Самая лучшая песня

1
 Холодно. Снег валит хлопьями.  Хотя только с утра казалось, будто наступила весна. С севера дует пронзительный ветер, от которого никуда не скрыться. Люди, кутаясь в  шарфы и воротники курток, куда-то спешат…  И, только в заледенелых окнах домов, на которых добрый дедушка мороз уже нарисовал свои причудливые узоры, уютно горит жёлтый приглушённый свет. Случайные прохожие оборачиваются, застывают, глядя на них… В этот момент они готовы  отдать всё  за частичку того тепла и света, которым дышат эти окна.
 Так хотела тепла  в тот день и  Настька. Она вот уже целый день бродила по городу. Даже больше чем день: из дома она вышла вчера вечером, а значит - прошли почти сутки. Ночью она просидела в каком-то холодном кинотеатре, в котором показывали нон-стопом неинтересные совершенно фильмы,  и в котором    никого кроме неё не было;  утром  прозябала в грязной забегаловке, пытаясь согреть замёрзшие  руки остывавшим кофе, ну а днём - просто брела по улицам, знакомым и незнакомым, чистым и грязным, кривым и мрачным… Что будет дальше, она не представляла: деньги, которые были, кончились, и не было такого места на земле, куда бы она могла сейчас пойти. Самое время, что бы вернуться домой… Но домой  не хотелось. Ведь дома-то ей тоже не было тепло, не было хорошо…  Дома было ещё холоднее, чем на улице… Для неё… Она знала, что на её окне никогда нет узоров, никогда так привлекательно не горит жёлтый свет… И случайный прохожий  не остановится перед её окном, потому, что от него веет холодом… Казалось,  лучше на улице, чем дома. Поэтому она и шла, не узнавая дороги, не узнавая домов и прохожих. Ей казалось, что  она потерялась. Но ей было всё равно. Потеряться - вот чего ей  сейчас хотелось больше всего.  Затеряться навсегда, ото всех…


Совсем незнакомый ей район. «Грустное какое-то место, - подумалось Настьке, - света совсем мало…» Лишь угрюмые высотки да бродячие псы, такие же,  как и она, грустные и потерянные, нашли своё прибежище в этом месте.
Скоро она уже перестала чувствовать холод, перестала даже осознавать, что куда-то идёт…  Она просто переставляла ноги в такт собственным мыслям. Раз- шаг- два- ещё шаг…  Бедная и несчастная Настька…
А мысли у неё были самые разные и путались в голове, как у какого-нибудь шизофреника… Наверное, виной тому был нестерпимый холод и бессонная ночь…
Ей хотелось плакать, но глаза были  сухи… А, может быть, она просто боялась, что её слёзы застынут и превратятся в маленькие искрящиеся льдинки, или…  просто не могла придумать более разумного повода для слёз, чем её никчёмная, жалкая жизнь…
Прохожие недоумённо отшарахивались от девочки с отстранённым взглядом, невольно уступая ей дорогу…
  Так она шла и   удивлялась, глядя на проходящих мимо неё людей.  Сама она, как ей казалось, не идёт, это люди идут, проплывают мимо неё… Вот прошёл мужчина в длинном чёрном пальто с кейсом. Куда-то спешит, и ему действительно нет до неё дела. Вот усталая женщина проплывает мимо. У неё свои заботы: наверное, семья, дети. Естественно, ей нет никакого дела до Настьки. Ещё школьник, с огромным рюкзаком за спиной, завёрнутый в тёплый шарф, радостно улыбаясь, скользит по льду, наверное, сегодня он получил пятёрку и сейчас знает, что придёт в тёплый дом, где его накормят и похвалят... Но он тоже не замечает Настьку… Ему тоже нет до неё дела… Но Настька на них, на всех не сердится. Она же всё прекрасно понимает. Да ей и самой по существу нет никакого дела до них. Ей это даже на руку. Она не хочет, что бы её сейчас искали и меньше всего ей хочется, чтобы её нашли…
  Она посмотрела на дорогу… зима начинала застилать улицу… должно  быть было холодно, но холодно почему-то не было. Было мерзко, но на душе. «Такая слякоть»,- подумалось ей… хотя на улице, превратившейся в лёд, слякоти и сырости совсем не было. Иногда ей казалось, было бы лучше, если бы её сердце  замёрзло, как и эта дорога, по которой она сейчас идёт… да, так лучше, чем вся эта сырость…
Она подняла глаза к небу, на котором уже начали появляться первые звёздочки. « Скажи, - пробормотала она, - скажи,  люди когда-нибудь бывают счастливыми? Они когда-нибудь живут так, что все их несчастья, все их проблемы, если не исчезают, то становятся для этого человека настолько незначительными, что он готов терпеть их всю жизнь. Только потому, что он счастлив?»  Конечно, небо не могло помочь ей ответить на этот вопрос… ответить на него она должна была сама… как и любой другой человек, задающий себе подобный вопрос…
Может быть, она ходила бы так ещё целый день и, может быть, даже ночь… а потом ещё и ещё…
Ходила бы и ходила, пока не замёрзла  на незнакомой улице с дурацкими мыслями в голове…

