к Мельникову - глаза его растерянно бегали, голова
смешно наклонена.
 -Ты что ни будь слышишь?
 Ваську стало смешно, смешно до истерики и колик. Этот спаситель рода
человеческого стоит и прислушивается ко тьме, как малый ребенок, который впервые
отважился гулять во дворе до темноты. Ничего смешного в их положении в общем-то
не было, особенно если вспомнить Витька - потустороннего следопыта, который
сейчас рыскал где-то в городе.
 -Я много чего слышу. - Сказал Василий - я слышу как лают собаки и шумит
вода у плотины. Еще музыка где-то... далеко.
 -Нет, - напряженно сказал Хоноров - такие характерные звуки. Хлюпающие...
 Мельникову честно послушал, но ничего подобного не уловил.
 -Пойдем, пойдем! - торопил Хоноров, - если успеем дойти до квартиры -
считай спасены.
 Они ускорили шаг, углубляясь во все более старый район города. Фонари
здесь не просто не горели, а были вдребезги разбиты и зачастую осколки ламп
валялись прямо под ними.
 Впереди на асфальте что-то чернело. Вблизи обнаружилось, что это давешняя
собака. Вернее труп давешней собаки. Псина лежала свободно вытянувшись, на боку,
словно прилегла сладко подремать на самой середине дороги. Но пустые, обильно
кровоточащие глазницы рассеивали иллюзия сна - животное было мертво.
 Как только Хоноров увидел эти кровавые неглубокие ямки, он остановился и
обхватил голову руками.
 -Нет! - произнес он, - Эта тварь меня выследила. Она здесь! Она где-то
рядом!! - он обернулся к Василию и теперь на лице его озабоченность уступила
место откровенном страху.
 Оглянулся и Мельников - абсолютно пустая улица уходила во тьму. Только
сейчас он заметил, что кроме них на ней нет ни одного человека.
 -Что делать, Мельников?! - закричал Хоноров - Что нам теперь делать!?
 От собственного крика он вздрогнул, прошептал:
 -Я его слышу, ясно слышу как он идет.
 Вдалеке завыла собака. Василий отступил к одному из фонарных столбов и
прижался спиной к шершавому бетону. В душе он уже проклинал свою неожиданную
надежду, из-за которой он доверился этому малодушному типу и дал себя завести в
трущобы.
 -Куда ты идешь?! - в панике крикнул Хоноров - он любит глаза, знаешь!? Он
их обожает!
 Мельников прерывисто вздохнул борясь с желанием побежать. Евлампий Хоноров
быстро отступал с середины улицы на тротуар - собираясь видимо уйти через одни
из проходных дворов.
 Не успел - из чернильной тьмы возле полуразрушенной хрущобы выметнулось
гибкое фосфоренцирующее щупальце. Полупрозрачное, и обросшее каким то
шевелящимся и судорожно дергающимся мхом. Было в нем что-то неуловимо
омерзительное в этой конечности, и Мельникову оно сразу напомнило змею, гибко
скользящую среди трав.
 Вырост этот знал свое дело хорошо, потому что стремительно и резко
вцепился Хонорову в глаза и Василий четко услышал как треснули очки его нелепого
проводника. На асфальт частым дождем посыпались осколки стекол, а сразу после
этого забарабанили крупные темно-красные капли. Один из осколков отражал свет
фонаря и мерцал как диковинный самоцвет.
 Хоноров закричал - тонким, хорошо знакомым криком попавшейся дичи. Он
попытался руками оторвать щупальце от лица, но тут же отдернул их, словно
обжегшись. Василий стоял у фонаря не в силах бежать, не в силах оставаться.
 И тут на свет явился хозяин щупальца - бесформенная, источающая вонь туша.
Может быть именно ее, столь страшный для жертвы вид придал сил погибающему
Хонорову? Факт есть факт - тщедушный борец с монстрами, не колеблясь снова
схватил присосавшуюся к его лицу конечность и с усилием отодрал ее. Вокруг глаз
у Хонорова теперь были новые очки - сильно кровоточащие обода. Он последний раз
посмотрел на замершего Мельникова, а потом отшвырнул щупальце в сторону и,
шатаясь, побежал дальше по Ратной. Щупальце вяло изогнулось вслед за ним и стало
видно, что на содрогающейся слизистой поверхности остались четкие кровавые
отпечатки ладоней.
 Туша мощно вздохнула стоя не месте, щупальца ровно колыхались смотря в ту
сторону, куда убежал Евлампий Хоноров.
 Затем чудовище медленно двинулось дальше, миновало Василия, обдав того
целой смесью одинаково омерзительных запахов и скрылось в одном из дворов в
вечном своем преследовании.

 Вся битва заняла минут пять от силы. И только на кровь на покореженном
асфальте напоминала теперь Василию о его кратковременном компаньоне.
 -Все правильно, - сказал Мельников вслух, - оно не настроено на меня. Оно
не мое.
 Откуда-то сзади послышались четкие и уверенные шаги. Оборачиваясь Васек
уже знал, что он увидит. Витек выходил из полутьмы - высокая и нескладная
фигура. Вечная улыбка на неживом лице. Его страх, его монстр, его самый верный
спутник.
 -Слышишь ты! - закричал Василий, переходя с быстрого шага на бег - я
теперь знаю, что тебя можно убить! До тебя можно добраться, и я вспомню, черт
подери, вспомню, что случилось со мной в детстве! Я вспомню о зеркале!
 Но Витек не ответил, ведь зеркала не могут разговаривать. Они лишь могут
отражать тех кто в них смотрится, приукрашивая или уродуя - каждое в меру своей
испорченности.

 В яркой огненной вспышке город лишился газа. Нет, сам газопровод остался в
целости и сохранности, вот только пропан по нему уже не шел, иссякнув не то на
входе в город, не то на выходе из земных недр. Но приписали это естественно
взрыву - людская молва в поселении в последнее время отличалась недюжинной
пластичностью.
 В один из ярких и солнечных дней конца июля, Антонина Петровна Крутогорова
- страдающая лишним весом и сердечным недугом учительница младших классов
поставила эмалированный чайник веселенькой желтой расцветки на одну из
закопченных камфорок своей кухонной плиты. Отработанным движением повернула
ручку плиты и из камфорок обильно извергнулся бесцветный, но обладающий    
характерным запахом газ, который обтекая сосуд стал возноситься к идеально
белому потолку кухни Антонины Петровны.
 Пухлой с расширенными суставами рукой педагог со стажем достала полупустой
коробок спичек с яркой рекламой и извлекла одну спичку. Затем выверенным и
четким движением (Антонина Петровна слыла в школе деспотом и обращалась с
вверенными ей школярами, как злобный сержант какой ни будь пограничной части
обращается с рядовыми), она подняла спичку, твердо держа ее между большим и
указательным пальцем. Но опустить ее не успела, потому что старый сердечный
недуг, давний нелюбимый гость, решил что этот день вполне подходит для того,
чтобы взяться за хозяйку по настоящему. Резкая боль, возникшая там где сердце,
помешала педагогу выдавить хотя бы слова о помощи - выпустив из непослушных рук
спичку Антонина Петровна тяжело упала на пол и спешно покинула этот мир,
оставшись только в памяти коллег, да в сердцах своего подшефного класса, выходцы
из которого (те, кто впоследствии покинул город) уже через много лет вспоминали
о своей бывшей мучительности с грустью и теплотой, показывая приятелям свою
пятерню, со словами: "Наша первая учительница была строгая, но справедливая.
