Туман

Памяти  моего  деда полковника Гулак И.В.
 посвящается…

ТУМАН

фантастическая повесть ?

На пеньке у опушки леса сидел командир второго стрелкового взвода лейтенант Кузнецов. Он курил и мечтательно смотрел в даль. Огонек самокрутки, старательно прикрываемый ладонью, резво пожирал кусок старой газеты. В темноте тлеющий табак подсвечивал  кисть руки темно-багровым светом, и та казалась уже не куском плоти, а неким сказочным самоцветом. Лейтенант глубоко затянулся, наполнив полные легкие табачным дымом, и с наслаждением выдохнул. Дым растаял в свежем ночном воздухе, а  по телу разлилось ощущение тепла и покоя.
В этом месте лес расступался, и дальше, насколько было видно глазу, тянулось огромное, поросшее ковылем поле, сливающееся на горизонте с черным небом. Давно уже догорел закат, и сумрак окутал землю. Он сгущался с каждой минутой все сильнее и сильнее. Еще не стемнело полностью, но уже от окружающих предметов были видны лишь расплывчатые силуэты. Небо покрылось крапинками звезд, но луны не было видно. Порывы ветра качали степной ковыль, создавая подобие волн, и поле в эти минуты выглядело как настоящая морская пучина. Тишина, лишь одинокий сверчок теребил свою скрипку недалеко в кустах, да  шелест листьев над головой.
На вид лейтенанту было не больше двадцати пяти. Сложно определить точно. Морщины, выступившие на его смуглом лице, свежий рубец от рваной раны на правой щеке и, окропившая черные волосы седина сильно старили его. В целом он был даже красив; женщины на таких просто вешаются. Даже грязная полевая форма смотрелась на нем лучше, чем модные шмотки на щеголе, а орден «Красной Звезды» придавал его виду особый шарм.
Лейтенант смотрел в даль: на поле, на звездное небо, на волны ковыля. Иногда ветер приносил с собой еле уловимые звуки канонады. Значит, где-то далеко сейчас шел бой, и это не давало забыть о том, что сейчас все еще идет война. Но воздух пах лесом, полевыми травами, дикими цветами, ягодами и еще чем-то таким знакомым. От этого запаха сердце щемило в груди. Он вспомнил о родных вещах, и душа его заныла. Просто до жути захотелось хотя бы на один час побывать дома.
Вдруг, как гром среди ясного неба, средь ночной тишины раздался треск сухой ветки. Сердце екнуло, а руки инстинктивно потянулись к автомату, лежавшему в ногах. Хорошая реакция на войне – это почти что второе рождение. Лейтенант схватил оружие, резко отпрыгнул в сторону, мгновенно развернулся и уже хотел, было выстрелить, но к счастью остановился. Тяжело дыша от волнения, он медленно опустил автомат, руки его дрожали.
- Петренко, мать твою! Тебе жить надоело!? Никогда, запомни, никогда не подходи ко мне сзади! Понял? – закричал он, переводя дыхание.
В сумерках появился силуэт еще зеленого, необстрелянного солдатика. Особенно хорошо  было видно его большие выпученные глаза;  он сам испугался до смерти.
- Тов…, товарищ лейтенант, - чуть не плача произнес солдатик. – Простите, пожалуйста. Я ведь не хотел, я лишь спросить хотел.
Лейтенант Кузнецов сплюнул на землю и провел по траве взглядом в поисках брошенной в спешке самокрутки. Но та либо успела погаснуть, либо он наступил на нее впопыхах. Парень тяжело вздохнул от досады, поправил на голове пилотку и сел обратно на пенек, вспоминая, в какой карман он ухитрился засунуть кисет. Кузнецов внимательно осмотрел на виновника переполоха. Рядовой Петренко стоял перед ним по стойке смирно и преданно, но в тоже время со страхом, смотрел в глаза. По сути, он был еще мальчишкой, который в школу не так давно ходил, восемнадцать от силы. Скорее всего, так и было. Школа, военкомат, затем ускоренная подготовка и вот он уже на передовой. Глядя на Петренко, лейтенант вдруг вспомнил самого себя. Когда-то вот таким же молодым солдатом он попал на фронт. А давно ли это было? Вроде бы нет, но сколько всего произошло за это время. Такое ощущение, что несколько жизней прожил. Кузнецову почему-то стало жалко этого мальчишку, и он сменил гнев на милость.
- Ты что хотел, Петренко? – спросил Кузнецов, заворачивая себе новую цигарку.
- Товарищ лейтенант, а почему костер разжечь нельзя? – запинаясь, пролепетал Петренко, он был все еще напуган случившимся.
- Костер? – лейтенант улыбнулся, - а костер развести нельзя, потому что немец уже близко. Увидит наш лагерь и разбомбит его. Да даже если просто увидит, то в этом уже ничего хорошего нет. Ты сам, откуда родом будешь?
- Из Омска, товарищ лейтенант.
- Из Омска говоришь? – с этими словами Кузнецов достал из кармана спички, прикурил самокрутку и глубоко затянулся, - никогда там не был. Поди, девки-то все красивые, а?
В ответ солдатик лишь расплылся в широкой улыбке, но глаза его сохраняли испуг.
- Товарищ лейтенант, а вы в бою были? – спросил он неожиданно.
Кузнецов чуть было не выронил изо рта самокрутку. Вопрос задел его за  живое. Был ли он в бою?! Да он уже второй год как на фронте и почти все время на передовой. Сколько боев он пережил за это время, со счету сбился. В этот миг в памяти лейтенанта воскрес самый первый в его жизни бой. Была поздняя осень, дождь, слякоть, холод. Немцы окопались на высоком, поросшем кустарником холме, у подножья которого протекал небольшой, но глубокий ручей. На одном холме наши, на другом фашисты. Штурмовать приходилось сходу, об артподготовке можно было только мечтать. Сначала было очень страшно, в голову Кузнецова одна за другой стали приходить мысли о том, что первая пуля должна настигнуть его. Но пулеметы противника молчали, и страх немного отошел в сторону. Они бежали так быстро, как только могли, спустились в распадок, преодолели ручей и уже стили подниматься в гору, как в этот момент прямо на них полетела смерть. Лучи трассеров летели, казалось, отовсюду. Они косили товарищей одного за другим. Люди, с которыми Кузнецов еще несколько часов назад разговаривал, с которыми он вместе жил, ел, спал, падали на землю. Одни молча, другие громко кричали, третьи хрипели и харкали собственной кровью. Кузнецов не понимал, что к чему и бежал вперед. Все казалось каким-то нереальным, страшным сном. Он продолжал бежать, пока случайно не зацепился ногой за корень дерева и не упал. Не то, что встать, даже пошевелиться не мог он себя заставить в тот миг. Атака захлебнулась в крови, но Кузнецову ужасно повезло. Во-первых, он попал в «мертвую зону» немецких пулеметов, собственно это была главная причина того, что он остался в живых. Во-вторых, отступившие на соседний холм советские солдаты заняли там позиции и не давали немцам вылезать из окопов, а то бы арийцы обязательно его прихлопнули. Так, на земле, под холодным дождем, он пролежал без движения пять часов. Когда стемнело, Кузнецов ползком добрался до своих. После этого были еще бои, но постепенно смерть стала обыденностью, страх вошел в привычку, а свистящие над головой пули уже стали восприниматься как должное. И тут такой вопрос. Лейтенант уже было, хотел сказать Петренко пару ласковых, но передумал.
- Да, был, - сказал он с небольшим раздражением в голосе.
- А в бою страшно? – спросил Петренко.
- Да, страшно, но потом либо привыкнешь, либо погибнешь.
- А что самое страшное?
- А все страшно, и танки, и самолеты, и пушки, когда все это против тебя направлено, - сказал лейтенант Кузнецов, сделал небольшую паузу, словно задумался, а потом звонко хлопнул себя по щеке, - а самое страшное – это комары!
- Товарищ лейтенант, скоро ли бой будет? – тихо спросил Петренко.
- Смерти боишься?
- Да это, - замялся солдатик, - если честно, то боюсь. Я все понимаю. Партия… Родина… мне просто мать жалко. Один я у нее остался. Сестра с мужем и детьми еще в сорок первом в Киеве под бомбежкой погибли, на отца похоронка зимой пришла, а брат старший на Кавказе без вести пропал.
- Ладно, ничего страшного. Все смерти боятся. Пойдем лучше спать.
Кузнецов встал, затушил о пенек свой окурок, вскинул за плечи автомат, который до сих пор так и не выпустил из рук и, не спеша, пошел в лагерь. Петренко последовал прямо за ним. Они прошли через густой малинник, перелезли через несколько завалов бурелома и вышли в лагерь.
На траве под раскидистыми кустами боярышника лежали солдаты. Многие из них уже спали, утомленные трудным днем. Некоторые просто лежали и смотрели в звездное небо, остальные же собрались в стороне, чтобы не мешать спящим товарищам, и рассказывали что-то веселое. Рассмотреть в темноте детали лагеря было просто невозможно.
Лейтенант Кузнецов лег в корнях старой сосны. Он кинул вещмешок под голову, укрылся плащ-палаткой, и моментально заснул.

N-й стрелковый полк можно по праву считать героическим.  Свое боевое крещение он прошел еще в далеком 41-м под Киевом, и с тех грозных дней судьба постоянно кидала его из огня да в полымя. Три раза полк попадал в окружение, три раза чудом прорывался, причем выходили из окружения можно сказать лишь единицы. По воле все той же судьбы уцелевшие бойцы выносили из лап фашистов воинскую святыню - Боевое Знамя, и каждый раз полк направляли в тыл, где его наспех доукомплектовывали «чем бог послал» и снова направляли на фронт. В итоге, хорошо, если бы во всем полку набралась рота солдат и офицеров, которые воевали в его составе с самых первых дней. И сейчас, в очередной раз, залатав свои раны, N-й стрелковый полк рвался в бой. Сначала его планировали оставить в резерве, но потом пришел приказ наступать, и полк выдвинулся на передовую. Штаб дивизии, в составе которой действовал полк, располагался в небольшом городе М.. Вот уже который день полк был на марше, причем передвигались они исключительно по лесу, стараясь не попадаться на глаза воздушной разведке противника. Командование хотело уж если не полностью скрыть от немцев прибытие резервов, то, по крайней мере, максимально запудрить им мозги. До города М. Оставался всего лишь один день марша.
И этот день выдался, пожалуй, наихудшим из всех тех, которые они шли. Лишь только солнце бросило на землю свои первые лучики, стало ясно, что жара будет просто невыносимой. На чистом, бирюзовом небе ни тучки, ни облачка, а ветер, подававший ночью признаки жизни, к утру совсем стих. Идеальная погода для отдыха, для пляжа, для пикника, но никак не для марша.
Ближе к полудню началось самое настоящее пекло. Полк, растянулся по петляющей лесной дороге на несколько километров. Лучи палящего солнца нещадно жарили все и вся. Редкая тень от высоких сосен совсем не защищала от них. Воздух пропитался жарой и сухой, оставляющей на языке неприятный привкус, дорожной пылью. Казалось, что мир вокруг раскалился, как сковорода, пот лил ручьем. Уставшие от жары и дороги солдаты еле-еле волочили ноги.
Взвод лейтенанта Кузнецова двигался в середине колонны. Бойцы шли уже пятый час без какого-либо намека на отдых. За последние дни люди уже привыкли к маршу, но жара.… То тут, то там слышались тяжелые вздохи. Даже  Кузнецов уже с трудом передвигал свои сапоги по лесной дороге. До смерти хотелось пить, горло пересохло. Он пощупал свою фляжку, в надежде, что там еще осталась хоть капля, но она оказалась абсолютно пустой.
Командир обернулся и посмотрел на свой взвод. Зрелище было не из самых приятных: три десятка измученных, пропотевших насквозь солдат с изнеможенными лицами, их пустые взгляды были устремлены в никуда. Краем глаза Кузнецов заметил рядового Петренко, пожалуй, самого молодого своего подчиненного. Мальчишка тащил за плечами ручной пулемет, и со стороны было хорошо заметно, что силы у парнишки вот-вот кончатся. Солдат закусил губу, лицо его было бледным, время от времени его шатало из стороны в сторону. Еще минут десять-пятнадцать, и он потеряет сознание.
- Петренко, давай сюда пулемет, - сказал ему Кузнецов.
- Нет, - Петренко тяжело дышал, - я не устал, я сам.
- Давай сюда оружие! – рявкнул на него командир. – Это приказ.
В ответ рядовой Петренко с искусственной неохотой снял с себя пулемет и отдал его Кузнецову. Честно говоря, единственной его мыслю все это время, была лишь мысль о том, куда бы избавиться от этой железяки. Лейтенант же слегка присел от внезапно навалившейся тяжести, но собрался с силами, вскинул пулемет за плечи и, как ни в чем не бывало, продолжал идти.
- Веселей ребята! – подбадривал солдат Кузнецов, - скоро привал.
Они шли весь день. Лишь к закату солнца N-й стрелковый полк прибыл в место назначения. Однако отдыхать долго не пришлось, с восходом солнца полк выдвинулся на рубеж развертывания.

Ближе к полудню следующего дня командир второй роты капитан Кораблев проводил рекогносцировку. Он, его замы и командиры взводов расположились в густых кустах на окраине леса. Перед ними, километрах в трех на пригорке стояла деревня, окрестности которой они внимательно осматривали в бинокли через нависающие ветви. Прямо перед деревней раскинулось широкое пшеничное поле, которое разрезала шоссейная дорога на насыпи. Сбоку деревню огибала небольшая речушка, а прямо за ней опять начинался густой сосновый лес. 
- Вот она, родная. Посмотрите, пожалуйста, - сказал полушепотом капитан Кораблев. - Это деревня Боброво. Ее-то нам и необходимо взять завтра к вечеру. Что скажите?
- Окопались, сволочи, - с шипеньем произнес молодой лейтенант, который уже почти, что полностью высунулся из кустов.
- Данные о противнике противоречивы. Разведка дивизии говорит одно, разведка полка другое, а из штаба армии поступаю вообще третьи сведения. Скорее всего, в Боброво находится около пятидесяти человек. К каким частям немцев они принадлежат, трудно предположить. Три - пять пулеметов, вон, посмотрите, один за яблоней, а второй в том дворе. Плохо замаскировали. Обязательно еще есть. Еще два миномета. Вот такие пироги.
- Да, - сказал лейтенант Кузнецов мрачно, - нелегко будет деревеньку-то взять. Хорошо засели, гады.
- Не то слово, - сказал с сарказмом Кораблев. – Кровью умоемся, а боюсь, не возьмем. Во всей  роте человек десять только в настоящем бою были. Остальные же пороха не нюхали, лягут перед пулеметом и уже ничем не поднять. Но взять деревню надо.
- А может разведчика туда заслать? - предложил замполит, - переоденем в штатское, тогда точно узнаем сколько чего.
- Возьмут твоего разведчика, как пить дать возьмут, - вздохнул Кораблев. – Я уже думал над этим, но там, в деревне остались лишь дети, бабы, да старики. Попробовать, конечно, можно, но только человека зазря погубим.
- Я что думаю, - сказал Кузнецов, не отрываясь от бинокля, - они не шибко-то нас ждут. Завтра, когда немцы обедать пойдут, всего лишь одним дивизионом фугасными по тому квадрату, а лучше минами. Что не разрушим, так напугаем. Тогда, не теряя времени, под шумок и прорвемся.
- Забудь об этом, Артем. Не будет ни артиллерии, ни минометов. Обоз с боеприпасами вчера разбомбило полностью. Мин совсем нет, а на орудиях только по боекомплекту. Их берегут для другого участка. Нам ни одного снаряда не дадут. Подвезут только через два дня, а кому они через два дня понадобятся? Разве что, на могилы нам поставить как монумент.
Все замолчали, продолжая смотреть в сторону противника. Там, на краю деревни, в окопах, то и дело мелькали серые фашистские каски. Деревня сама по себе являлась хорошей природной фортификацией. Стояла на возвышенности, и потому  штурмовать ее было возможно лишь с одной стороны на очень узком участке, и он, конечно, оборонялся немцами как нельзя лучше. Второй роте поставили задачу, во что бы то ни стало взять Боброво в ближайшие сутки. У деревни находился мост через речушку, по которому проходило шоссе, что, было очень важно для будущего крупномасштабного наступления Красной Армии. Сил и средств выделили мало, но командование было занято другими, более важными вопросами. Однако задача поставлена, и  надо было ее выполнять. То, что лобовая атака была равносильна самоубийству, понимал каждый.
- Значит так, Сергей, - обратился Кораблев к одному из командиров взводов, - ты со своим взводом выдвинешься вон в те заросли. Постарайся сделать так, чтобы тебя не заметили. От этого будут многое зависеть. Возможно, там немецкие секреты есть. С ними придется тихо и быстро разобраться.
- Это понятно, постараемся не подвести, - ответил лейтенант.
- Слушай дальше. Возьмешь отделение, которое покрепче, разместишь вон за тем холмом, а остальные два на том краю леса. Пусть они имитируют атаку на левый фланг немецких укреплений. По сигналу бегут, кричат, стреляют. На рожон чтобы особо не лезли, но видимость атаки должна быть создана. У немцев укрепления там слабее всего, и атака в этом направлении наиболее логична. Если они клюнут на это, то, скорее всего, перебросят на тот край часть сил с центра, может даже часть сил с правого фланга.
- Вероятно, а ежели нет? – спросил другой взводный.
- Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Так, твоим рубежом атаки, Володя, будет вон тот выступ леса. Там хоть вся местность и простреливается, но зато расстояние до окопов меньше всего. Когда Федоров отвлечет силы немцев, вы, насколько сможете быстро, бегите к окопам. Твоя задача попасть в траншею, до того как немец поймет, что к чему. Там могут быть мины, но опять же, придется рискнуть. Затем Сергей, когда увидишь, что бой идет внутри окопа, то всеми своими силами бьешь в центр. Другого варианта я пока не вижу.
- А мне-то что делать? – удивился Кузнецов.
- Для тебя, Артем, у меня будет немного другая задача. У тебя во взводе должен быть такой рядовой Прокофьев.
- Есть такой, - Кузнецов по-прежнему был удивлен, ведь он для себя уже прикинул планы атаки, а тут такое.
- Так вот, сейчас найди этого Прокофьева и через полчаса подходи ко мне. Я тебе все подробно объясню.
- Слушаюсь.
Лейтенант Кузнецов осторожно вылез из кустов, отряхнулся и скорым шагом пошел в направлении лагеря.

Узкая лесная тропинка вела под уклон межу стройными как мачты соснами. Стоял чудный летний вечер. На западе, словно зарево лесного пожара, пылала зарница. По тропинке, не спеша, шли капитан Кораблев, лейтенант Кузнецов и рядовой Прокофьев.
- Если я не ошибаюсь, то ты местный, да? - спросил Кораблев Прокофьева.
- Да, я родился в Боброво. Жил там всю жизнь до войны.
- Завтра там будет бой, - сказал Кораблев задумчиво.
- Да, я знаю. Когда на фронт шел, то считал, что иду сражаться за свой дом, но не думал, что придется вот так, буквально.
Тропинка привела их к небольшому лесному озеру, с темной водой и поросшими рогозом берегами. Поверхность воды была гладкой как зеркало, лишь мелкая рыбешка своей игрой время от времени нарушала природную гармонию. Где-то рядом надрывался целый хор лягушек.
- Знаешь, Прокофьев, - снова заговорил Кораблев, - завтра нам всем предстоит сделать невозможное. Очень даже вероятно, что сегодня у нас этот вечер последний. Ты единственный, кто мог бы помочь нам взять деревню с минимальными потерями. Я не хочу тебе приказывать, я хочу тебя попросить помочь не только всем нам, но даже самому себе.
- Конечно, я готов помочь, товарищ капитан, - сказал солдат, удивленный такой просьбе.
- Если ты родился в Боброво, то ты должен хорошо знать местность, - Кораблев лукаво посмотрел на него.
- Не то, чтобы очень хорошо, но знаю, - сказал Прокофьев.
- Тогда смотри сюда.
Капитан Кораблев присел на корточки, расстегнул свой планшет, извлек из него топографическую карту и расстелил ее на траве.
- Ты карту понимаешь? – спросил капитан и сел на землю.
- Немого, - сказал Прокофьев и опустился на колени рядом.
- Это хорошо. И ты, Артем, тоже смотри. Вот, - Кораблев провел пальцем вокруг изображенного на карте населенного пункта, - это деревня Боброво, и нашей роте поставлена задача, во что бы то ни стало, овладеть ею к следующей ночи. Сразу же возникает вопрос – как это все осуществить? Здесь деревню огибает река. Она глубокая, берег крутой; в этом месте атаковать бесполезно. С севера тянутся большие овраги, и два пулемета, поставленных там, могут положить всю роту до того, как хотя бы один солдат подбежит к мертвой зоне. Вот здесь, казалось бы, очень удобное место, но есть одна серьезная проблема. Немцы тоже это понимают и потому отлично укрепились на подступах к деревне прямо на этой возвышенности. Укрепились они хорошо: окопы, мины, колючая проволока. Без артиллерии туда соваться бесполезно, но на нас не дадут ни одного снаряда.
- Я все прекрасно понимаю, - недоумевал Прокофьев, - но зачем мне все это знать?
- А вот зачем. В этом месте, - командир ткнул пальцем в карту, - по данным разведки у фашистов здесь нет совсем никаких укреплений. Более того, в этом месте можно даже пройти не заметно и появиться неожиданно у немцев в тылу. Для них это может стать роковым сюрпризом. Пожалуй, даже это единственная возможность к завтрашней ночи взять деревню. Понятно?
- Да, это понятно, - сказал Прокофьев.
- А пройти в это место возможно только через эти болота.  Если пройти так, так, - Кораблев на карте пальцем показывал маршрут, - и вот так, тогда можно выйти в эту рощу. Отсюда и до деревни недалеко. Потом пройти дворами и все, у фашистов здесь все голо. Тогда уже прикурить им можно дать по полной программе. Эти болота считаются непроходимыми, но местные должны же знать, как пройти через них. Ты единственный в роте, хоть немного знает местность, потому можешь быть проводником. Твоя задача – провести завтра взвод лейтенанта Кузнецова этими болотами до рощи. Артем, как ты, наверное, уже понял, эта честь ложится на твои плечи и плечи твоего взвода.
- Товарищ капитан, - рядовой Прокофьев побледнел, - я не смогу провести взвод через болота.
- Что, значит, не смогу?! – воскликнул от удивления Кораблев.
- Товарищ капитан, - чуть ли не заикаясь, пролепетал Прокофьев, - это же  Матренины Болота!
- Что значит Матренины Болота? Ты знаешь эту местность?
- Нет… то есть да… то есть. Товарищ капитан, не стоит туда ходить. Это же Матренины болота.  Гиблое место, товарищ капитан. Пропадем за зря.
- Что ты заладил как попугай одно и то же?  Объясни толком, почему нельзя?
- Это проклятое место, товарищ капитан. Издавна проклятое. В деревне легенда есть, что когда-то давным-давно жила на краю деревни бабка Матрена. Жила всегда одна, скрытно, ни в деревне, ни в церкви никогда не появлялась. За это боялись ее люди, и ходила за бабкой Матреной слава темная. То на метле ее летящей видели, то на кладбище у свежих покойников кровь пьющую. Случилась, значит, одним годом беда. Неурожай был большой, да еще и мор скота в ту зиму был. Кто-то слух пустил, что, мол, все это бабка Матрена виновата. Осерчали тогда крестьяне, пошли они к ней, заперли в избе, да подпалили.  Потом, когда пожарище разгребали, то от бабки Матрены и следа не нашли, а некоторые люди клялись, что видели, как она на болота бежала. Считается, что с тех самых пор бабка Матрена стала хозяйкой этих болот. Злая она на людей, потому и гостей у себя очень не любит.
- Рядовой Прокофьев, да что же ты мне лапшу на уши вешаешь? А баба Яга не ее подруга случаем? Да за кого ты меня считаешь? Тут война идет, люди каждый день гибнут, а он мне сказки рассказывает. Трус! Да я! Под трибунал! – капитан Кораблев выпучил глаза и покраснел от ярости.
- Сказки сказками, товарищ капитан, - солдат испугался гнева командира и немного пришел в себя, - а с этих болот живым почти никто не возвращался, а кому и посчастливилось выйти живьем, так совсем не в своем уме были. Кто говорить после этого мог, те такую чушь несли, что лучше бы молчали. Я не трус, товарищ капитан! Я просто хочу сказать вам, что гиблое дело через болота идти.
- И что же, - капитан немного остыл и задумался над словами Прокофьева, - никто не знает, что там, в действительности твориться. Ученые что говорят?
- Толком никто ни чего не знает. Находились, конечно, во все времена смельчаки, ученые с экспедициями, просто любопытные. Все они тайну раскрыть пытались, да только все и сгинули. Лет десять назад один бородатый профессор, или кто он у них там, приезжал из Москвы. Не дурак, сам на болота не полез. Они две недели с председателем водку пили, а перед отъездом он лекцию в клубе прочитал, что де никакой бабки Матрены нет, и не было, а люди на болотах пропадают, потому что газы ядовитые там. Уехал и все. То, что на болота ходить нельзя, это без него в районе каждый ребенок знает. Однако дураки всегда находятся; их, правда, потом и не ищут. В деревне только один человек ходил на эти болота и возвращался потом.
- А где он сейчас этот человек? Живой? В деревне? – оживился командир роты.
- Да нет, погиб он, - вздохнул Прокофьев и отвел взгляд. – Не вернулся с болот. Это отец мой был. Он в колхозе трактористом работал, а в свободное время людей лечил, знахарем был, травы ведал. К нему со всего района лечиться приезжали, иногда даже из города начальники большие. Ни денег, ни подарков он за это не брал, но всегда помочь был рад. Когда мне восемь исполнилось, он и меня начинал учить; у нас в семье знания о травах испокон веков от отца к сыну передавались. Когда я немного подрос, отец стал меня в лес брать, травы показывал, рассказывал, где  какая растет, когда собирать надо и какую болезнь ею излечить можно. Я и сейчас кое-что помню, хотя забыл многое. Иногда в жизни помогает. Один раз отец меня на Матренины Болота с собой брал. Мы только по краю с ним прошлись, но я до сих пор помню, что там было жутко. Ребенком тогда еще был, но, все равно, эта тишина, эта гробовая тишина. Там и не растет ничего, но отец говорил, что только там можно найти какую-то травку. Мол, от многих болезней спасает. После этого мы с ним на Матренины Болота ни разу не ходили. Обещал, что когда я подрасту, то все секреты мне откроет. И как через болота пройти, и как от бабки Матрены откупиться, чтобы из своих владений выпустила. Только в один день не вернулся он домой. Увел на болота и не вернулся. С тех пор ни слуху, ни духу.
- Сможет ли еще кто в деревне провести нас через болота? – спросил Кораблев.
- Нет, - Прокофьев покачал головой, - во-первых, никто из Боброво на Матрениных Болотах ни разу не был, а во-вторых, никого туда даже под дулом автомата не затащишь. По легенде много чего нехорошего бабка Матрена с непрошенными гостями делает. Верят в это люди, боятся.
- В таком случае, Прокофьев, остаешься только ты. Тем более ты там один раз уже был, - Кораблев посмотрел ему в глаза.
- Не могу я, не могу, товарищ капитан.
- Слушай, ты мужик или баба? На войне или на танцах?
- Товарищ ка…
- Да ты же завтра у меня первым на пулеметы полезешь. Это я лично тебе это обещаю.
- Да не боюсь я смерти! – Прокофьев повысил голос. – Рано или поздно она всех нас к себе приберет, а там неизвестно что. Да еще и столько людей…
- Зато точно известно, что будет завтра. Да пойми же ты, Прокофьев, что у нас нет иного выхода, кроме как через болота! – закричал Кораблев, а потом заговорил тихо, почти шепотом. – Немцы не дураки, будь они прокляты, и стрелять не из палок будут. Все ведь поляжем. А ты еще можешь спасти.
- Или погубить всех. Как тогда рота без  целого взвода в атаку пойдет?
- Это уже не твоя забота. Я здесь командир, я принимаю решения и мне за них отвечать. Поверь моему опыту, это наш единственный способ взять деревню. Подумай, ведь бабка Матрена – это все дедушкины сказки, а ты ведь взрослый человек и в них веришь, комсомолец должно быть. Опасны болота и я верю, но ведь сейчас война и в округе опасностей куда больше. Профессор тот, наверное, прав был, что газы всему виной. Возьмете противогазы, пройдете каких-то десять километров, выполните задачу. Я не приказываю, я лишь прошу. Пока.
- Мне надо подумать, товарищ капитан.
- Нет времени, - сказал Кораблев резко.
- Десять минут, - попросил Прокофьев.
- Хорошо, у тебя ровно десять минут.
Солдат вздохнул, поднялся, и, не спеша, пошел берегом озера. Он вскоре исчез в  сгустившихся сумерках. Закат уже почти догорел, но деревья на западе чуть-чуть подсвечивались багровым ореолом. Дневные птицы умолкли; было слышно лишь жужжание гнуса да всплески рыбы на озере. Тихо наступала ночь.
- Ну, что скажешь, Артем? – спросил Кузнецова командир роты.
- У тебя спички есть? – сказал лейтенант, как ни в чем не бывало; в руках у него уже была самокрутка.
- Есть, - улыбнулся Кораблев и протянул другу коробок спичек, после чего он похлопал себя по карманам, - а вот  папиросы забыл. Угостишь табачком? Табак у тебя всегда добрый.
- Это всегда, пожалуйста, - Кузнецов протянул ему кисет.
- Жена табак шлет? Все спросить забываю, - поинтересовался Кораблев.
- Нет, не жена. Я перед самой войной с ней познакомился, даже не успел ничего, - ответил Кузнецов.
- Любишь? Сильно красивая?
В ответ Кузнецов полез в карман кителя. Он достал свои документы и извлек из них маленькую фотографию. Капитан Кораблев взял ее в руки, и некоторое время рассматривал с видом знатока живописи на вернисаже, потом улыбнулся и вернул фотографию лейтенанту.
- А знаешь, Артем, - он похлопал по плечу своего товарища, - я тебе даже завидую. Меня, например, уж давно никто не ждет, и возвращаться мне некуда. Хотя, с другой стороны, это даже и хорошо. Война как никак. Того и гляди, завтра моя очередь наступит. Вам же я счастья желаю. Сейчас столько горя кругом, должно же после него наступить счастье.
- Спасибо, Толя, но я сам не застрахован от смерти.
- Да ладно тебе. Тебя  никакая пуля не берет. В стольких передрягах был и всегда живой оставался. Ты, Артем, просто в рубашке родился. Вот победим, вернешься домой, женишься, будет у тебя куча ребятишек. Я к тебе в гости приеду, если жив, останусь, - сказал Кораблев мечтательно.
- Хотелось бы, чтоб так оно и было, - вздохнул Кузнецов.
- Ты кстати не ответил на мой вопрос.
- Толь, а что изменит мое мнение. К тому же я только подчиненный, - сказал Кузнецов.
- И ты туда же? – Кораблев отвернулся. – Бабки Матрены испугался?
- Нет. Не боюсь я ни бабок, ни болот. Предчувствие у меня дурное на этот счет, не все там чисто. Не могу ничего сказать ничего конкретно, это сложно объяснить. Я, конечно, попробую пройти через болота, но только не знаю, что из этого выйдет, - сказал Кузнецов.
- Артем, и это я от тебя слышу. Вот не ожидал, - сказал Кораблев, в его голосе было заметно разочарование.
- Я тебе как другу…
- Как друг ты меня и поддержать мог бы. Я тебе собираюсь доверить это дело, поскольку больше всего на тебя полагаюсь. Кроме тебя, Артем, никто на это не способен.
-  Спасибо за доверие. Я все прекрасно понимаю, Толя, но утонуть просто так на этих болотах уж очень обидно будет.
- Выкинь ты из головы все эти мысли. Помнишь, из окружения прорывались? Ты меня на себе пять километров тащил. И это все с боем. Вот тогда действительно ситуация была безвыходная. А это так, плевое дело. К тому же ты у нас парень молодой, красивый, ублажишь бабку Матрену, авось и пропустит.
И они оба рассмеялись.
- А теперь к делу, - сказал капитан Кораблев серьезно и развернул карту. – Сейчас со взводом отдыхаешь до пяти утра, а затем выдвигаешься к этому месту. Лишнего ничего не брать. Только оружие, боекомплект и противогаз. Передвигаться надо будет скрытно, ну это и козе понятно. Главное чтобы, ни в коем случае немцы наш замысел не поняли, иначе все рухнет, как карточный домик. Когда выйдете из болот, двигайтесь через эту рощу на окраину деревни. Там спрячьтесь где-нибудь и ждите. Атаку я планирую на закате, часов в девять. Потому как услышите пальбу, то сразу вступайте в бой. Вам необходимо заткнуть немецкие минометы, а затем ударить в тыл укреплений.
- Все ясно. А Прокофьев, он согласиться быть проводником?- спросил Кузнецов.
- А куда же он денется, он ведь в твоем взводе, - усмехнулся Кораблев.
- Зачем тогда весь этот цирк?
- Понимаешь, парень был там и знает больше, чем нам говорит. Но он еще и боится. Боится сильно, это с первого взгляда видно. Нужно, чтобы он сам себя переломал. А вот и он.
В этот миг из пелены сумерек появился рядовой Прокофьев. Он шел быстрым шагом и уже через пол минуты подошел к лейтенанту Кузнецову и капитану Кораблеву.
- Товарищ капитан, я согласен. Я пойду на болота, - тихо сказал он.
- Молодец! А я в тебе и не сомневался. Теперь иди, отдыхай. Завтра рано утром вы выдвигаетесь. Командир тебе скажет все, что ты должен будешь знать.
- Слушаюсь, - сказал Прокофьев, повернулся кругом и пошел в направлении лагеря.
- Да, Прокофьев, - окликнул его Кораблев, - только ты про разговор помалкивай. Необходимо, чтобы все оставалось в тайне.
- Ясно, - ответил кратко солдат.
- Ну, все, ступай.
Кораблев встал и принялся разминать затекшие во время сидения на земле ноги. После чего он остановился и замер, вслушиваясь в звуки ночного леса.
- Что, Артем, пойдем и мы, - сказал капитан Кораблеву.
- Толя, ты иди, а я еще здесь немного посижу. Если ты не против, - сказал Кузнецов.
- Хорошо. Тогда прощаться не будем. Ты обязательно загляни ко мне перед тем, как пойдешь.
- Обязательно, - сказал Кузнецов.
Капитан Кораблев спокойно пошел к лагерю, насвистывая что-то под нос. Он отошел уже достаточно далеко и почти скрылся в сумерках, как вдруг развернулся и побежал обратно.
- Артем, - крикнул он, - забыл спросить, как звать невесту твою?
- Катя, - прокричал в ответ Кузнецов, улыбнулся и выкинул в воду окурок.

Был ранний утренний час, когда даже самые проворные пташки еще отдыхали в своих гнездах. В это время взвод лейтенанта Кузнецова уже стоял по стойке смирно. Солдаты, полные внимания смотрели на командира, который стоял перед строем. Казалась, что вся природа вместе  с ними замерла в этот момент.
- Слушай боевой приказ, - голос лейтенанта Кузнецова звучал грозно и торжественно. – Противник, численностью до взвода держит оборону в деревне Боброво. Нашей роте поставлена задача: атаковать деревню, выбить из нее противника, занять оборону и охранять мост через речку Холодная до подхода основных сил дивизии. Второму взводу приказано: совершить марш через Матренины Болота и выйти в  район рощи Безымянная не позднее, чем к 19:00 завтрашнего дня. По сигналу к началу атаки второй взвод должен ударить в тыл противника, с целью уничтожения минометов и основных огневых средств противника и продолжить атаку в тыл немецких укреплений на краю деревни. Приказываю, совершить марш  по маршруту просека -  Матрены Болота. Передвигаться скрытно. Рядовой Семенов и рядовой Чикаленко назначаются в головной дозор. Передвижение осуществлять на расстоянии ста-ста пятидесяти метров от основных сил взвода. При встрече с противником  в бой не вступать. Обо всем увиденном немедленный доклад мне. Расход боеприпасов - полтора боекомплекта. Выдвижение в исходный район осуществить к четырем сорока пяти.