2
Он подобрал её на улице, рядом со своим домом.  Ему  вдруг отчего-то стало жаль эту потерявшуюся для всех девочку…
- Пойдём, - сказал он  и взял её за руку…
Его рука была тёплой, в отличие от заледеневшей руки Настьки и поэтому она сжала его большую ладонь в своей маленькой ладошке, чтобы хоть немного согреться… И действительно сразу стало как-то тепло.
Она послушно пошла за совершенно незнакомым человеком и опомнилась, только войдя в его квартиру.
  Но ни о чём не спросила.  А просто наблюдала за ним. Ей вдруг стало легко. Плакать уже не хотелось. Хотя и смеяться  тоже. Она вообще не помнила, когда смеялась в последний раз. Только в том странном доме, но и тогда смех её был не настоящим… А когда она видела самые искренние улыбки на лицах других людей? Она тоже не помнила… правда сейчас этот человек улыбнулся ей той самой улыбкой, искренней и простой, и она невольно улыбнулась ему в ответ… Улыбнулась, потому, что действительно хотела улыбнуться, а не потому, что так было надо…
Он повёл её на кухню и поставил на газ чайник,  но она по- прежнему ничего не говорила. Как будто ей было всё равно. А всё равно ей не было. Какие-то новые смутные ощущения заполнили её душу…  На кухне было так тепло, что она на удивление быстро отогрелась. Хотя… может, это и не кухня так действовала, а тепло, исходящее от этого человека. Она  чувствовала, что ей нечего его бояться. Потому что всё, что он делает, он делает исключительно потому, что считает, что так должен сделать каждый человек.
Кухня была очень уютная и Настька даже не могла понять, что же создаёт этот самый уют? Может, обои  в цветочек. В такой миленький голубенький цветочек. Вообще-то она не любила обои в цветочек -  все они отдавали какой-то пошлостью и коммуналками, но эти обои  были очень даже миленькие. Глядя на них, почему-то сразу же поднималось настроение. Лампочку, висевшую под потолком, накрывал голубой плафон, от чего на кухне отдавало приятным голубоватым сиянием. Маленький полуразвалившийся холодильник дребезжал так сильно, что казалось, будто он вот-вот лопнет… Настька даже зажмурилась на секунду. Но вместо этого он резко замолчал, и в кухне стало нестерпимо тихо.
Настька тут же представила себе, как эта кухонка выглядит с улицы: силуэты причудливых узоров как бы отдают голубоватым сиянием. И с той стороны окна всё кажется настолько пронзительно уютным и милым, что случайный прохожий, неожиданно  взглянув на него, невольно улыбается и шагает дальше; но, даже придя в свой тёплый и уютный дом, не может забыть, как светились голубоватым сиянием огоньки на той кухонке… Он будет делать свои обычные дела, поздоровается с женой, погладит по голове сына, который сегодня получил пятёрку, и всё это время будет улыбаться про себя самой искренней своей улыбкой, вспоминая это голубое окно…


- Как тебя зовут? - спросил он.
Она улыбнулась бледной выцветшей улыбкой, но только одними губами, глаза остались безучастны к происходящему.
- Настя.
- А я Егор.
Несколько секунд они смотрели друг другу прямо в глаза: он в её выцветше-серые и она в его - светло-карие… Они, казалось, были заворожены этой игрой в гляделки и ни один из них не хотел отводить взгляда… Тишину нарушил пронзительный свист чайника, и они оба  будто очнулись. Он даже мотнул головой, как будто силясь стряхнуть наваждение.
Егор налил ей горячего чая, выложил из холодильника всё, что у него было из еды, и поставил перед ней:
- Угощайся, - сказал он  так гостеприимно, что Настька сразу же почувствовала себя как дома. Но есть ей не хотелось, поэтому она просто зажала в руках чашку, отпивая из неё маленькими глоточками.
И тут только в её глазах промелькнуло что-то вроде благодарности. Но она снова ничего не сказала.
Он стал смотреть в окно.
- Ты здесь живёшь? - спросил он.
Она недоумённо посмотрела на него.
- Нет. Здесь живешь ты…
- Я спрашивал про город, - равнодушно протянул он, закуривая сигарету.
- А… да, живу…
- Тебе есть куда пойти? - попробовал он спросить по- другому.
- Нет. Хотя…  если честно есть, но я туда не хочу…
- Тогда оставайся, я тебя не гоню, –потом подумал и добавил - настолько на сколько хочешь… 
И ушёл в другую комнату, так и не докурив сигарету. Она осталась пить чай на кухне. Маленькими глоточками.
Впервые за всё время ей подумалось:
 «Как хорошо и тепло...  теплее некуда… не хочу никуда, останусь здесь... наверное, останусь». Хотя она прекрасно понимала, что остаться надолго она здесь не может, хотя бы потому, что будет в тягость этому доброму человеку.
И она пошла в единственную комнату в этом доме.
 - Привет, - сказала она, будто только увидела его.
- Привет, - ответил он, улыбаясь, и тут же отвернулся к телевизору, не говоря больше ни слова
Он смотрел  какой-то концерт какой-то рок группы. Она села рядом на диван, но происходящее на экране мало волновало её. Он же, казалось, был им полностью поглощен, совсем  не замечая Настьку. А она наблюдала за ним. Даже можно сказать больше: она рассматривала его. Ей подумалось, что никогда  раньше она  не видела столь красивых людей. В ту минуту он показался ей богом. Нет, не греческим Зевсом или Аполлоном, а просто Богом.


