Артисты

А ведь мы с Серёгой предупреждали их: ничего не выйдет. А нам сказали: выйдет, дерзайте, мол. Вы, дескать, ребята толковые, талантливые. Да мы-то в этом не сомневались, только какие ж из нас артисты?

-Не подведите, братцы, – сказал наш цеховой культорг. – До праздника месяц остался. Вам с этой сатирической сценкой на концерте самодеятельности выступать.

И всучил нам слова, которые Танька-секретарша отстукала.

-Думаю, за месяц выучите, – заявил культорг. – И помните, что вы представляете наш  цех. Так что уж не подкачайте.

Нам бы роли зубрить, а мы с Серым просачковали, махнули рукой. Выучим, мол, как-нибудь, долго ли умеючи? Или у нас башки на плечах нет?

Не успели оглянуться – время и пролетело. Позвали нас на генеральную репетицию: показывайте, мол, что у вас получается. Мама родная! Мы же в текст даже не заглядывали. И вдобавок ко всему потеряли его где-то. Что делать? Прикинулись больными. Мол, не беспокойтесь, дорогие товарищи, подлечимся, и все будет на мази. А сами – шасть на белютни. Лежим, тоскуем.

За день до концерта культорг прибежал.

-Мужики, ну как? Выучили, нет?

-Не волнуйся, Колян, – мы ему. – Всё олрайт! Остывай покуда.

На другое утро машину прислали с завода. За нами, значит. Чтобы на концерт. Ну, всё, думаю, хана! Подурачились и будя. Надо все начистоту выкладывать. А Серёга мне:

-Да фигня, Васёк, всё это! Обойдётся.

У меня глаза на лоб.

-Как фигня? Ты читал хоть сцену ту?

-Ну... – замялся он. – Там про всяко-разно... недоделки-недостатки, одним словом.

-Говорить чего станешь? «Всяко-разно»?

-Ну, ты чё, Вась? – удивился он. – Это про достоинства не сморозишь ничего, а про недостатки – сколько хошь.

В общем, кой-как набрались мы духу, поехали. С собой, правда, взяли. Для храбрости. Серый подмигнул: вмажем непосредственно до. Чтоб всё было на мази.

Однако ж, как хреново всё устроено в этом мире! Припозднились мы маленько, не успели даже пригубить.

Встретил нас культорг.

-Где вы болтаетесь? – психанул. – Вас уже объявляют!

-Серёга! – шепнул я. – Может... это... ляжем обратно болеть?

-Не боись, Васёк, прорвёмся, – он мне. – Сообразим по ходу действия.

Больше и слова сказать не успели: объявили нас. У меня коленки дрожали, как листья осенние, а Серёга – ничего, петушком так, петушком... И бутылку мне зачем-то сунул.

-С собой возьмём, – пояснил тихонько. – Туда...

А у самого, вижу, из сумки газетный свёрток торчит.

Вышли. Ох!.. Дайте отдышаться... Даже сейчас, как вспомню – муть подкатывает. Полный зал народу! Мужики, девки с кузнечно-прессового, опять же – наши ребята тоже... Впереди – директор, парторг, главный инженер... вся королевская рать. Взяла робость меня, а Серёга – ничего, гоголем вышел. Николай Василичем.

Ну, значит, вежливо похлопали нам. Сидят, ждут, на нас смотрят. Нам прожектора в глаза. Храм Мельпомены, мать их...

Что делать? Ну, ума не приложу. Гляжу: что такое? Серый (деловой он всё-таки мужик!) рояль, что в сторонке был, на серёдку выдвинул, а к нему пару стульев пристроил. Достал свёрток из сумки, развернул газету – ого! а там и колбаска, и огурчики малосольные, и картошечка в мундире, то и сё... И когда успел припасти всю снедь, чёрт рогатый?

-Вынимай, Васёк, – кивает мне. – Чего жмёшь?

На поллитровку намекает, стало быть. Я – давай чего-то вякать, бэ, мэ... а он хвать бутылку у меня – и на рояль её! (В зале, слышу, смех, аплодисменты).

-Ну, – командует, – давай сперва примем для порядку. Чтоб уж по-людски...

Взял её, родимую, за горло и – бескозырку с неё ногтем в один приём. А народ – ни звука, сидит себе. Думают, вода у нас. Вроде как по сценарию. Серый пару гранёных стаканов из сумки достал и нагло так, не торопясь, разлил, значит, примерившись. Опять же, нарезал колбаску потом, картошечку почистил... Солидно так, без паники.

На задних рядах уже кашлять начали. Дескать, сколько же можно волынить? Пора и честь знать.

-Чё ж мне пожелать тебе, дружище? – произнёс задумчиво Серёга. – Давай-ка примем первым делом... за невозмутимость сердца. Чтоб ничего никогда не бояться.

Заглотнул. Поморщился, нюхнул огурчик, ну и захрустел им. Покосился я на зрительный зал. Там молчали, с интересом наблюдали театральное действо. Эх, думаю, однова живём! Ну и – следом!

-Шлавно пошла, – это мне Серёга, едва выговаривая набитым ртом. – Ласточкой влетела... Это ж какого ж разлива ж?

Он заинтересованно приблизил пузырь к глазам и вдумчиво погладил себя по начавшей лысеть причёске.

-Мошковшкого... Ну и чё? Подумаешь. Они думают, если они там – Ма-а-сква, то и всяко-разно можно. Шалишь, брат! Мы тоже... гордо реем в небе... И нам их прописка столичная – как козе баян. Мы кормим их, жратву для их делаем и машины... а они нас лимитой кличут. Э-эх!..