Наказывала хоть и линейкой, а всегда за дело. И никогда, слышите, никогда не
брала взятки!"
 Комфорка шипела как потревоженный джинн, который бесконечно долгое время
выбирается из своей бутылки, и вскоре комната с наглухо закрытыми окнами
(Антонине Петровне с ее тонким слухом очень мешал уличный шум. Педагог со стажем
могла отдыхать только полной тишине) была заполненная резко пахнущей смертью. И
окажись сейчас в этом помещении кто-то, кто смог бы дышать этой смесью, он бы
увидел как по комнате гуляет мощное игривое марево, бросающее на белоснежный
потолок причудливо извивающиеся тени.
 Соседи Крутогоровой слева были в этот день в отъезде, а справа спал
мертвым сном алкоголик Сева Иванкин находящийся в глубоком запое с
позавчерашнего дня, так что никто не мог засечь предательский запах газа.
 Это продолжалось аккурат до вечера, когда примерно в десять часов в
квартиру позвонил Костя Слепцов - родной племянник Антонины Петровны, который
принес давно обещанные дидактические материалы. Не добившись ответа, Костя
решил, что тетки куда то вышла (мысль о том, что одинокой пожилой женщине негоже
где-то шляться в четверть одиннадцатого вечера просто не пришла Косте в не очень
умную голову), и открыл дверь своим ключом. Войдя, он споткнулся обо что-то в
полутемном коридоре и выпустил из рук дидактические пособия, звучно шлепнувшиеся
на гладкий паркет. Возможно в этот момент он бы и смог учуять предательский
запах газа, но его подвила природная хлипкость - Костя страдал аллергией, и в
тот момент нос его был перманентно заложен.
 Дальше все прошло как в дешевых боевиках. Костина рука автоматически
нашарила выключатель из белой пластмассы и нажала на него.
 Пол секунды спустя скопившийся в квартире газ сдетонировал с оглушительным
громом, который был слышен за много километров у дачников. В моментной яркой
вспышке квартира, а также весь лестничный пролет были разрушены. От тетки с
племянником осталось очень немного, уехавшие соседи остались этим летом на даче,
пятеро человек из квартир ниже были погребены под развалинами, которые тут же
начали активно полыхать. Языки пламени из разрушенного подъезда вознеслись
высоко в небо, создав над местом катастрофы багровое подобие зари, хорошо
видимое со всех сторон города, и даже его окрестностей.
 Оперативно сработавшие пожарные были на месте уже спустя пятнадцать минут,
а потом еще пятнадцать минут медленно продирались сквозь густую толпу, по
большей части состоящую из потрясенных жильцов соседних подъездов, в головах
которых наверняка крутилась одна единственная мысль: "Пронесло, а могло ведь..."
 Баков пожарных машин, а также помощь самих жильцов, бегавших с ведрами на
недалеко расположенную колонку помогли остановить разгорающееся пламя. Потом
вода кончилась, но кончился и пожар, остановившийся на границе третьего этажа. В
этот самый момент где-то на уровне пятого (где и находилась злополучная
квартира) раздался громкий вибрирующий рык в котором смешалось удивление и
нарастающая злость. Ошеломленные пожарники, вкупе с не менее ошеломленной толпой
увидели, как в окне соседней с взорвавшейся квартиры появился нетвердо стоящий
на ногах силуэт в одни изрядно драных трусах и не менее драной майке, и стал
обильно жестикулировать мосластыми конечностями. Силуэт этот был настроен весьма
агрессивно, и когда к нему по приставной лестнице полезли борцы с огнем,
засуетился и стал поливать подходящих отборными матюгами.
 Потом он все-таки дал себя скрутить и в городском травмпунке рассказывал
участливым докторам (не спускавшим однако с него глаз), что его зовут Сева
Иванкин, и он полчаса назад пробудился от резкого сотрясения, и грохота. Позже
выяснилось, что в квартире Иванкина осталось целой только одна стена - та самая
под которой спал на раскладушке невменяемый хозяин.
 Каким образов он выжил, никто так объяснить и не смог (а ведь на теле
соседа Крутогоровой не было ни одной царапины). Сам Сева объяснил это не иначе
как божественным вмешательством, в результате чего завязал пить, а через
некоторое время покинул город и подвизался в одном из монастырей в Ярославской
области. Вы и сейчас сможете найти его там - он трогательно рассказывать
паломникам историю своего счастливого исцеления от алкоголизма, приговаривая:
"Господь дает нам в этой жизни один шанс исправиться, и горе тем, кто его не
увидел!"
 В отношении жителей города этот шанс, пожалуй, заключался в мгновенном
его, города, покидании. Но увидели его не все. Далеко не все.
 Пожар был потушен, "Замочная скважина" разразилась заголовком: "Огненная
западня: шестеро человек еще живут под обломками", что конечно полный бред - под
обломками никто уже не жил. Толпа постояла до часа ночи, наблюдая, как спешно
вызванные спасатели и ветеран-экскаватор роются в развалинах, а потом потихоньку
начала рассасываться. К тем часа ушли самые стойкие, и лишь жильцы окрестных
домов, нет-нет да и выглядывали в окна, чтобы, полюбоваться на панораму работ.
 То, что газ больше не шипит в камфорках обнаружили только с утра. Но так
как весть о взрыве быстро разлетелась по городу, то отсутствие огня на плите
приписали именно ему. Хуже всех пришлось Нижнему городу, где почти все дома
имели газовые плиты и газовые же колонки (счастливые владельцы этих анахронизмов
еще недавно свысока поглядывали на Верхнегородцев у которых иссякла горячая
вода). Тут почти три четверти  домов, построенных в большинстве своем в
шестидесятые годы остались внезапно без живительного синеватого огня. 
 Это ударило по людям куда сильнее, чем отсутствие воды, к которому в
последнее время сумели притерпеться. Растерянные горожане крутили ручки своих
плит, чиркали спичками, и не могли поверить, что им больше не на чем готовить.
Когда первый шок прошел, а случилось это к полудню следующего дня после взрыва,
народ стал усиленно решать проблему своего пропитания. В не торгующих почти ни
чем кроме воды кафешках произошел неожиданно скачкообразный рост посетителей с
голодными и озабоченными глазами. Скупали все, тратили деньги не глядя, и даже
древние старушки не скупясь выгребали из крошечных кошельков мятые бумажные
деньги и возвращались домой тяжело груженые снедью.
 Одну такую старую бабку, только что отоварившуюся на местном крошечном
рынке куском сероватой говядины у самого подъезда поджидал Евгений Красенко,
бывшего, кстати соратника Стрыя и Пиночета, которому с утречка хотелось кушать,
а вот деньги тратить не хотелось. Бесцеремонно отпихнув бабку в сторону и выдрав
у нее полиэтиленовый пакет с мясом Евгений бросился бежать. Старушенция что-то
гневно вопила ему в спину, но удачливому грабителю было на это плевать. С
четверть часа прослонявшись по трущобам, он заскочил к своему старому приятелю
Лехе Скопову и они зажарили краденое мясо на принадлежащей Лехе электрической
плите, а потом под бутылку дешевой водки уговорили награбленное.
 К ночи обоим стало плохо, а к утрут следующего дня они чуть было не отошли
не тот свет, и это неминуемо случилось бы, если бы Скопов не догадался из
последних сил позвонить в "скорую".
 Приехавшая белая машина с красными крестами забрала неудачливых грабителей
и отвезла их в реанимацию с тяжелым пищевым отравлением и подозрением на
заражение глистами. Жадность, она до добра не доводит.