Вечером он постелил ей на диване, а сам лёг на пол.
- Спасибо, - прошептала она, когда свет погас.
Но он уже спал и не слышал её тихого неуверенного «спасибо».
  А она лежала на жёстком неуютном диване, и он ей казался самым прекрасным, на чём ей приходилось до этого спать, прекраснее любой перины, на которой она могла бы спать.
Сон не шёл. Она смотрела на потолок и видела отсвет фар проезжающих мимо машин. Кто-то куда-то ехал, наверное, в эту минуту кто-то куда-то шёл, но ей казалось необыкновенным чудом, что она здесь и сейчас в этой квартирке…
 Уснуть она так и не смогла… Она думала о том, что бы с ней было, если бы сегодня он не подобрал её на улице? Она вернулась бы? Нет, вряд ли… Замёрзла бы на улице? Да, наверное…
  Она не знала, кто он. Чем живёт, зачем привёл её. Да ей это было и не интересно. Ей было важно только то, что он поступил так, как не поступил бы никто другой на его месте.
«Странно,  подумала она, - только сегодня я спрашивала небо про счастье и сегодня же поняла его. Вот я здесь и сейчас, на неудобном диване, в квартире совершенно незнакомого человека, и я не знаю, что будет дальше, но я счастлива;  счастлива, что знаю, что могу остаться здесь на несколько дней…Вот оно, оказывается, какое- счастье…»
Так она пролежала всю ночь: не двигаясь, боясь разбудить его, не закрывая глаз, что бы не упустить ни одного отсвета фар на потолке и думая… Думала о том, какая же она счастливая…
Настька встала рано. Егор ещё спал на полу. Тогда она просто пошла и приготовила завтрак. Он  был очень удивлён, обнаружив её в восемь утра на кухне. Потом повнимательнее приглядевшись и заметив под глазами чёрные круги,  спросил:
- Ты хоть спала?
В ответ она лишь пожала плечами.





3
Он писал стихи. А потом музыку. Из всего этого получались песни.  Он пел их вместе со своими друзьями в каком-то клубе. Хотя это был не совсем клуб, скорее  полуподвальное помещение, куда ходили те, кому некуда было больше пойти.  Наверное, он даже где-то учился или работал, но она не знала где. Она вообще не знала, чем он занимается, и занимался ли он когда-нибудь чем-нибудь кроме музыки. Она даже не знала, на какие деньги он живёт.
Иногда он наигрывал ей некоторые свои песни на гитаре. Это были действительно хорошие песни. Такие песни, от которых становиться иногда немного грустно, иногда немного радостно, но которые всегда оставляют  след в душе. Она сказал ему об этом. Но он не услышал её. Он играл и забывал обо всём…
Он был необыкновенно - противоречив. Она никогда не встречала человека, раздираемого такими противоречиями. Хотя они, по-моему, не мешал ему, а наоборот, он испытывал от них противоречивую мучительно-сладкую радость.
Он мог быть добрым к людям, особенно незнакомым, таким как она, но одновременно  -  слишком агрессивен  без всякой видимой на то причины…
Он мог быть серьёзным, как профессор, а через минуту уже смеяться  как
 ребёнок…
Он был разным всегда.


Он познакомил её со своими друзьями, которые по совместительству оказались и участниками его группы. А ещё со своей девушкой - Оксаной. Он привёл её в клуб, где они играли. Он купил ей зубную щётку. Так Настька  стала частью его жизни, неотъемлемой частью. И эта его-её часть необыкновенно преобразилась. Настька сама не замечала, как она менялась, как с каждым днём глаза её загорались огнём, и из выцветше-серых превращались в небесно-голубые. Она не замечала, как постепенно избавлялась от своей постоянной бледности, и на лице её появлялся нежный румянец. Сама она не видела ничего этого. Когда он уходил, она становилась к зеркалу и подолгу рассматривала себя.  В отражении на неё смотрела лишь бледная девушка с тусклыми глазами. Хотя однажды он и сказал, что у неё очень красивые глаза и если бы она захотела, то могла бы свести с ума мужчину только одними глазами, она ему не поверила. Он вообще говорил много такого, чему она не верила. Вот  и в отношении глаз он тоже выдумал.
Настька не знала, сколько дней она уже живёт в новом доме.  Все они как бы слились в один. Она не чувствовала ни дня ни ночи, ни то, сколько раз ела, или, умывалась. Она вообще не знала, какой сейчас день недели, какой месяц и какой год, она знала только, то, что сейчас наступает зима и поэтому до весны совсем ещё не скоро. А ещё она знала, что ей совсем не хочется уходить…


Настька приходила в клуб, где они репетировали днём и выступали вечером, и садилась куда-нибудь в уголок, так что бы он не видел её, и слушала. А он пел и улыбался. В клубе, где они играли,  всем было почти всё равно, что они поют - они просто не слышали их музыку. А ей его музыка нравилась.
Иногда он не приходил домой, и она знала, что это время он проводит у своей подруги, красивой девушки Оксаны. Она была очень похожа на него и, несмотря на все законы логики, природы и любви, она нравилась Настьке. Она даже была почти заворожена ей.  Если в первый вечер Егор показался ей Богом, то Оксана, наверное,  Богиней. Герой, скорее всего.