Пыльная лесная дорога, местами обильно усыпанная хвоей, как змея извивалась среди холмов. Она то поднималась на вершину,  то спускалась, то выводила на опушку, то углублялась в чащу. Иногда создавалось такое впечатление, что за следующим холмом она возьмет, да и оборвется, но каждый раз ей находилось продолжение. В это утро по дороге шел взвод солдат. Тихо, лишь топот сапог по земле. Солнце только-только показало свое ослепительное личико средь стволов, а на траве, как драгоценные камни, блестели капельки росы. Лес еще не проснулся.
Отряд вышел из лагеря как и планировалось, без опозданий. Впереди по дороге шли дозорные. Сам  командир взвода шел во главе строя бок о бок с проводником – рядовым Прокофьевым. Время от времени они перебрасывались друг с другом короткими фразами, касающимися маршрута движения. За ними уже двигались все остальные. Темп ходьбы был достаточно бодрый, и, несмотря на то, что солнце еще не прогрело воздух, бойцы слегка вспотели.
- Вот здесь есть удобное место для прохода через болото, - сказал Прокофьев и ткнул пальцем в карту, которую Кузнецов нес на весу.
- Почему именно здесь?
- В этом месте неглубоко и кочек много. Идти будет значительно легче. Как дальше, я не знаю, но в других местах сразу от берега по пояс.
- Как скоро мы туда придем?
- Еще час – полтора ходьбы.
- А  до рощи?
- А этого, товарищ лейтенант, я не могу знать. В лучшем случае по болотам плутать придется. Может быть три, а может быть десять часов, а может быть…, это как повезет.
- Как так? – удивился лейтенант Кузнецов.
- Это же Матренины Болота. Там ни компас, ни карта не помогут. Вы сами скоро увидите,- ответил Прокофьев.
- Ты и вправду веришь во всю эту чертовщину? – спросил Кузнецов.
- Я даже не знаю, во что мне верить, товарищ лейтенант.
- Ладно, черт с ним. Сейчас…
- Воздух! – крикнул кто-то неожиданно.
- Не стрелять!  Все в укрытие! Кто бы ни был, ни в коем случае не стрелять! - закричал Кузнецов и нырнул в кусты.
Все быстро разбежались в стороны и спрятались. Кто в кустах, кто в растущем у дороги малиннике, кто просто у корней старых сосен под их раскидистыми кронами. Когда суета стихла,  можно было услышать тихое жужжание самолета. Оно быстро усиливалось, и уже через минуту переросло в гул. Потом что-то промелькнуло в небе, затмив на мгновение, солнце и исчезло. Гул начал стихать, и вскоре умолк совсем.
- Отбой воздух! – скомандовал лейтенант Кузнецов и начал вылезать из своего укрытия.
В округе все зашевелилось. Послышался треск веток, лязг оружия и тихие ругательства. Солдаты стали собираться на дороге. Начались разговоры.
- Кто это был? – воскликнул кто-то.
- По-моему это разведчик  немецкий, - ответили ему.
- Да ты чего, это же наш самолет, - мешался третий.
- Какой наш? Какой разведчик? Это же «мессер». Я…
- Какая вам разница, наш, не наш, - прервал спор командир. - Нас не заметил и ладно. По крайней мере, надеяться на это будем. Кто услышал этот самолет?
- Я, рядовой Усов, - ответил солдат с добрым, как у детской игрушки лицом и улыбнулся.
- Молодец, глазастый.
- Я вообще-то услышал, товарищ лейтенант, - сказал смущенно солдат.
- Ну, тогда ушастый, - усмехнулся Кузнецов. А как догадался, что к нам летит.
- Да не знаю, предчувствие какое-то…
- Хорошо. Я тебя запомню. Ладно, раз уж остановились, так и быть, десять минут привал. Только потом до самых болот без передышки.
Лейтенант Кузнецов опустился на землю и прислонился спиной к широкому стволу стоящей рядом сосны. Он, не спеша, достал свой кисет, завернул самокрутку и закурил. Дым казался сладким, и он жадно, но с наслаждением делал глубокие затяжки.
- Товарищ лейтенант, - спросил кто-то хрипловатым басом, - это правда, что вы заговор от пули знаете?
Кузнецов развернулся в сторону, откуда только что прозвучал вопрос. Перед ним стоял солдат средних лет с толстой шеей, некрасивым, морщинистым лицом и необычайно широкими плечами. Он смотрел на него с каким-то детским любопытством. Кузнецов попытался вспомнить его фамилию, но не смог. Своих новых подчиненных он знал плохо. Просто он не успел их еще хорошо узнать, да и фамилии плохо держались в его памяти.
- Это ты с чего такое придумал? – спросил лейтенант с удивлением.
- Да, это… - замялся, было, солдат, - говорят про вас такое.
- Кто говорит? Где говорит?
- Все в полку про это говорят.
Солдаты, сидящие рядом, услышав, что разговор переходит на столь интересную тему, стали потихоньку подсаживаться ближе к командиру. В одно мгновение возле него образовался кружок. Пара десятков глаз пожирали лейтенанта любопытными взглядами.
- Сказки все это, - улыбнулся он. – Мало ли что говорят.
- А то, правда, что вы с первых дней на войне? – спросил уже кто-то другой.
- Ну, на самом деле не с самых первых, но все равно уже давно. Скажу честно, заговоров от пуль я никаких не знаю; врут все люди. А что смерть меня не берет, то это уже ее воля. Наверное, держит про запас для каких-то особых целей. Кстати, на счет пули уж точно соврали. Ранило меня один раз, причем очень серьезно. Я потом долго садиться не мог и спал на животе.
В ответ солдаты разразились дружным хохотом.
- Тихо! – сказал он резко. – Сдурели что ли?  Все, хватит лясы точить. Времени и без того мало. Еще раз напоминаю об осторожности. Если нас заметят, то всем конец.
Вставать не хотелось. Подлые желания давили на слабые точки внутри самого себя, мол, останься, посиди немного, ведь так хорошо, а дорога ни куда не убежит. Однако лейтенант разом отбросил их всех в сторону и быстро встал на ноги. Солдаты тоже вставали, спешно докуривали, подтягивали ремни. Дорога терпеливо ожидала отряд.
Солнце сияло над вершинами деревьев и до слез слепило глаза. Порывистый восточный ветер приятно обдувал лицо. Бирюзовое небо покрылось крапинкой перистых облаков.  Высоко, в ветвях то и дело перелетали с места на место птахи. Они радостно и беззаботно щебетали, где-то, совсем рядом, выстукивал свою дробь дятел. «Сейчас пора земляники», - подумал Кузнецов. Он почему-то вспомнил, что не ел землянику уже два или три года, а то и больше. И тут, как наваждение, появилось желание сбросить скорее сапоги, снять форму, повесить на сук ближайшего дерева автомат, и словно в детстве, в одних трусах и майке, босиком по еще мокрой траве пойти собирать ягоды. Соблазн исчез так же неожиданно, как и появился, но оставил горько-сладкий след в душе. Кузнецов решил, что после боя нужно будет обязательно сходить по ягоды, или, на крайний случай, послать кого-нибудь.
Пыльная дорога медленно ползла под ногами. Еще полчаса взвод шел по ней, стараясь, все время держаться под ветвями деревьев, чтобы иметь возможность спрятаться в случае появления самолета. Совсем нежданно лес обрывался, а дорога уходила в чистое поле, заросшее по пояс обычной полевой травой. Шириною поле достигало полутора километров и тянулось на восток доколе глазу видно. С другой его стороны продолжался сосновый лес.
- Стой! – скомандовал лейтенант. – Пока перекур.
Он вышел на опушку и принялся внимательно осматривать окрестности. На лице его застыла гримаса удивления и недовольства. Как так, поле? Это совсем не входило в расчеты. И где же дозорные, почему они не предупредили? Лейтенант осмотрелся в бинокль. Никого.
- Прокофьев! – крикнул Кузнецов.
- Я здесь, товарищ лейтенант, - сказал, подбежав солдат.
- Эта местность за пределами моей карты. Ты знал про это поле?
- Ну, знал, - спокойно ответил Прокофьев.
- А почему не предупредил? – Кузнецов стал немного повышать голос
- Я, это, как-то не знал… Да и вы ничего не сказали…
- Надеюсь, что дозорные уже на той стороне, - сказал спокойно Кузнецов, словно уже забыл про ошибку проводника, - можно ли обойти по лесу, чтобы не выходить на открытую местность?
- Сомневаюсь.  Там, далее, лес уходит, а поле становится значительно шире. К тому же времени потеряем очень много, - ответил Прокофьев.
- Тогда придется бежать, - вздохнул Кузнецов и сплюнул в траву. – Я надеюсь, впереди больше ничего такого не предвидеться?
- Нет… не должно.  Дальше лес идет до самой речки, а на той стороне уже и болота начнутся.
- Сейчас мы побежим, - обратился командир к взводу. – Бежать придется очень быстро. Пока даю пять минут, чтобы подготовить себя морально и физически.
Сказав это, лейтенант Кузнецов опустился на траву, чтобы перемотать портянки. В пути они немного сбились и сейчас могут сильно натереть ноги. Затем он встал, поправил ремни, вскинул оружие за плечи и еще около минуты стоял молча, вглядываясь в даль.
- Бегом марш! – не сильно громко крикнул Кузнецов и побежал вперед.
Сначала было легко. Напряжение медленно разливалось по еще не размявшимся конечностям, а дыхание было ровным. Темп был выбран очень даже бодрый, но не слишком утомительный. Бежать пришлось под горку, и потому даже казалось, будто бы неведомая сила подхватывает тебя под руки и несет вперед. Кузнецов слышал за своей спиной тяжелое дыхание, лязг оружия и топот десятков сапог. Некоторое время он бежал, стараясь не сбивать темп. Секунды тянулись минутами, а минуты часами. Вот уже и середина поля. Командир оглянулся назад и увидел, что большинство солдат бежали прямо вслед за ним, но некоторые  уже стали отставать. Из-за них взвод растянулся в длину на целых пятьдесят метров.
- Эй, у кого еще есть силы! – прохрипел сквозь тяжелое дыхание лейтенант. – Помогите отстающим.
Несколько человек замедлило бег, а сам командир почти перешел на шаг. Он никак не мог выбрать, кому же из отстающих придти на помощь, как в поле зрения попал рядовой Петренко, который бежал в самом хвосте. Поравнявшись с солдатом, командир выхватил из его рук ручной пулемет, который тот держал перед собой. Это не очень-то помогло. Петренко по-прежнему тяжело дышал, как рыба на суше, полным ртом заглатывая воздух, и совсем не прибавил в скорости.
- За ремень! Хватайся за ремень! – с трудом выдавил из себя Кузнецов и закинул пулемет за плечи.
Солдат вцепился в ремень командира, как утопающий в спасательный круг или бревно на воде. Кузнецов прибавил хода, несмотря на то, что бежать с пулеметом за плечами и мальчишкой на буксире стало невыносимо тяжко. Постепенно он перестал чувствовать свои ноги, а дыхание стало частым и прерывистым. В эти минуты Кузнецов уже сам готов был заплакать. На глазах  выступили слезы, а из груди на выдохе время от времени вырывались короткие стоны. Особенно тяжкими оказались последние минуты, а еще мучительнее секунды. Казалось, что спасительный лес не приближается, а наоборот удаляется с каждым шагом, и его никогда уже не догнать.
Последними под сень деревьев вбежали Кузнецов и Петренко. Прямо на ходу лейтенант сбросил с себя оружие, а затем упал на четвереньки. Рядовой Петренко распластался рядом. В глазах у Кузнецова потемнело. Ему показалось, что на какое-то время он потерял сознание. Постепенно дыхание приходило в норму, и эти мгновения было хорошо как никогда. Жизнь, которая только что казалась невыносимой, словно приобретала новый смысл. Как приятно было расслабиться, как сладок был лесной воздух, который он вдыхал полной грудью. Но на войне нет места отдыху, и зачастую платой за слабости может стать собственная жизнь.
Немного отдышавшись, Кузнецов сел на землю. Он снял с ремня свою фляжку, сделал несколько жадных глотков и тяжело вздохнул.
- Это кто же тебя такого в пулеметчики взял? – спросил, ухмыляясь и кашляя одновременно  Кузнецов.
- Товарищ лейтенант, вы даже не видели, как я стреляю, - обиженно сказал  Петренко, скривив свое красное лицо.
- Думаю, что скоро увижу, - сказал командир и потрепал солдата по мокрой голове.
Через пятнадцать минут взвод лейтенанта Кузнецова уже продолжал свой путь. Все солдаты были запыхавшиеся, с красными, как помидоры лицами, с промокшими от пота гимнастерками, они шли по дороге, углубляясь в самую чащу леса. Сначала им пришлось подниматься в горку, но потом дорога пошла под уклон. Солнце уже висело высоко над деревьями, так что об утренней прохладе оставалось только вспоминать. О жаре старались не думать, иначе было бы только хуже. Где-то с час отряд шел спокойно, без происшествий. Вдруг впереди появились дозорные, которые шли все это время впереди.
- Товарищ лейтенант, дальше дороги нет. Мост разрушен полностью, а река в том месте глубока. В брод не перейдешь, - доложил один из них.
- Вот те на! – воскликнул с досады Кузнецов. – Лучше не придумаешь! Слушай, Прокофьев, а брод есть где-нибудь по близости?
- Брод есть, но до него два километра идти и придется возвращаться по тому берегу до этого места. Если прямо оттуда в болота заходить, то потонем сразу.
- Я смотрю, у нас не так уж и много вариантов. С того берега  долго ли до болот еще идти? – спросил Кузнецов.
- Нет не долго. Почти сразу же начинаются. Можно сказать даже идти ни куда не надо, - ответил Прокофьев.
- Тогда идем к броду. Пока еще время позволяет.
Взвод Кузнецова свернул с дороги и пошел напрямую через лес, по мягкой, усыпанной хвоей почве. Вскоре за деревьями показалась тонкая лента воды, извивающаяся как змея. То была  лесная речушка с прозаическим названием Холодная. На самом деле вода в ней была теплая, мутная, течение слабое, а почему у нее такое название, оставалось только догадываться. Речка протекала по широкой долине среди поросших лесом берегов и небольших песчаных отмелей.
Взвод почти что вышел на берег и пошел вверх по течению. Солдаты старались держаться леса, но в то же время не отдаляться от реки, чтобы не уйти в сторону. Река петляла, постоянно меняла ширину своего русла, но была все еще глубока. Минут через сорок ходьбы посредине реки появился небольшой, поросший кустарником, остров с длинной песчаной косой. Русло в этом месте делилось надвое и сильно мелело, что позволяло спокойно переправится на другой берег. Хотя местами глубина доходила до колена, а поэтому пришлось разуться и снять штаны. Переправа не заняла много времени.
Берег, которым взвод возвращался к разрушенному мосту, мало чем отличался от противоположного, разве что лесом оброс сильнее. Вот только дорога заняла существенно больше времени. Приходилось обходить завалы бурелома, который изредка, но встречался на пути, ручьи и прочие препятствия. Наконец впереди показался мост, а точнее те руины, которые от него остались. Мост был разрушен капитально, и не о каком ремонте уже не шло и речи. Скорее всего, его разворотило авиабомбой или же был взорван Красной Армией при отступлении.
- Ну, и куда дальше? – спросил Кузнецов проводника, когда взвод приблизился к этому месту.
- Да собственно все, уже пришли. Дальше придется по болотам идти, - сказал Прокофьев; в голосе его чувствовалось волнение.
Кузнецов сразу же почувствовал это.  Ему самому в этот момент стало как-то не по себе. Что-то подсказывало о приближающей опасности. Он с детства привык доверять своей интуиции, и это очень часто спасало его. Особенно ярко это проявилось здесь, на войне, но в данный момент Кузнецов постарался отогнать подальше эти паразитические мысли. Приказ есть приказ. Он выполняет задание, от которого зависит очень многое, и он с ним с ним справится. Иного быть не может. Однако в глубине души он не хотел идти дальше и в другой ситуации развернулся и пошел бы назад, даже не взглянув на Матренины Болота. Правда, это уже никого не волновало, даже его самого.
Командир объявил небольшой привал, чтобы люди немного отдохнули и приготовились к путешествию через болота. Место для этого было выбрано у подножья холма, не далеко от дороги. Отдых прошел быстро, солдаты молча курили и не более.
Все та же проселочная дорога теперь вела в гору. Подъем был крутой, и подниматься было не так уж легко, сказывалась накопившаяся усталость. По мере того, как они шли вперед, заметно возрастала влажность воздуха, дышать становилось труднее. В нос ударил легкий запах гнилой древесины, вперемешку с запахами мха, плесени и застоявшейся воды. Пение птиц, сопровождавшее бойцов с самого начала пути, постепенно стихало. Было ли это случайностью, кто знает? Однако все это действовало угнетающе на личный состав. Теперь с полной уверенностью можно было сказать, что не только рядовой Прокофьев и лейтенант Кузнецов почувствовали нечто неладное, это почувствовали все. Это нечто было рядом, им было пропитано все вокруг. Хотя они и старались не подавать вида, волнение медленно нарастало.
Лишь только отряд поднялся на вершину холма, взору предстала небывалая картина. Лейтенант Кузнецов даже рот открыл при виде этого зрелища. Далее, почти сразу, шел спуск, такой же крутой, как и подъем, но не столь продолжительный. Деревья на склоне почти не росли, а внизу, внизу находилось такое, чего Кузнецов никогда не видел ранее. Мелкие лужи и целые озерца черной болотной воды, разделенные островками, которые поросли пожелтевшим увядшим мхом. Целый лес давно засохших деревьев стоял среди болота. Кора уже облетела, а стволы побелели от времени. Для полноты пейзажа следует добавить торчащие из воды коряги и непроходимые завалы бурелома. И все это убожество тянулось к самому горизонту, пока хватало глазу, без конца и края.
- Это и есть твои знаменитые Матренины Болота? – спросил Кузнецов почти шепотом.
- Да, они самые, - ответил ему Прокофьев настороженно.
- Действительно, вид у них прямо таки дьявольский. Ты свои сказки никому не рассказывал? – Кузнецов осмотрелся, не слышит ли их кто случайно.
- Нет, ни как нет, - уверенно ответил Прокофьев.
- Вот и хорошо. Теперь уж подавно молчи. Мало ли какой народ суеверный у нас во взводе есть. Только паники нам сейчас не хватало. Сколько нам идти до той рощи, из которой мы должны попасть в Боброво? - поинтересовался Кузнецов.
- Этого я не знаю. Если повезет, то часа четыре, может быть больше, - ответил Прокофьев.
- Что значит «если повезет»? Дороги не знаешь? – удивился лейтенант.
- А я разве говорил что знаю? Ее никто на свете, товарищ лейтенант не знает. А если уж идти туда собрались, то мне отец говорил, что на Матрениных Болотах можно лишь чутью своему доверять, все остальное к гибели ведет. И еще говорил, что там все обманчиво.
- Это место действительно необычно, если не сказать больше, но, по-моему, ты преувеличиваешь. Слушай, извини за вопрос, но какие травы здесь твой отец искал. Здесь же не растет ничего. Настоящее царство смерти, - сказал Кузнецов.
- Я не знаю, товарищ лейтенант. Обещал рассказать, но не успел. Трава здесь растет какая-то особая, которая многие болезни лечит. Нигде больше такой нет.
- Ладно, травами в следующий раз займемся. Ох, и не охота мне в эту грязь лезть!
Кузнецов вздохнул, спокойно закурил и стал рассматривать в бинокль болота, но никакого толка из этого не вышло. После чего он достал свою карту, некоторое время внимательно изучал ее, словно хотел досконально запомнить, а  затем убрал ее обратно в планшет и подтянул ремни, чтобы тот висел как можно выше. Пользуясь создавшейся паузой, солдаты сели на склоне и тихонько переговаривались между собой.
- Становись! – рявкнул Кузнецов, и солдаты спешно поднимались на ноги. – Итак, кто боится пройти через эти болота? Есть большая вероятность простудить наследство. Пусть скажет об этом сейчас, потом будет поздно.
Взвод грянул дружным смехом.
- Тихо! Тогда за мной, в колонну по одному. Быть максимально бдительными. Противогазы держать наготове. Кто  заметит что-нибудь необычное или почувствует какой-нибудь странный запах, немедленно доклад. И старайтесь не замочить оружие. Вперед!
Кузнецов бодро спустился по крутому склону. Сапоги скользили по чахлой траве. У самой воды влажность воздуха стала просто невыносимой, как в бане. Вместе с тем усалился и смрад. Все это только снижало боевой дух солдат, но было еще что-то. Нечто такое, что сильно выделяло это местность от окружающего мира, но на первый взгляд не заметное. Вот только что это?
Лейтенант осторожно шагнул в воду. Было мелко; но сапог быстро увяз в мягкой чавкающей грязи. Кузнецов резко выдернул ногу из воды и оглянулся. За его спиной, друг за другом стояли солдаты, и молча смотрели на своего командира. Тогда Кузнецов окончательно отбросил в сторону все свои страхи и сомнения, и смело пошел вперед. Где только было возможно, он старался идти только по суше, участки которой поначалу часто встречались на пути, словно боялся наступать в воду. Скорость передвижения по болотам была невысокой, но, несмотря на непроходимую местность, взвод с каждым шагом уверенно врезался вглубь Матрениных Болот.
Прошло около часа, и суша все реже и реже стала встречаться на пути, а глубина медленно, но верно увеличивалась. Хорошо, что дно еще оставалось твердым. Ясное небо ни с того ни с сего, покрылось серыми, беспросветными тучами. Когда за спиной виднелись зеленые кроны деревьев, было еще терпимо. Но когда вокруг, кроме черной болотной воды, желтого мха, коряг и сухостоя, до самого горизонта ничего не стало видно, черная тоска забралась в души людей и прочно засела в них. Однако, солдаты упорно двигались вперед, бросая вызов неведомым силам. Они перебирались через завалы, залазили на бревна, шли через островки и снова входили в холодную болотную воду, которая уже доходила им до колена.
Еще два часа прошли в нудном, непрерывном передвижении через Матренины Болота. К этому времени островки почти уже не встречались на пути у взвода. Совершенно случайно они набрели на большой клочок суши, покрытый сухим мхом и мелким кустарником, который можно было назвать, не островком, а даже островом. В своем роде он был оазисом среди водной пустыни. Кузнецов тут же объявил привал. Нельзя было пренебрегать таким случаем. Он прекрасно осознавал, что в будущем такой удачи может не подвернуться, да и немного отдохнуть не помешало бы.
Кузнецов, проломав проход через сухие ветви кустарника, вышел на середину острова и опустился на землю. Солдаты, не долго думая, последовали его примеру. Полежав немного на спине, Кузнецов приподнялся, снял сапоги и вылил из них воду. После чего он тщательно выжал свои портянки, разложил их на траве и растер распухшие, побелевшие от воды ступни ног. Лейтенант сладко зевнул и посмотрел на часы. Пол третьего - обеденное время. Кузнецов подумал, что не плохо было бы чем-нибудь подкрепиться. С этими мыслями моментально появилось чувство голода, которое дремало все это время. Повинуясь ему, Кузнецов приказал раздать те скудные припасы, которые они захватили с собой.
Ели молча. Сухари, сало, вода из фляжки – вот собственно и весть завтрак, он же обед по совместительству. Да и этого было очень мало. Много не брали, не было смысла. Идти планировалось не так уж и далеко, а продовольствие было бы  лишней обузой в пути и в бою. Привал несколько затянулся. Бойцы уже давно все съели и теперь спокойно отдыхали, но командир не спешил продолжать путь. Этому послужили две причины. Во-первых, Боброво было уже близко, и перед боем следовало бы отдохнуть. Во-вторых, он не знал даже приблизительно, где они сейчас находятся и в каком направлении идти дальше.
Тут Кузнецову пришла в голову мысль, что такой остров посреди болот сильно выделяется и его не сложно будет найти на топографической карте. Он сразу же полез в планшет и извлек из него свою рабочую карту. Часть ее была подмочена и немного порвалась. Командир громко выругался вслух по этому поводу. Минут десять он потратил на доскональное изучение карты, пока, наконец, не нашел на ней клочок суши, сильно похожий на тот, который был сейчас под ногами. Этот остров находился почти точно посредине Матрениных Болот, на пол пути к намеченной роще. Кузнецов прикинул в уме, сколько им еще предстоит пройти, и решил, что желательно двигаться быстрее, чтобы придти с небольшим запасом времени. Хотя, если верить карте, оставалось два, ну от силы три часа пути. Чтобы не терять время и не заблудиться окончательно, нужно было идти напрямую. Пока что это им замечательно удавалось. Оставалось только выбрать точное направление, которого следовало придерживаться. Кузнецов достал из кармана свой компас, снял его со стопора и обомлел. Лицо его побледнело, рот непроизвольно раскрылся, а глаза округлились.
- Боже мой! – вырвалось из груди лейтенанта.
- Что случилось? – подскочил к нему рядовой Прокофьев, который все это время находился неподалеку.
В ответ Кузнецов протянул ему компас, магнитная стрелка  которого вопреки всем законам вращалась по часовой стрелке и не думала останавливаться.
- Я же вам говорил, товарищ лейтенант, здесь что-то не чисто, - сказал спокойно Прокофьев, но все же немного удивился.
Кузнецов моментально оправился от шока и быстро убрал в карман бесполезный компас. Он осторожно огляделся, не заметил ли кто его минутной слабости. Командир всегда должен быть бесстрашным примером для своих подчиненных, но солдаты ничего не услышали, либо просто не подали виду.
- Теперь действительно вижу, - сказал лейтенант тихо.
- А ведь раньше не верили?
- Да, не верил. Но ведь всему этому должно быть объяснение, - сказал Кузнецов.
- Возможно, и есть объяснение, товарищ лейтенант, но напрашивается другой вопрос. Как мы отсюда будем выбираться? – спросил Прокофьев.
- Сам-то, что по этому поводу думаешь?
- Если честно, то ничего на ум не приходит. Я ведь сразу говорил, что проводник из меня никудышный. Идти нужно, вот что. Если сидеть здесь будем, то уж точно никуда не выйдем.
- Выходит, умываешь руки? – вздохнул Кузнецов. – Ладно, что-нибудь придумаем. Прорвемся.
Он задумался, попытался связать воедино все увиденные недавно события, но ничего из этого не выходило. В какой-то момент он понял, что взвод может даже не выполнить свое задание, опоздать к началу атаки. Кузнецов уже давно привык к смерти, пожинавшей в последние годы обильную жатву. Он знал, что каждый следующий бой может стать  для него последним. Он допускал, что может погибнуть сегодня вечером. Погибнуть, но не опоздать. Что-то больно кольнуло командира в душу. Он сжал кулаки и закусил губу. В этот миг ему хотелось бежать, бежать, бежать, лишь бы успеть.
- Пойдем туда, - лейтенант махнул рукой в сторону, где сухостой несколько редел. – По моим расчетам мы выйдем как раз в нужное место. Вроде бы все это время шли правильно.
- Главное, чтобы там не было трясины,  - сказал задумчиво Прокофьев.
Близился вечер. По часам, но это никак не отражалось на окружающем мире. Серое небо оставалось все таким же неприветливым, как и два часа назад. Кузнецов встал и прошелся вдоль по берегу, чтобы размять ноги.
- Подъем! - скомандовал он. – Пора, нас уже заждались.
Бойцы стали собираться. Тела, лежащие на земле зашевелились, и со стороны это немного напоминало большой муравейник.
- Долго ли нам еще, товарищ лейтенант? - спросил кто-то.
- Нет, не долго. Почти уже прошли. Еще раз напоминаю,  смотрите, чтобы вода не попала в ствол оружия. Оно нам еще пригодится, - сказал Кузнецов.
Следующие два часа путешествия по болоту ни чем не отличались от предыдущих. Разве что стало существенно глубже. Местами вода доходила уже до пояса, ноги сильнее увязали в иле. Идти становилось все труднее и труднее. Минуты тянулись за минутами, а конца пути не было видно. У Кузнецова начало складываться впечатление, что они ходят по кругу. По его расчетам они должны были уже выбраться, или, по крайней мере, увидеть берег, но как только взвод приближался к месту, за которым, казалось бы, должны показаться трава и зелень деревьев, их ждало новое разочарование. Однако Кузнецов не терял надежды, и когда в очередной раз, он повел взвод к новому просвету в мертвом лесу, глазам их предстала чудная картина. Сухостой в этом месте расступался, образуя тем самым ровный, правильный круг метров триста в радиусе. Черная болотная вода в этом месте была абсолютно спокойной, как чай в блюдце, хотя за пределами круга наблюдалось легкое волнение. Ни торчащая ветка, ни коряга, ни волны, ни рябь не нарушали идеально-гладкой поверхности воды. В центре круга стояли три кольца сухих исполинских деревьев. Каждому из них было лет триста, как минимум. Их стволы наклонялись от центра наружу под углом около тридцати градусов, а ветви наверху сплелись воедино. Первое, самое маленькое кольцо, было около тридцати метров в диаметре, второе около пятидесяти, а третье примерно сто метров. Как только они не прогнили и не сломались под собственным весом?
- Что это такое? – спросил Кузнецов Прокофьева.
- Да я и сам впервые вижу подобное, - ответил удивленно солдат. – Надо же, такое нарочно не придумаешь.
- Тогда пойдем, посмотрим, - предложил командир.
- Может не стоит?
- Да нам все равно прямо идти. Если там трясина или глубоко, то обойдем. С виду все в порядке. Просто хочу рассмотреть вблизи. Прямо феномен какой-то.
Вопреки опасениям командира трясины внутри круга не оказалось. Дно наоборот стало твердым, а глубина уменьшалась, по мере того, как они приближались к центру. У наружного кольца деревьев вода доходила только до колена. За спиной Кузнецова слышались негромкие споры солдат. Если прислушаться, то можно было узнать с десяток различных версий происхождения данного явления. Кузнецов вспомнил о бабке Матрене, но тут же выбросил эту мысль из головы.
- Как будто полированные, - сказал один солдат, дотронувшись до одного из деревьев внешнего кольца.
- А я уже видел такое раньше, - сказал кто-то.
- Где?
- У нас, в лесу, - ответил тот невозмутимо.
- Да брешешь ты, - раздался еще чей-то голос. – У меня отец егерем был, я пол жизни в лесу провел и ничего подобного не видел. Деревья не могут так расти, по крайней мере, сами.
- Это что же делать с ними надо было, чтобы они выросли так?
Пока личный состав, раскрыв рты, осматривал небывалые деревья, Кузнецов с Прокофьевым отошли немного в сторону, чтобы их не могли подслушать.
- Я в жизни не видел ничего подобного, - сказал Прокофьев с восхищением.
- Это выглядит просто фантастически, но не в этом дело, - сказал со вздохом Кузнецов, пытаясь завернуть самокрутку мокрыми руками. – Время уже почти шесть, а мы находимся непонятно где.
- Я даже не знаю, чем смогу помочь.
- Нужно что-то делать, Прокофьев. Нужно что-то делать, - сказал Кузнецов и прикурил цигарку.
- Идти нужно, товарищ лейтенант. Авось и выберемся.
- Дорогу осилит идущий, - сказал лейтенант задумчиво. - Но идти  наугад – это тоже не дело.
- А разве у нас есть выбор, товарищ лейтенант?
- Ну, хорошо, будем считать, что ошиблись направлением и пошли не в ту сторону. Надеюсь, что мы находимся недалеко от края болот. Главное сейчас пойти в правильную сторону. Главное, чтобы нам повезло.
- Будем надеяться на удачу. Нам бы живыми отсюда выбраться, так уже полбеды. Еды ведь у нас нет, а, сколько мы еще идти сможем?
- Смотрите, что это?! – крикнул кто-то.
Только сейчас Кузнецов заметил, что вдалеке из воды поднимается пар, а все, что находится за пределами круга, заволокло серой дымкой. Самое странное, почему он не заметил этого раньше? Не заметить когда и как это явление началось, казалось бы, невозможно. Дымка за пределами круга сгущалась, и темные стволы сухих деревьев растворялись в нем, как сахар в чае. Пар постепенно приближался все ближе и ближе.
- А это еще что? – воскликнул Кузнецов.
- Не знаю. Туман какой-то. Быстро он как-то…
- Туман? Под вечер?
Лейтенант засмотрелся, глядя на приближающуюся к нему стену серого пара. В голове крутилась какая-то мысль. Он пытался поймать ее, но она все ускользала, и вдруг, его словно током ударило. Кузнецов даже подпрыгнул, самокрутка выпала из его рта, а глаза, чуть было, не выскочили из орбит.
- Гааазыы!!! – закричал командир, что было мочи.
Сначала, где-то первые пять секунд, никто не мог понять, что же произошло.  Дальнейшие события стали разворачиваться очень быстро. Солдаты один за другим осознавали всю суть происходящего и стремились как можно быстрее надеть свой противогаз. От нервов тряслись руки. Суета нисколько не ускорила этот процесс. В воду полетели каски, кто-то даже бросил оружие. Еще чуть-чуть и может начаться паника. Кузнецов дрожащими руками нацепил на себя резиновую маску. В норматив он не уложился, но остался жив и чувствовал себя нормально, а значит, все сделал правильно. Командир стал с волнением наблюдать, как пар медленно, но верно приближается к ним. Видимость ухудшалась с каждой секундой. Даже от самых близких деревьев остались лишь расплывчатые, еле видные силуэты.
- Ой, господи! Да что же это! Помогите! – раздался чей-то душераздирающий крик.
Все обернулись в направлении источника крика. Им оказался солдат лет тридцати-пяти на вид. Со всего взвода он был единственным, кто не надел противогаз. Теперь он метался из стороны в сторону и голосил как баба на похоронах.
- Ой, что делать?! Батюшки, спаси господи!
- Успокойся! – крикнул Кузнецов громко, хотя из-за резиновой маски его практически не было слышно. – Где твой противогаз?
Солдата охватила паника. Он совсем не обращал внимания на командира, и все бегал, вертелся как волчок и орал без умолку.  Кузнецов схватил его за шиворот и бросил в воду. Солдат упал, подняв в воздух множество брызг, приподнялся и сел. Вода немного привела его в чувства, он перестал кричать, но все равно дрожал и смотрел на мир взглядом загнанного зверя.
-  Где твой противогаз? – спросил командир еще раз.
В ответ солдат зарыдал. Он попытался что-то сказать, но кроме стона и всхлипываний ничего не смог произнести.
- За… забыл… на… на привале… оставил, - наконец с большим трудом  выдавил из себя солдат.
Кузнецов ничего не ответил и отошел в сторону. Солдаты обступили товарища и, не говоря не слова, смотрели на несчастного через стекла своих противогазов. Собственно им больше ничего не оставалось делать. Отдавать свой противогаз никто не хотел. Туман подступался все ближе и ближе. Бедняга  все так же сидел, но теперь только тихо плакал. Когда серая дымка стала окутывать солдата, он съежился и закрыл руками глаза. Лейтенант Кузнецов отвернулся, чтобы не видеть страданий несчастного и задумался, спасут ли их противогазы. Если судить по внешнему виду, то концентрация газа должна быть такой, что угольные фильтры могут оказаться бессильными, а быстро выйти куда-нибудь в безопасное место вряд ли представлялось возможным. Не прошло и двух минут, а серый туман заполонил последнее свободное от него пространство. Он оказался настолько густой, что за десять метров уже с трудом можно было различить человека. Солдат не двигался. Всхлипывания раздавались еще минут пять, а потом стихли. Кузнецов подошел к тому месту, где сидел несчастный, чтобы осмотреть тело, пригляделся, и  минуты две стоял молча.
- Отбой газы! – скомандовал он после того, как снял свой противогаз, - а ты, приведи себя в порядок! Позор.
Солдат, потерявший противогаз, еще некоторое время сидел в воде, съежившись, и не смел поднять глаза. Страх прошел, остался только стыд. В эти минуты он уже жалел о том, что действительно не умер.
Туман оказался не ядовитым. Он ничем не отличался от обычного, но все равно был каким-то странным. Поначалу  все обрадовались тому, что никакой опасности нет, что не придется идти в противогазах, но потом поняли, что радоваться еще рано. Ко всем  уже существующим проблемам добавилось еще и плохая видимость. Идти теперь можно было разве что на ощупь. Кузнецов долго кричал, пока, наконец, не собрал всех своих подчиненных вокруг себя и не пересчитал их.  Он приказал двигаться всем вместе, как можно ближе друг к другу. И не теряющие надежду воины, пошли дальше.
Скорость передвижения в таком тумане упала ниже всех допустимых пределов. То и дело приходилось останавливаться, чтобы подобрать отставших. Как ни старались, но все равно кто-нибудь терялся. А потеряться теперь было проще пареной репы. Отклонился немного в сторону, замешкался, и спина товарища, за которым ты следовал, уже растворилась в серой дымке. Ориентироваться приходилось по голосу. Командир настрого запретил любые разговоры, чтобы  можно было отчетливо слышать оклики впередиидущего или своевременно отреагировать на  чей-либо зов о помощи.
В таком напряженном ритме прошло еще несколько часов, но туман и не думал рассеиваться, а болота заканчиваться. Всплески воды под сапогами воинов и постоянные выкрики направляющего, служившие для всех остальных ориентиром, начинали действовать на нервы. Казалось, что этот ад никогда уже не закончится, и вдруг раздался чей-то отчаянный крик. Затем послышался громкий всплеск, бульканье. Через тридцать секунд все стихло. Взвод остановился и замер. Все стали прислушиваться, но ничего не услышали. Стали звать, но никто не пришел,  никто не откликнулся. Когда Кузнецов пересчитал личный состав, выяснилось, что одного солдата действительно не хватает. Как ни странно, пропал тот самый боец, устроивший недавно истерику. Так или иначе, он нашел свой конец на Матрениных Болотах.
- Что это могло быть? – спросил Кузнецов Прокофьева.
- Может быть, трясина началась, но трясина не засасывает так быстро. Хотя, всякое может быть.
- Будем считать, что трясина. Сколько не гадай, а до истины все равно не докопаемся. Только голову всякой чепухой забьем, - сказал Кузнецов.
- Неплохо бы шест или на худой конец палку какую-нибудь найти. Вот только где ее сейчас найдешь?
- И то верно. Куда делись все эти деревья и коряги?  Ведь целы завалы на пути были.
Тогда лейтенант созвал командиров отделений. Он приказал им построить свои отделения параллельно друг другу в колонну по одному, собрать ремни и связать их в одну длинную веревку, чтобы каждый солдат держался за нее и в случае чего, его могли бы вытащить. Такой причудливой колонной они двинулись дальше.
Командир всегда шел во главе. До самой последней минуты он не  терял надежды, что туман вот-вот рассеется, и они придут в назначенное место. И чем меньше оставалось времени до той контрольной точки, которую он себе пометил, тем раздражительнее он становился. А когда лейтенант понял, что опоздание уже неизбежно, ему стало нестерпимо больно. Тяжесть ответственности и стыд слились в душе воедино и осели тяжким грузом. Его единственным желанием было лишь оказаться в Боброво. Под пулями, под артобстрелом, под бомбежкой, все равно, лишь бы подальше от серого тумана и черной болотной воды. Но было уже слишком поздно. Часы показывали одиннадцатый час.