 К концу дня продавщицы в продуктовых магазинах и минимаркетах находились в
состоянии тяжелейшей усталости и сил их хватало лишь на вялое взрыкивание к по-
прежнему толпящейся массе покупателей.
 Директор областного хлебзавода увидел, как в Нижнем городе хорошо
раскупают хлеб и к вечеру выпустил партию батонов в котором мука была тщательно
перемешена с отрубями. Продавалось, однако, это безобразие по ценам обычного
хлеба и было сметено с прилавков в один момент. К утру следующего дня
предприимчивый директор уже вовсю обдумывал идею добавления в муку помимо
отрубей обычных опилок, но тут толи его остановила совесть, толи (что скорее
всего) начавшийся резкий спад покупательской способности у горожан.
 Когда первый ажиотаж на продукты сошел и ободранный призрак надвигающегося
голода перестал маячить на краю сознания социума, люди вернулись в свои квартиры
и задумались над перспективами. Неожиданно оказалось, что на газе свет клином не
сошелся и почти закончившийся бум на продукты резко перерос в бешеный спрос на
портативные плитки. Магазин "Домашний" еще с советских времен торгующий
электрическими плитками в один присест распродал все имеющиеся у него в наличии
нагревательные приборы (в том числе и те, что с незапамятных времен пылились на
складе, и заказал в области новую партию. Счастливые обладатели плиток поспешно
разбредались по домам дабы насладиться горячей пищей, а их менее удачливые
земляки еще яростнее продолжали охоту за огнем. Пользуясь случаем некоторые из
недобросовестных торговцев втюрили неопытным но азартным покупателям
электрические камины, выдав их за навороченные образцы плиток. И ты с радостными
гримасами тащили их себе в квартиры, а потом задумчиво морща лбы пытались
пристроить на них плюющиеся жиром сковородки. У кое-кого от таких экспериментов
даже выбило пробки, но и это не остановило жаждущих горяченького испытателей.
 Потом кто-то вспомнил, что помимо электроплит есть такая незаменимая вещь,
как керосинки, и началось повальное вытрясание пыльных чуланов и заросших
паутиной антресолей. В старом нижнем городе было найдено рекордное количество
древних примусов, которых тотчас вернули в рабочее состояние, залив в них за
неимением керосина, бензин. Примусы дико воняли и не менее дико коптили, но свою
службу выполняли исправно и скоро во многих домах зажглись эти, казалось
навсегда утраченные желтоватые огоньки.
 Как сказал Николай Палин, учащийся в девятом классе Городской средней
школы номер шесть (и оставшийся этом классе на второй год), когда увидел как его
бабка жарит на коптящем примусе яичницу с колбасой, а его тринадцатилетняя
сестра возвращается домой отягощенная двумя оцинкованными ведрами с водой:
 -Ну, блин, как после войны!
 В отношении Нижнего города данное определение подходило как нельзя кстати,
когда тем же вечером во дворах один за другим взвились сдобренные бензином
костры, на котором оставшиеся без плиток и примусов горожане попроще пекли
картошку, сдабривая ее пивом и неспешными разговорами. У этих знаменитых и
затянувшихся в результате костров, заводились новые знакомства, давние враги
мирились, а местная молодежь пережила целую полосу влюбленностей, глядя друг на
друга через пляшущие диковатые языки огня.
 А когда окончательно темнело, по пропахшему сладковатым дымом Нижнему
городу разносились протяжные удалые песни, трогательно выводимые горластыми
песнярами. Кому-то в окрестных домах  может быть это и мешало, но погода была
теплая, и потому без открытой форточки спать было нельзя. Измаявшиеся от
бессонницы жильцы выглядывали в окна и нецензурно просили костровых петь потише.
У костра смеялись и приглашающе махали рукой. И некоторые из отчаявшихся заснуть
горожан, и вправду покидали свои душные квартиры и присоединялись к этим ночным
посиделкам.
 Надо сказать, что незапланированное народное гулянье, спровоцированное
отсутствием бытовых удобств, по воспоминаниям уехавших за городскую черту, было
одним из самых ярких событий того лета. Самых ярких положительных моментов.
 Голь на выдумки хитра. Как-то раз, Василий Петрович Голованов в очередной
раз завел свою девятку, работающую на газе и отправился на единственную
приспособленную для таких машин заправку. Глядя как заправщики меняют один
пузатый красный баллон на другой, Василию Петровичу пришла в голову простая до
гениальности мысль. В тот же день, уплатив небольшую сумму он перевел свой
автомобиль обратно на бензин (благо цены на него опускались уже со скоростью
свободного падения), а пресловутый баллон присоединил к своей опустевшей плите.
Вечером, счастливая семья Головановых устроила праздничный ужин с жареной
индейкой и с умилением наблюдала как закипает на вновь работающей плите чайник.
 К несчастью младшая дочь Василия Петровича проболталась об этом ноу-хау
своей подружки, а та в свою очередь донесла родной матери, язык которой славился
на всю восточную часть Нижнего города. Весть распространилась как пожар, и не
успело солнце очередного дня подняться как следует над горизонтом на газовую
колонку выстроилась целая очередь автомобилистов (девять десятых автомобилей
которых работали на бензине).   
 Через два часа, подъехавший за желанной халявой Голованов понуро встал
позади двадцать девятой по счету машины.
 После того как имеющиеся на заправке баллоны закончились (а счастливые
заправщики принимали заказы на завтра), автомобилисты разъехались по домам, и
плиты в Нижнем городе снова ожили. Трубы резали, пилили по живому и приваривали
штекеры баллонов. У некоторых это привело к утечке но на этот раз к счастью
обошлось без ЧП.
 У совсем неимущих возродились и уверенно заняли свое место на кухнях печки
буржуйки, гордые владельцы которых теперь добывали топливо на окрестных свалках,
становясь похожими на канувших в лету местных бомжей. Пламя весело трещало в
печурках, дети восторженно смотрели как огонь пожирает трухлявые поленья, а
старики задумчиво следили за полетом вертких искр, так похожих на огненных
жуков-светляков.
 Кое-кто конечно возмутился текущим положением дел и посетил все те же
местные Жеки. Но во-первых в зданиях Жеков никого не оказалось, а во-вторых еще
свежа была в памяти людей статья о землетрясении, и потому отсутствие газа особо
не взволновало население. 
 В чем-то прав был Евлампий Хоноров, несчастная жертва глазоядного монстра
- горожане упорно делали вид, что с ними ничего не происходит, накрывшись с
головой одеялом повседневных дел.
 Вот такие перемены сотрясали Нижний город в течение этой недели -
последней недели уходящего июля. Надо заметить, что Верхний город они абсолютно
не коснулись, потому что газифицирован там был один дом из пятнадцати. Потому-то
жители панельных многоэтажек с удивлением взирали из-за реки Мелочевки, как над
лабиринтом кривых улочек и старых зданий носятся дымы костров и песни
Нижнегородцев.
 Кстати современность Верхнего города не позволила заметить его жителям и
следующую странность - на полуслове оборвалось вещание маленького городского
радио, студия которого базировалась неподалеку от Арены. Запнувшаяся на выпуске
новостей радиоточка так и не возобновила вещание, но узнали об этом только те, у
кого она собственно имелась. А эти решили, что испортился их собственный
динамик, и благополучно захоронили сию тему. В маленькую студию у Арены никто не
зашел, и еще три месяца она простояла с приоткрытой дверью. В абсолютно пустой
комнате на режиссерском пульте одиноко мигала красная лампочка.
