Трольхеттен часть 4. 2, последняя

ТРОЛЬХЕТТЕН.


10.

 Анатолий Скреблов был "чумным". Он покинул родные пенаты в пятнадцатых
числах сентября, оставив позади рыдающую жену и двоих детей, а так же пустую,
покрытую пылью комнату. Его звал ветер перемен, приятно дующий в лицо и
освежающий голову.
 А в конце сентября на Анатолия пал выбор и это было очень, очень
неприятно.
 Еще вчера, когда он работал на страде, к нему подошел Семен Поддувало,
бывший горький пьяница и вообще антиобщественный элемент и страшно кривя
пропитую свою рожу сказал Анатолию страшным шепотом:
 -Слышь, а грят завтра на Выборе-то, тебя выберут.
 -Окстнись! - рявкнул Скреблов, отталкивая дурного вестника, - типун тебе
на язык, ворон черный!
 Поддувало от толчка чуть не упал, но ухмылки своей не утратил, сказал:
 -Крепись, Толян, труба зовет, - и заковылял прочь, вниз по покрытому
синеватой растительностью холму.
 Анатолий смотрел ему вслед, и думал, когда ж его приберут, прорицателя
мерзкого? Поддувало, скособочась топал вниз, к деревеньке, что сейчас в самом
начале страды выглядела идиллически. Светились желтым свежие бревна, из труб
курился сизый дымок, который быстро смешивался с вездесущим туманом. Было жарко,
так что от интенсивной работы вышибало пот. Хотя никакого солнца в этой стране
вечного сумерка не было. Туман что ли тепло излучает? Скреблов не знал, хотя по
виду эта зеленоватая, напевающая отважившимся послушать странные бормочущие
сказки, хмарь выглядела холодной и мокрой.
 Анатолий вздохнул тяжело и принялся сеять. Взбороненное поле уходило вниз,
к подножию холма, где шумел бурный горный поток с изумительно вкусной водой.
Синеватые злаки буйно колосились справа и слева от поля, то и дело стремились
заронить свои семена, итак что раз в неделю их приходилось выпалывать, а они
снова росли как на дрожжах, здесь все так росло.
 Тяжелый крестьянский труд, такая она страда. Но зато и урожай снимаешь раз
в месяц, наверху такого даже в Африке нету.
 -Да как ты можешь знать, - бормотал себе под нос Скреблов, широким
движением рассыпая синие граненые, чем-то похожие на кристаллы медного купороса
семена грюквы (не дай бог как вкусно, но зато питательно и клетчатки много), -
Это ж все по закону! По пра-а-авилам! А не абы как.
 Анатолий Скреблов был простым рабочим с накрывшего городского завода.
Последнюю пятилетку своей жизни проводил без работы, потихоньку пьянствуя,
подворовывая драгметаллы с места старой работы, да и вообще все, что плохо
лежит. Еще он сдавал бутылки, втайне мечтая уехать прочь их города, забрав с
собой семью и осесть где ни будь под Рязанью, где построить своими руками
маленький домик, и зарабатывать на жизнь простым крестьянским трудом. Такая
жизнь казалась ему сказкой, в которую не верилось, никак не верилось, когда он в
ночной темноте выдирал из асфальта медный, лишенный напряжения электрический
кабель.
 Но она осуществилась эта мечта. Пусть семью забрать не удалось... Исход их
возьми! Почему изошел только он, почему один оказался достоин? Зато в основном
все было хорошо - пашешь, сеешь, убираешь, грюква эта растет, вот если бы не
Выбор.
 Тут Скреблов остановился и передернул плечами, и взгляд его. Против воли
устремился наверх, туда, где на самом высоком холме черным пауком расположилось
ИХ обиталище, вечно скрытое в зеленоватом тумане. Попасть туда считалось большой
честью, вот только... никто не спешил.
 Спал он плохо, ворочался, пялил глаза в низкий закопченный потолок и
слушал, как бормочет туман. Тот опустился совсем низко, как это часто бывало
перед Выбором. А Выбор, увы проходил каждую неделю.
 Утренний полумрак не резал глаза, но воспоминание о том, что сегодня
предстоит подняло Скреблова с его узкой лежанки, лучше, чем лучи уже несколько
позабытого солнца. В дверь настойчиво барабанили. Анатолий, глянул в окно,
спросил "кто?" внезапно перехваченным горлом.
 -Толян, вставай! Выбор сегодня! - это Коромыслин со товарищи, очень он
любит созывать всех. Жил бы наверху, точно бы курьером сделался.
 Между двумя крутыми холмами притаилась площадь, довольно обширная,
выровненная - вытоптанная бесчисленным сонмищем ног. Сегодня тут было полно
народа: из их деревни, из деревни соседней, и той, что через речку. Зареченские
были угрюмы, держались обособленными - весь последний месяц жребий выпадал
почему-то на них, да и по ночам пропадало народу куда больше чем у остальных.
Впору было замыслить подтасовку, вот и смотрят они, выглядывают, не мухлюет ли
кто с Выборным мешком. 
 Деревень было много, тут и там они были разбросаны, в полукилометре друг
от друга. Люди приходили сверху, устраивались, начинали ставить хозяйство. А
потом, бывало, получали свой выбор и уходили наверх, к замку. Или просто
исчезали ночами, и тут уже нельзя было никак защитится. Все надеялись, что это
произойдет не с ними.
 Выборная площадь располагалась точно под Ареной, но об этом догадывались
единицы. Сегодня тут собралось человек двести народ, все волнуются, смотрят друг
на друга - да, быть выбранным это конечно честь, но нам бы лучше тут,
потихонечку жизнь проводить.
 Народ зашевелился, замахал руками и раздался в стороны. Шел дед Арсений с
полным мешком свежий древесных чурок, похожий на слегка раздавшиеся шашки. Все
они были пилены из недавно срубленной древесины и изумительно пахли, а две
искупаны в Черном ручье, из-за чего стали глубокого агатового оттенка. За основу
выбора взяли старую игру "лото", только ставкой здесь было нечто большее, чем
просто незакрытая клетка в карточке. Играли всерьез.
 -Ну, согра-а-аждане! - хриплым высоким голосом провозгласил Арсений, -
Время пришло! Выбирай!
 -Выбор! Выбор! - кричали дети, - чур я первый Выбираю!
 С лукавой улыбкой дедок пропустил детей, им было можно - почти никогда
Выбор не падал на тех, кто младше пятнадцати. Так случилось и в этот раз. Все
три десятка детей взяли по белой чурке, и тут же затеяли соревнование, кто
дальше метнет свою Выборку. Самым почетным считалось, если чурка опускалась на
камни противоположного берега, удавалось это немногим - почему-то оказавшись над
водой деревяшки резко теряли в высоте и падали как подстреленные птицы. Из-за
этого странного свойства в реке никто купаться не рисковал.
 К поставленному наземь Выборному мешку пошли взрослые. Кто-то надменно
улыбается, показывает, что мол наплевать ему на весь этот Выбор, кто-то
откровенно нервничает, моргает, а рука, лезущая в мешок - дрожит.
 Впрочем лучше уж получить черную Выборку, чем исчезнуть из своей избы
однажды ночью, или вовсе превратиться. Стать Обращенным. Вот это было страшно -
непонятно от чего, ты вдруг начинаешь меняться, кожа твоя утрачивает
эластичность, становиться жесткой. А потом приходит день и ты уходишь из деревни
сам, наверх. А что происходит там сказать никто не мог, назад не вернулся ни
один Обращенный.
 И, что неприятно, Обращенный становилось все больше и больше. Может быть
воздух сказывался?
 В этот раз Выбор бы долгий. Прошло часа три прежде чем Леша Крапилов
вытянул черную плашку. Взглянул на нее вытаращенными глазами, отступил от мешка,
скривился испуганно.
 -Что же это?! - спросил он срывающимся голосом, - как же так?!
 -Это значит ты теперь у нас в почете. - Бодро сказал ему дед Арсений, -
Оставляешь ты нас, чтобы в почестях прибывая, жить наверху, да благости вкушать.
 -Но не хочу! - крикнул Леша, которому недавно сровнялся девятнадцатый год,
- Не хочу благостей!!!
 Двое дюжих поселян заученно взяли его под локотки, скрутили и повели
прочь, в главную избу, обряжаться в лучше шмотки в деревне - к НИМ нельзя было
идти в рубище, а то могут обидится, да и сделать Выбор вместо раза в неделю, раз
в день.
 Дошла очередь и до самого Анатолия. С волнением опустил он руку в мешок, а
когда нащупал плашку-выборку сразу успокоился. Выборка была такая теплая, чуть
липкая от смолы, не может такая плашка быть черной, никак не может. Со слабой
улыбкой он вытащил плашку на свет и секунду в ледяном ступоре любовался ее
агатовым проблеском. Народ зашумел - облегченно.
 -Толян попал! - зашептали где-то в толпе.
 -Все, - провозгласил Арсений, - на сегодня все. Толян, ты иди в избу, по
правилам избранных больше десяти часов разделять должно.
 Анатолий мотнул головой. Поймал хитрый взгляд Поддувалы - накаркал все же,
ворон паскудны! Двое дюжих молодев были уже тут как тут, заломили руки и повели
в избу. Там, усадили на жесткую лавку, под окнами, что выходили на площадь -
смотреть.
 Там выводили Крапилова, обряженного в стильную рубашку, джинсы с мировой
известности лейблом, да кожаный плащ поверху. Леша отродясь не носил ничего
подобного, но вот радости от обновок у него не было. Те же двое активистов
(бывшие вышибалы из бара, кстати), слегка утратив бравый напор повели его вверх
по холму. Толпа в полном составе провожала его взглядами, женщины плакали и
махали ему вслед платочками, дети подбадривали задорными выкриками, словно
уходил Леша Крапилов на войну, где должен был бить врага до последней капли
крови. На середине подъема у несчастной жертвы отказали ноги и его поволокли
силой. Ступни Крапилова в дорогих ботинках от Гуччи проминали ароматно пахнущую
траву, оставляя две неровные колеи.
 Когда до клубящегося тумана осталось с полсотни метров, провожающие
отпустили избранного, и посадив его на траву поспешно стали отходить вниз. Лица
их выражали суеверный страх, и они старались не оглядываться.
 Анатолий затаил дыхание - сейчас начиналось самое главное.
 Крапилов сидел на склоне, сжав голову руками и раскачивался из стороны в
сторону. Может быть плакал, но с такого расстояния было не разобрать.
Многоликая, пестрая толпа бывших горожан собралась внизу, не без дрожи наблюдая
за ним.
 В тумане возникло шевеление, пастельные его слои заклубились и слегка
разошлись, на миг явив очертания замка. Вернее так, Замка. В котором жили
Хозяева.
 Туман всколыхнулся и из него сплошным потоком хлынули псы - суровые,
свирепые звери с уродливыми мордами и мощными челюстями. Мощные чеканные
ошейники с шипами охватывали толстые шеи. Свинячьи глазки псов поблескивали
красным. Говор в толпе затих - все боялись этих гончих, которые обладали тонким
нюхом, и определяли беглецов еще за две версты от них.
 Леша вскочил, слабости в ногах как не бывало и попытался, он повернулся и
побежал вниз по склону, но псы тут же догнали его, и повалили на землю. Вслед за
псами волочился туман, завивался вокруг уродливых тел, постепенно затмевая свет,
так что с трудом уже можно было различить машущую руками фигуру Крапилова.
 Тут то и появились ОНИ - смутные глыбастые тени, что пришли вслед за
псами. Туман скрывал их лица и детали строения, но силуэты выглядели
внушительно. Двое бережно подняли брыкающегося и извивающегося Крапилова, и
понесли дальше, в туман. Звери устремились за ними, вверх. Дымка начала
стаивать. Толпа вздохнула как единый человек и живо начала обсуждать увиденное,
а Анатолия Скреблова пробил холодный пот.
 До вечера он был сам не свой. Ходил из угла в угол, или напротив сидел,
сжавши руками голову точь-в-точь, как вкушающий ныне благости в замке Крапилов.
Не верилось ему, что все уже закончилось, было страшно и одиноко. Пусть он
станет героем, пусть на деревенской доске почета (смахивающей на мемориальную)
появиться его имя, идти наверх он не хотел. Наплевать на почести, не о такой
судьбе он мечтал, покидая замерзающий город.
 Незадолго до часа икс он решил бежать. Подергал дверь - заперта. Выглянул
в окно, но никого не увидел, большая удача. Активисты отошли, ненадолго, но
этого хватит вполне. С натугой подняв тяжеленную деревянную лавку, швырнул ее в
окно, высадив стекла вместе с рамами. С бешено колотящимся сердцем вылез в 
образовавшийся проем. И, спрыгнув, на землю побежал прочь из деревни, в сторону
дремучего леса.
 Только там спасение, может быть еще удастся найти выход в
пещеры, может быть еще получится...
 -Эээй! - гикнул позади звонкий детский голос, - Скреблов убегает!!!
 За ним гнались до самой кромки леса, а потом отступили - лес был полон
неведомых страшилищ, без ружья на которых выходить было бессмысленно. Беглеца
ждала гибель, если только он не наткнется на один из входов в пещеры.
 А он все бежал, запинаясь о древесные корни, теряя равновесие, ветки
хлестали его по лицу. Он должен найти пещеры, должен найти...
 Бежал он долго. Один раз заметил маленького розового кролика, что следовал
параллельным курсом, чуть повернув голову, словно следя за бегом большого
человека. Он шикнул на зверька и крол поспешно скрылся в синеватых жестколистных
зарослях.
 Где-то далеко взвыл рог. Скреблов прикусил губу, заставляя ноги работать
быстрее. Он надеялся, что Хозяева плюнут на жертву, благо их еще пара сотен в
деревне. Но нет, не плюнули, организовали охоту.
 Залаяли псы - маленькие кровожадные чудища. Они обожали охоту. Любили
всякое ее проявление, но на людей больше всего. Анатолий несся как ветер, ноги
уже подкашивались, бока резало, в уголках рта пузырилась пена. Сквозь красную
пелену в глазах едва успевал следить, чтобы не запнуться о корень, не упасть.
 Ближе воют псы, ближе, вот кажется совсем рядом.
 И потерявший от ужаса и усталости равновесие Скреблов налетел на толстый,
изборожденный морщинами ствол старого дерева.
 Когда он очнулся, то первым делом увидел массивный силуэт, что возвышался
над ним. Гротескная гуманоидная фигура что-то смутно напоминала Анатолию, что-то
давнишнее, из детства. Псы тоже были здесь - смрадно дышали в лицо. А потом
сильные, с жесткой грубой кожей руки подняли его, легко оторвали от земли, и так
и потащили. Рассеянный свет пал на лица его пленителей, и Скреблов заорал,
потому что узнал их.
 Он вопил, пока не сорвал себе голос. Они шли вверх, поднимаясь на холм, до
того момента как впереди заклубился зеленоватый туман. Анатолий дернулся
последний раз, и обвис, тяжело втягивая пропитанный запахом трав, воздух.
 Два гротескных высоких, почти до трех метров высотой, фигуры шли в
окружении мятущихся псов, пока не скрылись в тумане. С легким вздохом дымка
приняла их.
 Распростертого между пленителями человека хватило лишь на еще один хриплый
птичий крик. После этого настала тишина.
 Анатолий Скреблов Изошел.
 Не он первый, не он последний.

                11.

