Часть 2
-1-
Следующие три недели плаванья ничуть не походили на увеселительную прогулку. Центром внимания оказалась Илис, которая очень умело вносила в тихое морское путешествие элемент паники. На месте ей не сиделось, и она целыми днями лазала по кораблю, забираясь в самые неожиданные места и провоцируя офицеров и матросов на некорректные поступки. Сначала было еще не так тяжко, поскольку за ней тенью ходил Роджер. Обычно получалось так: Илис находила очередную жертву и начинала ее обрабатывать; ее пытался оттащить от жертвы Роджер, она переключалась на него, и начинался обмен "любезностями". Роджер быстро зверел, Илис веселела и становилась ехиднее, бывшая жертва впадала в ярость и пыталась выдворить уже обоих. Обычно это не получалось сделать: с Роджером обойтись невежливо не позволяла его комплекция и агрессивность, с Илис – ее ловкость. Вместо того, чтобы успокоиться, они начинали донимать жертву уже вдвоем.
Об их "развлечениях" Грэм узнал от капитана Берека. Сам он не уходил с палубы, и ел, и спал там, и почти не видел своих спутников. Он уже перезнакомился со своими соседями и общался исключительно с ними – в смысле, с теми из них, кто знал всеобщий язык или наи. Общался, правда, немного, поскольку был в плохом настроении из-за усталости. Вечером, когда гребцы отдыхали, Грэм сидел около борта прямо на досках и пытался замотать чистыми тряпками стертые в кровь ладони. Он очень сильно удивился, когда увидел, что к нему направляется капитан Берек собственной персоной. Еще сильнее он удивился, когда Берек присел рядом с ним на корточки с очень смущенным видом. Грэм и бровью не повел, изучая свои перевязки, хотя внутри умирал от любопытства.
- Слушай, парень, - заговорил капитан вполголоса. – У нас проблема.
- Правда? – поинтересовался Грэм, не поднимая глаз. Он уже догадывался, какая именно проблема.
Капитан начал жаловаться ему на Илис и Роджера: мол, доведут своими выходками команду до белого каления, и очень скоро. Плакался он долго, видно, накопилось в душе, и при этом очень смущался из-за того, что не мог сам разрешить проблему.
- А я-то тут при чем? – искренне удивился Грэм.
- Утихомирь их, а?
- С чего ты решил, что я смогу их утихомирить?
- Ты вроде бы главный у них.
- Я?! Ты серьезно?
- А что, нет?
Грэм рассмеялся.
- Все равно, - капитан мрачнел на глазах. – Поговори с ними, тебя они, может, и послушают. Ты, по крайней мере, не такой сумасшедший, как они. Особо поговори с Илис, она всех замучила. Да еще приятель ваш за ней таскается, и, чуть что, распускает руки. Уже кое-кто от него огреб.
- Что же, вы сами справиться не можете?
- Меня Илис не слушает. А дружок твой так вообще редкостный псих, к нему не подступишься, - мрачно выдал капитан. – И очень хотелось бы обойтись без рукоприкладства. Потому что, если начать, такое потянется – без смертоубийства, боюсь, не обойдется.
- В общем так, - сказал Грэм, опять утыкаясь носом в свои тряпки. – Говорить я с ними не стану – бесполезно. А вот отправь-ка ты Роджера лучше сюда, на палубу, пусть разомнется. Если у него хватает сил таскаться за Илис, то и здесь ничего с ним не случится. А она, глядишь, и не будет в одиночку шататься по кораблю.
Капитан посмотрел на него с разочарованием. Интересно, на что он надеялся, подумал Грэм. Неужели на то, что я сейчас пойду, пожурю этих оторв, и они станут тихими и послушными? Да за кого он принимает меня и их?
Однако капитан прислушался к словам Грэма и на следующий день отправил Роджера к гребцам. Тот явился, ругаясь так громко и так выразительно, что гребцы заслушались, как песней. Грэму стало смешно, хотя смеяться было нечему. Роджер был зол не на шутку.
Ничего хорошего из затеи разлучить его с Илис не вышло. Девчонка продолжала бродить по кораблю, теперь уже одна, напрашиваясь на неприятности. Офицеры хором стенали от ее выходок. Пару раз она находила приключения на свою голову – матросы пытались ее прижать в темных углах. Заканчивались поползновения плачевно… не для Илис, которая умела очень хорошо обращаться с кинжалами, так что кое-кто ходил с забинтованными частями тела, иногда довольно неожиданными.
С Роджером дела обстояли еще хуже. Он, видимо, решил, что слишком спокойно вел себя в Карате, и теперь решил наверстать упущенное. Когда все нормальные люди отдыхали, он искал себе неприятностей. Чаще всего в лице Илис, а если той не оказывалось поблизости, он принимался задирать кого-нибудь из команды. Без конфликтов он жить не мог. Несколько раз Грэм едва успевал погасить намечавшиеся драки, правда, после этого его чуть не покалечил Роджер, впавший в состояние берсерка. Хорошо, что его мечи лежали в каюте капитана, иначе пролилась бы кровь. Один раз Грэм не успел вмешаться, и ему пришлось разнимать уже дерущихся. В результате ему едва не выбили глаз и хорошо приложили затылком об борт. Поскольку его вмешательство не помогло, к погашению конфликта решили подключиться помощники капитана; они разогнали свалку с помощью многохвостых плетей с завязанными на концах узлами. Оружие это было весьма эффективное, если уметь им пользоваться. Офицеры умели. Но разбираться, кто прав, кто виноват, они не стали, и поэтому досталось всем. В том числе и Грэму.
После этого случая Роджера едва не выкинули за борт. Было очень много шуму, капитан взмок, пытаясь усмирить команду. Офицеры жаждали крови, и на его стороне был только Грэм. В глубине души он был солидарен с командой и с удовольствием избавился бы от Роджера. Но он стоял рядом с капитаном, как последний идиот, и пытался утихомирить взбесившуюся команду. Это уже почти удалось, но тут на палубу нелегкая вынесла Илис, заинтересовавшуюся шумом. Ей бы выглянуть, посмотреть, в чем дело, и уйти обратно. Но тогда Илис не была бы собой. Она решила вмешаться, с невинным лицом выдала несколько реплик из своего репертуара, и – снова понеслось. Она умудрилась зацепить сразу всех. Успокоившийся было Роджер опять взбесился, у капитана едва не случился сердечный приступ, а команда решила, что за борт надо выкинуть заодно и Илис.
Грэм думал, что не переживет этот день. Успокаивать бунты оказалось делом нелегким, и спасло его лишь показное спокойствие и хладнокровие, которые дались ему ох как нелегко.
Когда все, наконец, успокоилось, Роджера заперли в каюте одного из офицеров, а Илис под угрозой повешения на мачте запретили покидать каюту капитана. Убедившись, что жертв не будет, Грэм вернулся на свое место отдышаться. К нему подошел капитан, бледный от злости и нервной встряски, и сел рядом.
- Нервы у тебя стальные, - сказал он. – Я уж думал, нам конец.
- Ага, стальные, - усмехнулся Грэм и протянул к нему дрожащие руки. – Древние боги, я думал, в обморок упаду.
- В обморок? Не прибедняйся. Знаешь что? У тебя порода на лице написана. Ты где научился так людьми командовать? На каторге? Ты кто вообще такой? – Берек внимательно посмотрел на Грэма, но тот только упрямо сжал узкие губы. – Ну, не хочешь говорить, твое дело. Спасибо тебе все равно. Хочешь, перебирайся ко мне в каюту, чего тебе на палубе торчать теперь-то…
- Спасибо, нет.
- Почему? Не боишься, парни над тобой расправу учинят? Они теперь здорово злы на тебя.
- Не учинят. К тому же, общество Илис меня не прельщает.
- По-моему, уж лучше потерпеть ее немного, чем быть порванным на части.
- Меня – не порвут, - надменно заявил Грэм, разглядывая свои руки. Дрожь потихоньку проходила. – Не справятся. Что до Илис, то лучше ей сейчас на глаза мне не попадаться. Боюсь, я с собой не совладаю.
- Я бы тоже ей с удовольствием врезал. Я, конечно, знал, что она та еще бандитка, приходилось общаться раньше, но такого даже от нее не ожидал… Ну ладно, - капитан похлопал Грэма по плечу и поднялся. – Отдыхай.
Несмотря на свое самоуверенное заявление, несколько дней Грэм все же ожидал расправы со стороны бывших товарищей. Он держался с подчеркнуто безразличным видом, но на самом деле пребывал в постоянном напряжении и каждую минуту ждал неприятностей. К счастью, обошлось. Правда, с ним перестали разговаривать, к нему поворачивались спиной и плевали вслед, когда он проходил мимо, но он переносил это спокойно. Кое у кого чесался язык от желания высказать все то, что о нем думают теперь, но никто так и не решился. Грэм не знал, чем вызвано такое поведение команды, и почему его просто не изобьют или не прирежут ночью. Ожидал-то он гораздо худшего.
- Смелый ты парень, - заметил капитан, пронаблюдав несколько дней, с каким каменным выражением лица ходит Грэм среди гребцов. – Наверное, поэтому тебя и не трогают. Слушай, а иди ко мне в помощники, а?
Предложение было неожиданным, Грэм с удивлением воззрился на Берека и нервно рассмеялся.
- К тебе в помощники? Ты что? Спасибо за предложение, но мне море поперек горла. Да и какой из меня моряк? Я же ничего в этом не смыслю.
- Неважно, научишься.
- Нет, я, правда, не хочу. Мне на земле уютнее. Скажи лучше, капитан, а как Роджер поживает?
- А что с ним может случиться? Сидит себе. Сначала буянил, потом вроде успокоился. Будем надеяться, так ничего больше не выкинет. Ну и редкостная же он зараза.
- Поговорить с ним можно?
- Зачем? – удивился Берек. – Неужто соскучился?
- Обсудить кое-что нужно.
Обсуждать Грэм ничего не собирался, а хотел только увидеть, вернулся ли Роджер в нормальное состояние или еще нет.
- Не советовал бы к нему соваться. Впрочем, если ты так уверен – пойдем.
На двери каюты, где сидел Роджер, висел большой тяжелый замок. За дверью было тихо.
- Осторожнее, - предупредил капитан, отпирая дверь. – Имей в виду, я вас опять запру. Захочешь выйти – крикни, я тебя выпущу, понятно?
Дверь он приоткрыл ровно настолько, чтобы в нее смог пройти Грэм, и тут же закрыл ее снова.
Войдя в каюту, Грэм огляделся. Ему пришлось слегка наклонить голову, помещение было темное и тесное, с низким потолком, почти пустое. Роджер валялся в гамаке, подвешенном у дальней стены. Увидев гостя, он громко расхохотался и соскочил на пол. Выглядел Роджер неплохо, значительно лучше, чем в начале плавания. Опухоль почти спала, и хотя теперь было ясно видно, как сильно свернуло ему нос набок, лицо у него стало почти нормальное.
- Не понимаю, что смешного, - заметил Грэм.
- Да, в общем, ничего. Просто радуюсь, что ты еще жив, - легким тоном сказал Роджер, подходя к нему мягкими кошачьими шагами. – Слава Эфферду. Я уже похоронил тебя.
- С чего бы?
- После твоего храброго выступления в мою защиту… Спасибо, кстати, - Грэм не понял, говорит он серьезно или издевается. – И не в последнюю очередь за Илис. Ты как, не очень пострадал?
- Ценю твою заботу, Роджи. Как видишь, я цел и невредим.
- И весь в душевных травмах, - хохотнул Роджер. Он подошел вплотную и оперся руками о дверь по обе стороны у Грэма, так что его лицо оказалось прямо у того перед глазами. – Узнал о себе много нового? Скажи-ка, зачем тебе вообще это нужно было? Тебя же теперь ненавидят еще сильнее, чем меня.
Грэм пожал плечами. Взгляд Роджера ему не понравился. Глаза у него очень ярко, почти лихорадочно блестели и были какие-то особенно безумные.
- О, какие мы благородные. На кой хрен ты вмешался? Если бы меня выкинули за борт, у тебя стало бы одной проблемой меньше.
- Мне кажется, ты не в себе, - немного помедлив, сказал Грэм.
- Конечно, я не в себе, - согласился Роджер зло. – Как я могу быть в себе, если меня заперли, как скотину? – он в ярости долбанул кулаками по двери. Грэм скосил глаза и заметил, что кулаки у него порядком ободраны – видно, не первый раз он стучал по стенам за эти дни. - А что, Илис тоже заперли?
- Нет, но ей велено не высовывать нос на палубу.
- Ты ее видел?
- Нет. А почему она тебя так заботит? - Ответом ему был совершенно уж безумный взгляд, пронизанный жуткой яростью. - Соскучился по ней?
Роджер издал рык и приблизил свое лицо вплотную к его. Грэм почувствовал на своей щеке его дыхание и попытался отстраниться.
- Не твое дело, - рыкнул ему в лицо Роджер. – Слушай, ты должен меня выпустить.
- Жить надоело? Тебя убьют.
- Кишка тонка. Ну, что скажешь? Сколько можно сидеть здесь, словно под арестом.
- Ты именно под арестом, Роджер. Я скажу – нет.
- Очень интересно. А как ты сам собираешься выходить? Дай угадаю – за дверью тебя дожидается кто-нибудь с ключом. А что, если я выйду вместе с тобой?
- Нет, Роджер.
- Какого хрена?! – заорал Роджер. – Да пусть меня убьют, твое-то какое дело?!
- Нет, - повторил Грэм, сильно жалея, что пришел сюда, и попытался оттолкнуть его от себя.
У него ничего не вышло – такую тушу, как Роджер, фунтов двести пятьдесят живого веса, сдвинуть с места было не так уж просто. К тому же, он окончательно впал в ярость. В следующую секунду Грэм обнаружил, что колено Роджера упирается ему в живот, а рука весьма чувствительно сжимает горло. Доигрался, неожиданно спокойно подумал он и попытался как-нибудь вывернуться, но добился только того, что хватка на горле стала жестче, а его руки непонятным образом оказались прижаты к бокам.
- Я тебе сейчас шею сверну, - сообщил Роджер очень зло. – Веришь? Зови, зараза.
- Нет.
Несколько секунд Роджер внимательно смотрел ему в глаза, потом скривился.
- Какой же ты упрямый, Соло.
- Я хочу, чтобы ты живым добрался до материка, - пояснил Грэм. Он уже начинал немного задыхаться, поскольку Роджер слишком сильно сдавил его горло.
- Зачем?! Я же знаю, что ты меня ненавидишь, Соло.
- Затем, что у тебя сейчас истерика.
- У меня? – Роджер захохотал. – Ничего подобного.
- О боги, Роджер. Давай, или сворачивай мне шею, или отпусти. Ты все равно ничего не добьешься.
- Нравится играть в мученика? Ну, ну. Тогда сделаем так, раз уж от тебя толку не будет. Эй, там, за дверью! – заорал Роджер. – Или ты отпираешь дверь, или вместо своего драгоценного Соло получишь хладный труп! Я не шучу!
– Ты даже не знаешь, кто впустил меня. Может, ему все равно, живой я или мертвый.
- Не держи меня за идиота. Ключи есть только у офицеров, да и то, скорее всего, не у всех. Ну, где ты там? – снова поднял голос Роджер. – Считаю до пяти. Раз…
За дверью, к досаде Грэма, послышалось шебуршение. Он даже подумал, не выпустить ли, действительно, этого ненормального на свободу? Пусть его повесят, забьют, разорвут на куски, спокойнее потом будет. Не придется с ним на берегу выяснять отношения из-за Илис.
Но почему-то Грэм не мог так поступить. Может быть, потому, что был уверен: если начнется заварушка, Роджер будет не единственной жертвой. И вообще может вспыхнуть настоящий бунт, и тогда они никогда никуда не доплывут.
Поэтому он тоже поднял голос и приказным тоном сказал:
- Капитан, отойди от двери. Слышишь?
Возня за дверью прекратилась.
- С-сволочь, - прошипел Роджер. – Какая же ты сволочь. Как я тебя ненавижу, - он отвернулся и проорал: - Два!
- Парень, ты уверен? – послышался приглушенный голос капитана Берека.
- Делай, что тебе говорят. Жди.
С нескрываемым интересом Роджер, внезапно успокоившись, посмотрел на него.
- Однако, - сказал он. – Здорово они тебя слушаются. Что, уже и капитана приручил? Быстро. Чем взял-то его? Ну, что молчишь?.. – он отпустил наконец горло Грэма, но зато схватил его за плечи и сильно встряхнул, точнее сказать, ударил об дверь. – Ненавижу твою аристократическую морду. Как ты со своим характером вообще кого-то убить смог?
- Откуда ты знаешь?
- Илис сказала. Не заговаривай мне зубы! Не уходи от разговора.
- Какой разговор? Ты просто орешь, как ненормальный… Да почему "как"? Роджер, ты больной. У тебя с головой не все в порядке, - Грэм начал злиться. – Ты – псих. Опасный, буйный псих. Понятно? И отпусти меня, наконец! – он еще раз попытался вырваться, и у него снова не получилось. Роджер был намного сильнее.
- Ого! – развеселился Роджер. – Наконец-то ты заговорил как человек, а не как деревяшка. Что ж, уже хорошо. Ну, что будем делать? Я уже спокоен, видишь? – в доказательство своих слов он улыбнулся. Улыбка у него была безумная.
Кажется, дело серьезное, подумал Грэм. Нет, Роджер всегда был слегка сумасшедшим, но… не настолько.
Грэм глубоко вздохнул и отчетливо сказал:
- Я уже сказал, что ты отсюда не выйдешь, пока мы не приплывем на материк. Все. Точка.
В ответ Роджер снова зарычал и ударил Грэма по лицу раскрытой ладонью так, что тот пребольно приложился затылком об дверь, потом отпустил его и ушел в дальний конец комнаты.
- Вали отсюда, - бросил он, отвернувшись. – И побыстрее. А то впрямь тебе шею сверну.
- Даешь слово, что не попытаешься выйти? – поинтересовался удивленный Грэм.
- Сказано – вали! Пока не передумал.
Не теряя времени, Грэм позвал капитана. Тот откликнулся сразу же, и поспешно загремел ключами.
- Вот что, - заговорил вновь Роджер глухо, не поворачиваясь. – Ты присмотри за Илис. Уж очень она любит находить неприятности себе на голову.
- А… - только и сказал Грэм. Ничего больше он сказать и спросить не успел, потому что дверь приоткрылась, и он выскользнул в щель. Его встретил капитан Берек, на котором лица не было.
- Цел? – взволнованно спросил он, заперев дверь и хватая Грэма за плечи.
Тот кивнул, хлюпая кровоточащим носом. Затылок нещадно болел, и чувствовал Грэм себя так, словно ему чудом удалось вырваться из клетки с диким зверем.
- Что там у вас было? Вы так орали…
- Он, по-моему, окончательно свихнулся, - очень тихо сказал Грэм. – Совсем дело плохо.
- Может, высадить его по пути? Можно в Самистре, например…
- Да разве он согласится сойти? Ладно, капитан, не бери в голову, как-нибудь обойдется.
В глубине души Грэм вовсе не был в этом уверен. Он сильно жалел, что решил действовать совместно с Роджером вместо того, чтобы просто попытаться отобрать у него Илис силой.
-2-
Второй день пребывания в отцовском доме начался своеобразно. Открыв глаза, Грэм несколько секунд не мог сообразить, что его разбудило и где он находится. Кровать явно была ему незнакома: огромная, с немыслимым количеством подушек, с пуховым одеялом… Потом до него дошло, что он уже в доме князя. Заодно он сообразил-таки, почему проснулся, и сразу чихнул: что-то щекотало ему нос. Он махнул рукой и приподнялся, услышав хихиканье.
На краю необхватной кровати сидела Гата, снова одетая в мужской костюм и похожая на мальчишку. В руке она крутила травинку, которой и щекотала Грэму нос.
- Ты как сюда попала? – спросил он сиплым со сна голосом. Он сел в кровати и он обнаружил, что полностью одет, и даже сапоги вчера не снял. - Я же запер дверь.
- В комнатах существуют еще и окна, - снова хихикнула Гата.
- Здесь же второй этаж, - Грэм невольно покосился на окно. Оно было открыто, и оттуда тянуло влажной утренней прохладой.
- И что? Ну, ты долго еще спать будешь?
- А что? – спросил Грэм, снова мрачнея. Он вспомнил вчерашний день, и настроение у него начало стремительно портиться.
- Чего сразу нос повесил? – ехидным голосом спросила Гата. – Еще заплачь… как девчонка, честное слово.
- А шла бы ты!..
- Вот, так гораздо лучше. Ну что... братец. Ты, правда, мой брат, на самом деле?..
- Князь… хм… говорит так.
- Ты зовешь отца князем, что ли? Отвыкай. Он страшно этого не любит. Давно он тебя… обнаружил?