 Недолго мигала.
 Как бы то ни было, к сентябрю месяцу в бывшем источнике информации
обреталась только пыль и дохлые мухи.
 
 В один из этих странных дней они познакомились. Он шел вдоль тенистой
аллеи, а рядом шумело шоссе, и чующие близость выхлопных газов деревья печально
роняли на землю сероватые листья. Аллея была покрыта серыми трупиками листьев,
он хорошо запомнил этот момент, потому что именно тогда увидел ее.
 Она сидела на покрытой облупившейся краской скамейке и читала. Может быть
именно это заставило его лишний раз взглянуть на свой будущий объект воздыханий.
Он любил книги, до этой поры они были первой и единственной настоящей страстью.
 Нет, он не верил в любовь с первого взгляда. Сама эта идея, дурацкие сцены
в любовных романах, вызывали у него лишь кривую циничную усмешку. Он был снобом.
У него было мало друзей - людям претила его эмоциональная холодность. И даже
многогранное его образование и высокий КИ, скорее отталкивали, чем притягивали
потенциальных приятелей. Он писал стихи - мрачные наполненные жестоким цинизмом,
и обреченностью строки. Никому их не показывал, и в этом был прав.
 Она была другой - живее, веселее, общительнее, а самое главное она была
очень терпелива и в меру практична. Во всяком случае, подняв глаза на задавшего
ей какой то вопрос человека, она вдруг увидела не неряшливо одетого в темное
человека с тоскливыми глазами, а пресловутого принца в белоснежных одеждах.
 А он? Он не умел общаться с женщинами, и потому, как-то само самой
опустившись на скамейку рядом с ней завел разговор о книгах, да об окружающей
тоскливой жизни.
 Ему было плохо в тот день, и в день до этого и на прошлой неделе липкая
паутина вялотекущей депрессии удерживала его в своих черных пеленах. Он
рассказывал ей, как выглядит жизнь если смотреть на нее сквозь дымчато серые
очки, когда яркие краски сглаживаются, а яркие события если и случаются, то
проходят как мимо тебя. Он говорил, что завидует тем другим - этому пестрому
люду, что идет мимо по улице, завидует их возможности наслаждаться бытием (ему
казалось, что большинство из окружавших его людей безмятежно счастливы - обычная
фантазия таких как он). Проведя руками, вдоль улицы рассказал о той стене, что
отделяет его от остальных людей, которую может быть и можно разбить, вот только
для этого нет ни сил не желания. Он говорил много и жарко, сам того не замечая
все громче. Ему давно хотелось выговориться.
 Она слушала, как я уже говорил, она была терпеливой, и почти не вникала в
сказанное, а только смотрела на него. Он был похож на большого ребенка.
 В конце-концов он выговорился и умолк, а потом неожиданно для себя
предложил ей как ни будь встретиться и поговорить, просто поговорить о чем ни
будь. Она согласилась - кто знает почему? Чем он вообще ее привлек.
 Он поднялся со скамейки, и поспешно распрощался, а потом ушел дальше вдоль
аллеи, и желтые листья летели ветру в след. По дороге он отругал себя за
излишнюю говорливость. Он убеждал себя, что это дурацкое ни с того ни с сего
назначенное свидание, принесет только вред. О да, самокопания были его коньком.
Вот только на этот раз внутренний голос - холодный бесстрастный логик вдруг
потерял силу и доводы его были неубедительные.
 Надежда - странная надежда непонятно на что вдруг очнулась от
летаргического сна в этом уставшем от жизни человеке и зацвела. Он хотел вновь
настроиться на отстраненный философский лад и не смог. Он укорял себя и называл
сопливым подростком, у которого чувства главенствуют над разумом, но и это
казалось таким незначительным. Против воли он вдруг улыбнулся, впервые за многие
дни, и лицо его, усталое и угрюмое обрело неожиданно некоторую красоту. Он не
знал этого, но природа не обделила его внешностью и он вполне мог бы стать
любимцем женщин, если бы был как все.
 Но он не был. Он уже давно распрощался с мыслью, что может жить также как
и окружающие его люди.
 А дома оказалось, что весь тот хрупкий многослойный быт, которым он
занимал свой досуг перестал иметь всякое значение. Раковина в которую он себя
заключил - та самая о которой упоминал в дневнике обуреваемый тоской сосед
Влада, тоже кстати имеющий схожий характер - дала трещину и весь огромный
цветной мир хлынул сюда, внутрь, и захлестнул его потоком новых ощущений.
 И хотя он дал себе клятвенное обещание, что на свидание не пойдет, он
разумеется пошел. Был тихий вечер второй половины лета - в садах зрели яблоки, и
в воздухе витал неуловимый сладкий запах, все вокруг буйно жило, цвело и растило
плоды.
 Они встретились у Старого моста, и некоторое время стояли, облокотившись
на крашенные черной краской чугунные перила и смотрели, как несутся мимо воды
Мелочевки. Сады на правом ее берегу активно зеленели, и в это время, перед
наступлением ночи, река обрела даже некую красоту.
 Двое смотрели, как солнце склоняется к горизонту, облака наливаются
светом, готовясь одарить город очередным изумительным летним закатом и
разговаривали о пустяках. У него вдруг обнаружилось чувство юмора - черное и
циничное, но оно было, и она улыбалась его каламбурам.
 Вечер завершился стандартно, но так как он еще никогда не переживал ничего
подобного, то последующие события казались ему дивным сном, которому вроде бы не
место в окружающей серой действительности.
 Они гуляли по городу, сначала по Верхнему, а потом пересекли Мелочевку и
углубились в спутанные узкие улочки Нижнего. Как раз в тот день зажглись впервые
костры, и абсолютно доселе незнакомый люд стал собираться вокруг них,
разговаривать за жизнь. И они тоже подсели к одному из костров, и сидели рядом и
смотрели как пляшет огонь - вечное завораживающее зрелище. Потрескивали
заботливо принесенные поленья, красные искры прыгали вверх в летнее небо и
поблескивали оранжевым глаза людей и было что-то в этом неожиданных людских
сборищах. Ведь в те дни, когда вспыхнули эти костры, нарастающий вал жестокости
в городе на некоторое время приуменьшил свою буйную силу. Пусть и не надолго.
 Поздно ночью они распрощались на мосту и разошлись в разные стороны. Он
отправился в район Школьной, где жил, а она к Центру.
 Совершенно одуревший от нахлынувших на ощущений, бесшабашно топая
посередине большой Зеленовской улицы, он неожиданно понял что счастлив. Это было
очень глупо (и совсем не было повода, потому что он считал поводом для счастья
лишь некое событие вселенского масштаба), это было совсем мелко и примитивно,
дурацкая игра гормонов и химических реакций. Но, факт остался фактом - он шел
посреди улицы и вся та грязь, все разложение, что раньше бросалось ему в глаза,
в чем он купался и что смаковал больше не казалось чем-то значащим.
 Он любил эту ночь, любил весь мир, и шагал не чуя под собой ног
отстраненных и возвышенный и одетый в душе в эмпирическое подобие белых одежд.
 Вот такое, бывает, случается с жесткими циниками, ведь известно - чем
крепче наружная броня, тем мягче и ранимее то что сидит под ней. И если уж кто-
то добрался до этого розового и восторженного слизняка, тот, считай, получил над
ни полную власть.

 Но он всего это не знал - он был наивен и восторжен, как пятнадцатилетний
юнец, хотя он уже довольно давно вышел из подросткового возраста. Чувство в
существование которого он не верил, вдруг накрыло его как могучий, брызжущий
пеной прилив, и, казалось, вымыло из души всю грязь и мерзость, и то недоверие к
людям, что там скопилась.