 -Что же это?! - ошарашено повторил Дивер слова Изошедшего Крапилова, хотя
и не догадывался об этом, - как же так?!
 -Это все вуаль, все она виновата, - глубокомысленно сказал Влад, ежась от
холода.
 -Да нет никакой вуали, - сказал Никита Трифонов, - это все из-под земли.
 -Да молчи ты, провидец хренов!!! - заорал Дивер и в сердцах грохнул
кулаком по жестяной стенке склада, так что строение отозвалось глухим шумом.
Который нехорошо повторился эхом. Было, впрочем от чего.
 Влад привалился плечом к косяку, глаза его рассеянно обозревали
открывшуюся картину.
 А она вполне могла шокировать, обладая замысловатой безумностью картин
Дали и угрожающей нестандартностью гравюр Босха.
 Пол в складе исчез. Его заменила обширная, квадратных очертаний яма, с
гладкими, посверкивающими слюдой стенами, с садисткой раздражающей точностью
уходящими вниз на недосягаемую глубину. Само здание склада теперь было чем-то
вроде навеса над шахтой, словно специально построенного, чтобы препятствовать
попаданию внутрь дождя. Над самым центром этого грандиозного провала одиноко
свисала неработающая лампа в жестяном абажуре. Восходящие из глубин земных
потоки заставляли ее лениво покачиваться.
 Все что было на полу - оружие, груз, взрывчатка, все исчезло, кануло в
глубину, дна которой было не видать.
 Поверить, что эта яма может быть продуктом деятельности слепой природы не
представлялось возможным. Нет, тут угадывался чей-то замысел, причем выдумавший
ее обладал весьма специфическим чувством юмора, очень близким к мелкому
пакостничеству.
 -Вот тебе и большой бум, - протянул Степан, - а Дивер. Судьба-злодейка
против нас.
 -Поднесите фонарь! - рявкнул Дивер.
 Влад поднес фонарь, аккуратно перегнулся через край пропасти. Оттуда
пахнуло теплым воздухом, перемешанным со странными запахами, почему-то сразу
вспомнилось метро - тот же черный тоннель, только положенный горизонтально,
шелест вентиляции, пахнущий резиной бриз за несколько секунд до того, как поезд
появится из-за поворота.
 В глубине тоннеля что-то блеснуло, заиграло желтоватыми и искрами, и
Сергееву, на миг утратившему чувство реальности,
вдруг показалось, что и вправду головные огни приближающегося поезда. Тихий
глухой шум, отдающий эхом, вот, кажется, различается стук колес. Влад опасно
накренился над пропастью и Степан поспешил ухватить его за руку.
 -Ты поаккуратней.
 -Я понял, - сказал Владислав, глядя на мелькающие блики - там поток. Вода.
 Он уже слышал его - очень слабенько, поток был очень глубоко и судя по
всему абсолютно черен. Потому и отражал свет их фонаря.
 -Пропасть земная, бездна... - Белоспицын в свою очередь заглянул вниз,
плотный ком слежавшегося снега пополам с грязью от его движения сорвался с края,
и полетел в пропасть. Глухой плеск донесся ой как не скоро, - сколько ж тут
метров?
 -Не очень много, метров сто. - Сказал Влад, - но нам хватит. - И
повернувшись, он с вызовом глянул прямо на Дивера, - лезть мы туда все равно не
собираемся, так ведь?
 Дивер качнул головой. Грандиозные его планы рушились как особенно высокий
карточный домик - эффектно и с грудой прямоугольных обломков.
 Подошел Никита, глянул вниз без особого интереса, сказал:
 -Почти к ним, совсем немного не хватило. Глубокая яма.
 На улице подул ветер, гнал серебристые снежинки, которые прыгали и
танцевали в заснеженном воздухе.
 -Никита, - вкрадчиво спросил Дивер, - все ведь теперь внизу в пещерах? Не
в аду, не в центре земли, так?
 Трифонов кинул, настороженно глядя на Севрюка.
 -А пещеры, они обширные, а своды у них тонкие, да Никита?
 Тот кивнул. Дивер тоже кивнул, лицо его утрачивало столь несвойственное
бывшему военному выражение отчаяния, глаза снова заблестели. Весь во власти
идеи, какой бы безумной она не была.
 Остальные хмуро смотрели на Никитин допрос. Ни надежды на лицах, ни даже
воодушевления. Белоспицын тер бледные щеки - отморозил. Термометр сегодня упал
почти на пять градусов ниже нуля, неслыханная погода для сентября.
 -Мы же сами хотели пойти в пещеры! - провозгласил Михаил Севрюк,
поворачиваясь к соратникам, те смотрели на него, - провал все сделал для нас! Он
доставил ВСЮ взрывчатку до места назначения.
 Они смотрели. Тоскливо. Даже новообретенный сангвиник Мартиков и тот
приуныл.
 -А детонаторы? - спросил Мельников.
 -Дойти, найти и активировать, - отрезал Севрюк.
 -В пещеры? - уточнил Степан, - а ты знаешь, где теперь твоя взрывчатка.
 -Я знаю! - сказал Никита.
 -Да ты то откуда знаешь? - спросил устало Владислав.
 -Я там был. - Ответил Трифонов, - только это был не я.
 -О! - отозвался Степан, - вундеркинд! Откуда ты на нашу голову?
 Дивер глядел ожидающе. Щеки бывшего солдата и бывшего же колдуна заливал
нездоровый румянец, глаза горели. Действовать, действовать - только это спасет в
мире, в городе где все замирает, умирает и останавливается!
 -Нет, - качнул головой Владислав, - я не пойду. Вниз - он качнул головой в
сторону бездны - не пойду.
 -И я, - сказал вдруг Мельников, - я не для того от тварюги стеклянной
столько бегал, чтобы внизу меня что нить похуже сожрало!
 -Я с Владом! - сказал Белоспицын, - ненавижу пещеры.
 -Согласен, - произнес Павел Константинович, - у меня уже есть два дня
рождения. К чему ж переться на верную смерть.
 Дивер скрипнул зубами, глянул уничижающе, поднял глаза на Приходских.
 -Ну а ты Степан? Ты же сталкер.
 Тот замялся, подошел к провалу, наклонился глядя на бешено несущуюся воду.
Поток выглядел гнусно, куда там Мелочевке в разгар рабочего сезона. Вполне
возможно, что такого цвета был Стикс.
 -Видишь ли Михаил, - вымолвил наконец Приходских, - вот именно потому что
я сталкер, я бы и не пошел в пещеры. Я, как ты помнишь, еще в июле туда перестал
ходить. Опасно, посуди сам, туда ушли все "чумные" и хоть один назад
возвратился? Там "сааб" гнездовался, и эти - он кивнул на Стрыя, - тоже там
собирались. И ведь ладно пещеры... но там ведь еще и ОНИ.
 -Тролли, - шепнул Никита.
 -Да, тролли...
 -Да нет никаких троллей! - крикнул, надсаживаясь Дивер, - Нету их! Сказки
одни, бред!!! - и замолк, когда эхо от его крика загуляло по черному колодцу.
Неубедительный вышел крик, эдакий вопль малого капризного  ребенка, который
думает, что одним своим желанием можно преодолеть законы мироздания.
 -Стрый? - резко спросил Дивер.
 -Я пойду. - Неожиданно сказал тот, - и Евлампий тоже пойдет. И Трифонов,
да Никита?
 Маленький оракул кивнул, слабо улыбнулся.
 -Черт с вами! - крикнул Севрюк остальным, плотной группой стоявших у
распахнутых дверей склада, ветер трепал их зимнюю одежду, кидал горсти снега в
лица, - Мы сами дойдем, и подорвем все тут к такой то матери!
 -Дивер... - тихо сказал Влад.
 -А ты гляди не обделайся!!! - заорал Михаил, - Пошли, Стрый!
 -Дивер, куда и с кем ты собрался? - молвил Мельников, - с одним
напарником, сумасшедшим слепцом и ребенком в роли проводника? Туда, к НИМ?
 Севрюк выругался, схватил Никиту за руку и пошел прочь, волоча его за
собой. Стрый постоял немного, потом неуверенно потащился за ним. Оставшиеся
молча смотрели ему вслед.
 -Что это с Дивером? Как пацан сопливый завелся... - сказал Степан.
 -Может на него вуаль действует? - Влад хмуро глянул на кружащиеся снегом
сумрачные небеса.
 -Никита же сказал, не никакой вуали. Это все те, подземные и тепло тянут и
людей мутят.
 -Севрюк ведь и вправду пойдет. Я его давно знаю, отступать не привык.
Сгинет там?
 -Сгинет, - со вздохом кивнул Приходских.
 -А что будем делать мы? - и Владислав повернулся к оставшимся.
 Они смотрели на него. Смотрели, словно ждали от него ответа.
 Но что мог ответить Владислав Сергеев который на самом деле никогда не
верил в чертовщину.

 Снег падал на город, тихий, спокойный, умиротворяющий, ранний. И
скрывались под этим белым пушистым покрывалом все грязные и уродливые следы
прошедшей краткой осени. Пропадали колдобины и улицы становились совершенно
гладкими, исчезал надоедливый мусор - спутник переездов, скрывались под
белоснежным покровом стрелянные гиль, опаленные пятна и человеческие тела. И
скоро уже, глядя на серебристо сверкающие под лунным светом улицы, никто не мог
сказать, что они пережила столь много. Казалось, город просто спит в глухой
ночной час, квартиры полны людьми, тоже мирно спящими и видящими свои простые
обывательские сны. Улицы даже стали нарядными - как полярная лиса, что сменила
облезлую неказистую летнюю шубку на шикарную зимнюю опушку. И даже не горящие
фонари не могли сделать город угрюмым. Тучи отошли от земли, поднялись выше,
став белесо-седыми и с этой промороженной выси сыпали мелким колким снежком,
который тут же подхватывала игривая поземка.
 Трудно было поверить, да и скажи кому из горожан что такое может быть -
усмехнуться лишь в ответ, но за чертой города, совсем недалеко, и пяти
километров не будет вовсю цвело бабье лето, и жаркое солнце щедро роняло на
взрастившую урожая землю последнюю доброту, лазурная осенняя вода прогрелась до
двадцати пяти градусов и народ еще вовсю купался, визжали от восторга дети,
разбрасывая в воздух прозрачные брызги, которые вспыхивали на солнце яростным
алмазным блеском. Лес сменил окрас с зеленого на безумное буйство желто-алых
оттенков, пошли грибы, один больше другого, приближался сезон охоты, а в Москве
еще маялись от нежданной жары.
 Совсем недалеко, каких то пять километров.
 Максим Тихонов об этом и не догадывался. Он вообще не о чем не
догадывался. Потому что мыслительные процессы в его бедной голове снизились до
рекордно малых величин и успешно стремились к нулю. Кардинальные, происшедшие в
последние два месяца перемены надломили его не очень растяжимую психику, и
Максим очень быстро стал представителем касты Отверженных.
 День за днем он шатался по улицам потому, что забыл где его дом. Носил
обноски и зябко в них кутался, потому, что не догадывался найти себе что ни будь
потеплее.
 Еще он был голоден. Желудок постоянно сводило от нехватки пищи. Иногда там
начиналась такая сильная резь, что он мог только лежать, тихонько скуля и
подвывая. Поначалу пищу удавалось достать в отбросах, или выпросить у кого ни
будь из охранников из магазина, но теперь помойки опустели, исчезли охранники и
сами магазины. Он просто не нашел их на прежнем месте и некоторое время
удивленно стоял, глядя на пустое пыльное помещение. Куда все подевались Тихонов
понять не мог, не вмещал его нынешний мозг таких сложных раздумий.
 И еще холодало, с каждым днем становилось все холоднее, а его ботинки
развалились и босые ноги совсем замерзли ступать по снегу. Впрочем, почему-то не
отмораживались, как не отмораживались у диких животных, всю зиму ступающих по
ледяному насту нежными подушечками на лапах.
 Движимый голодом и холодом - эдакими подобиями вечных двигателей издревле
владеющими свойством подвигать цивилизацию на великие свершения, Максим сунулся
было к пещерам, и целый вечер провел в блаженстве. Тут было сухо, из глубины
тянуло теплом, а в мелком пресноводном водоеме он наловил удивительно вкусных
рачков и тут же съел их довольно подвывая. Мельком увидел свое отражение в
поблескивающей глади воды, испуганно отпрянул, ему показалось, что из водных
глубин к нему лезет какое то волосатое чудище.
 А ночью к нему и вправду пришли чудища. Такие страшные, покрытые
зеленоватой чешуей и с прозрачными рыбьими глазами. Кажется они тоже хотели
есть, и ему пришлось убегать как можно быстрее - обратно в негостеприимное
вымершее поселение.
 Теперь он шел куда глаза глядят, глухо воя себе под нос. Лишь очень
одаренный и чувствительный человек обнаружил бы в этом однотонном вое кусок
популярной мелодии, который повторялся раз за разом, как унылая мантра.
 Так он и напоролся на курьеров. Они вырулили из-за угла, и по снежной
целине мигом запрыгали разноцветные праздничные блики, рев мотора и сирены
жутковато дробились и отлетали от стен домов. Двигло машины мерно ворчало, но
когда свет фар пал на отверженного, вдруг взревело на максимальных оборотах.
Сквозь вой двигателя донеслись азартные вопли и пара выстрелов. Пули пронизали
эфир не так далеко от головы Тихонова и он поспешил бросить прочь. Почему за ним
охотятся он не понимал, как не понимали это отстрелянные одной летней ночью
бродячие псы.
 Впрочем догнать его было не так просто - автомобиль курьеров бешено
завращал задними колесами, но слишком большой момент на колесах сделал своде
дело и машину развернуло поперек улицы. Курьеры заорали от досады. Кто-то
высунулся из окна машины и открыл огонь по убегающему.
 Властители поверхности, курьеры, у них было не так много развлечений. Одно
из них - охота на отверженных, благо те самостоятельно выделили себя из рядом
здравомыслящего человечества.
 Авто наконец сдвинулось с места и мягко стало разгоняться, то и дело
зарываясь сложной формы передним бампером в особо высокие сугробы. В это снежное
время, особенно крутыми гонцами стали считать тех, кому удалось перехватить
джип, и соответственно община имевшая такую машину признавалась распоряжающейся
всеми делами в округе. Ранги да звания - что еще оставалось быстро
уменьшающемуся число горожан поверхности.
 Обозленные донельзя курьеры гнали свою жертву вплоть до пустующей редакции
"Замочной скважины", а потом качество дорожного полотна еще больше ухудшилось и
их автомобиль угодил в широкую рытвину, доверху засыпанную мокрым снегом. Капот
авто зарылся вглубь, фары торчали за снежной массы едва ли наполовину. В ставшим
очень чистым воздух поднимались сизые струйки сгоревшего дизтоплива, мешаясь с
белесым паром.
 Отверженный бежал дальше, потом перешел на шаг, заковылял, тяжело дыша.
Шел куда глаза глядят. Уже через четверть часа он позабыл, как здесь оказался и
от кого убегал, и только чувство голода осталось - неизменное, постоянное, с
которым он почти сроднился. Становилось все темнее, а тут и луна - один
единственный оставшийся на весь город фонарь, предательски забежала за тучу,
погрузив обезлюдевшие районы в средневековую тьму, которую лишь в трех четырех
местах разгоняли слабые рахитичные искорки керосинок. Впрочем, сверху на это
глядеть было некому - авиационный маршруты все как один проходили в стороне от
города.
 Откуда-то спереди наползала липкая черная мгла, такая густая, что,
казалось, имела вес и форму. Отверженный на это не прореагировал, все так же
безмятежно шел вперед, только чуть дернулся, когда дымка накрыла его с головой.
Странные запахи кружили голову и ему на миг показалось, что пахнет чем-то
съестным. Пустой желудок яростно заурчал, просыпаясь от многодневного
летаргического сна.
 Под ногами стала хлюпать дурнопахнущая влага, впрочем, она была лучше, чем
колкий холодный снег с острыми лезвиями льдышек. Вода под ногами подобралась до
колен, а потом неожиданно схлынула и он ощутил что идет по мягкой земле.
 Теплой земле.
 Подняв голову, Тихонов увидел крупную звезду, что хитро подмигивала ему с
бархатного неба. Пройдя еще полкилометра он понял, что тьмы больше нет. Впереди
вдаль уходило шоссе - черная матовая лента приходящая из ниоткуда, и уходящая в
никуда. Белая разделительная полоса посередине слабо светилась, отражая звездный
блеск. Чуть дальше шумел хвойный лес.
 Тихонов понял - это путь. Его путь, его дорога по которой он будет идти
вечно. Вечный путь под звездами. Осознание этого заставило его широко
улыбнуться. Всегда шагать под звездами - что может быть лучше?
 Широко раскинув руки, он зашагал прямо по белой полосе - белый путь в
черном пути. Было тепло и где-то трещали кузнечики.
 Так он и шел, пока следующий со стороны Ярославля автомобиль гудком не
согнал его с дороги.
 -Псих! - донеслось из окошка машины, а отверженный удивленно
приостановился. Как же так, это же получается не только его путь.
 Еще через четверть часа сердобольный водитель на старом "уазике" - буханке
подобрал его, и довез до города, сначала морщась от вони издаваемой ночным
пассажиром, а потом уже от его рассуждений. Так, что довезя дурнопахнущего
беглеца до ближайшего населенного пункта, он не поленился позвонить по
соответствующему номеру, и утро Максим Тихонов встречал уже в теплой и сухой
палате, с горячим, вкусным завтраком и заботливым персоналом в окружной
психиатрической больнице.
 Он немало порадовал врачей своими рассказами о реалиях жизни в покинутом
им городе, так, что те, единодушно премировали его повышенной пайкой и отдельной
палатой. Больно уж интересно и  подробно рассказывал, и даже сам завотделением
бывало приходил к нему, и выслушав очередную байку по дружески хлопал Тихонова
по плечу, приговаривая:
 -Ну ты, Максимка даешь! Прям писатель!
 На что отверженный, в которого больше никто не пробовал стрелять глупо, но
безмятежно улыбался.
 А в городе, в котором никто так и не узнал, что нашелся человек сумевший
его покинуть, люди продолжали мерзнуть, и кое-где уже пустили на растопку
собственную мебель. Зима крепчала.

                12.