Он вздохнул и снова налил.

-Теперь давай за свободу духа... Пусть глупый пингвин робко прячет... вон чего... Пусть раненый олень ревёт, а уцелевший скачет.

Мы опять затрещали огурцами, выпимши.

-Да что там, – сказал я. – Ты вчера программу «Время» глядел?

-Васёк! – погрозил Серега мне пальцем. – Обижа... ишь!

-Так вот: там, говорят, всех оленей, понимаешь, потравили, лес пожгли...

-На Арале?

-На Байкале... Или, опять же, у них чуть реки наоборот не потекли — через Саки на Майнаки...

-А всё почему? – подхватил вдруг Серый. – Ну чё тамошних начальников волнует? Им же плевать. Им что Арал, что Байкал... Их ведь не колышит, где эти хребты, вот именно, расположены и какие на них звери и фауна. Это ж мафия! Им бы всё по дачам да по саунам, а на нас или, скажем, на природу... Вот, к примеру, наш директор...

-Серый... – я ему предупреждающе.

А его уже, гляжу, понесло.

-Да, шеф он из себя так себе – серенький, некудышний, а гонору у него!.. Вот считай, – начал пальцы загибать. – Квартиры толком раздать не может? Не может. Это раз. Детский садик  отремонтировать не способен? Нет. Два. Шашни с Танькой, с секретуткой... Есть грешок? Об чём речь! В наличии. Хотя эта Танька, скажу тебе, далеко не Дрожжит Бедро...

Слышу, вроде рокот где-то, гул, будто самолёт низко пролетел. В голове, наверно, зашумело, решил я. Надо по последней – и баста.

Налили по третьей. Выпили.

-Или возьмём, к примеру, искусство, – продолжил Серёга. – Чего они там чудят? То то, то это... Ни черта не поймёшь. А как кино ничего – все газеты против. Например, фильм про воров в законе. Ведь правда же это! Ведь все кругом воры, все! Ну, может быть, не все, но директор наш... А они ругают. Хвалят ту, про япошек. Там хохма, Вась: не моются, не стригутся, спят в соломе... всё в соломе!.. Умереть – не встать! Называется «Легенда про Сараяна», примерно так.

-Про армяшку, что ли?

-Не-е, про япошку. Там такое, Вась, показывают – у меня глаза на лоб. Он её завалил в грязь, она – пятки к небу, а пятки у неё – чёрные... Я вообще-то всякое видал, а тут не вынес, посидел немного и ушёл. Бабка там какая-то – всё зубы себе выбивала. Сидит, сидит, а потом ряшкой нарочно об перила – хрясь!

-Я тоже глядел. Ничего не поймёшь, – согласился я.

-Так на кой же бес такое искусство? На фига? И вообще... Ну, к примеру, к чему нам хотя б эта рояль?

-Посидеть за нею можно, – я ему в ответ.

Он со мной согласился.

-Во! – обрадовался. – Это верно! Давай, Васёк, вот чего... За искусство быть счастливым! За то, чтоб... чтоб ну их всех на хрен!

Расчувствовался я, поднял на него глаза... и из-за плеча его, в кулисах, у самого краешка, увидал культорга! Колян делал страшное лицо и отчаянно махал руками. Я услыхал шум и смех... И так стало мне жутко! Маманя родная! Вспомнил, глянул в зал – там директор вскочил и давай доказывать что-то парторгу, тыча в нашу сторону кулаком. Главный инженер почему-то галстук стал развязывать. А ребята наши, с цеха, ничего. Даже дружно хлопали и что-то кричали.

-Серый, – побледнел я, – катастрофа!

Но Серёга не был бы Серёгой, если б сдрейфил. Он вдруг поднялся, подошёл, шатаясь, к этой... как её?.. к румпе и заявил с вызовом:

-Я в-волком бы в-выгрыз бюрократизм, да вот у меня его н-нету! Ля вита э бэнэ! Жизнь прекрасна и удивительна! С каждым днём всё радостнее жить! Да здравствует  гласность и перестройка! – Как цицерон какой-то.

Тут, братцы, началось такое! Вопли, свист, смех... Серёга степенно кланялся и делал ручкой эдак... знаете? как китайский болванчик башкой – туда-сюда... Хлопали всем залом!

На сцену выбежал Колян, выпер нас за кулисы и почти заплакал.

-Вы меня зарезали! Кастрировали и фамилию не спросили!

Подбежали девчата с кузнечно-прессового – кудахчут, нас за пуговицы дергают.

-Аах! Ах! Как смело! Натурально как! Вы же настоящие артисты! Кто вам написал – Жванецкий, Задорнов? Вы Хазанова перещеголяли, честное слово! Да что там – самого Райкина! Успех полный! Слышите?

Мы слышали. Зал ревел и топал ногами. У-ух!..

Но всё опохабил культорг.

-Да вы только поглядите на них! – завопил он. – Они ж лыка не вяжут, алкаши проклятые! Это же просто... хулиганство какое-то, международный терроризм! Ой, что будет, что будет?

-Фи, – сказала Нинка с кузнечно-прессового, уловив ноздрёй от нас спиртное, – и правда просто-напросто поддали! Оборзели совсем! Их за это надо без тринадцатой оставить.

И демонстративно отошла. А за ней и остальные.

Вот так всегда: сперва хвалят, а потом ругаться начинают. Алкашами даже обозвали. А мы только ведь для храбрости... 

1989 г.