- С неделю назад.
- Понятно… Н-да, мой… то есть наш папа – человек стремительных решений. Он что, прямо так сразу тебе и сказал, что ты его сын?
- Угу.
- Это в его духе. Он сначала делает, а потом думает. Если вообще, конечно, думает.
- Мне тоже так показалось, - робко заметил Грэм.
Гата хохотнула.
- Не стесняйся. Папа любит критику. Вот. Где ты жил раньше?
- В Карнелине.
- И значит, все эти годы понятия не имел, что у тебя отец есть?
- Нет.
- Разве мать не рассказывала? И где она теперь? Папа снова ее бросил?
- Моя мать умерла много лет назад, - очень сухо сказал Грэм.
- Извини, - смутилась Гата. – Так ты совсем один был? Как же ты жил?
- По-разному, - отрезал Грэм. – Еще вопросы будут? Если нет, то объяснись, зачем сюда вломилась, да еще и через окно?
- Какой ты невоспитанный… Я хотела, собственно, окрестности тебе показать. Как ты насчет этого?
В замешательстве Грэм еще раз посмотрел за окно. Судя по мутной мгле за ним, было еще очень рано, рассвет только-только занимался.
- Чего косишься? Ты собирался спать до полудня? Уже барских привычек набрался?
Грэм вспыхнул и вскочил на ноги.
- Пойдем.
- То-то же! –обрадовалась Гата и тоже встала. – Только ты дверь отопри сначала, не через окно же обратно лезть. Ночью дождь был, листва мокрая, неохота снова мокнуть. И тс-с-с, тихо, а то все еще спят.
До завтрака Гата уже успела провести Грэма по дому и по всем хозяйственным пристройкам, в которых она ориентировалась даже лучше, чем слуги. Начала она со своей комнаты, где царил такой разгром, словно здесь не убирались никогда в жизни. Спальня походила на обиталище не юной девушки, но мужчины, помешанном на охоте. На разоренной кровати валялась одежда, исключительно мужская, охотничья и дорожная. В самых неожиданных местах можно было увидеть самые неожиданные предметы: лошадиную сбрую, охотничью перчатку, разнообразное оружие и другие столь же интересные вещи. В углу на шестке сидел сокол с колпачком, надетым на голову, - тот самый, которого Гата хотела показать вчера. Это был ее любимец. Она посадила его на руку, предварительно надев перчатку, осторожно гладила его перышки, и горделиво спрашивала: "Хорош, правда?". Грэм соглашался, гордая птица ему нравилась, хотя он и не понимал, зачем сокола держать в комнате. Гата пообещала, что скоро они вместе поедут на охоту, и тогда она покажет, на что способна ее птичка.
Потом последовали другие комнаты, не такие интересные, как спальня княжны, зато более роскошные. Чувствовалось, впрочем, что их обстановкой занимался человек с большим вкусом. Вчера Грэм видел гостиную и столовую, сейчас же Гата показала ему еще несколько комнат наподобие, но надолго они там не задержались. Комнат в доме оказалось очень много, Грэм сбился со счета.
Мельком показав ему жилые комнаты, Гата прошла в хозяйственные помещения. Миновав несколько дверей, они попали в кухню. Здесь крутилась Укон, растапливая плиту.
- Госпожа Гата! – закричала она. – Опять вы здесь?! И что тут, медом, что ли, намазано?! Да и время-то еще раннее, а вам не спится. И мальчика привели!
- Это мой брат, - лениво сообщила Гата, усевшись на один из стульев и задирая ноги на другой.
- Брат?
- Ну да, брат. Четырнадцать лет не было брата, а теперь будет. Правда, здорово? Ну, что ты смотришь, Укон? Дай лучше чего-нибудь перекусить. Мы с Грэмом хотели немного прогуляться.
- Скоро завтрак, тогда и поедите, - сердито отозвалась Укон. - И пойдете себе гулять.
- Я не хочу завтракать со всеми, - капризно сказала Гата. – Укон, ну дай же хоть пирожок! Я знаю, у тебя есть, - она огляделась по сторонам, увидела на столе блюдо, накрытое чистым полотенцем, и потянулась к нему. Кухарка проворно хлопнула ее по ладони.
- И не думайте! Хватит вам кусочничать. Пора бы вам вспомнить, что вы княжна. А то ходите, словно мальчишка, простолюдин какой-нибудь. Стыдно! И снимите ноги со стула!
- Какая ты зануда, - грустно сказала Гата. – Пойдем, Грэм.
Во дворе она снова оживилась, а в конюшнях совсем повеселела. В списке ее привязанностей лошади стояли на втором месте после сокола. Она немного поболтала с конюхом, а потом пошла обходить всех лошадей, подолгу беседуя с ними, и угощая каждую кусочком сахара. Тут же принялась знакомить Грэма с ними, описывая их характер и нрав.
К завтраку все же пришлось вернуться в дом. Гата шла в столовую, как на собственные похороны. Грэму было не намного веселее, и он, оживившись во время прогулки с княжной, снова замкнулся в себе.
Князь в это утро был не в духе. Наверное, он успел рассказать супруге все, и на его голову обрушилась настоящая буря. Выглядел он так, словно всю ночь не спал. Он устало улыбнулся Грэму, спросил, как у него дела. Услышав: "Все в порядке, господин", - встретился глазами с младшей дочерью, улыбнулся еще более устало и сказал: "Вот и хорошо, осваивайся. Гата, я думаю, тебе все покажет". После чего он попытался потрепать Грэма по волосам, но тот опять увернулся. Князь посмотрел на него недоуменно и даже обиженно, и Грэм почти пожалел о своем поступке.
Княгиня выразила удовольствие по поводу присутствия младшей дочки на семейной трапезе, а Грэму не сказала ни слова, только отстранено кивнула. Вероятно, она еще не решила, как вести себя с почти взрослым пасынком. Старшая же княжна прошла мимо Грэма, как мимо пустого места, не поздоровавшись и не удостоив его взглядом. Если вдруг случайно во время завтрака ее взгляд падал на новоявленного брата, ее лицо принимало такое выражение, что у Грэма кусок застревал в горле. Никогда в жизни он еще не чувствовал такого унижения. Все это князь видел, сидел мрачный и пытался поймать взгляд Грэма. Но тот на него не смотрел в тарелку и размышлял, что же теперь делать. Мириться с таким обращением ему было тошно. А надежда, что все еще наладится, тускнела с каждой минутой.
Всю последующую неделю Грэм провел в обществе Гаты, которая искренне радовалась его появлению в доме. В семье она была как неродная. С матерью она постоянно пререкалась, а над сестрой подшучивала, иногда довольно зло. Ласкова она была только с отцом и со слугами.
В первые же дни Грэм облазил весь парк и обнаружил в нем несколько весьма приятных мест, где можно было неплохо уединиться, в том числе – прекрасный искусственный пруд, заросший камышом. Вода в нем была очень странная, серебристая и непрозрачная, и больше всего походила на ртуть. Гата утверждала, что это самое лучшее место в парке. Вообще она предпочитала находиться где угодно, только не дома с матерью и сестрой. Она часами могла просиживать на кухне, болтая с Укон и таская у нее с противня пирожки и булочки. Она хихикала в комнатах горничных с Элис и другими служанками. Запросто болтала с конюхом, получая ласковые оплеухи за дерзость. Слуги ее любили, а поскольку теперь с ней все время был Грэм, они привечали и его. Да и по поведению и по духу он был гораздо ближе к ним, чем к своим новоприобретенным родственникам.
Самым же любимым местом Гаты были конюшни, где она могла проводить целые дни, пока ее не выгонял конюх или не вытаскивал буквально за уши отец. С лошадьми она обращаться умела, и занятие это любила. Не меньше она любила и скакать на них верхом по лесам и полям, иногда – со своим соколом. Раньше она чаще уезжала на конные прогулки одна, изредка с отцом, теперь же с ней ездил Грэм. Всадницей Гата была отчаянной, при этом дикие скачки сопровождались не менее дикими воплями.
Занятия Гаты вообще отличались редким разнообразием. Она могла с утра уехать на рыбалку к какому-нибудь озеру и просидеть там до ночи, а то и до следующего утра. Она разъезжала по близлежащим деревням и ночи напролет могла гулять с тамошней молодежью, совершенно забывая о разнице в положении. Деревенские парни тоже про это забывали, глядя на нее восхищенными глазами. Особенно восхищенные глаза были у одного из них, сына деревенского кузнеца, высокого красивого малого лет двадцати. Шансов у бедного деревенского парня никаких не было, хотя Гата относилась к нему неплохо и была с ним даже ласкова, и он это понимал. Грэму было его дико жалко. Отец парня тоже хорошо понимал ситуацию и лупил его нещадно всем, что попадало под руку, чтобы выкинул дурь из головы и не пялил глаза на знатную девушку.
Кое-кто из деревенских приятелей Гаты пробовал дразнить Грэма ублюдком, но он их всех отловил по одному и отлупил жестоко, как принято было среди уличной шпаны. После этого деревенские ребята его зауважали и дразнить перестали. Иногда Грэм даже думал, что гораздо лучше ему было бы жить где-нибудь в деревне, а не в княжеском доме. Останавливало одно: он никогда крестьянским трудом не занимался, и вряд ли сумел бы. Тогда он стал все реже заглядывать домой и даже есть норовил на кухне, со слугами. Загнать же домой Гату, особенно на уроки, которые давал ее сестре приходящий учитель, было почти невозможно. Сначала следовало отыскать ее, а мало кто знал, где она находится в данный момент. Княгиню поведение младшей дочери выводило из себя, и она в те редкие моменты, когда, наконец, видела Гату, читала ей длинные нотации воспитательного характера, ставя в пример старшую сестру и напоминая ей, что она все-таки – княжна. На Гату ее выговоры не производили ни малейшего впечатления, и она ничего не меняла в своих привычках. Князь ее не упрекал, ему даже нравился неуправляемый характер дочери. Он постоянно жалел вслух, что она родилась не мальчишкой. Немного утешало его лишь то, что объявившийся сын оказался таким же шальным, как и любимая младшая дочь, и что оба его младших отпрыска пришлись друг другу по нраву и хулиганили вместе.
Но вольная жизнь быстро закончилась. Князь решил, что Грэм достаточно освоился, и пора приступать к делам. Под делами подразумевалось образование юного княжича. Для него пригласили еще одного учителя, помимо того, что ходил заниматься с Нинелью и с Гатой. И вместо того, чтобы вольной птицей носиться по полям и лесам, Грэм вынужден был сидеть в классе за книгами. Учили его чтению и письму, математике, истории, философии, поэзии, и – самое главное! – хорошим манерам. Нетерпеливый, порывистый характер Грэма снова дал о себе знать, при каждой неудаче он начинал злиться и ругаться. Науки ему не нравились, особенно философия, в которой он не понимал ни слова. На уроках он большую часть времени смотрел за окно, а не в книгу, вспоминая, как хорошо было на воле с Гатой. Впрочем, погода скоро испортилась, и он лишился и этого маленького удовольствия. Да и Гате стало неинтересно гулять одной по холоду, и она слонялась по дому, огрызаясь на замечания матери и доводя своего учителя просто до белого каления.
И из этого положения нашелся выход: Гата и Грэм начали вместе сбегать с уроков и прятаться в хозяйственных пристройках, а потом уходили на кухню и сидели там, путаясь под руками у Укон. Та ворчала, но не гоняла их, и иногда даже подсовывала что-нибудь вкусненькое. В кухне Грэм он чувствовал себя уютно. В доме же вокруг него сгустилась нехорошая атмосфера. Княгиня очевидно его невзлюбила, особенно после того, как князь официально объявил о своем намерении сделать его наследником титула и состояния. Она не вела себя как злая мачеха из сказок, но едва разговаривала с Грэмом, и в этих редких случаях просто замораживала своим голосом и тоном. Вроде и особого презрения в ее голосе не было, но Грэму каждый раз хотелось оказаться на краю света, подальше от княгини; уши у него горели от непонятного стыда. Казалось, он разговаривает с ледяной фигурой, высеченной из айсберга, и он начинал дерзить, задирая подбородок. Такое поведение раздражало княгиню еще сильнее. С каждым разом ее голос становился все холоднее и холоднее, Грэму уже казалось, что скоро она начнет покрываться инеем, и он старался не попадаться ей на глаза.
Нинель, в отличие от матери, не скрывала презрительного отношения к незаконнорожденному брату, и никогда не упускала случая это показать. Грэму казалось, что она его ненавидит, и он сам возненавидел ее. Ни разу он не смог промолчать в ответ на ее язвительные реплики, всегда огрызался и дерзил. Несколько раз он доводил Нинель до такого состояния, что она теряла все свое самообладание, начинала кричать и называла его бастардом и ублюдком, не зная оскорблений страшнее. Если при этих "беседах" присутствовала Гата, она никогда не оставалась в стороне, начиная заступаться за брата, и скандал разрастался до безобразных размеров. Обычно все кончалось вмешательством князя, который успокаивал и разгонял их.
Неприятность вышла и со старой княгиней. Теперь, когда он почти все время проводил дома, он не мог по-прежнему избегать ее. Княгиня, столкнувшись с ним, захотела узнать, что за мальчик появился в доме. Грэм попытался все объяснить сам, но закончилось все это немалым потрясением для старушки. Она потребовала объяснений у невестки и князя. Княгиня Мираль ей все охотно пояснила, сопроводив рассказ ядовитыми комментариями. Старая княгиня так разволновалась, что на неделю слегла в постель.
Князю тошно было видеть пренебрежение, которым щедро одаривают его сына княгиня и Нинель, и ему не нравилась обстановка, сложившаяся в доме. Грэм ожидал, что со дня на день у него лопнет терпение, и он, чтобы сохранить мир, велит сыну проваливать из дома куда глаза глядят. Но он плохо знал князя. Тот не только не попросил его покинуть поместье, но с каждым днем, наоборот, все больше и больше привязывался к нему и проявлял все больше внимания. У него начали портиться отношения с женой и дочерью, но он делал вид, что все в порядке. Чтобы проводить с Грэмом больше времени, князь даже сам пожелал обучать его искусству боя на мечах, и некоторым наукам. И всю зиму Грэм провел в обществе отца. Учителем князь был превосходный. Обладая железным терпение, он спокойно сносил обычные для Грэма вспышки злости. Впрочем, теперь они стали реже, поскольку Грэм помешался на фехтовании и готов был целыми днями не вылезать из тренировочного зала. Он влюбился в танцы с мечами и думал, что никогда ничего прекраснее не видел.
Князь обращался со своими двумя мечами просто виртуозно. Несмотря на свой возраст, – а ему было уже сорок пять, - он оставался гибким и грациозным, в его поджаром теле не было ни грамма лишнего веса. Телосложением худощавый Грэм, как и лицом, пошел в отца; ловкости ему тоже было не занимать, только частенько подводила сломанная нога. Грэм так и не перестал полностью хромать, а в плохую погоду и после больших физических нагрузок нога начинала немилосердно болеть. Скоро Грэм уже прекрасно владел мечом, но князь и Гата – тоже большая любительница фехтования - частенько загоняли его в угол. Он не мог двигаться так быстро, как было нужно, и страшно на себя злился. Сжав зубы, он учился не замечать боль, и дело пошло лучше. К исходу зимы Грэм уже без особого напряжения справлялся с Гатой, хотя против князя выстоять еще не мог.
Вечера князь проводил в своем кабинете, среди хозяйственных книг. Управляющего он не держал. Часто в поисках более дружелюбной компании чем Нинель или княгиня, Грэм приходил к нему, и князь не скрывал радость. Князь сидел над бумагами, Грэм устраивался в большом кресле перед камином, задумавшись, и оба были вполне довольны молчаливым обществом друг друга. Сначала они изредка обменивались короткими репликами, потом князь начал незаметно, понемногу, вводить Грэма в дела, как бы невзначай прося помочь ему в чем-либо. Тот не отказывался. Со временем все чаще обмен деловыми замечаниями перерастал в пространные беседы на самые разные темы. Грэм слушал князя с возрастающей жадностью, полюбив звук его голоса, полюбив его самого и простив ему смерть матери. Невольно он даже стал копировать манеры князя, его интонации, выражение лица. Он стал читать книги, которые рекомендовал князь, ему нравились те же вина и блюда. Князь все замечал, но помалкивал, затаив радость глубоко в сердце. Он уже понял, как нужно обращаться с Грэмом, чтобы не оттолкнуть его от себя.
Несмотря на возросшую близость, называть князя отцом Грэм все еще не мог. Но и говорить князю "сударь" или "господин" ему тоже стало неловко, и он старался избегать такого рода обращений, все еще называя князя на "вы".
Так и прошла зима – в уроках, занятиях с оружием, вечерних беседах в кабинете с князем, посиделках с Гатой на кухне, в стычках с Нинелью и пикировках с княгиней. Ненависть между Грэмом и старшей княжной становилась все более явной, и наконец он начал прятаться от нее, чтобы не оказаться с ней наедине. Нинель раздражала его так, что он боялся когда-нибудь потерять над собой контроль и сорваться.
Совсем плохо стало, когда князь переписал завещание в пользу сына. После его смерти к Грэм должен был унаследовать титул, земли и состояние, за исключением того, что было назначено в приданое княжнам. Сумма же приданого, хотя и весьма значительная, терялась на фоне неимоверных размеров наследства, свалившегося Грэму на голову. Отдельно был прописан пункт о втором, малом поместье, которое Грэм должен был получить по достижении шестнадцатилетия. Этим князь думал оградить сына от дальнейших нападок со стороны княгини и Нинели, но просчитался. Поместье это, как потом узнал Грэм, раньше было назначено в приданое для Нинели. Вместо него князь назначил дочери большую сумму в золоте, но родных его это отнюдь не смягчило.
Грэму было не по себе оттого, как князь обошелся с дочерьми. Гата, правда, расстроенной не выглядела, но это только пока. Потом, когда дело дойдет до свадьбы, она может пожалеть, что не принесла мужу приданого побогаче. Но сделать уже ничего было нельзя.
На несколько дней Грэм заперся в комнате и попытался осознать себя наследником огромного состояния. Было ему очень нехорошо. Из самовольного заточения его едва ли не силой вытащил князь и беспощадно объявил, что пора княжичу начинать выезжать в свет.
К этому времени Грэм стал уже воспитанным, изящным и со вкусом одетым юношей, с невозмутимым лицом и холодноватым, спокойным взглядом. В его образовании зияли еще огромные пробелы, но он научился их скрывать. Оказалось, это не очень сложно, главное, как он уяснил для себя, поменьше разговаривать. Из-за молчаливости и холодного взгляда он мог показаться высокомерным и надменным, а на самом деле, просто жутко смущался и изо всех сил пытался этого не показать.
Первый раз попав в многочисленное общество высокородных нобилей, приятелей и друзей отца, Грэм с трудом сохранял спокойствие. На него смотрели как на диковинку, только что не подходили поближе, чтобы пощупать. По отношению к нему эти люди вели себя не очень-то воспитанно, они шептались за его спиной и почти тыкали в него пальцами. Он раздражался, и когда к нему подходил какой-нибудь разряженный в пух и прах тип и заводил вежливую беседу, едва удерживался от грубости, потому что буквально минуту назад этот же тип бессовестно глазел на него и шептался с какой-то дамой. Оскорблений, впрочем, он в свой адрес не слышал. Его историю сочли скорее забавной, чем неприличной, и все в один голос поздравляли князя с нежданным-негаданным появлением наследника.
Шло время. К лету Грэма уже успели утомить приемы, охоты и балы, но избежать участия во всех этих светских мероприятиях не было никакой возможности. Положение обязывало. Как и ему, Гате приходилось тоже выезжать в свет, и она отчаянно скучала. Лишь на охоту она ездила с большим удовольствием. Грэм без особого удивления узнал, что в своем кругу она считается лучшей охотницей, причем не только среди женщин.
Постепенно Грэму стало все равно, какое впечатление он производит. Он поставил себя так, что очень скоро прослыл жутким гордецом, дерзким и острым на язык, что вовсе не мешало барышням моложе пятнадцати лет таять при его появлении. Это, в свою очередь, поставило в интересное положение родителей этих барышень. С одной стороны, они считали юного княжича высокмерным выскочкой, с другой же, они не могли не принимать во внимание очень большое количество нулей в сумме его предполагаемого наследства. Матримониальные планы, которые строились вокруг особы Грэма, очень его развлекали. Ложной скромностью он не страдал; знал, какое впечатление производит на молоденьких девочек его необычная внешность, и с тем большим удовольствием отшивал одну юную дворяночку за другой, доводя бедняжек до слез своей язвительностью. Князь попытался было поставить его на место, но Грэм вошел во вкус. Он бросал вызов всему свету.
