Б.С.М.П.
(больница скорой медицинской помощи).


Собственно я еще легко отделался, мне так и сказали в больнице:
- сотрясение мозга, месяц в стационаре.

Нейрохирургическое отделение находилось на последнем, седьмом этаже больничного комплекса. Высота, впрочем, особо пациентов не беспокоила – утром и вечером нам выдавали родедорм, лучшее средство от волнений.

Начало.

Сотрясение я получил днем ранее. Я подрался на набережной. Неудивительно, в том моем  состоянии. Тем летом я часто напивался. Начисто отсутствовала культура потребления. Мне было чуть больше семнадцати, я занимался спортом, был физически развит. То есть пил, пока не кончалось.
Мы, я и приятель Сергей, тогда умышленно оказались на набережной.  Привлекало вечернее  скопление людей. Прогуливаются девочки. Наша подростковая гиперсексуальнность, косность языка, детские самозапреты  - алкоголь расслаблял. Придавал нужный тон развязности. В тот вечер я превысил должный объем. Путано предлагал задерживаемым девушкам себя. Был настойчив. Они спешили уйти. Сергей устал меня останавливать. Я был публичен, меня слышали все. Я упивался моментом. Мы гуляли…

Этот проблемный идиот, попался в конце аллеи. Я играл с воображаемым баскетбольным мячом.  Ветви деревьев заменяли кольца. Я был предельно пьян. Сергей сидел на тротуаре. Все было как всегда…  И этот. Возможно я задел… Последовало разбирательство, ударил первым я, он оказался точнее и старше.
Моя голова разбилась об асфальт, наступила темнота, вспышка и пустота.
Потом меня поднимали. Неточно мелькали встревоженные лица и руки. Я стал совершенно непригоден для места – пьяный, грязный, окровавленный.
Сергей исполнил долг друга – довел до остановки, усадил в троллейбус. Там ехала девушка. Она была безусловно красива… Я рефлектировал  – представился, заговорил на общие темы, она испуганно отстранялась, кровь капала с лица.

Высадил меня Сергей подальше от людей, от девушки он меня буквально отрывал. Я все выкрикивал свой номер телефона…Мы долго шли через ж/д. пути, по пыльным окрестностям до дома. Уже на подходе, я вдруг передумал - дома пришлось бы объяснять состояние, обещать впредь, зарекаться.  Мы пошли в общежитие, там оставалась пустая комната от дяди, он съехал в новую квартиру, а комната осталась. Сергей, чувствуя разлуку, был готов на все, я был крайне обременителен. В холле общежития сидели равнодушные люди, охрана сонно скользила взглядом, мой вид не выбивался из привычного  этого заведения.
Жильцы напротив вручили мне ключ, я поблагодарил. Женщина, со знанием дела сказала, что комната абсолютно пуста, без каких – либо ценных вещей. Без каких – либо. Я ответил, что для меня это несущественно.
Потом я распрощался с Сергеем, попросил подойти завтра утром, проверить. Уходя, он обещал...
Была глубокая ночь, в общежитии спали, я сидел голый, в пустой комнате, на деревянных крашенных половицах. В моей голове проносились мысли, я был крайне утомлен этим. Свет уличного фонаря освещал настенный плакат с голыми девицами, они раскованно улыбались. Сосредоточился на плакате. Я мог получить то, что искал вечерами совершенно без усилий. Воспользовался, разрядился. Потом уснул.


Утро.


Утро было ослепительно солнечным, свет заполнял все пространство комнаты, в нагретом воздухе оплывали мириады пылинок, я отчетливо видел каждую. Голова нестерпимо болела, меня поташнивало. Я мнительно подозревал худшее – сотрясение – осложнение – слабоумие. Требовалось компетентное опровержение. В углу лежала коробка с шахматами, игра логиков, безусловная доказательность интеллекта. В дверь постучали. Это был Сергей. Он держался тихо, как при посещении безнадежных больных.
- Ты, как? – спросил он. – лучше себя чувствуешь?
- Фигуры расставляй! – ответил я , и побежал блевать.
Потом мы играли. Коварство и глубокомысленность игры, многообразие шахматных ходов. Было торжественно и жарко. Выяснялась моя дальнейшая пригодность. Я сделал его. Партия осталась за мной. Это окончательно успокоило, и я пошел ложиться в больницу.