 
         Когда он засыпал на полу, рядом с её диваном она подолгу смотрела на него. Смотрела, пока  не засыпала быстрым нервным сном.
Она ничего от него не хотела. Она знала, что для него она - никто. Просто девчонка с улицы. А любил он Оксану. Каждый вечер, после того, как они приходили с его репетиций или после пьяных концертов, он начинал рассказывать про неё, про Оксану.
- Знаешь, как мы с ней познакомились? – спросил он, однажды. Хотя и так было понятно, что Настька не знает и тогда он начал рассказывать.
-  Она  сидела за столиком в нашем клубе,  а я в то время пел свои идиотские песни на сцене. Она была  с каким-то парнем. Я уж и не помню, как его звали. После концерта, мы пили все вместе. «Пещера» небольшая: все друг друга знают, все друг с другом пьют, понимаешь? И тогда она мне сказала: «Мне очень понравились твои песни». Понимаешь? Она слышала то, что я пою, никто не слышал, а она слышала, и ей понравилось! С тех пор мы с ней не расставались.
- Я тоже слышу, что ты поёшь, - прошептала  Настька, но он не расслышал её слов…
- А она непротив, что я живу у тебя? -  спросила тогда она.
- Нет, - рассмеялся он, - она не ревнива, да к тому же она  прекрасно понимает у нас с тобой быть ничего не может…
В ту ночь, Настька проплакала в ванной.


4

Егор целовался в углу клуба с Оксаной. Сигаретный дым щипал глаза, и Настька уже совсем устала наблюдать за Егором. Она была счастлива. Счастлива, что может видеть его каждый день. Но лучше бы он всё - таки не стоял сейчас в углу с Оксаной… Да, так было бы лучше…
И тут она почувствовала на себе чей-то взгляд. Это был Лёня. Лёня, старый знакомый Егора… А может и не старый и может вовсе не его знакомый, только она почему-то знала Лёню. И Лёня её знал и Егора он тоже знал, значит, всё- таки знакомый…
- Привет, можно присесть? – спросил он и, не дожидаясь ответа, сел рядом, таким образом, что Егор вместе с Оксаной совсем пропали из поля зрения.
Настька растерянно посмотрела на него. А он лишь усмехнулся в ответ.
- Не смотри туда… Не поможет… Станет ещё хуже. А зачем тебе это? Лишние страдания? Не лучше ли обратить внимание на того, кто рядом?
- Не понимаю, - устало покачала головой  Настька…
- Видишь ли, - начал Лёня, закуривая сигарету, - ты мне очень нравишься… ты, наверное, сама не знаешь, какая ты красивая… и это мне нравится в тебе ещё больше… притом, ты не такая как все… Егор помешан на своей Оксане, а мы бы с тобой могли неплохо провести время… Как  думаешь? - и он накрыл её руку своей ладонью. Его рука была холодная, такие руки, наверное, бывают у покойников, и Настька резко выдернула свою ладонь, пробормотав:
- У тебя же вроде есть девушка?
Она даже помнила её: такая маленькая с  рыжими волосами, и рыжими веснушками на лице, она постоянно смеялась, да так заразительно, что все вокруг начинали смеяться вместе с ней...
- Ну и что? Она тут вообще не причём… я говорю, хорошо провести время, я же не замуж тебе предлагаю...
- Лёнь, оставь меня, пожалуйста, мне ничего не надо: ни замуж, ни проводить хорошо время, - умоляюще прошептала она.
- Значит не надо? - Лёня вдруг вскочил с места, - только не думай, что ты вечно будешь жить у Егора и что он вечно будет таскать тебя по клубам… он конечно добрый малый, но не настолько… кроме того, если ты не в курсе, он очень хочет жить с Оксаной, но квартира в данный момент занята, вот  наша парочка и ждёт лучших времён. Егор, конечно, слишком благородный, что бы сказать тебе уйди, но имей в виду, никому ты здесь не нужна. А Егору  на тебя на –пле-вать… вряд ли он даже помнит, как тебя зовут… Так что лучше тебе уйти самой
Настька смотрела на Лёньку. Казалось, смысл его слов очень медленно доходил до её сознания, потом она ответила весьма странную фразу, понятную только ей одной:
- Если мне скажут: «Не сиди здесь больше, уходи»,- тогда я  уйду...  Но только тогда… хотя и в таком случае неизвестно...  уйду ли, может уйду в вечность и тогда уж точно мне больше никогда и никто не сможет так сказать «уходи, не сиди здесь больше».
Лёнька ошалело посмотрел на Настьку, что-то с ней было не так. Создавалось такое впечатление, будто она съехала с катушек.
- Ну, ты точно больная… и что он с тобой связался? - и Лёнька, недоумённо подергивая плечами, пошёл прочь, а Настька глянула в угол, где только что стояли Егор и Оксана, и обнаружила, что он пуст. Она сама не заметила, как слёзы начали катиться по лицу…
Она  стала метаться по клубу, ища Егора. Ей вдруг непременно захотелось сказать ему, как он ей важен и дорог. Он курил в маленькой комнатке, которая одновременно являлась и комнатой для хранения аппаратуры и курилкой. Он был один, и куда делась Оксана она не знала.
- Куришь? - спросила она, хотя сама и понимала, что спросила что-то не то. Она ведь видела, что он курил, тогда зачем надо было спрашивать? Она сама не понимала…Странно это как-то… Но он не удивился почему-то и спокойно кивнул:
- Курю…
- А Оксана где?
- Вышла куда-то, скоро вернётся, - ответил Егор уже более оживлённо.
Они помолчали. Настька хотела что-то сказать, но Егор не чувствовал этого. Он вообще, казалось, не замечал её.
- Скажи, - вдруг дрожащим голосом заговорила Настька, - ты хочешь, что бы я ушла?
Егор только пожал плечами. Это, наверное, должно было означать, что ему всё равно. Да, наверное, это и означало, что ему на неё на-пле-вать, как только что сказал ей Лёня.
Настька растерялась. Сдерживая слёзы, она хотела было уйти поскорее, как вдруг Егор остановил её: Кстати, возвращайся домой сегодня одна. Я к Оксанке пойду. Ключи у тебя есть. Я попрошу кого-нибудь тебя проводить.
Неизвестно, сколько Настьке понадобилось сил и мужества, что бы не расплакаться.  Он, конечно, и раньше уходил, но не так. Или может, просто раньше для неё это не имело такого значения, как сейчас. Больше всего она хотела, что бы именно в этот день он  побыл с ней, даже если он и будет по-прежнему спать на полу, а она, свешиваясь с дивана разглядывать его спящего.
- А если я попрошу тебя остаться? Хотя бы только на сегодня? - и она умоляюще посмотрела на него, но Егор удивился
- Сегодня? - он задумался, - нет, сегодня не смогу, извини…- и виновато посмотрел на Настьку… Это было ещё хуже, чем, если бы ей сказали: «Не сиди здесь больше, уходи».
В квартире было темно, и впервые Настька поёжилась от холода. Не включая нигде свет, она тихонько, как будто боясь разбудить кого-то спящего пробралась на кухню. С этой кухни всё и началась. С этих обоев в цветочек. С этого дребезжащего холодильника. Правда сейчас он не дребезжит, поэтому в квартире так и тихо. Слишком уж тихо. Хотя Настька и привыкла к тишине в прежнем доме. Но теперь, именно здесь, она впервые испугалась её. Она села на табурет, подтянула колени к подбородку и заплакала. Она не хотела плакать, особенно на этой кухне, которая казалось ей чем-то священным; но слёзы  текли сами собой и никак не хотели останавливаться. Она  глотала солёные капельки, вытирала их рукавом кофты. Но слёзы почему-то не кончались. Она плакала по потерянному счастью, по тому, чего не было в её жизни и никогда не будет, плакала по себе самой. Но  слёзы эти сделали её сильнее, заставили принять правильное, сильное решение, которое может только принять маленькая одинокая душа, плачущая ранним утром на кухне у совершенно незнакомого человека. Когда же силы её были на исходе, когда она, наконец, поняла, что слёз больше не будет, что так, как она плакала только что она больше не будет плакать никогда в жизни она немного успокоилась.