Однако в возрасте пятнадцати с половиной лет он вдруг осознал, что становится жуткой сволочью, и если так пойдет дальше, то превратится в человека такого типа, какой он сам больше всего ненавидел. Пора было остановиться, иначе он перестал бы уважать себя. Взять себя в руки после года абсолютной свободы оказалось тяжеловато, и для начала он сам поместил себя под домашний арест и перестал ездить на приемы. Он засел в отцовской библиотеке, чем жутко удивил князя и учителя, знающих о его нелюбви к чтению. Но он сам счел, что книги – единственная альтернатива его настоящим занятиям. Единственное, что сможет удержать его от превращения в окончательного хама. В библиотеке не было людей, которым можно нагрубить, а были одни только молчаливые книги.
Полгода Грэм просидел в библиотеке безвылазно. Он читал книги одну за другой, и думал, как ему теперь жить дальше и как себя вести. Если он собирается и дальше оставаться в княжеском доме, ему придется принять роль богатого наследника. Значит, общества нобилей не избежать, а там его опять понесет. Да и в доме атмосфера становилась уже совсем нехорошей, даже княгиня начала открыто выказывать неприязнь. Грэм почти чувствовал, как начинает задыхаться, стоит ему только выйти из библиотеки или войти в дверь, вернувшись прогулки.
До шестнадцатилетия его оставалось совсем недолго, когда Нинель надумала выходить замуж. В дом частенько захаживал ее жених, которому была известна история с неожиданно появившимся княжичем и уплывшим из рук Нинели приданым. Пылкой любви вследствие этого Грэм у него не вызывал, и женишок при любой встрече начинал задирать княжича. Грэм, хотя и дал себе слово больше не хамить, с этим юношей вежливым быть не мог, хоть режь его на куски. Оскорбления в свой адрес он еще смог бы снести, но когда начинали называть самыми неприличными словами его мать, он зверел. Очень быстро юноши довели друг друга до такой степени раздражения, что в один прекрасный день сошлись на мечах прямо в большой зале замка. На шум прибежала Нинель, перепугалась и бросилась за отцом. Тот немедля пришел и только с трудом сумел разнять разъяренных юношей, успевших уже немного порезать друг друга. У Грэма на левой руке красовалась глубокая кровоточащая царапина, а жених Нинели был ранен в бедро. К счастью, легко.
В первый и единственный князь устроил Грэму нагоняй, после чего перевязал рану и отправил его в комнату, чтобы он хорошенько подумал над своим поведением. Грэм честно думал весь оставшийся день, потом всю ночь и весь следующий день, а на следующую ночь, решив, что хватит с него унижений, ушел в чем был, не думая о надвигающейся зиме. Из вещей он взял только оружие. Прощаться он ни с кем не стал, даже с князем, хотя сердце мучительно сжималось. Ночью Грэм выбрался в окно своей комнаты, и к утру покинул владения князя. Измученный быстрой ходьбой, он свалился без сил на опушке осеннего леса, прямо на мерзлую траву, покрытую инеем. И долго лежал на спине, пытаясь отдышаться и глотая неудержимо текущие по лицу слезы, которые даже не старался утереть.
-3-
С этой ночи и началась вторая часть бездомной жизни Грэма.
Первым делом он постарался уйти подальше и поскорее от владений отца. И найти место, где он мог бы добывать себе пропитание, и где его не отыскали бы. Лучше всего было бы обосноваться в городе, но тут годился далеко не всякий. В первую очередь отметались те, что находились в нескольких днях пути от княжеского дома, в том числе и хорошо знакомый Грэму Карнелин.
Поразмыслив, он решил отправиться на юг, в Медею, где тогда еще не было войны, а граница Наи и Медеи проходила в какой-нибудь сотне миль южнее княжеского поместья. И следовало поторопиться: зима уже была на носу, а Грэм не хотел, чтобы она застала его в дороге.
Проплакав всю ночь на поляне и замерзнув до полусмерти, утром Грэм направился на юг, стараясь не подходить близко к населенным пунктам и вообще не показываться на глаза людям, в том числе и крестьянам. Вскоре голод заставил его забыть об осторожности. Октябрьский лес не так щедр, как августовский, но найти в нем еду еще можно; только вот Грэм не умел выживать в условиях дикой природы. Он даже в грибах не разбирался. Через два дня, наголодавшись, Грэм рискнул приблизиться к какому-то хутору и пустил в дело свои прежние навыки, от которых его так долго и старательно отучал Брайан.
Через неделю, когда выпал первый снег, он был в Медее. С него очень быстро слетел дворянский лоск, и теперь это был просто осунувшийся, оголодавший бродячий мальчишка. Его одежда, впрочем, еще не успела износиться и могла выдать своего владельца, так же как и меч. Еще при Грэме были некоторые дорогие безделушки: перстень-печатка со знаком князей Соло, который подарил ему отец в день пятнадцатилетия, и тонкая золотая цепочка на шее. Эти вещи можно было продать и выручить много денег, но Грэм не решался. Во-первых, ему было жаль с ними расставаться, особенно с перстнем, а во-вторых, его могли обвинить в воровстве, ибо откуда еще у бродяжки может оказаться золото?
Зимы в Наи, как и на севере Медеи, были суровые и начинались уже в октябре. За первым снегом последовал второй, затем – еще, и через два дня все вокруг было завалено сугробами. Грэм стучал зубами от холода и уже серьезно собирался замерзнуть насмерть. Особенно тяжело приходилось ночью, а еще Грэм очень боялся наткнуться на волков.
И вот тут-то он и познакомился с компанией, из-за которой – и вместе с которой, - и загремел спустя несколько месяцев на каторгу за убийство и разбой. Компания эта была ни что иное, как самые настоящие разбойники, окопавшиеся в лесу на границе двух королевств. Банда была небольшая, человек десять, но устроились они с удобством, в теплых землянках, заметить которые было невозможно, даже если пройти прямо по ним. Грэм обнаружил их исключительно потому, что в тот вечер компания сидела на поверхности, жгла костер и ужинала, отмечая очередной "улов". Он уже совсем замерз и едва держался на ногах, и поэтому решил попроситься погреться у огня, отблеск которого заметил вдалеке между деревьями. Собравшиеся у костра люди очень удивились, когда к ним из леса вывалился парень, посиневший от холода, с запавшими щеками и голодными дикими глазами. У бандитов сразу возникла масса вопросов, но поскольку пришелец был не в состоянии внятно отвечать, его оставили в покое, отметив про себя богатую одежду и оружие. Грэма накормили и отогрели, потом отправили в землянку отсыпаться. Он был уже совершенно без сил, поэтому даже не задумался, к каким людям попал. Он просто рухнул на подстилку на земляном полу и уснул, разморенный теплом и горячей едой. Ночью его попытались ограбить. Проснулся он оттого, что чьи-то руки шарили по его одежде. Не слишком хорошо соображая спросонья, он выхватил кинжал и наотмашь ударил нахала, раскроив ему физиономию. Скинув с себя вопящего человека, сразу же вскочил, выхватывая меч и сжимая в левой руке кинжал, и предложил подходить, кто еще желает. Он очень разозлился. Но нападать на него никто больше не собирался. Спокойный мужской голос посоветовал ему успокоиться и убрать оружие. Убеждать его пришлось долго, верить обещаниям он не хотел, но в конце концов пошли на мировую. За это время Грэм так понравился главарю, что ему предложили присоединяться к компании. Думал Грэм недолго. Ему было ясно, что, откажись он, его просто так не отпустят. К тому же, планов у него не имелось никаких, а нарушать закон было не впервой.
На несколько месяцев Грэм стал одиннадцатым членом банды. Его ласково звали младшеньким, хотя была среди бандитов и медейская девчонка младше его летами. Звали ее Рита. Ей едва исполнилось пятнадцать, но она была самой кровожадной и психопатичной в банде. Товарищи ее обожали, не в последнюю очередь потому, что она была жутко охоча до мужского пола. Она попыталась домогаться и Грэма, но он в резких выражениях и с неподражаемым высокомерием прогнал ее прочь. Он, как уже говорилось, всегда был очень брезглив, и стал еще более разборчивым, пока был княжичем.
В банде была еще одна девушка, постарше, лет двадцати трех или около того. Она считалась подружкой Тило, главаря. Почти все, кроме Риты и одного парня, который оказался касотец, пришли из Наи. Все, за исключением Тило, которому чуть перевалило за тридцать, были совсем молодыми людьми. Как они собрались вместе, Грэм так никогда и не узнал, про себя он тоже ничего не рассказывал. Сочинять историю не хотелось, а говорить правду было слишком больно. Да и выглядела его правда как самая наглая ложь.
Зимой банда развлекалась тем, что совершала короткие набеги на близлежащие деревеньки и отлавливала проезжающих через лес путников. Они особо не зверствовали и людей почти не убивали. За всю зиму они зарезали пятерых. Грэм в убийствах участия не принимал, но смотрел равнодушно. Он вообще пребывал в состоянии какой-то отрешенности. Жизнь потеряла для него всякий смысл, следствие собственных поступков его не интересовали. Он постоянно язвил и совершенно не следил за тем, что слетает с его языка. У всех членов шайки он вызывал острое любопытство. Тило приглядывался к нему особенно внимательно. Был он далеко не глуп, и смог бы сложить из разрозненных кусочков цельную картину. Однажды Грэм почти выдал себя: в одной деревушки у банды случилась стычка со стражниками, пришлось драться, и Грэм тоже взялся за меч. Он сумел никого не убить, а только виртуозно разоружил троих противников, но сам был серьезно ранен в бедро. Из деревни его, истекающего кровью, уносили на руках. Отлеживаться ему пришлось долго; Тило воспользовался его временной неподвижностью и серьезно насел с расспросами. "Отвечай, кто ты такой?" – потребовал он. "Я никто", - ответил Грэм. "Кто учил тебя драться?" – не отставал Тило. Подумав, Грэм быстро сочинил слезливую историю, не очень далеко ушедшую от правды: мол, незаконный сын одного вельможи, "на всякий случай" жил при отце, где и научился всему, что знает, потом у вельможи появился законный наследник, и его попросили со двора. Он и ушел. Тило выслушал его с большим сомнением, но придираться не стал, зная, что практика с воспитанием незаконных сыновей "про запас" была весьма распространена среди не имевших наследников нобилей.
С наступлением весны и приходом тепла банда оживилась. Снег больше не мешал перемещениям, и область набегов расширилась. Банда терроризировала окрестные деревни, не волнуясь о том, что на них начали устраивать облавы. Властям надоела их деятельность, и за головы членов банды назначили вознаграждение. Даже это не смогло заставить Грэма задуматься над тем, что же он делает. Разгульная жизнь, не требующая соблюдения никаких приличий, захватила его полностью и подчинила себе.
Однажды банда Тило приехала в деревню Теплые Берега. Деревня была большая, богатая, а еще в ней имелась замечательная таверна, которая и была целью лихой компании. Ребята засиделись в лесу, им хотелось цивилизации и пива. Приезжали они в Теплые Берега не впервой, местные их узнали и вели себя соответственно, то есть старались не перечить. Они знали, что если разбойников не задирать и не грубить им, они только пошалят немного и уйдут.
К тому же местные прекрасно знали, что в деревне банду поджидает засада.
С хохотом и криками компания пронеслась галопом по центральной улице, едва не затоптав нескольких человек, и ссыпалась с седел около таверны. Все были верхом, на великолепных конях. Одеты все были пестро и богато: не бандиты, а молодые нобили на отдыхе.
Громко переговариваясь, они ввалились в таверну. Грэм, входивший вслед за Тило, препираясь с приятелем Каем, мельком окинул взглядом зал таверны и шарахнулся назад, едва не сбив с ног идущих за ним в обнимку Риту и касотца Гуго.
- Ты чего? – недовольно спросил его Кай.
- Я, пожалуй, не пойду с вами, - хрипло сказал Грэм. – Лучше погуляю.
- Один? – грубо поинтересовался Гуго, обнял его за плечи и потащил в залу. – Совсем рехнулся, друг? Что с тобой? Призрака увидел?
- Пусти-и-и! – зашипел Грэм яростно, дергаясь в направлении двери.
За одним из столов сидел князь Морган Соло и без всякого удовольствия, чисто механически, пил что-то из кружки, не поднимая глаз. Грэм не знал, куда деваться, и все же не мог оторвать от него взгляда и отметил, что князь как будто постарел, его худое лицо совсем осунулось, а черные глаза потускнели. Неужели что-то случилось дома? мельком подумал Грэм. И что он тут делает?
Грэм и в голову не могло придти, что князь переживает из-за него и занят его поисками.
Услышав шум, князь вскинул голову и уперся взглядом прямо в веселую компанию. Здесь же был и бледный, помертвевший Грэм, которого, обняв за плечи, вел за собой Тило. Грэм старался не смотреть на князя, бросил на него только один умоляющий взгляд. Князь не понял и стремительно поднялся, светлея лицом:
- Грэм!
Десять пар глаз незамедлительно обратились к нему, а Грэм зажмурился и подумал, что сейчас умрет.
- Грэм, мальчик мой! – повторил князь, не замечая пристального к себе внимания. – Наконец-то я нашел тебя!
- Кто этот хрыч? – громко поинтересовался Тило.
Грэм открыл глаза и отвернулся.
- Я не знаю, - сказал он очень холодно. Рукоять меча он стискивал так, что пальцы побелели. – Наверное, этот человек меня с кем-то перепутал.
- Перепутал тебя?! – расхохотался Кай, а Рита, вперив в растерянного князя нахальный взгляд широко открытых карих глаз, подошла к нему вплотную и поинтересовалась:
- Ты кто такой, дядечка? Что тебе надо от нашего Грэма?
Князь перестал улыбаться и взглянул на Грэма с некоторой растерянностью.
- Что происходит, Грэм? Кто эти люди?
- Уходите, - ответил Грэм. – Уходите отсюда, и быстрее. Ребята, пропустите его. Пусть он уйдет.
Парни уже плотно обступили князя, оттерев широко улыбающуюся ему Риту. Подружка Тило стояла рядом с Грэмом и внимательно на него поглядывала.
- Уйде-ет? – протянул Тило, нехорошо улыбаясь и пристально рассматривая побледневшего князя. – Нет, он не уйдет, пока не скажет, что ему, в самом деле, от тебя надо. Зачем он тебя искал?
- Грэм, - очень тихо сказал князь. – Неужели ты заодно с этими людьми? Не может быть, чтобы ты…
- Что такое? – возмутился Кай. – Чем это мы не хороши для него?
- Ребята! – осенило вдруг Тило. – Это же его папаша! Вы только гляньте на их рожи!
- И правда! – воскликнул Гуго под аккомпанемент удивленных возгласов остальных. – Две капли воды!
Князь побледнел еще сильнее, вместе с ним побелел и Грэм. В истории, которую он рассказал Тило, князь был выставлен не в лучшем свете
- Тило, - сказал он. – Отпусти его. Пусть уйдет.
- Не понимаю, почему ты так волнуешься о нем? – скривился Тило. – Ну хорошо, пусть будет по-твоему. Он может убираться, пусть только выложит все деньги и драгоценности, что у него с собой есть… и оружие тоже. И может отчаливать. Ну?
Князь смотрел мимо него, пытаясь поймать взгляд Грэм. Но тот отворачивался.
- Хорошо, - медленно сказал князь. – Можете забрать все. Но только один я не уйду. Грэм, пойдем со мной. Я не знаю, что свело тебя с этими людьми, но тебе среди них не место.
Парни захохотали.
- Нет, - ответил Грэм. – Я с вами не пойду. Мне место именно здесь, а не… у вас.
- Какая трогательная сцена, - вмешался Тило. – Слушай, князь, тебе уже сказано – вали отсюда… пока я добрый.
Князь совершенно закаменел лицом и положил руки на рукояти мечей. В ту же секунду с легким шелестом из ножен вылетело десять клинков, и все они были направлены в сторону князя. Грэм застыл, не понимая, что происходит с отцом.
- Да не провоцируйте вы их! – с отчаянием крикнул он.
- Пойдем со мной, - повторил князь и, увидев, как Грэм молча покачал головой, выдернул из ножен мечи.
Дальше все закрутилось так, что Грэм просто не успевал воспринимать происходящее. На князя бросились Тило, Гуго и еще один парень постарше. Князь уже раскрутил вокруг себя мечи в веерной защите, но было ясно, что против многочисленного противника он не выстоит. Видя такие дела, Грэм вскрикнул и рванулся отцу на помощь, но его перехватили Кай и еще двое. Надеяться ему было не на что, но Грэм все-таки выхватил меч и попер на приятелей, пытаясь прорваться к князю. Отбивать удары, сыплющиеся на него с трех сторон, было трудно. Плечистый и рослый Кай наносил удары с такой силой, что у Грэма скоро онемели руки. Ему удалось достать одного из противников, рубанув его наискосок, но ему на смену пришел другой парень.
Через минуту краем глаза Грэм увидел, как князь со сдавленный стоном повалился на пол. Он в отчаянии вскрикнул, но не мог даже приблизиться к отцу, потому что на него по-прежнему наседали трое, и он чувствовал, что скоро выдохнется. Он крутился как волчок, уходя от многочисленных ударов, большинство которых просто не мог отбить, и пытался не думать о том, что нога снова начинает сильно болеть.
Когда боль стала уже невыносимой, в таверну ворвались вооруженные люди в доспехах. Офицер, возглавлявший засаду, решил, что пора перехватывать банду. Но Грэму было не до солдат. С их появлением банда бросилась кто куда, оставив Грэма, а он немедленно кинулся к князю и упал рядом с ним на колени.
Князь был еще жив, но на груди у него расплывалось обширное кровавое пятно, дыхание было затрудненным, а изо рта шла кровь. Грэм, стискивая зубы, чтобы не расплакаться, наклонился над ним. Князь смотрел перед собой стеклянными глазами. Когда над ним оказалось лицо Грэма, взгляд его немного прояснился, и проговорил, с трудом переводя дыхание после каждого слова:
- Грэм… мальчик мой… что же случилось?.. Почему?..
- Молчи, - только и смог выговорить Грэм, не замечая, что впервые в жизни говорит князю "ты". Его трясло от сдерживаемых рыданий. – Пожалуйста, молчи.
- Я искал тебя… кто же знал… что так… мой сын…
- Прости меня… - выдохнул Грэм сквозь стиснутые зубы. – Прости… отец…
Князь улыбнулся окровавленными губами и стиснул холодными пальцами руку Грэма. И замер.
Грэм даже не сопротивлялся, когда его связывали и тащили через деревню вместе с оставшимися в живых членами банды. Он находился почти в прострации. Когда подошли солдаты, он все еще стоял на коленях перед телом князя, с остановившимся взглядом, сам словно мертвый. Одной рукой он сжимал ладонь князя, а второй стискивал рукоять окровавленного меча. Весьма красноречивая картина.
Что было дальше, он помнил очень плохо. На допросах молчал, глядя куда-то в стену, на вопросы не отвечал и не реагировал ни на окрики, ни на угрозы, ни даже на побои, которые щедро на него сыпались. Поскольку он ничего не отрицал – хотя и не подтверждал тоже, - на него повесили убийство князя, тем более, что все приятели дружно показывали на него. Судья сначала сомневался, что это его рук дело: сходство Грэма с убитым слишком уж бросалось в глаза. Но все свидетели – в основном жители Теплых Берегов, - и вся банда утверждали, что он тоже состоял в шайке, и был ничем не лучше остальных. Масла в огонь подлил Гуго, который вспомнил историю, рассказанную Грэмом, и поведал ее на одном из допросов. Картина в голове у судьи сложилась самая живописная, и долго раздумывать он не стал.
Грэма ждала пожизненная каторга, но он не смог оценить всей прелести приговора. Он сидел на скамье подсудимых, опустив голову, и тупо рассматривал свои закованные в кандалы руки, пытаясь сообразить, где же это он успел ободрать в кровь кулаки. И почему у него саднит правая щека, опухшая и стесанная, словно его провезли лицом по камням. Он не помнил ничего, что могло бы привести к таким последствиям. Он не помнил ни одного допроса.
Сразу после суда его прилюдно клеймили каленым железом как разбойника и убийцу. Во время этой процедуры взгляд у него был совершенно отсутствующий. Он не слышал, как еще раз зачитали приговор, и на минуту пришел в себя только тогда, когда раскаленное железо прижали к его груди. Запах горелого мяса и резкая боль ненадолго отрезвили его, но он не издал ни звука, только зрачки стали как булавочные головки и вздулись желваки на скулах. Потом его загнали на корабль, идущий в Самистр с партией таких же, как он, кандальников.
Эту историю Грэм и рассказал в Карате Брайану шесть лет спустя. О том, что было после, он никому никогда не рассказывал.