 Ночью Никита спал плохо. Ворочался с бока на бок, слушая мощный ровный
храп Дивера, через который пробивалось вялое шуршание снега за окном. Звук этот
не успокаивал, скорее пугал. Пустая квартира, еще одна, находившаяся сразу над
комнатой Сергеева поражала своей неубранностью и запустением. Клубки пыли
собирались в гулах, липли друг в друга, образовывая каких химерических
многолапых чудовищ. Никита смотрел на них во все глаза и иногда ему казалось,
что пыльные эти твари вот-вот оживут, да поползут к нему. Он даже звук придумал,
с каким они будут двигаться - тихое шуршание-шипение, вот как у снега. 
 Еще его пугал Евлампий Хоноров, что вот уже пятый час сидел неподвижно
привалившись к стене и уставившись в пространство черной, замызганной тряпкой,
что теперь заменяла ему глаза. Губы его шептали загадочные слова и иногда
расходились в теплой сердечной улыбке, от которой тем не менее мороз драл по
коже. Самое страшное, что Евлампий и вправду начинал что-то видеть, что-то
реальное, и зрение это было в чем-то схожим с тем, что посещала иногда самого
Никиту. Схожим, и одновременно совершенно ему противоположным. Будь здесь Влад,
умный взрослый Влад, который прочитал много книг, он возможно бы сказал, что у
слепых иногда открывается подобное зрение, уже тогда когда они лишаться своих
реальных глаз. Что-то вроде внутреннего ока, которое видит куда больше, чем
утраченное физическое зрение. Рассказал бы и об идущих из седой древности
истории о тайных ритуалах, проводимых черными колдунами - те сами жертвовали
своими глазами, дабы видеть только внутренним зрением.
 Но Влада не было, а Никита был еще слишком мал, чтобы рассуждать. Поэтому
он только чувствовал, и боялся. 
 -Ты здесь, малыш? - ласково спросил Хоноров, и Никита весь сжался от
страха, - я слышу те не спишь.
 Никита не отвечал.
 -Это была большая земля, - продолжил тем временем слепец, - и она вся
принадлежала ИМ. Они - хозяева. Понимаешь, меня.
 -Нет, - тихо сказал Никита.
 -Поймешь. Вырастешь и поймешь. Впрочем ты не вырастешь, ты...
 -Ну что еще? - очнулся от тяжелого сна Дивер, - Хоноров, ты опять бузишь?!
Молчи, не смущай мальца!
 Евлампий послушно замолк и стал руками выводить в ночной темноте
замысловатые фигуры, исполненные, как ему казалось высшего смысла.
 В конце-концов Никита заснул, детский организм его взял свое, погрузив
Трифонова в полное путаных кошмаров сновидение. А потом ему приснился сон,
который впрочем не был сном, а скорее смахивал на видение. Очередной, безумно
яркий и достоверный. Никита даже застонал от навалившейся тоски. Снова бежать,
крупная слеза выползла из уголка глаза спящего ребенка и капнула на матрас. Во
сне же он не плакал.
 Потому что птицы не плачут.
 Судьба на этот раз закинула не в хилое тельце розового кролика, и даже не
в мощную тушу лесного вепря, всего обросшего роговыми колючками, не стал он и
человеком, превратившись в мелкую суетливую пичугу с безумной красоты розово-
золотым оперением. Впрочем, оперения он не видел, так как воспринимал цвета
немного иначе чем люди. Смотреть поочередно правым и левым глазом было не
удобно, но потом он привык.
 Сорвался с древесной ветви и полетел. Это тоже далось легко - мы часто
летаем во сне. Крылья несли его к дерене, вот она раскинулась меж двух холмов,
на берегу говорливой речушки. На площади масса народа. Да, опять Выбор. Никите
он был знаком по десятку своих ранних ипостасей, и не раз он наблюдал зоркими
звериными глазами, как очередного несчастного уводят вверх, в зеленый туман.
 Вот и сейчас глуповатого вида поселянин вытащил черную плашку. Смотрит,
словно она заключает в себе все тайны вселенной. А остальные подбадривают его на
расстоянии - подойти к выбранному никто не решался.
 Внезапный порыв захватил его с головой. Ему дали крылья, значит надо
лететь наверх, в замок, и увидеть наконец ИХ воочию, понять, что свершают они
над Выбранными жертвами. Что же представляет из себя Исход.
 Дождавшись, пока Выбранного поведут наверх по холму, Никита снова воспарил
в воздух и стелой понесся к близкой кромке переливающегося тумана, туда, где его
острое птичье зрение различало пятно неприятной, режущий глаз черноты.
 В тумане ориентироваться стало сложнее, но какой то инстинкт безошибочно
вел его, так что разноцветная птаха влетела в главный покой замка как раз в тот
момент, когда пленника довели до его входных ворот.
 Мягко приземлился Никита на выступ причудливой резьбы под самым потолком,
отсюда хорошо был весь зал.
 Здесь запах трав был силен, экзотические благовония поднимались к потолку
разноцветным дымом, пахло резко и оглушающе, так что пленник, выведенный из
высокой стрельчатой арки остановился и ошарашено заморгал.
 Зал был черен, и покрыт золотой и белой резьбой, что создавало очень
резкий контраст, и резьба, казалось, светилась, играла яркими своими красками.
Тут и там выделялись агатовые фрески, изображающие кошмарных многоногих и
многоглазых химер. В глазницы каменных тварей были вставленные огненные рубины,
красные как артериальная кровь. Камни эти мягко светились, играли изнутри живым
огнем, так что казалось будто глаза тварей сонно мигают. Пол бы выстлан
полированным черным камнем с сахарной белизны прожилками, а на полу...
 Два десятка существ, нелюдей с зеленой, покрытой жесткой чешуей кожей, они
толпились на сверкающих плитах, бешено размахивали искривленными конечностями,
тряслись крупной дрожью и воздымали уродливые свои головы к потолку, под которым
плавал туман смешиваясь с курящимися смолами. Ор стоял оглушительный - вой,
визги, кваканье! Чешуйчатые вращали свои пустыми рыбьими глазами с почти белой
радужкой, разевали широкие, полные мелких зубов пасти.
 Стоило появиться пленнику, как они все отпрянули, обнажив начертанный на
полу странный, причудливый знак, полный резких углов и пересечений. Линии его
вились прихотливо, соединяясь в некотором подобии рун, и снова расплетаясь,
расходились веером. Знак тоже был черным, вот только почему-то очень хорошо
виден на полу. Может быть, потому что бы матовым.  Визжащая толпа, отпрянувшая
при виде пришедшего, сорвалась с места и подскочив к Выбранному скопом
навалились на него, скрутив руки, потащили его к символу. Выбранный кричал,
вырывался, но крики его тонули в гвалте чешуйчатых.
 А потом вошли Хозяева, сразу из всех входов, что присутствовали здесь во
множестве. И гвалт затих, лишь Выбранный тихо стонал, раз за разом выговаривая
странные слова:
 -Своих да?! Своих?!
 При виде Хозяев из глаз спящего Никиты капнули еще две слезы. О да,
знакомые массивные силуэты. Он хорошо их помнил, пусть в той книжке они были
сильно стилизованны и изменены. Но сомневаться не приходилось, это были они.
 Выбранный, абсолютно один, остался стоять на коленях посередине зала,
встать он не мог - был прикован к широким стальным кольцам посередине знака. При
виде Хозяев он дернулся всем телом, чуть не упал, пытался отползти, но цепи
держали, не пускали, как две вороненые стальные змеи.
 -Исход! - заорал кто-то из чешуйчатых, пока тролли приближались к
Выбранному, - Исход!!! - подхватил другой и вот уже весь зал содрогался от
визгливых криков: - Исход! Исход! Исход!
 Никита смотрел. Не закрыл глаз, когда Хозяева подошли в Выбранному. Не
закрыл их и потом, досмотрев церемонию до конца. И понял, в чем заключается
Исход. Не тот, когда покидаешь дом и родных, оставляя лишь пыль, и запустение -
словно ты никогда здесь и не жил, не тот, когда тебя выбирают и ты уходишь из
деревни. А настоящий Исход, которым вполне можно было пугать детей.
 Теперь Трифонов понял, почему не остается ничего после того, как очередной
"чумной" покинет город, поверхность. Ведь если ушел, это все равно, что...
 "Так просто?" - спросил бы Влад, увидь он картину Исхода очередного
бывшего горожанина.
 Но Никита мог лишь бояться. И потому со слезами проснулся. Занимался
рассвет, солнце нехотя поднималось над горизонтом, чтобы через несколько часов
снова погрузить замерзающий город во мрак.
 А внизу, напротив, будет тепло и светло.
 Никита вдруг ощутил, что злиться. Странное чувство для ребенка, который
умел лишь бояться.