 Поэтому он шел, едва касаясь ногами асфальта, а то, в чем он до сих пор не
смог себе признаться уже вовсю распахнуло крылья и летело над ним и впереди
него. 

                7.

 В начале августа Владиславу стало казаться, что-то не так. Что-то
изменилось и, похоже не в очень хорошую сторону. Что? Он конкретно не знал. Но
сотни неприятных мелочей, не складываясь в отдельную картину, между тем, давали
странное ощущение, похожее на струйку холода между лопатками.
 Страх, тревога? Отчего это все.
 Сергеев дописал статью Краеведческому журналу, сопроводил ее гневным
письмом его главредактору, в котором сказал что посылает окончательный вариант
своего творения, и если он не подойдет, то он, Владислав порывает с журналом
всякие отношения, а главредактор пусть подавится своим гонораром. Отбарабанив
следующее послание, Сергеев гневно грохнул энтером, и заставил модем набирать
номер местного провайдера. С десятой попытки приобщившись к свету высоких
технологий, гневным тычком мыши отправил письмо, которое нехотя начало
выливаться на свободу через тонкий гнилой телефонный провод.
 На середине оборвалось, и модем погасил две трети своих глаз с резким
щелчком. Влад подавил гневное восклицание - настроеньице было не очень, если не
сказать хуже. И день вроде был яркий солнечный, и листва вовсю шумела, только
вот оставалось ощущение, будто все это как-то запылилось, покрылось тоникой
серо-черной тканью.
 Фатой. Очень знакомое чувство, он испытал его, когда шел вместе с Дивером
на место давешнего побоища. Но тогда это хоть как-то можно было объяснить, был
сумрачный день, обшарпанные дома вокруг, общее гнетущее впечатление.
 Вздохнув, он стал названивать вновь. Легонько потренькав набором, модем
вышел на линию. Раздался протяжный длинный гудок, затем еще один. И еще. Влад
недоверчиво хмыкнул. Третий гудок - брат близнец первых двух. С щелчком модем
отключился. 
 -"Неправильный номер?" - подумал Сергеев и снова включил дозвон.
 Эффект был тот же. Вернее сказать, не было никакого эффекта. Там, на
сервере и не собирались отвечать. И самое странное было то, что больше линия не
была занята. Хорошо, сервер может зависнуть, но многочисленные его пользователи
не перестанут звонить в то же мгновение поняв неким метафизическим способом
бесполезность своих усилий.
 Только что он звонил. И линия была занята.
 -Да что же это? - спросил Влад у равнодушно помаргивающего монитора.
 Полчаса спустя он окончательно понял, что в интернет сегодня не попасть.
Провайдер, единственный провайдер на весь город перестал работать.
 Накрывалась статья в журнал и статьи в местные газеты. Влад неожиданно
почувствовал себя, так словно лишился какой то конечности - эдакой длинной
загребущей руки, которой можно было в один миг дотянуться до любой точки в
городе.
 Сергеев очень надеялся, что связь рухнула не надолго. Перспектива
достигать пороги редакций на своих двоих его вовсе не радовала. В конце концов
он решил, что проблема требует неотложного решения, и необходимо посетить
провайдера лично.
 С тем он и покинул свою пыльную, неприбранную квартиру и вышел в этот
солнечный, но почему-то не радующий день. У подъезда ворковали голуби, а
скамейка на которой обретались старые сплетницы была в этот день совершенно
пуста и поблескивала вытертой до глянцевого блеска чужими задницами спинкой. На
самой середине полированного дерева четко выделялась вырезанная ножом надпись:
"Они уже тут", Влад снова хмыкнул, подумав, что это звучит как фраза из
низкобюджетного фильма ужасов.
 -Мы уже здесь... - произнес Владислав в пустоту, а потом озадаченно
замолчал.
 В голову лезла всякая чушь. Голуби ходили под ногами, нежно ворковали и
поглядывали на высокого человека то одним, то другим горящим оранжевым глазом.
Чуть в стороне, у давно не вывезенной помойки птиц собралось великое множество -
никем не сгонявшиеся, они таскали всякую разлагающуюся дрянь, и пугливо
разлетались, когда в их тесный кружок приземлялась потрепанная серая ворона.
Владу почему-то пришло в голову, что мусорный бак не вывозили уже больше недели,
вон отбросы живописной кучкой лежат вокруг ржавого короба, напоминая
средневековые укрепления. А уж запах! То-то во дворе никого нет.
 Через узкую арку Владислав вышел на Школьную улицу, а с нее повернул на
Стачика и позже на Верхнемоложскую. Движение было вялое, машин мало, а на каждом
углу, напоминая безумной раскраски грибы выросли тенты уличных кафе. Там людей
было много, столиков не хватало и некоторые принимали пищу стоя, задумчиво глядя
вдоль улицы. Выглядело это так, словно весь район одновременно поразил тяжелый
случай голода. Кучка автомобилей стояли нос к носу неподалеку - дверцы раскрыты,
из нутра, смешиваясь, несется разноплановая музыка. Проехал старенький грузовик,
душераздирающе скрежетнул передачей. В кузове было полным-полно древнего
барахла. Пятидверный, дубовый на вскидку, шкаф выделялся среди него как Эверест
среди остальных Гималаев. Пыль вилась за старой машиной, заставляла прищурить
глаза.
 Когда он уже был неподалеку от Центра его окликнули. Влад обернулся,
зашарил взглядом, пытаясь отыскать среди пестрой толпы позвавшего. Но тот нашел
его сам:
 -Привет, журналист! - бодро поприветствовал Степан, подходя.
 Выглядел он неплохо, если бы не подживающий синяк под глазом.
 -Здраствуй, - сказал Влад, а потом, чуть помявшись, добавил - а тебя что,
уже выпустили?
 -Выпустили, - произнес Степан - как есть выпустили, - он осторожно
коснулся фингала и добавил - и печать на прощанье поставили.
Влад сочуственно покивал, не зная, что сказать, но Приходских позвал его по
делу:
 -Слушай Влад, - быстро сказал он, - тут помощь нужна.
 -Моя помощь? Тебе написать что ни будь?
 -Да не! - махнул рукой Приходских - не твоя, в смысле не конкретно твоя.
Тут любой подойдет. У тебя как со временем?
 -Обширно, - сказал Владислав.
 -Ну, пошли, там недолго. - И Степан за рукав увлек Сергеева в сторону
одного из закрытых дворов.
 Окруженный со всех сторон бетонными коробами домов, двор этот как две
капли воды напоминал Владу собственный. Даже горная цепь мусора у баков была
примерно той же высоты.
 -А что, и у вас не вывозят? - спросил Влад.
 -Что? А, да, не вывозят, - и Приходских - да теперь в городе вообще черте-
то твориться! Ну не суть, тут вещи дотащить надо. У меня тетка переезжает, надо
бы мебель хоть частично погрузить.
 -Это здесь что ли? - спросил Владислав тыкая пальцем в давешний грузовик,
что устало пофыркивая примостился перед третьим по счету подъездом. В кузове его
на этот раз был другой скарб, впрочем не менее древний.
 -О! - выдал восклицание бывший сталкер - уже подъехали. Ну, нам же проще
будет.