Закат окрасил холм, на котором расположилась деревня Боброво в нежный малиновый цвет. Деревья и дома выглядели черными фигурками театра теней на фоне вечернего зарева. Издалека не было ни видно, ни слышно даже малейшей активности.  Лишь легкий ветерок доносил едва слышный лай собаки.
Капитан Кораблев лежал в это время в кустах и рассматривал в бинокль немецкие позиции.  Там, в окопах, время от времени мелькали серые фашистские каски. Судя по всему, немцы совсем не ждали на сегодня нападения. Уж больно безалаберны они были:  плохо вели наблюдение, высовывались из окопа чуть ли не во весь рост, ни сколько не опасаясь снайперов. И это было довольно странно, так как обстановка на данном участке фронта уже давно накалилась. Наступление Красной Армии ожидалось со дня на день, да и подойти совсем незаметно силы полка, да даже роты, ну просто не могли. Однако как бы то ни было, их не ждали. Люди, которых скоро ожидает встреча со смертью, так себя не ведут.
    На дороге из деревни появились трое солдат. Они несли ужин для сидевших в окопах немцев. Фашисты, не долго думая, опустились на дно окопа и принялись за трапезу. Даже наблюдателей не оставили, а стволы пулеметов устремили свои взгляды в небо. Такой случай жалко было упускать. Командир роты еще раз пробежался взглядом по вражеским укреплениям и осторожно вылез из кустов.
- Посыльного ко мне. Только быстро, но без суеты, - приказал он.
Прибежал посыльный. Молодой  солдат, казах. Он начал было представляться, но капитан перебил его.
- Сейчас как можно быстрее бежишь в первый взвод и передаешь командиру от меня приказ, чтобы начинал через пять минут. Понял? Только беги не напрямую, а за теми кустам, чтобы, не дай бог, тебя никто не заметил. Все, вперед!
- Слушаюсь, - сказал посыльный и убежал, а капитан вернулся на свой наблюдательный пункт.
- Ну, вот и все, - сказал Кораблев, обращаясь к командиру третьего взвода. – Теперь либо пан, либо пропал. Надеюсь, что Артем со своими уже ждут сигнала.
- Я тоже надеюсь, - сказал лейтенант.
- Твои готовы?
- Так точно.
Метрах в шестистах левее от наблюдательного пункта командира роты затаился первый взвод. Солдаты лежали за деревьями, в кустах, в ямах, ожидая приказа на начало атаки. Для многих из них это был первый в жизни бой. Те, кто в тайне верили в бога, тихо молились. Остальные пытались просто отвлечься, успокоится. Смерть всегда страшна, какой святой она не была бы.
В высь взмыла красная ракета, и, спустя несколько секунд, грянуло не очень громкое, но дружное «ура!». Бойцы один за другим выскакивали из леса и бежали прямо на правый фланг немецких укреплений. Фашисты сначала опешили от неожиданности, но быстро опомнились, и уже через пол минуты заговорили пулеметы. Десятки пуль полетели в сторону бегущих солдат Красной Армии. Они выбивали щепки из деревьев, срезали ветви, листья, попадая в землю, поднимали в воздух облака пыли. Бежавшие в первых рядах солдаты тут же припали к земле. Кого-то зацепило, и крик раненного на время заглушил далекую трескотню пулеметов и свист пуль, пролетающих в пугающей близости. За первыми рядами атакующих, чуть ли не с разбегу упали на землю и остальные. Бойцы лежали на земле, не смея пошевелиться. Немцы лупили длинными очередями. Из-за большого расстояния они стреляли почти наугад, и пули ложились ближе, чем нужно. Вскоре они подняли такую пыль, что с немецких позиций стало невозможно рассмотреть не только атакующих солдат, но и кусты на опушки леса. Огонь стих. Пользуясь случаем, советские солдаты незаметно отползли в лес, но почти сразу же, с той же яростью устремились в новую атаку. Пыль еще не успела до конца рассеяться, а пулеметы уже заговорили вновь. Бойцы пробежали ровно столько же, и опять залегли на землю, но на этот раз они открыли ответную стрельбу по фашистским окопам. Советские пули застучали по брустверу и засвистели над головами немцев. Конечно, рассчитывать на серьезное поражение противника не приходилось. Огонь по сидящим в  окопах с такого расстояния из пистолетов-пулеметов был малоэффективен. Хотя, одной из этих пуль убило фашистского стрелка, который чуть ли не в полный рост высунулся из окопа, наблюдая за боем, а камнем, выскочившим из бруствера, выбило глаз помощнику пулеметчика, но это была случайность.
Вдруг раздался протяжный свист, услышав который хоть раз, потом уже ни с чем не спутаешь. Мины. Для пехоты они, пожалуй, страшнее всего. Снаряд, тот, прежде чем взорваться, в землю уходит, и осколки свои преимущественно выкидывает. Конечно, и от снарядов на войне не мало народа погибло, но случалось, что рванет рядом и даже не поцарапает. Мина же разрывается на поверхности и если уж хлопнет рядом, то считай все, нашпигует осколками по самое не хочу.
Сразу же за свистом прогремели резкие хлопки. Первая мина взорвалась где-то в лесу, но последующие ложились все точнее и точнее. Вскоре в том месте, где наступал первый взвод, воздух смешался с дымом и пылью. Свистели пули, рвались мины, но взвод снова отползал в лес, с криками бросался вперед, падал на землю, стрелял, и все повторялось с начала. Но с каждым разом не все отступали в лес. Кто-то оставался лежать на земле замертво, корчился от боли ранения или бился в судорогах предсмертной агонии.
Не смотря на большие потери, первый взвод выполнил свою задачу. Эффект от ложной атаки превзошел даже самые радужные ожидания капитана Кораблева. Сначала немцы, должно быть с перепугу, перебросили часть сил с левого фланга, но, видя упорство русских, потом кинули почти все силы с левого фланга и половину сил из центра. Вряд ли обман первого взвода выглядел как атака противника, значительно превосходящего в силах. Скорее всего, фашистов захватил азарт, жажда мщения за испорченный ужин, и они пренебрегли здравым смыслом. При виде такой фантастической удачи у Кораблева засвербело в груди, и вспотели ладони. Он не мог оторвать взгляда от окуляра бинокля, все еще не веря в происходящее.
- Вова, Вова, - позвал он командира третьего взвода, - быстрее! Давай, бери своих людей и по моему сигналу вперед. Бежим как можно быстрее, без выстрелов и криков. Перенесем бой в окопы.
Лейтенант уполз выполнять приказ, а капитан Кораблев в последний раз осмотрел фашистские укрепления, копошащихся под непрерывным огнем солдат первого взвода и убрал бинокль. Выждав пару минут, он встал, отряхнулся, поправил обмундирование и достал из кобуры свой ТТ.
- В атаку вперед! – скомандовал он и побежал.
Кораблев вырвался в поле, а за ним, с треском кустов, который был почти не слышен из-за звуков стрельбы, выбегали солдаты третьего взвода. Его быстро догнали, и командир поравнялся с передней линией солдат. Сначала они бежали, пригнувшись, а затем в полный рост. Немцы в азарте боя не сразу заметили атаку третьего взвода, не сразу им удалось среагировать на этот сюрприз. Первые пули в направлении бойцов третьего взвода полетели только тогда, когда они уже приблизились к проволочным заграждениям на ближних подступах. Немцы уже притащили с правого фланга пару пулеметов, установили их и уже приготовились открыть огонь. Было видно, как они торопятся, но в окопы полетела пара каких-то предметов. Грянули один за другим два хлопка, а когда пыль рассеялась, ни немцев, ни пулеметов не было видно. Трое солдат возились с проходом в заграждениях. Они очень торопились, движения их были резкими, судорожными. Шальная пуля пробила одному из них плечо навылет, и тот упал на землю, сжимая от боли зубы. Через пол минуты проход был готов, и в него устремились бойцы Красной Армии.
Два солдата, которые первыми подбежали к краю окопов, сходу попрыгали в низ и были тут же изрешечены пулями. Немцы, наконец, поняли, каким боком выходит для них дело, и бросили все силы, чтобы исправить ситуацию, но было уже поздно. Начался рукопашный бой, быстрый жестокий, кровавый. Остатки первого взвода, увидев, что их товарищи уже т в немецких окопах, тоже бросились в атаку. Выстрелов с каждой секундой становилась все меньше и меньше. Фашистам уже ничего не светило. Некоторые из них поняли это и бегом припустили в направлении деревни, но далеко им уйти не удалось. Еще через две минуты немецкие укрепления пали.
Капитан Кораблев шел по окопу. Внизу у его ног лежали мертвые тела, стонущие раненные, втоптанное в грунт, присыпанное землей оружие, гильзы, остатки немецкого ужина. Местами стены окопа были разворочены взрывами гранат. В воздухе стоял запах пороха, горелой резины и шерсти. Командир роты шел опьяненный радостью победы. Он до сих пор не верил в этот подарок судьбы, так легко дались им эти укрепления. На глаза Кораблеву случайно попался раненый немец, лежавший в перекрытой щели.  Взрывом гранаты ему оторвало правую ногу, серая форма на груди пропиталась кровью, но ариец был еще жив. Руки его сжимали автомат. Из последних сил он пытался передернуть затвор, стиснув от боли зубы и вытаращив залитые кровью глаза, но сил не хватало. Взглянув на него, капитан Кораблев моментально вышел из состояния эйфории, затуманившее разум. Он хладнокровно выстрелил из пистолета прямо в голову не сдающемуся противнику и пошел дальше. Праздновать победу еще было рано. Окопы – это только полбеды. В деревне все еще оставались приличные силы, там было несколько пулеметов и минометная батарея, которая все еще лупила по старым координатам. Близилась ночь, начинало смеркаться. Необходимо было срочно собрать все силы и выбить оставшегося противника из деревни.
К этому времени прибежали солдаты первого взвода и один за другим прыгали в окопы.
- Эй ты, - окликнул Кораблев одного из солдат. – Поди сюда!
Тот час же подбежал толстенький солдат низкого роста, с головы до пят покрытый пылью, и хотел что-то сказать.
- Командира взвода позови, немедленно! – приказал капитан, не дав произнести не слова.
Солдат тут же убежал, а через четыре минуты появился сержант, крепкий парнишка среднего роста, тоже с ног до головы в пыли. Правая бровь его была немного рассечена осколком, и из неглубокой раны тихо сочилась кровь.
- Командир первого взвода сержант Полищук по вашему приказу прибыл, - доложил он быстро.
- А где лейтенант Лизенков? – спросил Кораблев.
- Погиб, - ответил сержант.
- Сколько у тебя человек во взводе осталось? – сказал Кораблев.
- Человек десять, ну, пятнадцать самое большое, а то и меньше десяти. Некогда было потери подсчитывать.
- Хорошо. Бери всех, кто есть и бегом на тот край. Слышишь, откуда минометы бьют? Заткните их, а потом в центр. Там, на площади встретимся. И прошу тебя, быстрее, пока они не сообразили, что же произошло.
- Ясно. Разрешите выполнять? - сказал Полищук.
- У тебя карта есть? В местность знаешь? – сказал капитан быстро, как скороговорку.
- Так точно, - ответил невозмутимо сержант.
- Ну, все. На тебя надеемся, - сказал Кораблев, и Полищук убежал собирать остатки своего взвода.
Деревня была уже рядом, просто рукой подать. До огородов, расположенных на самой окраине всего метров триста. За ними начинались дворы. Сначала беспорядочно, но потом они выстраивались в улицы. На вершине холма кто-то суетился. Наверное, жители, услышавшие звуки боя, в спешке покидали селение. Кораблев достал свой бинокль, так и есть, бабы, ребятишки малые.  Бегут, правда, не туда, могут ведь в самую гущу боя попасть. Немцев нигде не было видно, но они обязательно появятся, командир роты это чувствовал.
- Вот черт, все-таки зацепило! – раздался за спиной чей-то сдавленный голос.
Кораблев убрал бинокль и оглянулся назад. За его спиной сидел командир третьего взвода лейтенант Сидорович.
- Серьезно? – спросил Кораблев.
- В ногу, - ответил тот со стоном. – Вот ведь досада. Можно сказать первая пуля и моя. Никогда бы не подумал, что будет так больно. Еле доковылял до сюда, а ведь рана пустяковая.
- Пустяковых ран не бывает. Кость цела? Перевязать сам сможешь? – спросил Кораблев.
- Могу. Даже бинт где-то был.
- Тогда перевяжи ногу, а то кровью истечешь, - сказал Кораблев. – Останешься здесь и займешься раненными, а я пока твоим взводом покомандую.
- Хорошо, - ответил со стоном лейтенант.
Из окопа выскочили и побежали в направлении Боброво солдаты первого взвода. Кораблев собрал командиров отделений, объяснил им сложившуюся обстановку и раздал указания. Вскоре третий взвод продолжил наступление и вошел в деревню с другой стороны. Командир роты повел их огородами. Легче, конечно было по дороге, но она отлично простреливалась.
 Уже через пять минут взвод уже бежал по узким улочкам среди одноэтажных изб. Противник никак не выдавал свое присутствие. Из людей на пути им попалась только старая бабка, которая сидела на завалинке своего дома и смотрела на солдат удивленными глазами. Понимала ли она хоть что-нибудь? Завернув за поворот, они увидели лишь единственного немца, который убегал прямо по улице. Несколько пуль тут же пронзили его спину, и тот рухнул на землю посреди улицы.
Капитан Кораблев все это время бежал в первых рядах. Отряд уже почти добрался до центра. Когда самые первые бойцы выбежали на следующий перекресток деревенских улиц, из окна, стоявшего не углу дома, ударил немецкий пулемет. Солдат, бежавший впереди командира тихо вскрикнул и как мешок упал под ноги. Кораблев не успел отскочить, споткнулся и кубарем полетел на землю. Этот случай спас ему жизнь. Капитан перевернулся на спину, но вставать не стал; пули свистели прямо над головой. Взвод сразу же рассредоточился. Кто был далеко, те бегом бросились в соседние дворы, а попавшие под обстрел солдаты упали на землю и ползком пытались перебраться в безопасное место.
Почти сразу же Кораблев почувствовал резкую боль в левом плече, как будто кипятком ошпарило. Он схватился за него рукой; рукав уже успел пропитаться теплой, липкой кровью. Пуля разорвала мышцы и немного задела кость. Командир стиснул зубы и стал ждать, стараясь не показывать немцам, что он еще жив. В это время двое солдат обогнули слева избу, в которой засели немецкие пулеметчики, и тихо подползли к окну. Пулемет бил во все стороны короткими очередями. В раскрытое окно полетела граната, и почти сразу же раздался взрыв. Как брызги воды вылетели стекла, с окон слетели ставни. Солдаты быстро подбежали к окну и дали внутрь несколько очередей. Послышалась немецкая ругань, чей-то отчаянный крик, а потом все смолкло. Капитан Кораблев осторожно поднялся на ноги, держась за раненное плечо. Рядом с ним, на земле осталось лежать пять человек. Трое из них уже не двигались, один тихо стонал, схватившись за живот окровавленными руками, а последний хрипел, захлебываясь вспененной кровью.
Сумерки сгущались. Слева, совсем рядом, послышалась стрельба и взрывы. Значит, первый взвод завязал бой. Третий взвод быстро пришел в себя, и Кораблев, не смотря на ранение, собирался продолжить наступление, как прямо на соседней улице раздались выстрелы. Все поспешили туда. По улице со всех ног бежали три красноармейца, а за ними гнались несколько немцев. Время от времени они останавливались и стреляли по бегущим. Пули летели мимо, но вскоре одна из них настигла беднягу, и тот упал, барахтаясь в пыли. Вскоре упал и второй. Подобная участь ждала и последнего солдата, но в этот момент пришел на помощь третий взвод. Солдаты сходу открыли огонь по фашистам. Немцы остановили погоню и поспешили занять ближайшие укрытия, но отступать не собирались, несмотря на численный перевес красноармейцев. Завязалась перестрелка.
Уцелевший солдат добежал до своих и упал на четвереньки. Он тяжело дышал, хрипел и плевался. Кто хоть раз видел выражение лица человека, чудом избежавшего смерти, то может представить себе его вид.
- Ты кто такой? Откуда? – спросил его Кораблев, стараясь перекричать выстрелы.
Солдат, сначала, как будто не обращал ни какого внимания на командира, все так же стоял на четвереньках, тяжело дыша, но потом словно опомнился и подполз ближе к капитану.
- Ты кто такой? – повторил вопрос Кораблев.
- Ря… ря… рядовой Шумейко. Та… та…- попытался ответить солдат, но из-за сильной отдышки это не получалось; командир терпеливо ждал, пока он немного отдышится. – Там немцы, много немцев! Танки!
- Что?! Где первый взвод?! – закричал капитан.
- Па… погиб. Все погибли.
Капитан Кораблев опустился на землю. Для него эта новость была страшным ударом, даже боль от раны отошла на второй план. Смерть не пугала его, его страшило поражение.  Откуда взялось подкрепление? А, какая уже разница. Несколько минут назад победа была почти в руках, но вдруг все поменялось местами. Да, положение безвыходное, и помочь может разве только чудо. Отступать бесполезно, догонят, обороняться тоже. Окопы не займешь, деревня находится выше. Что же делать? Засесть в домах?
Над головой просвистела мина. Она угодила прямо в соседнюю избу, проломила крышу и взорвалась где-то на чердаке. С неба посыпались щепки и осколки черепицы. Так, значит, немцы уже поняли, что к чему. На другом конце улицы замелькали фигуры в серой форме, спешащие на помощь своим почти уже добитым товарищам. Из-за большого каменного дома высунула свой ствол и блеснула фарой «Пантера».
Капитан Кораблев с трудом встал на ноги и выпрямился в полный рост. Пули пролетали рядом, едва не задевая его, но их свист не пугал командира. Он попытался отряхнуть испачканную в пыли форму; это плохо получалось. Кораблев изо всех сил сжал в правой руке пистолет и набрал полные легкие воздуха.
- За мной! За Родину! В атаку! Вперед! – закричал он, что  было мочи, голос его, казалось, на какое-то мгновение заглушил стрельбу и взрывы.
Командир, с пронзительным громким криком, побежал на врага. Вперед, только вперед, не останавливаясь. Пуля сбила фуражку с головы, но он даже не обратил внимания. Последнее, что услышал капитан Кораблев - это дружное, протяжное ура у себя за спиной.

Они шли уже третий день, может быть четвертый или даже пятый, никто не знал точно. Здесь не было ни дня ни ночи. Здесь был лишь туман, который заполонил все, без малейшего намека на просвет. Они сбились со времени и уже практически отчаялись куда-либо выйти. Туман и вода, больше ничего. Никто из них не знал и не даже предполагал, где они и куда сейчас направляются. Они шли лишь потому, что надо было идти, иначе смерть. Сдаваться никто не собирался, но с каждым часом продолжать путь становилось все труднее и труднее. Последний раз солдаты ели на привале, перед тем как попасть в туман, но голод практически не чествовался. Он смешался с физической и моральной усталостью и стал одним единственным гнетущим чувством. Бойцы также же давно не спали. Один лишь раз они случайно наткнулись на какой-то завал. Поваленные деревья, коряги, точащие из воды, все вперемешку. Там они смогли немного поспать, привязав себя ремнями к сырым, холодным, бог весть как появившихся в этом месте деревьям. Так или иначе, но они немного отдохнули. Однако их силы убывали с каждой минутой. Казалось, что пройдет час,  другой, и  люди от изнеможения станут падать в воду и тонуть, только потому, что не будет сил подняться.
Потери во взводе увеличивались. За это время пропали неизвестно куда еще три солдата. Никто не даже не слышал, чтобы они тонули или звали на помощь. Просто исчезли без следа, словно и не было их. Конечно, пропавших искали, но безрезультатно. Еще у троих во взводе поднялась сильная температура. Наверное,  получили воспаление легких или ангина, но не было ни врача, ни лекарств. Сами больные находились в бредовом состоянии, передвигались с большим трудом, и им приходилось постоянно помогать. По сути дела их несли на себе самые сильные и выносливые. Взвод двигался крайне медленно, да и никто уже особо не торопился. Оптимистов во взводе не осталось.
Лейтенант Кузнецов пребывал в состоянии полной апатии. Мысль о том, что  он завел себя и взвод неизвестно куда на верную гибель, глодала его изнутри и почти уже сломила моральный дух командира. Он уже бросил придумывать различные теории о природе происходящего с ними, стал просто воспринимать все как должное и неизбежное. Кузнецов ни с кем не разговаривал, но не все же сдавался. Он шел вперед, шел упорно, и может быть, был единственным человеком во взводе, кто хоть чуть-чуть верил в то, что из болот еще возможно выйти.
После долгих скитаний, уже на исходе самых последних сил взвод вышел на небольшой островок. Это был голый, без какого-либо следа растительности участок мокрой глины. Ужасно, но в сложившейся ситуации лучшего места для отдыха и не придумаешь. Находка это стала хоть какой-то радостью для измотавшихся людей. Командир, немедля, приказал остановиться. Солдаты ступали на твердую почву, падали в изнеможении прямо в грязь и почти сразу же засыпали. Многие из них думали, что это их последнее пристанище, и никуда им от сюда уже не уйти.
Кузнецов лично проследил, чтобы все расположились на отдых, только после этого он сам упал на ближайшее свободное место. Было холодно и сыро, жутко хотелось есть, а еще больше курить. Табак и спички, которые Кузнецов носил во внутреннем кармане, полностью промокли. Вряд ли у кого сейчас еще осталось хоть немного курева. Лейтенант закрыл глаза, чтобы не видеть осточертевшего тумана, уж лучше темнота, но сон никак не шел. В голову лезли какие-то мысли, граничащие с безумием и бредом. Кузнецов вспомнил, как прошлой весной он сидел в окопах, вспомнил те чувства, те ощущения. Тогда тоже приходилось сидеть по уши в грязи, не высовывая носа. Талая вода постоянно стекала на дно и ее, то и дело, приходилось вычерпывать каской или котелком. Люди промокали до нитки, мерзли по утру, когда все вокруг покрывалось тонкой корочкой льда. И сейчас Кузнецов предпочел бы оказаться там, нежели бродить здесь по Матрениным Болотам. В этот миг он вдруг понял, что же такого необычного было в этом месте, то, что он почувствовал с самых первых минут, но никак не мог понять. Это тишина. Мертвая, гнетущая, абсолютная тишина, и полное отсутствие эха. Казалось, что она была даже материальной и в смеси с туманом покрывала бескрайние просторы болот. Лишь изредка ее нарушали чавкающие, булькающие звуки, да чей-то сухой кашель, который звучал как «Еще немного, и я сойду с ума», - подумал лейтенант.
Становилось все холоднее и холоднее. Зубы командира выстукивали барабанную дробь. Бойцы, проснувшись от холода, один за другим сползались к центру островка, плотно прижимались друг к другу, чтобы хоть немного согреться. Спящие у края люди,  во даже сне пытались забраться в самый центр. Кузнецов не выдержал, пополз к куче скопившихся грязных тел и лег, оперившись спиной в чью-то широкую спину. Через несколько минут он почувствовал слабое тепло и незаметно для себя уснул.
Пробуждение было малоприятным. Вместе с сознанием к нему вернулись чувство голода, усталость, холод, боль в руках и ногах, да еще и горло заболело, глотать невозможно. «Уж лучше бы не просыпаться вовсе», - подумал он. Лейтенант посмотрел на часы. Двадцать минут третьего. Но, что сейчас, день или ночь? Сколько времени он спал?  Правда, ответ на эти вопросы абсолютно ничего не дал бы. Нужно было подниматься и идти дальше.
Солдаты спали, либо просто лежали, стараясь сохранить остатки своих сил и тепла. Еле-еле они отрывали измученные, истощенные тела от земли. Кое-кто уже в слух предлагал плюнуть на все и не мучить себя перед смертью, а остаться здесь. За время сна двое больных умерли, а третий лежал в бреду. Идти самостоятельно или хотя бы пытаться идти он уже не мог. Без еды, тепла, ухода и лекарств солдат был обречен. Нести же его на себе  уже никто не был не в силах. К тому же еще у четырех человек также поднялась высокая температура, и им необходима была помощь при передвижении. Командир приказал оставить умирающего. Все три тела положили бок о бок на середину острова. Могилу рыть не было ни сил, ни времени, ни инструментов.
И вновь обессиленные люди пошли дальше, в туманную неизвестность. Кто-то тяжело вздохнул, когда островок остался далеко за спиной, и отряд оказался целиком в объятиях серого тумана. Еще два часа прошло в уже привычном безрезультатном блуждании. Люди в изнеможении стали падать в воду и почти не могли подняться без чьей-либо помощи. Кузнецов к этому моменту сам еле передвигал ноги. Он уже начинал привыкать к мысли, что им суждено погибнуть. Туман не кончался, а идти дальше сил не было. Кузнецов уже было, собирался отдать приказ остановиться, а значит погибнуть, но вдруг ему показалось, что справа туман чуть-чуть рассеивается. Сердце екнуло, а в душе вспыхнул огонек последней надежды.
Взвод свернул вправо. Минут пятнадцать они шли все так же, без каких либо изменений, но вдруг, туман действительно стал расступаться. Его концентрация заметно уменьшилась, а видимость постепенно приходила в норму. Чрез пять минут появились расплывчатые силуэты сухостоя. Потом туман исчез. Внезапно, почти, так же как и появился. Бойцы вновь оказались среди мертвого леса Матрениных Болот, а все, что происходило раньше, улетучилось как страшный сон. На их пути снова стали попадаться островки суши, поросшие хилым мхом и лишайником. Выбрав один из них, что взвод остановился на привал. Необходимо было хоть чуть-чуть передохнуть и подумать над тем, куда пойти дальше. Надежда на спасения крепла в сердцах бойцов.
Командир оглядел своих подчиненных. Вид у воинов был жалкий. Бледные, измученные, они  уже падали от усталости и голода. Однако у солдат впервые появилась надежда. Кузнецов уселся на сырой мох. Мысли в этот момент были заняты лишь вопросом, куда идти дальше. Сейчас нельзя было ошибаться. Он долго всматривался в даль, но вокруг были лишь болота, болота, болота. Вдруг,  что-то зеленое промелькнуло вдали. Что это было? Почудилось или же это действительно зеленая растительность? Лейтенант изо всех сил смотрел туда, все больше жалея, что где-то в тумане потерял бинокль.
- Эй, Чудненко, пойди сюда! Ты у нас самый глазастый, - позвал он солдата, дремавшего невдалеке. – Посмотри, что там такое на горизонте?
Солдат не выразил абсолютно никаких эмоций. Он подобрался к командиру и стал смотреть в направлении, которое указывал Кузнецов.  Внезапно на лице его засветился огонек улыбки.
- Трава, товарищ лейтенант! Там трава! – воскликнул он громко.
При  одном только упоминании о траве, все кто был рядом, одновременно зашевелились. Бойцы смотрели в ту же сторону и радовались, словно видели великое чудо. Многие из них так ничего и не рассмотрели, но все равно вместе со всеми кричали от восторга. Несмотря на то, что никто не успел даже немного отдохнуть, привал был немедленно закончен. Отряд теперь шел намного быстрее. Чувство приближения спасения прибавляло сил в истощенные тела. Лейтенант Кузнецов шел впереди всех. Быстрее, быстрее. Боль и усталость не помеха. Лишь бы как можно быстрее добраться до маячившей вдалеке зеленой полоски берега.
На их пути все чаще стали попадаться островки, размер которых постепенно увеличивался. Скудная растительность на них приобретала более живой вид, что уже свидетельствовало о верном направлении движения. Но, в то же время, казалось, что зелень на горизонте нисколько не приближается. Расстояние сокращалось очень медленно. Теперь уже с уверенностью можно было сказать, что впереди тот самый, долгожданный выход из Матрениных Болот. Там начинался берег: крутой подъем на холм, поросший зеленой травой, на вершине которого росли редкие деревья. Спасение было близко. Только бы впереди не оказалось трясины.
От места последнего привала до столь желанного берега взвод добирался целый час. Трудно описать словами те чувства, которые охватили людей, когда они ступили на твердую сухую почву. А ведь эти люди не так давно успели отчаяться, смириться с мыслю о неминуемой  гибели. Бойцы ползли по склону, кто на четвереньках, кто по-пластунски, и радовались этому от всей души.
В нос ударил запах сырой земли, хвои, цветов и ягод. После спертого болотного воздуха, это было как глоток воды, умирающему от жажды. Он дурманил голову, и каждый во взводе упивался им, вдыхая полной грудью.  Лейтенант Кузнецов старался передвигаться на ногах, но это было очень сложно. Он чувствовал, что вот-вот и упадет прямо здесь. По щекам его текли слезы радости.
 Почти у берега начинался самый настоящий лес, и если не оглядываться, то ничего не напоминало о Матрениных Болотах. Сразу же, на вершине холма начиналась широкая поляна, поросшая  высокой, по колено травой. Кузнецов успел лишь докарабкаться до зарослей малины, которые ограждали поляну справа, и повалился на мягкую землю. Он закрыл глаза и расслабился. Где-то наверху пели птицы, и командир радовался их пению. Лес встречал бойцов во всей своей красе. После абсолютной, мертвой тишины болот и карканье вороны звучало нежнее флейты. Его радовали даже комары, которые, пользуясь случаем,  впились в лицо, а отогнать их не было сил. Кузнецов подумал, что неплохо было бы переместиться в малину, так они будут менее заметны, и вообще надо бы проследить за организацией отдыха, но нежная вязкая тьма окутала его сознание, и он медленно погрузился в пучину сна.