                13.
  Утром они пришли. Они были бледные, а кое-кто казался откровенно
испуганным, но никто не пожелал остаться дома. Здесь были все: Влад и Мельников,
Степан и Саня Белоспицын, и
и Мартиков тоже был здесь, тоскливо смотрел в пол.
 -Мы решили, что идти вам одним, это верная гибель. - Сказал Влад.
 -А с вами разве не верная? - спросил Дивер, не сумев однако сдержать
благодарной улыбки.
 -С нами посмотрим, в конце-концов у нас ведь есть верный проводник. А с
верным проводником откуда верная смерть?
 Дивер снова улыбнулся. Оглядел пришедших. Одеты тепло, вооружены по полной
программе. Бойцы! Все до единого найденные трофеи решили пустить в ход. Взяли
три раритетных электрических фонаря на батарейках, не забыли и две керосиновые
"летучие мыши". За окном падал приятный утренний снежок, засыпал подоконник
толстым слоем белоснежного, совсем не городского снега. Через девственно гладкую
поверхность быстрой стежкой проходили птичьи следы. Маленькая пичуга побывала
здесь ночью, постучалась в стекло, а потом улетела. Может быть она была розово-
золотая, как во сне?
 -Хорошо что вы пришли, - сказал Никита Трифонов, выходя из близлежащей
комнаты. - Нам надо идти, если вы не хотите, чтобы с вами сделали то, что бывает
с людьми после Исхода.
 -Эка испугал! - произнес Влад, входя, - Исход! Отбоялись мы твоего исхода.
Да и разве не видно, над нами он не властен.
 -Он властен над всеми, - тихо сказал Трифонов, - только одни приходят
сами, а других, ловят, и...
 -Да что ОНИ с ними делают! Что ОНИ вообще могут сделать?! - тут Влад
осекся и глянул Никите в глаза. Тот смотрел горестно.
 -Что... - хриплым голосом выговорил Сергеев, - неужели едят?
 Трифонов не сказал ни да ни нет, но почему-то всем стало ясно - так оно и
есть.
 -Хонорова берем? - спросил Степан.
 -Не оставлять же его здесь. - Дивер спешно одевался, напяливал видавшую
виды летную куртку, теплую и крепкую, - кому-то придется его вести, прикрывать.
 -Я поведу, - кивнул Мельников, - как никак я его первым встретил.
 -Вот так прозаично, - сказал Влад в пустоту, - разве так и бывает?
 -Только так и бывает, - Севрюк подтолкнул замершего Владислава, не стой
мол столбом, - Жизнь вообще прозаична. Давайте, облачайте Хонорова, да пойдем.
 Евлампий что-то забормотал, да стал вяло отбиваться бледными верхними
конечностями, но его силой подняли, начали напяливать зимнюю одежду.
 -Не хочу быть мясом!!! - испуганно-тонким голосом завопил Хоноров.
 -Молчи, мясо, - угрюмо сказал Стрый, - ты уже один раз им послужил, больше
не будешь.
 -Вы не понимаете! - очень ясным голосом продолжил бывший беглец, - Мясо,
это все, что у меня осталось!
 -Именно мясо. Без мозгов, - вздохнул Дивер, и, окинув взглядом группу,
спросил бодро - Ну что, присядем на дорожку?
 -Шутник ты Дивер, - сказал Влад, - пошли что ли.
 И они покинули абсолютно пустую комнату, в которой не то, что присесть,
прилечь удалось бы только троим. Не прошло и получаса после их ухода, как
грязные матрасы, на которых изволил ночевать Михаил Севрюк исчезли, не оставив
на пыльном полу даже квадратного следа своего существования. А наверху, в единый
миг не стало вещей Владислава Сергеева, и квартира его, не так давно столь
уютная теперь поражала пустотой и запустением. Когда человек уходит к троллям,
вниз, в пещеры, на поверхности не остается ничего, что могло бы напомнить о его
существовании. И даже сообрази кто ни будь перерыть городской архив, буде он еще
существовал, то и тогда не нашлось бы подтверждения, что человек по имени
Сергеев Владислав Васильевич вообще существовал.
 "Чумными" становятся по разному. Кто по собственной воле, кто по
необходимости. Но как в средневековом городе - став "чумным" ты уже не можешь
повернуть назад.
 Они вышли из дома на холодную, продуваемую лезущим в самую душу ветром,
улицу и зашагали к реке. Трифонов недвусмысленно дал понять - вход есть только в
районе завода. За периметром.
 Город был пуст, никто не шарахался от быстро идущей группы, никто не
грозил проклятиями и не призывал посмотреть из окна. Пусто, совсем никого. Со
Стачика они свернули на Верхнемоложскую, с нее на малую Зеленовскую а оттуда уже
на Центральную. Никто из них не смог удержаться от того, чтобы не взглянуть в
сторону Арены, туда, где сошлись две многочисленные рати одурманенных злобными
подземными эманациями людей. Те, подземные, они мастерки уничтожали силы,
который могли бы помешать всеобщему И сходу, убирали тех, кто мог собрать
мятущихся горожан воедино, придать хоть какое то подобие порядка. Подземным
нужен был хаос, и для его воцарения они приложили все силы. Живущим в городе
людям не за что стало держаться, у них убрали вождей, наставников, даже мелких
лидеров, и потому они предприняли Исход. И уходили с радостью.
 Смертное поле - квадратный километр асфальта где отдало Богу души более
полутора сотен человек было густо засыпано снегом, и никаких следов не
пересекало этот белоснежный арктический простор. Остались ли еще там под снегом
трупы павших за неправое дело определить уже было нельзя.
 Влад и компания зашагали вниз, увязая в глубоком снегу. Непроизвольно
вытянулись цепочкой, шагая друг за другом. Ледяной ветер кусал за лица,
стремился забраться под одежду и высосать все тепло. На воздухе царил настоящий
мороз, без всяких скидок и преувеличений - минус пятнадцать минимум, словно
сейчас был конец декабря, Крещенские морозы.
 Евлампий Хоноров шел в середине, привязанный толстым солдатским ремнем за
поясницу. Он широко улыбался, подставляя лицо морозному ветру и вглядываясь во
что-то свое, остальным недоступное. Несмотря на всю тяжесть положения ослепшего,
Влад невольно ему позавидовал - вот оказывается каково, пережить свой страх.
Больше ничего не боишься и ничто тебя не колеблет. Выводили из квартиры,
Евлампий дергался, зато сейчас ему хоть бы хны.
 -"Мы уже шли вот так..." - подумал Сергеев уныло бредя вниз по центральной
улице, которая выглядела теперь как какая ни будь аллея призраков в жутковатом
древнем некрополе. - "И ничего не добились. Так на что же надеемся теперь?"
 Но он чувствовал - теперь все изменилось. Распад вступил в финальную свою
стадию, крупный город обезлюдел, но никто не гарантирует, что разложение
закончиться вот так, тихо мирно, окончательным угасанием. Вполне возможно, что и
огненной вспышкой, огненным очищающим буйством.
 Пересекли Верхнегородскую улицу, добрались до Степиной набережной, где
несколько месяцев, а кажется годы и годы, назад сидела одинокая добрая дворняга,
которую любил весь город, а чуть позже выгнанный с работы Мартиков, которого не
любил никто. Ненадолго остановились на Старом мосту, каждый припоминал свое.
Много всего было связанно с мостом - горбатым пришельцем из замшелых тридцатых -
хорошего и плохого. Дивер напряженно вглядывался сквозь завесу снега вперед.
 -Вы видите? - спросил он.
 -Что же не видеть, горят огоньки... - сказал Степан, - электричества нет,
а они все равно горят. Счас плохо видно, но как стемнеет, издалека различим.
 Два красных огня на вершине заводской дымовой трубы, которые по всей
логике гореть не должны были, пронизывали кружащую метель своим багровым
сигнальным светом. Что они сигнализировали сейчас? Опасность, или напротив,
призыв?
 Молча Дивер пошагал через мост, а остальные цепочкой потянулись за ним.
Рассеянный свет потихоньку угасал - продержался он от силы полтора часа, как во
время полярной ночи.
 С моста на Береговую Кромку, с нее на Змейку - дружно покосились налево, в
глухой, заснеженный сверх всякой меры переулок. Но нет, один раз побитый, морок
уже не мог восстать вновь - два сугроба виднелись в конце переулка,
"фольксваген" Мартикова все так же надежно прижимал к стене убитый "сааб" как
бойцовый пес, что даже после смерти так и не разжав челюстей, удерживает
противника. Наверняка обоих уже как следует разъела ржа.
 По Змейке идти стало трудно, ветра здесь совсем не было, и потому снег
лежал глубокими рыхлыми сугробами, в которые при некотором невезении можно было
провалиться почти по пояс. Здесь было тихо и угрюмо - старые дома холодно и
тускло взирали на идущих черными своими, покрытыми бельмом изморози, окнами.
Снег шелестел, сыпал, шуршал, как исполинская стая белых тропических бабочек. То
колкий и мелкий, он вдруг превращался в мягкие разлапистые перья, что упав на
ладонь растекались исполинской, пахнущей талой водой, каплей.
 Со Змейки на Звонническую, оставив справа массивное здание Дома Культуры,
что и сейчас возвышается над остальными строениями, низкое и приземистое, как
прижавшаяся к земле жаба, и такое же уродливое. Здесь был первый бой, и первый
звонок людской одержимости, и зря, как зря не последовал Влад тогдашнему совету
Дивера, не покинул превращающийся в заледенелую ловушку свой родной город. Хотя
тогда, жарким солнечным летом иногда казалось, что зимы не настанет вовсе -
чувство свойственное по большей части лишь детям.
 Вверх по Покаянной, и сквозь старые трущобные районы к заводу. Их никто не
задержал, никто не встал на пути, и даже вездесущие группы курьеров, похоже,
приказали долго жить. Скорее всего их дорогие машины уже просто не пробивались
сквозь наметенные сугробы снега.
 Наконец то в городе стало безопасно. Исчезли люди, исчезли ловцы удачи,
что следуют как акулы за каждым общественным потрясением, пропали чудища и
монстры, после того как ушли те, кого они должны были настигнуть и чьим
воображением были порождены. Испарились собаки и не могущие прожить без людей
кошки, городские птицы, привыкшие находить корм в мусорных баках исчезли тоже.
Повинуясь жесткому естественному отбору. Лишь крысы да тараканы остались в этих
угрюмых многоэтажных коробках, существую и питаясь непонятно чем.
 И лишь луна осталась та же - вновь почти круглая, яркая как все городские
фонари. Мартиков смотрел на нее и просто любовался. Впервые без пробуждающихся
диких звериных инстинктов.
 Впереди замаячил внешний периметр, ворота перед которыми сторожили "сааб",
все пустынное и заброшенное.
 -Нас будут ждать, Никита, - спросил Влад.
 Тот мотнул головой:
 -Нас никто не ждет. Они нас не чуют, понимаете, только догадываются что мы
есть. Может быть будет капкан.
 Влад только головой покачал, представив себе исполинскую, блестящую хромом
стальную ловушку. На кого капкан? На них, а почему тогда пружина такова, что
может захватить даже слона?
 -Идем медленно, смотрим. - Коротко сказал Дивер.
 Они миновали внешний периметр, остановились, внимательно осматривая
открывшийся вид заснеженных корпусов. Тут ветер гулял вовсю, подхватывал
падающий снег и нес его параллельно земле, наметая на ней закругленные дюны с
острыми гребнями. Справа виднелись массивные строения цехов, похожие сейчас на
квадратных очертаний сизые скалы.
 -Цеха один и два, - сказал Мельников, - проклятого номер шесть отсюда не
видно, он позади.
 -Нам туда не надо, - произнес Трифонов.
 И уверенно пошел вперед через заснеженный двор, где тут и там торчали
футуристического вида причудливые металлические конструкции, похожие
одновременно на обратившиеся в ржавую сталь растения, и скрюченные в последнем
усилии нечеловеческие конечности.
 Продвигались медленно, ветер бросал в лица снег, слепил глаза, а
приходилось тащить за собой Хонорова, и сильно хромающего Мельникова. Наверное
со стороны они выглядели как запаршивевшие и опустившиеся солдаты битой армии,
нестройно бредущие в плен. Не хватало лишь конвоя с автоматами
 Ближе к середине завода наткнулись на маленький дизельный локомотив,
вырастающий из-под снега наподобие концептуальной, крашенной в желто-черный цвет
скульптуры. Рельс было не видать, но там под снегом они наверняка уходили прямо
в широко распахнутые двери цеха номер один. Проходя мимо, Влад заглянул  внутрь.
Но там царила непроглядная тьма, лишь изредка нарушаемая стальными проблесками,
природу которых невозможно было определить при всем желании.
 -Быстрее! - сказал Никита, - смотрят.
 -Да кто смотрит? - возмутил Степан, - безлюдье же!
 -Это не люди. Тут слишком близко ко входу.
 За вторым цехом замаячил печально известный внутренний периметр, с еще
сохранившейся на белокаменной стене ржавой свитой кольцами колючкой. Ворота
внутрь были прикрыты и до полвины завалены снегом, зато широко распахнута дверь
проходного пункта. Железная створка тихо поскрипывала на ветру и на наружной
плоскости была покрыта белесой изморозью.
 Никита уверенно поднялся на три ступени внутрь проходной, заглянул внутрь.
 На него кто-то кинулся из темноты. Визжащая надрывно волосатая тварь
возникла из помещения, бешено скаля зубы. Трифонов с криком отпрянул, запнулся и
повалился в снег. Дивер в панике придавил курок и автомат плюнул короткой
очередью, разукрасив входную дверь цепочкой идеально круглых пулевых отверстий.
Евлампий громко кричал что-то бессвязно и крутил головой.
 Вырвавшийся из проходной меж тем нападать не стал, по крутой дуге обогнул
шокированную группу и бросился бежать прочь невнятно подвывая. Севрюк с гримасой
ярости уже целился ему в спину. Влад подошел придавил ствол автомата к земле.
 -Нет, не стреляй. Разве не видишь - это отверженный.
 -Дегенерат! - выдохнул Дивер, провожая взглядом убегающую фигуру.
 -Почему стреляли? - визгливо вопрошал Хоноров, вызывая острое желание
ткнуть его лицом в снег, - почему выстрелы.
 Белоспицын трясущимися руками помогал подняться Никите, тот плакал
взахлеб, щеки раскраснелись, руками утирал глаза.
 -Надо было шлепнуть дауна, - озлобленно заметил Севрюк, - напугал мальца
до смерти.
 -Он и нас напугал до колик. Идем что ли?
 Ощетинившись стволами вошли в проходную. Вспыхнул голубоватый, тщательно
пестуемый до этого времени фонарь. Сторожка была пуста, за стеклянной конторкой
собиралась пыль, сторож Изошел. По всей видимости одним из первых.
 Влад твердо держал Никиту за руку, не утешал: пацан сам осознает тяжесть
ситуации. Возможно даже лучше, чем все остальные. И вправду, вызванные резким
стрессом слезы быстро затихли, Трифонов остался сумрачно мрачен, но отстранив
Сергеева снова вышел вперед, в авангард.
 За проходной открылся внутренний дворик, который был полон мертвых собак -
окоченевшие, полуразложившиеся псины валялись здесь буквально друг на друге,
мешанина лап, хвостов и оскалившихся пастей. Казалось, тут были все недолгие
герои ночного расстрела.
 -Зачем?! - спросил Влад.
 -Они пробовали собак, - ответил Трифонов, - но собаки не подошли.
 Совсем рядом сквозь снегопад просматривалось закопченное кирпичное
основание дымовой трубы, а над головой ярко горели два красных глаза -
сигнальные лампы, хорошо видные даже через падающий снег.
 -Тут и кошки есть! - заметил Степан, - кошек, они получается тоже не
любили.
 Дворик ограничивал приземистый двухэтажный дом, ранее беленый, но сейчас
пугающий уродливой краснокирпичной кладкой. Узкие окошки бойницы - здесь были
кельи для монахов, потом убогие квартирки инвалидов, а потом комнаты для
допросов и пыточные.
 -А здесь я нашел заточку. И ей пырнул того, сектанта, которого вы убили, -
сказал Мельников. - Хорошая была заточка.
 -Нам направо, - Трифонов свернул в указанную им сторону, обходя дом
стороной, и, петляя, между мертвых собак остановился у массивной двери, ведущей
куда то в полуподвал.
 -Погреб? - спросил Мартиков.
 -Нет, не погреб, - сказал Степан, - бункер. Он довольно глубокий и в
пещеры проход имеет.
 Трифонов кивнул на проем:
 -Нам сюда. Вниз.
 -Да вниз, - добавил Стрый, - здесь мы... собирались.
 -Ведь в самое гнездо прем, - покачал головой Владислав Сергеев, и
высвечивая впереди себя фонарем пошагал вниз. Никиту он вперед не пустил.
 Цепочкой спустились они вниз, в длинной бетонное помещение со столом в
середине, то, которое так хорошо знал Стрый. Здесь было темно и холодно, по
углам намерз лед.
 Еще их тут ждали.
 Влад остановился, разинув рот, в глазах читался немой вопрос. Позади него
Дивер чертыхнулся.
 Босх встал из дальнего от входа кресла, из соседнего поднялся Кобольд,
вскочил легко, словно и не прыгал никогда из окошка. Совсем рядом с ухмылкой
поднялся Рябов, весь в засохшей крови и... тут был Николай Васютко с сумрачно
серьезным лицом.
 Они все были здесь. Как будто никто и не убивал их, и не оставил лежать их
на улице Школьная. Хотя нет, здесь не было Стрыя, и брата Рамены. Рябов безумно
ухмылялся, в руках у вернувшихся блестели те самые ножи.
 Стрый потрясенно глядел на Николая, тот посмотрел в ответ, ухмыльнулся.
 -Колька... - вымолвил Стрый, - ты?
 -Я! - прошелестел Пиночет и мягким скользящим движением рванулся вперед.
Нож в его руках целил в горло бывшему напарнику. Босх, Кобольд, Рябов, все они
бросились на замерших своих убийц. Они двигались быстро, слишком быстро для
человека, приходилось это признать.
 Дивер с руганью оттолкнул оторопевшего Стрыя и всадил очередь в
подбежавшего Николая. Того отшвырнуло назад, он сбил Кобольда и они оба мешками
повались на пол. Влад начал стрелять, целя в Босха, ощущая чудовищное дежавю.
 Николая поднялся. Судя по виду, особо хуже ему не стало.
 -Они мертвые!!! - заорал Стрый, - Мертвые!!!
 Автомат в его руках отозвался трескучей очередью - с десяток пуль
вонзилось в лицо Рябову. От того полетели... нет не кровь, и даже не куски
охладевшей человеческой плоти, какие ты обрывки, ткани, пыль. Рябов упал,
зашевелился словно раздавленный паук, силясь подняться.
 -В сторону! - орал Дивер, - выстраивайтесь в цепочку!
 Топтавшиеся позади Степан и Мартиков наконец пробились вперед, стали
беспорядочно стрелять в корчившихся врагов. Те поднимались, снова падали, пули
кромсали их. Помещение быстро наполнялось сизым пороховым дымом и пахнущей
пряностями пылью что исходила от вновь оживших последователей Плащевика. У Влада
кончились патроны и поднырнувший под выстрелы Кобольд оказался совсем рядом,
ножом он орудовал так, что позавидовал бы и спецназовец со стажем. Дивер
неуловимым движением сместил стол правее и ниже, и выстрелил в упор. Частицы
горящего пороха осели мертвом драгдиллере и тот неожиданно... заполыхал. Яркое
жаркое пламя моментально объяло его, и Кобольд с низким стоном отшатнулся назад,
осел исполинской полыхающей куклой. Под плотным огнем у Рябова отделилась голова
и он тоже упал, конечности дергались, как у вышедшей из-под контроля марионетки.
 Босх и Николай все еще пытались добраться до вошедших, но попытки эти уже
были бесполезны. Не прошло и минуты, как оба прилегли на пол, Босх уже частям.
 Влад выронил автомат и он загромыхал по бетону.
 -Это как это...
 Мельников отстранил его и прохромав вперед пнул ногой тело Босха.
 -Смотрите! Морок! Это морок!
 -Какой еще... - начал было Дивер, но вглядевшись повнимательнее замолк.
Там где только что лежали тела их уже раз убитых врагов теперь валялись груды
грязного дурнопахнущего тряпья. Влад подошел, всмотрелся.
 Это были куклы - грубые подобия человека в натуральную величину, собранные
из откровенного мусора. Здесь была дрянная, разорванная одежда, какие то тряпки,
битое стекло и мятая жесть. Костяные пуговицы на уродливых головах изображали
глаза. Чуть ниже, там где полагается быть рту, шла прихотливая вязь букв. На той
кукле, к которой наклонился Влад было филигранно выписано - "Босх". Чуть дальше
лежал "Пиночет" и на оторванном от туловища рваном мешке без глаз с трудом
читалось надпись "Рябов". Не оставалось сомнений, что на полыхающем сейчас
жарким пламенем чучеле неизвестные вывели "Кобольд".
 -Куклы, чучела!
 -Это морок. Сделали чучела и придали им подобия убитых, - сказал Дивер, -
я теперь понял. Вот только как они...
 -Гляньте-ка! - позвал Владислав.
 Он наклонился и аккуратно двумя пальцами подцепил что-то с уродливо
искривившейся шеи чучела Босха. В свете фонаря ярко блеснуло - золотая цепь,
инициалы А.П.К.
 -Стрый не знаешь, кем был Босх по отчеству. - Спросил Влад.
 -Вроде Петрович... ну да, Петрович.
 -Его вещица.
 -Так и должно быть, - сказал Дивер, - чтобы оживить им надо было вручить
чучелам что ни будь из вещей покойников. Давайте-ка посмотрим.
 Поворошили немилосердно воняющие гнильем куклы: у Рябова обнаружили
бумажник из дешевого кожзаменителя, внутри фотография - два женских лица, оба
улыбаются. Весело и беззаботно. Давний снимок.
 -Жена и дочь, - сказал Влад, взглянув, -  я их знаю. Чудо, что он их не
убил.
 -Так что же, этот бумажник был ему дорог? - Дивер удивленно качнул
найденной вещицей.
 -Любовь! - едко сказал Влад, - временами принимает такие формы...
 У Николая нашли старинные позолоченные часы, с промятой крышкой. Влад
приложил к уху, потряс, сказал:
 -Не работают.
 -Конечно не работают, - тихо произнес Стрый, забирая часы и глядя на
инициалы на внутренней стороне крышки - Н.В и Е.М - прочитал он, - это мы. Когда
нам было лет по десять, он стащил эти часы. У старого такого деда, нашего с ним
соседа. Этим часа наверное лет сто, но уже двадцать лет как они не ходят.
Николай... очень гордился этими часами, что он смог ими завладеть. И... мы тогда
друзья были, не разлей вода, вот и выцарапали на крышке свои инициалы. В знак
вечной дружбы, - он горько ухмыльнулся, - Я думал он их продал, когда... когда
начался тот морфиновый угар. Он все продал, даже мебель. А часы, получается,
сохранил. Ценил. Помнил... - Стрый неожиданно моргнул, накатило на него, а потом
вдруг резко вскинул голову - А эти взяли их!! Чтобы начинить ими куклу и
заставить меня убить Кольку еще раз. Твари! Твари!!! - он сжал часы в руке, -
доберусь до вас!!! - заорал Стрый, - доберусь, твари, и тогда...
 -Тихо, Стрый, - Дивер встряхнул Малахова за плечо, - не время месть
кровную устраивать. Отомстишь, если дело выгорит.
 Стрый только головой качнул, и сунул часы во внутренний карман, поближе к
сердцу.
 А через пять минут стало понятно, отчего так воняет догорающее чучело
Кобольда. Просто среди ветхой ткани горел еще пластиковый пакетик с димедролом -
капсулы шипели и плавились, распространяя вокруг евший глаза смрад.
 -Вот что у тебя самое дорогое, - мрачно сказал Стрый, - вот что у тебя
было за душей, Кобольд. Горстка таблеток - единственно, что ты любил. Шакал! -
внезапно свистяще выговорил он и сильно пнул чадящее чучело. То поднялось в
воздух и глухо ударило о противоположную стену. Пакет с димедролом выпал и
остался дотлевать на бетоне.
 -Вот так бывает, - сказал Владислав, - Аж сердце захолонуло. Как их
увидел. Всегда мертвяков, да духов боялся. Вы ж гляньте, им тут самое место.
 -Успокойся, Владик, - произнес Дивер, - это наверное капкан был. Тот, про
который Никита рассказывал.
 Ножи тоже были настоящими - каждое мертвое чучело имело при себе давешнее
лезвие, все покрытое рунами.
 -Могли убить? - спросил Дивер и у замершего в дверях Никиты.
 Трифонов медленно кивнул:
 -Дальше будет страшнее.
 -А нам не привыкать, - бодро сказал Дивер, шок его уже оставил, в отличие
от остальных, - дальше идем.
 -А этот где? - спросил Владислав, - сектант.
 -Рамена? - Стрый еще раз легонько пнул подделку под Кобольда, - Его, как
видишь, нет.
 -Ну ты жив, Стрый, ты с нами. А он то...
 Дивер стоял у противоположной двери, ведущей в катакомбы, махал рукой.
Победа здорово подняла его настроение - Севрюк так и рвался в бой.
 -Все равно мы никогда не узнаем, - мрачно сказал Евгений Малахов, и
зашагал к Диверу.
  Влад остался, глядя на разбросанные, издырявленные куклы. Такого ведь не
бывает, не так ли? Чучела набрасываются на людей только в низкобюджетных
ужастиках?
 -Столько загадок... - прошептал Влад и пошел к дверям.
 -Они был здесь, - четко сказал Хоноров, стоило Сергееву подойти, - ты
почувствовал?
 -Да Евлампий, почувствовал. Они меня чуть не убили.
 -Плохо быть мясом, - продолжила жертва своего страха, - все стараются
тебя... съесть.
 Влад сжал зубы и потащил Хонорова за собой в темноту подземелья. Впереди
шел Дивер и Никита - луч их фонаря дико плясал, пытаясь охватить светом все
помещение.
 Широкий коридор уходил куда-то во тьму. Вытертый до полного обесцвечивания
линолеум на полу. Лампы в жестяных абажурах через каждый пять метров. Стальные
двери по обеим сторонам. Здесь было теплее, чем на поверхности - стены плакали
прозрачной холодной влагой и она прокладывала дорожки в бугристом бетоне.
 -Пыточные, - выдохнул Стрый, - здесь держали Евлампия.
 Дивер обернулся на Хонорова, но то не реагировал. Не чувствовал, полностью
уйдя в свои полные черноты грезы. Справа дверь была наполовину открыта, видно
было ее толщину, отнюдь не малую. Севрюк подошел, посветил внутрь. В луч света
попал порядком подржавевший хирургический стол, какие то инструменты вокруг,
пыль. Видимо этой зловещей механикой давно не пользовались. Луч фонаря скользил
дальше, по угрюмым бетонным стенам, крытому все тем же линолеумом полу. У
дальней стены обнаружился скелет, старый, снежной белизны остов, который однако
и сейчас выглядел странно - у костяка были ненормально длинные ноги, с чудовищно
деформировавшимися ступнями, и короткие обрубки ручек с детскими пальчиками. В
пустых глазницах собиралась влага с потолка, так что когда свет попал на череп,
они сразу зажглись желтыми мерцающими огоньками.
 -Он любил играть... - сказал вдруг Никита Трифонов, и ощутимо вздрогнувший
Дивер поспешил закрыть камеру, так и не спросив, кому выпала незавидная судьба
встретить там смерть.
 Быстро миновали катакомбы - пустые, темные, и множащие звуки шагов
негромким эхом, словно где-то далеко-далеко резвится стая птиц.
 Ход в пещеры был неприметен, и выглядел как еще одна дверь. Не будь с ними
Никиты, они без сомнения прошли бы мимо этой неприметной, покрытой лишаем
ржавчины створки. Но Трифонов уверенно сказал:
 -Здесь.
 Севрюк подергал ручку - заперта. С отвращением вытер руку от налепившейся
пушистой, как кроличья шерсть плесени. Спросил:
 -Дальше что?
 Стрый вынул ключи Босха, увесистую связку, и выбрав наиболее массивный и
покрытый ржой, вставил в замочную скважину. Провернул, глухо щелкнуло и дверь
слегка отошла от косяка. Посыпалась ржа.
 -Запасливый был Босх, пусть ему вертел кой куда воткнут, там где он сейчас
оказался. - Произнес Степан.
 -Все для людей делал, - сказал с усмешкой Стрый, толкнул дверь и она
растворилась в узкую штольню с выложенными известняком стенами. Потолок был
низок.
 Через штольни шли долго, узкие однообразные коридоры, столь похожие друг
на друга, что даже Степан, признанный знаток этих мест, зачастую путался и
уступал место проводника Никите, который шел уверенно, руководствуясь непонятным
своим чутьем, и не разу не ошибся. Они не попали не в тупики, не в природные
ловушки-давилки, появляющиеся, когда потолок штольни уже достаточно обветшал, и
при малейшем шуме и шорохе готов обвалиться на голову неосторожным. В штольнях
было тихо, и прохладно, и только где-то в глубине породы нет-нет, да и скрипело
что-то, сдвигались пласты земли. А однажды на полу нашли пустую ржавую склянку -
шахтерский прообраз керосинок, древний как Нижний город.
 И с каждым новым шагом в глубь земную, становилось теплее.
 -Ты знаешь, - сказал Владислав Диверу, - эта история с похищенным
теплом... Получается как в сказке про проглоченное солнце.
 Дивер усмехнулся, спросил:
 -Думаешь тепло еще будет?
 -Будет жарко... если доберемся.
 -Тише... - прошептал Никита, - там впереди кто-то...
 Сбавили шаг, напряженно вслушивались, но звуки их марша все равно
заглушали все остальные. Хромающий Мельников, и физически не могущий    ступать
тихо Евлампий - топот их так называемой разведки разносился далеко и, наверняка,
служил для всех обитающих в штольнях отличной вестью, что в их обиталище
вторгнулись посторонние.
 Прошли еще два десятка метров, и впереди замаячил перекресток - четыре
хода, под острыми углами соединялись друг с другом. На полу валялся технический
мусор, пришедший откуда-то из древних времен, когда пытались разрабатывать эти
штольни.
 На перекрестке замерли серые звери, глаза их в свете фонаря припадочно
горели зеленым. С белоснежных клыков капала слюна.
 Низкий горловой рык разнесся по штольням, стал многократно дробиться и
искажаться, словно в подземелье собрались два десятка маленьких чудовищ.
 Дивер прицелился, но теперь уже Мартиков хлопнул по оружию ладонью, отводя
ствол:
 -Ты что? Это те волки... вон как скалятся, значит одичали совсем.
 Звери сверили их зелеными глазами, а потом из глубин шахты появился еще
один - полупрозрачный и источающий бледно голубой свет. Тоже оскалили клыки
глядя Мартикову прямо в глаза, мол может мы больше не вместе, но не подходи, а
то не ровен час, вернусь.
 -Все равно здесь нельзя стрелять, - сказал Степан Приходских, - Крепь
дряхлая, в позапрошлом веке делалась. Пальнешь, на голову рухнет.
 -Ножики те зря не взяли, - произнес Дивер.
 -Вот бы сам и взял, а я к этой погани больше не притронусь, - заметил
Стрый, глядя, как волки медленно отходят назад, во тьму. Звери были холеные,
откормленные.
 Дождавшись, пока звери исчезнут в соседнем туннеле, Никита Трифонов
уверенно вышел на перекресток, как обычно не сомневаясь, выбрал центральную
штольню, там, где на полу просматривались ржавые остатки рельс. 
 -Здесь они! - сказал вдруг Хоноров.
 -Кто?
 -Они залезли сюда уже давно. Долго скитались, хотели есть, но выхода так и
не нашли. Их же никто не вел.
 -Да кто это? - спросил Степан.
 -Наверное те двое детей, из-за которых закрыли штольни.
 -Они здесь, - сказал Евлампий и был прав.
 За следующим поворотом обнаружились два людских костяка. Кости побелели от
старости, а одежда истлела в прах, но размер говорил за себя, это были детские
скелеты.
 Уже много лет, эти безмолвные стражи охраняли входы в пещеры. Дети были на
верном пути, и уже почти смогли выйти из пещер. Благоволи им судьба, они бы
смогли пройти лабиринты штолен и выйти на территорию завода, тогда еще
работающего, и не промышляющего о крахе. Но не благоволила, сила составила
ребятишек как раз на этой границе между пещерами природными и пещерами
рукотворными - вечное предупреждение отважившимся зайти сюда сталкерам. Подле
одного из скелетов блеклой горсткой угадывались остатки цветов.
 -Традиция есть, - пояснил Степан, - эта как веха, что ли...
 И группа оставила скелеты позади. Стены разошлись в стороны, потолок
поднялся, пещеры были высоки и обширны, но пройти по ним долго не удалось.
 Никита Трифонов, неслышно шедший впереди споткнулся на ровном месте и упал
бы, если бы Севрюк не подхватил его за шиворот. Лицо ребенка было искаженно,
глаза закрыты. Он был не здесь - душой.
 -Мясо... мясо... - заволновался позади Хоноров.
 -Да что происходит? - вскрикнул Влад.
 -Они чуят... - мертвенным голосом произнес Трифонов, губы его едва
шевелились, как у опытного чревовещателя, - Почуяли нас... скоро будут здесь.
 -Да кто, Никита? - крикнул Влад, - чумные, псы, тролли?
 -Все... и не только.
 Дивер кинул быстрый взгляд на группу, глаза его были дикие, Никита
болтался в руке бывшего солдата, как неудачно сделанная кукла марионетка.
 -Нет! - крикнул Влад, - не успеем!
 -Не успеем, говоришь?! - заорал Севрюк, отбрасывая всякую маскировку, - а
ну ПОШЛИИ!!!
 -Куда, псих?! - крикнул Мартиков, но их вояка уже бежал вперед, волоча за
собой Трифонова, - Мальца та, куда потащил.
 -Нет, мясо, мясо, нет... - завыл буйно Хоноров.
 Влад уже бежал следом за впавшем в неистовство от крушения собственных
планов, Дивером. Да, это был человек идеи, который поставив цель идет до
последнего - выполняет или гибнет. И странно, на Владислава Сергеева, тихого
книжника, тоже стала находить какое то безумное воодушевление, воинствующий
пофигизм, когда наплевать на все, даже на собственную смерть. Да что там, в
такие минуты кажешься себе бессмертным. Дивер заражал своим настроением, и вот
уже Влад бежит следом за ним, чтобы успеть, добежать, и перехватить взрывчатку,
пока те, подземные не успели дотянуть свои изуродованные изменением руко-лапы. И
на бегу Сергеев завопил, сдергивая с плеча оружие.
 Бежать так бежать!!!