5

Она вспомнила, как, когда-то, когда ей было лет двенадцать, за ней постоянно ходил один мальчик из параллельного класса. Он таскал ей сумку до дому, по выходным ждал у подъезда, а ей было абсолютно всё равно. Она вообще ничего не чувствовала к нему: ни ненависти, ни раздражения, одним словом НИЧЕГО, и вот однажды, в воскресный день, она вышла на улицу. На улице была весна. На душе тоже…
 Он уже сидел на лавочке. Она нахмурилась, когда увидела его совершенно счастливое лицо. Его голубые глаза на маленьком веснушчатом лице  заблестели, он улыбался ей своей самой детской, самой счастливой улыбкой. Ей вдруг стало жалко его, и она сказала лишь:
- Не надо, не сиди здесь больше и не жди. Уходи.
Сначала показалось, будто он вообще не понял, что же он такого сделал, за что  его прогоняют; и тут, через несколько секунд, до него дошёл смысл её слов… Она вдруг увидела какая разительная перемена произошла в его лице…  секунду до этого, секунду до её слов, его глаза блестели, но вдруг  они как-то  померкли… тот огонёк, то, что радовало её (хотя она этого и не понимала)  погас. Он послушно встал и пошел, но уже с поникшей головой. Она тогда хорошо запомнила его взгляд; взгляд грустный, взгляд брошенной собачки. Ей вдруг стало как-то холодно и неприятно, захотелось догнать этого мальчишку и сказать: «Не надо, вернись. Пусть только огонёк горит в твоих глазах, пусть лучше так, чем никак». Ей захотелось тогда заплакать, и она почувствовала, что становиться другая, что теперь не будет как прежде, потому что осталась без этого огонька.
Теперь огонёк погас в её глазах. Недолгое время. С приходом к Егору он загорелся, а теперь погас второй раз. Только в её. Её глазах. Во второй раз, должно быть, - значит ещё хуже, чем в первый.
Теперь она чувствовала, что чувствовал тот мальчишка, когда она  сказала ему: «Не сиди здесь больше, уходи».
И Настька решила никому больше не мешать. Потому, что она любила Егора, потому, что знала, что он любит Оксану, и Оксана – его.  И она должна уйти… Только сама… пока ей никто  не сказал «уходи, не сиди здесь больше» Так у неё хотя бы оставалась надежда, которая помогла бы ей прожить хоть немного. Без надежды она бы не смогла. И она решила отпустить Егора, оставив себе от него только одно -  надежду.  Ей не хотелось услышать ещё раз: «Уходи, не сиди тут больше». Только теперь эти слова должны были предназначаться ей…