-4-
После разговора с Роджером Грэм подумывал, не пойти ли ему проведать заодно и Илис, но потом решил, что хватит с него сумасшествия, и так уже перебор за последнюю неделю. О самочувствии Илис он узнал от капитана Берека. Илис сидела тихая и мирная, вроде даже погруженная в какую-то меланхолию, и не пыталась ничего нехорошего выкинуть. Грэм только подивился такой покладистости Илис, а паче всего – неожиданному приступу меланхолии. Раньше за ней вроде бы такого не замечалось. Впрочем, подумал Грэм, что я о ней знаю? Может, у нее приступы активного буйства перемежаются приступами депрессии. Всякое бывает…
Слегка успокоенный, Грэм вернулся к себе на весла в наивной надежде, что теперь им все-таки удастся доплыть до Лигии без неприятностей. Оба возмутителя спокойствия были изолированы, и ничто больше не нарушало размеренную жизнь команды. Большая часть пути была уже пройдена, до берегов материка оставалось плыть дней шесть или семь.
Только вот не знал он, что в данный момент корабль шел недалеко от берегов Самистра, иначе его спокойствие сильно поуменьшилось бы. В здешних водах было полно пиратов, которые занимались поставкой рабочей силы в обширные каменоломни и рудники Самистра. С их точки зрения, любой корабль был ничем иным, как большим бесхозным контейнером с рабочими, которых можно было выгодно продать, и оставалось только прибрать этот контейнер к рукам.
Обойти эти опасные места кораблям, следующим из Истрии в Лигию, не было почти никакой возможности, если только не делать очень большой крюк. Все капитаны, решившие рискнуть, усердно молились Эфферду, чтобы их пронесло, пока не покидали опасную территорию.
Берек решил рискнуть.
В прошлый раз, когда Грэм плыл из Наи, корабль прошел гораздо севернее Самистра. Теперь их несло прямо в пекло, но он об этом пока не знал. Если бы знал, то не поленился бы уговорить капитана Берека сделать тот самый большой крюк и пройти стороной.
Началось все с того, что на горизонте показался корабль, который, как скоро обнаружилось, на всех парусах несся прямо на истрийское судно. Офицеры встревожились, а когда неизвестный корабль подошел настолько близко, что стало возможным рассмотреть его флаг, живо загнали всех гребцов на весла, и быстро изменили курс. Встречный корабль шел под одноцветным черным флагом. Такой флаг был только у пиратов.
Скоро стало ясно, что истрийцам от самистрян не уйти. Пиратский корабль несся с бешеной скоростью, без труда нагоняя "Белую птицу" истрийцев, с явным намерением брать их на абордаж. Вооружение на "Белой птице" было слабенькое, да и не успевали они развернуться к пиратам нужным бортом. Пираты подошли уже настолько близко, что стали видны их мощные баллисты. Они подгребали к истрийцам бортом с абордажным мостиком наготове. Капитан понял, что боя не избежать, велел части гребцов бросить весла, вооружиться и готовиться к сражению. Остальные налегли на весла с удвоенной силой, все еще надеясь оторваться от пиратов. Грэм рванул в капитанскую каюту за своим мечом. По дороге он подумал, что надо бы выпустить Роджера. Его умение драться теперь очень пригодилось бы. Оставалось только надеяться, что он достаточно нормален и не выкинет какой-нибудь фокус.
Грэм ворвался в каюту Берека и с порога рявкнул Илис, печально сидевшей над расстеленной на столе картой,:
- Илис, быстро, помоги найти наше оружие! – и сам рванулся к ближайшему сундуку.
- А что случилось? – слегка удивилась Илис, не торопясь вставать, и только перевела взгляд с карты на Грэма. Вид у нее был заинтересованный, но не обеспокоенный. – Опять Роджер взбесился?
- Хуже, - отрывисто ответил Грэм. Он отыскал свой меч и теперь торопливо пристегивал его к поясу, за который уже засунул кинжал. – На нас напали.
- Кто напал? – оживилась Илис. Он подперла подбородок кулаком и с большим интересом уставилась на Грэма.
- Пираты. Безымянный, где мечи Роджера?
- Зачем они тебе? Своего не хватает? Э! Ты что, его выпустить собираешься?
- Ага. О, вот они.
Илис вскочила из-за стола.
- Он же опять буянить начнет!
- Сейчас ему будет не до буянства. Если только не хочет попасть в рудники.
- Ты сказал – пираты? – задумчиво спросила Илис. – Интересно… Ни разу живых пиратов не видела.
- Тебе же будет лучше, если и не увидишь… живых. Сиди тут и не высовывайся.
- Так ты здесь, что ли?.. – осенило вдруг Илис. – А…
- Бэ, - ответил он и выскочил на палубу.
Веселье начиналось. За борта уже зацепились крючьями, и пока их пытались отцепить, к истрийцам по мостику перебирались первые гости. На пиратской стороне рядом с мостиком стоял разряженный тип, который весело орал что-то на всеобщем языке с сильным шипящим самистрянским акцентом. Грэм прислушался и ругнулся сквозь зубы.
- Аллё! – надрывался тип. – Капитан! Эгей! Давай порешим все миром! Скажи своим людям, чтобы не сопротивлялись, и я дарую им жизнь! Обещаю!
- Как же, - буркнул Грэм и побежал к каюте, в которой сидел Роджер.
До него донеслась громкая тирада Берека, обращенная к разряженному типу. Его ответ был гораздо длиннее и эмоционально насыщеннее, чем фраза Грэма, и гораздо более неприличным.
Замок все так же висел на двери. Вряд ли кто вспомнил сейчас о Роджере, неразберихи на борту и без него хватало. Грэм, опять ругнувшись на наи, бросил мечи приятеля на пол, вытащил кинжал и склонился к замку. Едва он наклонил голову, в дверь, на том уровне, где только что были его глаза, воткнулся арбалетный болт. Значит, мирных переговоров не будет.
Пока Грэм ковырялся в замке, ему пришла в голову мысль, что сейчас с другой стороны двери может стоять Роджер с чем-нибудь тяжеленьким наготове, ожидая гостей. Он-то не знает, что произошло, и кто к нему идет, тоже не знает.
- Роджер! – заорал Грэм в дверь. – Роджи! Слышишь меня?!..
- Слышу, - отозвался Роджер. – Что там опять случилось?
- Сейчас сам увидишь… Подожди, я дверь открою… только не кидайся на меня, хорошо?
Через секунду дверь распахнулась, и на порог выскочил Роджер. Он удивленно уставился на Грэма, потом увидел царящий на палубе хаос и улыбнулся – или, вернее, оскалился.
- Замечательно, - сказал он. – Просто здорово! Надеюсь, ты прихватил мои мечи?!
Грэм ногой подтолкнул к нему перевязь, отметив про себя с некоторым удивлением, что его шальной приятель просто в восторге от увиденного. Роджер наклонился, выхватил из ножен мечи, не утруждая себя надеванием перевязи, еще раз обвел взглядом импровизированное поле битвы, ухмыльнулся и спросил:
- Где Илис?
- В каюте. Я велел ей сидеть и не высовываться, - отозвался Грэм, не слишком удивившись вопросу. Чего-то подобного он и ожидал после той сцены, что устроил ему Роджер в прошлую встречу.
- Хорошо, - кивнул Роджер, закрутил мечи и шагнул в гущу схватки.
Никогда раньше Грэм не дрался на корабельной палубе. Сейчас пришлось впервые, и ему это дело очень не понравилось. Такие пляски были не для него – с его-то ногой, на которую никогда нельзя было положиться. Ему пришлось бы совсем туго, если бы рядом не обнаружился вдруг Роджер, который очень грамотно и надежно прикрывает его спину. Это открытие поразило Грэма. Скоро они дрались спиной к спине, и выходило совсем неплохо. Роджер управлялся со своими изогнутыми длинными мечами так, словно они были продолжением рук.
Становилось жарко. Пираты поняли, что сдаваться им просто так никто не намерен, и теперь били на поражение, рассчитывая забрать хотя бы груз. В дело снова вступили самистрянские арбалетчики, и истрийцам пришлось туго. Люди стали падать один за другим. Грэм старался не обращать внимания на густо сыпавшиеся болты и стрелы, поскольку сделать с ними он все равно ничего не мог, а проблем ему и так хватало. Если бы не Роджер, его уже два или три раза убили бы. Роджер успевал перехватывать удары, предназначенные не только ему, но и Грэму. Останемся живы, думал Грэм, обязательно спасибо скажу. Вот уже не предполагал, в самом деле…
Грэм как раз отбивался от какого-то бородатого мужика очень кровожадного вида, когда Роджер, сражавшийся сразу с двумя, вдруг заорал во всю глотку: "Илис!!!". Озадаченный, Грэм хотел осмотреться, но ему не позволял отвлечься настырный противник, не дающий ни секунды передышки. Лишь краем глаза он отметил, что Роджер рубанул одного из своих противников по лицу, второго ткнул в живот, и рванул куда-то в сторону. Грэм приглушенно выругался, поднапрягся, извернулся и ударил бородатого мужика сверху по плечу, разрубив его, выдернул меч и огляделся. По всей палубе кипели бои. Кто одерживает верх, было непонятно, да его это сейчас и не волновало. Он искал взглядом Роджера. Тот нашелся около мачты, с ним была Илис; кажется, они ругались. Нашли время, с досадой подумал Грэм. Что они выясняют-то? И зачем же девчонка вылезла сюда, сказано же ей было ясно – не высовываться… Не пойти ли к ним, подумал Грэм, наблюдая, как Роджер пытается схватить Илис за плечи и потрясти, и тут же понял, что чересчур замечтался и отвлекся. Но было уже поздно: на его голову обрушился мощный удар, настолько сильный, что в глазах у него потемнело, ноги подкосились, и он без единого звука рухнул на палубу.
Дальше некоторое время Грэм воспринимал окружающую реальность рывками, поскольку неоднократно терял сознание и приходил в себя. Когда в голове немного прояснилось в первый раз, он понял, что лежит на чем-то жестком и влажном, причем очень неудобно. Носом он почти упирался в пол. Голова болела, особенно сильно ломило за ухом. Сквозь туман, застилающий сознание, он подумал, что это уже просто какая-то нехорошая тенденция намечается, уж слишком часто в последнее время его голове достается. Как бы не стать после всех этих травм таким же, как Роджер, которого однозначно в детстве роняли головой вниз.
Что-то тяжелое придавило его к полу, а еще спустя секунду Грэм понял, что ему связывают руки. Он попытался стряхнуть с себя наглеца, но сидели на его спине крепко и отпускать не собирались. Мало того, чья-то рука схватила его за волосы и дернула, запрокидывая голову, а потом он почувствовал у горла холод стали. На ухо ему прошипели что-то по-самистрянски. Всех слов он не разобрал, но несомненно ему угрожали. Он ответил на том же языке, бросив одну из немногих фраз, которые знал. Фраза была, конечно, неприличная. За это получил болезненный тычок между лопаток, потом, не отпуская волосы, его ткнули лицом в пол, и он снова потерял сознание.
Во второй раз он обнаружил, что его тащат, подхватив под руки, двое здоровых парней. Ноги его при этом волочились по полу, руки были скручены за спиной. Грэм покрутил головой, отчего его сразу сильно замутило, и обнаружил, что находится все еще на корабле, только вот на каком, он не понял. Он тряски у него кружилась голова, он закрыл глаза и попробовал сосредоточиться и подумать, как ему выкручиваться из неприятной ситуации. Думать было трудно, к тому же его очень сильно дернули, и он снова потерял сознание.
Следующий приход в чувства был еще более веселым. Грэм снова лежал, или, точнее говоря, полулежал, больно упираясь во что-то локтями. Руки были притиснуты так, что он их почти не чувствовал. Над собой он обнаружил бородатого типа, который, нагнувшись, пытался разжать ему зубы кинжалом и влить в рот какую-то жидкость из стеклянной бутылочки. Грэм обалдел от такой наглости, стиснул зубы и рванулся всем телом. Перед глазами опять все поплыло, зато он обнаружил, что ноги все еще свободны. Он незамедлительно воспользовался этим, а также замешательством бородатого типа, который не ожидал, что пленник придет в сознание, и двинул его каблуком сапога в колено. Тип, взвыв, повалился, а Грэм попытался подняться на ноги. Но, как оказалось, они с бородачом были здесь отнюдь не наедине, поскольку к нему тут же подскочил кто-то и от души огрел по боку. У Грэма потемнело в глазах. Он упал на пол и схлопотал еще один чувствительный удар в пах. На некоторое время его перестало интересовать происходящее вокруг. Потом его крепко схватили за руки сразу двое, подняв с пола и поставив на колени, а третий наклонился к нему с той же бутылочкой, из которой его пытался напоить бородатый тип. Этот человек сказал несколько слов на самистрянском, смысл которых, как понял Грэм, сводился к тому, что не надо упрямиться и лучше выпить пойло добровольно. Грэм на том же языке послал его куда подальше. На это его скудных познаний хватало. Его пребольно схватили за нос, а когда ему пришлось вдохнуть ртом, влили жидкость из бутылочки прямо в горло. На вкус она оказалась отвратительной и страшно жгучей. Грэм закашлялся, его тут же отпустили и кинули на пол. Жидкость протекала в желудок, казалось, сжигая все на своем пути, потом Грэму показалось, что сейчас его вывернет наизнанку, он замычал от боли сквозь стиснутые зубы, и в очередной раз провалился в темноту.
В себя его привели хлопками по щекам. Он открыл глаза и увидел, что находится в небольшом помещении. Судя по обстановке, это была капитанская каюта, но не на истрийском корабле. Его заставили встать на ноги, и он стоял, поддерживаемый с двух сторон, а сзади кто-то вцепился рукой ему в волосы и оттягивал голову назад. Его снова мутило, ноги подкашивались; ощущал он странное безразличие. Ничего не хотелось. Помимо него, в каюте было еще несколько человек с "Белой птицы", все молодые мужчины из гребцов. Их также поддерживали под руки, взгляды у них были мутные. В каюте было очень тесно. Также здесь Грэм увидел разряженного типа, который в начале боя весело предлагал истрийцам сдаться. Сейчас он внимательно рассматривал всех пленников по очереди, переговаривая о чем-то с их стражами. Когда он дошел до Грэма, последовало такое же пристальное разглядывание. Заметив что-то, разряженный резко рванул рубаху на груди Грэма, разрывая ее. Несколько секунд полюбовавшись на клеймо, пират пристально взглянул ему в глаза; Грэм ответил ему безмятежным взглядом. Ничто на свете не могло его взволновать. Капитан, насмотревшись, бросил несколько слов на самистрянском охране Грэма, из которых было понятно, что за этим парнем следует присматривать хорошенько, так как он может быть очень опасен. После этого осмотра пленников стали выводить из каюты. Истрийцы брели, еле шевеля ногами. Всех отвели вниз, в трюм, и побросали там. Грэм увидел, что они не единственные пленники. В помещении было довольно много народу, среди которого он узнал еще нескольких человек с "Белой птицы".
После Грэм тщетно прикидывал, сколько времени он провел, безуспешно пытаясь бороться с навязчивым чувством deja vu. Ему снова было шестнадцать лет, и он снова был на корабле, идущем в Самистр, в темном вонючем трюме. Правда, в этот раз ему не хотелось биться головой об стену и выть от отчаяния и горя, потому что он вообще ничего не соображал. Одурманили его крепко. Он был в сознании, но реальность скользила мимо него. Однажды ему показалось, что начались галлюцинации. Он вдруг увидел, как над ним склонился Роджер, забрызганный чем-то красным, и начал что-то очень громко говорить. Делать ему здесь было абсолютно нечего, тем более свободному и не связанному, и Грэм пришел к однозначному выводу, что ему мерещится. Однако же он попытался ответить, но обнаружил, что язык не повинуется. Тогда Роджер будто бы схватил его за плечи и начал трясти. То есть Грэм это понял, но ничего не почувствовал.
Последовал еще один провал в памяти, и вдруг он как-то очень резко, рывком начал соображать. И очень удивился, поняв, что воздух, которым он дышит, вовсе не затхлый и неподвижный, как в корабельном трюме, а холодный и свежий, морской. Что лицо его обдувает резкий холодный ветер, а над головой – не низкий потолок, а высокое прозрачное осеннее небо. Что он лежит навзничь на раскачивающейся поверхности, и руки и ноги у него свободны. Он понял, что ничего не понимает, и попытался приподняться. Голову за ухом ломило, все тело болело, словно его сплошь покрывали синяки. Подняться у него сразу не получилось, он зашипел и опрокинулся на спину. Над ним появилось улыбающееся лицо Илис, и ему захотелось протереть глаза. Он подумал, что ему продолжает мерещиться, и Илис – такая же галлюцинация, как Роджер до этого.
- Очухался? – весело осведомилась галлюцинация, и улыбка ее стала еще шире, хотя это и казалось невозможным. – Доброе утро! Наконец-то ты зашевелился!
- Илис… - пробормотал Грэм. Язык его уже слушался, и это было хорошо.
- Помнит! – почему-то обрадовалась Илис. – Ну, слава Перайне! Лежи, не двигайся… Как голова, болит? Ну, это ничего. Тебя, как-никак, по ней треснули… Ты свое имя помнишь?
- Разумеется, помню. Где я?
- Хватит трепаться, - послышался голос Роджера. – Ты помалкивай пока, Соло. И ты, Илис, не приставай к нему.
- А я и не пристаю, - огрызнулась Илис, и ее голова убралась. – Я просто осведомляюсь о самочувствии.
Вместо нее Грэм увидел Роджера. Тот весело скалился, по лицу его были размазаны красные полосы.
- Живой? – спросил он. – Ух, ну ты и странный был! Как кукла. Я тебе ору, трясу тебя, а ты смотришь сквозь меня и не отвечаешь.
- Роджер! – завопила откуда-то Илис. – Сам же говорил не приставать к нему! А ну, кыш!
- Помалкивай, я сказал! – рявкнул Роджер в сторону. – А то сейчас так двину, что у тебя память отшибет! Будешь тихой, как морковка…
Значит, с этой парочкой все в порядке, раз препираются как ни в чем не бывало, подумал Грэм. Но что случилось? Где, собственно, самистряне? И где они сами?
- Роджи, - окликнул Грэм приятеля, который начал подниматься. – Подожди. Я в порядке… Расскажи, в чем дело-то?
Роджер хохотнул.
- Долго рассказывать. Хватит и того, что мы умыкнули тебя от этих самистрянских уродов. Они накачали всех так, что никто ничего не соображал. Илис говорит, что от этой гадости может и память отшибить, потому и спрашивала, помнишь ты свое имя или нет. Я когда за тобой спустился, ты вообще никакой был, клянусь Рондрой.
Грэм поморщился и пощупал голову за ухом. Там запеклась кровь, волосы свалялись в колтун. Крови было много.
- А остальные?..
- Что – остальные? Хочешь сказать, что мне и их надо было вытаскивать, что ли? В шлюпку они не влезли бы, знаешь ли.
- Почему меня ты вытащил?
С минуту Роджер, кривя губы, молча разглядывал Грэма. Потом нехотя сказал, словно выплюнул:
- Должок за мной был, Соло. Ты мне и Илис все-таки жизнь спас… Теперь мы – квиты. Почти.
После этого он поднялся и куда-то ушел, а Грэм остался лежать, глядя в небо и удивляясь повороту событий. Он пока мало что понял, но вот то, что Роджер, оказывается, вытаскивал его от пиратов, было для него неожиданностью. И, надо сказать, приятной.
Тишину нарушал только плеск воды за бортом и скрипом весел в уключинах. Не было слышно даже Илис, только Роджер что-то очень тихо бормотал себе под нос на непонятном языке.
Скоро Грэм оправился настолько, что смог приподняться, сесть и оглядеться. Он был в маленькой шлюпке, а вокруг до самого горизонта – бесконечный океан. На веслах с мрачным видом сидел Роджер, весь перемазанный в крови и со здоровенной подсохшей ссадиной на лбу. Его мечи в ножнах валялись в ногах, так же как и меч Грэма. На корме, спиной к Роджеру, устроилась Илис, вперив задумчивый взгляд в горизонт. Она выглядела совершенно как обычно. Ну, может, чуточку более тихой.
Было холодно и ветрено, и Грэм очень замерз. Из одежды на нем была одна рубашка, да и то разорванная на груди. Где его плащ, он не помнил. Ни кинжала, ни кошелька, ни сумки с ним тоже не было.
- Роджи, - позвал Грэм. – А что случилось с остальными? С кораблем?
- Корабль, - отозвался Роджер с некоторым напряжением, ворочая веслами, - кажется, утопили. Сняв с него все ценное, конечно. Эх, бедные наши лошадки… Зря мы их в Карате не оставили… - (с кормы тут же послышался комментарий Илис: "Я же вам говорила, чудики!"). – Что касается остальных... Я, честно говоря, не знаю, что там с ними. Капитана, кажется, убили… Офицеров – тоже. Остальных – кого как. Те, что остались живы, в основном были вместе с тобой.