                14.

 Если бы летучая мышь, тварь мерзкая и бессловесная, равно как и без
зачатка разума залетела бы сейчас в гнездовье, страну синих холмов и звенящих
рек, покинув бы родные пещеры, она бы увидела странное зрелища, которое может
быть напугало кожистую тварь, обладая она хоть каким то страхом.
 Если бы червь безмозглый, выполз бы на поверхность и узрел это, он бы
забился в судорогах, да и уполз поскорее во глубь земную, спасая свою никчемную
жизнь.
 Если бы пещерная мокрица, обитатель мутных тинистых водоемов вынырнула на
поверхность и сие предстало перед ее глазами, она бы постаралась тут же
занырнуть поглубже, туда, куда никогда не доходи свет.
 Если бы рядовой "чумной", житель деревеньки у подножия холма, обратил свой
непритязательный взор на эту картину, то с  криком бы бежал, спасая свою жизнь,
а может, если бы был поумнее, то забрался на самый верх самой высокой скалы. Да
и прыгнул бы с нее в пахучий эфир, ненадолго чувствуя вольной птицей.
 Но они не видели. Просто потому, что ни мышь, ни червь с многоногой
мокрицей не имеют зрения проводя дни в вечной тьме, а человек, бывший горожанин,
"чумной", жертва Исхода, поселянин сейчас шагал по своей новой земле, и взгляд
его был стеклянист, и мутен, а шаги напоминали дергающуюся походку сломанной
куклы.
 И из каждой деревеньки, из маленьких поселений и одиноких хуторов в лесах,
из пещер отшельников и черных замков, из густых буреломов выходили они, разные
обличьем, с разным прошлым, а некоторые вовсе без оного, но роднящиеся одним:
они все были воинами собирающейся сейчас Армии Исхода. Над быстро полнящимися
полками, что неосознанно начинали идти в ногу, как единый многосоставной
организм, витал клич, выражение воли кучки хозяев, властителей и повелителей
этого подземного мира - Враги близко!!! Совсем рядом и пытаются совершить
непоправимое!!! Скорей, скорей! У кого есть ноги, крылья или лапы!!! Догнать,
перехватить, не допустить!!!
 И если кто-то и шагал в этом воинстве не по своей воле, так это были его
собственные проблемы.
 Могучие псы в шипастых ошейниках, продукт черного колдовства над трупами
расстрелянных памятной ночью собак, мчались впереди растущего войска. Город был
здесь. Настоящий город, не тот, что наверху. Город троллей.

                15.