А что она хотела? Она же знала, что Егор никогда не полюбит её, тем более такую… Он ЛЮБИТ Оксану. Она сама это видела. Наверное, видела. Она не была уверена, что это любовь. Да, в его глазах был блеск, но не такой, не такой, какой был у того мальчишки, когда она сказал ему уходи и не сиди здесь больше, не такой как был у неё сейчас, вообще не такой сумасшедший. Это ли любовь??? Да он чувствовал, то, что, по-видимому, чувствовали половина людей на планете. Но кто сказал, что это беззаботное чувство истинная любовь? Кто его так назвал и не имел ли он в виду что-то другое, когда говорил о каком-то чувстве и называл его именно этим словом…
А может это она ошибается и то, что чувствует сама она вовсе не любовь, а просто желание получить, то, что она знает она никогда не сможет получить…



6

Егор  вернулся днём. Захотелось чаю. Но ещё больше почему-то захотелось увидеть грустную девочку, которую он подобрал на улице. Но дома её не оказалось...
- Настя, - позвал он её, - ты здесь?
Но никто ему не откликнулся: молчал телевизор, молчало радио, и даже холодильник на кухне молчал.
«Может вышла куда- нибудь»,- подумал он.
Но потом вспомнил: она никуда не выходила без него. Значит, ушла и значит, что навсегда. Наверняка значит. Впрочем, что ему жалеть о девочке, которая появилась в его жизни совсем неожиданно, и так же неожиданно ушла. Глупо. Лучше без неё.
«Хотя с ней лучше», - подумалось вдруг, и тут же новая мысль: «Какая же всё - таки ерунда иногда лезет в голову». Он чувствовал, что вчера она хотела сказать ему что-то очень важное, а он не послушал или, может, это он должен был сказать ей что-то очень важное. Он не помнил. И не понимал, что бы это могло быть. Он только вдруг отчего-то загрустил.
Впервые за эти дни он лёг на диван, но  диван показался ему неудобным...
А ведь он так и не узнал, что у неё случилось...
Он повернулся на другой бок, но и тогда не смог успокоиться.
Он не имел права ждать её, не имел никакого права думать о ней. Ему нечего было жалеть. Он должен был забыть её.  Придя домой, он вообще не должен был вспомнить, что здесь   жил ещё  кто-то кроме него, так было раньше и так было для него всегда. Вот только с её приходом что-то изменилось… Он должен был возненавидеть её за, то, что она разрушила привычный уклад жизни. Но он не ненавидел. Он любил.
Он вытянулся во весь рост и накрылся одеялом, снова стало жутко неудобно.
Он закрыл глаза. И загадал: « Завтра утром я проснусь и пойму, что она не ушла, что это всего лишь мой сон». Но уснуть он не мог ещё долго. Только под утро, когда в замороженные окна уже начал стучаться рассвет, он смог забыться коротким сном.


 Он проснулся поздним утром и долго не хотел открывать глаза, не хотел увидеть, что её здесь нет. Раньше всякий раз, когда он открывал глаза, он видел её лицо. Сколько она жила у него? День? Неделю? Месяц? Егор не помнил. Он не хотел ничего помнить, кроме того, что вот сейчас она должна сказать:
- Доброе утро, соня.
 Но в квартире по-прежнему стояла гробовая тишина…
И тут он не на шутку психанул. Её не было. А она должна была быть. Позвонил телефон, но он не снял трубку. Ему не хотелось ни с кем разговаривать, больше всего на свете ему хотелось сейчас увидеть её.
Он чувствовал, что задыхается в тесной квартире, что ему нужен воздух, но он не мог даже выйти на улицу, потому что боялся - а вдруг в его отсутствие она вернётся. Тогда он распахнул форточку, высунулся в неё и начал быстро дышать. Мороз щипал щеки, нос, глаза, но он не чувствовал его. Он просто вдруг представил, что она где-то сейчас идёт по такому вот холоду в лёгкой осенней курточке, в которой он подобрал её на улице… И он заплакал. Впервые в своей взрослой безбашенной жизни он заплакал. Он понял, что  он что-то упустил в своей жизни, что-то очень важное, что ни в коем случае нельзя было упускать.
Он так быстро привыкнул к ней…  Слишком быстро…