Больница.

До больницы доехал в переполненном летнем троллейбусе. С пересадками. Стоя. Сесть мне не дали. Вот, если увечье было бы наглядным - отсутствие ноги, руки, туловища…

- Так. Понятно. У тебя, парень сотрясение – сказал дежурный врач, заглядывая мне в дно глаза. И уточнил – мозга. Упал, избили, попал в аварию?!  Ментам отчет писать на тебя?! Избавил я его от работы. Сказал, что сам повредился.
Нейрохирургическое отделение, в больнице находилось на особом счету. Пациентами здесь были разномастные негодяи. Прослойка маргиналов. Люди культурные  лежали с язвами желудка, в гастроэнтерологии. Я оказался в своей среде.
Уже вечером, находясь в недолгой прогулке от своей палаты до окна холла, в звенящей пустоте послесиндромного  «отходняка», завел знакомство с таким же…
Вова предложил покурить и грустную свою историю. Он был служителем законности, ментом с окраины, чье здоровье пострадало в результате отъема его табельного оружия, неустановленной группой лиц. Они приходили потом с деньгами и извинениями. Деньги пошли на коллективные развлечения - траву, вино…

В нейрохирургии  я провел около месяца. Месяц пьянства, наркомании и сексуального потребления. Марина, Юля, другая Марина, большегрудая медсестра Света, о, я форсировал события. Стремительно сокращал расстояние. Курорт и больницы, места в которых, все происходит быстро.
День мы начинали с родедорма. Нам полагалось по 1\2 таблетки - желтому полукружью, врачебного предписания, мер дипломированного специалиста. 1\2 таблетки, крайне мало, но медсестра была нашей, мы их лопали как семечки. 3 штуки заменяли литр водки. То есть наблюдался тот же эффект.
Потом мы отдыхали. На улице стоял августовский зной, в палатах  была комфортная прохлада, медсестра Света благосклонно улыбалась. Я улыбался в ответ. Старался понравиться. Комплиментарно выражался.
Бескорыстная  девочка. Она отдавалась мне в процедурном кабинете, белоснежный халат распахивался на полуденном, спелом теле, капельки пота сладковато пахли. Я довольно урчал, склянки в стеклянном шкафу мелко сотрясались… Где – то, в другом измерении ходили люди, гулкие коридоры, доносили отрывки их разговоров. Мне начинало нравиться лежать в больнице..

Травы…

На второй день Вова сказал, что неплохо бы раскуриться анашой. Я с ним где – то согласился. Родедорм уже не вызывал прежнего подъема.
Мы начали икать каналы распространения. К этому времени наша компания обросла медсестрой Светой, прооперированной на грудь Мариной, ее приходящими подругами , толстой Оксаной и рослой Юлей. Они нас и  делегировали.
Мы поспрашивали вокруг. Выяснилось, что ближайшая точка в 20 минутах езды. Это не расстроило…
Добираться решили с комфортом. И здесь попался он - срочник службы… Молодой парень изнывал от жары в душном «газике», дожидаясь командира, приехавшего навестить больную жену. Мы предложили довести нас, пообещали поделиться. Отсыпать. Он колебался какое – то время. У парня так мало было радостей…
На точке заправляли цыганки, мы подъехали и выяснили стоимость. Улыбаясь, нам назвали. Состоялся обмен, трава была нашей, это выглядело как продажа леденцов. Так же благожелательно, буднично и безвинно. Только мои затемненные очки придавали действию  несколько предосудительный вид.

Пребывание.

Дни были разными… Иногда мы пили вино, чаще раскуривались. Разговоры были легки и необязывающи. И занимали важную большую часть нашего времени. После анаши нас пробивало.В основном истории из прожитого. Реже о чувствах. Никто не хотел вязнуть в любовной тематике.