 В военных тактиках есть так называемый "прорыв на опережение", немудреный
прием для самых отчаянных. И если это было не то, что сейчас проделывал отряд
Дивера, то тогда и вовсе не было этому способу названия. Разве что атака
камикадзе.
 Дивер несся впереди как ураган, что-то вопил, Никиту тащил на руках.
Владислав едва поспевал, зараженный тем же диким азартом и буйством. Он уже не
боялся схватки, теперь он ее жаждал, разом разломав все заперты, презрев страх
плоти перед ранением.
 Мельников отстал, с раненой ногой он не мог развить нужной скорости,
Евлампий остался возле него выкрикивая про мясо и кровавые жертвы. Остальные
бежали сзади, подбадривая себя криками. Влада догнал Белоспицын - бледный,
волосы всклокочены, глаза горят совсем как тогда, когда он, науськанный троллями
пытался убить Сергеева в подъезде его собственного дома.
 На полном ходу вылетели они в обширную пещеру с высоким, куполообразным
сводом, как две капли воды похожим на уменьшенную копию Парфенона, только вместо
округлого проема свисал длинный, корявый сталактит, по которому капельками
спускалась вода. Пол был ровный, словно отшлифованный, а в дальнем конце зала
струился тот самый черный поток, вернее уже не поток, целая антрацитовая река,
жирные воды вяло текли, скользили по полу, и в результате долгой их деятельности
в камне образовалось некое подобие пляжа, выложенного нанесенным за многие годы
сероватым песком. На этом то сумрачном пляже и обреталась потерянная взрывчатка
- десятки ящиков, разбросанных тут и там, смотрелись подле черной реки более чем
дико. 
 Они почти успели, не хватило секунд десять, не больше. Дивер еще успел
крикнуть что-то воодушевляющее, но совершенно не разборчивое, успели мол, как из
противоположного туннеля появились первые ряды воинства троллей. Арьергард, шли
они так плотно, что крайние задевали плечами за стены туннеля. Все до единого
воины были не людьми - зеленокожими, чешуйчатыми тварями с плоскими, ничего не
выражающими глазами.  Вооружены они были кто чем - топоры, рогатины, какие то
примитивные копья, при ближнем взгляде на которые оказалось, что это просто
ржавые арматурины с заточенными концами. Врагов было много, а шли они таким
плотным потоком, что казалось, словно и  вправду зеленая буйная вода стремиться
прорваться в пещеру, и в яростной схватке слиться с черной рекой. Позади
чешуйчатых виднелись и вовсе невообразимые твари, и все это бесновалось, орало,
курлыкало и посылало проклятья, в зависимости от уровня интеллекта.
 Как никогда более похожий на буйного вождя каких то средневековых
викингов, Дивер, открыл рот и закричал приличествующее случаю:
 -Мочи их!!!! МОЧИ!!!
 И Влад, умный тихий Влад, с радостью откликнулся на призыв, открыв огонь в
сторону чешуйчатых. Дивер тоже стрелял - длинной очередью, без перерыва, он
знал, только так можно остановить идущих плотным потоком врагов. Позади
раскатисто загрохотали автоматы Степана, Мартикова и Стрыя.
 Бегущие твари, споткнулись, добрый десяток следующий в арьергарде
повалился на пол в корчах, идущие позади запнулись о них, а там в туннеле все
шли и шли вперед, не в силах остановиться, движимые злым чародейством. Кровь
брызнула на пол, две секунды спустя уже текла ручьями, твари валились одна на
другую, руки-лапы дергались, челюсти бессильно щелкали, боевые выкрики сменились
стонами раненных и умирающих. На выходе из туннеля образовалась дергающая и
трепыхающаяся свалка, казалось это огромный многолапый зеленый спрут лежит там с
десятками глаз и пастей - неродившийся кошмар клиента психбольницы.
 -Так их, так! - орал Дивер, надрывая глотку.
 Это была не битва - избиение, бойня, мясорубка. Кровь забрызгала стены, по
полу лились уже не ручьи - реки, стекали по наклонной стремясь достигнуть черных
вод. Вопли и стоны оглушали, сливались в однородный пульсирующий вопль, как
будто здесь, в этом узком ограниченном пространстве пещеры резвится целая стая
мелких птиц. Никита пал на колени и зажал уши руками. По лицу его текли слезы.
 В воздухе пахло дымом, паленой плотью, кровь и содержимым внутренностей
умирающих чудовищ.
 С визгом выскочили вперед и тут же пали трое псов, пули выбирали целые
клочья их вороной шкуры и подбрасывали в воздух. Взлетел, кувыркаясь в облачке
слюны, белоснежный заостренный клык. Капли крови розовым туманом реяли за ним.
Смешивались со слюной, а пес, бывший их обладатель, медленно издыхал на груде
своих собратьев.
 От стен туннеля отскакивала каменная крошка, твари шли в облаке мелкой
пыли, она ела им глаза, чешуйчатые руки бессильно терли веки, но остановиться
бывшие горожане уже не могли - сзади все напирали и напирали новые полки. 
 Хозяева были бездарными полководцами и потому свято следовали главному
правилу всех бездарных полководцев - не получается тактикой? Возьмем силой.
 И они брали. Потому что стреляли лишь пятеро, а на приступ шли тысячи.
Гибли, их разрывало на части плотным огнем, отрывало им лапы, они падали но
сзади шли все новые и новые полки, и не было им конца. Шли бывшие горожане,
которые еще два месяца назад были обычными людьми - друзьями, родственниками,
любящими мужьями и женами, отцами и детьми со своими мелкими проблемами, мелкими
радостями и горестями, что все вместе зачастую и составляет то пресловутое
неуловимое некоторыми счастье.
 А теперь они шли и гибли под пулями, не рассуждая, не противясь приказу.
 Патроны в оружии Дивера закончились, но вместо того, чтобы спешно его
перезарядить, бывший солдат, крикнул:
 -Прикрывайте меня! - и пригнувшись, чтобы не попасть под огонь своих же,
рванулся к взрывчатке.
 Никита лежал на полу ничком. В двух метрах от него застыл в уродливой позе
один из прорвавшихся слишком близко псов. 
 Патронов было мало, нападающих, напротив много, и не надо было обладать
даром предвидения, чтобы понять - что армия троллей была куда многочисленнее,
чем оставшиеся у общины Влада патроны. Тут наверное не помогла и вся ныне
сгинувшая армада Босха с ее пулеметами, гранатометами и зениткой в ретивых руках
бойцов.
 Сергеев понял это, и бегущий прямо к реке Дивер понял тоже, а остальные не
замечали, опьяненные бесшабашной стрельбой. Улыбки на лицах, замолчал автомат,
не беда, запасной магазин из кармана и оружие снова поливает ненавистных тварей
свинцом.
 Чешуйчатые кончились - уродливыми трупами все до единого распростерлись
они на холодном гранитном полу, не меньше двух сотен сложило здесь голову,
образовав перед выходом в подземный мир почти полутораметровый вал изуродованных
тел. Кровь лилась потоками, скапливалась в углублениях багровыми лужицами. Алые
ручейки несли ошметки чужой плоти - куски кожи, оторванный палец с изогнутым
агатовым когтем, белесый рыбий глаз с тупым удивлением уставившийся в потолок
пещеры.
 Люди, теперь уже просто люди, еще не превратившиеся, но с пустыми
оболваненными лицами карабкались теперь на вал, и попав под огонь падали, не
меняя удивленно растерянной гримасы. 
 Дивер достиг взрывчатки и вскрыл один из ящиков. Руки его действовали
стремительно и с завидным автоматизмом. Вставил детонатор, активировал, вскрыл
другой ящик, поставив взрыватель, вскрыл третий...
 Кровь дотекла до Черной реки и смешалась, пустила алую, очень яркую струю.
 С трубным ревом на вал вскарабкался массивный. Покрытый жестким черным
мехом монстр - не то кабан исполинских размеров, не то ставшим вдруг хищником
лось. Черные глаза грозно сверкали. Своей тушей копытное чудовище на долгих три
минуты загородило проход, и держало то драгоценное время пока Дивер
устанавливали детонаторы, а потом пало с громом, разрушив вал и пустив вперед
свежие силы подземных.
 Не вовремя - у общины кончились патроны, слишком быстро, но иначе и не
могло быть, слишком длинные были очереди, слишком рьяно стреляли, словно в
запасе у них вся амуниция Босха.
 Бойцы Дивера застыли, удивленно глядя на замолчавшее вдруг оружие. Они
увлеклись, они забыли что патроны имеют свойство кончаться.
 Монстры и люди прорвались сквозь трупы своих сородичей и теперь уверенно
бежали навстречу. Влад опомнился, бросил автомат и побежал прочь.
 На выходе он чуть не столкнулся с Мельниковым, тот отчаянно спешил, но
раненая нога никак не хотела бежать. По бледному лицу Сергеева Васек понял, что
дело пахнет жаренным и выйдя в пещеру поспешил открыть стрельбу. Вовремя. Волна
наступающих захлебнулась. Полтора десятка упало на пол и покатилась по нему,
обильно пятная камень собственной кровью. Дивер оставил взрывчатку, и швырнул
автомат в стройные ряды накатывающихся монстров - тут снова пошли чешуйчатые,
знакомые полуволки - жертвы проклятья, какие то студенистые бледные твари, се
порождения подземелья были здесь.
 Севрюк подхватил уродливую секиру из рук подохшего под пулями
студенистого, и стал отмахиваться от наседающей толпы. Поучалось плохо, его
оттеснили назад, и чуть не свалили на пол, и не сдобровать Михаилу Севрюку, если
бы свинцовый град из автомата Мельникова не дошел до его оппонентов и не сразил
большую часть их.
 Дивер побежал.
 Мартиков кинулся вперед, под самый нос тварей, и успел выхватить
пребывающего в стране светлых грез Никиту - малец лежал неподвижно, а чужая
кровь натекла вокруг него, словно Никита стал жертвой кровавого и брутального
убийства.
 Выбегая последним, Дивер обернулся, взгляд его навсегда запечатлел общую
картину, которая вполне могла стать наглядной иллюстрацией к девятому кругу
Дантова ада - низкие, увенчанные сталактитами своды, кровавая река на полу, и
еще одна, словно вся состоящая из расплавленного вара. И толпы орущих и
беснующихся монстров, сплетающихся в один сплошной, источающий вопли ярости
девятый вал. Босх, давно умерший живописец, ты не просто так писал свои гравюры,
ты наверняка видел что-то подобное.
  А потом вслед за своим воинством стали появляться они - тролли, и их
массивные силуэты, было последнее что увидел Михаил Севрюк прежде чем пещера
скрылась из виду.
 -Севрюк!!! - заорал Владислав на бегу, - взрыватель где?!!
 Тот улыбнулся усмешкой безумца, вздернул левую руку, в которой была зажата
пластиковая коробочка взрывателя.
 -Пошли, пошли, пошли!!! - орал где-то впереди Мартиков, - Хонорова не
забудьте. Оставите - сожрут!!!
 Влад бежал и теперь его вместо боевой ярости переполняло чувство гордости,
чувство выполненного долга. Они сделали, они смогли, несмотря на все препоны и
ловушки! Они провернули колесо судьбы в свою сторону. О, это был миг абсолютного
счастья, гордости собой и теми кто рядом!
 Хоноров беспомощно кричал посередине туннеля. Его подхватили, поволокли за
собой - скорости не снижать.
 Но их догнали. Твари были быстрее, а их маленький отряд из-за хромающего
Мельникова не мог бежать с прежней скоростью. Дивера настигли, и он вынужден был
обернуться, начать отбиваться свой секирой, снова бежать. Счастье в том, что
идущие плотной волной монстры не могли встать в коридоре больше чем трое в ряд.
Они мешали друг другу, некоторые падали и их тут же затаптывали.
 -Ааа!! - заорал вдруг Дивер, пробравшаяся низами четвероногая тварь
впилась ему в ногу, пытаясь перекусить кость, Севрюк выл, как оглашенный.
 Влад приотстал, ударил ногой пса по голове, целя каблуком по глазам. Псина
на миг разжала челюсти, и Дивер вырвался, тут же перерубив ей спинной хребет
своим страшным оружием.
 Иногда от победы до поражения один шаг, и никогда не следует полностью
отдаваться ложному чувству всемогущества.
 Дивер махал секирой, сталь звенела и сыпала искрами, в воздух взлетали
кровавые капли и оседали на необработанных стенах пещер. Озверелый чешуйчатый
вырвался из толпы и в изящном прыжке достиг Севрюка и впился ему в руку. Тот
замешкался, и еще двое так же вцепились в него оглушающе вереща. Дивер кричал,
кричал в панике. Влад заорал, привлекая внимание к Севрюку. Тот шатался, на него
наседали, а взмахи секиры становились все реже. В воплях военного вдруг
прорезалась агония.
 Влад и Степан подскочили к Диверу, стали охаживать тянущиеся лапы
прикладами автоматов, Сергеев дернул на себя дико орущего бывшего колдуна, и
выдернул из толпы обезумевших тварей. Все  лицо Михаила Севрюка было в крови,
кровь сочилась из рваных ран по всему телу, одежда изорвана. Дивер что-то
кричал, но Приходских и Влад потащили его прочь, отбиваясь от наседающих
подземных.
 -Что?! - крикнул Приходских.
 -Взрыватель!!! - орал Дивер, - Там выронил!!!
 Влад оглянулся - сплошное орущее месиво гадов, чешуйчатые руки, руки
белесые с тонкой кожей, человеческие грубые с мозолями, косы, топоры. Не
пробраться. Сергеева словно окатило ледяной волной, как будто взяли декалитр
снега с поверхности, да и опустил на него разгоряченного битвой. Он падал, падал
сейчас с воображаемого пьедестала. Надежды рухнули, жизнь осталась и Влад,
движимый сейчас исключительно чувством самосохранения побежал прочь. Дивер,
похоже плакал, и все порывался вернуться. Остальные бежали впереди, окрыленные
своей уже не существующей победой.
 Их гнали долго - семерых измученных человек. Они бежали по коридорам, а на
пятки наседала галдящая, орущая и немилосердно воняющая толпа. В них летели
палки, камни и грубые подобия копей. Дивер бежал на подгибающихся ногах, дышал с
хрипом, Мельников до боли стискивал зубы - рана на ноге разошлась и стала ронять
на холодный пол темно-красные капли, Хонорова тащили чуть ли не на себе,
утомился и Мартиков, волочащий на себе весьма тяжелое тело пятилетнего медиума.
Жалкое зрелище - воинство инвалидов. Они бросили оружие, потому что тяжелое,
выкинули прочь отвоеванную секиру - мешала бежать.
 В штольнях стало полегче, узкие стены не позволяли толпе как следует
развернуться, от силы трое в ряд, кто-то из нападавших падал, и его безжалостно
затаптывали, а по содрогающемуся телу шли новые и новые лапы, так что в конце
оставалось лишь густо перемазанное кровью месиво, в котором не определить уже
было - человек тут упал, тварь чешуйчатая или еще кто. Крупные монстры в штольню
не пошли - мешали размеры.
 Бежали наугад, Никиты, верного проводника теперь не было и Мартиков
опасался как бы он теперь не искал пути в страну мертвых - лицо Трифонова
побледнело, а в сочетании с чужой кровью это давало страшный эффект недавно
умершего насильственной смертью.
 Как они не попали в ловушку или тупик, осталось загадкой, может быть вел
кто-то, а может, проявилось в экстремальной ситуации пресловутое шестое чувство,
но через пол часа такого бега они ненадолго оторвались от погони. А впереди
замаячила дверь в бункер. Следующий впереди всех Белоспицын проскочил в дверь,
приостановился пропуская остальных, мельком вгляделся в лица - перекошены, глаза
широко открыты, но ничего не замечают. Стрыя схватил за плечо, толкнул на дверь:
 -Запирай!!!
 Стрый тупо смотрел на дверь, потом в глазах мелькнуло понимание и он
кивнул. Задвинул железную створку, и с клацаньем провернул замок ключами Босха.
Их он так и оставил висеть в замке - на случай, если попытаются открыть изнутри. 
 Но преследователи не пытались - слишком разгорячены и нерассуждающи они
были. Уже когда беглецы поднимались через бункер к выходу, на запертую дверь
обрушился таранный удар, который наполовину сорвал ее с петель, изогнув, словно
смятый бумажный лист. Второй удар вынес ее всю и отшвырнул в коридор. Подземные
хлынули потоком.
 Погоня не отстала и на поверхности, преследуемые вопящей ордой людей и
нелюдей, кучка, отважившаяся бросить вызов самим троллям горожан, ведомые теперь
обретшим второе дыхание Дивером бежала сквозь заснеженные улицы. Но не братно в
город, опять к Арене, Центральной, Школьной, к мосту и Мелочевке, к Степиной
набережной с опустевшей лодочной станцией. Бежала на север. Вниз по Покаянной, а
потом вверх, на одним из холмов, внизу которого проходило одно из двух
связывающих город с цивилизацией шоссе.
 -"Бежать?!" - подумал Влад, - "Но ведь..."
 А потом взглянул в лицо хромающего рядом Дивера и понял, что желание того
уже давно не диктуемы логикой. Кровь сочилась из десятка жутко выглядевших
укусов, лицо Севрюка побледнело, рот безвольно открылся. Бежал только на силе
воли.
 Твари бесновались позади, вздымали снег костистыми лапами, но чем дальше
они отдалялись от выхода из подземелья, тем меньше было у них гонору. Воздух
поверхности плохо действовал на них, взращенных под скрытыми туманом сводами.
Они начинали сбавлять темп, агрессивность слетала с них, словно мертвый лист в
листопад, и все чаще, безумные преследователи останавливались, и терли глаза.
Кто-то упал в снег, да так и остался лежать. Люди, бывшие горожане один за
другим замирали на месте, испуганно оглядываясь, словно все как один заполучили
тяжелую форму Агорафобии. Город страшил их. И воинство встало, тоскливо
поглядело вслед удаляющимся беглецам, глухо выло угрозы и неразличимые
проклятия. Снег сыпал сверху - такой нежный, пушистый и когда они падал на
чешуйчатые плечи подземных они содрогались, и начинали трястись мелкой дрожью.
Белесые глаза мутнели, морщинистые веки щурились.
 Злобно повыв, и потряся оружием подземное воинство повернуло назад. В
конце-концов свою функцию они выполнили - оборонили родной Гнездовье от наглых
пришельцев. А те, замерев испуганно глядели как удаляются их многочисленные
преследователи. Уходящие не людские силуэты на заснеженных улицах казались
эпизодом полуночного кошмара. Луна прорывалась сквозь тучи и серебрила чешуйки.
 Дивер качнул головой и потащился наверх - на холм. Идти здесь было трудно,
толстый слой снега связывал ноги, то и дело грозил уронить, и тогда покатишься
вниз в облаке мелких слипшихся снежинок, и будешь катиться пока не достигнешь
подножия.
 Тем не менее они забрались. Замерил на вершине, продуваемой всеми ветрами.
Впереди лежал город -темный и почти полностью скрытый снежной пеленой. И нельзя
было сказать, что за этим кружащимся пологом скрываются километры улиц, высокие
панельные дома, замерзшая речка, перекрестки, тупички, фонарные столбы, лавочки
у подъездов и замерзшие палисадники под окнами, игровые площадки и вмерзшие в
лед карусели, засыпанные по крышу гаражи, почти все со своими четырехколесными
постояльцами, бензоколонки, вокзал, больница и газетные редакции, котельные, Дом
Культуры, кладбище и дачные участки. Все, что было построено сгинувшими людьми
за века существования города. Бездна труда, и бездна энтузиазма строителей,
полагавших, что они первопоселенцы, и даже тот факт, что для основания города
пришлось изгнать финно-угоров, не смущал этих сильных и жаждущих экспансии
людей.
 Но они не были первыми. Это была их главная ошибка. И даже финно-угоры не
были первыми. И сейчас, стоя на заснеженном, поднимающимся над городом холме,
Влад отлично это понимал. Товарищи его по несчастью тоже смотрели вниз, ждали и
лица их светились надеждой. А Сергеев должен был объяснить им, что все пропало,
но не мог подобрать слов.

                16.