7
Он курил. И это была уже третья сигарета подряд. Оксана спала на диване. Когда она узнала, что Настька ушла, лишь пожала плечами. Ей было всё равно.
- А вдруг ей нужна была помощь? - спросил он.
На что она вполне резонно ответила:
- Всем  нужна помощь… Но всем же ты не поможешь…
Это было правдой, и он понимал это, но сейчас курил третью сигарету. Ему не сиделось на месте, ему не спалось, ему вообще ничего не хотелось. Он желал только одного - увидеть Настьку. «Но как же так? - думал он, - зачем её???». Я же люблю, люблю Оксану… Он посмотрел на спящую девушку. Он постарался думать о ней, но не смог. В голову приходили лишь мысли о другой девушке. Поэтому, когда взошло солнце, он всё ещё не спал. Он смотрел в заморожённое окно, на снег, лежащий покрывалом на его подоконнике, на крыше соседнего дома, на земле…
Потом проснулась Оксана...
Она что-то почувствовала. Она теперь это чувствовала всегда с тех пор, как ушла эта странная девочка. « Неужели он меня разлюбил?»- думала она и тут же сама себе отвечала: « Да он  никогда меня и не любил». Ей не хотелось в это верить. Но когда она подшла к Егору и взглянула в его глаза, она увидела, что её там нет. Там был кто-то другой. Странная девочка. Настька. Оксана удивлённо смотрела на него и не могла вымолвить ни слова, молча, взяла с кресла пальто, оделась и вышла. Егор ничего не сказал ей, а она выбежала на улицу и вдруг разрыдалась. Она его потеряла. Навсегда. Она видела это по его лицу и решила не мучить его тем, что осталась бы с ним. Так было бы лучше.


8
Егор метался по комнате. Заламывал руки, искусал губы в кровь. Его мучило вдохновение. Он  и раньше писал песни, но не так. Раньше вообще всё было не так… Никогда его вдохновение не было столь мучительно сладостным. Строчки рождались в его голове, и он буквально готов был плакать над каждой.
Он писал всю ночь, а потом весь следующий день и потом ещё ночь. Всё это время он не спал, не ел, он просто подбирал слова. Он произносил их, шептал, кричал. Он выдохся, он устал, а на столе лежала готовая его новая песня. Самая лучшая его песня…

Представляешь, я болен…
Не больно, не очень…
Диагноз не точен…
Влюблен…

Это только что понял,
Может днем, может ночью,
Ты пойми, это точно
Не сон!

Как жалею сейчас:
Я был глупый дурак,
Я влюблялся не раз,   
Но не так, но не так.

Как я жил эти дни
От тебя до тебя?
Сердце режут огни,
Я погибну любя.

Холодна, точно снег,
Ты такая как он,
Таешь, но не на мне,
Ты не явь и не сон.

Хлопья режут, щадя
Дрожь мороженых век.
Ты такая как я,
Ты такая как снег.

Так согрей мои веки,
И мы будем навеки
Вдвоём…
И красивые сны
Из холодной весны
Мы все пересмотрим,
Переживём



Несколько дней он не притрагивался к тому, что написал. Это было слишком больно и тяжело. Самое главное, что помогла понять ему песня- это то, что он всегда любил Настьку. Да, именно её. До того, как появилась Оксана, раньше, чем появились его другие женщины, те, что до Оксаны, он всегда любил её.
Теперь, через пару дней он взял в руки гитару и попробовал наиграть её.
Ему не понравилось, тогда он позвал тех, кто мог ему сказать про песню - своих друзей.
Может, и не было в ней, в этой его самой лучшей песне ничего особенного, но так как он пел, как играл - делало её самой лучшей его песней. Самой лучшей песней на свете.


9

Она оказалась дома. Наконец-то. После столького времени она дома. Правда, это её вовсе не радовало, да и этот её дом никогда не радовал. Белые стены, успокаивающая музыка в главном зале, еженедельные встречи с врачом…
Её совсем не ругали. Да она этому и не удивлялась. Они знали, что она вернётся. Да и как они могли не знать этого??? Она всегда возвращалась. Уходила… много раз уходила, но всегда возвращалась. Она никогда не могла справиться с собой и в какие-то моменты своей жизни понимала, что только тут она сможет обрести покой. Конечно, это не был полностью безмятежный покой. Но здесь были люди, которые могли ей помочь в случае чего… А случится могло всё, что угодно…
Может, поэтому она всегда и возвращалась сюда…
Здесь она и ждала его. Каждый день. Она знала, что он не будет её искать, а если даже и будет, то не найдёт, но всё равно ждала. Она могла часами смотреть в окно, разглядывая отдалённых прохожих. Пытаясь узнать в них Егора. Пару раз ей даже показалось, что она видит его. Но, увы… она ошибалась. Каждый раз.
А потом она вдруг перестала ждать. Потому что не  хотела прождать всю жизнь кого-то несуществующего.  Она вовсе не была уверена в последнее время, что  не придумала его своим больным воображением.
Может быть, было бы лучше, если бы он действительно не существовал. Вся беда заключалась в том, что он был. Был на самом деле. Реальный.

К своему ужасу она вдруг стала понимать других больных, а это означало, что она становится такая же, как и они… она знала, что погибнет, если ей не остановить это, знала, что не сможет жить в безумстве от любви, но что ей было делать?