Обычно мы сидели в прибольничном парке, под акациями. Начиная часов с десяти дня. В основном разорялся Вова.
-На свадьбе у друга раз было. История века. Любовный треугольник. Я , друг мой армейский и его жена.
Такая ляля, просто барби – волосы светлые, буфера вздымаются, ноги от ушей. Короче, на пять баллов подруга. Я со стояком замучился.
-И вот значит свадьба. А, я со стороны жениха, другана моего, свидетелем. Сначала, мы ее выкупать поехали. В пиджаках, белых сорочках, при галстуках. Красавцы. Приняли прежде. Лето все-таки. Зной. Я банку водки и он. Пивком застелили. И у невесты налили. Все как полагается. Я как ее увидел, полюбил напрочь. Вот, думаю покувыркаться с тобой. И она, так на меня положительно посмотрела. Но, я же свидетель, мне со свидетельницей замарачиваться нужно. Соблюдать традицию. Свидетельница ничего так себе, но в сравнении с этой,  нулевая. Та, сказка просто. А, друган мой, Джонни, ревновал ее страшно. Особенно спьяну. Мы к вечеру уже на застолье,  напились с ним, с Джоником  – я фамилию свою даже забыл. Два раза блевать бегал. Хорошо отмечали. Стол богатый был. Коньяк, водка, бальзамы, все дела. Вот. И начались танцы. Я со свидетельницей потерся, Джонни с женой, но смотрю, он на мою свидетельницу западает. Правильно, с женой он уже сколько раз был, а здесь сплошное терраинкогнито. Ну и поменялись культурно. Танцуем. А жена, барби эта, видит, что Джонни неспроста затеял, и рукой уже жопу подруге мнет, мне тоже отмашку дала. Я в нее прямо впечатался.  Что ты, возбудились, как дети! А Джонни приревновал. Нашел повод. Подошел.Сказал ей:
-Что же ты, сука вытворяешь?!
Она ему. Он не сдержался. Провел ей хук. И понеслось. Я, бля, как рыцарь. Возмутился. Месиво было! Локальная война! Сеча! То я сознание теряю, то он.  Гости подключились. Я весь в крови. Одежда в рвань.
Потом мировую пили, кто больше. И я вырубился.
Очнулся ночью. Ни черта не видно, где не понятно. Чувствую на ком-то. Процесс идет. Полапил в темноте, бабенция. Ну, думаю, свадьба по полной программе. Вопрос, кто?! Нашарил рукой бра. Засветил. Жена друга, барби, никаких сомнений. Сказка просто. До утра пользовались ситуацией. Утром к мужу поехала. Он звонил как раз, просил отмазать, если, что. Прокувыркался всю ночь со свидетельницей, подготавливал алиби.  Так, что обошлось без взаимных попреков.

Стоял послеобеденный зной, ветви акаций давали чахлую тень. Никуда идти не хотелось.

Марина продолжила:
-Типец, у нас один, на Ангарском, лет семнадцати, нарик тот еще. Все, что только можно всаживал. А в этот раз колесами обзавелся и решил в одного употребить. А, что бы не помешали, полез на крышу дома. У подъезда сидели старухи. Он прошел в подъезд, забрался на последний этаж, отпер чердак. На крыше сел на плиты парапета, нажрался таблеток, словил приход. Старухи его снизу и не видели, вечер был уже, да и не смотрели они туда. А он сорвался, потерял ориентацию.
Старухи в шоке. Он упал прямо перед ними. На асфальтовую площадку. Без признаков жизни. Кто-то побежал звонить в скорую и ментовку, остальные хватались за сердце и делились валидолом. Никто не ушел. Что ты… Такая тема. Событие.
А он взял и не умер. Разбился не насмерть. Вернее вообще без последствий. Ногу только вывихнул. Полежал немного бездыханный, потом ожил, всех бабок обматерил, сказал:
-Хуле, зескаете, тут, ****ь трагедия, такой кайф обломался!
И побрел себе.
-Этаж какой был? – спросил Вова. Просто уточнить выживаемость типа.
-Четвертый.
- Да… Бывает. Нарик одним словом.