Грэм немного помолчал. Значит, большая часть истрийцев погибла. Н-да, невесело… Безымянный, надо же, и капитан Берек, значит, мертв. Хороший был мужик. Да будет Борон добр к его душе.
- А ты-то как ушел?
- Уметь надо. И не разевать рот по сторонам, тогда и по башке не получишь. На кого ты любовался, кстати?
- На вас с Илис.
- А что, это так интересно?.. Вот уж не думал, - издевательски сказал Роджер. – И чего ты на нас пялился?
- Куда мы плывем? – спросил в ответ Грэм.
- В Самистр. Куда же еще?
Грэм ничего не сказал, только невольно содрогнулся всем телом. Роджер заметил это и ухмыльнулся.
- Не дергайся. До материка мы не дотянем на этой посудине. Далековато, а у нас никаких запасов с собой нет. Илис смотрела у капитана карты и сказала, что до Самистра от того места, где мы находимся, рукой подать. Там сядем на корабль до материка… Да не смотри ты так, словно призрака увидел. Ты что, боишься?
- Боюсь, - признался Грэм.
- Н-да. Ты всегда был осторожным, парень, а теперь, похоже, стал еще и пугливым. Нет, правда, как тебя за убийство судили? Как ты решился на такое дело? Не понимаю… Ты не рисковый человек… Ладно, не дрейфь. Ничего с тобой в Самистре не случится. Одолжу тебе свою куртку, и никто ничего не заметит. Все будет прекрасно.
- А если Роджер будет всем улыбаться, то к нам вообще никто не подойдет, - снова вмешалась Илис. – У него улыбка просто обаятельная. Никто не устоит. В смысле, на ногах.
- Придушу, - привычно прошипел Роджер, но уже без обжигающей ненависти. – Не понимаю, дева, почему я не оставил тебя пиратам? И мне легче было бы, и людям неприятностей добавилось бы. Глядишь, корабль потопила бы.
- Наверное, в душе ты очень добрый, - предположила Илис. – И просто не можешь делать людям пакости.
- Веслом огрею, - ровным голосом пообещал Роджер.
- Не дотянешься.
С обреченным стоном Грэм вновь опустился на дно шлюпки.
Он так и не добился толкового рассказа, и обстоятельства спасения с самистрянского корабля навсегда остались для него загадкой. Илис, когда он начинал ее расспрашивать, нервно смеялась и на что-то тонко намекала. На что, он не понял. Роджер мрачно шевелил бровями и неприлично ругался на наи, советуя не лезть не в свое дело. Грэм понял только, что Роджер и Илис сумели не погибнуть и не попасть в плен. Вместе они забрались на самистрянский корабль, пока он стоял на якоре рядом с полузатопленной "Белой птицей", отыскали Грэма, пребывающего в состоянии прострации, и вытащили его. По пути Роджер устроил маленькую резню – куда же без этого! Потом они нашли шлюпку и угнали ее. Каким чудом им удалось все это провернуть, в голове Грэма не укладывалось. В конце концов, он решил воспринимать это как должное. Похоже, у него в спутниках были два величайших афериста всех времен. И с этим следовало мириться.
Уже в темноте шлюпка причалила к пустынному берегу. Илис утверждала, что это побережье Самистра, и приходилось верить ей на слово, поскольку табличек с подтверждениями тут не имелось.
Собирать ужин было не из чего, но костер все-таки разожгли, чтобы согреться. На берегу они разыскали целую гору плавника и пустили его в дело. Грэма здорово знобило, и он жался к огню. Роджер сидел неподалеку, скрестив ноги, смотрел в костер, и вид у него был необычно задумчивый. Илис устроилась поодаль и любовалась небом. Довольно долго они просидели молча, думая каждый о своем. Грэм боролся с мучительными приступами тошноты и размышлял, чем же его все-таки опоили. В химии и в лекарствах он не разбирался, и даже не мог предположить, какое зелье могло оказать такой расслабляющий эффект, да еще и грозило потерей памяти. Память-то осталась при нем, но вот в голове до сих пор стоял туман, а во рту жутко горчило.
- Мальчики! – прервала его мрачные размышления Илис. В свете огня ее огромные глазищи сверкали ярче обыкновенного, лукавые искры в них так и прыгали. – Давайте составим план действий на завтра.
- А может, ты помолчишь? – хмуро сказал Роджер. – Честное слово, ты меня утомила.
- А может, ты помолчишь? – огрызнулась Илис. – Ты меня достал не меньше… однако я до сих пор не превратила тебя в мухомор.
- Кишка тонка. Да и не умеешь ты!
- Я – не умею?! Хочешь, покажу? Ведь жалеть потом будешь! Будешь стоять и даже глазками не похлопаешь…
- Себя лучше во что-нибудь преврати… Во что-нибудь очень молчаливое…
Илис показала ему язык, Роджер скривился, но ничего не сказал. Грэм подумал, что нервы у него не железные, и когда-нибудь этот цирк его утомит, и он сорвется. И достанется обоим. Пока же он крепился и молча смотрел в огонь.
- Итак, вот что я предлагаю, - начала Илис бодро. – И, по-моему, это самое разумное, что мы можем сделать в наших обстоятельствах. С утречка, как рассветет, идем в город, он тут не очень далеко, миль десять-пятнадцать, к полудню доберемся.
- И все-то ты знаешь, – проворчал Роджер.
- Не нравится? Я, знаешь ли, пока ты отдыхал, карты у капитана посмотрела. И запомнила, - ехидно отозвалась Илис и прищурилась так, что количество бесенят у нее в глазах удвоилось, а то и утроилось. – Интересные штуки – карты. Очень много можно из них почерпнуть. В частности, я изучила береговую линию Самистра довольно неплохо. И город этот приметила.
- Не Ита, случаем? – подал голос Грэм.
- Она. А ты что, бывал здесь?
- Приходилось.
- Это еще лучше. Итак, денег у нас нет. Да и вообще ничего нет. А нужно… Так что, Грэм, придется, пожалуй, тебе поработать непосредственно по специальности, а мы поищем корабль до материка.
- Не пойдет. Меня тут слишком хорошо знают.
- Кто же это?
- Сумеречная братия. Я же тут начинал…
- Ну и чем это плохо? – искренне удивилась Илис. – Они тебе и помогут еще. По старой памяти.
- По старой памяти они, скорее, меня сдадут. Не любят меня здесь, понимаешь? Накрутил по молодости дел.
- По молодости? А сейчас ты, вроде, старик?
- Не придуривайся. Скажем так – несколько лет назад. Характер у меня тогда был тот еще…
- Да и сейчас не подарок, - ввернула Илис.
- В общем, сволочью я был порядочной, - не обратил внимания на шпильку Грэм.
- Как Роджер?
- Хуже.
Роджер яростно зыркнул на них из-под насупленных бровей; на скулах у него вспухли желваки. Илис расхохоталась. Одним прыжком Роджер оказался рядом с ней, схватил за шиворот и ткнул носом в коленки. Смех Илис, хотя и приглушенный теперь, стал еще заливистее.
- Вы, святоши, - прорычал Роджер, удерживая ее шею. Илис даже не пыталась вырваться и складывалась пополам от неудержимого хохота. – Добрые и безгрешные… Что еще вы скажете про мой характер? Давайте, не стесняйтесь, я слушаю. Да прекрати ты смеяться, девчонка! – он надавил на шею Илис. Ее смех перешел в похрюкивание.
- Роджи, успокойся, - очень тихо сказал Грэм. Он вдруг почувствовал себя донельзя разбитым и усталым, даже говорить не мог громко. Впрочем, у него еще саднило горло. – Дело не в тебе. И не о тебе речь. Отпусти Илис. Тоже, нашел себе соперника.
- Пусть она перестанет смеяться, - потребовал Роджер свирепо.
О боги! вздохнул про себя Грэм. Разве это – взрослые люди? Да это же дети, настоящие дети, причем маленькие. Илис-то ладно, еще не вышла из детского возраста, ей простительно, но этот-то… головорез. Убийца, чтоб его… Нервничает из-за детских дразнилок.
- Сейчас перестанет. Сейчас вы оба успокоитесь: дождетесь, когда у меня терпение лопнет, - сказал Грэм все еще тихо, но таким голосом, что даже Илис перестала хрюкать, а Роджер отпустил ее шею. Оба с нескрываемым интересом уставились на него, и он, несмотря на злость, почувствовал, что ему становится смешно. Они смотрели на него как дети на взрослого дядю, ожидая, что он скажет. – Все, прекратили развлекаться? Можно разговаривать нормально? Прекрасно. Илис, мне твой план не нравится. Я не хочу появляться в Ите, это опасно. Если я наткнусь на кого-то из… собратьев… меня просто возьмут под белы ручки и поведут к страже.
- Ты уверен? – хмуро спросил Роджер. – Все так плохо?
- Боюсь, что да. Так что, пожалуйста, другие предложения.
- Нам без тебя, кажется, не обойтись, - с сомнением сказала Илис. – Я, знаешь, как-то опыта не подкопила… Если только вот Роджер…
- Я – пас, - сразу заявил тот. – Слишком давно не практиковался, засыплюсь запросто.
- Грэ-э-эм, - елейным голоском протянула Илис. – Ну подумай, а? Может, как-нибудь можно выкрутиться? Ну неужели в Ите нет ни единого человека, которому ты мог бы доверять? Который мог бы помочь нам? Уж очень далеко топать до другого города, мы так от голода помрем.
Несколько минут Грэм колебался.
- Есть один человек… - наконец, неохотно сказал он. – Надежный… Но уж очень мне не хочется для него… то есть для нее… неприятностей.
- Для нее? – с подозрением спросил Роджер. – Это женщина?
- Девушка. А что?
- Невеста? – осведомилась Илис.
- Нет. Просто… подруга. Хорошая. По крайней мере, мы были… друзьями… года три назад.
- Спали с ней, короче, - бесцеремонно заключил Роджер и ухмыльнулся, увидев, как покраснел Грэм. – А что, неплохой вариант. Ну, чего ты смущаешься? Все нормально. Молодые буйные годы и все такое… Ты знаешь, где ее искать-то?
- В храме Фекса, конечно, если она еще в Ите.
Грэм чувствовал себя неловко. Роджер угадал: с девушкой, на которую он только и мог положиться в этой поганой стране, его когда-то связывали очень близкие отношения.
- Гляди-ка, Илис, покраснел, ровно маков цвет, - засмеялся Роджер. - Девка-то твоя, она что, тоже из сумеречной братии?..
- Была, - вскинул голову Грэм. – Хорошо, я поищу ее. Надеюсь, это не выйдет ей боком.
- Значит, мой план принимается? – осведомилась Илис.
- Возрадуйся, да. А теперь – спать.
Сам он ложиться не спешил. Сидя вплотную к огню и пытаясь унять мучительную дрожь, он наблюдал, как укладывается Илис, сворачиваясь калачиком, словно котенок, и закутываясь в свой плащ. Роджер тоже не сводил с нее глаз, горящих как-то особенно ярко. Выражение лица у него при этом было странно напряженное, словно он что-то обдумывал.
Когда Илис мирно засопела, Роджер, наконец, оторвался от созерцания ее, и перевел взгляд на Грэма.
- Что, плохо? – спросил он вполголоса.
- Ничего, жить можно…
- Угу, - с сомнением кивнул Роджер, стянул с себя куртку и бросил ее на колени Грэму. На удивленный взгляд того пояснил: - Надень. Я же вижу, как тебя колотит.
- Что это на тебя нашло? – удивился Грэм. – Благотворительность вроде бы не в твоем характере…
- Да откуда ты знаешь, что в моем характере, а что – нет? – зло сказал Роджер.
Грэм недоуменно пожал плечами и натянул куртку, которая еще хранила тепло тела Роджера. Тот вдруг слабо улыбнулся.
- Слушай, Соло, у тебя братья и сестры есть?
- Две сестры… да и те сводные.
- А у меня нет никого.
- Ты к чему ведешь?
Не отвечая, Роджер вытащил из ножен один из своих мечей, покрутил его в руках, потом с силой провел острием по своей ладони. Порез был глубоким, кровь тут же полилась рекой.
- Ты что делаешь? – опешил Грэм.
Роджер встал весь рост, держа перед собой порезанную руку ладонью вверх. Кровь крупными каплями скатывалась на холодную землю. Сверху вниз Роджер очень пристально посмотрел на сидящего Грэма.
- Будешь моим братом, Грэм?
Грэм едва сдержал желание покрутить пальцем у виска. Только несколько дней назад этот псих орал ему в лицо, как его ненавидит, а теперь предлагает брататься на крови. Впрочем, поступок Роджера вызвал у него противоречивые чувства. Он понял, что не может просто так послать Роджера куда подальше. В конце концов, это парень сражался за него и вытащил его из плена, можно сказать, на своем горбу. Чувствуя себя последним идиотом и в то же время ощущая непонятную радость, Грэм тоже поднялся на ноги, взял из рук Роджера меч и вдруг заколебался.
- А как же Илис? Что мы будем делать с ней… и сами с собой, если?…
- Об этом не беспокойся, - почти шепотом сказал Роджер. – Я не отдам ее касотцам. Поедем, куда скажешь…
Все, подумал Грэм, готов. Либо он окончательно тронулся рассудком… либо просто влюбился. Что в данном случае, когда дело касалось Илис, было почти равнозначно.
- Ну? – нетерпеливо спросил Роджер.
И Грэм решился. Он полоснул клинком по раскрытой ладони и посмотрел на Роджера. Что делать дальше, он не знал. Роджер, по-видимому, тоже не очень хорошо представлял себе, что принято делать в таких случаях, и несколько секунд они просто стояли друг напротив друга. Потом Роджер схватил своей кровоточащей ладонью его порезанную руку. Они стиснули друг другу руки, и их кровь, смешавшись, закапала на землю. Еще несколько минут они молча смотрели в глаза друг другу. Глаза Роджера, черные, как оникс, были так же непроницаемы, как этот камень, а взгляд их пылал яростью и безумием. Грэм подумал, что все-таки это очень странный человек, и он никогда не сможет его понять. Раньше, в детстве, он думал, что знает Роджера как облупленного. Теперь он понял, что ничего не знает о своем приятеле, а теперь – и брате по крови. То есть совсем ничего. И что творится у него внутри, за видимым безумием, навсегда останется загадкой.
- Понятия не имею, что нужно делать дальше, - вдруг сказал Роджер очень серьезно, нарушая патетику момента. – Наверное, мы должны обняться и поцеловаться, и сказать какую-нибудь клятву?
- Не знаю. Но думаю, достаточно того, что наша кровь смешалась
- Слава богам! Хорошо, что можно обойтись без всего этого идиотизма. Значит, мы теперь – братья?
- Вроде бы.
Роджер расхохотался и отнял руку.
- Здорово! Что ж, посмотрим, что это такое – иметь брата! Да еще такого, как ты…
- Уже жалеешь? – слабо улыбнулся Грэм.
- Нет. Я никогда не жалел, что связался с тобой, хотя ты как был чистоплюем, так им и остался… - Роджер задумчиво посмотрел на свою кровоточащую руку и медленно сжал ее в кулак. – Странный ты человек, Соло. И неприятности тебя почему-то очень любят… Ведь именно ты втравил меня в эту историю. Если бы не ты, я бы спокойно передал девчонку Авнери, и был бы сейчас при деньгах… жил бы в свое удовольствие. А ты ввязал меня в сомнительную авантюру, в которой я теперь, кстати, все равно уже не вижу смысла…
- А говорил, что я – не рисковый человек, - усмехнулся Грэм. – Сам уже весь изнылся. Радовался бы, что нашел приключений на свою голову.
- Приключения бывают разные. И из них лучшие те, в которых не участвуют сумасшедшие девчонки… Слушай, а давай ее здесь бросим. Пока не поздно. Пойдем дальше вдвоем… Чувствую, доведет она меня до сумасшествия.
- Ей недолго придется стараться.
- Ты действительно считаешь меня сумасшедшим?
- Ну, есть немного, - растерялся Грэм.
Роджер только серьезно кивнул и сказал:
- Я так и думал… Слушай, нет никакой тряпки, руки перевязать? А то мы сейчас с тобой уделаемся в крови с ног до головы… братец. Ну, что смотришь? Ты же чем-то руки заматывал, когда греб, так что не жадничай.
-5-
Утром все проснулись около погасшего костра, замерзшие, голодные и мрачные. Только у Илис вид был довольно бодрый, как будто она спала не на голой холодной земле. Вот ведь неунывающий человек, подумал Грэм, посматривая на покрывшегося гусиной кожей Роджера. Из чувства справедливости он снял куртку, которую ему вчера отдал Роджер, и сразу тоже начал стучать зубами. В остальном он чувствовал себя неплохо. Действие гадости, которой его опоили, закончилось.
Илис, позевывая, с удивлением смотрела на них.
- Вы чего? В сосульки превратитесь, придется мне одной в Лигию плыть.
- Можешь не дожидаться, пока мы замерзнем, а отчаливать прямо сейчас, - утешил ее Роджер. С самого утра он был не в духе. – Никто плакать не будет…
- Какая досада! А я-то думала, вы меня хоть чуть-чуть любите; надо же, такое разочарование… Я очень расстроена. Эй, ребятки, а что это у вас руки-то замотаны? Вы ночью друг друга резали, что ли?..
- Не твое дело, - рыкнул на нее Роджер. Он достал из ножен свои мечи и закрутил их вокруг себя. – Грэм, не хочешь порубиться немного? Заодно согреемся.
Грэм согласился. Помимо того, что он жутко замерз, ему было интересно попробовать свои силы в поединке с Роджером. Несколько секунд Илис молча наблюдала за их приготовлениями, потом не выдержала:
- Вы сегодня добрые какие-то… Чем вы всю ночь занимались? По душам, что ли, беседовали? Или мне лучше этого не знать? Все настолько плохо? Ой, - она вдруг сделала большие глаза. – Только не говорите мне, что руки резали, чтобы…
- Илис, - задушевным голосом сказал Роджер и подошел к ней, держа перед собой скрещенные клинки. – Знаешь, что это такое? Когда эти штуки у меня в руках, я становлюсь очень нервным. Запросто можешь лишиться языка. А если еще рука у меня дрогнет, я тебе язык вместе с головой отрежу. По-моему, будет очень грустно. Не находишь?..
- Не успеешь. Ты еще не видел, как я ножи метаю! А вообще, мальчики, у вас у обоих, по-моему, с головами не все в порядке. Мне просто страшно становится. Может быть, разбежимся, пока не поздно, пока я еще цела, а вы что-то еще соображаете?.. Ну, чего смотришь, как будто съесть меня хочешь? Не целься, я невкусная. Иди вон, у тебя есть уже противник, - она, мило улыбаясь, кивнула на Грэма.
- Гораздо с большим удовольствием я бы тебя на куски разрубил, - буркнул Роджер и с перекошенным лицом повернулся к Грэму. – Готов?
Через полчаса Грэму стало жарко; Роджер, увлекшись, загонял его совершенно. Обе руки его работали независимо друг от друга в бешеном темпе. Парировать все удары было просто немыслимо, и Грэм понял, что кроме как уворачиваться, деваться ему некуда. Он скакал по берегу, уклоняясь от клинков Роджера, иногда отражая удары и даже не пытаясь перейти в наступление. Было понятно, что, сойдись он с Роджером в серьезном поединке, ему несдобровать. Теперь Роджер просто развлекался; несколько раз он явственно удерживал руку, когда удар грозил серьезным ранением.
Когда они остановились, раскрасневшиеся и вспотевшие, оба тяжело дышали. Грэм был чуть поцарапан, Роджера же он же не достал мечом ни разу.
- Ха! – сказал Роджер, очень довольный, перекидывая свой длинный хвост за спину. – Ну, не говорил я тебе, что ты дитя против меня? Только и умеешь, что исподтишка бить! Воровские привычки! А в честном бою ты слабак.
- Можешь собой гордиться, - парировал Грэм.
- А я и горжусь. Нет, вообще-то у тебя тоже неплохо получается. Я же видел, как ты дерешься, на корабле. Но только не против меня. Нога как, не мешает? Ты под конец здорово хромать начал.
- Разболелась. Всегда так бывает.
- И как ты еще жив? Везло, наверное?
- Наверное…
- Пожалуй, - задумчиво сказал Роджер, - ребята слишком увлеклись… Ну, когда били тебя.
- Скорее, не довели дело до конца. Они же убить меня хотели, Роджи, а не просто поколотить немного и отпустить. Им Брайан помешал. Слишком сильно они тебя ненавидели и боялись, а мы ведь с тобой были…
- Друзьями, - закончил Роджер. – Да, пожалуй. Они хотели через тебя достать меня, но не вышло. На тот момент мне на тебя было плевать…
- Але! – подала вдруг голос Илис. – Все это очень трогательно, но не пора ли отправляться в путь? А то мы можем просидим здесь до вечера, предаваясь воспоминаниям.