 У деревянного, крашенного жизнерадостной синей краской борта, Степана
ждала низенькая, сморщенная до невозможности старушка, которая смотрела на
подходящих строго и с некоторым раздражением. По долгу службы много общаясь с
людьми, Сергеев сразу понял, что она сейчас скажет. И вправду, блеснув двумя
стальными коронками в глубине рта, бабка сварливо высказалась:
 -Долго бегал! - потом взгляд ее переместился на Влада и она добавила -
этот что ли помощник? Больно хилый.
 -Покидаете наш город? - спросил Влад, не реагируя на "хилого".
 -Покидаю, - ответствовала бабка - в некотором роде. Да вы не стойте, там
еще осталось.   
 В этот момент дверь подъезда с грохотом отворилась и из темной его пасти
появилось двое, волочащие массивный, почерневший от времени комод. Один из его
ящиком наполовину выдвинулся и из-за этого сей предмет мебели стал похож на
исполинскую собачью морду с высунутым устало языком. Причудливо изогнутые дверцы
комода только дополняли сходство. А потом Сергеев увидел, кто тащит этот
антиквариат, и удивился - потому что тащили его, отчаянно напрягаясь, те
давешние ханурики, Степановы собутыльники.
 -"А с виду не скажешь, что могут такое утащить, алкаши заморенные". -
Подумал Влад.
 Но и для Степана эти двое стали самой настоящей неожиданностью.
 -И вы здесь? - воскликнул он удивленно, вложив в это высказывание столько
эмоций, что стал на мгновение похожим на актера в драматической роли.
 Ханурики, отдуваясь, приземлили комод на землю (ощутимо задев одной из его
ножек за бетонную ступеньку, отчего она, ножка опасно скрипнула), и один
снисходительно крикнул Степану:
 -Мы! Ты иди, иди, не стой столбом.
 Были они абсолютно трезвыми, как, кстати, и сам Степан. Влад попытался
вспомнить, не этих или ударников наемного труда он видел вчера в невменяемом
состоянии у палатки со спиртным, но так и не пришел к единому мнению - могли
быть они, а могли и не они, эти алкогольная братия вся на одно лицо.
 Приходских затопал в темное нутро подъезда, озадаченно озираясь на
принявшихся грузить шкаф собутыльников. Кажется он ничего не понимал.
 -И когда она их позвать успела? - сказал он Владу, поднимающемуся позади
по обшарпанным бетонным ступенькам. В подъезде было пыльно, темно и пахло
кошачьими экскрементами.
 -Куда старушка то едет? - спросил Сергеев.
 -А не знаю, - ответил сталкер, - не говорит. Сказала, все сама сделает. И
вишь делает!
 -Разве такое бывает? Ты же ее родственник и не знаешь, куда она едет?
 -Ага, родственник, - ослабился Степан - и причем единственный. И мне! - с
громогласным пафосом воскликнул он - Единственной родной душе не сказала!
 В крохотной однокомнатной квартирке подняли расшатанный столик с резными
ножками - единственный оставшийся предмет обстановки предмет и поволокли его
вниз, то и дело задевая за стены, густо исписанные неандертальским граффити.
Подъезд был старый, заслуженный.
 У выхода возня с мебелью уже закончилась. С трудом погрузив столик на
грузовик, Степан взял у бабки ключи от квартиры и побежал наверх. Влад было
дернулся за ним, но раздумал. Старуха обреталась рядом.
 -Что ж вы Степану не скажете куда уезжаете? Он же должен знать... -
наконец сказал Сергеев.
 -Ничего он не должен, - оборвала его старуха, - а то сдуру еще за мной
попрется. А я уже старая, - неожиданно добавила она - мне теперь один путь - в
землю. Вот туда я считай и собралась. - После этого несколько претензионного
объявление старая тетка Степана повернулась и неторопливо побрела к кабине
грузовика.
 На приступке она остановилась, и добавила с некоторой теплотой:
 -Степану скажи, что б не волновался. Они, знают куда ехать, - и она
кивнула в сторону снисходительно скалящихся хануриков в кабине (один из них сел
за руль, хотя раньше Влад был уверен, что эти двое машины отродясь не имели) -
Довезут.
 Сергеев хотел, было, хоть что-то сказать, чтобы подождала Степана, пока он
спустится вниз, а потом раздумал. В конце концов проблема здесь была, похоже,
сугубо личного характера.
 Грузовик взревел двигателем (клапана которого отчаянно стучали), с треском
включил передачу и отчалил, производя столько шума, что в окна соседних домов
один за другим появлялись силуэты озадаченных жильцов. Из подъезда выскочил
Приходских, все еще с ключами в руке, и ошеломленно проводил взглядом уезжающий
грузовик.
 -Как это? - тупо спросил он.
 -Степан, - сказал Влад - это конечно не мое дело, но эта твоя
родственница, она на учете не состояла у врачей?
 Но Приходских качнул головой. Сказал:
 -Вот оно как обернулось... Знаешь, Влад - он повернулся к Сергееву - Если
какие соображения будут, ты звони. Тебе телефон продиктовать?
 Владислав качнул головой, он его помнил.
 -Тогда до скорого. Извини, дела есть. Спасибо что помог. - И Степан
поспешно зашагал прочь, в сторону, куда только что уехал грузовик. На полпути он
заметил, что все еще сжимает ключи от бабкиной квартиры, и засунул их в карман.
 Пожав плечами, Владислав пошел в сторону прямо противоположную. Все
происходящее заставляло задуматься, что не только Степанова бабка находится на
учете у психиатра. Возможно, что и у ее племянника с головкой проблемы. Все-таки
затянувшийся бытовой алкоголизм...
 И эта фраза старухи - мол в землю ей пора. Дурацкое выражение напомнило
Владиславу его инструктора по вождению, большого мастера изречения
психоделических истин. Одна из его любимых сентенций звучала так: "К пятидесяти
годам вас потянет к земле" и имелось в виду вовсе не предчувствие скорой могилы,
а всего лишь безобидное желание поземледелить, поокучивать грядки. Но тут явно
речь шла не о грядках. И закапывать собирались совсем не старую проросшую
картошку. 
 Но оставался еще безвременно ушедший провайдер, а Влад твердо решил с ним
разобраться. Поэтому он прибавил шага и свернул с Зеленовской на Центральную, а
оттуда на Овечкину улицу, названную так не потому что здесь выпасали
тонкорунных, а по названию речки Овечки, притока Мелочевки несправедливо
загнанной в трубы при строительстве Верхнего города.
 Здесь стоял уродливый квадратный дом, построенный здесь ориентировочно в
начале пятидесятых, и наверняка в то время выделялся на фоне многочисленных изб,
и крохотных особняков составлявших в то время основной жилой массив заречной
части города. Теперь же он был с трех сторон скрыт многоэтажными домами, двумя
панельными и одним красным, кирпичным, прозванным в народе элитным, и в его окна
почти никогда не заглядывало солнце.
 В этом кубическом уродце с незапамятных времен находилась Верхнегородская
АТС, а с недавних пор, во флигельке под самой крышей приютился еще и интернет
сервер. Путь к нему надо было знать, потому что дверь во флигель находилась
позади здания, хитро маскируясь под дверь подсобки.
 Влад, впрочем все эти хитрости знал, и потому прошел на задний двор (как
следует заросший лопухами и лебедой). Потянул на себя обитую крашенным жуткой
оранжево-коричневой краской железом, дверь и стал подниматься по узеньким
стертым ступенькам наверх.