Продолжали уже в корпусе. Сгущались сумерки, комплекс осветился огнями.

- Была у меня девочка. Катя. Чемпионка по художественной гимнастике. Ухоженная и невозможная. И я ее любил. А она нет. Учились вместе в последнем классе школы. Она образцово-показательно, а я последним рас****яем. Вокруг нее постоянно толклись типы, при деньгах. Для меня событием было купить  пиво в розлив. Такое вот несоответствие.
-Да – Вова вскрыл пластину фенобарбитала – мезальянс, бля. Расовая дискриминация.
- Знакомства она хотела не меньше меня. Я неплохо излагал на бумаге. То есть в пределах школы олицетворял литературные способности. Во всяком случае, это отмечали, как единственное достоинство. Вот в принципе и причина. Попробовать талант. Я быстро исчерпал себя, в сравнении с типами, поэтому мы честно расстались. Навсегда. Она вернулась к своему успешному молодому человеку. Такое происходит сплошь и рядом. Произошло то, что должно было произойти. Все было замечательно, до ее повторного звонка мне. Она сказала, что любит меня, но почему-то не нашла причин быть со мной.
- Суки они все- подытожил Вова и длинно сплюнул в сторону. – до последней …
- Тебе, Вова, все только опошлить – сказала Марина, и попросила продолжения –рассказывай, чем закончилось.
- Ничем не закончилось. Перезваниваемся иногда. Когда пропадаю я, она находит. Чаще я звоню сам.
-О, значит, сюда проведать приедет?! И мы сможем оценить?!
-Расслабься, Вова, твоего присутствия она не переживет. Так-что нет. И дай фенобарбитал.

 

У каждого наблюдался приобретенный опыт, прохождение некоторых жизненных этапов. Другой, обогащенный событиями, взгляд на вещи.


Марина.
В общем – то она была сукой, наркоманкой и выдумщицей. Я не особо отличался, имел тот же набор качеств.
Желание настигло нас с Мариной вдруг. Весь вечер она уверенно рассказывала о своем молодом человеке. О том , что верна и взаимно. Это видимо распалило Марину, я же был готов ранее… Она была симпатичной… В общем приступ чувства случился на лестничном марше, между 4 и 5 этажами служебного назначения.
В темноте блестели ее глаза и губы. Это выглядело призывно. Мой голос сел. Я заговорил на низких тонах. Она подалась навстречу, я не стал ждать. Я действовал по правилам. Сначала собственно поцелуй, затем шея, обнажение груди, руки на талии и ниже, ниже.. И я делал все по правилам, губы и шея, ее грудь была прооперированна, поэтому был вынужден ограничиться одной, высвободив из чаши лифа. Затем следовал живот…  Я уже был в пелене возбуждения, но здесь нас прервали. Несколько врачей вышли из нашей комфортной темноты. Я слышал слова о нарушении режима, аморальности, осквернении места. Они распалились увиденным. Возможно, этим вечером медсестры стонали, впиваясь ногтями в казенный дерматин  смотровых лежаков, подвергшись домогательствам этих врачей…


Ночи.
Все отделения в больнице закрывались на ночь, все восемь этажей, медсестры следили за этим, ключ находился у дежурного врача… Нас это не устраивало, к десяти вечера мы только входили во вкус. Мы изыскивали способы получить свободу передвижений. Нашли в результате круглосуточный служебный лифт. Получили доступ ко всем отделениям. Это была свобода.
В ночной больнице происходили страшные дела. В операционном блоке, необходимо было сойти на шестой этаж и пройти через стеклянный тоннель – пристройку. В этот ад, где хирурги резали плоть, и плоть рефлекторно отзывалась на боль и скрежетала зубами. И мы так же вздрагивали и старались забыть, стереть эти протяжные  крики.
Эта больница не имела ничего общего с нашим вольготным времяпровождением.
Нас привлекало иное …  Мы были сторонниками развлечений, и готовы были участвовать сами или смотреть со стороны. И мы шатались, примечая все.
Медсестра и дежурные врачи спали или занимались сексом в холлах, их прерывистое дыхание доносилось до нас. Они тоже были людьми.
А мы больными…
Существовала неодолимая преграда, превосходство врачей и поражение в правах пациентов. Связь с нами была порицаема. Оттого особо притягательна.
Желание распространялось повсюду. Любая комната -  пустая палата, душ, смотровая, клизменная, лестничный пролет, могли стать прибежищем. Я лично делал это во всех перечисленных местах.
 После двух недель пребывания, контингент начинал сексуально выплескиваться.