Она была права, конечно, и поэтому на этот раз обошлось без пререканий, чему Грэм был несказанно рад. Но такое мирное единодушие продлилось недолго. Ни Роджер, и Илис не могли молчать больше десяти минут, а как только один из них открывал рот, тут же вмешивался второй, обязательно с ехидными комментариями. Просто согласиться друг с другом или поддержать нормальный разговор они не могли. Грэм некоторое время терпел, даже пытался их утихомирить, потом плюнул, ускорил шаг и ушел вперед, чтобы не слышать их. Он шел и думал о том, как будет разыскивать в Ите Марьяну, и о том, что будет говорить ей, когда найдет… и как она отреагирует на его появление спустя три с лишним года. Сможет ли она оградить его от праведного гнева местной сумеречной братии… да и захочет ли?.. Грэм думал, что это унизительно – прятаться от опасности за спиной девушки, но тут уж он ничего не мог поделать. Или Марьяна, или лучше вообще не заходить в город.
К полудню они достигли Иты и общими усилиями заставили Грэма надеть куртку, чтобы скрыть клеймо. Стражники у городских ворот с подозрением покосились на странную троицу, но вопросов задавать не стали. Грэм шел, не поднимая глаз, и каждую секунду опасался, что вот сейчас его узнают, и… что последует дальше, лучше даже не предполагать.
- И куда мы идем? – поинтересовалась Илис, которая – о чудо! – последние полчаса совсем не раскрывала рта.
- В храм Фекса, конечно, - ответил Грэм негромко, все также не поднимая головы. – Нам же нужна была помощь…
- А еще нам не помешал бы завтрак. Не знаю, как у вас, мальчики, а у меня внутри уже все ссохлось… Я и не помню, когда ела в последний раз.
- Дойдем до храма – будет тебе и завтрак. Если, конечно, меня сразу не зарежут.
- Что за пораженческие настроения?! Никто тебя в обиду не даст, Роджер заступится.
- Не уверен.
Роджер ничего не ответил. Он шел молча, напряженный, и внимательно посматривал по сторонам. Пессимистические настроения Грэма он принял всерьез.
Они уже почти дошли до храма, как вдруг услышали за спиной негромкий окрик "Соло!". Грэм крутанулся на пятках и увидел сзади себя человека, хотя секунду назад на улице вообще никого не было. Человек был в длинном плаще с капюшоном. Он подошел к Грэму и пихнул его в плечо, толкая к стене. Тут же рядом оказался Роджер с обнаженными клинками в руках и Илис с неизбежным любопытством во взоре.
- Ого! – сказал с удивлением человек в плаще. В его речи (говорил он на всеобщем языке) почти не чувствовался самистрянский акцент. – Да ты, я смотрю, телохранителями обзавелся!
- Это еще что за явление природы? – хмуро поинтересовался Роджер. Мечи убирать он не спешил и с любопытством рассматривал человека.
- Тарнис-Лис, - сказал Грэм. – Тарнис Тшуул.
- Да, это я, - усмехнулся человек в плаще и откинул капюшон. Это оказался мужчина лет сорока, с острым хищным лицом. – Гляди-ка, узнал.
- У меня хорошая память.
- Сомневаюсь. Будь это так, ты бы помнил, что тебя здесь ждут просто-таки с распростертыми объятиями. И ни за что не сунулся бы сюда. Так что, я думаю, память тебе напрочь отшибло, парень.
- Да кто ты вообще такой? – уже более агрессивно спросил Роджер.
- Старый друг, - по лисьи улыбнулся Тарнис. – Вот этого негодяя.
- Грэм?..
- Не друг, - процедил Грэм, холодно глядя на Тарниса. – Знакомый. Подожди, Роджи, не лезь.
- Ну вот, - покачал головой Тарнис. – Отказываешься от наших отношений?
- Что тебе надо, Лис?
- Это я должен у тебя спросить, что ты забыл в Ите. Тебя вроде недвусмысленно просили не появляться тут больше? Давно на каторге не был, мальчик? Или, может, по веревке соскучился?
- Я случайно здесь оказался.
- Ага, ветром занесло. Бывает. Ну и куда же ты направляешься? Порт в другой стороне.
- В храм.
- Рассудком тронулся? Знаешь, как обрадуется наша братия? Ты что там забыл?
- Мне Марьяну нужно увидеть, - Грэм говорил тихо, ровным голосом, но чувствовал он себя не очень уверенно. Тарнис Тшуул по прозвищу Лис был его первым учителем в гильдии, и еще он был совершенно непредсказуемым человеком.
- Марьяна! Снова за свое? Стоит тебе только заикнуться об этом, ее дядюшка тебя так взгреет, мало не покажется.
- Я знаю. Но мне нужна помощь…
- А! Вот это точно: никто, кроме Марьяны, тебе помогать не станет, - согласился Тарнис. – А что стряслось?
С минуту Грэм колебался, рассказать ли Тарнису суть их проблемы или нет. Помогать им он едва ли будет, но вот совет дать может.
- Понимаешь, - наконец сказал Грэм, - мы оказались без денег… то есть совсем. Светиться я здесь не хочу – знаю, что ничего хорошего мне ждать от вас не приходится. Если на меня налетит кто-нибудь из местных… ну, ты сам знаешь, что будет.
- Короче, сам деньги найти ты не можешь. Ясно. Как же ты здесь вообще оказался в таком состоянии-то?
- Долго рассказывать, Лис. Ну так что, дашь нам пройти с миром или позовешь братьев?
- Подожди, Грэм, дай подумать. Ты, конечно, сволочь, но мне тебя жалко… - при этих словах Грэм скрипнул зубами и заметно покраснел. Илис смотрела на него большими круглыми глазами, Роджер криво ухмылялся. – На глаза братьям тебе лучше не показываться, но иначе Марьяну ты не найдешь. Короче – пойдем-ка со мной.
- Куда?
- Не бойся, не сдам… В тихое, спокойное место. Посидишь со своими приятелями, отдохнешь, а я, так и быть, Марьяну разыщу и приведу. Там уж с ней сам договаривайся. Я тебе денег не дам, и помогать не буду.
- А зачем тогда?..
- Ну, парень, я все-таки учил тебя… Считай, что у меня сегодня сентиментальное настроение. Дань прошлому. Ну, так пойдешь?
- А куда мне деваться? – буркнул Грэм.
- Вот и хорошо. Не познакомишь меня со своими друзьями, кстати?
- Перебьешься, - отрезал Грэм.
Тарнис расхохотался и махнул рукой, предлагая следовать за собой.
- Грэм, ты уверен, что этому типу можно доверять? – зашипел за спиной Грэма Роджер. – Мне он не нравится.
- Я не знаю, Родж. Но у нас действительно нет выбора…
Роджер в сердцах сплюнул, но больше ничего не сказал.
Тарнис привел их к дому, стоявшему в богатом квартале. Дом был двухэтажным и отнюдь немаленьким; внутри обстановка была тоже ничего себе. Грэм разбирался в предметах искусства, и ему было ясно, что вся мебель здесь антикварная и очень дорогая, также как и разные безделушки. Уж не Тарниса ли этот дом? – подумал Грэм, но спрашивать не стал. Ему вообще не хотелось разговаривать, он чувствовал себя последним идиотом и избегал и удивленного требовательного взгляда Роджера, и насмешливого – Тарниса. Илис, к счастью, не пыталась встретиться с ним глазами, поскольку была занята; она крутила головой по сторонам и все рассматривала, сопровождая комментариями вполголоса.
- Нравится? – поинтересовался Тарнис, расслышав очередное ее замечание.
- Ничего. Симпатичный домишко.
- Вот и я тоже так думаю… Ну, располагайтесь тут.
В большой гостиной, обставленной с такой же продуманной роскошью, как и остальные комнаты, Илис упала в ближайшее кресло.
- Удобная мебель, - заметила она, улыбаясь как никогда лукаво.
- Рад, что вам понравилось, - слегка поклонился в ее сторону Тарнис. – Ну, Грэм, что ты смотришь букой? Расслабься. Отдыхай, я скоро вернусь.
Тарнис обвел их внимательным и насмешливым взором и ушел. Роджер тут же уселся, скрестив ноги, рядом с креслом Илис и поднял глаза на Грэма. Тот застыл около камина и с сосредоточенным видом крутил в руках миниатюрную статуэтку.
- Грэм, кто это такой? – резко спросил он. – Ты вчера ныл, что тебя тут убьют, разрежут на куски, арестуют, а тебя встречают с распростертыми объятиями и обещают доставить нужную девушку в два счета. Я чего-то не понимаю.
- Нам просто повезло. Мы встретили Тарниса, а не кого-то еще. А Тарнис… ну, в общем, он же сказал, что отдает дань прошлому… Он, понимаешь ли, учил меня…
- Чему? – поинтересовалась Илис.
- Всему. И сражаться, и профессиональным всяким тонкостям… Я же только на улицах мог кошельки таскать… Ну, может, замок простенький вскрыть.
- Первый учитель?
- Можно и так сказать.
- Как трогательно!
Грэм промолчал.
- Ну, и что мы будем делать? – сухо спросил Роджер, храня мрачное выражение лица.
- Ждать, - Грэм поднял глаза от статуэтки и поставил ее обратно на камин. – Ждать, пока не придет Марьяна… или кто-нибудь еще.
- Почему бы не попросить денег у этого твоего учителя?
- Не хочу быть у него в должниках.
Илис открыла рот, чтобы что-то сказать, но комнату бесшумно вошел молодой парень, почти мальчик, одетый как слуга. В руках у него был большой поднос, накрытый серебряной крышкой. Он с поклоном поставил поднос на стол перед креслом Илис, и с поклоном же молча удалился.
- Ух ты! – восхитилась Илис, хлопая глазами на поднос. – Это еще что такое?
- Открой да посмотри, - посоветовал Роджер.
- А может, лучше ты? Вдруг там василиск?
- Илис, не валяй дурака! – рыкнул Роджер, но приподнялся и снял крышку с подноса.
Конечно, никакого василиска не было, а были на подносе несколько блюд с изысканной закуской, фрукты, три кубка и бутыль с вином (большой, большой был поднос, что уж говорить!).
- Ух ты! – снова сказала Илис. – А виноград-то он откуда сейчас взял? По-моему, не сезон.
- А тебе есть какая-то разница?
- Нет. Просто интересно. А вообще, я так хочу есть, что мне все равно, пусть даже он его наколдовал, этот виноград! Что ж, мальчики, давайте позавтракаем и возблагодарим нашего заботливого хозяина!
С этими словами Илис принялась за еду. К ней присоединился Роджер. Только Грэм по-прежнему стоял у камина и даже не смотрел на них.
- В чем дело, Грэм? – повернулся к нему Роджер. - Что ты там, приклеился, что ли?
Грэм сумрачно посмотрел на него. С каждой минутой настроение у него все сильнее портилось. Предстоящий разговор с Марьяной его не радовал, да и странное поведение Тарниса заставляло волноваться. Отношения у них с Лисом три года назад были более чем натянутые, и Грэм не мог ожидать хорошего к себе отношения, помня, какой неблагодарной скотиной он был. Теперь ему было не по себе. Пожалуй, он даже чувствовал себя виноватым перед Тарнисом.
- Я не хочу есть, - неохотно ответил он.
- Уверен? Ты когда ел-то в последний раз?
- Мне кусок тут в горло не лезет.
- Помрешь с голоду – спасать не будем, - радостно заявила Илис, общипывая несезонный виноград.
- Чувствительный какой… - проворчал Роджер. – Кусок ему, видите ли, в горло не лезет… Что за настроение, я не понимаю?
- Ну и не понимай… - огрызнулся Грэм.
- А еще говорил, что я – псих. Сам-то…
- Оба хороши, - подытожила Илис. – Оставь его в покое, Роджи, пусть его. Нам больше достанется.
Однако, она уже зовет его "Роджи", с удивлением подумал Грэм. Осталось дождаться, когда он будет ласково называть ее "Лисси". Глядишь, и ругаться перестанут.
Он простоял у камина все время, пока его спутники завтракали, тихо переговариваясь между собой, и делал вид, что внимательно рассматривает несчастную статуэтку. А на самом деле он просто прятал лицо, поскольку чувствовал, что поминутно вспыхивает, краснея. Только услышав легкие шаги, замершие на пороге комнаты, он поставил статуэтку на место и повернулся. И встретился взглядом с Марьяной. И почувствовал, что снова неудержимо краснеет.
Марьяна была невысокая, крепкая и вместе с тем удивительно ладная девушка с круглым скуластым, смуглым лицом и темными блестящими волосами, свободно спадающими на спину. Лицо ее не отличалось особенной красотой, но очень выразительными были большие серые глаза под изогнутыми бровями, которые было бы совершенно справедливо назвать соболиными. Стоя в дверях, Марьяна внимательно изучала Илис, рассевшуюся в кресле с гроздью винограда в руке, и Роджера, устроившегося у ее ног с бокалом вина. Илис дружелюбно улыбалась с набитым ртом. Марьяна с большим любопытством рассмотрела их, потом перевела взгляд на Грэма.
- Грэм, - сказала она сдавленно.
- Здравствуй, Марьяна, - отозвался Грэм голосом кающегося грешника.
- Грэм! – крикнула Марьяна, в несколько шагов подскочила к Грэму и обхватила его за шею. – Грэм, Грэм!
Она попыталась его поцеловать, но он осторожно отвел ее руки и, держа за запястья, отстранил от себя.
- Я тоже рад тебя видеть, Марьяна.
- А… - растерянно сказала Марьяна, беззащитно глядя на Грэма, потом перевела взгляд на Илис. – Извини…
- Познакомься с моими друзьями, - быстро сказал Грэм. – Илис. Роджер.
Марьяна чуть кивнула и снова посмотрела на Грэма.
- Что случилось? Почему ты вернулся? Это опасно.
- Я… ну, в общем, так получилось. Сядем, поговорим?
За руку Грэм подвел Марьяну к креслу, усадил ее и сам устроился на подлокотнике. Марьяна смотрела на него, не отрываясь. Глаза у нее были такие… Никто никогда не смотрел на Грэма такими глазами. Неужели она продолжает любить меня до сих пор? удивленно и чуть испуганно подумал он.
- Ты так изменился, - сказала Марьяна грустно, сделав движение, словно хотела погладить его по волосам, но в последнюю минуту сдержалась. – Совсем другой стал.
- Какой же я стал? – вспыхнул Грэм.
- Спокойный какой-то. Раньше ты был... отчаяннее, что ли.
- Спокойный? – фыркнула Илис. – Это он-то?
Грэм бросил на нее мрачный взгляд и снова повернулся к Марьяне, чувствуя, что опять краснеет. Ему почему-то было очень неловко. В свое время они были очень близки, но сейчас он никак не мог подобрать нужные слова. Никогда он не стеснялся девушек, а сейчас…
- А ты совсем не изменилась.
Марьяна бледно улыбнулась и опустила голову, но тут же снова подняла взгляд, который теперь приобрел уже совсем другое выражение.
- Грэм, - неожиданно нетерпеливо сказала она. – Тарнис, когда пришел ко мне, сказал, что у тебя крупные проблемы, и тебе нужна помощь. Так в чем дело?
Деловой тон вопроса, как и ставший сосредоточенным взгляд, сразу привели Грэма в себя. Он перестал смущаться и собрался с мыслями. Очень кратко и не вникая в подробности, не объясняя причин – да и вообще ничего практически не объясняя, - он рассказал Марьяне, как они попали в Самистр и в каком положении оказались.
- Так, - сказала Марьяна, выслушав. – Я правильно поняла, что тебе нужны деньги, одежда, припасы и место на корабле до материка?
- Да.
- Немало… Хорошо, Грэм, я все для тебя сделаю. Но при одном условии.
- Каком?
- Очень простое условие. Я поеду с вами.
- Зачем? – поразился Грэм. Эта идея ему сильно не понравилась.
- А ты не знаешь? И даже не догадываешься?
- Н-нет…
- Болван, - подал голос Роджер.
Марьяна даже бровью не повела в его сторону. Смотрела она только на Грэма.
- Я не хочу больше терять тебя, Грэм. Хочу быть с тобой. Всегда.
- Пойду-ка я прогуляюсь, - заявил громко Роджер.
Он легко поднялся с пола, сгреб за шиворот Илис, которая отбивалась и явно ничего не понимала, и утащил ее в соседнюю комнату, плотно притворив за собой дверь. Грэм проводил их беспомощным взглядом и выругался сквозь зубы. Вот заразы! Что это на Роджера нашло? Подумаешь, какой тактичный… когда не нужно.
Грэм быстро пересел с подлокотника в кресло, которое покинула Илис. Теперь между ним и Марьяной имелась хоть какая-то преграда, и можно было надеяться, что Марьяна не кинется ему на шею с поцелуями. А она пребывала в самом подходящем для этого настроении.
Марьяна сидела, свободно развалившись и закинув ногу на ногу, – ей это позволял мужской костюм, - и выжидающе смотрела на Грэма, слегка приоткрыв губы. Грэм же молчал. Что сказать, он не знал. Он не хотел, чтобы с ними ехала еще и очевидно влюбленная в него Марьяна, но обосновать свое нежелание не мог. Молчал он так долго, и вид у него был такой мрачный и усталый, что Марьяна не выдержала и спросила:
- Ну так что, Грэм? Что скажешь?
- Почему ты хочешь уехать?
- Я уже сказала! Я так скучала по тебе… Я не хочу больше ломать голову над тем, жив ли ты или нет, что с тобой, где ты и с кем.
- А тебе не все равно? – тихо спросил Грэм.
- Конечно, нет! – вскинулась Марьяна. – Пошла бы я сюда, если бы мне было плевать на тебя? Что я, самоубийца? Я ни на минуту тебя не забывала! А вот ты, кажется, не вспоминал про меня совсем. Так?
- Марьяна… - бессильно сказал Грэм.
Только сейчас он заподозрил, что оказался в довольно неприятной и скользкой ситуации.
- Я люблю тебя, Грэм, - опустила она глаза. – До сих пор. И ты знаешь это. Должен знать, потому что я уже говорила тебе это… давно. Когда ты еще жил здесь.
- Я помню. Но, Марьяна… я никогда не говорил тебе ничего подобного. И сейчас не скажу.
Грэм понимал, что его слова жестоки. Но лучше уж так, чем продолжать морочить Марьяне голову. Ему было очень неловко, с большим удовольствием он оказался бы сейчас за тысячу миль отсюда. Может быть, даже в каменоломнях. Марьяна была не первой влюбленной в него девушкой, с которой ему приходилось общаться, но единственной, к которой он чувствовал симпатию, и поэтому не мог обойтись с ней, как со всеми остальными.
Марьяна долго молчала, не поднимая глаз. Грэм подумал, что будь он на ее месте, он бы просто встал и ушел. Может быть, послав собеседника к Борону или еще дальше. Хотя, кто знает… он-то никогда еще не был влюблен.
- Понимаю, - заговорила, наконец, Марьяна. – Ты, как всегда, откровенен. Не бойся, я не обиделась. Я все-все понимаю. Скажи мне только: ты сейчас связан с какой-нибудь девушкой?
- Нет. А почему ты спрашиваешь?
- Просто интересно, - Марьяна издала приглушенный смешок и резким движением вскинула голову, отбрасывая волосы со лба. – Неважно все это. Можно мне хотя бы быть с тобой до тех пор, пока ты не приедешь на материк? Там, я обещаю, наши пути разойдутся.
- Но твой дядя…
- К Безымянному моего дядю! Меня уже достал и он, и его любимый Фекс, и вся Ночная гильдия. И меня достало это Бороново королевство!
- Ты даже не спрашиваешь, куда мы собрались, - тихо сказал Грэм, чувствуя, как его решимость держать девушку от себя подальше неизбежно испаряется.
- А мне все равно, - засмеялась она немного нервно. – Да и тебе, как я понимаю, тоже…
- Верно. Но, Марьяна, если ты уедешь, мне тогда вообще нельзя будет сюда возвращаться до конца жизни. И Тарнис за меня не заступится.
- Ты струсил, что ли? Боишься сумеречных братьев?
- Просто предпочитаю иметь запасные пути для отступления, если вдруг что случится.
- Ну, сюда тебе лучше не отступать. Тебе сюда и раньше лучше было не соваться, и сейчас тем более не стоит. Ну, Грэм? Когда кончатся твои отговорки? Ты можешь поверить, что мне здесь так же плохо, как и тебе? Что я так же ненавижу это королевство? Этот город? Ну, Грэм, скажи же! – почти крикнула Марьяна.
- Ну хорошо, - сдался Грэм. – Но только – до материка. Очень прошу.