 Тут всегда было грязно, но в этот раз уровень загрязненности превысил все
мыслимые границы. На крохотной площадке между этажами растеклась белесая и жутко
воняющая лужа, в которой медленно дрейфовала одинокая шкурка банана, похожая на
распластавшуюся морскую звезду. Здесь же как уменьшенный вариант подводной лодки
дрейфовала банка из-под тушенки с бока которой приветливо лыбилась нарисованная
корова. Зрелище было еще то, и самое омерзительно заключалось в том, что этот
дурнопахнущий океан занимал собой почти всю площадку, оставляя для прохода
только крошечный перешеек.
 Влад брезгливо прошествовал по этой узкой тропинке, и чудом умудрившись не
влезть в это месиво поспешил наверх. На следующей площадке его поджидало
мусорное ведро темно-коричневого гнусного оттенка, лежащее на боку и рассыпавшее
свое содержимое по ступеньками. Здесь же лежала высохшая куча перьев, среди
которых угадывалось очертания скрюченной тонкой лапки - все что осталось от
анонимного голубя. Здесь Сергеев остановился и со смешанными чувствами осмотрел
россыпи мусора. Он не помнил, чтобы такой бардак царил в здании раньше. Чуть
выше ступени были обшарпанны и с обколотыми ребрами, словно их погрыз какой-то
невменяемый и страдающий жутким голодом зверь. Крашеные темной краской стены
пестрели занимательным мусорным чтивом.
 Дверь во флигель находилась на самом верху - как раз напротив однотипной
двери на крышу, которая всегда была закрыта на замок. А для того, чтобы
страждущий посетитель их не перепутал, на двери к свету высоких технологий
помещалась соответствующая табличка, сделанная из выдранного из тетради
клетчатого листа с надписью ручкой, и скотча.
 Только на этот раз и листка не было - только следы от липкой ленты,
похожие на выросшую внезапно плесень указывали, что она здесь была. 
 А потянув на себя эту, никогда не запирающуюся дверь, Владислав испытал
самый настоящий шок, и в последующие две секунды начала августа этого года, ему
даже казалось, что все это тяжелый шизофренический бред с многочисленными
случаями ложной памяти.
 Нет, там не было сочащихся серой слизью многоглазых монстров, да и
прекрасных до жути иных миров с бирюзовым небом, которыми так любят забавляться
фантасты, тоже не было. Там даже не лежала гора кровавых тел и стены не пестрели
дырками от пуль.

 Самое страшное, что там вообще ничего не было - только пустое светлое
помещение, без признаков мебели, или хотя бы хоть какого-то жилого духа. Пыль
вилась в солнечном луче как стая мошек однодневок. На обшарпанных досках пола
валялся полусгнивший матрас, из расползающихся швов которого выглядывала тонкая
до полупрозрачности солома.
 Словно никогда и не было первого и единственного городского провайдера.
Словно звонки Владислава и еще многих сотен других пользователей достигали этого
помещения, этой пронизанной светом пустоты, а отсюда отправлялись куда то еще. А
потом оттуда приходил ответ.
 Впору было не верить своим глазам. Как там у суровых сектантов - "если
глаз твой смущает тебя, вырви и брось его от себя". Сознание, тот твердолобый
логик, что живет в каждом из на, все еще дергался и пытался подогнать видимое
глазами хоть под какую то материальную базу.
 -"Они съехали", - думал он, этот вечный поборник устоявшихся правил, и
нерушимых законов вселенной, - "Сегодня с утра что-то случилось, и они уехали из
этого помещения и, может быть, города".
 -После того, как я звонил? - сказал Влад в слух, и сказанное отдалось
слабым эхом как во всех пустых помещениях, - За два часа собрались и уехали?!
 Правда глаза колет? Она ведь лезла со всех сторон эта правда, из каждой
щели между вытертых досок (раньше был линолеум), плясала с пылинками в солнечном
свете падающим из окна (были жалюзи), ехидно ухмылялась со стропил (был навесной
потолок, его то как успели смонтировать?!) И она была одна, бьющая сразу и
наповал.
 В небольшом помещении под самой крышей кубического дома давно никто не
жил. Ведь даже при спешном переезде (вернее именно при спешном переезде остается
множество мелких и крупных следов свершившегося события - рваная упаковочная
тара, обрывки газет, и канцелярского скарба в незапамятные времена завалившегося
за отсутствующие ныне шкафы. Следы на полу, обрывки коммуникаций на стенах.
 Тут же не было ничего - просто чердачное помещение, пустующее уже много
месяцев, а то и лет. Может быть здесь когда-то ночевали бродяги, судя по
матрасу. Загаженная до невозможности лестница только подтверждала увиденное.
Взгляд Влада метался туда-сюда по неприглядной комнате выхватывая все новые и
новые подтверждения этой незамысловатой правды.
 Материалистичный безумец на заднем плане сознания еще что-то вещал, но
голос его приутих и преисполнился неуверенности.
 -"Может быть это другой дом?" - предположил он и тут же устыдился
собственной глупости.
 Еще бы, такой дом был один не только на весь район, а и на Верхний город,
уникальное в своем роде здание.
 -Нет, - сказал Влад, - такого не бывает.
 Глаза говорили обратное. Вырывать и бросать их прочь от себя он не
собирался, и потому прислонившись к не крашенной стене попытался привести свои
смысли в порядок. Первый вопрос был таков: куда он звонил все это время, если
тут ничего не было. Второй: если тут что-то было, когда все это исчезло?
 С этим было проще, последний раз Влад посещал флигель месяца три назад,
когда просрочил с оплатой услуг и вынужден был скрипя зубами заключать новый
договор. Значит за это время контора куда то переместилась. А номер?
 Отгадка пришла быстро, принеся с собой некоторое облегчение: просто фирма
переехала, на другое ПМЖ, а номер оставила старый. 
 -"И никого не предупредив?" - спросил логик.
 -Значит так, - сказал Влад.
 -"А звонок? Звонок то не проходил сегодня с утра!"
 Где теперь искать исчезнувшего провайдера Влад не знал. Он вообще не очень
понимал что происходит. Ясно было одно, теперь до редакций надо будет топать
ножками, сжимая в руках кипу бумаг.
 Добро пожаловать в прошлый век!
 Громкое курлыканье донеслось от окна. Влад поднял голову и увидел с пяток
голубей, примостившихся на узком, скольком от помета подоконнике. Птицы дергали
головами, разглядывая странного пришельца, не могли видно взять в толк, что он
тут делает. Судя по всему людей они здесь увидеть не ожидали.
 Сергеев повернулся и зашагал прочь. У двери еще раз оглядел следы от
скотча - единственное доказательство, что фирма провайдеров здесь все-таки была!
А потом пошел вниз. Голова была тяжелая, и все время почему-то вспоминалась
фраза дряхлой Степановой родственницы насчет ухода под землю.
 А фирма с работниками и дорогостоящей аппаратурой тоже под землю ушла?
Вернее провалилась...
 На выходе он не удержался, и, обойдя дом, заглянул на АТС, вдруг и там
пусто. Это было очень глупо и веяло паранойей, но он ничего не мог поделать. Но
на телефонной станции было людно, в темных закоулках горели лампы дневного
света, а в машинном зале как целая стая сорок трещали безостановочно реле -
станция была старая, обслуживала город с незапамятных времен.
 Персонал, по большей части женский, косился на него заинтересованно, но
разглядев выражение его лица (напряженное, и недоверчивое), поспешно спешили
покинуть зону его внимания.
 Владу ничего не оставалось, как отправиться обратно домой, и там
попытаться реанимировать старенький черно-белый струйный принтер, которому
теперь предстояло много работы.