Ящик вина.

Подкуп шофера скорой. К Марине под ночь приехали подруги  Оксана и Юля. Мы чудесно раскурились, забитая «ракета» шипела, и мы пускали грандиозные «паровозы», тугой дым заглатывался на раз. Намечалась сексуальная дружба, решили поехать купаться на пруд.
С шофером сторговались – Вова показал третью, толстую Оксану. Он сделал стойку. И нас стало поровну.
Мы ехали под мигалкой, и синий отсвет ложился на наши лица.  Отмеряя путь, мерцали желтые уличные фонари, мы бешено неслись мимо ночных ларьков, магазинов, – с рядами алкоголя, дешевого шоколада, спелых продавщиц... Мы спешили  успеть в эту ночь.

Пруд.

Ангарский пруд. Загаженное пьяными вылазками разных личностей, место. Мы расположились у самой воды. Играла музыка из колонок, иногда прорывался голос врачей на пульте, они звали на выезд, другие, чужие нам люди, травились, истекали   и разбивались в мясо, и всем им требовалась помощь, но мы чудесно отсутствовали. Все побежали плавать, трусы и лифчики разлетались в стороны. Я остался в машине с Мариной, ей нельзя было купаться из-за порезов,  и мы делали любовь на носилках, и это было так символично – на этих носилках рожали, умирали, и теперь вот любили наскоро, спьяну. 

Юля.
Этой же ночью нас доукомплектовали. Витя поступил последним  в нашу палату, и  занял единственное, свободное место.
Парень  устроил себе прощальный вечер перед женитьбой. Пошел к любовнице, пьяный начал разбирательство, жестоко подрался с вызванными ментами. Был предельно избит. Последний мент, слез с него уже в палате, с трудом разжимая  разбитые в кровь костяшки пальцев. Витя только смеялся …
Он все просил развязать нас, мы дали ему стакан водки,  и он затих. Мы могли  продолжать общаться дальше… Юля в это время, уже никуда не успевала. 
Пустых кроватей не оставалось.
- Подвинемся. –  горячо заубеждали мы, показывая полное отсутствие интереса. Между тем Вова был эрегирован. Юля была рослой, развитой и притягательной. Марина, к тому времени ушла на свой этаж спать. Оксана осталась с водителем.
 Юля согласилась, но не с Вовой, а со мной. Я оказался более настойчивым и наглобезапелляционным.
Стояла душная ночь. Скрипели пружины. Мы делали секс. Пацаны делали вид, что не слышат. Изредка постанывал тот парень. Медперсонал видел сны. Возможно Белого Бога Милосердия…

Мы проснулись раньше всех. Было утро. Потом вошел дежурный врач с шестичасовым, утренним  обходом. Ослепленный солнцем, щурясь, он не сразу заметил нас. Помню его изумленный взгляд, мы голые лежали под легкой простыней, наши вещи беспорядочной грудой на тумбочке. По ним ясно было, что раздеты мы полностью…
- Это девочка моя – объяснил я.
- А, понятно. – Врач был деликатен и молод. Юля выпростала ногу до бедра, и он ушел.
Юлю я так больше и не видел. Не помню, обменялись ли мы с ней телефонами?!

Дедушка.