- Спасибо, милый! – она вдруг смутилась и даже немного покраснела. Посмотрела на Грэм очень жалобно. – Прости. Я, конечно, не должна была тебя так называть. Но только… пожалуйста… в последний раз… поцелуй меня, а? Обещаю, я больше никогда не вспомню…
Что тут было делать? Грэм подошел к Марьяне, запрокинувшей навстречу ему лицо, и наклонился к ней. Ее рука тут же потянулась к нему, тонкие пальцы нежно огладили его щеку. Он бережно отвел ее руку, нагнулся еще ниже и по-братски поцеловал ее лоб. Большего он сделать не мог, хоть режь его на куски. Марьяна разочарованно вздохнула.
- Какой ты… - с досадой сказала она. – Даже и не поцелуешь… И почему ты такой черствый? Ну ладно, все, молчу. Я же обещала, что больше не буду. Давай, уточняй, что тебе нужно. А лучше составил бы ты список, а?
-6-
Когда Грэм сообщал своим спутникам, что Марьяна плывет с ними, он ожидал бурной негативной реакции, но просчитался. Илис даже обрадовалась и заявила, что очень рада появлению в их компании еще одной девушки. "Будет одним благоразумным человеком больше, – заявила она. – А то мне с вами двоими тяжко, знаете ли…". Роджер же повел себя так, словно ничего другого и не ожидал, чем жутко разозлил Грэма. Он многозначительно ухмылялся и всем своим видом показывал – он-то, мол, знает, что Марьяна поедет ними не только до материка, и разговоры о скором расставании – чушь. Грэму очень хотелось дать ему по физиономии, но он сдерживался.
Несколько дней, пока Марьяна занималась сборами в путь, они провели в безделье, пользуясь гостеприимством Тарниса, который предоставил в их распоряжение весь дом целиком. Илис бродила по дому или по городу. Правда, ни разу ей не удалось выйти одной, ее непременно сопровождал Роджер, не слушая возражений. Грэм знал, что она несколько раз пыталась избавиться от конвоя, но у нее ничего не получилось: попробуй-ка уйти от профессионального охотника за головами, когда он того не хочет. Однажды ей, правда, удалось, но с тех пор Роджер поднабрался опыта в общении с ней и ни за что не допустил бы никакой оплошности. Впрочем, теперь он больше походил на преданного телохранителя, чем на охотника. Он берег Илис, как зеницу ока, только она никак не могла – или не хотела, – оценить его рвения.
Возвращаясь с прогулок, она произносила пространные монологи о том, какой Ита тухлый и грязные городишко. Но с каждым разом ее критика становилась все менее объективной, монологи – значительно короче, а скоро она впала в нездоровую задумчивость, которая очень не нравилась Грэму.
Пока Роджер и Илис прогуливались по Ите, Грэм в одиночестве коротал время в доме Тарниса. На улицу он не высовывался: инстинкт самосохранения у него еще работал, и наткнуться на кого-нибудь из местных коллег по цеху или, что еще хуже, на охотников за каторжниками, ему не улыбалось. Он нашел себе занятие, обнаружив в доме Тарниса неплохую библиотеку. Книги не попадали в его руки с тех пор, как он ушел из отцовского поместья, и теперь он опять с удовольствием взялся за них. Большинство, правда, были написаны на самистрянском языке, который он знал очень плохо, на уровне общих фраз и ругательств, но несколько штук оказались на всеобщем. Когда Тарнис, время от времени появлявшийся в доме, наткнулся на Грэма, который сидел перед камином с трудом по метафизике в руках, он очень удивился.
- Вот уж не знал, что ты вообще умеешь читать!
- Ты многого про меня не знаешь, - отозвался Грэм самым своим высокомерным тоном. – Даже и не подозреваешь.
- Ты всегда был непредсказуемым мальчиком, - согласился Тарнис. – Ну и как, что интересного нашел?
- Да есть несколько оригинальных идей, - уклончиво ответил Грэм. – Метафизика – вообще своеобразная вещь.
Тарнис буркнул что-то в том духе, что ему непонятно, откуда он вообще такие слова знает, и удалился. С этого дня он стал появляться гораздо чаще, каждый раз словно специально искал Грэма и заводил с ним разговоры на заумные темы. Тот, поднаторев в науках о высоких материях во время полугодового затворничества в отцовской библиотеке, без особого труда поддерживал беседу на должном уровне, чем вгонял Тарниса все в большую тоску.
Никакого подвоха Грэм от него больше не ждал и почти совсем успокоился. Раз Тарнис не сдал его сумеречной братии сразу, беспокоиться было не о чем. К тому же, кажется, Лис проникся симпатией к Илис, с которой каждый вечер вел длинные задушевные беседы за бокалом вина. Грэма беспокоило другое: ему приходилось пользоваться гостеприимством человека, которого он не считал своим другом и которому он ничем не хотел быть обязанным. И еще его волновало, как бы чего плохого не случилось с Марьяной. Если бы кто-нибудь узнал о ее планах, ей не поздоровилось бы… как и ему, конечно.
Но все прошло благополучно. Дней через пять у Тарниса появилась Марьяна с радостным сообщением, что все готово. Она притащила целый ворох одежды, и Грэм наконец смог прилично одеться. До сих пор он так и ходил в драной рубахе, отказавшись от одежды, предложенной Тарнисом. Нашлись также обновки и для его спутников. Правда, Роджер не пожелал расстаться с шароварами. На ехидный вопрос Илис он не менее ехидно ответил, что слишком сроднился с ними. К тому же, они были единственными в своем роде... в это части света, по крайней мере.
С деньгами и припасами тоже все было в порядке, нашелся и корабль, уходящий через пару дней к материку. Правда, шел он не в спокойную Лигию, а в Бергонт, который периодически лихорадило. Местные нобили время от времени затевали небольшие гражданские войны, этакие междусобойчики, благодаря попустительству тамошнего короля. Но это было уже неважно. Грэм хотел только убраться из Самистра на относительно безопасный материк, а куда именно – дело десятое. Грызущееся между собой дворянство его не очень беспокоило. Гораздо больше его тревожила подступающая зима, которая могла помешать быстро уехать из неспокойного Бергонта и перебраться в пограничную Лигию. Зимы там были не столь суровые, как, например, в Наи, но снега могло навалить достаточно для того, чтобы пришлось зимовать прямо там, ожидая весны.
Марьяна сказала, что в день отплытия будет ждать их в порту. Все были довольны и предвкушали уже скорое прощание с гостеприимным Самистром в общем и Тарнисом в частности, но вдруг Илис заявила, что никуда плыть не собирается. Все посмотрели на нее, как на сумасшедшую, а Роджер так даже потянулся пощупать ее лоб – вдруг у нее жар, и она бредит. Илис быстро изложила свои соображения. Ей, видите ли, нужно было скрыться из Истрии, а куда, неважно. Из Истрии она исчезла, Самистр – королевство немаленькое, людное, расстояние до него – немалое, к тому же кругом море, так зачем тащиться еще куда-то? И здесь можно неплохо устроиться. В общем, было ясно, что в Бергонт ей плыть неохота. Тащиться до него еще почти неделю, а уже холодно, и в море неуютно… волны, качка, матросы неприветливые. Да и в Бергонте опять кто-нибудь кого-нибудь режет.
- Тебе же тут не понравилось, - заметил Грэм.
Все вчетвером они сидели в гостиной Тарниса, устроившись полукругом вокруг камина. Настроение у Грэма было даже не очень плохое, несмотря на то, что за окном уже кружился первый снег. Заявление Илис его не расстроило. Что он обещал Брайану? Да ничего конкретного. Обещал увезти Илис из Истрии. Увез? Увез. И достаточно далеко, чтобы запутать след. Рассуждения ее вполне логичны, и если она решила, что здесь ей будет лучше, чем на материке – это ее дело. Силком он ее тащить не будет, а без нее путь до Бергонта будет куда приятнее.
- Не понравилось, - подтвердила Илис. – А что делать? Войну я тоже не люблю, а она сейчас реально грозит всем западным королевствам.
- У тебя есть знакомые в Самистре, которые помогут тебе? – спросил Роджер, насупившись. Ему планы Илис не понравились.
- Нет, - безмятежно сказала Илис. – Ну и что? У меня их и там нет.
- Там есть знакомые у Грэма.
- Ага, в Наи. Туда еще тащиться целый год.
- Ну, допустим, не только в Наи. И добираться туда гораздо быстрее, на самом деле.
- Ну и что? – упрямо повторила Илис.
- А то, - с нажимом сказал Роджер, - что здесь ты одна не останешься.
- То есть?
- Придется тебе терпеть мою компанию.
- Доброе утро! – вытаращила глаза Илис. – С чего такая забота? Я, вроде бы, тебя в телохранители не нанимала.
- Считай, что сам нанялся.
Несколько минут Илис вообще не могла ничего сказать – редкое, почти невозможное явление. Не меньше был озадачен и Грэм. Но ему было страшно интересно, что будет дальше, и он с удовольствием наблюдал за сменой выражений лица Илис: от безмерного удивления до почти панического ужаса, разбавленного, как ни странно, изрядной долей ехидства.
С непроницаемым лицом Роджер вынес удивленно-испытывающий взгляд Илис, не отведя ни на мгновение свои бешеные ониксовые глаза.
- А, - сказала наконец Илис. – А. А-а-а! Мама! Не надо! Роджи, передумай! Прошу тебя. Мне не нужен телохранитель!
- Это ты так думаешь.
- Я жить хочу!
- Вот именно.
- Ты не понял, - занервничала по-настоящему Илис. – Я боюсь, что моя жизнь окажется гораздо короче, если ты будешь болтаться у меня за спиной.
- Если не я, то кто же будет напоминать тебе, что опасно пользоваться ма… - Роджер вдруг вспомнил, что среди них находится непосвященный человек, и умолк на полуслове, бросив свирепый взгляд на Марьяну.
- В чем дело? – удивилась та.
- Ни в чем, девочка. Илис, ну ты поняла меня, да?
- Грэ-э-э-м! – завопила бедная Илис, сделав большие испуганные глаза. – Скажи ему ты, а?
- Что сказать? – невинно спросил Грэм. Он уже откровенно наслаждался происходящим, и настроение его все улучшалось.
- Сейчас вы меня доведете! Грэм, но ты-то останешься, чтобы оттаскивать от меня этого ненормального?!
- Вот еще.
- Так, - зловеще сказала Илис, сощурившись. – Это заговор, да? Роджи, я не понимаю, почему тебя так волнует моя драгоценная персона?
- Лисси, - проникновенно сказал Роджер, и Грэм с трудом удержался от фырканья. – Это очень долго объяснять. Если хочешь, я тебе расскажу как-нибудь потом. Попозже. И не при людях.
- Даже так? – поперхнулась Илис. – Очень интересно. Ладно, ловлю тебя на слове. Грэм! Ты точно уверен, что не хочешь остаться?
- Абсолютно.
- Аргх… Безымянный на ваши головы… - мрачно сказала Илис, подперев подбородок рукой. – Ладно, уговорили. Едем в ваш облезлый Бергонт.
- Умная девочка, - одобрительно сказал Роджер, ухмыляясь от уха до уха, и потрепал совершенно деморализованную Илис по волосам.
Потом, оставшись наедине с Грэмом, Марьяна поинтересовалась, что означала сцена у камина. Объяснить произошедшее было тяжело, даже и имея на то охоту – которой у Грэма абсолютно не было, - и он, уткнув нос в книгу, пробурчал что-то в том духе, что такие перепалки – обычное явление, обращать внимание на них не нужно. Просто Илис с Роджером очень любят друг друга, но всеми силами стараются этого не показать (при этом он подумал, что, услышь его объяснение Роджер либо Илис, быть ему или разрубленным на куски, или превращенным в морковку). Стесняются они. Марьяна выслушала его с большим сомнением, но переспрашивать не стала, ушла.
Затем у Грэма состоялась беседа с Роджером, который очень хотел знать, что такого сказала ему подружка, если на нем лица нет. После разговора с Марьяной Грэм, действительно, снова помрачнел, осознав, что теперь число любопытных девушек в их компании увеличилось ровно вдвое. Причем если у Илис любопытство было нейтральное, то у Марьяны – заинтересованное. Хотя она и обещала не напоминать Грэму об их отношениях, скрывать свои чувства она не умела, и все принимала близко к сердцу.
- Не понимаю, почему ты так расстраиваешься, - сказал на это Роджер. – Марьяна – симпатичная девчонка, она тебя очевидно любит, так пользуйся этим! Если такая аппетитная девушка сама вешается тебе на шею, зачем ее отталкивать?
- Тебе этого не понять, - угрюмо огрызнулся Грэм.
- Это точно. Я бы уж не стал терять времени и терзаться угрызениями совести, что не могу ответить на ее высокие чувства.
- Не сомневаюсь.
- Дурак ты… Даже хуже – принципиальный дурак. Шел бы ты в храмовники, что ли, со своими принципами.
Бросив эту фразу злым тоном, Роджер тут же ушел, оставив Грэма в крайнем замешательстве.
Грэм ожидал еще и третей беседы – с Тарнисом, но ее, к счастью, не последовало. Тот только поинтересовался, когда и куда они отбывают, и спросил, правда ли, что Марьяна уезжает с ними. Грэм заколебался, стоит ли об этом говорить, но пока он раздумывал, Тарнис сделал какие-то свои выводы, и, не дождавшись ответа, кивнул и ушел. Сначала Грэм ждал последствий, хотя бы в виде выражения неодобрения со стороны бывшего учителя или вообще от сумеречной братии, а то и визита разгневанного дяди Марьяны,- но ничего не дождался.
Через день они вчетвером уже были на палубе медейского торгового корабля, шедшего в порт Обооре. Был это парусник, гребцы на нем не требовались, и Грэм мог, наконец, прокатиться обычным пассажиром.
Путешествие из Иты до Обооре было значительно короче, чем путешествие из Карата до Самистра, и всех это устраивало. Особенно Марьяну, которая, как оказалось, страдала морской болезнью и поэтому почти всю дорогу провалялась в каюте, не вставая, зеленая, как водоросли. Ей было очень плохо, и Грэму пришлось взять на себя роль сиделки. Хотя бы этим он мог отблагодарить девушку за все, что она сделала для него.
На палубу он почти не выходил, удавалось подышать свежим воздухом только тогда, когда Марьяне становилось получше, и она засыпала. Но было так холодно, что особого желания прогуливаться он не испытывал.
Почти никто на корабле не говорил на всеобщем, и ни с кем из команды Грэм так и не познакомился. Зато Илис языковой барьер не мешал. Она всегда умела найти, чем заняться. Да и компания у нее всегда была под рукой, поскольку Роджер ходил за ней, только что не наступая на пятки. Илис уже смирилась с таким положением дел и не возмущалась.
В этот раз они вели себя тихо. Даже Роджер никого из команды не задирал и с офицерами разговаривал вполне вежливо. Те, впрочем, все равно от него шарахались, но тут уж была виновата его внешность, особенно перекошенный нос.
Грэм наблюдал за ним и за Илис и все крепче убеждался, что Роджер пропал. Что этого головореза так привлекало во взбалмошной девчонке, он не мог понять, но подозревал, что именно ее взбалмошность, ехидство, дурной характер и, как ни странно, полное пренебрежение к его персоне. А может, еще и то, что она сумела сбежать от него и дать ему отпор, да так, что сломала ему нос. Пусть Илис проделала это с помощью магии, но результат-то на лицо… и даже на лице. Наверняка никому еще не удавалось дотянуться до носа Роджера. Кто-то, правда, оставил ему памятку на лице в виде шрама, который, но это ведь было сделано не голыми руками. Сталь – совсем другое дело. Магия же – часть человека, носителя, так что можно было с чистой совестью считать, что Илис разбила ему лицо своими собственными руками, не прибегая к помощи оружия.
Терпение по отношению к ней Роджер проявлял невероятное. Илис над ним издевалась, подшучивала и иронизировала, а он все сносил, только порыкивал, но рук больше не распускал, даже за мечи не хватался. Грэму было очень интересно, что же творится у него внутри, какие мысли бродят в голове. По лицу его ничего нельзя было понять: кроме бешенства и злости, никаких эмоций наружу не прорывалось.
К концу путешествия Марьяне стало намного лучше, она, наконец, смогла есть и даже пару раз вышла на палубу. Улучшению ее самочувствия стоило порадоваться, но Грэм не мог, потому что Марьяна, оправившись, почувствовала потребность в собеседнике. Она с удовольствием поболтала бы и с Илис, но та вечно где-то пропадала. Так что поток красноречия обрушился на Грэма. Марьяна не была такой уж болтушкой, но, поскольку они давно не виделись, у нее накопилось много такого, что бы она хотела узнать и о чем хотела рассказать сама. У Грэма вовсе не было настроения предаваться воспоминаниям, о чем он всеми силами старался дать понять. Но Марьяна не могла – или не хотела – угомониться. Она рассказала, как жила в Ите прошедшие годы, как ей надоела Сумеречная гильдия и постоянный строгий надзор дяди, в последнее время ставший вовсе уж невыносимым, а потом, когда воспоминания ее иссякли, приступила к расспросам. Отвечал Грэм, выдавливая из себя слова в час по чайной ложке.
- А чем ты занимался? Хоть это можешь рассказать? – огорченно спросила, наконец, Марьяна, поняв, что внятных ответов сегодня она не получит.
Они стояли на палубе, облокотившись на поручень, и могли беспрепятственно любоваться зимним морем. Было холодно, но Марьяна утверждала, что совершенно не мерзнет, и вообще на свежем воздухе чувствует себя гораздо лучше. Она была закутана в теплый меховой плащ, который прихватила с собой из Самистра.
- Всем понемножку, - отозвался Грэм, не поворачиваясь к ней. Холодный ветер пробирал до костей, поскольку одежда на нем была гораздо легче, чем Марьянина.
Думал он совсем о другом. О том, что скоро наступит его двадцать второй день рождения, а значит, исполнится шесть лет с тех пор, как он ушел из дома отца. Уже шесть лет…
- То есть?.. – не могла успокоиться Марьяна. – Подожди, я у тебя кольцо вроде бы видела, - она взяла Грэма за руку, на мизинце которой блестело серебряное цеховое кольцо, и поднесла его ладонь почти к самым глазам. – Раньше его не было. Серебряное. Уважают тебя собратья, да? Где ты его получил?
- В Наи, - ответил он, не отнимая руку. Он почти и не заметил этой фамильярности.
- И давно?
- Да года полтора, наверное…
- Ты до сих пор официально в гильдии? – Марьяна обхватила его ладонь двумя руками и стала почти неощутимо, очень нежно поглаживать ее пальцами.
- Ну… да, наверное. Марьяна, что ты делаешь? – до него наконец дошло, что происходит что-то не то.
- Извини, - покаянным голосом сказала Марьяна, но вид у нее был отнюдь не виноватый, и ладонь она не отпустила. – У тебя такие холодные руки… Ты замерз?
- Нет, я…
- Когда ты уплывал отсюда, - перебила она, словно не слыша, - я думала, что ты не останешься в этой грязи. Ты не такой человек, чтобы путаться с ворами. Это была ошибка, что я привела тебя к Фексу…
- Не понимаю, к чему все эти разговоры, - сказал Грэм и отобрал руку.
- К тому, что незачем тебе оставаться в гильдии. Это не для тебя.
- Древние боги! – расхохотался Грэм и впервые за весь разговор взглянул на Марьяну. – Ты хочешь наставить меня на путь истинный? Ну, так тебе это не удастся. Не знаю, за кого ты меня принимаешь, но ничего хорошего из меня не выйдет. Я, знаешь ли, уже пытался… долго не удержался. Честная жизнь не по мне.
- Мой бедный, - зашептала вдруг Марьяна, приникая к нему. Грэм попытался отстраниться, но она уцепилась за его одежду, словно утопающий – за спасательный круг. – Мой любимый. Прости, я обещала тебе… но я не могу. Я вижу тебя, и чувствую, что умру, если не прикоснусь к тебе. Не могу удержаться… ты знаешь, когда ты уплыл, я долго не могла успокоиться. Я думала: все, жизнь окончена. Каждый день мучалась, размышляя, жив ли ты еще или нет, ведь ты был такой шальной, постоянно нарывался на неприятности… Представляла тебя мертвым и ревела, думала, что тогда и мне лучше умереть. Мысленно видела тебя с другими девушками, задыхалась от ревности… Дядя считал, что все это пустое увлечение, что это пройдет. Я тоже так думала, пока ты был в Ите, поэтому и отпустила тебя почти с легким сердцем. Если бы я знала, что это не пройдет… ты бы так просто не уехал. Я теперь смотрю на твою подругу… и завидую ей…
- Завидуешь? – удивился Грэм.
- Глупый! Ты разве не видишь? Ясно, что Роджер влюблен в нее. Это понятно уже по тому, как он на нее смотрит.
- А как он на нее смотрит? – как последний дурак, спросил Грэм. Ему казалось, что Роджер смотрел на Илис как обычно – с тихой яростью.