 Ночью глава "кастанедовцев" Виктор Петрович Лемехов почувствовал зов. Он
происходил издалека, но вместе с тем с легкостью проникал сквозь толстые
кирпичные стены. Не то чтобы руководитель, содержатель, и вообще отец родной
общины, ютящейся в "Кастанеде" очень испугался - житье-бытье опротивело ему, он
устал, и жаждал покоя. Кроме того он чувствовал - его час близок. И вот сладкий
зов, томительно волнующий, полный смутных обещаний новой красивой и сказочной
жизни. Лемехов прислушался - зов звучал из-под земли, как они и думал.
 Осторожно, глава общины поднялся со своей узкой (но вместе с тем
привилегированной, остальные то спали на полу) кушетки, и проследовал к двери.
Натянул теплую одежду. Оглянулся на свою комнату - бывший кабинет самого
владельца бара, с некоторой грустью. Но впрочем не особой - впереди его ждала
новая жизнь, полнящаяся событиями и морем чувств. Лемехов почувствовал, как рот
его расползается в блаженной улыбке - визитной карточки "чумных" и запоздалый
страх встрепенулся у него в груди. Виктор поспешно спрятал ухмылку. В конечном
итоге уже все равно - Лемехов уже старый человек и бремя власти, даже на кучкой
обездоленных беженцев ему не по плечу. Лучше уйти, и пусть его место займут
достойные.
 Он вышел из кабинета, тепло улыбнулся Иванкину - не спавшему, стоящему на
страже у дверей. Молодец, охраняет своего главу. Иванкин хотел что-то спросить,
но Виктор Петрович приложил палец к губам - тише мол, все в порядке, и пошел к
выходу, бесшумно обходя спящие тела. Последних заметно поубавилось - шла
затяжная война с "катакомбниками", в ход пошли последние резервы и уже женщины и
дети короткими тусклыми днями учились стрелять. Виктор Петрович, глядя на это
понимал, победы не будет, не у той не у другой стороны.
 Тихо прошагал он через спящих общинников и, открыв дверь вышел в кружащую
ночь. И больше общинники никогда не видели своего главу Виктора Петровича
Лемехова.
 Этим же днем Алексей Барышев обнаружил кабинет главы пустым и полным
столетней пыли, и в ужасе побежал доносить сию весь до соплеменников. По пути он
остановился, глядя пустыми глазами в потолок бара, а потом двинулся дальше, уже
куда более целеустремленно.
 -Исход!!! - крикнул он перед собравшимся народом, - глава наш Лемехов
покинул нас, и более никогда не вернется. Исход забрал его!!!
 Женщины отметили это заявление заученным горестным воем, они теперь так
реагировали почти на любое известие, благо хороших среди них было немного.
 -НО! - крикнул Барышев через этот плач, - Мы не погибнем!!! Мне было
видение!!
 Толпа ахнула, как один человек, кто-то упал на колени, кто-то в обморок.
 -Да, видение, - уже тише сказал Алексей, - пришел ко мне дух светоносный и
молвил: что де сдохнем мы все, ежели как сейчас будем червями под землей
хорониться!!!
 На него смотрели как на мессию. Буйные суеверия, разросшиеся в среде
общинников теперь не ставили под сомнение слова даже явного шарлатана. А Барышев
им не был.
 -Мы уйдем отсюда. Покинем город, это гнездо полное плесени и черных крыс!
Оставим подвалы!!
 -ОСТАВИМ!!! - крикнули "кастанедовцы", - НА ВОЛЮ, К СОЛНЦУ, К СВЕТУ!!!
 Кто-то орал еще "бей катакомбников", но его не слышали.
 -К черту Исход!!! - заорал Алексей, надсаживаясь.
 Народ заревел, закричал, зааплодировал. И уже через час, плотная,
закутанная в тряпье община "кастанедовцев" покинула давший им название бар и
устремилась на улицу. Барышев шагал впереди, спешно назначенный новым главой.
 Позади, старые матрасы, пустые консервные банки, керосиновые лампы, драная
одежда и грязное белье - все эти приметы дешевого быта распались, оставив
помещение "Кастанеды" девственно пустым.
 А общинники шли через город, уверенно, несмотря на идущий снег и сильный
мороз. Алексей вел своих соплеменников на волю. И пусть уже десять раз пытались
отсюда уйти, на этот раз всем почему-то казалось - у них получится. Тонкий
девичий голос взвился песней, десяток голосов подхватил и скоро пели уже все, а
ветер подхватывал песенные слова и бросал их на оледенелые стены домов.
 На перекрестке с Верхнегородской общинники увидели впереди людей и
остановились, настороженно глядя вперед. Такая же толпа, может быть чуть
побольше - тут и там знакомые лица. "Катакомбники" стояли и тоже молча смотрели
на оппонентов. Бывшие друзья и соседи, нынешние враги.
 От отряда "катакомбников" вперед вышел человек. Глава. Но не тот, не
старый, с которым ругался еще Лемехов другой. И Барышев узнал его - это был его
старый друг, Владимир Кедрачев, с детства знакомый. И он тоже стоял, неуверенно
и растерянно глядя на Алексея. Сверху сыпал снежок, и две группы людей (по сути
единственные оставшиеся в городе общины, хотя не та ни другая это не знали),
казались крохотными и незначительными посередине широкой улицы. 
 Алексей сделал шаг вперед и улыбнулся. Общинники потянулись за ним, а
навстречу уже шел Кедрачев, и растерянность у него на лице давала место улыбки.
Две группы людей, каждая по двадцать-двадцать пять человек, не больше шла за
своими лидерами и друг другу навстречу. Потом Барышев и Кедрачев пожали друг
другу руки и пошли вдоль Центральной плечом к плечу, а позади них бывшие
непримиримые группировки смешивались одна с другой, и скоро уже нельзя было
понять, кто из которой общины. Люди здоровались, пожимали друг друга руки,
встречались знакомые и друзья, имевшие несчастье жить в разных районах.
 И ведомые двумя главами люди пошли дальше. И не стало ни "кастанедовцев"
ни "катакомбников", а были здесь просто горожане, чудом избежавшие Исхода. И
теперь они уходили прочь, последние оставшиеся на поверхности люди.
 Шли они через город Верхний, потом через мост и город Нижний и
остановились, только когда поднялись на холм, за которым скрывалось шоссе. Здесь
были еще люди, и снова обретшие целостность горожане приветствовали их криками и
шутливыми возгласами, а те только смотрели на них круглыми удивленными глазами.
Расположившись на холме, люди замерли, повернувшись лицом к оставленному ими
городу. Они что-то ждали.

                17.

 В глубине земли, куда не могли проникнуть смятенные и потрясенные
переменами их взоры, было тихо. Сеть-череда туннелей: штольни, пещеры, узкие
ходы, и широкие подземные магистрали, высокие каверны с дивной красоты озерами в
середине, и крошечные ниши - родной дом для десятков странных существ. Вся земля
под городом была изъедена пещерами - рукотворными и природными, теми что
проложила вода, и мгновенное возмущение в земной коре. Много-много пещер,
зачастую отделенные одна от другой филигранно тонкой каменной стенкой. Как
дорогой сыр, и странно было, что этот лабиринт, этот конгломерат пещер и каверн
давно не обрушил свои хрупкие известняковые своды, да и город в придачу в бездны
земные.
 Войско троллей ушло. Удалилось в свою холмистую вотчину, а там разбрелась
кто куда - люди работать, тролли - править и иногда требовать этих людей к себе
в замки. Надо сказать, что осталось их не так много - странные процессы
изменения, вызванные магией владельцев замков с пугающей стремительностью
набирали ход.
 Коридор, по которому бежали дерзкие пришельцы был пуст - здесь уже не было
мертвецов, как в зале с черной рекой, валялся только пустой автомат, да три
сломанных грубых копья.
 Волк поднял мохнатую благородную голову и принюхался. Тихо, только
поскрипывает в стенах порода, разбуженная грохотом выстрелов и воплями
нападающих. Волк не боялся, он не знал, что означает это скрип и ворчание. Он
искал пищу. И она была рядом - много, много обездвиженной, недавно убитой
дичи. Зверь коротко фыркнул. Волчица покосилась на него желтым глазом, и
обнюхала лежащую на истоптанной тысячами ног и лап, черную коробочку,
прямоугольную с выростом антенны. Стеклянный ограничитель разбит, черная кнопка
торчит над гладкой поверхностью пластика.
 Сзади зашевелилось, появилось тусклое сероватое свечение и возник еще один
волк. Он тоже чуял пищу, пусть и не пользуясь как другие звери нюхом. Призрачный
собрат рыкнул и затрусил в сторону большой пещеры. Сорвалась с места и волчица,
которую перестала интересовать неприятно пахнущая пластиком и резиной, коробка.
 Последовал и волк, аккуратно ступая лапами по холодному полу. Передняя
задняя, передняя...
 Широкая и пушистая, когтистая задняя лапа взрослого волка наступила на
взрыватель, придавив до упора черную блестящую кнопку. Призрачный собрат
взрыкнул, мигом подавшись назад.
 Забавные шутки иногда подкидывает нам судьба.
 Волк-призрак уже мчался назад, глаза горели диким огнем.
 А в глубине земной как будто что-то мощно вздохнуло.

                18.

 Никита Трифонов лежал на мокром снегу, на лицо его падал снег, но
маленький оракул не чувствовал его ледяных касаний - он сидел сон. Глаза так и
бегали под закрытыми веками.
 Очередной сон. Новый сон.
 Последний сон.
 Он не знал откуда они появились, да и не важно это. Они уже здесь были -
вот что главное. Это была их земля, земля по праву, бескрайние владения,
простирающие от моря и до моря, сверху накрытые голубым сияющим куполом неба.
Это было привольное житье, и никто не мог помешать этим созданиям строить свое
государство. И они строили, одна за другой вырастали их деревни - пусть
небольшие, не блещущие красотой, пусть просто набор грубых каменных хижин, - но
это были их хижины, в которых они прятали свои массивные неуклюжие тела от
непогоды, и гроз.
 Ну разве людишки, хилые человеки едва перешагнувшие из каменного в
бронзовые век -  слабые червячки, что звали их троллями, могли быть помехой?
Люди селились под боком, в своих убогих деревянных и скоро тролли поняли, что их
можно использовать в своих целях. Ритуальная магия была подвластна троллям и
скоро уже с каждой человеческой деревни собиралась жуткая дань. Взрослые,
женщины, дети, вот дети особенно интересовали существ, которые довольно скоро
стали называть себя Хозяевами.
 Но ведь они и были Хозяевами, разве не так?
 Сила их росла, и с каждым новым пройденным веком, они все больше
переселялись из северных областей, где зародилась их цивилизация в области
южные, плодородные, полные людей - крепких и здоровых, а люди, люди и были
залогом силы троллей.
 В ту цветущую эпоху, которая для нас погребена под спудом тысячелетий,
когда еще не зародилась великая цивилизация Египта, а Греции и Этрускам еще
предстоял трудный поход в гору познания, государство троллей достигло своего
апогея, став величественной державой, слухи о мощи которой доходили даже до
самых отдаленных земель. Пожалуй никто на тогдашней земле не мог противостоять
их совокупной мощи во многом подпитываемой магией, разве что Атлантида, которая
впрочем тогда еще только набирала силу, и знать не знала о предстоящем огненном
шторме.
 В это-то легендарное время и был построен здесь, на этой богатой южной
земле, город. Исполинский мегаполис, столица государства троллей, сосредоточие
силы и магии их народа. Город, которые многочисленные рабы из числа людей, а
также их  оставшиеся свободными соплеменники, назвали Логово Троллей, или, на
одном мертвом языке - Тролльхеттен.
 Могуч был город этот, простерший на многие версты щупальца районов и
кварталов, пытливо тычущий небеса шпилями своих строений. Велик и могуч, и
всякий путник, которому довелось увидеть эту евразийскую жемчужину, неизменно
падали на колени, пораженные его великолепием.
 Сильны были тролли, сильна их империя, но как всякая цивилизация, у нее
было свое начало и свой конец. Никогда уже не узнать, что именно произошло с эти
странным народом - все свидетели мертвы, и сгинули в хаосе прошедших лет. И
многочисленные рабы сгинули вместе со своими Хозяевами.
 Троллей настигло проклятие. Кто проклял, и за что - тайна, и останется ею
навсегда. Они стали бояться солнечного света, сначала бояться, потом болеть, а
потом умирать, обращаясь в грубые каменные статуи. За неполные десять лет число
их сократилось до совсем малого количества, а те, что остались в живым, страдали
добрым десятком страшных болезней. Они вымирали, вымирали на глазах.
 Другие бы сгинули. Сколько цивилизаций вот так пало во прах, не оставив
после себя даже легенд и сказок. Другие, но не тролли. Сильные маги, они не
вымерли, они... ушли. Все до единого, те кто еще оставался в живых. Уход их
сопровождался грандиозным жертвоприношением, которое должно было открыть дверь
отсюда.
 Куда они ушли? Далеко, может быть в иной мир, может быть дальше. Кто
знает... После них остались смутные легенды, которые передавались людьми из
поколение в поколение, пока не превратились в сказания, а после вовсе сказки -
страшилки для маленьких детей, и город Тролльхеттен, опустевший, превратившийся
в некрополь, и суеверные люди боялись подходить ближе чем на десяток километров
к вымершему мегаполису.
 Минули годы, века, тысячелетия. Сказки оказались прочнее каменных стен, и
все так же непослушным детям рассказывали про страшных ночных троллей, хотя сами
при этом уже ни капли не верили в их существование. А город исчез - ушел под
землю, скрытый пролетевшим над ним сонмом веков.
 Люди забыли. И уже не так давно основали на месте ушедшего в землю
Тролльхеттена свое поселение, что со временем разрослось, расширилось, взметнуло
в небо громады панельных домов, корпуса завода с подпирающей облака дымовой
трубой. И люди размножились, ощущая себя хозяевами здешней земли они как-то раз
даже выдвинули идею, что кроме них никого нет. Глупые люди с короткой памятью.
Двадцать пять тысяч человек над похороненной в земле чужеродной святыней...
 Но кто же знал, что когда ни будь тролли вернутся? 
 А они вернулись. Вернулись из непонятых туманных далей, преодолев бездну
веков и расстояний. И нашли на месте своей великой Столицы людской муравейник,
который к тому же по размеров в два раза превышал их Тролльхеттен.
 Вернулись не все. Далеко не все, но проклятие отстало от них, болезни
отступили, и лишь солнечный свет был для них смертелен. Тролли были в ярости,
как же так, их истинных хозяев этой страны задвинули под землю жалкие людишки,
корм для их псов и сырье для ритуалов! Но что могли теперь сделать тролли, если
выбирались на поверхность исключительно по ночам. К тому же обнаружилось, что
наверху им стремительно становиться хуже, и старые болезни снова поднимают
голову.
 Тролли остались внизу, в пещерах, на обломках своего Чудо града и стали
думать. Решение пришло быстро - если нельзя приспособиться к Поверхности, надо
поверхность приспособить к себе.
 В ту ночь начала лета и было совершенно темное чародейство: оно не прошло
даром, почти трети троллей пришлось отдать свои жизни ради воплощения
колдовства. Они не колебались, все до единого пошли под жертвенный нож. И
потекла наверх древняя темная сила, из каждой щели в породе, из водяных скважин
и колодцев, вверх-вверх, как ядовитый газ, пока не собралась в небе над городом
Черная Вуаль. Невидимая, не ощутимая, но вместе с тем влияющая на судьбы людей.
С тех пор и пошло ветшание города и одновременное возрождения твердыни троллей -
Тролльхеттена. Вуаль эта, странно действовала на людей, изменяя и коверкая их
разум и тело, а также стала причиной появлений совсем новых существ
предназначение которых было не ясно. Когда пошли первые люди, стало проще - они
использовались для колдовства, насыщали его, и все больше и больше
распространялась эта зараза, и все больше людей попадало под ее действие.
 Больше, да не все. Часть почему-то упорно не желала под землю. Почему,
тролли не могли понять, и в конце концов оставили их в покое, закрыв для
надежности границы.
 И недолог уже был тот час, когда поверхность окончательно трансформируются
и легионы измененных людей, а также немногочисленные оставшиеся Хозяева
поднимутся наверх, чтобы окончательно вступить в права владельцев этой земли.
 По праву истинных Хозяев, и града их вечного и неразрушимого -
Тролльхеттена.
 Никита моргнул и открыл глаза, некоторое время слепо глядел вверх,
потрясенный открывшимся ему видением. С трудом разомкнул высохшие губы и тихо
промолвил:
 -Мама все-таки была не права...
 В глазах его отражалось синее небо...

                19.