Кузнецов проснулся от жары. Спросонья он долго не понимал, где он и что же произошло на самом деле. Лейтенант приподнялся и спешно скинул с себя гимнастерку. Две минуты потребовалось, чтобы расставить все на свои места. Оказалось, что уже наступил полдень, а он лежал прямо на самом солнцепеке. Взвод, точнее то, что от него осталось, находился почти рядом. Солдаты как трупы лежали в теньке и спали крепким сном. «Опять раньше всех», - подумал Кузнецов. На жарком солнце его форма почти полностью высохла, за исключением, разве что спины и сапог, в которых еще чувствовалась теплая болотная вода. Надо было  вылить  раньше. Лейтенант с небольшим трудом, но все же с блаженством стянул их, выставив на солнце распухшие, истертые ступни. Портянки пришлось выжать и расстелить на траве, чтобы они хоть как-то высохли, а то можно еще больше стереть ноги. Затем он посмотрел на часы. Из-за появившегося на стекле конденсата ничего не было видно. Вроде бы половина второго, если приглядеться. Только сколько он спал?  Сколько они скитались по бесконечным болотам? На этот вопрос невозможно было ответить, по крайней мере, сейчас. Лишь предположения, и ничего более. Кузнецов сделал попытку подняться на ноги, но ничего не вышло из-за сильной слабости, неожиданно навалившейся на него. Лейтенант вспомнил, что хочет есть, пить, курить, да еще и спать захотелось. Кузнецов встал на четвереньки и отполз в тень деревьев. По пути он вырвал из земли пучок травы и немедля отправил себе в рот. Тщательно пережевав горьковатую массу, он инстинктивно проглотил ее, лег на землю и тут же заснул.
На сей раз, командир почувствовал, что кто-то толкает  его в правый бок, и открыл глаза. Перед ним на корточках сидел рядовой Петренко. Он смотрел на Кузнецова и беспечно улыбался. Лейтенант приподнялся на локтях.
- Ты это… случилось чего? – пробормотал Кузнецов, еще не до конца проснувшись.
- Товарищ лейтенант, я вам ягод принес. Вот, возьмите. Извините, что разбудил, но тогда бы я не удержался и сам съел, - сказал Петренко.
- Спасибо, - тихо поблагодарил Кузнецов и протянул ладонь. – Сам-то что не ешь?
- Да, я уже поел. Тут их много, - ответил солдатик.
Петренко высыпал в ладонь лейтенанту всю землянику, которую бережно хранил все это время. Пригоршня маленьких красных ягод исчезла в глубинах пустого желудка, как кусок угля в раскаленной топке паровоза.  Кузнецов даже не почувствовал их вкуса, только еще больше возбудил свой аппетит. Однако стало немного легче. Он снова опустился на землю и закрыл глаза, но спать больше не хотелось.
Лейтенант Кузнецов встал и посмотрел по сторонам. На этот раз он проснулся самым последним. Никто во взводе уже не спал, и на поляне шла небольшая возня. Солнце все еще высоко висело на небе, но чувствовалось приближение вечера. Он посмотрел на часы. Было почти шесть. Тревожить попусту командир никого не стал. Пусть отдохнут люди, еще успеют набегаться. Первым делом он разложил на солнце промокшие табак, бумагу и спички, в надежде, что они высохнут и как-нибудь можно будет покурить. Затем он оделся, привел себя в порядок, на сколько это было возможно, и пошел поискать в округе что-нибудь съедобное. Можно сказать, что поиски увенчались небольшим успехом, но Кузнецов не насытился ни на йоту, несмотря на то, что потратил пол часа времени.
Вернувшись на поляну, командир построил свой взвод, чтобы посчитать потери. Результат оказался неутешителен. При переходе через Матренины Болота отряд потерял девять человек, то есть почти тридцать процентов. Это были неоправданно высокие потери. Кузнецов распустил людей  и приказал им проверить и подготовить оружие к бою. То, что, несмотря на все трудности, никто не потерял своего оружия, было единственной приятной новостью.
Когда взвод шел через туман, главной их целью было вырваться из его противных объятий. Теперь же, когда проклятые болота оказались за спиной, на поверхность всплыли ряд других не менее важных проблем. Во-первых, взвод так и не выполнил поставленную задачу. Чем закончился бой за деревню Боброво, не знал никто (в том, что бой состоялся, сомнений не было). Для себя Кузнецов решил, что не будет строить ни как предположений, пока не узнает точно, хотя рассчитывать на положительный исход не приходилось. Но в любом случае ничего хорошего им не светило. Во-вторых, личный состав не ел ничего на протяжении уже нескольких дней. Продовольствие было просто необходимо, но где его взять?  И, в-третьих, Кузнецов не знал даже примерно, где они сейчас находятся. Матренины Болота имели большую протяженность, и потому взвод мог находиться в данный момент и на линии фронта, и в тылу своих войск, и в тылу противника. Как изменилась обстановка за последние дни, тоже никто не знал. Кузнецов стал, было искать свой планшет, но вспомнил, что утопил его, как только они попали в туман. Потеря карты – непростительная ошибка для командира, но не вешаться же теперь из-за этого. Кузнецов позвал к себе Прокофьева.
- Рядовой Прокофьев по вашему приказу прибыл, - доложил солдат.
 За последнее время он сильно изменился. Его добродушный взгляд стал пустым, щеки впали, сам он несколько ссутулился.
- Ну, присаживайся, - Кузнецов попытался улыбнуться, но вместо улыбки получилась непонятная гримаса. – Как ты думаешь, где мы сейчас?
- Понятия не имею, товарищ лейтенант. Местность незнакомая, - ответил Прокофьев.
- Я собственно так и думал, что ты скажешь нечто подобное.
- К тому же, давно я здесь не был. Изменилось все.
- Много ли еще деревень, кроме Боброво в округе? Нам нужно очень срочно достать что-нибудь из еды. Да что мне тебе объяснять, вон исхудал-то как. Совсем как смерть, - сказал Кузнецов.
- Все зависит от того, где мы сейчас вышли. Если на юге, то деревни через десять-пятнадцать километров встречаться будут. В других сторонах дело обстоит несколько хуже. Я думаю, нужно на какую-нибудь дорогу выйти. Так мы обязательно на деревню или на домик лесника выйдем.
- Это опасно. Так на немецкий патруль наткнуться, как пить дать. К тому же немцы в деревни могут быть, - сказал Кузнецов неуверенно.
- А если по лесу пойдем, то и заблудиться не долго. Я здесь плохой помощник. Сам, наверное, впервые в этих местах, - ответил Прокофьев. – Скорее всего, далеко мы от Боброво вышли.
- Тут ты прав. Далеко  мы не уйдем. Придется идти по дороге, на страх и риск, - ответил Кузнецов со вздохом.
Лейтенант нашел свою махорку, которую выкладывал просушиться на солнце. Бумага и спички высохли, но табак оставался еще сырым. Терпения, дожидаться пока он полностью просушится, не хватило, и Кузнецов дрожащими руками завернул самокрутку. Как назло спички и не собирались загораться, словно специально хотели испортить все удовольствие. Они ломались, с головок слетала сера, но ни в какую не загорались. Кузнецов извел на это дело почти весь коробок, как, наконец, одна из них зажглась. Лейтенант осторожно, стараясь не погасить драгоценный огонь, прикурил. Табак, пролежавший несколько дней в сырости, потерял свои вкусовые качества и стал слабым, но боже, как это было приятно. Кузнецов сделал глубокую затяжку, и голова его закружилась.  Рядовой Прокофьев тут же попросил командира угостить его, и Кузнецов отсыпал немного махорки, а остальное раздал бойцам, которые, почувствовав запах табачного дыма, смотрели в их сторону как стая голодных волков на кусок баранины.
- Сейчас самое главное – это еда, - повторил Кузнецов. – Как много бы я сейчас отдал за котелок обычной каши. Всего лишь за котелок.
- А дальше что? – спросил Прокофьев.
- А ничего хорошего дальше не будет, - ответил печально Кузнецов.
- Почему? – спросил Прокофьев.
- Ты сам посуди, Прокофьев, кто же нам поверит в рассказы про болота, про туман, про бабку Матрену. Раньше бы нас в психушку упекли, а сейчас под трибунал, как пить дать. Меня уж точно к стенке поставят или в штрафбат. Может быть, и вам чего достанется.
- Я все прекрасно понимаю. Сам не поверил бы в подобные россказни. Скажут же, что предатели, дезертиры. А если придумать что?
- Ну, рассказывать все как есть, ясное дело не будем. Может быть, стоит придумать что-нибудь про засаду… Ладно, потом придумаем. Сейчас, ей богу, все мысли только о еде, - сказал Кузнецов.
- Товарищ лейтенант, скоро выдвигаться будем? – спросил Прокофьев.
- Где-нибудь через полчаса. Отдохнем еще немного, а там уже пора выходить. Здесь становиться опасно оставаться, - сказал Кузнецов.
- Тогда разрешите идти.
- Хорошо, иди, но постарайся быть всегда рядом. Твоя помощь нам еще понадобится, - сказал командир.
Кузнецов приказал собираться. Пока оставалось время он сел в сторонке, чтобы проверить  автомат и пистолет. Офицеру полагается пистолет, но Кузнецов не мог расстаться со своим верным другом, с которым прошел и огонь и воду.  С тех пор,  как автомат впервые попал к нему в руки, лейтенант никогда не выпускал его из пределов досягаемости, даже когда в том не было абсолютно никакой необходимости. Кузнецов с любовью осмотрел механизмы оружия; неплохо было бы смазать, но где сейчас найдешь  ружейное масло. Однако старое верное оружие не должно подвести в трудный час, и он в это верил. Лейтенант засунул пистолет в кобуру, а автомат вскинул за плечи и пошел смотреть, как проходят сборы.
Было что-то около восьми часов вечера. Солнце только-только коснулось вершин мачтовых сосен. В идеальном варианте, как предполагал Кузнецов, взвод должен был выйти к какому-нибудь населенному пункту уже затемно. Это было бы как нельзя кстати. В темноте и в сумерках передвигаться скрытно куда легче. Уходя, Кузнецов приказал по возможности скрыть все следы их пребывания на поляне. Немцы совершенно случайно могут заметить это, пойти по следу и все.  Боеспособность подразделения была ничтожной. Они пошли напрямик через лес. Большинство солдат еле передвигали ноги. Двое из тех, кто еще более-менее был в силах быстро передвигаться ушли в дозор, а оставшиеся медленно шли вслед за ними.
Почва под ногами была мягкой, немного влажной. Она податливо прогибалась под сапогами, было приятно идти по ней. После болот это особенно чувствовалось. Не так давно в этих краях прошел хороший дождик. Сейчас же погодка стояла просто чудесная. Сказочный летний вечер. После долгого пребывания в проклятом тумане, среди мертвой тишины это было просто бальзамом на сердце. Солдаты шли измученные, изнеможенные, но вокруг них витал дух радости и восхищения.
Первоначально взвод шел по большому распадку между двумя высоких холмов. Почти сразу они наткнулись на бьющий из недр земли родник, напились досыта и наполнили свои фляжки холодной, сладковатой, ключевой водой. Далее дорога шла в горку. Минут пятнадцать они медленно поднимались на возвышенность, а после чего уже шли  по равнине. Вдалеке появился дозорный, который что-то сигналил. Это могло означать только одно – впереди противник. Нужно было срочно что-то предпринимать. Голодные и уставшие вряд ли смогут быстро среагировать.
- Взвод, к бою, - крикнул Кузнецов не очень громко, но так, чтобы все слышали, взял в руки автомат и снял его с предохранителя.
Солдаты бросились в рассыпную так быстро, насколько им позволяли силы. На ходу они выстраивались в боевой порядок. Защелкали затворы. Сержанты негромко отдавали команды. Разведчик пригнулся и побежал к взводу.
- Товарищ лейтенант, - начал он доклад, лишь только подбежал к командиру, еще даже не успев отдышаться, - там дорога проходит. Минут пять назад машина проезжала. Грузовая, с тентом. Возможно, даже люди в кузове, я рассмотреть не успел.
- А что за машина? – спросил лейтенант.
- Я не знаю. Никогда такой не видел, - ответил разведчик.
- Немецкая?
- Не могу знать. Я на фронте недавно.
- Это все? – спросил Кузнецов.
- Да, то есть, нет. Странная она какая-то была какая-то машина эта. На военную совсем не похожа и кабина у нее голубая.
- Немецкая, поди, наши вряд ли дурить так станут. Я под Сталинградом у них танки желтые видел. Первоначально никто не верил. Выходит, что в тылу у фашистов находимся. Плохо. Без еды и отдыха не прорвемся. Прокофьев! – позвал Кузнецов.
- Да, товарищ лейтенант, - он появился неожиданно.
- Ну что, узнал, где мы сейчас?
- Никак нет. С одной стороны, вроде бы и знакомо здесь все, но все равно не то. Я не  уверен в своих догадках, - сказал Прокофьев.
- Слушай, там дорога проходит. Куда нам лучше пойти? Направо или налево?- спросил Кузнецов.
- Я бы пошел налево, - ответил Прокофьев.
- Почему?
- Не знаю. Предчувствие что ли. Впрочем, вам решать. Я не гарантирую, что это будет правильно.
- У меня есть все основания, чтобы доверять тебе, - сказал Кузнецов и обернулся к разведчику. – Выдвигайтесь вперед. Мы пойдем за вами метрах в двухстах параллельно по лесу. На открытую местность не выходить, в бой вступать в самом крайнем случае. Все ясно?
- Так точно. Разрешите идти?
- Да, - сказал Кузнецов, и разведчик быстро пошел вперед. – Отбой! Становись, - подал он команду взводу.
Далее отряд шел некоторое время по просеке. А потом, когда впереди показался просвет, пришлось углубиться в чащу. Шли они с предельной осторожностью, вслушиваясь с малейшие звуки. Если бы впереди находился населенный пункт, захваченный противником, то на дороге можно легко напороться на немцев. Потому они старались всеми силами не выдавать своего присутствия. Все шло просто замечательно. По дороге не встретилось ни единой души. Разведчики тоже не появлись.
- Я ничего не могу понять, товарищ лейтенант, - жаловался Прокофьев, - вроде бы все до боли мне знакомо, но не то. Сейчас мне кажется, что мы на пути к Боброво. Вон там место, где я в детстве с друзьями делал шалаш. По крайней мере, очень похожее, но кустарника того не было, деревья совсем другие были. Не могло же все так сильно измениться. Такого быть не может.
- Ты в этом уверен? – спросил Кузнецов настороженно.
- И да, и нет. Я не знаю, как это сказать. Правда, я  в последнее время уже ни в чем не уверен. Такое твориться.
- Ладно, уж, - сказал Кузнецов, - лишний раз гадать не будем. Куда придем, туда придем.
Прошло  минут десять, и на пути снова появился разведчик, но на этот раз он махал руками, мол, ничего страшного не произошло. Он сообщил, что впереди развилка, и они не знают по какой из дорог идти. Командир решил сам посмотреть, в чем дело, и пока взвод стоит, объявил привал, а сам на дорогу, взяв с собой рядового Прокофьева. Они осторожно вылезли из придорожных кустов и осмотрелись.
Путь раздваивался. Прямо вела старая проселочная дорога, которая уходила в глубь леса. Ею в последнее время очень редко пользовались, и потому она заросла травой. Другая ветвь, наезженная, сворачивала влево и уходила в широкое поле, которое отдыхало, судя по всему, уже не первый год. Когда-то, не так давно, на нем выращивали пшеницу, чему свидетельствовали колоски, то тут, то там выглядывающие из высокой полевой травы. У самой развилки стояло одинокое сооружение; толи склад, толи барак. Крыша его давно просела, а окна были полностью выбиты. Стены, некогда побеленные известью, потрескались, местами осыпалась штукатурка. Совсем недавно здесь был пожар. Первое, что бросалось в глаза - это фашистская свастика и надпись на немецком языке, намалеванные красной краской на стене. Перед зданием прямо на земле лежали останки какой-то сельскохозяйственной техники. Не то плуг, не то борона. Теперь уже сложно было что-либо определить. Все было сломано и проржавело насквозь.
- Сволочи! Гады! – прошипел сквозь зубы лейтенант. – Чувствуют уже себя как дома, чтоб им пусто было!
Прокофьев и разведчики молча смотрели на своего командира. В этот момент они сами, должно быть,  испытывали подобные чувства. Лейтенант Кузнецов смотрел руины пару минут не отрываясь.
- Они за это ответят! Они за все ответят, придет время. Что они там написали? Кто-нибудь немецкий знает? – спросил Кузнецов.
- Я не знаю, - сказал Прокофьев.
- По-моему это город немецкий, хотя шут его знает. Я сам не силен, - ответил один из разведчиков. – В школе пробовал учить немного.
- Ну и ладно, черт с ним, - сказал Кузнецов. – Сейчас это вряд ли нам поможет. Прокофьев, тебе знакомо это место?
- Нет. Не припомню. Мы вышли сильно западнее деревни, я так думаю. В тех краях я редко бывал. Там бобровских не любят.
- Так, с этим мы разберемся. Думаю, дальше пойдем лесом. В поле нам выходить нельзя.  Рисковать в пустую…
- Но эта дорога, скорее всего, и выводит в какую-нибудь деревню, а та, что в лес сворачивает, неизвестно куда выведет. Может быть в лесничество, может обходная, может просто заброшенная, в тупик ведет, - сказал Прокофьев.
  - Из двух зол приходится выбирать меньшее, Прокофьев. Пойдем по лесу. Я прекрасно понимаю, что далеко мы не уйдем, но и бой в случае чего принять не сможем. К тому же нам помедленнее следовало бы идти, а то ребята почти совсем из сил выбились? – сказал Кузнецов.
Старая забытая дорога. Когда-то, ее создавали тысячи колес тяжелых автомобилей, десятки тысяч ног утаптывали мягкую лесную почву, и, казалось бы, на ее месте никогда уже ничего не будет расти. Но прошло время, и о ней забыли. Лес припорошил дорогу желтой хвоей, и вновь на этом месте появилась зеленая трава. Пройдет еще лет пять, и она совсем исчезнет с лица земли.
Большую часть времени взвод шел прямо по дороге, и лишь изредка, когда деревья вокруг сильно редели, чуть-чуть углублялся в лес. Вскоре дорога забралась на небольшой холм, и дальше шла по его гребню. По краям стали появляться непроходимые завалы бурелома и густые заросли кустарника, так что идти дальше можно было только, не сходя с дороги.
Солнце быстро приближалось к земле, и из-за деревьев виднелись лишь отблески заката. Тихой поступью приближалась ночь. По-прежнему на пути никто не встретился, и ни что не предвещало, ни деревни, ни домика лесника. Кто-то предложил лейтенанту Кузнецову даже попробовать поохотится, но это предложение было моментально отвергнуто.
- Товарищ лейтенант, - сказал вдруг Прокофьев, - извините за вопрос, а вы сами, откуда будите?
-  Я то? – усмехнулся Кузнецов. – Даже не знаю, как сказать. Родился в Хабаровске, потом жил в Кирове. До войны там работал, учился.
- В Кирове? Да, далековато отсюда. А на фронт как попали? – спросил Прокофьев.
- На фронт? Да, как и многие, добровольцем. У меня тогда броня была, но я отказался. Не дело здоровому мужчине в тылу сидеть, когда война такая идет, - сказал  Кузнецов.
- А вы женаты? – спросил Прокофьев.
- Нет. Не успел я жениться, хотя, знаешь, мысли были. Да и хорошо, а то убьют еще, и останется она молодой вдовой. Нет, не время. К тому же, не люблю я клятвы, обязательства. Плюс ко всему не верю  в женскую верность. Вернусь, дождется, значит, все хорошо будет, а не вернусь, пускай замуж выходит за другого. Она у меня красивая, хозяйственная, добрая, любой мужик возьмет.
- А почему вы в верность не верите? Вы ее любите?
- Люблю. Безумно люблю, и она меня вроде бы тоже, но как бы тебе сказать, все проходит, даже любовь. А ты сам женат? – спросил Кузнецов.
- Да нет, что вы. Мать говорила, мол, рано еще. Говорила, мол, отслужу в армии, а там уже и женит меня. Но это до войны было, хотя и у меня мысли были, - ответил Прокофьев.
- А лет тебе сколько? – спросил Кузнецов.
- Восемнадцать. Почти девятнадцать.
- Надо же, а выглядишь значительно старше.
- Я знаю, - улыбнулся Прокофьев. – Мне все так говорят.
- А братья или сестры у тебя есть?
- Только сестренка, младшенькая, - Прокофьев улыбнулся при этих словах, но тут же улыбка сошла с его лица. – Как представлю, что там немцы…
- Брось, все будет хорошо. Ты главное не беспокойся лишний раз, и все нормально будет. Может быть, даже скоро дома окажешься. Я смотрю, тебе очень хотелось бы дома побывать.
- Не то слово, товарищ лейтенант. Просто сплю и во сне вижу. Сейчас лето, а знаете, какой у меня матушка квас готовит? Если будем в Боброво, то вы обязательно должны у нас остановиться. Я вас тогда квасом угощу, картошечкой с луком, с сальцем, - Прокофьев говорил с восторгом, но вдруг в его голосе появились грустные нотки, - я даже не знаю, как они там сейчас живут. Война все-таки.
- Про картошечку с сальцем, пожалуйста, упоминать больше не надо, - сказал Кузнецов и поморщился.
От мыслей о еде у Кузнецова даже свело желудок. Организм не забывал напоминать, что совсем не плохо было бы хоть что-нибудь съесть. Командир даже боялся представить себе картину, обрисованную Прокофьевым. Он боялся, что просто завоет от голода, как волк на луну. Кузнецов лишь скорчил унылую гримасу и отвернулся. В этот момент краем глаза он заметил на дороге едва уловимое движение. Взвод остановился, все насторожились. К счастью впереди оказался один из разведчиков, который шел к ним быстрым шагом.
- Что случилось? – спросил лейтенант разведчика, как только тот приблизился.
- Товарищ лейтенант, там впереди какой-то населенный пункт, - ответил разведчик радостно.
- Далеко?! – Кузнецов чуть было не подпрыгнул от восторга.
- Километра два или три.  Если метров четыреста по дороге пройти, а потом через лес, тогда видно будет. Мы бы ее пропустили к чертовой матери, если бы случайно не отклонились в сторону.
- Молодцы. Ой, молодцы. Немцев в деревне не видно?
- Нет. В округе вообще никого не видно. Укреплений тоже нет. Может быть, там вообще никого нет, - сказал разведчик.
- Может быть, и нет. Это даже хорошо. Пойдем, посмотрим.
Идти пришлось не долго. Через четыреста метров, как и говорил разведчик. Затем они свернули в лес. Кузнецов, проламываясь через кусты и бурелом, долго силился понять, как отсюда можно было вообще что-либо заметить.  За кустами находилась поляна, за поляной новые заросли, а за ними лес расступался. Командир приказал взводу оставаться на поляне, а сам вместе с рядовым Прокофьевым, осторожно, где, пригнувшись, где ползком вылезли на опушку.
Сразу за лесом расстилался огромный луг, а прямо за ним возвышался холм, на котором стояла большая деревня. Изумрудная гладь травы была покрыта трещинами дорог и тропинок. Одна из проселочных дорог тянулась прямо перед их носом, и, по всей видимости,  окольными путями приводила в деревню. Отсюда уже можно было хорошо рассмотреть дома и дворы на окраине, окрашенные закатом в алые тона. Солнце совсем скоро скроется за горизонтом. Если хорошо присмотреться, то можно было рассмотреть детей, бегущих по улице,  трех старушек, сидящих на лавочке у ворот, даже гусей в луже у самого ближнего дома. Кузнецов еще раз пожалел о том, что потерял свой бинокль. Вдруг со стороны деревни раздался резкий хлопок выстрела, за ним еще несколько. Это несколько отрезвило сознание, немного потерявшего бдительность от радости командира. Они немедленно отползли в кусты и притаились там.
- Прокофьев, - сказал Кузнецов почти шепотом, - знаешь, что это за деревня?
-Да это же Боброво, - воскликнул  он, но тут же осекся. – Хотя нет, похожа, но не она. Вон тех домов не было, а вон там… ничего не понимаю. Чертовщина какая-то получается, товарищ лейтенант, - ответил тот изумленно.
- А это не может быть одна из тех деревень, про которые ты говорил?  Ну, которые по ту сторону болот.
- Может быть, это так и есть, но, черт возьми, как же она похожа на Боброво.
- Хорошо, что хоть куда-нибудь вышли, - вздохнул Кузнецов.
Теперь оставалось только решить, как лучше всего пробраться в деревню.  Там необходимо было сделать многое: раздобыть что-нибудь поесть, узнать, где на данный момент проходит линия фронта или как добраться до ближайшего лагеря партизан. Кузнецов был абсолютно уверен, что в деревне находятся немцы, но до другого населенного пункта им уже не дойти, поэтому нужно было как-то пробираться во что бы то ни стало. Вариант внаглую идти прямо по дороге отметался сразу, на такое мог решиться только безумец или самоубийца. Их заметили бы и положили бы еще на полпути. Обойти по лесу?  Кузнецов посмотрел на еле-видную на горизонте полоску деревьев и тоже отбросил в сторону этот вариант. Еще можно было кому-нибудь, да тому же Прокофьеву, переодеться в гражданскую одежду и под видом местного жителя проникнуть в деревню. Но тут появлялись две существенные проблемы. Во-первых, кроме военной формы никакой другой одежды не было. Во-вторых, взрослый здоровый мужчина мог вызвать большое подозрение, потому что все боеспособное население местных деревень уже давно было на фронте. Оставалось только дождаться темноты, а там попробовать незаметно пробраться на окраину.
- Все, посмотрели, и хватит, - сказал Кузнецов, - поползли обратно.
Тем же путем они вернулись к месту, где остановился взвод. Первым делом командир выставил со всех сторон наблюдателей, и стали ждать темноты. Для себя Кузнецов уже решил, что в деревню пойдут обязательно три человека. Но кого же послать на это задание? Прокофьева? Это без сомнений, а еще кого? Кузнецов долго перебирал в памяти фамилии своих подчиненных, особенно тех, кого успел увидеть на деле, но конкретно кого-либо выбрать не мог.
Холм медленно, как удав, поглощал солнце. Огненный диск уже почти исчез, и редкие звезды как веснушки выступили на небе. Минуты тянулись медленно и мучительно. Казалось, что никогда не стемнеет. В это время, как назло, голод усиливался, хотелось курить, спать, просто попасть в хоть какие-нибудь человеческие условия. И, что самое обидное, все это было рядом.                Солдаты лежали на траве, прятались в кустах. Вокруг все кишело комарами и мошкой, просто спасу от них не было. Однако кто-то умудрился даже уснуть в таких адских условиях, накрыв лицо каской. Остальные же просто сидели, дремали или смотрели в небо.  Сидели молча; командир запретил любые разговоры.
В соседних кустах раздался треск веток. Через мгновение из них выскочил наблюдатель и как только мог быстро, побежал в направление взвода. Кузнецов приподнялся и насторожился.
- Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! – сходу закричал солдат.
- Тихо, дурак! Что же ты орешь так? – шикнул на него Кузнецов.
- Товарищ лейтенант, там немцы… - крикнул тот, правда, немного тише.
Эта фраза прозвучала как гром среди ясного неба. Солдаты хватали свое оружие, вставали, будили спящих. Поднялась небольшая суматоха.
- Где? Сколько? – спросил Кузнецов кратко и твердо.
- Там, на дороге, - солдат махнул рукой в сторону кустов. – Один.
- Сколько?! – переспросил Кузнецов, опустил свой автомат, который уже снял с предохранителя, и многозначно посмотрел на солдата.
- Один, - ответил тот, как ни в чем не бывало. – По дороге тащится. Скоро мимо нас проходить будет. Пьянющий, просто в хлам. Песни свои немецкие горланит. Вот только форма на нем странная, никогда раньше такой не видел. С пистолетом, наверное, офицер. Что с ним делать?
- Так, пойдем, посмотрим, - сказал Кузнецов, быстро поднимаясь на ноги. – Петренко, за мной.
Кузнецов закинул автомат за плечи и скорым шагом пошел к дороге, а вслед за ним побежал рядовой Петренко со своим ручным пулеметом. Втроем они быстро пробрались к пышному кустарнику, который рос прямо у дороги. Там прятался второй наблюдатель. Кузнецов опустился на четвереньки, и тихо пополз через кусты. Забравшись в центр, он лег на землю, выбирая себе место для наблюдения. Слева от него лег Петренко, а еще левее первый наблюдатель.
- Побачьте, товарищ лейтенант, побачьте, - сказал шепотом солдат, лежавший здесь все время.
Кузнецов осторожно раздвинул ветви кустарника. Отсюда вся дорога была видна как на ладони. Мягкий сумрак уже окутал все в округе, но видимость еще оставалась хорошей. Метрах в ста впереди на дороге маячила фигура человека. Его было не столько видно, сколько слышно.
- Стрелять, товарищ лейтенант? – спросил Петренко, который уже успел установить свой ручной пулемет и взять на прицел идущего немца.
- Ты что?! - воскликнул шепотом Кузнецов, схватив Петренко за руку, которой он уже собирался передернуть затвор. – Какой стрелять?
Петренко вздохнул и отодвинул приклад пулемета в сторону. Через несколько минут человек подошел настолько близко, что уже можно было немного рассмотреть его. Это был мужчина, одетый в военную форму темно-серого цвета, на вид ему не дашь больше тридцати пяти. Лейтенант Кузнецов за войну много немцев видел, но такого впервые. «Значит, в деревне стоит какое-то специальное подразделение, СС или еще что похуже», - решил он  для себя. Немец же был ужасно пьян. Его шатало так, словно он находился на палубе корабля в десятибалльный шторм. Казалось, еще чуть-чуть и он упадет сраженный алкоголем, но немец упорно шел, более того, останавливался каждые полминуты и отхлебывал из бутылки, которую крепко держал в руке. Немец несколько раз пытался запеть что-то, но не получалось. То, что у него абсолютно не было ни слуха, ни голоса можно было понять даже по этим робким попыткам.
Кузнецов задумался. Что же делать с этим немцем? Отпускать восвояси как-то не хотелось. Взять в плен, допросить? Можно, но только зачем? Полученные сведения могут оказаться очень полезными, но вряд ли во взводе кто-нибудь знает немецкий язык. Позволить мальчишке расстрелять его? Кузнецов с удовольствием отдал бы такой приказ, но стрельбу наверняка услышат в деревне. Тогда всему взводу крышка. Значит надо брать в плен. Пьяного скрутить тихо и быстро – это проще пареной репы. В конце концов, вдруг он русский знает или английский. Кузнецов свободно изъяснялся на английском языке. Потом его всегда можно поставить к первой попавшейся березе и шлепнуть или просто удавить. Немца, особенно если он офицер, непременно будут искать, но к тому времени, взвод уже должен будет уйти к своим.
- Слушай, оглушить его сможешь тихо? – сказал Кузнецов солдату, лежавшему справа.
- Да, - ответил тот кратко и пополз из кустов.
- Смотри, не убей, - добавил командир.
Все затаились. Петренко, Кузнецов и наблюдатель лежали в кустах. Петренко на всякий случай держал немца на прицеле, а второй наблюдатель лежал на земле, притаившись за деревом, с расчетом напасть со спины. Он уже взял наизготовку свой автомат, чтобы  оглушить немца прикладом. Фашист слишком уж медленно передвигался. Наконец он поравнялся с кустами, но почему-то не пошел дальше, а повернул влево вплотную подошел к притаившимся красноармейцам, едва не зацепив ногой ствол пулемета Петренко. Неужели он их заметил? Кузнецов затаил дыхание, пальцы его касались холодного приклада пистолета, в ушах был слышен стук сердца. Немец остановился, прошло несколько секунд, но ничего не происходило. Вдруг послышался звук падающей воды и вздох облегчения. В тот же момент из засады выскочил солдат. По пути он чуть было не споткнулся, наделал много шума, но немец даже ухом не повел. Раздался резкий, глухой звук удара и тело фашиста рухнуло на землю, как подкошенный колос.
Кузнецов, не торопясь, вылез из кустов. Вслед за ним Петренко и наблюдатель. Последний сорвал с головы мокрую каску, вытер рукавом лицо и принялся яростно пинать распластавшегося на траве немца. Тот безжизненно лежал под ударами, как полено.
- Вот тебе! Вот тебе, сволочь! Получай! - тихо вскрикивал он при каждом пинке.
- Все, хватит, - остановил его командир, - он нам живой понадобится. Давайте оттащим его с дороги.
По двое взялись за ноги и поволокли в лес. Немец оказался просто непомерно тяжелым. Скорее всего, это ощущение появилось оттого, что они очень обессилили за последние дни. Благо волочить пришлось недолго. Но проходилось иногда поднимать тело, а  иногда и перекатывать. В общем, с некоторым трудом пленный был доставлен в место расположения взвода. Там их уже давно ждали. Все кто мог, без лишних вопросов подбежали и подхватили немца, остальные же с любопытством смотрели на него. Почти никто во взводе «вживую» фашистов еще не видел.
Пленного положили на траве. Теперь его можно было внимательно рассмотреть. У немца были черные как смоль волосы и пышные усы. На лице его четко отпечатались следы побоев. Удар прикладом  рассек кожу на затылки, и волосы слиплись от сочившейся крови. Форма фашиста была изготовлена из необычной, на первый взгляд, ткани, а из расстегнутого ворота выглядывала тельняшка.
- Странная форма какая-то,- пробормотал Кузнецов.
- А он жив? – спросил кто-то.
- Жив, только пьян, - ответили ему из толпы.
Лейтенант Кузнецов замерил пульс. Действительно жив и действительно пьян. Перегаром от него несло так, что ни один комар даже близко не подлетал.
- Надо бы допросить, - сказал Кузнецов и посмотрел на своих солдат. – Кто-нибудь немецкий язык знает?
Как выяснилось, немецкий язык не знал никто. Кузнецов достал свою флягу и плеснул воды в лицо пленному. Немец в ответ лишь поморщился, пошевелил разбитыми губами, пробормотал что-то нечленораздельное и снова ушел в небытие.
- И как его сейчас допросишь? – сказал один солдат. – Он только к утру проспится, если не позже.
Затею с допросом пришлось отложить на неопределенный срок. Немца обыскали, забрали пистолет и все личные вещи. При себе у него оказались лишь документы в красной обложке да какие-то смятые бумаги.  Кузнецов долго вертел в руках пистолет, пытаясь вспомнить к какой системе он относится. Никогда раньше не приходилось видеть ничего подобного. Документы командир осмотрел лишь мельком. В сумерках нельзя было прочитать их, да и вряд ли он смог бы читать на немецком языке.
Пока шла суматоха с пленным, стемнело окончательно. Черное небо покрылось звездами, взошла луна. В где-то траве запиликал на своей скрипице сверчок. Холм, на котором стояла деревня, покрылся огоньками горящих окон. Наступило самое время, чтобы попытаться проникнуть в деревню.
-  Нужно трое добровольцев, которые пойдут в разведку в деревню. Желающие есть? – спросил Кузнецов у взвода.
Добровольцев почему-то не оказалось. Все с виноватым видом смотрели друг на друга, но никто не высказал желания.
- В таком случае, в деревню пойдут Прокофьев…
- Я, - сказал рядовой Прокофьев.
- Усов…
- Я, - ответил Усов.
Кузнецов немного задумался при выборе третьего. Пауза несколько затянулась. Желательно было поторопиться, но от его выбора могло многое зависеть.
- Товарищ лейтенант, разрешите, я пойду, - сказал вдруг Петренко.
- Нет, ты не пойдешь. Пулемет здесь гораздо нужнее. Третьим пойдет… третьим пойдет… третьим, пойду я, - неожиданно, даже для самого себя сказал Кузнецов.
После он долго размышлял, что же на самом деле заставило его отправиться в разведку.  Как командир он должен был остаться с подразделением, но с другой стороны, задание было очень ответственным, и потому взвалить его на чужие плечи Кузнецов не мог. И в то же время, в душе он просто мечтал попасть в деревню.  Есть и курить хотелось просто до безумия. Какая из сторон больше повлияла на решение, командир не знал точно.
- Вот что, Усов, - сказал Кузнецов, - давай-ка переодевайся в немецкую форму. Это так, на всякий случай.
-  Слушаюсь, - сказал солдат.
С пленного сняли форму, оставив лишь в одних трусах на съедение комарам. Усов быстро переоделся. Форма была немного грязная, местами виднелись пятна крови, но издалека, да еще и в темноте этого нельзя было разглядеть.
- Ух, ты, - воскликнул Усов, - да здесь надпись какая-то, по-русски даже. «Россия… мэ вэ дэ». И флаг чей-то. Румынский что-ли? Он что, румын?
- Да он и не немец, поди, - сказал какой-то солдат.
- А кто же? – спросил другой.
- Шкура какая-нибудь.  Власовец или полицай.
- Может быть. Это мы  потом узнаем. Наверное, - сказал Кузнецов, передовая Усову документы и пистолет пленного. – Где Горбов? Горбов!
- Я, - ответил заместитель командира взвода сержант Горбов, коренастый мужчина средних лет. Во взводе он был одним из немногих, кто имел за плечами большой боевой опыт. Солдаты уважали его и немного боялись.
- Значит так, остаешься за меня, - распорядился Кузнецов. – Ждете самое позднее до утра. Если все нормально, то мы вернемся до рассвета живыми и с продовольствием. Если же нет, то считайте нас погибшими и дальше действуй уже по своему усмотрению,  в зависимости от обстановки. Сейчас притаитесь. В бой вступать только в самом крайнем случае. Это все. Прощаться не будем. У дачи желать тоже не надо. Мы вернемся.
Кузнецов еще перепроверил свое оружие, и они пошли. Ночь на удивление оказалось темной, какие редко бывают в этих местах. Лишь желтая луна чуть-чуть освещала окрестности, иначе бы стояла такая темень, что хоть глаз коли. Это, безусловно, было на руку командиру. Пробираться в деревню стали околками.  На всякий случай Кузнецов и Прокофьев, на сколько смогли, спрятали оружие и шли впереди, подняв вверх руки. Усов в трофейной форме шел сзади. Издалека могло показаться, что фашист ведет двух пленных красноармейцев.
До подножья холма они добрались относительно быстро и без происшествий.  Пахло навозом, дорожной пылью и полевыми травами; с детства знакомый запах деревни. Впереди, прямо на их пути, показался какой-то садик, или что-то в этом роде, обнесенный кованой оградой. За ним шли огороды, а за огородами уже начинались первые дворы неизвестной деревни. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, Кузнецов решил пробираться напрямик.
Перелезть через невысокую ограду большого труда не составило. Внутри росли деревья, посаженные стройными рядами. В целом, садик был небольшой. Узкая аллея, обсаженная с обеих сторон пышными кустами сирени, разрезала садик на две ровные половинки. По весне, когда кусты покрывались цветами, здесь должно было быть очень красиво.
- Товарищ лейтенант, - сказал чуть слышно Усов, когда они уже подошли к живой изгороди и собрались выйти на аллею, - там кто-то есть.
- Где? Кто? – спросил Кузнецов и насторожился, помня про феноменальный слух солдата.
- Там, - Усов махнул рукой, - Вы слышите шепот?
Кузнецов изо всех сил напряг свои уши, но ничего не услышал. Только шелест листьев, да скрип сверчка где-то вдалеке.
- Где это? Далеко?
- Нет, не далеко. Там - ответил Усов.
Кузнецов тихо достал автомат и взял его в руки. Тихо щелкнул предохранитель, нарушив идиллию ночных звуков. Красноармейцы медленно, крадучись пошли вдоль кустов сирени, до тех пор, пока живая изгородь не завернула под прямым углом. Кузнецов попытался посмотреть через кусты, но ничего не получилось. Там было темно, да и сирень оказалась слишком густой, чтобы сквозь нее можно было хоть что-то рассмотреть.
- Там? – спросил командир шепотом.
- Да, прямо там, - ответил Усов.
Место, где кусты редели, нашли далеко не сразу. Кузнецов осторожно раздвинул ветви. Без шума, к сожалению не обошлось. Он замер на пол минуты, а потом осторожно пригляделся. Теперь можно было хоть как-то рассмотреть то, что скрывала густая листва живой изгороди. Узкая аллея проходила через небольшую площадку, в центре которой, на холмике, поросшем давно отцветшими тюльпанами, стояло странное сооружение.  На переднем плане располагалось что-то похожее на пьедестал, но без памятника. Сзади возвышались две большие бетонные плиты, в форме, как показалось командиру, развернутых знамен. Всю эту замысловатую конструкцию огибала дорожка, посыпанная обломками красного кирпича, а по периметру росли кусты сирени. В лунном свете, который слабо освещал этот пяточек, Кузнецов не сразу заметил парочку влюбленных, расположившихся на холмике рядом с пьедесталом.  Парень обнимал миниатюрную девушку в светлом коротеньком платьице. Они шептали что-то друг другу и время от времени страстно целовались.
- Глянь-ка туда, - лейтенант Кузнецов улыбнулся и отодвинулся.
- Что это? ДОТ? – спросил Усов, занявши место командира.
- Да шут его знает, что это такое. Ты на холм посмотри, вон туда - сказал Кузнецов.
- Ух, ты… так вот, кто это шептался. Надо бы их расспросить, - усмехнулся Усов.
- Надо бы. Только как к ним подойти. Если сейчас через кусты полезем,  испугаются ведь. Переполох еще поднимут, чего доброго - сказал Кузнецов.
- Тогда надо обойти со стороны. А если этот немцем окажется? – спросил Усов.
- Прирежем тихо. Во всяком случае, постараемся. Он ведь без оружия, - сказал командир.
- Да дайте, я-то посмотрю, - обиженным голосом сказал Прокофьев.
- Смотри, - сказа Кузнецов, только не долго.
Они обошли сооружение сзади под прикрытием зеленой изгороди. Как на счастье в самом удобном месте можно было свободно пролезть, без лишнего шума. Бесшумно пройти по дороге не получилось, щебенка поскрипывала под сапогами. Кузнецов решил, что их уже давно услышали, и когда они подойдут, то появление их не будет столь внезапным для влюбленных. Но парочка была настолько увлечена своим делом, что ничего не замечали, даже когда красноармейцы приблизились почти вплотную. Представшая картина повергла в шок даже Кузнецова, а тем более Усова и Прокофьева. Юноша страстно целовал свою подругу в шею. Одной рукой он ласкал ее грудь, а другую запустил под юбку. Девушка лежала полубоком на  земле, закинув голову назад, закрыв от удовольствия глаза, и тихо стонала.
Все трое встали как вкопанные; они оказались чрезвычайно неловком и неожиданном положении. Никто из них нее знал, что нужно сказать или сделать в подобной ситуации. Прокофьев от удивления широко раскрыл свой рот. Так и стояли около минуты. Тем временем, парень перешел к более активным действиям. Он стал стягивать с девушки белые кружевные трусики. Та совсем даже не сопротивлялась; лежала все в неизменной позе и тяжело дышала, стиснув зубы. У юноши не хватило терпения довести это дело до конца, и он решительным движением закинул на плечи ее ноги, между тем, судорожно пытаясь расстегнуть ширинку брюк.
В этот самый момент из открытого рта Прокофьева вырвался громкий гортанный звук. Девушка открыла глаза, и ее взгляд упал на стоящих перед ней воинов. Даже при свете луны можно было заметить, как побледнело ее лицо. В миг с лица сошло выражение блаженства, и его исказила гримаса ужаса, глаза округлились, и казалось, вот-вот вылезут из орбит. Наступила немая сцена, но тишина длилась недолго. Девушка завизжала как резаный поросенок. Парень, опьяненный страстью, еще несколько секунд пытался расстегнуть неподдающиеся пуговицы. Постепенно до него стало доходить, что что-то пошло не так. Он развернулся и тоже заорал во все горло.
Первым отреагировал  парень. Он  как угорь выскользнул из объятий своей возлюбленной, которая от страха сильно сжала руки на его шее, быстро вскочил на ноги и, что было сил,  побежал по аллее. Девушка тоже не заставила себя долго ждать. С ловкостью дикой кошки она поднялась на ноги и бросилась вслед за своим любовником, но трусики, висевшие почти у самых щиколоток, спутали ноги, и она со всего маху рухнула на дорожку, ободрав при падении локти и колени. Несколькими конвульсивными движениями она освободилась от пут и с низкого старта ушла в темноту ночи, ни на секунду не прекращая своего дикого визга.
Наблюдение за всем этим спектаклем, повергло Кузнецова в новый шок. Лейтенант был морально готов ко многому, к засаде, к измене. Но все увиденное выбило из колеи его мышление, и он долго не мог решить, что же делать. Сначала он взял на прицел бегущих и хотел, было, открыть огонь, но передумал. Потом снова хотел стрелять, снова передумал. Тем временем парочка убежала восвояси.
- Что же это, получается? – спросил Кузнецов тихо.
- Похоже, мы их спугнули, - сказал Усов.
- Что это они так завопили, словно привидение увидели? – сказал командир.
- Да хрен их знает. А может, это немцы были? – сказал Усов.
- Что толку сейчас гадать? Они ведь тревогу сейчас в деревне поднимут, - сказал Прокофьев.
- Как пить дать поднимут. Нужно срочно к нашим пробираться, а там по лесу, - сказал Усов.
- Не успеем. До леса далеко, - сказал Кузнецов.
- А что же делать? – спросил Прокофьев.
- Попробуем прорваться до ближайших дворов, а там укрыться где-нибудь в сарае. Главное, чтобы у немцев собак не было, - сказал Кузнецов.
- Тогда немцы доберутся до наших, - сказал Прокофьев.
- А ты думаешь, что если они схватят или убьют нас на пути к лесу, то до взвода они не доберутся? Наше дело пропащее, а так хоть следы им запутать сможем. Пойдем, - сказал Кузнецов.
Они быстрым шагом вышли по аллее из садика, и пошли в направлении деревни. Бежать сил не было, несмотря на то, что страх неустанно подгонял их. Время от времени они останавливались и прислушивались, нет ли в деревне какой-либо суеты или погони за ними. На окраине им пришлось пробираться через огороды, в большинстве своем были засаженные картофелем или другими овощами, которые спеют только к осени. Есть там было абсолютно нечего.
По пути им встретилось какое-то старое заброшенное строение, то ли развалившийся дом, то ли сарай. Кузнецов приказал немедленно занять его, чтобы сделать там передышку и выждать возможную погоню. Внутри строения стоял такой смрад, что даже пришлось зажимать нос. С другой стороны это было даже хорошо; немцы лишний раз не сунутся, если будут искать.
Медленно тянулись минуты, а признаков погони или тревоги в деревне не было. К тому же сидеть в вонючем сарае было уже невмоготу. Командир решил идти дальше.
Вскоре они подошли к первому попавшемуся дому на краю села. Это была небольшая одноэтажная изба-сруб. Маленький двор, обнесенный покосившимся плетнем. Внутри сарай, поленница, хлев и полным-полно старой утвари, которая беспорядочно валялась по всему двору.  Ставни были открыты, а в окнах, несмотря на поздний час, горел свет.  Хозяева еще не спали.
Кузнецов приказал Усову ждать снаружи, на всякий случай, чтобы не пугать хозяев немецкой формой. К тому же в случае засады он мог спастись и сообщить во взвод.  Кузнецов с Прокофьевым тихо перелезли через плетень и осторожно пробрались к избе. Лейтенант чуть слышно постучал в стекло. Прошло около минуты, прежде чем в окне показалось красное лицо полной женщины лет сорока. Она стала вглядываться во тьму. Кузнецов и Прокофьев опустили оружие, которое держали все это время наготове, и вышли на свет.  Баба приоткрыла форточку, на лице ее появилась гримаса раздражения.
- Вы кто такие? Откуда? – послышался ее голос; она была слегка пьяна.
- С войны, - сказал раздраженно Кузнецов, которого просто вывел из себя подобный вопрос. Он еще кое-что хотел добавить, но сдержался.
- Так это вы вчера весь день стреляли там, за лесом? – сказала она задумчиво. – Заблудились что ли?
- Да, заблудились. Не могли бы вы подсказать, где мы сейчас находимся? – Кузнецов, как только мог, сдерживал свой гнев.
- Деревня Боброво, - ответила самодовольно баба.
- Как Боброво? Не может быть, - воскликнул удивленный Прокофьев.
- Еще как может, - усмехнулась в ответ баба.
- Тогда вы, наверное, знаете Прокофьевых? – спросил солдат.
- Да, знаю. А кого тебе надо? Марию? – спросила баба.
- Да, Марию. Где она живет? – спросил Прокофьев.
- Пройдете прямо по улице, на втором перекрестке свернете направо. Третий дом слева как раз Прокофьевых будет. А вы родственник, что ли ей?- сказала баба.
- Да, я брат ей буду.  Может быть, знаете меня? – сказал Прокофьев.
- Брат!? – воскликнула от удивления баба и покосилась на солдата.
- Извините, - вмешался Кузнецов. – Мы не ели уже несколько дней, не могли бы вы нам помочь?
- Э, нет, - засмеялась она в ответ. – Вам тут не советская власть. Сами с голоду пухнем. К тому же, как вы Родину защищаете, то лучше бы не приходили бы, - сказала баба, закрыла форточку и исчезла в глубине дома
Кузнецов от ярости сжал до боли зубы. Однако, чтобы не искушать судьбу, они поспешили скрыться.
- Ну что, - спросил Усов, когда Прокофьев и Кузнецов перелезли через плетень.
- Сука! Немецкая подстилка, - прошипел Кузнецов. – Кинул бы этой твари в окно гранату, да гранату жалко. Вот черт, про немцев забыли спросить.
- Раз она так о советской власти говорит, то значит точно немцы в деревне, - сказал Прокофьев.
- Предатели? – спросил Усов.
- Может быть. Я сейчас вообще ничего не понимаю. Говорят, что это деревня называется Боброво, но на самом деле не она. Еще странно, почему она знает мою сестру, но меня не знает? Да и я что-то такую стерву не припомню у нас в деревне. И если уж на то пошло, то жили мы в центре деревни, а не на окраине. Ну, предположим, дом разбомбило, но все равно не понятно. Что делать будем, товарищ лейтенант? – сказал Прокофьев.
- Я думаю, нужно сходить туда, куда она нас направила. Если там действительно твои родственники… - сказал командир.
- А вдруг она нас сейчас прямо фашистам сдаст? Или же в том доме одни немцы? – спросил Прокофьев.
- Может быть и немцы, но мы попробуем. Пойдем, - сказал Кузнецов.
Они пробирались по деревенской улочке, каждую секунду ожидая, что из любого дома по ним откроют огонь. Но все было спокойно, даже слишком. В окнах домов уже не горел свет. Только собаки лаяли на незнакомцев, но их хозяева уже видели десятый сон.
Наконец показался тот двор, про который говорила толстая баба. Во дворе, надрываясь, лаяла огромная псина, звенела цепь. С большим трудом и не без помощи Усова Кузнецов и Прокофьев перелезли через высокий забор. Во дворе стоял двухэтажный деревянный дом. Все ставни на окнах были закрыты. С первого взгляда было видно, что живут здесь люди хозяйственные и далеко не бедные. В этот момент появилась большая проблема - собака на цепи не подпускала их к крыльцу. Кузнецов стал в обход подбираться к стене дома, чтобы постучать в ставни, как в этот момент вспыхнула яркая лампа, осветившая весь двор, и открылась входная  дверь. На пороге возник широкоплечий мужчина лет сорока - сорока пяти в семейных трусах, с зажатой в обеих руках двустволкой. Целясь, он стал медленно поднимать ружье. В тот же миг лейтенант Кузнецов молниеносно вскинул свой автомат, но не выстрелил. Он даже сам не знал почему, наверное, подсознательно побоялся того, что стрельба поднимет тревогу. Прокофьев последовал его примеру, и тоже не выстрелил, но все же взял мужчину на прицел.
  - Это, хенды хох! – крикнул Кузнецов грозно, постепенно подходя к крыльцу. – Бросай оружие, мать твою!
- Вы кто такие? – спросил мужчина удивленно и в то же время испуганно.
Он не опустил ружье, но стал тихо спускаться с крыльца и подходить ближе к собаке, которая просто захлебывалась от лая.
- Конь в пальто! Ты слепой или дурак?  - крикнул в ответ Кузнецов; его палец стал легко нажимать на спусковой крючок, стравливая холостой ход, пока не почувствовался упор.
- Уходите отсюда, это мой дом! – сказал мужчина решительно.
- Ты кто такой? Дезертир? Предатель? Что же ты дрожишь? Бросай оружие! Быстро! -  Кузнецов никак не решался выстрелить.
Нервы были натянуты как струны. Неизвестно, чем бы закончилась эта сцена, если бы на крыльце не появилась старуха в старом ситцевом платье и с красным платком на голове. Она стала медленно спускаться по ступеням, держась за перила.
- Ой, батюшки! Ой, что делается! – заголосила  она.
- Мама! Мама, уйди отсюда, прошу тебя! – взревел мужчина.
Но старуха продолжала спускаться. Вдруг она остановилась  и широко раскрыла рот.
- Боже мой, - она ткнула пальцем в сторону Прокофьева. – Алеша? Прокофьев?
- Да, это я, - ответил удивленно Прокофьев, но автомат не опустил.
В этот момент старуха ахнула, схватилась рукой за сердце и медленно опустилась на ступеньки крыльца.
- Мама! – закричал мужчина, бросил в сторону ружье  и побежал к крыльцу. Он обнял старуху за плечи и заплакал. – Мама, ну что же ты так. Я же тебе говорил, мам. Ну, зачем же так?
- Сынок… - она тяжело дышала, - это Алеша… дядька твой… с войны вернулся.