Перебинтованный дедушка. Жертва квартирных разбирательств. Деловые ребята хотели переписать на себя его метры, он не понял всей серьезности постановки вопроса... Поступил  в больницу с переломом основания черепа, его ударили молотком по голове. А он выжил. Все это он жизнерадостно рассказывал нам. Глаза возбужденно блестели, марлевая перевязка – шлем на голове была белоснежна, тесемка ходила под шеей. Он был немного, неопасно безумен. Ночью я иногда просыпался от внимательного взгляда, он мог разглядывать спящего часами. Может в лицах, пытался узнать тех обидчиков?!
- Тебе чего, дед? -  спрашивал я, дед был дополнением моих ночных кошмаров, в которых я в тысячный раз разбивался об асфальт.
Он отходил, нес полнейшую чепуху. Как он никого из нас не придушил, ума не приложу?!
 

30- й день. Проводы.

Мне оставался день до выписки из больницы - с ее казенными простынями, металлическими кроватями, ненавязчивой помощью врачей. Нашей вольготностью и безусловным рас****яйством , нашей компанией развеселой.
Предстояло возвращение домой, в родительские запреты, прединститутские приготовления, нерешенный вопрос с любимой девушкой Катей. Она так и не удосужилась найти меня за 30 дней отсутствия. Дома ожидали сплошные проблемы…
Днем к Вите, избитому парню, приходили друзья, хмурые, нервные ребята, в наколках и боевых шрамах, я слышал: «замочим сук», « мусора подписали», «беспредел» и «отомстим за Витю» – в общем, пацаны накручивали себя.
Вите принесли «химки» расслабиться. Немного. На «пятку» всего, но это была жесточайшая вещь.

Мы все сидели в больничном парке,  Витина «пятка» ходила по кругу. Я был сегодняшней темой.
- Все, Саня, уходишь – констатировал Вова – девочки, да, пляж и все такое?! Завидую.

Девочек мне хватало и здесь, более того, здесь, я получал все, что доступно. Ко мне хорошо, лояльно относились, меня не ограничивали и не морализировали над каждым поступком. Я чувствовал себя, как при изгнании из рая…
 Эта негодяйка Марина, добила меня окончательно, заделав «парик» в носоглотку. Начался жесточайший приход, сердце бешено билось, и во рту сделалось сухо. Я решил, что сердце слишком бьется. Надолго задумался. Отстал от общего разговора. Потом образовалась жажда. Я решил подняться на седьмой  этаж напиться. Это было трудное восхождение. Меня бросало из стороны в сторону. Сердце путано стучало в горле. Коридор был бесконечен, я стал крайне слаб, нетвердыми ногами дойдя до лифта. Я не знаю, сколько потребовалось на это времени, вечность или час. За этот путь, я прожил маленькую мучительную жизнь.
Со мной в лифте ехал врач. Как оказалось нарколог. На бейдже, я с трудом прочитал, «нарколог такой-то». Белизна его халата вызывала тошноту. В отражении очков пустотами смотрели мои глаза, и я пристально вглядывался в эту пустоту. Врач был непроницаем. Мой вид не вызвал профессионального интереса, желания выяснить, провести меры,  наверное я был в самом рядовом  наркотическом состоянии.
Потом я играл сам с собой в нарды. Я был абсолютно самодостаточен. Через какое то время за мной поднялись. Там  уже купили вина, и ждали только меня. Вернули в компанию. Если было, кого возвращать…

P.S.

Дома меня особенно не ждали… Праздничных  мер замечено не было. Ужин  я готовил себе  сам. Более того, вменили за небрежность возвращения, я раскидал вещи, как попало… Действительно, это было редкостным негодяйством, заслуживающим получасового разбирательства.
На второй день я уже был многократно виновен. Жизнь входила в привычное русло…

В больнице не задавались подобными проблемами. Там жили другими категориями.
Там был вид из окна, парк, медсестры и пациентки, там был желто- веселый родедорм и вино, ленивые летние дни, и если меня ограничивали в свободе и вменяли на что-то, то это исходило от абсолютно чужих, безразличных мне людей.
Я поспешил в больницу. Был глубокий вечер, пустой троллейбус сотрясался от стремительного хода, я возвращался к своим разномастным  негодяям. Был вечер. Знакомая медсестра отвела меня в палату. Моя кровать не была занята. Мы посидели немного с Вовой, распили принесенное мной вино…

 август2002г.