 Они стояли на крыше, он и она, взявшись за руки, а их любовь вилась над
ними бескрылой птицей. Внизу под ними лежал город - мертвый, холодный, и вместе
с тем готовый к возрождению. Сверху падал снег - нежный, мягкий, очень красивый,
он посверкивал, игриво серебрился и, кажется, улыбался двоим, что стояли на
самом краю обледенелой крыши, посередине медленной, кружащейся в темпе вальса
метели.
 Сначала они молчали - все слова уже были сказаны, решение принято и
осталось лишь решиться и сделать шаг. Пять этажей пустых заледенелых квартир.
Они одни. Ну и пусть.
 Она улыбнулась. Впервые за долгое время. И он тоже, неумело, чувствуя
какое то глупое воодушевление, словно впереди была не смерть, а долгая и
счастливая жизнь.
 Сбросившие оковы, разбившие барьеры, отринувшие рамки - они стояли и по
детски радовались кружащему снегу.
 Ее губы разомкнулись и она прошептала, совсем еле слышно:
 -Мы как Ромео и Джульетта...
 А он крепко сжал ее руку. Глубоко вздохнув морозный,
пахнущий фекалиями воздух они сделали шаг - с крыши, и из жизни, сделали со
счастливыми улыбками на лицах.
 Падали молча, и лишь у самой земли, повинуясь дремучему инстинкту
самосохранения она коротко крикнула, и тут же это последний всплеск жизни
оборвался глухим ударом.
 Еще пять минут они жили, лежа в изломанных неестественных позах на
заледенелом асфальте, смотрели как кровь их смешивается вместе в последнем,
всепроникающем объятии. Лед таял под теплотой крови.
 Потом они ушли - сначала он, а потом она. Полторы секунды их разбитые тела
неподвижно лежали, и снег уже начал припорашивать их холодным сверкающим
саваном...
 Через две секунды земля содрогнулась, тяжкая судорога прошла по всему
городу от Школьной до Покаянной, прокатилась, отмечая свой     путь серебристым
звонам лопающихся стекол. Потом, в нарастающем победном грохоте последовал удар
- дикий, всеразрушающий коллапс, еще одна встряска, которую уже совершенно не
было слышно в нарастающем громе и земля в районе городской свалки вспучилась.
 Ударивший вверх фонтан битого камня, вперемешку с испаряющимся белесым
паром, снегом лишь предварял дело. Три миллисекунды спустя на месте свалки
разверзлось огненное, всепожирающее жерло, в котором бесследно сгинула сама
свалка. Вместе с километрами литой ограды, часть близлежащих улиц и половина
старого трехэтажного дома, враз потерявшего весь фасад.
 В ореоле белого пламени, в который искусно вплетались мазки всех цветов
алого и желтого, в окружении смоляного дыма, и раскаленных багровым обломков
плавящейся на глазах мостовой, вознесся в темные небеса исполинский огненный
шар, смотреть на который было не возможно, и который бросил на весь город адский
пламенный отсвет, словно не с того не с сего начался грандиозный рассвет.
 Шар этот, принимающей форму гриба возносился все выше и выше, волоча за
собой остатки Нижнемоложской улицы, меняя цвет с ослепительно белого на буйно
оранжевый с черными, резкими мазками - самый грандиозный из всех огненных
фонтанов. Тяжелый артиллерийский грохот разнесся по округе, взрывная волна,
несущая куски расплавленной породы и металла прошлась по близлежащим улицам
сметая все и вся. Снег мигом испарялся, шипяще белым паром окутывал улицы на
которых одним за другим вспыхивали пожары. И над всем этим, грибовидное багровое
облако летело все выше и выше, словно поставило задачу добраться до неба, и
навсегда воцариться там.
 Сверху пошел огненный дождь, состоящий из обломков плавленой породы,
горящего металла, стекла, ткани и пластика - все то, что уволок с собой со
свалки взрыв.
 Всходила огненная заря и это было феерическое зрелище. Вытянутый гриб
достиг облаков, все еще пылая и переливая светом как десять тысяч не догоревших
углей, и... тучи ринулись прочь с его дороги, разгоняемые колоссальным потоком
раскаленного воздуха. Широким кольцом расходились они, и самые крайние из-за
резкого скачка температур начинали плакать теплым мутным дождем.
 Грохот стал глуше, теперь рокотало, словно где-то далеко шла сильная
гроза, гром ворчал, басовито и низко. Дождь лил потоком, небеса плакали водой и
дымящимися осколками пластика.
 Изувеченный город еще тащился за взрывом, но уже по инерции, нехотя -
идеально прямую автостраду Центрально пересекло множественными извилистыми
трещинами.
 Грохот не смолкал, но теперь стало понять, что это уже не раскат взрыва -
это бунтуют недра, смертельно раненные грубым, иззубренным скальпелем
кумулятивной детонации.
 Черный столб, жирного, немилосердно воняющего дыма возносился из разлома
посередине Нижнемоложской, и видно было, как  ходят, содрогаясь в огнем земные
пласты, что столь долгое время держали на себе город.
 Заря померкла - в образованный огненным грибом разрыв заглянуло синее
небо. Было четыре часа пополудни. Багровый отсвет не угас до конца, кое-где все
еще падал снег, а потом, сквозь проем на город взглянуло солнце, создав
невообразимо странный эффект, который вполне мог стать готовой картиной к
апокалипсису. Кое-кто из стоящих на холме людей, в истерики пал на колени.
 И не дожидаясь, пока черное облако поднимется еще выше город стал
проваливаться. Земля уже не держала, и там в глубине ее, сейчас рушились один за
другим хрупкие своды, источенных от времени пещер. Схлопываются каверны,
исчезают проходы, пропадают пещеры в неистовой камнепаде.
 Первой просела Арена. В центре площади вдруг образовалась широкая, с
рваными краями трещина, в которую стало съезжать плитовое покрытие, волоча за
собой здания. Не выдержав нагрузки, рухнуло изящное здание КПЗ, угрюмый
массивный фронтон здания суда, откуда Мартиков выходил когда-то с радостью от
удачно избегнутого наказания, сопротивлялся дольше но и он пустил трещину по
всему правому боку, а потом колонны подогнулись одна за другой и дом рухнул в
облаке едкой пыли.
 На Центральной улице один за другим стали падать фонарные столбы, как
поставленные на попа домино в популярной забаве. Некоторые из них, при падении
ломались как спички, показывая железобетонные внутренности.
 Резкие трещина бежали по городу, змеясь и извиваясь, и некоторые вдруг
открывались иззубренной пастью, которая расходилась все шире и шире, поглощая
все и вся до чего могла дотянуться. В одну из таких пропастей попала бывшая
редакция "Замочной скважины" которая сгинула в открывшемся проема без следа, не
оставив даже намека, что здесь когда-то был дом.
 Сотрясаясь, провалилась школьная спортплощадка, на которой состоялось
освобождение Павла Константиновича, патетично описав круг в воздухе сгинули
баскетбольные щиты, да и сама школа не заставила себя долго ждать, разделилась
на две половины и рухнула в глубины земные.
 В рушащемся городе стоял пушечная канонада от которой закладывало уши.
 Старый мост через реку Мелочевку, вдруг стал вспучиваться самым
невообразимым образом, горбатая спина изгибалась все круче и круге, а котом это
величественное сооружение, похожее больше на безумную стелу разом низверглось
вниз, в облаке пара и пламени. В образовавшийся пролом хлынула Мелочевка, и
водопад этот на первых парах затмил бы собой легендарную Ниагару.
 С треском сползла в воду лодочная станция на которой Мельников дрался с
братом Раменой, некоторое время плыла по течению, а потом водопад подхватил ее и
швырнул вслед за мостом, где она и сгинула, болтая рваными сетями и
разламывающимися на ходу лодками.
 Кинотеатр "Призма", неожиданно стал треугольников, а потом и вовсе
разделился на пять частей, обваливающихся по отдельности.
 Сверху хлестал горячий ливень, мешался со снегом и каменной крошкой.
 С нутряным стоном разошлась на две половины улицы Школьная. На одной,
споро отъезжающей стороне остался дом Влада, на другой бар "Кастанеда" так
удачно оставленный жильцами. Потом землю вспучило, раздался глухой взрыв и бар
исчез, сменившись месивом каменным обломков, часть из которых были украшены
неприличными надписями.
 Так и не расцепив крепких своих объятий канули в пропасть "Фольксваген" и
черный "сааб", лишь блеснули в красноватом отсвете задние фонари.
 Многочисленные дачные домики начали взрываться с резкими, кашляющими
хлопками, потом давешний провал на месте дома бдительного пенсионера разверзся и
поглотил половину дачного поселка. Земля на близлежащем кладбище зашевелилась,
как в дешевом фильме ужасов об оживших мертвецах, но вместо того, чтобы
исторгнуть зомби, провалилась сама, обеспечив клиентам заведения саму надежную
из могил.
 Старые дома на Покаянной улице поднялись волной, а потом рухнули,
разваливаясь на мелкие составляющие, в которых сгиб и печально известный
"Паритет" вкупе с Саввиным овражком, который теперь можно было переименовать в
Саввинову бездну.
 Мост Черепашка над высохшим руслом потерял ноги, а потом разломился на три
куска и утоп в покрывающем дно реки иле.
 Степина набережная на миг стала Степиной высотой, а потом сразу без
перерыва Степиным провалом.
 Канонада не смолкала, наоборот, ширилась, росла! Это был феерический
апокалиптический салют в многие сотни тяжелых орудий.
 Как смертельно раненное животное осел Дом Культуры, стены его ломались с
пушечным треском. Потом земля разверзлась и приняла в себя уродливый образчик
архитектуры, который ушел в глубину, волоча за собой все исходящую трещинами
пропасть.
 В воздух взлетали измочаленные бревна, куски кирпичной кладки и
разодранной жести.
 Мягко сложилась и исчезла в земле лежка Жорика, отчетливо звякнула
спрятанная про запас бутылка "пьяной лавочки". А чуть после и давно забытая
лежка самого Васька тоже изогнулась, а потом ее толстые железные стены смялись
как фольга.
 Буйная стихия разрушения правила сейчас в городе - разрушения всего и вся,
подлинный Локальный Апокалипсис.
 Сломались ребра у плотины, поменялись местами, сразу следом сухое русло
разверзлось и вся стальная конструкция беспрестанно ломаясь во всех своих
сочинениях провалилось, за миг до этого превратившись в уже что совершенно
авангардное.
 В один миг исчезли обе городские больницы - простая и психиатрическая, и
Братство Луны могло только порадоваться прозорливости своего гуру.
 Тут и там проваливалась земля, изменяя геометрию улицу, прихотливо уродую
ландшафт, создавая что-то уже совершенное новой. Так в болотистой низине Нижнего
города вдруг вспучился уродливым горбом новый холм, с которого каменным селем
потекли все находящиеся на нем дома. Улицы срывались с насиженных мест, и ровным
полосами ползли вниз, и только потом дробились на мелкие и мельчайшие части,
целиком окутанные асфальтовой крошкой.
 Черное облако, жирно блистая на солнце зависло в синих небесах как чей-то
полуденный кошмар.
 Дома проваливались - богатые многоэтажки Верхнего города, и бедные хибары
города Нижнего, стихия не делала различий. Исчез дом Степановой родственницы -
одной из первых жертв Исхода, сгинули дома Мартикова и Стрыя, на месте могилы
Николая Васютко исходил огнем широкий пролом. Наклонилась и съехала в него
порушенная голубятня. Рухнул с грохотом и дом самого Влада, Белоспицына и
Трифонова - блеснули напоследок пустые рамы окон и все.
 Завязались морским узлом рельсы на вокзале. Стоящие на приколе вагоны
покатились под уклон и все еще набирая скорость уехали прямиком в Геенну.
Дрогнув. Распалось здание самого вокзала, а бетонный перрон отплыл прочь, мягко
покачиваясь.
 В бункере покойного Ангелайи сошли пол и потолок  лишь глухо бухнули
напоследок разорвавшиеся боеприпасы.
 Редкие автомобили сваливались в бездну и пропадали в мятущемся камнепаде.
 Это был пир разрушения.
 Но даже такие катаклизмы когда ни будь заканчиваются. Закончился и этот.
Последним аккордом в неистовой симфонии уничтожения стало падение большой
дымовой трубы. Сверкнули напоследок негаснущие красные огни, изрядно правда
поблекшие на свету, и кирпичный исполин, перекрутившись вокруг своей оси
громогласно осел на землю внутреннего периметра. А через миг не стало не
Внутреннего не Внешнего периметра и лишь обломок бетонный стены торчал из
перепаханной почвы.
 Настала тишина, которая после предшествующего грохота казалась почти
оглушающей.
 Кучка людей на незатронутом катаклизмом холме в безмолвном оцепенении
смотрели вниз, на нежащийся под лучами проглянувшего солнца Тролльхеттен -
надежду всего народа подземных троллей.
 Города больше не было - черная пологая воронка, над которой серым туманом
висела мелкая цементная пыль. Остатки каких то строений выглядывали из почвы,
словно стертые зубы. Ни дорог, ни коммуникаций, ничего.
 На склон холма спикировал с голубеющих небес по какой то странной прихоти
взрыва рекламный щит. Желтые буквы на красном фоне: "550 - поздравляем родной
город!" Оставшиеся в живых жители "родного города" потрясенно смотрели на это
клочок прежнем жизни. Смотрели и не могли вымолвить не слова. 
 Никита Трифонов приподнялся и с улыбкой подставил ладошки солнцу. Дивер
поймал его взгляд, улыбнулся тоже - как малый ребенок. Эти двое явно нашли друг
друга.

                *    *    *

 Спустя час народ повернулся спиной к уничтоженному поселению и потянулся
вниз с холма. Позади, солнце проходя сквозь призму висящей в воздухе пыли роняло
на немногочисленные руины багровый отсвет, который почему-то не казался
тягостным. Вверх, тугой играющей струей уходило тепло, разгоняло серые облака.
Дождь прекратился, а снег таял на глазах, являя собой ускоренное таинство весны.
Казалось, вот-вот проглянут в пожелтевшей траве подснежники, да какая ни будь
пичуга пропоет свое весеннею песенку жизни. Но пичуги молчали - испуганны были
взрывом.
 Люди шагали вниз, сначала медленно, словно во сне, а потом все быстрее и
быстрее, и в конце некоторые уже бежали с радостными криками. Бежали с
раскинутыми во вселенском объятии руками, любящие весь этот мир, его небо,
зеленую траву и пьянящий свободный воздух. Кто-то пел, кто-то смеялся как
сумасшедший - энергия била ключом, требовала выхода.
 Люди бежали, в нелепой среди зеленой травы зимней одеждой. Но ее срывали,
сбрасывали с себя, чтобы легче бежалось, чтобы грудь легче наполнялась бьющим в
лицо бризом, ветер, который нес хорошую вещь - заточение кончилось!
 И они были счастливы! Счастливы, как узники смертного блока, сумевшие
бежать на свободу. Потому что счастье - это почти всегда свобода.
 Они все шли и шли, с шутками, и песнями, с радостными выкриками, пока,
ступая по замечательной мягкой траве, оставив позади разноцветное буйство
осенних лесов, под ярко синим сентябрьским небом, не вышли к шоссе, что
соединяло Москву и Ярославль. Как всегда оно было полно машин, и они проносились
мимо остановившихся горожан, такие разные, сверкающий и разноцветные. Их было
так много и они ехали оттуда и туда, из больших, полных жизни городов, и Москвы
и Ярославля, Вологды и Твери. Много-много людей, которые не знают, что на свете
есть тролли.
 А водители, что проезжали мимо, иногда притормаживали, удивленно
оглядывали этих странных, открыто радующихся людей, оборванных и грязных,
похожих на беженцев из какой-то горячей точки, с глазами с затаенной тоской и
явным весельем. Притормаживали, а потом ехали себе дальше, и ни один не рискнул
притормозить, кого ни будь подобрать.
 -Живем!!! - закричал Дивер, оборачиваясь, а за его спиной автомобильный
поток все так же неостановимо бежал в обе стороны, символизируя собой вечной и
неостановимо движение жизни, - Слышишь Влад, мы живем!!!
 Никита держался за его руку и сиял безмятежной детской улыбкой, в которой
еще нет ни тени грусти. 
 -Жить в мире, где есть тролли? - спросил Влад.
 -Нет, - ответил ему Никита Трифонов, - Жить в мире, где троллей нет!
 И снова засмеялся. Далеко позади них, в ярком солнечном свете, исходила
каменной пылью последняя надежда древнего народа.
 Не оправдавшаяся.

                Эпилог.

 Брат Рамена-Нулла разлепил покрытые коркой засохшей крови глаза. В них
плавал туман. Через некоторое время Рамена понял, что туман не в них, а в
воздухе. Странно пахнущий зеленоватый туман.
 Чем-то знакомый. Рамена не помнил, как он здесь очутился, ее помнил, как
полз, исходя кровью через полгорода, затратив на четыре отделяющих его от цели
километров поистине бездну усилий, как походкой несвежего зомби ковылял через
пещеры.
 Но он дошел, ни так ли? Дошел куда так стремился? Голова болела адски,
иначе и не скажешь.
 Он со стоном поднялся и огляделся. Рамена сидел на склоне крутого,
поросшего сине-зеленой травой, холма. Чуть дальше виднелся еще один холм, и
уходящая в небеса серая, морщинистая стена - пещера, совсем не большая пещера.
Подле стены виднелись обширные каменные россыпи - след недавнего завала. На
холме громоздились черные остатки какого массивного строения, даже в разрушенном
виде пугающие своей чужеродностью.
 За спиной хрипло каркнуло и Пономаренко обернулся. Большая черная птица с
антрацитовыми глазами и нечищеным клювом. Глазки смотрят прямо но Дмитрия - то
один, то другой. Птица выглядела запаршивевшей. В глазах Рамены вспыхнул тусклый
огонь, он протянул к птице руку и сумел хрипло выговорить:
 -Ворон...
 Птица негодующе каркнула и больно клюнула его в руку, заставив
отдернуться. Потом отскочила в сторону и с шумом взвилась в воздух мигом пропав
в тумане.
 Низкие своды успокаивали, давали чувство защищенности. Рамена кое-как
поднялся и заковылял вниз, посмотреть, что там за развалины. У подножия холма
стояла деревенька, красивая как игрушка и совершенно пустая. Рамена шагал ней,
всем телом ощущая покой и защищенность. Он наконец то был счастлив, и достиг
того, что хотел.
 Он был один, совершенно один. Никто не будет больше мешать ему. Он один.
Навсегда. С пещерой, Вороном и Троллями. Здесь. Среди крутых синих холмов.



..........Kонец .................

                Июль 2001 г