Внутри было светло и уютно. Не смотря на то, что дом был построен сравнительно недавно,  в нем уже царила атмосфера старого обжитого жилища. Гостиная была залита светом стоваттных электрических ламп, которые горели в больших плафонах старой медной люстры. В самом центре комнаты стоял широкий стол, накрытый белоснежной скатертью с пышной бахромой. Рядом на полу тяжелые резные стулья, под ногами лежал еще не старый, но уже немного потрепанный палас. В стене два окна, занавешенные белым тюлем, на подоконнике расписанные глиняные горшки с фиалками и геранью. На большой тумбочке у стены стоял новый цветной телевизор «Samsung» с 21 дюймовым кинескопом и видеомагнитофон «Sony».  Рядом  с ним музыкальный центр, колонки которого развешаны по углам под самым потолком.  Еще в гостиной было два дивана, один из которых у окна, а другой у стены напротив. Мебель-стенка, с пустым баром и неплохой подборкой фантастики и детективов на полках. Эти книги стояли скорее как украшение, так как по их внешнему виду нельзя было сказать, что их когда-либо читали.
За столом сидели лейтенант Кузнецов, рядовые Усов и Прокофьев, а также хозяин дома, который уже надел на себя спортивный костюм. Женщина лет сорока, жена хозяина, суетилась, бегая взад вперед по всему дому. На диване, что напротив окна сидела старуха и молча смотрела на поздних гостей.
- Вы говорите, что война уже закончилась? – спросил Кузнецов.
- Да, уже более чем пятьдесят лет как, - ответил спокойно хозяин.
- Пятьдесят лет! – воскликнул рядовой Усов.
- Нет… да… невероятно! Я до сих пор не могу в это поверить, - сказал лейтенант Кузнецов.
- А вы думаете, мне легко поверить, что вы с той войны вернулись? - сказал хозяин.  Пришли среди ночи, вломились во двор, чуть было, не расстреляли.
- Извините нас… Я… я вообще. В голове ничего не укладывается. И спросить хочу о многом, и вроде бы спросить нечего, -  сказал Кузнецов.
- Ничего, ничего. Маш! – крикнул хозяин своей жене, - поторопись, пожалуйста. Гости есть хотят.
- Сейчас, сейчас, - сказала она, пробегая мимо.
- А ну, спать, - крикнул хозяин и топнул ногой в сторону приоткрывшейся двери, из-за которой выглядывали два любопытных детских личика.
Дальше почему-то наступила тишина. Вроде бы и вопросов у всех возникла целая куча, но постшоковое состояние делало язык костным. Да и вопросы еще не успели оформиться. Сознание упорно отказывалось принимать происходящее. Они так и сидели молча, смотря поочередно друг на друга.
Обстановку существенно разрядила хозяйка, которая принесла на большом расписном подносе еду. На столе появилась картошечка по-украински, жареное мясо, соленые огурчики, нарезанные тонкими ломтиками,  черный хлеб, соль и запотевшая бутылка водки. От этих яств исходил такой аромат, что Кузнецов чуть было, не завыл от вожделения. Он даже не заметил, как в руке его появилась ложка. Лейтенант уже хотел наброситься на еду, как изголодавшийся волк на раненого оленя, но вовремя опомнился и положил ложку на стол. Оторвать же взгляд от тарелки он уже не смог.
- Приятного аппетита, - сказал добродушно хозяин и улыбнулся.
Эта фраза послужила сигналом к началу трапезы. Долго уговаривать никого не пришлось. Все трое дружно принялись работать челюстями и ложками. Рассыпчатая картошечка обжигала нёбо и пищевод, но на эту мелочь никто не обращал внимания. От голода вкус еды не чувствовался. Животный инстинкт, требовавший поглощения как можно большего количества пищи, и первобытное чувство наслаждения процессом одурманили голову. Лейтенант Кузнецов ел очень быстро, практически не пережевывая, глотая крупные горячие куски. Он попробовал заставить себя остановиться, потому, как знал, что ему станет плохо, но тщетно. Не прошло и десяти минут, как все тарелки были пусты, ну, разве что не блестели только. 
- Еще хотите? – спросила хозяйка.
- Нет… да… но лучше не надо, - ответил за всех Кузнецов, он уж думал что никогда ему не насытиться.
- Ну, надеюсь, это во вред вам не пойдет, - сказал хозяин, разливая водку по большим хрустальным стопкам. – Мать, иди сюда, выпьем.
Старушка, сидевшая на диване, смиренно наблюдавшая все это время за гостями, медленно поднялась, тихо подошла к столу и дрожащую рукой взяла в руки стопку. В этот момент она заплакала, и крупные капли слез побежали вниз по ее морщинистым щекам. Хозяйка прибежала с кухни и присоединилась к ним. Все встали.
- Ну, что ж, - сказал хозяин задумчиво и немного грустно, - за то, что вернулись. Мы уж, сами понимаете, отчаялись вас ждать, но уж лучше поздно, чем никогда.
Пили молча, не чокаясь и не закусывая. После чего они поставили стопки на стол и еще немного стояли, не произнося ни звука, потупив взгляд. Гости и хозяин сели обратно за стол, старушка вернулась на диван, а хозяйка убежала на кухню.
- Во, блин! – воскликнул вдруг Кузнецов, прервав молчание.
- Что случилось? – спросил удивленно хозяин.
- Так, если война давно закончилась, тогда чья же это форма? – сказал Кузнецов показал на Усова.
- Милицейская это форма. А что такое? Он разве не милиционер? – сказал хозяин, в суматохе он даже не обратил внимания на присутствующего милиционера.
- Нет, это наш, с взвода, - сказал Кузнецов.
- Тогда откуда она у вас? – спросил хозяин.
- Трофейная, если можно так сказать. Мы подумали, что это немец. В плен хотели взять. Там, у леса. Он пьяный был в стельку, такого грех не взять. Я тогда еще подумал, странный он какой-то. Тельняшка, пистолет, у немецких офицеров…
- Так вы его убили что ли? – перебил Кузнецова хозяин, он даже побледнел, когда заметил на форме пятна крови.
- Нет, не убили, - сказал Кузнецов. – В роде бы… не должны были, во всяком случае.
- Пьяный он, - сказал рядовой Прокофьев, - в лесу лежит связанный, по всей видимости, еще не скоро проспится.
- Он еще такой высокий? С усами? Родинка у него над губой еще? - спросил хозяин.
- Да, высокий, с усами, а на счет родинки, то не знаю. В темноте не разглядел, - сказал Кузнецов.
- Ну, тогда это точно Михалыч. Мент наш местный. Он в последнее время частенько за шиворот закладывает. День Милиции у него почти каждый день. Да, успели вы уже наломать дров. Ну, ничего, этот, когда проснется, вряд ли помнить что-то будет. Я надеюсь, вы здесь никого не убили? – сказал хозяин.
- Нет, никого. Даже не выстрелили ни разу, - сказал лейтенант Кузнецов.
- Это хорошо. Может, вы расскажите, как здесь очутились? – спросил хозяин.
Лейтенант Кузнецов стал рассказывать о том, что произошло со взводом за последние несколько дней. Сначала о задании, потом как на болота зашли, рассказал про туман, и как ходили в нем, как, чуть было, не остались там навсегда, в конце концов, чудом отыскали выход и добрались до Боброво. Он упускал некоторые моменты, другие наоборот описывал ярко и подробно. Иногда его рассказ дополняли своими впечатлениями рядовые Прокофьев и Усов. Хозяин слушал их молча, с заметным интересом. Когда Кузнецов рассказывал случай о перепугавшейся парочке, он почему-то отвернулся в сторону. Старушка, сестра рядового Прокофьева, поначалу тоже пыталась слушать, но вскоре уснула. Она была уже слишком стара. 
- … я, если честно, на эту каргу жутко разозлился. Даже испугался, что она немцев на нас наведет. В другой ситуации шлепнули ее быстро бы за измену. Вот, а потом мы пошли по адресу, который она дала, а дальше вы уже сами знаете, - закончил свой рассказ лейтенант Кузнецов
- Судя по всему, это Тетерева была, - усмехнулся хозяин. – Ну,  повезло же вам, первый дом и на такую бабу вышли. Она у нас первая стерва на всей деревне. Вся деревня ее ненавидит, ну, и она взаимностью отвечает. А жадная, свет таких не видывал, зимой снега не допросишься, удавится. Самое интересное, что и муж у нее такой же. Два сапога пара. Я удивляюсь, как она с вами разговаривать еще стала.
- Такие вот дела, - сказал Кузнецов как бы в заключение.
- Давайте еще по одной, - предложил хозяин и потянулся за бутылкой. – Выходит, что в лесу сейчас целый голодный взвод сидит?
- Не взвод. Восемнадцать человек только осталось, но и вправду, голодные как волки. Больные среди них есть. Я хотел спросить у вас, но даже не знаю. Неудобно, что ли. Война уже давно окончена… нам просто нечего будет заплатить, - сказал Кузнецов.
- Ничего, ничего. Я накормлю взвод, авось не оголодаем от этого. Считайте, что вам просто повезло. Много в последнее время всякой сволочи развелось, все только о деньгах и думают. Но хорошие люди еще остались, которым ничто человеческое не чуждо, - сказал хозяин.
- Спасибо большое. Тогда сейчас нам надо будет отвезти продукты в лес. Люди  ума от голода сходят. Мы значит, сил немного набрались…
- И все-таки давайте выпьем для начала. У меня машина есть, так что мы их даже сюда привезем. Сколько их, восемнадцать говорите? Да, в доме правда все не поместятся, так что придется кому-то на чердаке, а кому и в сарае расположиться. На чердаке пыльно, но там у меня матрасы есть, а в сарае несколько старых кроватей стоит, - сказал хозяин.
- Вы просто не представляете себе, как вы нас выручаете, - сказал Кузнецов.
- Ладно уж, - сказал хозяин и поднял стопку, - давайте выпьем за все хорошее.
Хрустальные стопки зазвенели как маленькие колокольчики.  Они быстро выпили водку и закусили оставшимися на тарелке солеными огурчиками.
- Подождите меня, я сейчас, - сказал хозяин и убежал в другую комнату.
Он вернулся через пять минут, уже полностью одетый. На нем были черные, немного потертые джинсы, рубашка в клеточку и легкая серая куртка. Хозяин не стал задерживаться, а направился сразу же к выходу и махнул рукой, зовя гостей за собой. Кузнецов, Прокофьев и Усов сразу же встали и последовали за ним. Первым с крыльца спустился хозяин. Он отогнал собаку, отвел гостей в сторону и велел им немного подождать. Сам же пошел в сторону большого гаража, стоящего рядом с домом.
На дворе стояла ночь. Знаете ли, такой час, когда небо еще черно, но с минуты на минуту начнет светлеть. Все вокруг дышало сном и спокойствием. Тишина. Утренняя прохлада уже легла на землю, и на траве появились маленькие капельки росы. Легкий холодок настойчиво пробирался за ворот гимнастерки, доставляя с одной стороны приятное ощущение, но в то же время заставляя съежиться. Звезды, какие только можно увидеть в ночном небе, блестели над головой, четко вырисовывался Млечный Путь. Кузнецов вдохнул полной грудью свежий ночной воздух и задумался. Он все еще хотел есть, но желудок немного болел, да и поташнивало чуть-чуть, и все-таки ему было хорошо. Последние дни он провел в сильнейшем моральном и физическом напряжении, а тут все закончилось в один момент. Смешались воедино мысли, чувства, мечты. Сколько дней он ложился спать и просыпался лишь с одной мечтой,  одним желанием: разбить немцев, победить в этой жуткой войне. А теперь вдруг выясняется, что война уже давно окончена, пусть он даже не полностью участвовал в ней, это уже не имело значения. Мир! Даже не верилось как-то. Словно это был сон, чудесный сон, который вот-вот оборвется от взрывов авиабомб или артиллерийской канонады. «Интересно, а что сейчас думают ребята: Усов, Прокофьев, - подумал Кузнецов. – Как воспримут эту новость во взводе? Петренко, например. Он дурачок, чего доброго еще огорчится, что пострелять из пулемета не дали».
Тем временем хозяин распахнул настежь ворота гаража и исчез в его темном чреве. Вспыхнул свет фар и послышался звук заводящегося двигателя. Из гаража медленно выполз старенький ГАЗ-66 с тентом на кузове. Грузовик выехал на средину двора и остановился. Хозяин быстро вылез, закрыл гараж, распахнул ворота и позвал воинов. Кузнецов с Прокофьевым сели в кабину, а Усову пришлось лезть в кузов. Машина выехала на улицу. Они остановились, чтобы закрыть ворота, а затем поехали по ухабистой деревенской дороге.
- Это получается, что у вас, в будущем все такие машины имеют? – спросил рядовой Прокофьев, по привычке поглаживая ствол автомата, стоявшего в ногах.
- Нет, к сожалению не все, - сказал спокойно хозяин. – Вообще, за те годы, что вас не было, здесь очень сильно все изменилось. Вы даже не представляете себе, насколько сильно.
- Что, так сильно? – спросил Кузнецов. – Наверное, люди сейчас уже и на Луне и на Марсе живут?
- Ну, на Марсе люди еще не живут, на Луне тоже, но в космос летают. На Луну, по крайней мере, летали. А изменилось почти все. Думаю, что вы ожидали будущее увидеть в несколько ином свете, - сказал хозяин.
- Что именно так изменилось? – спросил Кузнецов с любопытством.
- Сейчас рассказывать толку мало будет. С моих слов вы мало чего поймете, или поймете не правильно. Поживите немного, а там сами все узнаете.
- А вы чем занимаетесь? – спросил Кузнецов.
- В смысле работаю? – переспросил хозяин.
- Да.
- Ну, я этот, как их теперь называют, фермер, вот, - ответил хозяин.
- Это как? – спросил Кузнецов.
- По специальности я вообще-то водитель. С детства машины люблю, и вообще, всякого рода технику обожаю. В армии механиком-водителем на БТР был, а как отслужил, то в колхозе нашем шоферил. Сейчас направо?
- Да, там лесок будет, - ответил Кузнецов.
- Понятно, - сказал хозяин.
Грузовик, трясясь по ухабам, выехал за приделы деревни. Заборы, темные силуэты домов, пробегающие по бокам, кончились. Впереди была только извилистая дорога и размытые мелькающие тени.
- Вот, - продолжил свой рассказ хозяин, - работал я в колхозе, а потом, когда развал начался…
- Простите, а развал чего? – поинтересовался Кузнецов.
- Союза, - сказал хозяин и тут же понял, что сделал это несколько преждевременно.
- Какого союза? – уточнил Кузнецов.
- Ах, да, я совсем забыл, что вы ничего не знаете. Советского Союза, - сказал хозяин; все равно им предстояло об этом узнать.
- То есть, как? – удивленно спросил Кузнецов.
- Да вот так. Нет больше СССР, у нас теперь Российская Федерация. Теперь дружно строим развитой капитализм. Я же говорил, что изменилось все сильно, - сказал хозяин.
- Выходит, что империалисты победили? – сказал Кузнецов.
- Здесь все намного сложнее, я так просто не объясню, - ответил хозяин.
- Тогда почему это произошло? - спросил Кузнецов, плохо веря в сказанное.
- Сложный вопрос. Одни говорят, что сам развалился, другие утверждают, что предательство. До сих пор споры не прекращаются. Я лично никак не считаю. Вообще, стараюсь от политики дальше держаться. Хотя, жалко, конечно, могучее государство было. Ни то, что сейчас. Правда и в нем была куча недостатков. Так вот, когда Союз трещал по швам, мы с одним товарищем скооперировались и купили вот этот газик.  Много работали, и через несколько лет я его перекупил полностью. Теперь вот с семьей работаю. В основном езжу по району в деревнях мясо по дешевке скупаю и в городе торгашам сдаю. Ну, еще хозяйство свое, но небольшое: огород, свиньи, кролики, куры. В общем, всего помаленьку. Работаем, день и ночь, а живем небогато. Деньги в роде бы и неплохие получаются, но сразу появляются налоги, бензин, санэпидемстанция, крыша, тому на руку, другому, корма, колымага уже сыпется, ремонтировать постоянно приходится. Вот такая вот жизнь у меня.
Оставшуюся часть пути лейтенант Кузнецов молча переваривал полученную им информацию. Он уже почти не слушал хозяина, который рассказывал о своей жизни. Слова, которые он только что услышал, поразили его до глубины души. «Почему? Как? Когда?- вертелись в голове вопросы». Кузнецов сидел, прислонившись головой к стеклу машины, и смотрел на дорогу пустым взглядом.  Они уже подъезжали к тому самому лесу, где взвод ожидал прибытия командира.
- Остановите здесь, - сказал лейтенант водителю. – Лучше я пешком прогуляюсь, а то, не дай бог, подстрелят. Они же почти первый день на фронте.
Грузовик остановился. Кузнецов спрыгнул на землю и, не спеша, пошел по дороге, приказав солдатам ждать его в машине. Погасли фары, и в округе стало темно. Лейтенант шел, вглядываясь в каждый кустик, стараясь вспомнить то место, где притаился секрет взвода. Из темноты вдруг послышался треск веток и щелчок. Кузнецов остановился и попытался вспомнить фамилию солдата, который должен был сейчас дежурить, но она почему-то выскочила из головы. Прошла минута, но в кустах было все также тихо. Он продолжал стоять, и уже стал задумываться, а не послышалось ли ему, как в кустах раздался шорох.
- Товарищ лейтенант, это вы? – робко спросил кто-то.
- Вылезай, давай, - сказал Кузнецов грозно и перевел дыхание.
Затрещали кусты, из которых тут же вылез солдат. Некоторое время он еще направлял свое оружие в сторону командира, но потом, доподлинно удостоверившись, опустил свой автомат и подошел ближе.
- Товарищ лейтенант,  это вы. Там это подъехала, а я то было, думал, - начал оправдываться солдат.
- Ты кто такой? – спросил командир.
- Рядовой Губара, товарищ лейтенант, - ответил тот.
- Плохо, товарищ рядовой, - начал Кузнецов размеренным тоном, с каким он обычно совершал разнос своих подчиненных. – Во-первых, тебя за версту было слышно, во-вторых, увидев меня, ты должен быть спросить пароль. Сколько времени на фронте? В бою был?
- Ни разу не был, - ответил Губара виноватым голосом, - ведь только что прибыли.
«Господи, да что же я делаю? – подумал вдруг лейтенант Кузнецов. – Зачем? Ведь война давно уже окончена, а передо мной голодный, уставший мальчишка, который и воевать-то, как следует, не умеет».
- Ладно, - сказал командир и похлопал солдата по плечу,  - сейчас, смотри, что сделай. Пойдешь по этой дороге туда, там будет стоять грузовик. Скажи водителю, чтобы к этому месту подъехал.
- Значит, в деревне нет немцев? – спросил удивленно солдат.
- Нет. Кончились все. Давай, быстрее, - ответил Кузнецов.
- Слушаюсь, - сказал радостно солдат и, как мог быстро, пошел по дороге.
Кузнецов с треском прошел сквозь кусты, и направился в лагерь. Место это он отыскал без особого труда. Никто не спал, все сидели и упорно ждали. Появление командира вызвало заметное оживление. Кузнецов стал искать взглядом сержанта Горбова, и хотел, уж было позвать его, но тот появился сам. Горбов радостно встретил командира, но, увидев его одного и с пустыми руками, помрачнел.
- Выходит дело-то дрянь? – спросил сержант своим сухим басом.
- Почему же, не так уж и плохо. Сейчас лучше ни о чем не спрашивай, - сказал Кузнецов, и Горбов снова повеселел.
- Значит в деревне чисто? А где Усов с Прокофьевым? Живы? – спросил он.
- Да. Немцев в деревне нет, а Прокофьев с Усовым  в машине ждут. Сейчас мы все садимся в грузовик и едем в деревню. Там нас приютят и накормят, пока, - ответил командир.
- Значит в деревне уже Красная Армия? – спросил сержант радостно.
- Не совсем. Это машина родственников Прокофьева, - ответил Кузнецов.
- Машина? – спросил Горбов.
- Да, грузовик.
- Трофейный что ли?
- Эх, Горбов, пока мы там, на болотах шастали, здесь столько всего произошло. Рассказать, не поверят. Впрочем, сам скоро все узнаешь, - ответил лейтенант.
Вдруг послышались звуки тихой возни. Несколько солдат собрались в кучку и что-то обсуждали. Остальные же, привлеченные поднявшейся суетой, сначала внимательно наблюдали за происходящим, а затем присоединялись к кучке, чтобы рассмотреть подробнее, что же там происходит.
- Это что за собрание? – рявкнул Кузнецов, подойдя к скоплению народа.
- Да пленный просыпается вроде бы. Ребята еще немца живого не видели, вот и интересуются, - сказал кто-то из солдат.
- Вот черт! Совсем из головы вылетело! – воскликнул лейтенант.
Пленный лежал на спине, крепко связанный по рукам и ногам брючными ремнями, а изо рта торчал кляп. Его голое тело было искусано комарами, лицо опухло, в особенности нижняя губа, волосы слиплись от свернувшейся крови. Он так и ни капельки не протрезвел, но видать затекшие руки и ноги мешали ему спать. Пленный попробовал пошевелиться, издав при этом тяжелый стон. Его мгновенно окружили солдаты, разглядывая с таким же любопытством, что и дети бегемота в зоопарке.  Он открыл глаза и уставился на облепивших его со всех сторон людей. В глазах его можно было прочитать удивление и страх. Так и смотрел, не шевелясь и не моргая.
- Ты смотри, как вылупился, вражина. Эй, хлопцы, кто-нибудь по-немецки знает? – спросил кто-то.
- Эй, хандыхох! Говорить будешь? Или мы тебя того. Ферштейн? – сказал другой солдат и ткнул  пленного в бок автоматом.
- Ага, скажет он тебе с кляпом во рту, - засмеялся третий. – К тому же он не понимает ничего.
- А ну, разойдись, - раздался сзади голос командира.
Солдаты разошлись по сторонам, освободив дорогу для Кузнецова. Когда тот подошел к пленному, он издал несколько мычащих звуков, потом задергался и снова ушел в небытие.
- Развяжите его, - приказал Кузнецов.
- А вдруг убежит, - удивленно спросил стоящий рядом солдат.
- Не убежит. Во-первых, он долго теперь бегать не сможет, а во-вторых, это не немец, - сказал лейтенант.
- Тогда кто он?
- Что за вопросы? Выполнять, быстро! – крикнул Кузнецов.
Несколько солдат сняли с его рук и ног ремни, вытащили кляп. Тем временем началась погрузка на подъехавшую машину. Тех, кто уже не в силах был самостоятельно передвигаться, на руках несли в кузов грузовика. Потом все, кто был еще боеспособен, в темноте прочесывали место стоянки в поисках случайно оставленных вещей и оружия. Вся процедура заняла около пятнадцати минут. Все это время лейтенант Кузнецов и хозяин обсуждали, что же все-таки делать с пленным. В итоге было решено его одеть, пьяному милиционеру вернули его оружие и документы, и отнесли обратно на дорогу, в то место, где его взяли. Там его уложили, стараясь придать телу естественный вид. Для уверенности вложили в руку пустую бутылку, которую тот нес с собой. Затем ГАЗ тихо завелся, и понес голодных уставших солдат в спящую деревню.




Во внутреннем дворе дома Прокофьевых рос небольшой по размерам, но очень милый яблоневый садик. Двадцать лет назад, когда Прокофьев-младший построил свой первый дом, который не так давно был перестроен заново, он собственноручно посадил этот сад и бережно ухаживал за ним все эти годы. Такое странное хобби у хозяина появилось очень давно, еще в молодости. Однажды, совершенно случайно, прочитав что-то из русской классики, в нем зародилось неимоверное желание обзавестись настоящим яблоневым садом. Оно преследовало Прокофьева-младшего многие годы, и вот, когда наступила настоящая возможность, он с энтузиазмом взялся за дело. Хозяин долго и упорно искал по району всевозможные сорта яблонь и сажал их во внутреннем дворе. Сначала не все шло так гладко, но в итоге от любви и забот хозяина сад разросся на славу и по осени он давал неплохой урожай яблок. В самом центре этого садика, под ветвями яблонь, стояла маленькая беседка, сложенная из белого кирпича, с деревянной крышей и резным наличником.
Рассвет уже почти наступил. Ночное небо слегка просветлело, сделав тусклыми звезды, но заря еще и не думала окрашивать горизонт в алые тона. Внутри беседки, на лавочке сидели лейтенант Кузнецов и хозяин. На круглом столике, стоявшем в самом центре беседки, оббитом цветастой клеенкой, стоял большой медный самовар – настоящий антиквариат, с трубой, из которой тихо струился дымок, заварочный чайник, пара чашек с блюдцами, на тарелках печенье, пироги, большие ломти белого хлеба и варенье в вазочках. На краю стола чернела пачка сигарет «Петр I», пепельница с несколькими окурками и одноразовая зажигалка. А рядом, в доме, спали уже накормленные солдаты. Этой ночью они могли отдыхать спокойно. И никто из них не знал, что война уже давно закончилась.
Единственный человек со взвода, который не спал в это время, был лейтенант Кузнецов. Он сидел в беседке, развалившись на лавочке, и мелкими глотками пил крепкий цейлонский чай из фарфоровой чашки. Быть может, впервые за последнее время с ним не было любимого автомата, которого он всегда таскал с собой. Хотя в голове лейтенанта и стоял туман, но спать совершенно не хотелось. Все больше и больше возникало вопросов. Слишком много было непонятного в этом новом мире, внезапно возникшим из ниоткуда..
Прокофьев-младший достал из пачки сигарету и закурил. Кузнецов тоже взял в руки пачку сигарет, с любопытством повертел ее в руках, пытаясь рассмотреть в темноте желтого орла, изображенного на ней, после чего осторожно вытащил сигарету, подверг ее доскональному осмотру и, наконец, прикурил от одноразовой зажигалки. Он с удовольствием затянулся и принялся рассматривать теперь уже зажигалку. Повертел ее в руках, посмотрел на переливающийся внутри сжиженный газ, несколько раз зажег, и только тогда положил на место. Раньше Кузнецову доводилось видеть зажигалки. Одно время у него даже была немецкая зажигалка, которую он потерял, но те были бензиновые.
- Слушай, а зачем у сигареты эта штучка? – спросил Кузнецов, показывая сигарету.
- Это фильтр, - ответил хозяин.
- А для чего он нужен? – спросил Кузнецов.
- Фильтрует чего-то. Смолы, никотин еще что-то, - спокойно ответил хозяин.
- И что остается после этого?
- Не знаю, что-то остается.
- И спрашивается, зачем тогда вообще курить? - сказал Кузнецов задумчиво, словно разговаривал сам с собой. – Ладно, мы что-то отвлеклись от темы. На чем мы остановились? Да, деревья, это надо было видеть. Просто грандиозное зрелище.
- Может быть, эти деревья и есть проход сквозь время. Тогда, когда вы прошли через них, то попали в  межвременное пространство или, скажем, другое измерение. Предположим, тот туман, в котором вы бродили столько времени – есть межвременное вещество. Если предположить, что круги – это точка входа, то где-то там, в тумане есть точка выхода, находящаяся на удалении от точки входа. Скорее всего, их даже несколько и каждая из них выводит в разное время, - рассуждал хозяин.
- Очень интересно. Вот только как определить то место, в котором расположена точка выхода? Но, если составить карту точек выхода, ориентируясь по ней, можно будет путешествовать по времени. Хотя, составить ее просто невозможно. Ориентиров в тумане нет, и компас не работает,  - сказал Кузнецов.
- Если изучить это явление, то я думаю, можно будет создать прибор, который поможет ориентироваться в тумане. Пусть компас не работает, сейчас создали много чего интересного. Во всяком случае, можно с уверенностью сказать, что путешествия во времени возможны, - сказал Прокофьев-младший.
- Тут не в компасе одном дело. Проблем много. Неизвестно еще, в какой точке этого временного пространства появляется человек после прохода через круги. Различна ли она от времени, из которого входили? К тому же, сколько бы мы сейчас не думали, до истины вряд ли  доберемся. С другой стороны, любопытно, кто бы мог создать такаю штуку?
- Да мало ли кто. Здесь почвы для размышлений не меньше. На любой вкус версий. Природа, например. Скажем эта точка входа естественного происхождения, и тогда должны быть еще, подобные ей. Скажем, в джунглях Амазонки или в знаменитом Бермудском Треугольнике. Слышал про него? – сказал хозяин.
- Нет, впервые слышу, - сказал Кузнецов.
- Ну да, в ваше время про Бермудский Треугольник, наверное, совсем не говорили. В общих чертах, это место такое, где пропадают корабли, самолеты, их  экипажи. Но если сравнить эту загадку с загадкой  Матрениных Болот, то кое-что встает на свои места. А может быть, их воздвигли инопланетяне. Хотя я не уфолог, в их делах плохо разбираюсь… - сказал хозяин.
- Извини, кто?
- Уфолог. Это ученые такие сейчас появились. Они изучают внеземные цивилизации, точнее как изучают, они пытаются доказать их существование, контакты наладить.
- И что, получается?
- Да как-то не очень. Правда, некоторые говорят, фотографии показывают с летающими тарелками, но говорить можно все что угодно, а на фотографиях в наше время что угодно изобразить можно, да так что не отличишь от настоящих. Зато человечество на инопланетной почве просто помешалось. Чего только не придумали за последние годы в фильмах и книгах. Каких только Малдеров не наплодило в последнее время больное воображение современных авторов. Только вот инопланетяне в большинстве своем получаются злые, агрессивные. Они либо прилетают на Землю с явными намерениями поработить все человечество, либо людей за людей не считаю, опыты над ними проводят, как на мартышках или кроликах. В большинстве своем это все дешевая фантастика. На самом деле я сам очень люблю фантастику. Особенно в молодости сильно увлекался, но тогда ее трудно достать было, что особую остроту добавляло. Больше всего на эту тему мне у братьев Стругацких «Пикник на обочине» нравится. Выходит, что и у нас, в Боброво под боком своя Зона есть.
- А для чего инопланетянам понадобилось возводить эти сооружения у нас, на Земле? Для чего? Ведь столько работы ушло, наверное.
- Да мало ли, кто их знает. Может быть, для своих каких-нибудь целей создавали, но потом забросили. А техника, замаскированная под деревья, чтобы аборигены, то есть люди, не нашли и не испортили ее, до сих пор работают. Или не забросили, а и поныне используют, просто мы не замечаем. В конце концов, могли оставить нам людям, как бесценный дар, чтобы мы потом смогли им воспользоваться, когда подрастем.
- И все-таки мне идея о природном происхождении этой штуки мне больше нравятся. Как-то не привык я еще к инопланетянам.
- А мне наоборот. Можно также предположить, что это остатки древней цивилизации, которая жила до людей. Но, если верить легенде, то до определенного момента люди не пропадали, а, следовательно, временного портала раньше тоже не было.
- Стоит ли верить фольклору? Придумать-то могли все, что угодно, а особенно в сказке. А вдруг временной портал построили люди, только люди из будущего, которые знают секреты путешествия во времени.
- В таком случае получается небольшая нестыковочка. Секрет путешествия во времени человечество может узнать, исследовав Матренины болота. Скорее всего, так и будет. В таком случае, откуда тогда вообще появился портал?
- А если люди сами дойдут до открытия?
- Ну не знаю. Тогда порталы должны существовать на всех промежутках времени.
- Либо в те временные интервалы, на которых существуют точки выхода. Только все равно как-то запутанно это получается. Кстати, еще один любопытный факт: этих самых колец нет на топографической карте. А ведь на ней подобный объект обязательно будет отображен. Карту делали с помощью аэрофотосъемки, а значит, сверху болота выглядят совсем иначе, нежели на самом деле.
- Возможно, те кто строили этот портал, решили спрятать до времени его от глаз человека, либо это побочный эффект его работы. Так как эта установка работает с изменением пространства и времени, то она может случайно искажать пространство вокруг себя.
- А что, за последнее время никто не пытался исследовать болота? Раньше, я слышал, считалось, что газы на болотах ядовитые. Сейчас как считают?
- То, что совсем не исследуют, это не верно сказано будет. Редкий год, когда на Матрениных Болотах никто не пропадал, но это как бы в порядке вещей уже. То туристы сумасшедшие, то уголовники беглые, то уфологии забредут. Особо сильно последние повалили, когда в одной бульварной газете, в какой чудеса всякие описываются, статейку небольшую о наших болотах написали. Таких и не ищут особо. Так, для формальности, походят по берегу спасатели, факела пожгут, покричат во всю глотку, да расходятся. Там в основном местные все, так что на болота ни ногой; боятся. И самое интересно, все как-то забывается, с рук сходит. А, да, приезжал к нам года три назад какой-то мужик из Штатов. Откуда этот чудак о нас узнал, ума не приложу.  Он значит, и в Амазонке среди крокодилов плавал, в Египте от мумий бегал. Искатель приключений. Мало ему было, зато здесь нашел много, на всю задницу. Как ушел в одно утро с двумя своими товарищами, так до сих пор не нашли. Тогда, как неделя-то прошла, а от американцев ни слуху, ни духу, такой переполох подняли, никогда не видел ничего подобного. Телевидение приехало, начальники какие-то, МЧС. Неделю над болотами вертолеты кружили. Территория-то небольшая, еле разлетишься тут, а даже следов не нашли. У меня тогда с телевидения интервью брали. Спрашивали, мол, найдут или не найдут. Я им сразу сказал, что, мол, все бесполезно. А версий много об исчезновениях много ходит, некоторые, наверное, даже не далеки от истины.
- А если на болота зимой идти, то как? Я думаю, что из тех, кто пропадал, в большинстве своем тонули, а когда вода замерзнет, то одной проблемой меньше станет.
- Матренины Болота никогда не замерзают. Даже в самые лютые морозы никто не видел там льда. Так что, зимой туда ходить, вообще гиблое дело.
Прокофьев-младший потянулся к самовару и налил еще чашку чая себе и гостю. Вода уже немного остыла, но чай все равно получился ароматным. Во всяком случае, так показалось Кузнецову. Может быть потому, что он уже давно не пил хорошего чая. В беседе наступила пауза, и некоторое время хозяин и Кузнецов молча пили чай с пряниками и малиновым варением. Солнце начало свое восхождение на небосвод.
- Это, конечно, хорошо все: размышления, инопланетяне, путешествия во времени, - сказал лейтенант Кузнецов, ставя, пустую чашку на стол. -  Только как теперь мне быть, и моим людям? Что нам делать здесь?
- Как что? – удивился хозяин. – Жить дальше. Я понимаю, сначала это будет сложно, но потом привыкните.  Вы же с войны вернулись, живы, здоровы. Этому радоваться надо.
- А мне-то что радоваться? Исчез с поля боя, появился через полвека. За такое на войне расстреливают, - сказал Кузнецов мрачно.
- Разве ты в чем-то виноват? Ты выполнял приказ, а то, что произошло, то дело случая, - сказал хозяин.
- Но отвечать за невыполненное задание мне, а там уже никого обстоятельства не волнуют, тем более такие, - сказал Кузнецов.
- Сейчас об этом никто не вспомнит. Времена другие, - сказал хозяин.
- И как мы, скажем так, официально появимся? У вас часто люди из прошлого приходят? Им всегда верят? – сказал Кузнецов.
 - Поверят, может быть и не сразу. Немного помучится, придется, но в итоге поверят. Я же поверил, например. За то вы станете знаменитостями на весь мир. Вас будут знать в лицо. На одном только имени можно будет деньги зарабатывать. Ну, а если лишние проблемы никого не интересуют, то можно документы и самим сделать. Сейчас с этим проблем нет. Плати и, пожалуйста, - сказал хозяин.
- И куда нам податься? Не можем же мы все время пользоваться вашим гостеприимством. Ведь столько лет прошло. У многих после войны ни дома не осталось, ни родственников, ни близких. Да даже если остались, то те давно умерли, а их потомки уже и не помнят своих героических родственников, - сказал Кузнецов.
- Но это тоже не беда. Кто хочет, пусть остается у нас в деревне. На первых порах поможем, а потом дом себе построят, женятся. Девок у нас в деревне много красивых, ни то, что в других. Там давно уже в город убежали. Не желает нынче молодежь землю пахать. Всем легкой и красивой жизни подавай: клубы, рестораны, казино, секс и наркотики. А работать-то, кто будет? Деды, отцы, матери? – сказал хозяин.
- Может быть, и стоит остаться в Боброво. Хотя, эту уже личное дело каждого. Но здесь опять же возникает ряд проблем. Во-первых, юридически ребята до сих пор находятся на службе. Во-вторых, мне за них отвечать. А в-третьих, как с оружием быть? – сказал Кузнецов.
- Торопиться не стоит. Я полагаю, вам нужно остаться у меня, отсидеться немного, привыкнуть к новому миру, чтобы как дикари не выглядели. Будет не легко, но это необходимо. Обживаетесь, а там решите, что дальше делать, - предложил хозяин.
- Наверное, это и правильно будет. Я же просто теряюсь, разрываюсь на части. Еще вчера… а сегодня уже... Когда пытаешься все это осмыслить, осознать…
- А знаешь, - перебил Кузнецова хозяин, - когда-то в детстве я мечтал попасть в будущее. Мечтал попасть в то время, когда полеты в космос станут таким же обыденным делом, как сейчас полеты по воздуху. Мечтал увидеть Вселенную, другие миры, но я никогда не задумывался, что придется менять всю свою жизнь, представление о мире, самого себя. В конце концов, что ни происходит, все к лучшему. Ты тоже, подумай, возьмем в колхозе поле в аренду, трактор, ферму большую организуем. Дела пойдут, заводик построим; колбасы, консервы. Сейчас потребитель вроде бы стал обращать внимание на отечественного производителя. Так что все вместе будем строить новую сильную Россию.
- Честно говоря, я в деревне-то был лишь несколько раз. В детстве к бабушке ездил летом. Сельский труженик из меня плохой получится. И что дальше? Профессия моя, уже, наверное, давно устарела. Только и умею, что воевать. Ну, в уфологии еще податься могу как человек с опытом, если возьмут, конечно, - сказал Кузнецов.
- Чтобы в поле работать, академий заканчивать не надо. Было бы желание. Несмотря на фактический возраст, ты еще молод, так что всему быстро научишься. В конце концов, если уж на то пошло, то в нашу армию можешь пойти. Правда, я лично не советую. Сейчас посмотришь на офицеров – плакать хочется, а на солдат, так лучше не смотреть. На такую зарплату как у них, жить просто невозможно. Но можешь в Чечню поехать, там по слухам еще кое-что платят, да и в боевых офицерах потребность есть. Ты, я смотрю опытный, пулей не напугаешь. Небось, на второй мировой и не то видел, - сказал хозяин.
- А в Чечне что случилось? – удивленно спросил Кузнецов.
- Война идет, - совершенно спокойно ответил хозяин.
- С кем? – спросил Кузнецов, еще больше удивившись.
- С чеченцами, - сказал хозяин в таком же тоне.
- То есть как?
- Это сложный вопрос.  На него сейчас никто не может ответить. С кем воюем? За что люди гибнут? Деньги здесь замешаны, ясное дело; нефть. Только вот кто их получает?
- А что? Чечня – это другое государство? – спросил Кузнецов.
- Да как тебе сказать. Понимаешь, когда Советский Союз распался, союзные республики отделились, стали, как теперь принято говорить, суверенными государствами. После этого в Чечне пришли к власти алчные люди, стали играть на религии, получили поддержку в мусульманских странах и развязали войну. Несколько лет воевали, можно сказать, сами с собой, положили народа очень много и все по глупости. В итоги все-таки дали им независимость, но успокаиваться они и не думали. Людей похищать стали и выкуп за них требовать, на пограничные населенные пункты нападать,  даже жилые дома взрывали.  Так и началась вторая кампания. Сейчас вроде снова война идет.
- Знаешь, - сказал Кузнецов задумчиво, - даже предположить себе не мог, что после Гражданской такое когда-нибудь возможно будет. Сейчас ведь двадцатый век.
- Двадцать первый, - поправил его хозяин.
- Тем более двадцать первый.
- Ну, и в ваше время не все гладко и гуманно было, - заметил хозяин. – Гражданская Война, например. Почти то же самое.
- Нет, не то же, - сказал Кузнецов. – Тогда, по крайней мере, каждый знал, за что он кровь проливает.
- Ну и в Чечне не все за деньги воюют. Те, кто действительно деньги от этого получают, те далеко от боевых действий. А кто оружие в руках держат, у тех свои идеи. Одни за ислам кровь проливают, другие приказ выполняют, а третьи вообще за свое, - сказал хозяин.
- Почему какие-то свои?
- Это сложно объяснить, да и не поймешь ты этого просто. Нужно в наше время родиться или пожить достаточно долго. В конце концов, если в ваше время люди и умирали, веря в народное счастье, но во все времена, их руками и жизнями управляла власть. Прискорбно конечно, что деды наши потом и кровью старались приблизить наше счастье, а получилось вот что. Ладно, что-то я все о плохом, да о плохом. В наше время есть масса хороших вещей.
- Что, например? - спросил Кузнецов.
- Э… ну… свобода слова, например, - сказал хозяин.
- И что это такое? Что она, эта свобода из себя представляет? – спросил Кузнецов.
- Ну, я могу спокойно говорить все, что, думаю о ком угодно, - сказал хозяин.
- А мне что мешает?
- Ну, а как же лагеря, там, репрессии, Сталин, НКВД. Неужели вы спокойно спали в тридцатые?
- А что мне бояться?
- Ареста.
- Ну, пусть бояться те, кому есть за что бояться. Я же член партии, родители мои простые рабочие,  Иосифа Виссарионовича люблю и глубоко уважаю, так что не то говорить, а даже думать ничего плохого не могу.  Так что сплю спокойно, - сказал Кузнецов.
- Так, тебя не убедишь. Ну, хорошо, не совсем удачный пример я привел. В наше время появилось много интересных вещей: телевизор, видео, просто магнитофоны, компьютеры, Интернет, - сказал хозяин.
- Если бы я еще знал, что это такое, - сказал Кузнецов, улыбаясь.
- Ничего, скоро узнаешь.  Еще в наше время самолет может в любую точку мира меньше чем за сутки доставить, автомобилей всевозможных просто куча на любой цвет, вкус и цену. Да еще много чего интересного есть.
Где-то недалеко загорланил петух. Светало. Прохлада раннего утра давала о себе знать. Кузнецов немного съежился в беседке. Чай закончился, и, несмотря на увлекательную беседу, глаза постепенно начали слипаться.
- Да, кстати, товарищ лейтенант, тебя как звать-то? – спросил вдруг хозяин.
- Артем, - сказал Кузнецов, поняв вдруг, что они до сих пор так и не познакомились.
- А меня Владимир, - сказал хозяин с улыбкой и протянул руку.
Кузнецов крепко пожал ее. Потом они оба закурили и молча сидели, глядя, как первые, тусклые лучи утреннего солнца пытаются пробиться через плотную завесу яблоневых листьев, и пуская в воздух клубы сизого табачного дыма.
- Я думаю, пора бы и спать идти, - сказал Владимир, зевая.
- Да, засиделись мы что-то,- сказал Кузнецов.
- Тогда докуриваем и идем. Я покажу тебе, где твоя кровать. Значит так, Артем, эти пять дней гостите у меня. Не стоит меня благодарить или отказываться. Я считаю это своим долгом и отказа не приму.  Поживете, обвыкнитесь, газеты почитаете, телек посмотрите, а потом решите, что дальше делать будите. Выпускать вас сейчас в жизнь нельзя, иначе будите выглядеть как дикари. Только вот за это время со двора ни ногой, особенно с оружием и форме. Пока лучше будет, чтобы о ваше существовании не знал никто. Поймут еще не так, слухи пойду, а потом хлопот не оберешься. Мои не проболтаются. Эта дура, к которой вас занесло тогда обязательно  что-то ляпнет, но ей не поверят. Она часто сказки сочиняет. К тому же она, похоже, приняла вас за солдат из стоящей недалеко части, - сказал Владимир.
- А как быть с тем милиционером? Нападение на сотрудника при исполнении и все такое. Переполох ведь поднять может, - сказал Кузнецов.
- Михалыч то? – усмехнулся Владимир. – Да он когда нажрется, на следующий день абсолютно ничего не помнит. Проверенно временем. Но даже если и вспомни что, то я постараюсь сделать так, чтобы он про это забыл. Мы с ним приятели старые, да и должок кое- какой за ним числится. Завтра, ближе к вечеру, схожу к нему в гости. Что называется, разведал обстановку. Я не думаю, что он раньше до дома доберется, - сказал Владимир.
- И все-таки спасибо больше. Просто не знаю, чтобы мы без тебя делали, - сказа Кузнецов.
- Да будет тебе. Я, можно сказать, в этом деле лично заинтересован. Дядюшка мой родной в вашем взводе. Какой бы я Прокофьев был, если бы родственнику не помог. А знаешь, меньше всего в жизни ожидал его встретить. С самого детства он был для меня героем, образцом для подражания. Все знали, что он погиб, сражаясь за Боброво. Даже школу нашу его именем назвали. И я гордился этим. У многих детей в деревне не вернулись с войны отцы, братья, но мой случай был особенный. И вот, я увидел его. Как раз таким, каким он ушел когда-то, - сказал Владимир.
- И ты разочарован? – спросил Кузнецов.
- Нет, почему же. Просто чудно как-то.  Вышло, что мой дядя младше меня получился. Ну ладно, пойдем.
- А это? – спросил Кузнецов, покосившись на стоящие, на столе продукты.
- А это потом, не беспокойся, - ответил Владимир.
Они, не спеша, пошли к дому. Внутри оказалось самое настоящее сонное царство. Со всех сторон слышалось сопение и похрапывание. В некоторых местах прямо на полу спали солдаты, укрывшись старыми вещами, которые только смогли отыскать в доме. Чтобы случайно не разбудить их, приходилось идти очень осторожно. Хозяин проводил лейтенанта Кузнецова в маленькую, но уютную комнатку, где стояло несколько старых металлических кроватей, одна из которых пустовала. Владимир пожелал гостю доброй ночи и ушел к себе. Лейтенант быстро разделся и с удовольствием лег на чистую белую постель. Он подумал, что неплохо было бы сходить в баню после столь долгого путешествия по болотам и, с этой мыслю моментально уснул.