Однажды она услышала Песню. В её комнате было радио. Только в её. Вообще радио слушать было нельзя. Всем больным, кроме неё. Ей можно было, потому что она находилась на особом положении и потому что очень просила. Вот тогда-то по радио она и услышала песню:


Представляешь, я болен…
Не больно, не очень…
Диагноз не точен…
Влюблен…

Она была больна. Своей любовью. Песня оказалась про неё. Потом она услышала эту песню ещё раз. Потом выучила наизусть. Она любила её, потому что ей казалось, сто её поёт какой-то близкий ей человек. Голос казался до боли знакомым. Иногда ей даже хотелось зажать уши руками, что бы не слышать этого голоса. Но она не могла не слушать. Она не знала, кто поёт эту песню. Она просто её пела:


Так согрей мои веки,
И мы будем навеки
Вдвоём…

Пела она. Теперь она постоянно пела. Только эту песню. Строчку за сточкой повторяла она как заклинание…
Она могла повторять её по сто раз в день. Она теперь уже ничем не интересовалась, никого не ждала, все, что она делала с утра до вечера - это пела свою песню. Самую лучшую песню. Иногда она пела её сама себе, иногда другим больным, тогда они подпевали ей и улыбались. Она тоже улыбалась и тогда ей вспоминалась чья-то другая улыбка, которая тоже всегда пела песни. Она не могла только вспомнить, чья.



Да любовь может свести с ума, от любви становятся сумасшедшими. Встают на крышу и начинают ходить по карнизу, а потом падают. А иногда и нет, иногда они могут удержать равновесия, даже стоя на одной ноге, тогда они просто спускаются с карниза и больше никогда туда не встают…
Она всё ещё ходила по карнизу. Он тоже…


10
В тот день она сидела у окна. И хотя она уже давно никого не ждала, так как она считала глупо ждать выдуманного человека, её сердце замирало от какого-то предчувствия. Правда, сидя у окна, она не смотрела на проходящих мимо людей, она пела. Впрочем, как и всегда.
Где-то ближе к вечеру к ней подошёл врач, её любимый- Сергей Анатольевич, с добрыми, как у щёнка, глазами. Он  всегда жалел больных, а её он жалел ещё больше.
- К тебе пришли, - сказал он, почему-то улыбаясь.
 Она очень удивилась. К ней никто не приходил уже очень давно. Радовалась ли она неожиданному посетителю? Она не знала. Ей не хотелось никого видеть. Но ведь к ней пришли. Человек шёл, думая, что сможет увидеть его. Она не может сказать, чтобы к ней никого не пускали, даже если этого ей очень хочется. И поэтому она кивнула, давая согласие на то, что готова увидеться с неожиданным гостем. Она даже не посмотрела в спину удаляющемуся доктору, и  только когда он вышел из отделения, она стала напряжённо смотреть не дверь.
Когда дверь открылась вошёл тот, кого она выдумала. Сначала она не знала его и вообще подумала, что это не к ней. Но человек приблизился, опустился рядом  на колени и прошептал:
- Как же долго я тебя искал.
-
Он искал. Она видела это по его лицу: бледное, исхудавшее, но необыкновенно счастливое…
Она была немного удивлена. Она всё ещё была уверена, что Егор - ненастоящий. Ну и что, что он пришёл. Иногда сны возвращаются. Но тут он прошептал:
- Ты только послушай, что я сочинил! И он начал напевать ей песню.
Как я жил эти дни
От тебя до тебя?
Сердце режут огни,
Я погибну любя.

Холодна, точно снег,
Ты такая как он,
Таешь, но не на мне,
Ты не явь и не сон.

Сознание начало возвращаться к ней. Она стала прежней Настькой. Той, которой была в той квартире. Где обои на кухне были в цветочек, а лампа накрыта голубым плафоном.
- Я заберу тебя отсюда,  мы будем  жить вместе… Я и ты… а потом у нас родятся дети… ты меня понимаешь???
В его глазах горели безумные огоньки. Он тоже был безумен в своей любви…
- Понимаю, - сказала она.
Он приходил каждый день, а она каждый день ждала его. Весь смысл её жизни состоял в его приходе, и каждый раз он твердил ей: «Я  заберу тебя отсюда».



11
.

Прошёл год…
Они шли, держась за руки, и она, несмотря на такой ужасный холод, чувствовала тепло его ладони, как тогда, когда он впервые взял её за руку. Мороз уже нарисовал на окнах домов причудливые узоры. Снова в них горел приглушённый жёлтый свет. Но она знала, что у неё есть точно такое же окно, только… с голубоватым, а не жёлтым сиянием.  И ей было очень хорошо, никогда до этого ей не было так хорошо. Она посмотрела на него и увидела его профиль… Выл ветер, этот ветер гнал их куда-то. Куда они сами не знали… им просто надо было идти, что бы не замёрзнуть на этом ветру…Она потянулась чуть- чуть и дотянулась обветренными губами до его замёрзшей щеки.
Да, наверное, для них всё закончилось хорошо. Вот только… они ведь оба сумасшедшие… А сумасшедшие долго не живут, и конечно у них никогда не будет детей, как он ей когда-то обещал… И будет ли у них вообще что-нибудь в жизни кроме их любви? Но всё равно пока что они счастливы… так пускай и остаются такими навечно. А если когда нибудь их не будет всё равно останется песня - самая лучшая песня о любви.

Так согрей мои веки,
И мы будем навеки
Вдвоём…
И красивые сны
Из холодной весны
Мы все пересмотрим,
Переживём

Он повернулся, посмотрел на неё и улыбнулся, потом остановился и заботливо поправил шарф у неё на шее и прижался лицом к её волосам. Так, обнявшись, они простояли несколько секунд, пока не начали окончательно замерзать
Налетел сильный ветер и чуть не сбил их с ног. И они пошли дальше…