 У одного из кафе, снимающего полуподвальное помещение рядом с обменной
кассой сегодня было совсем тихо. Обычно здесь людно - народ идет обменивать
кровно заработанные рубли на валюту и неминуемо наталкиваются на нечистых на
руку деляг, что снуют в этой толпе, как акулы в косяке трески, и выискивают себе
жертву. Предлагая обмен на лучших чем в кассе условиях. Но эту ловушку знает
весь город и потому на удочку ловятся лишь приезжие, обычно остающиеся с пачкой
фальшивых долларов на руках, после удачной вроде бы сделки.
 Впрочем причина сегодняшнего затишья была ясна - касса была закрыта, а на
том месте, где ошивались ловцы удачи, сейчас стоял черный лакированный "сааб" 9-
5, показавшийся Владу смутно знакомым. Пассажирское окошко машины было
приоткрыто и над ним склонился выглядящий потасканным человек в старом плаще. Он
внимательно слушал то, что ему говорили из "сааба" и времена истово кивал. Сцена
была странная - не мудрено, что обменщики побоялись сегодня выйти на точку.
 На последней фразе из салона авто внимательный слушатель снова кивнул, с
видом величайшей муки. Покосил глаза куда-то в сторону и Влад мог поклясться,
пустил скорбную слезу. Зрелище было неприглядным до омерзения. Мотор машины
взревел, с визгом покрышек она выехала на улицу и влилась в вялый поток
автотранспорта. А Влад отправился дальше в настроении близком к похоронному. И
тревога, необъяснимая тревога давала о себе знать, маячила на горизонте,так и не
оформившись во что-то узнаваемое.
 Дня через два позвонил Дивер. До этого звонка, жизнь текла вяло и была
заполнена мелочными назойливыми делами - отрадой материалиста, который хочет
спрятаться от выпавших на голову неприятностей. Статья, книжки, статья, поход за
водой и вечерняя ругань в очереди, статья, поход за едой, очередь у прилавка.
Упитанные люди со страхом голода в глазах, статья.
 Потом звонок телефона, и Дивер на проводе.
 -Что? - спросил Влад.
 -Да я же хотел позвонить. - Произнес Дивер, - рассказать. Ты готов
слушать, в прошлый раз ты как-то неадекватен был.
 -Я и сейчас неадекватен. Скажи лучше, это мне одному так кажется, или в
городе действительно что-то изменилось?
 -Изменилось. - Бесстрастно сказал Дивер, - и не ты один это ощущаешь.
 -Тревога, да?
 -И она тоже. И люди ведут себя странно. Не замечал ничего такого?
 -Замечал, - сказал Влад, ему вдруг стало холодно, может быть виновата
открытая форточка, ведь день сегодня выдался пасмурный, совсем, как тогда, когда
они шли на площадь.
 -Бойня на дискотеке, это первая ласточка. Теперь все только хуже, - он
помолчал, а потом спросил резко, - скажи мне Влад, ты действительно веришь в то,
что я обладаю... ммм... некими способностями?
 -Не знаю, Михаил, - честно ответил Сергеев, - Наверное не верил... раньше.
 -Раньше все было по другому, - произнес Дивер, и от этой фразы Владу стало
не по себе, ну просто неделя нехороших предчувствий, да и только. - Слушай меня
внимательно. Когда мы шли к площади, вокруг была такая мрачная тяжелая
атмосфера. Ну просто тоска зеленая! Это влияло на настроение. А после... после
того случая перед домом культуры вышло солнце, и все ожили и защебетали?
 -Да, это было.
 -На площади у меня случилось видение. Одно, Влад, из первых настоящих
видений, так, что считая меня шарлатаном ты был прав процентов на восемьдесят. Я
помню, что упал, ударился головой, а потом как бы воспарил и...
 -Увидел себя со стороны, - Сказал Сергеев, - да?
 -Влад не смейся. Мне снилось, что я птица, и весь город, и Верхний и
Нижний, со всеми его закоулками подо мной. - Голос Дивера вдруг утратил обычно
свойственные ему низкие интонации, стал почти мечтательным - Он такой красивый,
наш город, никогда не видел его сверху. Полный жизни, полный судеб людей -
красивейший из муравейников! Но он был в дымке, такой плотной серо-черной
завесе. Это как дым сотни костров в котором горит человеческая плоть! Она была
плотная, эта завесь. Это была Вуаль - черная вуаль, которая не пропускала
солнечный свет. И люди, слышишь, Влад, люди ходили под ней, они чувствовали ее,
но не могли увидеть. И с их лиц сходили сходили улыбки, а дети начинали плакать.
Они глотали этот дым, понимаешь, глотали и он исчезал у них внутри, он каким то
образом... усваивался! Слышишь, Влад, это как невидимый яд!
 Сергеев молчал. Откровения "просвещенного" Дивера походили на полный бред,
но... все бы хорошо, если бы Владислав так ясно не помнил то ощущение
навалившейся тоски и черно-белого мира, которые они испытал тогда на площади. Да
нынешние предчувствия.
 -А еще я видел, - голосом безумного пророка продолжил Севрюк, - как эта
дымка сгущается, становится фигурами. Не всегда человеческими, и фигуры эти
бродили по улицам, а потом находя определенных людей набрасывались на них со
спины и намертво вцеплялись в плоть. А эти несчастные, их жертвы, они не видели
своих мучителей, только начинали чахнуть день ото дня, а иные наоборот
преисполнялись злобы и ненависти к самым близким своим людям.
 -Зачем ты мне это рассказываешь? - спросил Влад, - прости Дивер, но это
похоже на очередной вариант апокалипсиса.
 -Просто, чтобы ты знал. - Сказал спокойно Дивер, - теперь ты будешь думать
над этим, и больше обращать внимание на мелочи. Внимание к мелочам - это
главное.
 -Я понял тебя.
 -И знаешь что еще, - помедлив, произнес Михаил Севрюк, - если вдруг ты
почувствуешь, что становиться хуже. Уезжай лучше из города. Бросай все и уезжай.
А если захочешь остаться и разобраться в том, что тебя гнетет - мой телефон ты
знаешь.
 -"Сплошные предупреждения. Люди оставляют мне свои телефоны. Они что,
надеются на меня?" - подумал Влад. Уезжать он, конечно не собирался, всего лишь
из-за туманных предупреждений раненого в голову пророка.
 А потом, потом Влад вдруг вспомнил, что помимо этой квартиры на улице
Школьной у него есть еще крохотная однокомнатная квартирка в одном из спальных
районов Москвы. И он каждый раз педантично вносил за нее плату. А в Ярославской
области построен бревенчатый деревенский дом, где сейчас живут его, Влад,
родители.
 -"Тебе есть куда отступать", - подумал он, - "так может быть..."
 -Хорошо, если запахнет жареным, я уеду, - сказал Влад.
 -Только не пропусти, - напутствовал Дивер, - и вот еще, Влад
 -Ну?
 -Те крики, что мы слышали на Звоннической. Это ведь была та самая драка.
Это были звуки почти недельной давности.
 Огорошив все-таки напоследок Владислава, Дивер скоренько распрощался и
положил трубку, оставив Сергеева в растерянности. Он не знал что и думать, и
рациональная часть его боролась в смертном бою с частью другой, темной и
мистической, и отзвуки этой эпической битвы отзывались в голове легкой мигренью.

 Конца ей пока не предвиделось и поэтому Влад приземлился на просиженный
диван кое-как прикрытый клетчатым пледом и стал ждать. 
 В конечном итоге ничего другого он сейчас делать просто не мог.


. . . продолжение следует