  Всю ночь Кузнецову снился лишь один дурной сон. Он снова очутился среди бескрайних Матрениных Болот. Только теперь он был один, совсем один. Все что он видел – это только черная вода под ногами, да густой беспросветный туман со всех сторон. Сначала он пробовал звать хоть кого-нибудь, но никто не откликнулся. В конце концов, поняв, что это абсолютно бесполезное занятие, он пошел, куда глядят глаза. Лейтенант даже не знал, что ему делать и куда теперь идти, пугаться или радоваться, смеяться или плакать. Вода булькала под ногами, сапоги постепенно наполнялись холодной водой, а промокшая форма прилипала к телу, а он все шел, шел…
Кузнецов проснулся в холодном поту, сел на кровати и огляделся. Из приоткрытого окна врывался в комнату яркий солнечный свет. Скорее всего, уже был полдень, а то и вечер близился. Кровати, на которых ночью кто-то спал, были заправлены, и Кузнецов находился в комнате совсем один. Он снял со спинки кровати штаны и гимнастерку, которые аккуратно повесил вчера, и стал одеваться. Форма была грязной, сапоги не чищены, но ничего другого не было. Ему стало даже неловко за свой внешний вид. Кузнецов твердо решил постирать ее сегодня вечером, нужно было только посоветоваться с хозяином. Он быстро застелил кровать и вышел в коридор.
- Доброе утро, товарищ лейтенант, - раздался за спиной ласковый голос хозяйки. – Простите, как вас зовут?
- Артем, - сказал Кузнецов и улыбнулся.
- А по батюшке?
- Артем Сергеевич.
- Как вам спалось? – спросила она.
- Спасибо, хорошо, - соврал Кузнецов, как-то неудобно было беспокоить гостеприимных хозяев своими мелкими проблемами.
- Ой, а вы, поди, есть хотите? – спохватилась хозяйка.
- Честно говоря, не отказался бы, - ответил Кузнецов.
- Ну, тогда пойдемте, пойдемте на кухню.
Хозяйка проводила лейтенанта на кухню и усадила за стол. Тут же, как на скатерти-самобранке появилась яичница с поджаренной вареной колбасой, зеленый лук, черный хлеб, соль и большая кружка настоящего домашнего кваса. Казалось, хозяйка только и ждала, когда он проснется. Кузнецов вдохнул аромат аппетитного на вид завтрака, улыбнулся и потер руки.
- Приятного аппетита. У вас, поди, так не кормят? – спросила она, глядя с каким энтузиазмом, принялся за еду Кузнецов.
- Конечно. Мы, военные, в еде неприхотливы, но вкусно поесть, всегда любим. А вы просто королева кухни, - сказал он.
- Спасибо, - хозяйка засмеялась, - ну, вы ешьте, ешьте. Потом приходите в зал, все ваши сейчас там сидят. Посуду прямо на столе оставьте, я уберу.
- А где Владимир? – спросил Кузнецов.
- Он уехал куда-то по делам. Вернется ближе к вечеру.
- Спасибо большое.
- На здоровье, - сказала хозяйка и ушла.
Завтрак оказался просто замечательным. Кузнецов уже забыл, когда в последний раз так завтракал. Расправится с ним, не составило никакой трудности. Допивая резкий, бьющий в нос деревенский квас, лейтенант с горечью подумал, что неплохо было бы еще, но всему своя мера. Кузнецов встал из-за стола, аккуратно составил посуду и, с чувством внутреннего удовлетворения, пошел в зал.
Лейтенант Кузнецов вошел в ту самую комнату, где они сидели прошлой ночью, и не узнал ее. Там было накурено так, что дым стоял коромыслом, и выглядел почти также,










 как туман на Матрениных Болотах. Стол с белой скатертью, стоявший в центре комнаты, был, небрежно задвинут в угол. Теперь на его месте прямо на полу сидел почти весь его взвод. Они словно завороженные смотрели в телевизор, как туземцы с острова Пасха, впервые в жизни увидавшие зеркало. На голубом экране шел какой-то дешевый боевик, где главный герой, здоровенный волосатый мужик, на пару с сексапильной блондинкой в соответствующем наряде крошили своих врагов направо и налево.
- Встать! Смирно! – крикнул кто-то почти сразу, как в зал вошел командир; все сидящие быстро поднялись на ноги, повернулись лицом к двери и вытянулись по стойке смирно.
- Вольно! – скомандовал Кузнецов  и прошел в комнату, деловито поглядывая по сторонам.
-  Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, вы только посмотрите, какая у них штука есть! – защебетал рядовой Петренко, он явно был в перевозбужденном состоянии. – Ящик черный, а кино цветное кажет. Просто чудо какое-то. Откуда оно у них?
Кузнецов произнес в ответ что-то неразборчивое, затем вышел на средину комнаты и с задумчивым видом посмотрел по сторонам.
- Выключите эту штуку, - сказал он, указывая на телевизор, и настойчиво подождал пока, его просьбу выполнят. – Итак, все здесь? Слушайте меня внимательно, довожу текущую обстановку. Наш взвод, выполняя боевое задание и совершая маневр через Матренины Болота, подвергся воздействию неизвестного науке природному явлению. В результате чего, мы все переместились более чем на полвека вперед во времени. Какой сейчас год – точно не скажу, но где-то в начале двадцать первого века. Все абсолютно серьезно, а потому прошу не удивляться ничему из того, что вы увидите в ближайшем будущем.
Лейтенант Кузнецов выдержал некоторую паузу, чтобы посмотреть на реакцию солдат. Стояла мертвая тишина. Никто не двигался, все смотрели только на своего командира. Взгляды  у всех были разными: одни пустые, другие вопросительные, третьи восхищенные, а четвертые испуганные.
- Как будем действовать в сложившейся обстановке, я не знаю, - продолжил Кузнецов. – Только одно скажу, действовать будем оперативно,  будучи готовыми, ко всем ее изменениям. Пока же, основной нашей задаче будет изучение нового мира. Почему? Я думаю, вы это и сами прекрасно понимаете. Требование к вам у меня будет только одно: ни в коем случае, и не под какими предлогами не выходить за ворота, и только в крайних случаях старайтесь выходить во двор. Смотрите этот ящик, читайте. Так, вот еще. Рядовой Конев.
- Я, - откликнулся один из солдат.
- Рядовой Конев назначается ответственным за оружие. Всем в ближайшее время необходимо сдать ему полностью все оружие, включая трофейное, и боеприпасы. Это приказ. Ты, Конев, соберешь все, сосчитаешь, сложишь где-нибудь в кладовой, и доложишь мне, - сказал командир
- Слушаюсь, - ответил солдат.
- Вот еще что, товарищи, нас всех приютила семья Прокофьевых, и потому прошу относиться к хозяевам и их гостеприимству с большим уважением. Сейчас они оказывают нам всем просто неоценимую услугу. И главное, не злоупотреблять этим. Курить всем только в сенях, мусор после себя не оставлять. Все, занимаетесь своими делами. Рядовой Прокофьев, ко мне, - сказал Кузнецов, развернулся и пошел к двери.
Лишь только командир ушел, а вслед за ним вышел из зала рядовой Прокофьев, солдаты начали постепенно выходить из состояния оцепенения. Постепенно, по нарастающей, стали возникать разговоры, кто-то стал громко смеяться. Начались споры, и солдаты  на какое-то время позабыли даже про телевизор, к которому несколько минут назад буквально прилипли.  Когда первая волна удивления немного спала, бойцы сели обратно на свои места. Разговоры не прекращались, но кто-то включил ящик, и на экране заплясали десятки пуль, отскакивающие с фонтаном искр от любой поверхности. Больно наигранные, смерть и любовь несколько отвлекли воображение людей.
Лейтенант Кузнецов и рядовой Прокофьев пришли в ту самую комнатку, в которой Кузнецов спал этой ночью. Он сел на старый деревянный стул со спинкой, стоящий у его кровати, и предложил Прокофьеву сесть на другой.
-  Ну, что? Вот тебе и бабка Матрена, - сказал Кузнецов с сарказмом в голосе.
- Да, голова просто кругом идет. Никак не могу поверить в то, что это все - правда, - сказал Прокофьев.
- И все-таки это происходит. Стоит отметить, что племянник у тебя замечательный человек, - сказал Кузнецов.
- С ума сойти! Моя младшая сестренка уже старуха, а племянник старше меня чуть ли не в два раза, - воскликнул Прокофьев, и тут же тень огорчения появилась на его лице.
- Это еще ладно. У тебя еще семья есть. У меня в этом мире никого не осталась, - сказал Кузнецов грустно, но тут же воспрянул духом. – Но ты только представь себе, мы прошли через года, сквозь время!
- И что мы делать здесь будем? – спросил со вздохом Прокофьев.
- Трудно сказать так сразу. Твой племянник предложил погостить нам некоторое время у него, чтобы хоть немного изучить нынешнее время, как бы со стороны.  Я согласился, потому что у нас нет выбора. А ведь все могло быть и хуже. Например, попали бы куда-нибудь в палеолит или в средневековье, вот тогда бы повеселились, - сказал Кузнецов.
- По крайней мере, теперь понятно, каким образом на болотах люди исчезают. Может быть, и мой отец сейчас где-нибудь в другом времени живет, - сказал Прокофьев.
- Может быть, только нам от этого не легче. Хотя, с другой стороны, не все так плохо, как кажется. Скажем, я всегда мечтал побывать на Луне. Может быть, скоро станут реальными пассажирские полеты в космос, - сказал Кузнецов.
- А мне сегодня сон кошмарный приснился, товарищ лейтенант. Всю ночь я ходил по этим болотам, будь они прокляты, пока не проснулся, - сказал Прокофьев и сглотнул слюну.
- Мне тоже снилось нечто подобное. Похоже, что этот кошмар я не скоро забуду, - сказал Кузнецов.
- Мне почему-то кажется, что болота изменили нас изнутри. Мы стали частью этих болот. Теперь они нас никогда не отпустят. Я чувствую себя совершенно другим человеком, ощущаю себя неприятно, что ли.
- Не знаю, в последние сутки я чувствую себя намного приятнее, чем до этого. Хотя, если подумать, процесс перехода во времени, как-то мог повлиять на нас. Ты сейчас отдохни, самое главное, пока есть возможность.
- Я постараюсь, но все равно как-то жутко, - признался Прокофьев.
- Что думают во взводе по этому поводу? Вы с Усовым рассказывали о вчерашних событиях? – спросил Кузнецов.
- Вчера не до этого было. Добрался до дома и уснул сразу же. С самого утра хозяин нам свой киноящик включил и ушел куда-то. Все только им и заняты были, так что, никто про нашу разведку не спрашивал, а у самих желания особого рассказывать не было. Ну, а потом вы пришли, - сказал Прокофьев.
- Хорошо, - сказал Кузнецов.
В этот момент со двора послышались звуки подъезжающего грузовика. Пару раз гавкнула сторожевая собака, кто-то крикнул что-то. Кузнецов и Прокофьев прервали свою беседу, и вышли в коридор. Как только они вышли из дверей, то сразу же столкнулись с приехавшим хозяином. Вид у Владимира был возбужденный, словно он потерял что-то очень важное.
- А, вот вы где. Алексей, не возражаешь, если я немного поговорю с лейтенантом Кузнецовым, - сказал он своему дяде.
- Да нет, конечно, - сказал рядовой Прокофьев и пошел к остальным в зал.
- Ну что, Артем, выспался? – спросил Владимир, когда Прокофьев скрылся.
- Можно и так сказать.
- Хорошо. Значит так, с ментом я проблему немного уладил. Когда и где побили, как и ожидалось, он не помнит. Сейчас только что к нему заезжал. Кстати, это пошло ему на пользу – решил завязать с этим делом. Правда, не знаю, на долго ли его хватит. Да, мастерски ему лицо обработали. На долго следы останутся, - сказал Владимир.
- А сам-то он, что по этому поводу думает? – спросил Кузнецов.
- Ничего не думает. Сейчас у него процесс мышления сильно затруднен. Да и когда придет в себя, мыслей у него не много будет. Злой, конечно, но так ведь не помнит ничего. Так что, забудется со временем, - сказал Владимир.
- Будем надеяться, но если там чего, то попытайся там урегулировать. Решить мирным путем, что называется, - сказал Кузнецов.
- Вот еще что, я весь день думал, нужно или не нужно, и все же решил, что ты должен узнать кое-что. Это будет неприятно, Артем. Но, во-первых, рано или поздно, ты все равно об этом узнаешь, а во-вторых, это для тебя будет очень важно. Ты готов? - сказал Владимир.
- Да, - ответил Кузнецов, совершенно не понимая, о чем говорит хозяин.
- Тогда, иди за мной, - сказал Владимир.
Хозяин отвел Кузнецова в одну из своих комнат, должно быть спальню. Он некоторое время копался в шкафу, а потом, достал оттуда кое-что из одежды.
- Что это? – поинтересовался лейтенант.
- Держи, сейчас ты должен переодеться.  Нам нужно немного прогуляться, а это, чтобы не привлекать особого внимания. Тебе должно подойти будет. Я эти вещи лет десять назад носил, тогда постройнее значительно был.  Давай, Артем, я подожду тебя на крыльце.
- Кузнецов взял вещи пошел к себе в комнату. Он быстро скинул с себя форму, а затем надел синие джинсы, серую рубашку в клеточку с коротким рукавом. Носков у Кузнецова не было, а потому кроссовки он натянул на босу ногу. Просить же у хозяина совсем не хотелось. Во всей этой одежде он чувствовал себя непривычно, но удобно. Лейтенант встал на ноги и походил взад вперед по комнате. После тяжелых армейских сапог, кроссовки казались совсем невесомыми. Закончив переодевание, Кузнецов вышел на улицу, где его уже ждал Владимир Прокофьев. Тот облокотился на перила крыльца и, не спеша, курил.
- Вот это да! – воскликнул Владимир при виде лейтенанта в дверях, - да ты у нас настоящий красавец. Тебя бы на эту, как теперь танцы называют,  дискотеку, вот. Все девки района твоими были бы.
- Ну что, пойдем? – спросил Кузнецов.
- Ну, пошли, - сказал Владимир Прокофьев, тяжело вздохнул, сплюнул на землю и выкинул окурок.


- Здесь памятник стоял не так давно, - сказал печально Прокофьев. – Его еще в шестьдесят пятом поставили. Большой был такой, красивый, из бронзы отлитый. Его прошлой весной вандалы какие-то утащили. Ведь под самый праздник, сволочи! За такое на месте убивать надо! Видать подъехали тихо ночью, машиной подцепили, свалили, погрузили, и поминай, как звали. С города должно быть. У нас в деревне таких уродов еще не было. Еще на плитах буквы были, тоже из бронзы. Их немного раньше отодрали. Восстановить бы все, да денег ни у кого нет.
- Зачем им памятник-то понадобился? – спросил тихо Кузнецов.
- Цветной металл. Сдадут в любом пункте, деньги за это получат. Деньги, честно говоря, не большие, особенно если сравнивать со стоимостью памятника, не говоря о том, кому этот памятник поставлен был. В последнее время люди вообще озверели. Даже провода снимают со столбов. Раньше за подобное убили бы, да и сейчас не помешало бы нескольких расстрелять, чтобы другим неповадно было.
Кузнецов молчал, отвернувшись в сторону. На глазах его навернулись крупные слезы. Это место он узнал сразу же, несмотря на то, что видел его только ночю. Это было тот самый садик, через который они пробирались в Боброво. Теперь, в дневном свете он выглядел несколько  иначе. Садик представлял собой небольшой, обнесенный невысокой кованой оградой, пяточек земли, почти полностью засаженный кленами и елями. Узкая аллея, посыпанная обломками красного кирпича и обсаженная кустами сирени по краям, проходила ровно посредине. Она вела к последнему пристанищу павших в бою воинов. Там, в тишине и покое, под сенью склонившихся деревьев, возвышался небольшой курган. На нем росли тюльпаны, и по весне он словно огнем вспыхивал, от покрывавших его алых цветов. Это выглядело красиво, монументально, и символично. На самом кургане стоял пустой постамент и две большие плиты, которые по очертаниям напоминали склонившиеся к земле знамена.
- Как? – еле выдавил из себя Кузнецов.
- Говорят, что разведка допустила ошибку. Никто не заметил, как в деревню подошли крупные силы немцев. Атака была внезапной, и немцы, явно не ожидавшие такой наглости сначала побежали, но когда рота вошла в деревню, они контратаковали. Погибли все. Разъяренные фашисты перебили даже раненых, оставшихся на подступах к Боброво. На следующий день, когда Красная Армия добилось существенных успехов, и создалась угроза окружения, немцы оставили деревню. Перед тем как уйти, они стащили все тела солдат в окоп и заровняли танками. Могилу после войны никто не трогал. Только насыпали холм, деревья посадили, позже памятник поставили. Никто же не знал, что вы в обход по болотам пошли, думали что погибли вместе со всеми, - сказал Владимир.
Кузнецов медленно подошел к плитам-знаменам. От похищенных букв на бетоне остались тени, и, если приглядеться, то можно было прочесть надписи. «Никто не забыт, ничто не забыто». Так гласила самая крупная из них, а ниже следовал список фамилий, многие из которых были знакомы лейтенанту Кузнецову.
«Капитан Кораблев Анатолий Матвеевич, лейтенант Лазарчук Виталий Григорьевич, старший сержант Шенберг Иосиф Соломонович, ефрейтор Иванов Дмитрий Александрович, рядовой Селин Степан Тимофеевич, рядовой…» Фамилии, фамилии, фамилии. Некоторые из них уже нельзя было разобрать. А ведь каждая из них – это человек, который жил, дышал, любил, работал, и который погиб здесь. Прошли годы, и от людей остались только едва заметные надписи на бетонной плите, которые вот-вот могут исчезнуть навсегда, да никому неизвестные записи в военных архивах, которые тоже не застрахованы.         
Кузнецов вздрогнул и побледнел. «Лейтенант Кузнецов Артем Сергеевич», - гласила очередная надпись. Ниже следовали фамилии его подчиненных: Прокофьев, Усов, Петренко, Горбов. Никого не упустили. Были в этом списки фамилии и тех солдат, кто навсегда остался среди густых туманов Матрениных Болот. Лейтенант Кузнецов упал перед плитой на колени и заплакал.
- Ну, хватит, Артем, - сказал Владимир Прокофьев после десяти минут созерцания этой печальной сцены. – В конце концов, не ты же виноват во всем этом.
Кузнецов ничего не ответил. Он еще несколько минут сидел в той же позе, а затем быстро поднялся на ноги и вытер слезы рукавом рубахи. Его распухшее покрасневшее лицо хорошо подошло бы для иконы какого-нибудь святого великомученика. Кузнецов осторожно поправил смятые им листья тюльпанов, которые уже давно отцвели, и пошел к выходу.
- Артем, ну не надо так расстраиваться, - говорил Владимир, следуя за ним, - Все хорошо будет. Будем работать, ферму построим, раскрутимся, сами памятник поставим. У меня тоже сердце кровью обливается… от них пока дождешься…
  В этот момент взгляд Кузнецова упал на лежащие прямо среди дорожки белые женские трусики. Их вид привел в ярость лейтенанта. Он с ревом кинулся на них как на врага и стал бешено топтать ногами. Так продолжалось около двух минут, после чего Кузнецов немного успокоился и отправил несчастные трусики одним пинком подальше за кусты сирени. Прокофьев, наблюдавший за этими событиями со стороны, не совсем понимал того, что происходит, и с удивлением наблюдал со стороны.
- Да, зря я ему это показал, - сказал он со вздохом. – Сперва подготовить надо было.
Всю обратную дорогу Кузнецов молчал и смотрел под ноги. Когда они шли по деревенским улицам, то почти всепрохожие обращали внимание на печального молодого человека. Они долго провожали его взглядом, может быть, даже сочувствуя его горю или просто радуясь тому, что у них самих все в порядке.
- Выходит, что зря это все было? – произнес вдруг Кузнецов.
- Что зря? - переспросил Владимир.
- Все эти болота, жертвы бессмысленные. Ведь немцы на следующий день отступили, да, поди, и мост за собой взорвали, который мы отбить должны были, - скал Кузнецов.
- Ничего на свете не бывает зря, Артем. Значит, так нужно было. Пойдем лучше выпьем чего-нибудь, - предложил Владимир.
«А ведь он в чем-то прав, - подумал Кузнецов.  – Я сделал все что от меня зависело, а так убиваться просто нет смысла. Все равно уже ничего не изменить. Только что бы было, если бы мы прошли через болота? Заметили бы неладное? Успели бы предупредить или полегли бы сами? Толю только жалко. Хороший мужик был, но что делать, пусть земля пухом ему будет. Сегодня я обязательно напьюсь».   


Рядовой Прокофьев сидел в небольшой, но уютной комнате, где жила его родная сестра Мария Семеновна. Создавалось такое впечатление, что в этой части дома время остановилось лет сорок-пятьдесят назад. Все здесь дышало стариной, напоминая ей о lдавно прошедшей молодости. Старая скрипучая железная кровать, покрашенная некогда белой, но пожелтевшей от времени эмалью, стояла в углу. Над кроватью, на побеленной известью стене, в большой рамке висела выцветшая фотография. С нее застенчиво улыбалась милая пухленькая девушка лет двадцати пяти и высокий стройный мужчина в военной форме с орденами и медалями на широкой груди. На полу лежал сплетенный из лоскутков разноцветной ткани половик, а окна стоял большой комод, на котором гордо возвышалась допотопная ламповая радиола, которая лет двадцать уже точно не работала. На обеденном столе, накрытом белоснежной скатертью, стояла пустая треснувшая ваза. В противоположном углу находился старинный  тяжелый шкаф с антресолью. Лак на его полированных дверцах уже потрескался и стал осыпаться. На окне, как и подобает в комнатах с подобным интерьером, белые занавески и горшки с фиалками, геранью, и другими комнатными цветами. Впервые за все время Прокофьев почувствовал что-то знакомое.
Мария Семеновна сидела на своей кровати, а брат напротив нее на стуле. На старушке была надета старая вязаная кофточка зеленого цвета и не менее старое ситцевое платье. Голова ее была покрыта черной с золотистыми узорами косынкой, а на ногах были надеты валенки. В дрожащих, иссохших руках она держала пожелтевшую от времени фотографию. Эта был единственный снимок, на котором был запечатлен Алексей Прокофьев. Помимо брата, на ней была сама Мария Семеновна, тогда еще маленькая веснушчатая девчонка и мать. Они фотографировались очень давно, за несколько лет до начала войны, когда всей семьей ездили в город, в гости к маминой подруге. Алексей отлично помнил тот день, ведь для него прошло не так уж и много времени. Он и сейчас сидел почти такой же, как на фотографии, разве только постарше чуть-чуть. А вот Марию Семеновну годы не пощадили. Они забрали и молодость, и красоту, и здоровье. Волосы ее поседели, морщины обезобразили лицо до неузнаваемости, она сильно ссутулилась, чуть ли не горбатой стала. Прокофьев долго пытался найти в ее внешнем виде хоть что-то общего с той младшей сестренкой, но ничего не обнаружил. Он пытался вычислить ее настоящий возраст. Получалось, что уже за семьдесят.
- Ну что, Маша? – спросил Прокофьев после десятиминутного молчания.
Он хотел сказать еще что-то, но слов не было.  Мария Семеновна сидела неподвижно. Она смотрела на брата и плакала. Слезы медленно стекали по ее морщинистым щекам.
- Ну, не надо, Маша, - сказал Прокофьев ласково.
- Алешенька, - сказала она сквозь слезы, - вернулся. Мы ведь тогда убежать из деревни не успели. Все видели. Бой видели, как добивали раненых, видели, и как хоронили, тоже видели. А потом как узнали… мать тогда чуть с ума не сошла. Ведь как подумаешь, что это все на глазах было.
- Не плачь, Маша. Видишь, я живой, здоровый, вернулся. Просто получилось так, я до сих пор еще плохо верю. Буквально позавчера вам письмо написал, хотел отправить, как только деревню освободят, а вот сегодня…
- Да нет, Алешенька, я очень рада тебя видеть, - сказала Мария Семеновна. – Просто все так неожиданно. Тебя уже давно никто не ждал, очень давно.
- Вы меня похоронили, а я живой. Выходит, что смерть обманул. Ты лучше расскажи, как там жили без меня, - сказал Прокофьев.
- После войны плохо жили. А с чего жить-то хорошо, когда все разрушено, на полях мины и снаряды, из мужиков в деревню мало кто вернулся. А у нас немцы корову последнюю увели, да дом бомбой разворотило. Вот так, бабами и поднимали колхоз, работали день и ночь, но жили как-то весело. Добрее что ли люди были тогда. А мать наша так замуж второй раз и не вышла. Хотя молодая была, красивая, и сватались постоянно к ней.
- Давно она умерла? – спросил Прокофьев.
- Да уже лет так тридцать как. У нее рак легких случился. Мучилась она сильно, но не сдавалась. До самого последнего момента верила, что обязательно поправиться, царство ей небесное. Сильная она женщина была, да и жизнь у нее была такая, что другая и не прожила бы, сломалась. Сколько страданий повидала, нас на ноги подняла. Перед смертью, Алешенька, все тебя звала. Никак не верила, что ты погиб, - сказала Мария Семеновна.
- А это муж твой? – спросил Прокофьев, показывая пальцем на висевшую на фотографию на стене, чтобы сменить тему разговору.
- Второй. С первым разошлась почти сразу же. С тем мы в городе встретились, когда я туда учиться ездила. Сергей его звали. Месяц мы с ним гуляли, а потом он предложение сделал. Я тогда молодая была, глупая, согласилась. Я потом на фабрику работать, пошла, а он на заводе токарем был. Год с ним в коммуналке жили, сначала ничего вроде бы, а потом он запил. Домой приходил чуть живой, бил меня часто. Я тогда беременная была, и в один день бросила все и в Боброво к маме вернулась. Он даже здесь пробовал меня достать пару раз, но  мужики наши накостыляли ему хорошенько, так больше я не видела его. Потом развелась с ним, родила Вовку, а фамилию девичью ему дала. Долго жила одна с мамой. И так трудно, да тут еще ребенок маленький на руках. Потом дояркой в колхоз пошла, работать, думала, что вообще замуж никогда уже не выйду. Но однажды приехал к нам агроном новый, Коленька. Познакомились, он мне все цветы дарил. Поженились мы с ним, так и прожили всю жизнь вместе. Хороший он человек был, Коленька мой. Схоронили его в прошлом году. От него у меня двое детей было. Алена, старшая, она в институт поехала учиться, там замуж вышла и с мужем на север уехала. В те времена платили там хорошо, а сейчас живут уж больно худо. То света нет, то тепла, то воды. И жить невозможно, и уехать не могут. Алеша же, младшенький, в Ленинград после армии уехал, так и живет там до сих пор. Письма пишет редко, и уж лет десять приехать обещает, но чувствую, так и не увижу его. Не так уж много мне осталось.
- И все-таки племянник у меня хороший. Помог, не дал пропасть, - сказал Прокофьев.
- Вова у меня самый добрый, любящий, хозяйственный. А я уж грешным делом думала, что и он меня бросит на старость лет, в город уедет. Что бы я делала без него сейчас, пропала бы. Вот только с женой не повезло ему, - сказала Мария Семеновна.
- А что с женой? Вроде бы нормальная женщина, добрая хозяйственная. Во всяком случае, мне так показалось, - сказал Прокофьев.
- Да стерва она, Алеша. Свет таких еще не видывал.  Это она на людях такая, а когда дома, то совсем другая. Ох, не повезло с невесткой.  Да Вовка в молодости, вроде бы и парень был видный, а вот с девками как-то не в ладах был. Женился поздно, да и то, чуть ли не на первой попавшейся.  Как он ее столько лет терпит, не знаю. Внуки, те хорошие, только что же из них вырастет, если такая мать воспитает, - сказала Мария Семеновна.
- Неужто тебя она обижает? – спросил удивленно Прокофьев.
- Ну, обижает, не обижает, это только мое дело. Никому жаловаться я не собираюсь, это мое дело. К тому же не такая я уж старая, чтобы она мною понукала. Бывает, лаемся с ней, но это у всех так. Однако, гнилой она человек, Алеша. Душа у нее все прогнила насквозь.
- Слушай, Маш, а помнишь Анну? Ну, ту, которая на соседней улице жила? Что с ней? – спросил Прокофьев.
- Это невеста твоя что ли? – усмехнулась Мария Семеновна. – К которой ты все бегал?
- Ну да, - ответил смущенно Прокофьев.
- Да на кой она тебе сейчас? Ты вон какой, молодой, красивый, а она старше меня была. Наверное, уже давно богу душу отдала, - сказала Мария Семеновна.
- Да, ты права, что-то из головы вылетело. Она хоть ждала меня?- сказал Прокофьев.
- Может, и ждала, шут ее знает. Только сразу же после войны она куда-то уехала. Слышала однажды, мол, гулять начала. А как дальше судьба сложилась, не знаю.
- Вот тебе и любовь, Маша, - сказал Прокофьев тихо. – Хотя, не обязана же она меня ждать мертвого. Самое интересное, когда к передовой подходили, все думал, вот, если убьют, долго ли она горевать будет.
- Ладно тебе печалиться, Алеша. Давай я лучше тебе фотографии покажу, - сказал Мария Семеновна.
Брат ничего не ответил, тогда она встала с кровати и медленно подошла к шкафу. Дрожащей рукой она открыла створку и достала с полки ветхий семейный фотоальбом. Вернувшись, Мария Семеновна села на кровать и принялась перебирать фотографии.
- Эта вот со второй свадьбы, - сказала она.
Прокофьев взял в руки старую фотографию с резными краями. Фотобумага, запечатлевшая на себе мгновение давно ушедших дней, пожелтела от времени. На ней были счастливые молодожены. Мария в белом платье с длинной фатой смеялась от всей души, а Николай был совершенно серьезен, хотя в глазах его блестел огонек радости. На заднем плане какой-то красивый пейзаж, но даже невооруженным взглядом можно было заметить, что это просто картинка. Краткий момент самого настоящего счастья; как немногочисленны они к сожалению в жизни.
- А это на море ездили как-то. Коля путевку тогда получил, - сказала Мария Семеновна, протягивая следующую фотографию.
Эта фотография была сделана значительно позже, и время тоже оставило на ней свои следы. Любительская съемка, один край немного оторван. Молодая чета стоит почти у самой воды. На уходящем к горизонту море поднялись небольшие волны. Лето, разгар сезона, солнце, застывшее в зените, короткие тени на земле. Справа стоит Вовка, на вид ему уже лет девять-десять. Он чем-то сильно рассержен. Рядом стоит Мария в купальнике старого фасона, какие носили годах в шестидесятых, и держит на руках маленькую забавную девчушку. Мария немного растолстела, но все равно еще можно назвать стройной женщиной. Николай как всегда рядом и обнимает жену за талию. Мария улыбается, а он абсолютно серьезный. Интересно, а он всегда был вот такой невозмутимый, серьезный, напрочь лишенный чувства юмора и забывший, что такое улыбка или только на фотографиях?
- Вот здесь к нам Краковы приезжали. Может быть, помнишь таких? Это старший мамин брат, который до войны в Саратове жил. Письма ей писал иногда. Его в тридцать девятом арестовали и в Воркуту сослали. Мама нам тогда просто не рассказывала. Выпустили его весной сорок первого, а тут война. Он всю войну прошел, а после победы вернулся в Воркуту, женился там. Один раз к нам в гости всей семьей приезжали, - сказала Мария Семеновна.
На этой фотографии была запечатлена группа человек, стоящих на улице возле крыльца деревенского дома. Среди них Прокофьев увидел свою мать. Она была уже в годах, и, по всей видимости, уже тяжело больна. Здесь также была Мария Семеновна с мужем и тремя детьми. Старший уже совсем большой. Остальных людей на фотографии Прокофьев не знал. Дядю своего он ни разу в жизни не видел, а тем более семьи, которой в те времена не существовало.
Мария Семеновна еще долго показывала брату семейные фотографии, комментируя события, застывшие на них. Всего лишь мгновения, но из этих мгновений и состоит жизнь. Немногие из них были печальными, в основном, радостные, счастливые. Кто же будет фотографироваться в минуты жизненных невзгод?  Прокофьев брал в руки каждую и внимательно рассматривал, словно хотел запомнить их. Фотографии были и старые, потрепанные, и совсем недавно отпечатанные, и профессиональные, и сделанные неопытной рукой любителя. Цветные фотографии Прокофьев видел впервые, и смотрел на них как на диковинку.
- Знаешь что, Маша, - сказал Прокофьев, после того как фотографии кончились. – Что мне делать дальше, не знаю. Раньше думал, вот доживу до победы, выучусь на тракториста, женюсь…
- Тебе-то что печалиться, Алеша. Ты молодой, красивый. Жизнь новую начнешь, устроишься как-нибудь. Долго ли молодому новому научиться? Это мне, старой, уже ничего не нужно, - ответила ему сестра.
- Я бы рад, но боюсь. Такое ощущение, что вокруг меня пустота и внутри тоже, - сказал Прокофьев.
- Это пройдет. Знаешь, не даром говорят, кого раньше времени хоронят, те долго живут.
На этом замолчали. Прокофьев пристально смотрел на свою сестру. Хотя годы и изменили ее до неузнаваемости, все же это была она, его родная сестра. Он чувствовал это, но почему, объяснить не мог.
- Жив ли кто из моих друзей сейчас, - спросил он после паузы. 
- Ой, а я уже и не припомню, кто там у тебя в друзьях был. Память моя уже не та стала. Вот если бы лет десять назад, то может, и припомнила бы, - сказала Мария Семеновна.
- Может, помнишь Витьку Головлева? Через два дома от нас жил? – спросил Прокофьев.
- Витьку? Головлева? Головлева… Головлева… Помню. На него под самый конец войны похоронка пришла, - сказала Мария Семеновна.
- А Гриша, этот, Воронин? Он тебя еще в детстве вес дразнил.
  - Тот без вести пропал.
- А Семен Уваров, беленький такой?
- Семен уже лет десять как богу душу отдал.
- Ну, а Ванька Мищенко? Такого помнишь? – спросил Прокофьев, больше имен на ум не шло.
- Что-то не припомню я такого, - сказала Мария Семеновна.
- Маленький такой мальчишка. Мы с ним вместе учились. Когда пятнадцать лет нам было, мы еще с ним на пару сарай подожгли. Помнишь? – спросил Прокофьев.
- Ах да, что это я, старая? Ванька… Иван. Жив он, жив. Плох уже стал, из дому нос не кажет, но жив. С войны вернулся весь в орденах. Председателем у нас одно время был, - сказала Мария Семеновна.
- Вот здорово! – обрадовался Прокофьев, - а где он сейчас?
Сестра подробно объяснила ему, как добраться до дома старого друга. Он еще некоторое время поговорил с ней, главным образом ни о чем, после чего оставил Марию Семеновну отдыхать, а сам пулей вылетел в коридор. Теперь Прокофьев загорелся  идеей, во что бы то ни стало, повидать  своего друга, с которым он был знаком, чуть ли не с пеленок. «Поди, уж забыл меня. Ведь столько лет прошло, - думал Прокофьев».
Сначала он долго искал лейтенанта, чтобы спросить его разрешения сходить в деревню, но того, как назло нигде не было. Не было ни командира, ни хозяина, ни хозяйки. В доме оставались лишь он, его сестра, да однополчане. Последние все-таки добрались до видеомагнитофона, быстро научились им пользоваться, и кассета за кассетой, стали изучать фильмотеку Владимира Прокофьева. Просмотр проходил с таким интересом, что зрителей просто за уши нельзя было оторвать. Видеофильмы для бойцов все еще были в диковинку.
Ждать было тягостно. Чем больше он ждал, тем сильнее и сильнее разгоралось желание. В итоге Прокофьев уже не находил себе места, вставал, через каждые двадцать секунд смотрел на часы, ходил кругами, но никто не приходил. В итоге он не вытерпел, и решил пойти к Мищенко самовольно. Это смелое решение могло стоить ему очень больших проблем в будущем, но он предпочел рискнуть. Прокофьев быстро нашел свою пилотку, в прихожей надел сапоги и начистил их до блеска. В сенях он еще задумался над тем, а стоит ли, но он быстро договорился сам с собой, размышляя, мол, война уже давно закончилась и, что он у себя дома, так что большого преступления в том, что он ненадолго отлучиться, не должно быть.  Стараясь остаться незамеченным ни своими, ни чужими, Прокофьев спустился с крыльца. Большая сторожевая собака с громким лаем бросилась ему под ноги, но солдат смело пошел вперед, и та не тронула его. Затаив дыхание, он вышел за калитку.
По улицам Прокофьев пытался идти твердым шагом, уверенно, чтобы лишний раз не привлекать к своей персоне внимания, но как назло все, кого он встречал по пути, подолгу пялились на него. Тому было две причины: во-первых, в таких деревнях как Боброво, где почти все знают друг друга в лицо, любой чужак вызывает подозрение, а во-вторых, не так уж и часто здесь бывали военные. Он упорно делал вид, что просто не замечает этого.
Днем деревня жила своей привычной активной жизнью. В лужах у заборов барахтались гуси и утки, с важным видом ходили петухи, улицы не пустовали, на них всегда можно было встретить прохожих. Некоторые люди, проходящие мимо, иногда даже здоровались с ним, на что получали тихий сухой ответ.  Значительно реже встречались проезжающие мимо автомобили, телеги.
За последние годы Боброво сильно изменилось, а при дневном свете это было заметно вдвойне. Немудрено, что он не сразу узнал родную деревню. Но остались и до боли знакомые моменты: небольшая церковь на пригорке, старый клуб – бывшая помещичья усадьба, школа. Ноги нехотя привели Прокофьева к родной школе. Она мало, чем изменилась внешне. Ну, разве что, давно не ремонтировали ее. Краска на стенах облезла, местами осыпалась штукатурка.  Чего точно не было в его годы – это полуразгромленной полосы препятствий и памятника у входа. Прокофьев приблизился и обомлел, да это же ему памятник. Похож, очень похож на него. Над входом в школу висела старая табличка: «Средняя школа N1 им. А.С.Прокофьева».  Прокофьев постоял секунду другую и поспешил уйти, ему стало очень стыдно.
Дом, в котором жил Иван Мищенко, стоял почти на самом отшибе. Однако Прокофьев отыскал его на удивление быстро, хотя до этого, лишь смутно представлял себе примерное место его нахождения. Это была небольшая хибара, срубленная из толстых бревен, почерневших от старости, с облупленными ставнями на окнах и покосившейся жестяной крышей. За почти уже завалившимся плетнем простирался большой огород, засаженный картофелем и помидорами, что впрочем, свидетельствовало о том, что хозяйство еще не полностью заброшено. Когда Прокофьев подошел к калитке, то увидел старуху, копающуюся среди грядок; должно быть жена. Он тут же напряг все свои извилины, чтобы вспомнить отчество своего старого друга, но не получалось. Самое интересное, он прекрасно помнил его отца, но вот как его звали…
- Здравствуйте, - обратился Прокофьев к старухе, - а Иван дома?
Старуха медленно распрямилась, отряхнула от земли руки и пристально посмотрела на нежданного гостя.
- А ты кто такой будешь? Откуда? – спросила удивленно она.
- Я знакомый его. Думаю, он рад будет меня видеть, - сказал Прокофьев.
Старуха еще раз пристально посмотрела на него, недоверчивым взглядом. От такого горячего приема становилась как-то не по себе. Встречают словно преступника или изгоя.
- Дома он, проходи, - ответила она раздраженно и продолжила свою работу, бормоча что-то под нос.
Прокофьев открыл калитку и осторожно вошел во двор. Далее по дорожке, уложенной старыми, полусгнившими досками, он прошел в дом. Внутри было прохладно и сумрачно после дневного света. Пахло чесноком и махоркой. С порога Прокофьев попал на кухню и остановился, не зная, куда идти дальше. Банки, склянки, тарелки, прочая кухонная утварь были везде разбросаны, словно и не кухня, а лаборатория алхимика. Здесь никого не было,  только огромный черный котяра что-то уплетал со стола. Прокофьев прислушался: где-то в глубине дома слышалось тихое сопение и еще непонятные звуки, тогда он пошел в их направлении.
В небольшой комнатке, где-то три на четыре, стоял такой дым, что простой человек с улицы наверняка решил бы, что в доме пожар. Свет из маленького окошка еле пробивался через толщи дыма. Мебели здесь почти не было: диван, который занимал почти всю стену, шкаф в углу и несколько стульев. На диване сидел скрюченный, лысый старик в трико и рубашке с коротким рукавом. Он вязал сеть. Челнок просто плясал в его тонких пальцах. У свободной стены висела совсем новенькая, только что посаженная сеть из тонкого капрона. Старик был сильно увлечен своей работой, что не заметил появившегося на пороге гостя.
- Иван? Мищенко? – спросил неуверенно Прокофьев, приглядываясь к старику.
Старик тут же отложил работу в сторону и с удивлением посмотрел на молодого человека в  военной форме.
- Ну, допустим я Иван Мищенко. А ты кто такой? Как попал сюда? – спросил он строго.
- Ванька! – воскликнул Прокофьев и, чуть было не подпрыгнул от радости.
- Не Ванька, А Иван Тимофеевич для тебя, салага, понял? – ответил он гневно. – Ты откуда такой, служивый? Сбежал что ли? Пошли же солдаты нынче, хуже бандитов.
- Не узнал, значит? – засмеялся Прокофьев.
- Неа, - сказал  Иван и стал присматриваться к нему. – Родственник что ли?
- Да нет же! Алешка я, Прокофьев. Помнишь?
Мищенко ничего не ответил, но и глаз с солдата не сводил.
- Неужели забыл меня совсем? Неужели не помнишь, как иголки у матерей иголки воровали, и крючки из них делали? А как сарай подожгли, помнишь? А после школы ты же танкистом стать хотел? Ты мне тогда все уши  прожужжал этим.
Глаза старика расширились, он несколько раз глотнул ртом воздух и опустился на спинку дивана.
- Алешка? Ты? За мной пришел? Значит пора уже? – прошептал Мищенко.
- Что пора? – спросил удивленно Прокофьев.
- Умирать.
- В смысле? А нет, я живой на самом деле, - рассмеялся Прокофьев, поняв, что имеет в виду Иван.
- Да ну. Как живой? Тебя же еще на войне... Сам памятник на могилу ставил… - еле говорил Мищенко.
- Живой я, живой! Потрогай, если не веришь.
- Вроде бы живой, теплый, - сказал Мищенко, еще не отошедший от шока. – Но как такое может быть?
- Сейчас все расскажу. Может, сесть разрешишь? – сказал Прокофьев.
- Спадись, конечно, - сказал Мищенко и подвинулся.
Прокофьев вкратце изложил события, произошедшие с ним за последнее время. Мищенко очень внимательно выслушал его. Когда Прокофьев закончил свой рассказ, Иван еще некоторое время сидел, раскрыв рот, но потом с криком вскочил с дивана и сразу же схватился за поясницу.
- Вот ведь ё мое! Замучили болезни, сил не хватает, - прокряхтел Мищенко и, хромая, вышел в коридор. - Дуня! Дуня! Иди сюда!
С огорода прибежала старуха, охая и ахая на каждом шагу. Сначала она не могла ничего понять, и долгое время смотрела по сторонам.
- Чего ты так разорался, старый пень!? Я уже подумала что тебя здесь режут или пожар какой, - закричала она на старика.
- Да ты лучше посмотри, кто к нам пришел! Узнаешь? Я тоже сразу не узнал, - радостно воскликнул Мищенко.
- Нет, - невозмутимо ответила Дуня.
- Да это же…
- Не надо, - остановил его Прокофьев. – Пока не надо. Придет время, все узнают, а пока не стоит. Хотя бы потому, что у меня приказ такой. К тому же я к тебе самовольно прибежал. Узнают, меня же того.
- Хорошо, пока не буду называть твоего имени. Слушай, Дунь, принеси-ка эту водку буржуйскую. Ну, помнишь, Светка, которую привозила, когда с зятем последний раз приезжала? – сказал Мищенко.
- Джин? Да ты что, старый, совсем из ума выжил? Ополоумел на старости лет, черт тебя подери. Да это же на праздник, - принялась ругать она мужа.
- Молчи дура! – не выдержал, наконец, Мищенко. -  Тут событие такое, понимаешь, а она. Неси, давай! Я, быть может, до следующего праздника не доживу уже. И на закуску принеси чего-нибудь.
Старуха ушла, ворча себе под нос, а Иван вернулся  на свой диван.
- Вот ведь в последние годы, какая сварливая стала. Хоть в петлю лезь. Ей-богу доведет, - пожаловался на жену Мищенко. – Все ей не так, хоть лопни.
Прокофьев только вздохнул в ответ и многозначно пожал плечами. Мищенко снова посмотрел на друга.
- Алешка! Живой! – закричал он и бросился на шею Прокофьева. – Поверить ни как не могу!
- Я вот тоже с трудом верю, - сказал Прокофьев, обнимая друга. – Живешь ты-то как?
- Да вот, как видишь, сети вяжу, - он откинулся на спинку дивана. – Зачем, правда, не знаю.  На рыбалке уже несколько лет не был. Хочется, а не можется. Давление шалит, ноги плохо держат, уж не придется, наверное. Это скорее для себя, чтобы хоть что-то делать. Ведь не ложиться помирать же. Я никогда ей не сдавался, и не собираюсь.
- Ну, не знаю, смог бы я так, когда-нибудь.
- Мне уже семьдесят пятый идет. А ты Алешка все молодой, прямо как Ленин. Да и ладно, сети сейчас денег стоят. Помру, так старуха продаст, на поминки все больше денег будет. Или пусть внуки забирают. Может, хоть на рыбалку к нам приезжать будут, - сказал Мищенко мрачно.
- Что-то ты какой-то злой стал, - сказал Прокофьев.
- Не я, Алешка, стал. Жизнь таким сделала.
Прокофьев откинулся на спинку дивана и задумался. Мищенко тоже замолчал, достал из кармана кисет и стал заворачивать козью ножку.
- Слушай, Вань, угости махорочкой. Она, поди, настоящая, а то сигареты ваши нынешние что-то слабоваты будут, - попросил Прокофьев.
- А я тоже не могу их курить, да и дорогие они. Врачи вон говорят, чтобы курить бросал, а я не могу.  Хотя зачем? – сказал Мищенко.
- Что зачем? – спросил Прокофьев.
- Бросать курить зачем? Поздно уже. Это лет так двадцать назад думать надо было. Я, правда, пытался пару раз, но, самое большое на два дня хватило.
Вернулась Дуня с бутылкой джину, тарелкой солонины и двумя стопками. Она небрежно поставила все это на свободный стол.
- Все куришь, да? Целыми днями дымишь как паровоз. Вот загнешься скоро, на кого я тогда останусь одна-то? – запричитала старуха.
- Спасибо, - ответил сухо Мищенко. – Дунь, ты садись с нами.
- Да ну вас! У меня еще работы до конца жизни хватит, - сказала она и ушла в огород.
Мищенко взял в руки бутылку и с довольной ухмылкой свернул ей горлышко. Прозрачная жидкость полилась в хрустальные стопки. Он взял свою и посмотрел на свет.
- Держи, - сказал Иван, протягиваю другую стопку. – Давай, со свиданьицем.
- Со свиданьицем, - сказал Прокофьев, принимая стопку.
Зазвенел хрусталь, и старые друзья осушили их содержимое.  Прокофьев громко выдохнул,  сморщился и поспешил закусить чем-нибудь.
- У, гадость-то, какая, - сказал он. Из чего такое только делают? Вкус какой-то странный, - сказал он.
- А я почто знаю? Сам впервые пью, - сказал Мищенко.
- Все равно, странная водка какая-то.
- Это не водка, а джин. Это мне дочка всякий алкоголь заморский привозит, когда в гости приезжает. Редко приезжает, правда. Но это еще ничего. В прошлом году она текилу привозила. Это самогонка у мексиканцев так называется. Они ее из кактусов гонят, совсем с ума посходили. Пить ее как-то по-ихнему надо, а если просто, по-русски, то такая гадость на вкус. И самое интересное, таких денег стоит. Давай еще по одной, - сказал Мищенко.
- А, давай, - махнул рукой Прокофьев. – Ты расскажи лучше, как жил все эти годы.
- Да как тебе сказать, - начал Иван, разливая попутно по стопкам джин, - по-разному жил. Были и хорошие моменты, были и плохие. В жизни иначе не бывает. Правда, вспоминаются сейчас только хорошие, но зато есть что вспомнить. На фронт я попал почти сразу же после тебя, как раз, перед тем как немцы деревню заняли. Где только не был я за войну, почти до самого Берлина дошел. Три раза ранен был. Последний раз во время Висло-Одерской, причем так серьезно зацепило, что врачи не переставали удивляться, как это я выжить умудрился. Мне тогда просто до слез обидно помирать было. Война-то уже закончилась к тому времени. Вот, жив до сих пор.
- А я ведь ни разу в настоящем бою не был. Этот первый мой должен был быть. Так меня живого похоронили, героем сделали,  памятник поставили. Стыдно мне, как на людях показываться?
- Да ладно тебе. Радуйся, что не был. Тебя за труса никто не считает, да и считать не будет. Держи, - сказал Мищенко и протянул очередную стопку.
- За что пить будем? – спросил Прокофьев.
- За победу, конечно, - ответил Мищенко.
- Да, правильно.
Выпили. Иван улыбнулся во весь свой беззубый рот и потянулся за солониной.
- Да, а когда мы победили? – спросил Прокофьев, хрустя соленым огурчиком.
- Девятого мая сорок пятого, - ответил Мищенко.
- Вот ведь, блин. Сколько времени оказывается еще война шла. А я уж думал, что как в наступление перешли, так до самого Берлина, - сказал Прокофьев.
- Нет, не все так просто. Еще повоевать пришлось изрядно. Теперь девятое мая – это День Победы – национальный праздник, как теперь говорят. Вот, жалко ты поздновато появился. Раньше в этот день такие торжества были, а какие парады на Красной Площади. Теперь же так, одно название. Я в семьдесят пятом в Москве один парад вживую видел.  Даже дух захватывало при виде могущества и силы армии, техника, ты, Алеша и не видел такой техники. Фашисты под Москвой стояли, и то парад был настоящий. А сейчас что? Устроили вокруг Красной Площади базар, слов моих не хватает.– раздосадовался Мищенко.
- Ты, в каких войсках-то служил? – спросил  Прокофьев.
- В разных. В стрелковых в основном. Также связистом был, разведчиком был, сапером. В танковые так и не попал, - сказал Мищенко.
- А после войны что было?
- Пролежал я в госпитале почти до сорок шестого. Потом прямо оттуда и демобилизовался, приехал в родной колхоз. Мать жива была, дом и кое-какое хозяйство уцелело. Работал, женился. Да, кстати, ты не узнал ее?
- Кого? – спросил Прокофьев.
- Да жену мою. А ведь ты ее знаешь.
- Я тебя не узнал, сестру мою тоже. Ведь столько лет прошло.
- Это же Дуня Воробьева! Помнишь? – сказал Мищенко.
- Женился все-таки? Ждала? Ну, ты орел, - воскликнул Прокофьев.
- Ну, а кого ей еще ждать-то было? Вот живем с ней уже… уже… Черт, а когда я женился-то? Вот ведь память в последнее время стала. Неужели склероз? А, ладно, давай еще по маленькой, - сказал Иван.
- Давай!
Друзья быстро выпили еще по одной. Оба явно приободрились. Иван снова достал свой кисет.  Они закурили и продолжили беседу, пуская в воздух большие клубы дыма.
- Вот, работал в колхозе, потом председателем был. Честно говоря, сволочная должность.  Столько нервов потрепал, что на две жизни с лихвой хватит. Иной раз, кажется, что на фронте меньше извел. В те времена много нервотрепки было: партия, план, очень много лишнего. Сейчас, наверное, не меньше, но по другим причинам.  Но, с другой стороны, занят был, а сейчас не у дел остался. Не могу я так. Вот отнимутся ноги, не знаю, что делать буду, - сказал Мищенко и тяжко вздохнул.
- Да ладно тебе блажить-то. Старый, немощный. Да какой ты к черту немощный? Еще меня переживешь, - хмыкнул Прокофьев.
- Устал я, честно говоря, Алеша. Ну, ладно о грустном. Что делать-то собираешься дальше? – спросил Мищенко.
- Даже и не знаю. В этом-то вся и проблема.
- Мне бы твои проблемы, - хмыкнул Мищенко. – Молодой, красивый, здоровый. Вот потому что молодой, поэтому и не понимаешь всей прелести своих лет.
- Я даже не знаю, Вань. Все здесь ново, все изменилось, все ново, непривычно. Я тут подумал, если уж я один день в вашем мире и столько разочарований в нем, то, сколько же существует еще подобного, - сказал Прокофьев.
- Ничего, пустяки. Пройдет время, привыкнешь, обживешься. Ты молод, а это главное. Сейчас время молодых, а мы, старики так и остались в прошлом догнивать. Слушай, а ведь ты меня на свадьбу обещал позвать. Помнишь?
- Ну, было такое, - сказал смущенно Прокофьев.
- А вот раз, было, так давай, выполняй обещанное. Мне не много осталось. Хоть напоследок у тебя на свадьбе погуляю. Может, спляшу даже, - сказал Мищенко.
- Ты что, за семьдесят лет не наплясался еще?
- За семьдесят пять. Всякое бывало, но к твоей свадьбе я особо отношусь. Давай выпьем за это, - сказал Мищенко и потянулся за бутылкой.
- Давай.
Они еще долго сидели, пили, вспоминали прошлое. Если для Прокофьева это были события где-то пятилетней давности, то для Мищенко прошло уже более полувека. Поэтому, плюс из-за возраста он уже многого не помнил, и Прокофьеву приходилось постоянно напоминать ему. Иногда Иван начинал рассказывать о своей жизни, но как-то мало и сухо, да еще о временах двадцатилетней давности. Когда закончился джин, Мищенко принес еще бутылку домашнего самогона. Время пролетело незаметно, за окном быстро стемнело. Вдруг Прокофьев спохватился. Ведь он отсутствовал уже очень долго, выпил порядком. О том, что его ждет, Прокофьев  предпочитал не думать. Он быстро попрощался с Мищенко, пообещал зайти в ближайшее время и пулей вылетел на улицу.
Дорогу обратно было найти гораздо сложнее. Во-первых, идя к Мищенко, Прокофьев не старался особенно запоминать путь, о чем сейчас сильно жалел. Во-вторых, в темноте ориентироваться было еще сложнее, к тому же, свое хмель, ударивший в голову, делал свое дело. Но даже пьяный, Прокофьев сильно разволновался. Шутка ли, нарушил приказ, самовольно ушел, да за такое на фронте самое мало – в штрафбат попадешь. Так или иначе, но удача на этот раз улыбнулась солдату, и ноги вывели его в аккурат к дому. Всеми силами, стараясь не шуметь, он пробрался внутрь, готовя себя к самому худшему. К счастью, Кузнецова еще не было, а его отлучку на удивление никто не заметил. Прокофьев незамедлительно пошел спать. Он был счастлив, сам не зная почему.


Несмотря на все принятые меры, сплетни поползли по деревне с максимальной скоростью слухов. Были они самые разные, от самых заурядных, до порожденных не иначе как с похмелья или сумасшедшим. Кто-то утверждал, что Владимир Прокофьев стал сатанистом и по ночам творит свои черные обряды, вызывает демонов и дальше в том же духе. Иные говорили, что Прокофьев регулярно совершает поездки в город, где ловит бомжей, откармливает их у себя в сарае, а потом режет и продает мясо. Были еще версии про инопланетян и еще более несуразные. Слухи ежедневно смаковались, размножались и обрастали новыми подробностями. Так или иначе, но дом Прокофьева и его хозяин стали объектом внимания номер один во всей деревне. Теперь прямо у ворот круглосуточно несли дежурство любопытные. Прокофьев пробовал несколько раз разогнать их, но это было бесполезно. Единственное, что останавливало их от попыток пробраться во двор – это огромная сторожевая собака, которую теперь даже днем спускали с цепи. Ситуация накалялась. Кузнецов категорически запретил покидать пределы дома и подходить к окнам. Это доставляло массу неудобств и бойцам и хозяевам, но иного выхода не было. Пару раз в дом приходил Михалыч, который к тому времени вернулся на службу.  Солдаты были оперативно спрятаны, где только можно было, и если бы милиционер задался целью найти кого-нибудь, то без труда сделал это. Оба его похода заканчивались понятно чем, и совершались с единственной целью – выпить что-нибудь на халяву. Из всего этого, можно было сказать только, что люди в деревне почувствовали нечто неладное. Было ясно одно, долго скрываться подобным образом не получится, но и вскрывать карты еще рано.
В таком духе прошли следующие пять дней. Лейтенант Кузнецов все это время был занят изучением нового мира.  Это дело увлекло его, и он только и делал, что смотрел телевизор, читал книги и газеты, задавал вопросы Владимиру. Объем информации был колоссален, и чтобы усвоить хотя бы его долю, потребовалось бы годы. Поэтому он брал ото всего по кусочку, стараясь захватить главное, упуская подробности. Постепенно в его сознании складывалась картина современного мира. Кузнецов старался рассматривать все произошедшее и происходящее с нейтральной позиции, объективно определяя достоинства и недостатки. Его восхищал космос, его интересовали компьютеры, сверхзвуковые истребители, гоночные автомобили и много других вещей, но в целом впечатление было отрицательное. В этом не было ничего удивительного, ведь Кузнецов был всецело человеком своего времени, и то, что ругали его самого, плевали на его идеалы, втаптывали в грязь его самые светлые мечты, по меньшей мере вызывало в душе молодого лейтенанта сожаление.
Единственное, что, можно сказать, радовало Кузнецова – это Алексей, сын Владимира Прокофьева.  Он был невероятно смышленым и очень энергичным мальчишкой. Каждый вечер он приходил к лейтенанту, чтобы послушать реальные рассказы о той далекой войне, которая уже постепенно начала стираться из памяти народа. И Кузнецов охотно делился с ним своими воспоминаниями. Не всеми, конечно, но многими. Лейтенант рассказывал  Алексею о боях и подвигах, о веселых и печальных случаях на фронте. Иногда он давал проиграться мальчишке свой пистолет, с который носил с собой, и Алексей был вне себя от радости. Однажды он дал даже подержать настоящую боевую гранату, так тот чуть до потолка не подпрыгнул от радости. Время от времени мальчишка просил дать ему немного пострелять из пистолета,  и Кузнецов говорил, что обязательно даст, как только все уляжется.
Шло время. Командир продолжал днями и ночами читать книги, газеты журналы, смотреть телевизор и видео. Некоторым солдатам во взводе наскучило круглые сутки смотреть телевизор, и они, тоже перешли к газетам и журналам. Все бы ничего, даже столь нудная осада дома, но сны. Каждая ночь переносила их на Матренины Болота, где они бродили в тумане до самого рассвета. Каждый раз, засыпая, они настраивали себя на то, что все это сон, но это было настолько реально, что каждый раз они просыпаются в холодном поту. Матренины Болота не хотели просто так отпускать непрошенных гостей.
Однажды вечером, Кузнецов засиделся допоздна, пересматривая прошлогоднюю подписку журналов. Зевая и продирая слипающиеся от сна глаза, он не спеша, шел по коридору, как вдруг услышал голоса, доносящиеся из хозяйской спальни. Владимир Прокофьев разговаривал со своей супругой, причем, если судить по тону, это был обычный скандал на бытовой почве. Кузнецов никогда не имел привычки подслушивать чужие разговоры, даже в мыслях ничего такого не держал и уже собирался быстрее уйти, как вдруг услышал, что разговор затрагивает его персону. Около минуты он боролся сам с собой, но в итоге победило любопытство. Осторожно, стараясь не шуметь, лейтенант подошел к приоткрытой двери и прислушался.
- И сколько это все будет продолжаться? – говорила жена Прокофьева чуть ли не в истерике.
- Ну, Анна, подожди еще немного. Все будет хорошо, - успокаивал ее муж.
- Я больше так не могу. За нашим домом следят какие-то придурки. Уже, простите за выражение, в сортир нельзя будет сходить, чтобы тебя никто не увидел. А ты слышал, что в народе про нас говорят? – сказала она.
- Плюнь ты на слухи. Тут дело такое.
- Да я то ладно, ты о детях подумал? Над ними же в школе все издеваются, - продолжала Анна.
- Вроде бы дети даже довольны, - сказал Владимир неуверенно.
- А с чего им радоваться?  Ты лучше вот что подумай, ни сегодня, завтра нагрянет милиция, а у них оружие. Арестуют всех, а тебя, дурака до конца жизни посадят.
- Анна, давай ты не будешь нести чушь, - сказал Владимир.
- Чушь? Чушь! Приперлись тут, еще бы с собой полк привили или батальон. Восемнадцать человек. Лечи их, корми их. А жрут-то они сколько, только и делают, что курят, просто ужас. Только жить нормально стали, они же разорят нас. По миру пойдем, а, сколько сора после них остается. Только и делаю целыми днями, либо убираюсь, либо готовлю как Золушка.
- Сейчас мы с тобой крепко поругаемся, Анна, - сказал Владимир сквозь зубы. – Ты мне их что, предлагаешь на улицу выкинуть? Ведь они воевали за нас, на смерть шли не задумываясь. Я скорее тебя на улицу выкину, чем дядьку своего.
- Вот ты как, да? – заревела жена. – Ну и взял бы одного своего дядьку, а остальные-то на кой нам сдались?
- До чего же ты мелочная баба, - сказал Прокофьев, протягивая слоги. – Ведь нельзя же на этом свете все в деньги переводить.
- Да если бы не моя мелочность, да ты бы уже давно по миру пошел, с голоду бы помер…
Кузнецов отодвинулся от двери, перевел дыхание и сглотнул слюну. Он был просто в шоке. Подслушивать дальше уже не имело никакого смысла, и так все ясно. Кузнецов прекрасно понимал, что их присутствие доставляет массу неудобств, и всем порядком надоело. Но меньше всего  ожидал таких слов от хозяйки, которая была всегда радушна.  Ему стало ужасно стыдно, и за то, что они сидят здесь уже целую неделю нахлебниками, и за то, что подслушал разговор. «Что же делать? Денег нет, а надо бы расплатиться, да уходить куда-нибудь. В принципе мы можем отработать. Завтра с утра обязательно поговорю с Владимиром. Вот только куда нам идти?»  Кузнецов уже почти подошел к своей комнате, как вспомнил, что сигареты и зажигалку оставил в зале. Имея привычку обязательно покурить перед сном, он предпочел вернуться.
На обратном пути он столкнулся в коридоре с хозяйкой. Лейтенант меньше всего ожидал и желал ее увидеть, а потому опустил глаза и постарался быстрее пройти мимо, но она, как ни в чем не бывало, улыбнулась ему.
- Артем Сергеевич? Не спиться? – спросила хозяйка.
- Нет, просто засиделся я немного, зачитался, - ответил Кузнецов растерянно.
- Чаю не хотите? - спросила она ласково.
  - Нет, спасибо. Просто с ног валюсь уже.
- Тогда спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Кузнецов подошел к своей двери и осторожно открыл ее. В комнате все давно спали, только его кровать, как обычно оставалась пустой. Ставни на окнах были открыты, и все вокруг было залито лунным светом. За окном, в порывах ветра, шумели яблони. Кузнецов тихо, чтобы не разбудить товарищей, прикрыл дверь и пошел вперед. Как назло он зацепился за что-то в темноте, что-то затрещало, зазвенело. Он постоял немного и прислушался. Вроде бы никто не проснулся. Лейтенант пошел дальше, включил тусклый ночник и сел на кровать.
Сон как рукой сняло. «Что же делать? Как быть дальше? – думал Кузнецов. Нужно уходить – это ясно как божий день. Куда же нам идти? Кто нам поверит? Хотя, если даже и поверят, то, что тогда? Ну, предположим, выдадут новые документы, напечатаю о нас во всех газетах, то телевизору покажут, а что дальше? Искать родственников, которым давно за сто лет? Обрадуются ли внуки-правнуки, что дедушка их с войны вернулся, которого даже в дом престарелых не сдашь? А может быть, нас посадят в какой-нибудь НИИ, и будут изучать, опыты ставить как на крысах. Господи, да что угодно произойти может».
Кузнецов, сам не зная почему, полез в карман и достал документы, покоробившиеся от воды.  Он извлек из них маленькую фотографию, которую носил у сердца с самого начала войны. Воды Матрениных Болот не пощадили и ее, однако, изображение на ней сохранилось и было достаточно четким. Лейтенант невольно залюбовался, глядя на девушку, улыбающуюся ему с фотографии. Он попытался вспомнить, как мягки локоны ее шелковых волос, как сладкие ее губы, как блестят ее глаза в свете звезд.
В этот момент что-то тихо упало на пол. Кузнецов наклонился и подобрал упавший, свернутый в несколько раз, клочок бумаги. Да это же письмо от нее. Бумага размокла, немного порвана, чернила расплылись от воды, но разобрать буквы еще можно было, хотя местами с большим трудом. Боже, как он мог забыть про него? Кузнецов получил его ровно за неделю, до того как отправился на болота, но так и не успел написать ответ. Кузнецов долго ждал его, а оно шло за ним по пятам, и все-таки нашло, не потерялось по дороге и не попало под немецкие бомбы. Лейтенант аккуратно развернул письмо, стараясь не порвать и без того поврежденную водою бумагу. Он впился взглядом в знакомый почерк и с наслаждением стал читать его.


Здравствуй, Артемушка!

Очень долго не получала от тебя писем и даже начала волноваться. Последний раз ты писал с офицерских курсов. Может быть, еще письма были, но я их не получала. Милый мой, прошу тебя, пиши почаще. Единственная радость в жизни осталось – это твои письма.
В предыдущем письме ты писал, что уже скоро тебя направят на фронт. Так скоро? Ты не обижайся, но мне все спокойнее было, когда ты в Москве был. Письмо это отправлю по адресу, который ты указывал. Ты скоро его получишь. У меня всего лишь одна просьба, Артемушка. Ты уж береги себя. На рожон лишний раз не лезь, ведь столько времени на войне. Обязательно возвращайся, кроме тебя, у меня ни кого не осталось.
У меня все нормально. Работаю попрежнему медсестрой в госпитале. Паек небольшой, но жить можно. Не голодаю во всяком случае. Не так давно к нам раненных привезли с вашего участка фронта. Жарко, говорят, там было. Такие раны у них, что даже смотреть страшно. Я за время работы и не такого насмотрелась, а тут плакала.  Бедные, как они страдают.
На прошлом месяце ко мне Лидочка переехала. Может быть, помнишь, это моя школьная подруга. Я вас знакомила однажды. Вместе жить легче. Она, бедняжка недавно на мужа похоронку получила. Сгорел он в танке, а у нее ребенок на руках годовалый. Лидочка теперь вместе со мной в госпитале работает. Я ей с ребенком помогаю, такой замечательный мальчик.
Напиши, Артемушка, как живешь теперь. Ты сейчас взводом командуешь? Никак не могу представить тебя в лейтенантской форме. А я тебе махорки достала. Скоро вышлю. Очень жду тебя, Артемушка и всегда ждать буду. Возвращайся, разбейте немцев и возвращайся. Все равно какой, главное чтобы живой был, ведь я больше жизни тебя люблю.

Катя


Слово «Катя» было сильно размазано, разобрать его было почти невозможно. От даты и подписи осталась лишь клякса. Кузнецов бережно, как святыню, сложил письмо и прижал к губам. По щекам лейтенанта потела скупая мужская слеза.  Где она сейчас Катенька? Жива ли? Вряд ли. Наверное, она ждала его, плакала по ночам в подушку, а потом время высушило слезы. Может быть, она вышла замуж, жила долго и счастливо. Или же так и ждала его до конца своих дней. Кузнецов еще некоторое время сидел и тихо плакал, потом убрал документы и  опустил голову на подушку.
Лейтенант медленно погрузился в липкие объятия тяжелого сна и в тот же миг переместился на Матренины Болота. Опять он оказался один, опять этот мерзкий туман и опять тишина. Кузнецов пошел было вперед, но ноги плохо слушались его. Он был сыт, полон сил, но ноги еле двигались. Какая-то неведомая сила сковывала члены, замедляя движение. Вдруг что-то стало давить сверху. Кузнецов согнулся в три погибели, но продолжал идти. Не было ни больно, ни неприятно, а как-то странно и диковинно. Краем глаза он увидел сбоку легкую, почти незаметную тень, промелькнувшую в тумане.  Лейтенант пошел в том направлении, почти не надеясь кого-нибудь встретить. Впереди постепенно вырисовывался расплывчатый, то появляющийся, то исчезающий силуэт. Кузнецов прибавил шагу. Он долго и упорно шел к нему, но силуэт, словно и не собирался приближаться, все так же маячил вдалеке, то, появляясь, то, пропадая, словно играл с ним в догонялки. Но Кузнецов не собирался отказывался от своих намерений и упорно продолжал идти.
Вдруг силуэт, который был так недостижим, в одно мгновение оказался прямо перед Кузнецовым, и вместо него оказалась девушка в белых полупрозрачных одеждах. Она сидела на большом сухом пне и, не отрываясь, смотрела куда-то в туман. Лейтенант подошел ближе и заглянул ей в лицо. Боже, это была Катенька. Да, та самая Катенька, которую он так любил.
Кузнецов изо всех сил бросился к ней. Он упал перед нею на колени и положил свою голову ей на ноги. В одну руку он взял ее ладонь, а другой обнял за талию. Да, это была она. Та самая Катя. Кузнецов чувствовал ее тепло, вдыхал запах ее духов. Когда же он почувствовал, что ее ладонь нежно гладит его по волосам, то готов был заскулить от счастья, как веселый маленький щенок. Кузнецов лишь крепче обнял ее, всей душой боясь того, что сейчас выпустит Катю и она исчезнет.
- Здравствуй, Артемушка, - музыкой зазвучал ее голос.
Кузнецов поднял голову и посмотрел в лицо Катеньке. Она была точь-в-точь такая же, как  в момент их прощания на вокзале. Поезд, суета, народ бегает туда-сюда, где-то совсем рядом духовой оркестр играет «Прощание Славянки». Артем, тогда еще только солдат-новобранец, и она, прекрасна как всегда и печальна. Эти минуты навсегда врезались в его память. На глазах Кузнецова выступили слезы, он даже ничего не смог сказать в ответ.
- Наконец-то мы встретились, Артемушка, - продолжала Катя, не дожидаясь ответа. – Я так долго ждала этого. Долго ждала. А ты ведь почти не изменился. Ой! Какой у тебя шрам. Бедненький, тебе, наверное, больно было.
- Катя, - заплакал Кузнецов. – Катенька, родная моя.
Он уткнулся лицом в ее колени и плакал. Белая ткань ее платья постепенно намокала от слез. Катя сидела и продолжала гладить по волосам лейтенанта. Кузнецов стал целовать ее руку, потом прижал ее ладонь к своей щеке и снова заглянул в ее восхитительные карие глаза.
- Теперь мы будем вместе, правда, Катя? – спросил он с надеждой в голосе, вытирая слезы. – Ты ведь никуда не уйдешь? Правда?
- Нет, Артемушка, - сказала она печально и поцеловала Кузнецова в нос, - я не могу остаться. Я так хочу, но это невозможно. Прости.
- Почему?!- закричал лейтенант в отчаянии.
- Так надо, Артемушка. Так должно быть, - сказала Катя.
- Неужели мы никогда не увидимся?
- Не знаю, - ответила она.
- Я пойду с тобой вместе, - сказал Кузнецов твердо.
- Ты не можешь, Артемушка. Прости, я пойду туда, где ничего нет, - сказала Катенька.
- То есть как?! – взревел Кузнецов.
- Все, Артемушка, мне пора. Прощай, - сказала Катенька, но в такой драматический момент ее голос звучал сухо, безжизненно.
- Нет! Нет! – закричал Кузнецов. – Я никуда тебя не отпущу! Никуда!
Он крепко, до боли в мышцах сцепил вокруг нее свои руки, собираясь до самого последнего момента не выпускать из объятий свою Катеньку. Вдруг твердое дно, на которое он опирался коленями, исчезло вовсе, и лейтенант стал стремительно погружаться в трясину. Руки его, непонятно почему разжались. Он растерялся, замешкался и почти полностью ушел под воду. В панике Кузнецов успел схватиться за руку девушки, которая почему-то оказалась холодной и скользкой. Темные воды Матрениных Болот уже почти полностью сомкнулись над его головой. Кузнецов закрыл глаза, затаил дыхание и всеми силами вцепился в руку девушки. Однако неведомая сила, будто бы тянула его за ноги вниз, а рука Кати постепенно выскальзывала из его хватки. Лейтенант не удержал, разжал пальцы и почувствовал, что погружается в мерзкую, бездонную пропасть. Прошло около двух минут, а он еще медленно падал вниз. Легкие горели от недостатка кислорода, начались судороги, но Кузнецов держался до последнего. Когда же сдерживать дыхание стало совсем невмоготу, он выпрямился, открыл глаза и всеми силами вдохнул…
Ударил яркий солнечный свет, лейтенант невольно зажмурился и отвернулся в сторону. Он сидел на своей кровати, весь мокрый от пота и тяжело дышал.


В зале царила уже ставшая привычной обстановка: личный состав взвода лежал, сидел, стоял кто где. За последние дни они пересмотрели почти все фильмы, которые были в доме и теперь смотрели по второму кругу.  Кто-то из бойцов все еще внимательно смотрел в экран телевизора, кто-то листал старые журналы, кто-то просто спал. В целом атмосфера была пропитана спокойствием и легкой скукой.
Неожиданно появился лейтенант Кузнецов. Он  был одет полностью по форме, чист и гладко выбрит. Все с удивлением посмотрели на него. Возникла небольшая немая сцена.
- Не понял, где команда?! – возмутился командир.
- Встать! Смирно! – крикнули одновременно три солдата.
Бойцы стали спешно подниматься, выключили звук у телевизора. Через десять секунд солдаты уже стояли смирно, наступила тишина.
- Вольно! – скомандовал Кузнецов. – Горбов.
- Я, - ответил сержант.
- Через десять секунд построй взвод во дворе.
- Слушаюсь, - сказал Горбов.
Кузнецов зажал в зубах последнюю сигарету и поставил, пустую пачку на стол. Он чиркнул зажигалкой, прикурил и подошел к окну и раскрыл его. Солдаты, предчувствуя, что произойдет нечто необычное,  в спешке собирались, приводили в порядок одежду и выходили во двор. Кузнецов был взволнован, а потому курил быстро, крепко сжимая фильтр. Сигарета быстро тлела. Закончив, он выбросил окурок в окно и вышел из комнаты.
Во дворе стоял его взвод, построенный в две шеренги. Мирная жизнь пагубно отразилась на их дисциплине и боевой готовности. Кузнецов молча вышел на средину. Подчиненные глядели на него с любопытством, приготовившись выслушать командира. Лейтенант задумался, сплюнул на землю, глубоко вздохнул и начал:
- Товарищи! Сейчас я обращаюсь  к вам не столько как командир, а скорее как… - Кузнецов осекся, на несколько секунд замолчал. – Как товарищ, - он стал ходить из стороны в сторону перед строем, сложив за спиной руки. – Нет, не так.  Скажу прямо. Я собираюсь вернуться на Матренины Болота, чтобы снова пройти сквозь туман и переместиться я назад во времени. Я решил твердо, и ничто уже не изменит моего решения. Зачем я хочу это сделать? Наша рота погибла. Погибла полностью, почем за зря и, отчасти по нашей вине. Я считаю, что пока есть возможность вернуться, мы обязательно должны ею воспользоваться. Пусть мы не знаем, как переместиться с помощью тумана в наше время, не знаем, можем ли мы вообще переместиться назад, но у нас есть возможность исправить эту ошибку, мы должны пробовать сделать это.
Командир остановился. В строю послышался шепот, но в целом реакция была нейтральной. Солдаты просто восприняли слова Кузнецова как факт, еще не успев переварить их.
- С другой стороны, - продолжил лейтенант Кузнецов, - в настоящий момент война закончена, и хотя юридически вы все еще числитесь на военной службе, я не имею морального права приказывать вам следовать за мной. Во-первых, в том, что взвод не выполнил боевую задачу – моя вина, и ответственность нести за это только мне. Во-вторых, вы все были на войне, пусть даже не все побывали в боях, но вы достойны победы.  Все вы не понаслышке знаете, что такое  переход через Матренины Болота. Да, вторая попытка почти что равна самоубийству, второй раз нам может не повезти.  И потому я не приказываю, а предлагаю, можно даже сказать прошу, что ли пойти со мной. Те же, кто захочет остаться в этом времени, пусть остаются и живут, как знают. Я ни в чем не буду их винить, эти люди будут считаться утонувшими на болотах. Итак, добровольцы два шага из строя!
Лейтенант Кузнецов повернулся лицом к солдатам. В строю начались разговоры, а потом наступила гробовая тишина. Секунд пять солдаты смотрели на своего командира, а он смотрел на свой взвод ледяным взглядом. Первым добровольцем вызвался сержант Горбов. Он вышел, как положено, чеканя шаг, красиво выполняя строевые приемы.
- Не могу я здесь оставаться, товарищ лейтенант. У меня жена и две дочки в Ленинграде погибли. Я поклялся тогда, что, либо погибну, либо буду убивать фашистскую заразу до самого их конца. Так что, придется вам со мной идти, - сказал он и неловко улыбнулся.
- Спасибо, - сказал Кузнецов и от души пожал сержанту руку.
Следом за сержантом из строя вышел рядовой Петренко. Он тоже попытался что-то изобразить, но получилось неловко, даже немного смешно.
- А я, товарищ лейтенант, ведь так и не пострелял из пулемета. Не могу здесь сидеть, когда там война идет, - сказал он, смущенно улыбаясь.
- И тебе спасибо, - сказал ему командир и тоже пожал руку.
Воодушевленные примером своих товарищей, один за другим выходили солдаты. Вскоре в строю осталось лишь несколько человек, которые стояли,  ссутулившись и опустив от стыда в землю свой взгляд. В конце концов, они тоже присоединились к добровольцам.
- Спасибо большое, - сказал Кузнецов, он ожидал худшего результата. – Вот уж не думал, что столько храбрецов может быть в одном взводе. 
Командир вернул всех на место. Он еще раз прошелся перед строем, с улыбкой заглядывая в лица солдат.
- Значит так, убываем сегодня вечером. Больше ждать здесь нечего. Всем приготовить себя к походу как морально, так и во всех остальных отношениях. Обязательно привести внешний вид в полный порядок. Мы пойдем через деревню и все, кому не лень, будут на нас пялиться. Очень бы не хотелось бы в глазах потомков выглядеть не оборванцами, а героями. Всем получить свое оружие, смазать и приготовить к бою, возможно оно нам скоро понадобится. Приступайте. Рядовой Прокофьев ко мне, остальные разойдись!
Солдаты толпились возле крыльца, не обращая никакого внимания на рвущуюся с цепи собаку. Командир несколько отошел в сторону, ближе к сараям.  Прокофьев сразу же подбежал к нему.
- Товарищ лейтенант…
- Ты решил идти с нами на Болота? – спросил Кузнецов напрямую.
- Да, - невозмутимо ответил Прокофьев.
- Ты действительно хорошо подумал?
- Очень хорошо подумал.
- Но почему? Ведь у тебя, быть может, у единственного есть существенный повод не ходить с нами. У тебя есть дом, семья, - сказал Кузнецов.
- Товарищ лейтенант, не вы один чувствуете ответственность за происходящее, пусть даже в большей степени, - ответил Прокофьев.
- Но ведь с этим легко можно жить. Пройдет.
- А как жить спокойно, когда тебе памятник уже поставили, школу моим именем назвали? В то время как многие мои друзья  воевали, многие даже погибли, а им ничего.  И как мне жить с таким грузом на плечах?
- Согласен, довольно весомый аргумент, но все же?
- Привязался я уже к вам, к взводу. Не могу в такую минуту ребят бросить. И еще, если я хотя бы раз еще этот сон увижу, то точно с ума сойду, - признался рядовой Прокофьев.
- Ладно, - Кузнецов засмеялся и похлопал Прокофьева по плечу. – Прорвемся, как-нибудь. Еще и не такое бывало.




- Вы что, с ума все сошли?! – воскликнул Владимир Прокофьев, вскочил на ноги и начал ходить по комнате.  – Самоубийцы, что ли? На кой вам еще раз понадобилось второй раз проходить через эти болота? Одного раза мало было?
Закончив свою короткую речь, Владимир замолчал, махнул рукой и, тяжело дыша, сел на свое место. Перед ним стояли лейтенант Кузнецов рядовой Прокофьев. Кузнецов смотрел в потолок, подбирая в уме слова, а Прокофьев молча отвернулся в сторону.
- Зачем вам это понадобилось? – спросил еще раз Владимир, недоумевая.
- Мы хоти вернуться в свое время. Все добровольно, я никого не принуждал, - ответил лейтенант.
- Но как вы вернетесь? Если вы и переместились в будущее, то это не значит, что сможете вернуться назад, - сказал Владимир.
- Ведь были же случаи, когда люди приходили с болот после того, как терялись там. Или я не прав? – возразил ему Кузнецов.
- Возвращались. Единицы, но возвращались. Правда, все без малейшего намека на рассудок. Вы этого хотите?
- Нет. Я, например, думаю, что они сошли с ума  только потому, что они одни были. В одиночку в тумане у любого набекрень крыша съедет, - сказал Кузнецов.
- Пусть даже и так, но как вы найдете нужную точку выхода, ведь шанс набрести на нее случайно может быть один из миллионов? Если вообще она существует, а то можно бродить среди этих болот до второго пришествия, - сказал Владимир.
- Пока что мы единственные, кто имеет хоть какой-либо опыт путешествия по Матрениным Болотам. Авось найдем как-нибудь, - сказал Кузнецов.
- Но ведь, может быть  и так, что нет ни каких точек вовсе. Вполне может быть, что время в тумане просто замедляется. Час на болотах – год на суше. Тогда как, ведь вы еще дальше переместитесь.
- Ну и пусть,  мы будем пробовать до тех пор, пока не вернемся к себе во время, - ответил Кузнецов.
Владимир Прокофьев внимательно посмотрел на лейтенанта, потом на своего дядю и глубоко вздохнул.
- Да, упорству вашему можно лишь позавидовать. Его бы в мирное русло направить. И чем вам у нас-то не понравилось? – спросил Владимир.
- Не скажу, чтобы нам здесь что-то не понравилось до такой степени. Пока, что мы видели, было интересно, но мы нужны там, а не здесь, - сказал Кузнецов.
- Зачем вы там нужны? История уже давно написана, а война выиграна. Даже если вы и вернетесь туда, то не сможете сделать ни чего такого радикального, - сказал Владимир.
- А нам многого и не надо, - сказал Кузнецов.
- Вы хотите спасти вашу роту. Я правильно понял? – спросил Владимир.
- Да. Это основная причина, - ответил Кузнецов.
- Но ведь это безумие! Я хоть человек и не военный, но мне кажется, что даже если вы и пройдете через Матренины Болота, спасти роту будет неимоверно сложно. Практически невозможно, я бы сказал.
- Это будет чертовски сложно, но не невозможно. К тому же, это еще не все. Понимаешь, Володя, мы лишние в этом мире. Мы только мешаем всем.
- Мешаете?! – воскликнул Владимир. – Кто вам такое сказал? Анна? Не слушайте вы ее. Она дура, да еще жадная притом. То, что тут все так творится – это все ерунда, поверьте мне.
- Нет, Анна здесь совершенно ни при чем. Дело даже не в предоставляемых нами неудобствах, хотя и это тоже есть. Ты сам подумай, что нас ждет, если мы здесь останемся? Мы никогда не сможем полностью влиться в вашу жизнь. Мы всегда будем белыми воронами, стариками в молодых телах. Нам вряд ли когда-нибудь понравится этот бум-бум-бум, который здесь почему-то называют музыкой. Этот Децл и другие обезьяны, которых по телевизору показывают. Душой мы живем в далеких сороковых-тридцатых годах, - сказал Кузнецов.
- Ну и что же. Я, например, тоже не люблю современную музыку и живу спокойно. Да и не вся молодежь любит, - сказал Владимир.
- Ты ничего не понял, Володя. Музыка – это всего лишь частный случай, пример. И таких примеров, если задуматься, может много набраться. Хорошо, допустим ваш мир примет нас, пусть даже не как необходимость. Пусть даже мы научимся быть полезными, найдем свое место в жизни, но это все будет лишь частично. Мы росли и воспитывались иначе, у нас были иные мечты и иные цели, к которым мы стремились. Ваш мир, отчасти – мир нашего разочарования. Почти у всех в прошлом остались друзья, родные, любимые, дети. Что с ними сейчас? Где они? Нам сняться каждую ночь кошмары, всем без исключения. Готов поспорить, что если мы останемся здесь, то девяносто процентов сопьется через пару лет, поскольку не сможет вынести всего этого, - сказал Кузнецов.
- Но ведь там, куда вы направляетесь, сейчас идет война, культ личности. Ведь может так случиться, что вы вернетесь, и вас убьют свои либо чужие. Что тогда? Какой в этом толк? – спросил Владимир.
- А что нам бежать от этого? Кому-то же надо воевать, поднимать города из руин, растить хлеб, запускать заводы.  И уж если на то пошло, то лучше жить при культе личности, чем при культе денег и разврата. Пусть наше поколение не всегда поступало правильно, но мы стремились к лучшему. Мы старались создавать больше, чем разрушаем. Пусть далеко не все верили в то, что говорили, но ведь говорили в большинстве своем правильные вещи. Обидно только, к чему мы пришли. Наши дети, наши внуки рисуют на заборах фашистскую свастику. Мы мерзли в окопах, пули глотали, чтобы стереть ее навсегда, а они рисуют.  Хотя ладно, дети в этом не  виноваты, виноваты те, кто их так воспитал. И потому виноваты в этом, и в том, что мир сейчас такой, какой он есть, а не такой, каким мы себе его представляли, с какой-то стороны и мы. Потому мы нужны там, и потому для нас война еще не окончена.
Кузнецов замолчал и отошел в сторону. Он был сильно взволнован, даже слегка раздражен. Наступила небольшая пауза.
- Хорошо, с этим все ясно, вас не переубедить, - сказал Владимир Прокофьев с вздохом, - а ты чего, Алексей? Тебе все так рады были. Мать бы хоть, Марию, пожалел.
- Не могу я остаться. Это предательство что ли тогда получиться, - ответил он.
- Ну, подождал бы годик-другой. Все равно через время идти собрался, - сказал Владимир.
- А как я потом через  туман пройду? В одиночку это … Нет, извини, но не могу, - ответил Прокофьев.
- Хорошо, - вздохнул Владимир. – Не стану тебя уговаривать больше. С другой стороны, ты молодец. Я всегда знал, что у меня дядя герой. Когда уходить собираетесь?
- Сегодня, ближе к вечеру, - сказал Кузнецов.
- Так скоро? Остались бы еще немного. Что вам мешает? – сказал Владимир.
- Спасибо, нагостились уже. Владимир, ты, конечно, замечательный человек. Однако меру тоже надо знать. У тебя семья, работа. Мы доставили своим пребыванием массу хлопот. Денег и ценностей у нас нет. Поэтому можем остаться и отработать, - сказал Кузнецов.
- Вот, давайте не будем ругаться напоследок. Я вам помог от чистого сердца, и мне не надо ничего взамен. Хотя я и хотел вас задержать немного, но не таким способом. Коли собрались, то идите. Бог вам в помощь, - сказал Владимир.
- Спасибо, - сказал Кузнецов и смущенно улыбнулся. – Напоследок просьба одна.
- Валяй, - ответил Владимир Прокофьев.
- Я не хочу быть таким настырным, но у нас крайняя необходимость. Для похода нам потребуется продовольствие и что-нибудь типа вещмешков. Это, собственно моя последняя просьба, - сказал Кузнецов.
- Нужно немного подумать. Рюкзаков нормальных у меня во всем доме только несколько штук наберется. Купить сегодня не получится. У соседей в принципе можно спросить.  Из еды, сало, сухари, консервы, - это мы найдем. Дам, сколько унесете. Пойдем, посмотрим.


Перед воротами дома Прокофьевых как обычно собралась толпа зевак. Что-то около тридцати человек, что уже довольно много для такой деревни, как Боброво. Основной контингент зевак составляли старые сплетницы, которые судачили днями на пролет, промывая косточки какому-нибудь соседу или героине популярной мыльной оперы. Здесь постоянно крутились сельские мальчишки на велосипедах, которых собравшаяся толпа привлекала как свет мотыльков. Бабы и мужики, которым было чем заняться в это время, подходили, с любопытством смотрели на дом и, поняв, что ничего интересного не ожидается, уходили восвояси. Никто толком не знал, что происходит на самом деле. Одни любопытные уходили, но их место тут же занимали новые, так что среднее число их оставалось постоянным. Вокруг стоял шум, гам, беседы часто переливались в споры, особенно если спорщики были навеселе.
Неожиданно открылась дверца в воротах, и на улицу вышел солдат в форме образца сороковых годов, в начищенных до блеска сапогах и каске. За спиной его висел старый туристический рюкзак, набитый чем-то объемным, а на груди висел блестящий от масла автомат. Вслед за ним вышел второй, а за ним и весь взвод лейтенанта Прокофьева. Солдаты остановились перед воротами, и с удивлением смотрели на собравшийся народ. Любопытные сельские жители опешили и сразу же притихли. Они постепенно приближались ближе к взводу, облепляя его со всех сторон. Толпа росла на глазах. Последним их ворот вышел командир. Он был чисто выбрит, форма выстирана и выглажена, а сапоги и бляха ремня просто сверкали. Лейтенант Кузнецов подошел к своим подчиненным и остановился, осматривая их.
- Становись! – рявкнул он так, что вздрогнула толпа любопытных.
Солдаты быстро построились в колонну по три. Наблюдавшие за всем происходящим люди заметно оживились. Они смотрели на бойцов как на зверей в зоопарке. Кто-то даже показывал на них пальцем. Гул от разговоров возрастал, но, самое интересное, никто даже не пробовал заговорить с бойцами. Кузнецов краем глаза увидел в толпе милиционера Михалыча, но он не обращал ни на кого внимания.
- Ровняйсь! Смирррна! – скомандовал Кузнецов.
Солдаты замерли в строю. Наблюдавшие за этим люди тоже замолчали. Наступила тишина, да так неожиданно, что лейтенант даже вздрогнул. Напоследок он решил посмотреть на дом Владимира Прокофьева. Да, уходить было тяжело. Кузнецов вдруг понял, что уже настолько привык к этому дому, что с большим трудом заставит себя оторвать взгляд. Он понимал, что видит его в последний раз. Только сейчас он обратил внимание на жителей, которые стояли, не двигаясь, и смотрели на него круглыми глазами.
- Вольно! – Кузнецов выдержал небольшую паузу. – Шагом марш! 
Взвод тронулся с места одновременно в ногу. «Эка красиво получилось, - подумал лейтенант». Он поправил кобуру, вскинул за плечи свой верный автомат и пошел рядом со строем по узкой деревенской улице. Люди, окружившие взвод безмолвно расступились, пропустили вперед строй, а сами пошли следом за ним. «Как в последний путь провожают, сволочи, - сказал про себя Кузнецов».
Они, не торопясь, шли по деревне. Со всех сторон на них были обращены людские взгляды, и они не были равнодушны. В некоторых из них можно было прочитать удивление, в других сочувствие. Мальчишки, которые бежали рядом с палками в руках, смотрели на бойцов с детским восхищением. Старухи, сидящие на завалинках домов, завидев солдат, вскрикивали, и бежали к ограде, крестясь на каждом шаге.
Деревня быстро закончилась. Сразу за нею, по склону зеленого холма под небольшим углом шла дорога. Солнце уже стало садиться, но полуденный зной еще хорошо чувствовался. Было жарко и душно, парило; ни сегодня, завтра быть грозе. Взвод даже слегка запыхался, гимнастерки промокли от пота. Если бы не легкий западный ветерок, то был бы просто жутко. Внизу, у подножья холма, шелестела листвою большая березовая роща. Та самая, из которой по замыслу капитана Кораблева должен был атаковать деревню второй взвод.
Командир думал, что как только они покинут деревню, жители отстанут от них, но не тут то было. Люди упорно вслед шли за взводом, ведомые любопытством или другими какими-то чувствами. Отряд свернул с дороги и пошел напрямик через рощу, под  крышей зеленых березовых листьев. Жители Боброво пошли вслед за ними. Никто не отставал, даже бабульки, несмотря на то, что им трудно было идти, резво ковыляли за взводом. Вскоре ветер принес еле уловимый, но до боли знакомый запах затхлой воды. Болота были уже рядом.
Через пятнадцать минут взвод лейтенанта Кузнецова подошел к крутому спуску. Внизу уже маячили сухие деревья, черные лужи, перекрытые участками суши с желтой полудохлой растительностью. Кузнецов остановил своих людей перед самым обрывом и объявил привал. Перед тем как идти на болота, нужно было хорошо отдохнуть. Кто знает, когда им еще это удастся. Лейтенант уселся на первый попавшийся трухлявый пенек, достал сигарету и принялся искать по карманам зажигалку. В этот момент подоспели жители Боброво, неустанно следовавшие за ними. Они дружно остановились в тридцати метрах и дальше не шагу.
- Ну, что вы там встали? Мы ведь не кусаемся, - сказал им лейтенант Кузнецов. – Что вы от нас хотите, в конце-то концов?
Из толпы градом посыпались вопросы. Что? Кто? Когда? Почему? Кузнецов курил и молча слушал. Полностью он не смог понять ни один из них.
- Какая разница кто мы? Нас здесь не должно быть и нас не будет. Мы уйдем навсегда. Может быть, однажды вы сами все узнаете, тогда уж делайте выводы, - сказал лейтенант.
     Люди замолчали, они и молча смотрели на командира взвода.
- Я хочу попросить прощения у всех, если кого обидели.  Особенно у тебя, - сказал Кузнецов вставая, обращаясь к Михалычу. – Ты уж прости, что так получилось.
- Так это вы меня так? – спросил тот удивленно.
- Да. Уж так получилось. Мы в потемках тебя за немца приняли. Форма похожа, - сказал Кузнецов.
- Ладно, чего уж там, - махнул рукой Михалыч, - в нашем деле и хуже бывает.
- Так, ну все, нам пора, - сказал Кузнецов, посмотрев на часы.
- Подождите, подождите! – крикнул  кто-то из толпы.
Народ расступился. Все увидели за своими спинами Ивана Мищенко, который, можно даже сказать, бежал, тяжело дыша, помогая себе тростью. На нем была надета старая солдатская форма, которую он хранил, наверное, со времен войны, на голове пилотка с красной звездой, а на ногах кирзовые сапоги. Вся грудь Мищенко была обвешана орденами и орденскими планками. Кузнецов даже присвистну; за всю войну он никогда не видел столько наград на одном человеке. Из-за спины старика выглядывал вороненый ствол ППШ. Мищенко сильно спешил. По его лицу было видно, каких усилий стоит ему подобная прогул, но темпа он не сбавлял.
- Эй, гляньте, да это же Иван! – воскликнул кто-то.
- И он туда же собрался!
- Иван! Мищенко! Да ты что, не навоевался? – раздавались из толпы голоса.
Но старик не обращал внимания ни на возгласы, ни на упреки, ни на насмешки со стороны односельчан. Он гордо и уверенно прошел через толпу и подошел к командиру взвода. Кузнецов смотрел на старика с удивлением, не понимая, чего тот хочет. Мищенко остановился перед ним и оперся на трость, сплевывая на землю и тяжело дыша.
- Товарищ лейтенант, рядовой Иван Мищенко в ваше распоряжение прибыл, - доложил он, приложив руку к виску.
Кузнецов просто опешил. Он тоже приставил руку к пилотке, как было положено, и открыл рот, не зная, что сказать. В толпе начались разговоры, а Мищенко стоял смирно и с надеждой смотрел в глаза лейтенанта.
- Возьмите меня с собой, товарищ лейтенант. Пожалуйста, - сказал он.
- Но… отец… - начал было Кузнецов.
- Да вы что, - сказал Мищенко с обидой, - какой я вам отец? Я же ваш ровесник, может даже младше.
- Но, как бы это сказать, нам не нужно пополнение, - сказал Кузнецов.
- Я слышал, что у вас были серьезные потери. К тому же, как я понимаю, вы в бой собираетесь, а в таком деле лишних людей не бывает. Возьмите меня, я опытный воин, в десятках боях побывал. Я хоть и старая собака, но кусаюсь больно, - сказал Мищенко.
- Если бы мы только в бой шли, то я бы, не раздумывая, взял тебя, но нам еще через Матренины Болота придется пройти.  Я даже не знаю, выберемся ли мы сами, - сказал Кузнецов.
- Я пройду, товарищ лейтенант. Я многое в жизни выдерживал, и это перенесу, - никак не унимался старый солдат.
- При всем моем уважении, Иван, но там молодые ребята загибались от усталости. Ты может быть и хороший боец, но годы твои уже не те. От силы километров десять выдержишь. Извини, - сказал Кузнецов.
- А вы меня возьмите, а там и посмотрим.
- Ну, предположим, что не десять километров ты пройдешь, а пятнадцать. Дальше-то что делать? Прикажешь прямо там оставлять? Тащить ведь тебя некому будет, - сказал Кузнецов.
- А коли так. Оставьте там или пристрелите лучше, чтобы не мучился. Ну не берет меня смертушка, может, хоть там найду свой конец. Оставьте меня там, - сказал Мищенко.
- Иван? – раздался за спиной голос Прокофьева. – Товарищ лейтенант, разрешите, я с ним поговорю.
- Ты его знаешь? – спросил Кузнецов.
- Да, это мой друг детства, - сказал Прокофьев.
- Хорошо, тогда поговори с ним, - сказал Кузнецов.
Лейтенант отошел в сторону, а Мищенко остался стоять на том же месте. Он молча смотрел куда-то в точку, не обращая ни какого внимания на уставившихся на него жителей деревни и солдат взвода.
- Вань, пойдем, отойдем в сторону, - сказал Прокофьев.
Мищенко не пошевелился. Сделал вид, что не слышит.
- Да пойдем же ты. Я не хочу, чтобы наш разговор слышали, сказал Прокофьев.
Старик робко, словно через силу сделал несколько шагов, а потом пошел смелее, опираясь на трость. Они отошли метров на двести и остановились.
- Ванька, ты чего? – спросил Прокофьев.
В ответ Мищенко лишь вздохнул, ссутулился и потупил взор.
- Ты что, не навоевался? Одного раза тебе мало было? Хочешь еще раз? – спросил снова Прокофьев.
- Все равно ты не поймешь меня, Алешка. Нужно мне с вами, нужно, - сказал Мищенко.
- Но зачем? Ведь это верная смерть. Жил бы себе лет до ста, сети вязал помаленьку. Что на рожон лезть зазря?
- Я же говорил, что не поймешь ты меня, - вздохнул Мищенко.
- Нет, не понимаю. Я себя-то не понимаю, зачем туда иду. Но тут дело особое, долг, друзья. Тебе-то что там понадобилось? К тому же ты уже там есть в одном экземпляре.
Мищенко саркастически хмыкнул и, кряхтя, опустился на землю. Стоять он уже был не в силах. Иван печально посмотрел на своего старого друга.
- И еще, извини конечно, но если бы был лет на тридцать-сорок моложе, то и разговора бы не было. Ты, Ваня еле ходишь, а на Матренины Болота собрался.
- Да, Алеша, я знаю, куда я иду. Я знаю, что сразу же там погибну. Но я больше не могу жить вот так. Надоело, опостылело все, и с каждым годом все хуже и хуже. Я уже, который год смерти жду, а она все не идет. Здоров. Хожу еле-еле, но это для моего возраста еще нормально.
- Но почему? Что тебя не устраивает? Вроде бы не голодаешь, дочка в гости приезжает, подарки возит, до сюда доковылял, а значит и на рыбалку сможешь. Жить-то никогда не поздно, - сказал Прокофьев.
- Я, как и ты, Алеша, ни кому не нужен. Порой до слез обидно. Я прожил долгую жизнь, и всю жизнь только и делал, что работал, боролся, сражался. О себе думал, чуть ли не в самую последнюю очередь. Я верил в то, что все, что не делали мы тогда, все это для блага человечества, все правильно. Я и сейчас в это верю, и с каждым годом все больше в этом убеждаюсь. Мы тогда такую страну из руин подняли, за столь короткие сроки. А я смотрел и радовался, гордился, когда запускались новые заводы, когда колосилась на полях пшеница и рожь, когда летели в космос наши ракеты, когда шагала наша непобедимая армия. А потом, потом пришли к власти другие люди. Сначала сказали, что вы, мол, сделали все правильно, но немного неверно. Сейчас мы возьмем, и все сделаем как надо. Ну, хорошо, молодым лучше знать. Берите, дерзайте, делайте. Они начали, все, что можно было испортить – испортили, страну развалили, разграбили, а в итоге нас обвинили во всех тяжких. Ну, это в общих чертах, но возьмем, к примеру, меня.  Всю жизнь я пахал землю, ветеран войны, три ранения. И чего? Да ничего. Той пенсии, которую мне выплачивают, хватит разве что на коробок спичек и рулон туалетной бумаги. Но и это все мелочи, не у дел я остался. Я твердо решил, что уж лучше на войну пойду, чем вот так вот доживать свой век. Вон, форму и оружие всю жизнь хранил, на всякий случай. Вот, пригодилась.  До боя бы добраться, а я авось стрелять не разучился, - сказал Мищенко.
- А как же семья твоя: жена, дети, внуки, - спросил Прокофьев.
- А что семья? Жена меня доконает скоро, пилит каждый день. Детей вижу только раз в год. Чувствую, в следующий раз только на своих похоронах увидеть придется, а внуков лет пять уже не видел. Сам в город не могу приехать, а дети не приглашают. Отношения  в последнее время внутри семьи просто волчьи, чувствую, уже наследство делят. Зять мне давеча такое сказал… - голос Мищенко дрогнул и старик заплакал. – Я его чуть не пристрелил, собаку, единственное что остановило, подумал, как Светка без мужа с двумя детьми останется.
За спиной послышались шаги и чье-то тяжелое дыхание. Прокофьев развернулся и увидел, что к ним быстро приближается какая-то старуха с красным платком на голове. Приглядевшись, он увидел, что это ни кто иная, как жена Мищенко.
- Глядь, Вань, твоя чешет, - сказал Прокофьев.
- Прилетела блин, ведьма, - ответил Мищенко, вытирая слезы.
Старуха появилась рядом намного быстрее, чем предполагал Прокофьев. По ее лицу можно было с уверенностью сказать, что ни чего хорошего ожидать не приходится. Сходу она набросилась на мужа, разве что в волосы не вцепилась. В эти минуты своей ярости, она была похожа на гарпию, яростно атакующую своих недругов. Прокофьев даже отошел в сторону, наблюдая за разворачивающейся драмой.
- Ах, вот ты где,  - взревела старуха медведем. – Совсем на старости лет спятил? Ты на кого меня оставить решил, вояка хренов?
- Уйди, - сказал Мищенко сухо, коротко и четко.
- А ты о детях подумал? – не унималась она. – Если бы я знала, да я бы все твое барахло выкинула бы или в милицию сдала. Ишь, какой герой нашелся. Вдовой меня решил сделать. А ну, марш домой! Бросай всю эту чертовщину и пошли домой.
- Уйди, - повторил Мищенко с аналогичной интонацией.
- Пошли, старый пень! Кому говорят!
Мищенко зарычал, вскочил на ноги, снял автомат и передернул затвор.
- Уйди на хрен, я тебе сказал! – взвыл он.
Старуха выпучила свои глаза и попятилась назад. Она хотела сказать что-то своему мужу, но от страха ничего не получалось. Прокофьев бросился к старому вояке.
- Иван! Да ты чего? Опусти оружие. Ты чего? Ты в меня, что ли стрелять собрался? – сказал он.
Иван Мищенко ничего не ответил. Он сел на землю, выставив черный ствол своего ППШ. Ситуация продолжала оставаться тяжелой.
- Вань, - попробовал еще раз Прокофьев. – Убери автомат. Что же ты делаешь? Ты же с нами на фронт собирался, а у самого нервы ни к черту. Убери оружие.
- Ванечка, ванечка, не надо, - пролепетала старуха. – Успокойся, пойдем домой.
Мищенко еще несколько секунд сидел, съежившись, в позе загнанного в угол человека. Затем он медленно опустил на траву автомат и тихо заплакал. Теперь уже по-настоящему, как маленький ребенок.  Дуня тут же подбежала и обняла своего мужа.   
- Ваня, прости меня, - она тоже плакала. – Я не хотела, Ваня. Ну, получилось так. Пойдем домой, пожалуйста.
- Почему, почему вы так со мной? – шептал сквозь слезы Мищенко. – Неужели мне и помереть как мужчине нельзя?
Дуня еще сильнее обняла мужа, просто вцепилась. Она плакала и гладила его седые волосы. Вскоре тот немного успокоился и посмотрел на Прокофьева.
- Иди, Иван. Мы уж как-нибудь без тебя справимся. Спасибо, конечно, что помочь решил, - сказал Прокофьев.
Мищенко отодвинул в сторону свою жену и поднялся на ноги, опираясь на ствол своего ППШ, и тяжело вздохнул.
- Ладно, так уж и быть, - сказал он.  - Пойду я до дому. Прощай, Алешка!
- Прощай, Иван, - сказал Прокофьев и закусил губу.
Мищенко медленно поковылял к дому, при помощи жены, которая поддерживала его под руку.  Прокофьев проводил их взглядом метров триста и отвернулся, чтобы не бередить душу. Он пошел к взводу, где его встретил улыбающийся кузнецов.
- Ну что, уладил проблему? – спросил командир.
- Да, уладил, - вздохнул печально рядовой Прокофьев.
- Боевой старик. Наверное, отличным солдатом был в свое время, - сказал Кузнецов.
- Да, только вот жалко его…
- Хватит его жалеть. Пора бы уже идти, а то до старости тут просидим.
- Да уж, - вздохнул Прокофьев.
Они пошли к остальным бойцам. Люди, наблюдавшие за ними издалека все это время, заметно оживились. Кузнецов подошел к своим солдатам, сидевших на земле и оглядел их. На их лицах четко читалось волнение; никто не горел желанием идти на болота.
- Ладно, ребята, - сказал Кузнецов, подперев бока руками, - пора бы уже идти.
Пожалуй впервые он обратился ко взводу не как командир. Солдаты поднимались с земли, медленно, неохотно. Командир сплюнул, взялся для уверенности за приклад своего автомата и направился к спуску.
- Дядя Артем, дядя Артем, - послышался за спиной звонкий мальчишеский голос.
Кузнецов тут же обернулся. Он узнал этот голос. Из толпы на него смотрел Алешка – сын Владимира Прокофьева. Лейтенант сделал шаг в его направлении, и мальчишка бегом бросился к нему. Как только ребенок подбежал, Кузнецов присел на корточки и погладил его по голове.
- Алешка! Ты что тут делаешь? – сказал он весело. – В такую даль один убежал. Тебя же мамка убьет, если узнает об этом.
- Дядя Артем, а вы уже уходите, да? – спросил мальчишка обиженным голосом.
- Да, Алешка, ухожу, - вздохнул лейтенант.
- А вы еще вернетесь, - спросил Алешка.
- Нет, уже никогда не вернусь.
- Но почему? – спросил мальчонка и надул губы. 
- Так надо. В жизни часто так бывает, что не хочется что-нибудь делать, а приходится, - сказал Кузнецов.
- Это как в школу ходить?
- Ну да, что-то типа этого. Вот сейчас у меня как раз такой случай, - сказал лейтенант.
- А вы прямо сейчас уходите?
- Прямо сейчас, так что, пора прощаться.
- Значит, вы из пистолета мне пострелять не дадите? – сказал тихо Алешка, опустив глаза.
В ответ Кузнецов звонко рассмеялся, ему понравилась детская простота мальчишки. Лейтенант подошел к краю спуска, расстегнул кобуру и достал оттуда свой пистолет. Он снял его с предохранителя, передернул затвор и махнул рукой.
- Иди сюда, стрелок, - позвал он ребенка.
Алешка, весь сияя от радости, подбежал к лейтенанту. Кузнецов повернул мальчишку в сторону болот, а сам сел рядом и вложил в его руки ТТ. Пистолет был достаточно тяжел для ребенка, и он не смог бы его долго держать в руках, поэтому пришлось немного помочь ему.
- Теперь вспомни, как я тебя учил. Выбери себе цель, - сказал Кузнецов.
- А куда мне целиться? – спросил Алешка.
- Да куда угодно. Например, вон в то дерево. Помнишь как? – спросил лейтенант.
- Конечно, - сказал Алешка, пытаясь прицелиться.
- А теперь начинай плавно нажимать на спусковой крючок, пока не почувствуешь упора. Медленно, не спеша. Почувствовал?
- Да, почувствовал.
- А теперь продолжай нажимать. Тоже плавно, но сильнее. И не…
В этот миг раздался резкий хлопок, и эхо вторило выстрелу. Пистолет дернулся и, если бы Кузнецов не поддерживал его, упал бы на землю. Мальчишка вздрогнул, немного испугавшись. Было видно, как пуля попала в один из сухих стволов, выбив из него щепки, которые разлетелись по сторонам и стали одна за другой падать в воду. Алешка стоял некоторое время, не понимая, что же произошло, а потом пришел в восторг. Кузнецов забрал у него пистолет, поставил на предохранитель и убрал в кобуру. Он поднял с земли, лежавшую в траве гильзу, и протянул ее Алешке.
- Молодец. Хороший выстрел. Вот, возьми на память, - сказал лейтенант.
- А можно еще? – сказал мальчишка радостно.
- Нет. Очень скоро может так случиться, что каждый патрон будет скоро на счету, а ты их растратишь попусту.
- Вы на войну идете? – спросил робко Алешка.
- Да, на войну, - ответил Кузнецов.
- Возьмите меня с собой, пожалуйста, - попросил мальчишка.
- Еще один. Нет, Алешка, не могу. Я нужен там, а ты здесь. Кому же еще Россию поднимать? А та война – это моя война. Для тебя она давно окончена. К тому же, если ты пойдешь со мной, то никогда больше не увидишь своих родителей, - сказал лейтенант.
Алешка ничего не ответил, тогда Кузнецов поднялся и положил руку ему на плечо.
- Ну, все, прощай, Алешка, - сказал он с ноткой грусти в голосе.
- До свидания, дядя Артем, - ответил мальчишка.
Лейтенант развернулся и направился к своему взводу. Солдаты с волнением ждали его.
- За мной в колонну по одному, - сказал он громко и четко.
Сам лейтенант Кузнецов направился к спуску. Перед тем, как спуститься, он остановился и обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на обычный, привычный ему мир, перед тем как погрузиться в объятия проклятого тумана. За спиной он оставлял зеленый лес, мирную жизнь, домашний уют и еще много чего хорошего, а впереди его ожидала лишь пугающая неизвестность и расплывчатая цель, тусклой звездочкой маячившая в этой мгле.
«Вот ведь зараза, - подумал он в тот момент, - как отправляться в какую-нибудь передрягу, так обязательно погода замечательная. Обидно даже. А может все-таки не стоит уходить? Куда ты сейчас попрешься? Нужно ведь всего лишь немного – остановиться и остановить взвод. Что в этом преступного. Война закончена, а ребята молодые, им жить да жить. И этот мир, он хоть и с недостатками, но жить-то в нем можно. Нужно всего лишь развернуться. Ну же…».
В этот миг лейтенант Кузнецов почему-то вспомнил Толю Кораблева, радостного, беззаботного, каким он его помнил, Катеньку и другие знакомые и любимые лица. Все они смотрели на него и взгляд их обжигал душу. Тогда он отогнал прочь предательские мысли и смелее пошел вперед.
У самой воды лейтенант остановился и проверил в кармане герметично упакованные в полиэтиленовый пакет сигареты и зажигалку. Оглядываться второй раз лейтенант не стал. Он прекрасно понимал, что ничего хорошего это не даст, а только причинит лишнюю боль. Напоследок он прислушался к музыке вечернего леса, стараясь запомнить ее, чтобы вспоминать там, среди вечной тишины. После чего лейтенант Кузнецов сделал глубокий вдох, словно собрался нырять, и смело шагнул в черную воду.
Жители деревни Боброво еще долго не расходились. Они разговорили между собой, обсуждали произошедшее, спорили. Взвод уже давно скрылся из виду, а они стояли и смотрели, как еще золотой шар солнца медленно опускается среди сухих стволов мертвых деревьев Матрениных Болот.