- Вот я и говорю – глупый, - вздохнула Марьяна. Она прижалась еще сильнее, обхватила его руками за пояс и все пыталась заглянуть ему в глаза. – Ну неужели в тебе не осталось ни малейшего чувства ко мне? Ни капельки? Грэм, тебе даже не нужно будет ничего делать, я все сама… только позволь мне быть с тобой.
Грэм понял, что еще пара минут, и разговор закончится где-нибудь в укромном уголке. Причем ему действительно не придется ничего делать, все сделают за него. Внутри него уже неудержимо разливался жар, он начинал терять над собой контроль. Он чувствовал горячее тело Марьяны даже через толстый меховой плащ, а она раскраснелась, и руки ее уже проникли под его одежду. Грэм подумал, что через мгновение не сможет вырваться из ее объятий, и вспомнил слова Роджера, брошенные за пару дней до отплытия из Иты. Марьяна действительно вешалась ему на шею, а он не то чтобы не находил сил, у него просто пропадало желание отталкивать ее.
- Нет, - через силу выдохнул он, когда острое чувство блаженства пронзило его; пальчики Марьяны добрались-таки туда, куда стремились. Его это словно отрезвило и снова вернуло дар речи. – Нет. Прекрати, Марьяна.
- Почему? – ее дыхание уже было учащенным. – Тебе же хорошо, я знаю… - пальцы ее и не подумали прекратить свое занятие.
- Да хватит же… - прошипел сквозь зубы Грэм, стараясь не застонать. Но сил отстраниться самому или хотя бы отвести руки девушки не было. Он только крепче вцепился в поручень.
- Ни за что. Пойдем отсюда… - Марьяна устремилась куда-то в сторону, увлекая его за собой. Повторила: - Позволь мне быть с тобой. Только в этот раз.
Что ж, подумал Грэм, а это даже приятно, когда тебя соблазняют. Остается только послать к Безымянному свои принципы и сдаться на милость победителя.
Это ведь так просто.
- Что, соблазнила тебя все-таки твоя подружка?
Таким вопросом приветствовал Грэма Роджер, когда они встретились утром. Полночи Грэм провел с Марьяной, а потом оставшееся время гулял на палубе, стуча зубами от холода, жадно вдыхая ледяной воздух, и медленно приходил в себя. Поначалу, когда он только сбежал, его трясло от смешанного чувства возбуждения и стыда, но к утру он успокоился.
- И тебе доброе утро, - хмуро ответил на своеобразное приветствие Грэм.
- Нет, правда, - не успокаивался Роджер, ухмыляясь. – Я видел, как она тебя заманивала, а ты упирался.
- Наверное, было очень интересно.
- Ну и болван же ты. Просто редкостный. Вот если бы меня девушка так уговаривала, я бы не стал ломаться.
- Роджи, заткнись, - теряя терпение, попросил Грэм. – Илис свернула тебе нос в одну сторону, а я, если ты не утихомиришься, могу исправить это и свернуть его в другую. Хочешь?
- О Рондра, какие мы злые. А до носа моего не дотянешься – ручки коротки. И не нервничай ты так… скажи лучше, хорошо было?
Молча, без замаха Грэм заехал Роджеру раскрытой ладонью в лицо. Точнее, он только собирался заехать, потому что тот вдруг оказался почему-то за его спиной и от души пнул его под колено. Грэм на ногах не удержался и рухнул на пол, успев сказать только одно короткое, но очень емкое по смыслу слово на наи.
- Вот именно, - кивнул Роджер, присев рядом на корточки. – Никогда не пытайся так еще раз сделать, понятно? И хватит изображать из себя оскорбленную невинность, достало уже. Тоже мне, дитятко, красная девица… Святоша, - добавил он с отвращением, поднялся и ушел.
Куда бы деваться с корабля? с тоской подумал Грэм, встав на ноги и перегнувшись через борт. Влюбленные девицы, сумасшедшие побратимы, и все пытаются пнуть, ударить побольнее… В море, что ли, прыгнуть?
- Опять страдаешь? – раздался за спиной жизнерадостный голос Илис. Еще одна, подумал Грэм, не оборачиваясь. Косяком идут. – Роджи довел? Стукнул бы ты его разок для острастки… и мне бы польза была, а то надоел хуже горькой редьки. Ну, что, совсем загрустил?
Не ответив, Грэм только дернул плечом. Но Илис была не тот человек, от которого можно было избавиться с помощью одного-единственного жеста.
- Хочешь, я тебя порадую? – поинтересовалась она у спины Грэма. – Честное слово, тебе понравится.
- Ну, чего тебе? – не выдержал Грэм. – Говори быстрее.
- Там вообще-то земля на горизонте. Скоро будем в Обооре… или как его там? Варварское названье какое-то…
- Слава Эфферду! – выдохнул Грэм, распрямляясь. – Неужели? Я уж думал, мы никогда не доплывем. Меня уже тошнит от моря, от кораблей… и от вас с Роджером.
- Вот, приноси после этого хорошие новости, - насупилась Илис. – Даже спасибо не сказал… И между прочим, ты не одинок, не надейся. Меня тоже от Роджера тошнит.
- Значит, будем мучаться вместе. Беги, дитя, порадуй и его тоже. Дай я хоть пару часов отдохну от вас ото всех.
Что ж, подумал он, когда Илис убежала, полдела сделано. Мы довезли ее до материка. Ну, почти довезли. А что дальше-то? Надо ее куда-то пристраивать, а куда? Не лишним будет поговорить с ней, спросить, какие у нее самой-то планы. Ведь как получается: больше месяца они путешествуют вместе, и до сих пор ни Грэм, ни Роджер не удосужились побеседовать с Илис, поинтересоваться, сама-то она чего хочет, чем намеревается заняться… да вообще ни разу не поговорили по душам. Они так и не узнали, кто она и откуда, как она относится к своим магическим способностям, мешают ли они ей или нет. Нехорошо получилось, размышлял Грэм. Илис, понятно, не начинает первой разговор, но они-то с Роджером могли бы и спросить. А то тащат ее, как груз, не интересуясь ее мнением.
А теперь с ними еще и Марьяна. Грэм сильно сомневался, что, ступив на берег, она помашет им ручкой и пойдет своей дорогой. У нее-то ведь вообще никого нет на материке. Значит, надо еще и о ней думать.
Совершенно неожиданно его мысли обратились к поместью, которое должно было перейти в его владение шесть лет назад. Тихое, спокойное место, до ближайшего города – полдня пути. Вот где было бы хорошо пристроить Илис, хотя бы на время. И знакомых в Наи много, присмотрят за ней, если что… Будет жить как деревенская аристократка, лениво и размеренно… и с Роджером в качестве охранника.
Грэм представил себе это неторопливое, спокойное существование, и ему нестерпимо захотелось самому пожить так хотя бы пару недель. Выспаться, отдохнуть. А ведь ничего неосуществимого нет, подумал он с воодушевлением. Завещание князя никто не отменял, и ныне Грэму принадлежало не только малое поместье, а вообще все княжеское имущество. Полное наследство ему даром было не нужно, но вот небольшой дом… свой дом… Эта неожиданно пришедшая в голову идея нравилась ему все больше и больше. Загоревшись ею, он решил поговорить со своими спутниками, как только представится возможность.
-7-
Связь с реальностью начала возвращаться к Грэму уже после суда, на корабле, который вез его в Самистр. Медленно, очень медленно он начинал соображать, в какой переплет попал.
Десять лет каторжных работ в Самистре означали, в сущности, отсроченную смертную казнь. Мало кому удавалось выйти из каменоломен на своих ногах хотя бы через пять лет. Освободившиеся становились калеками.
Смертность на многочисленных рудниках и каменоломнях Самистра была очень высокой, но и рабочей силы поставлялось с избытком. Сюда ссылали особо опасных преступников со всех королевств. Здесь они и умирали лет через пять-шесть.
Грэм осознал, что, скорее всего, до двадцати пяти лет не доживет, а вообще-то большой удачей было бы дожить и до двадцати, но пока еще не испугался. Он был придавлен горем и отчаянием. Слишком свежи были воспоминания о гибели отца. До него даже еще полностью не дошло, что за смерть князя осудили именно его.
В колонне закованных в цепи людей его притащили на корабль и запихнули в трюм вместе со всеми. Он долго сидел там, где его оставили, не двигаясь и не разговаривая, уставившись невидящим взглядом себе под ноги и опустив голову так, что длинные перепутанные волосы полностью заслонили лицо. Кто-то пытался заговорить с ним, но он ни на что не реагировал, и его оставили в покое. Мысленно он все еще был в Теплых Берегах, рядом с умирающим, окровавленным отцом, который шептал ему: "кто же знал, что так… мой сын". Он хотел бы умереть тоже, остаться там, рядом с князем. Только сейчас он понял до конца, как же все-таки любил этого человека, своего отца. И вот, можно сказать, своими руками убил его, хотя так просто было сказать: "Конечно, отец, я пойду с тобой", - отвернуться от Тило и других приятелей… и действительно уйти с князем. Однако Грэм предпочел банду отцу, ему было важнее потешить свою гордость – мол, раз ушел из дома, как можно вернуться?.. Его терзало невыносимое чувство вины и горе, глубокое настолько, что он с трудом сдерживал рвущийся из груди крик отчаяния и подступающие к глазам слезы. Почему, думал он, меня не отправили на виселицу? Так было бы милосерднее.
Постепенно отупение проходило, Грэм смог отвлечься от горьких мыслей о прошлом и задуматься о происходящем в настоящий момент. Первым делом он осмотрел себя и снова пал духом: уже то, что он увидел, было достаточно плохо. На руках и ногах красовались тяжеленные кандалы, скрепленные между собой толстой цепью. Очень быстро Грэм понял, что разомкнуть их, даже с его навыками, не удастся, поскольку они не запирались на замок, а были намертво заклепаны. Он осторожно покрутил кистью. Оказалось, что тесные браслеты кандалов успели уже натереть до крови саднящую кожу, и теперь каждое движение причиняло боль. Пошипев сквозь зубы и выругавшись шепотом, Грэм продолжил осмотр. Никакой специальной одежды преступникам не полагалось, и одежда Грэма со дня ареста претерпела сильные изменения. Богатая рубашка из тонкого батиста, отделанная старинными кружевами, превратилась в грязные лохмотья. Хорошая куртка из замши с редким дорогим мехом исчезла, так же как перчатки и сапоги, вместо которых на ногах оказались жуткие полуразвалившиеся башмаки. Не было на пальцах эффектных перстней, пропали массивные золотые серьги, под которые Грэм специально протыкал себе уши пару месяцев назад. Обнаружив это, он не слишком огорчился, но тут же привычно схватился за ворот, вспомнив о висящем на шее, на цепочке, перстне, подаренном отцом. Этих двух вещей тоже не было. Эта потеря резанула его по сердцу, и он даже всхлипнул сквозь сжатые зубы.
Расцарапанные руки все еще были покрыты засохшей кровью, а на теле обнаружилось множество синяков. Кто и где его бил, Грэм не помнил совершенно. Он только смутно припоминал, что, когда колонну будущих каторжников перегоняли на корабль, охрана была вооружена кнутами. Их без колебаний пускали в ход, но ему ни разу не досталось. Бить его тогда было не за что. Он не буянил, не противоречил приказам, и вообще вел себя как кукла, послушная чужой воле. По дороге он едва ноги переставлял и постоянно спотыкался. Он упал бы, пожалуй, если бы старший из охранников, видя такое состояние мальчишки, самого младшего в группе каторжников, не приказал идущему рядом с ним человеку поддерживать его под руку. Но это Грэм помнил уже совсем как сквозь туман – жесткую, горячую руку, крепко ухватившую его за локоть и не дающую ему упасть.
Воспоминание о человеке, помогавшему ему идти, направили его размышления в несколько иное русло. Грэм смог отвлечься от мыслей о собственном неблагополучии, и осмотрелся по сторонам. На корабле он был впервые, и первое впечатление оказалось гнетущим. Вместе с ним в трюме находились еще несколько десятков мужчин разных возрастов. Темное, влажное помещение было набито битком, и запах стоял ужасный: пахло кровью, потом, почему-то – протухшей рыбой и еще разнообразной гадостью. Было очень душно. Грэм, вдохнув поглубже, с трудом сдержал приступ рвоты и с ужасом подумал, что такую вонь придется терпеть весь долгий путь в Самистр.
Сам он сидел у стены, почти впритирку с ним сидели еще люди. Везде, куда ни кинь взгляд, можно было увидеть лишь скорчившихся, полуголых, потных людей. Почти все молчали, слышался лишь звон цепей, надрывный кашель, да кто-то неразборчиво бубнил на неизвестном Грэму языке. У всех этих людей он увидел клейма, выжженные у кого на груди, как у него, у кого – между лопаток, а у кого и вовсе на лбу. Он вздрогнул, представив, как раскаленное железо прижимается к лицу… и до конца жизни, пусть ты сбежишь, – хотя, имея такую отметину, побег планировать – просто безумие, - пусть тебя освободят, что еще более нереально, это клеймо будет всегда красоваться на лице, от него не избавиться…
- Эй, - вдруг тихо, но отчетливо сказал кто-то с ним рядом. – Эй, парень.
Грэм дернулся на голос, еще не зная, правда, к нему это обращаются или нет, и на расстоянии вытянутой руки от себя увидел парня лет тридцати, с горбатым носом, с хмурым прищуром темных глаз. Длинные, почти полностью седые волосы спадали на широкие плечи, прикрытые изодранным в клочья тряпьем. На лбу, уродуя жесткое ястребиное лицо, красовалось клеймо. Сумрачный и темный взгляд молодого человека был устремлен прямо на Грэма.
- Ты… - хрипло выдавил тот и замолк, поняв, что голос его не слушается. Он сглотнул и начал снова, старательно выговаривая слова, словно ребенок, который только учится разговаривать. – Ты ко мне обращался?
- Ага, значит, я не ошибся, - вместо ответа сказал седой, внимательно его рассматривая. – А я-то уж думал – вдруг мне показалось?
- Что?
- Что ты вроде как соображать начал.
- А тебе-то что за дело? – не удержался от грубости Грэм, в ту же секунду привычно ощетинившись.
- Да никакого, - все так же спокойно сообщил седой. Теперь Грэм заметил в его речи незнакомый акцент. – Просто, не хотелось бы тащить тебя еще и с корабля. Ты, знаешь ли, не легонький.
- А… Так это был ты?.. Ну… спасибо.
- За что? – невесело спросил парень, криво усмехнувшись. – За то, что не дал тебе упасть и быть затоптанным или засеченным насмерть охраной? Поверь мне, такая смерть была бы гораздо легче той, что тебя ждет.
- Ты-то откуда знаешь?
- Я-то как раз знаю. А вот ты – еще нет. Первый раз идешь.
- Откуда ты знаешь? – тупо повторил Грэм.
- Вижу, - седой немного придвинулся, зазвенев цепями, протянул руку и коснулся пальцами еще воспаленной груди Грэма. Руки у парня были загрубевшие и почерневшие от грязи, с обломанными, а то и сорванными ногтями. – Клеймо свежее. Ого! – сказал он, присмотревшись повнимательнее. - Убийство! Разбой! Неплохо для такого пацана, как ты.
- Я никого не убивал, - очень хрипло сказал Грэм, впервые отрицая свою вину.
- Да, конечно. Все так говорят. Кого здесь ни спроси, никто ничего плохого не совершил, никто не виновен.
- Я никого не убивал! – повторил Грэм уже громче, поскольку до него, наконец, дошло, кого он, по мнению суда, убил, за кого его отправили на пожизненную каторгу. Кровь бросилась ему в лицо, и он даже заметил, что на него начали оглядываться отнюдь не дружелюбно.
- Успокойся, - сказал седой, ухватив его за плечо твердыми, словно железка, и очень горячими пальцами. Ему пришлось подвинуться почти вплотную, и теперь они с Грэмом оказались лицом к лицу. – Затихни, идиот. Даже если это правда, что толку теперь вопить об этом? Раньше нужно было думать. Теперь приговор никто не отменит. Пойми это, мальчик, и смирись.
- Но я не убивал его, - выговорил Грэм помертвевшими губами, едва слышно, и посмотрел в глаза седого безумным взглядом. – Нет. Они ошиблись… Я не мог этого сделать!
- Тихо, парень, - молодой человек сильно встряхнул его, внимательно посмотрел ему в лицо. – Тихо. Без истерик. Слышишь меня? – спросил он, продолжая равномерно встряхивать Грэма, поскольку глаза того оставались безумными, зрачки расширились во всю радужку, а губы побелели почти до синевы. – Да что с тобой?
Он наотмашь, без замаха, хлестнул Грэма ладонью по щеке, и взгляд того, наконец, прояснился. Юноша судорожно вздохнул.
- Что случилось? – спросил седой. – Ну же, парень! Запоздалое раскаяние?
- Нет, я… - Грэм не договорил и уронил голову на скрещенные руки. Шепотом сказал: - Оставь меня в покое.
- Очень ты мне нужен был, - фыркнул седой и замолк, отодвинулся.
Сколько времени Грэм просидел, не поднимая головы, он не знал. Его мысли теперь текли совсем в другом направлении, плакать больше не хотелось; горе и отчаяние немного отступили, а их место заняла злость на бывших товарищей по банде и на законотворцев, что вынесли приговор, не потрудившись как следует разобраться. Сильнее всего его жгло то, что отмстить настоящим убийцам отца он не мог. Он не знал точно, что стало с подельниками, но был уверен, что их тоже арестовали, а значит, судьба их ждет такая же незавидная. Грэм встрепенулся было посмотреть, нет ли здесь, в трюме, кого-нибудь из бывших приятелей, но почти сразу сообразил, в полумраке не сумеет ничего разглядеть. Поднимая голову, он на мгновение встретился взглядом с седым парнем, который не отрываясь смотрел на него. Грэм ничего не сказал, только недовольно дернул плечом, сжал губы и опять опустил голову на руки.
Он принялся обдумывать, можно ли отсюда сбежать, но его отвлек поднявшийся шум. Грэм снова распрямился, с удивлением обнаружив, что ноги у него уже затекли, и увидел, что сидящие вокруг люди зашевелились, сползаясь к центру помещения. Там, где с потолка свисал тусклый, чадящий фонарь, был прорезан люк, и теперь в него опускалась огромная, чем-то наполненная корзина. Грэм предположил, что это еда. Едва ли ее стали бы делить по справедливости; вероятнее всего, кусок урвали бы самые сильные или же те, кто окажется ближе.
Вокруг спустившейся корзины с едой началась свалка, поначалу тихая, но все более ожесточающаяся. Грэм очень хотел есть; но лезть в толпу и толкаться за свой кусок хлеба – или чем кормили преступников, - он не собирался: гордость не позволяла. Равнодушно понаблюдав за усиливающейся толкучкой, он снова уткнулся носом в коленки и невольно стал прислушиваться к возрастающему шуму. Раздавались вскрики, кажется, кого-то уже били. Затем шум стал стихать, а Грэма чувствительно пихнули под ребра. Он распрямился, ища обидчика, и наткнулся взглядом все на того же седого парня. Грэм только раскрыл рот, чтобы поинтересоваться, в чем дело, как тот молча кинул ему на колени кусок хлеба и пару сушеных рыб.
- Что это? – Грэм клацнул от удивления челюстью.
- Совсем плохой, что ли? Ешь.
- Я не хочу. Зачем ты?..
- Чтобы не подох раньше времени, - грубо пояснил парень. – Тоже мне, мученик нашелся.
- Недавно ты говорил, что лучше мне было умереть под плетьми охраны…
- Ты же не умер… Умный какой. А я-то уж думал, что ты и впрямь головой тронутый… Ешь, кому говорят.
- Спасибо, - тихо сказал изумленный Грэм и принялся за еду, сдерживая себя, чтобы с жадностью не накинуться на нее.
Седой парень с нескрываемым интересом наблюдал за тем, как он медленно и с достоинством, – не зря князь старался, не зря; манеры Грэма за столом удивляли еще и Тило, - поглощает хлеб, потом не выдержал, и спросил:
- Ты из богатеньких, что ли, будешь?
- С чего ты взял? – чуть не подавился Грэм.
- Не знаю… Так, видно. Ведешь себя как-то не так…
- Как это – не так?
- Ну, не так, как обычный разбойник.
- А как, по-твоему, должен себя вести обычный разбойник? – очень серьезно спросил Грэм.
- Не знаю, но не так, как ты, - усмехнулся седой. – А ты языкастый парнишка. Смотри, как бы не укоротили тебе язычок-то на каторге.
- Руки не дотянутся.
- Дотянутся. Не бросайся в другую крайность, парень. Лучше будь тихим, как мышка.
- Сам-то ты, гляжу, не больно тихий.
- А мне уже терять нечего, - отозвался седой. – У нас в Истрии люди знают, что делают, клеймят не как у вас, а так, чтоб все на виду… Мне уже свобода не светит.
- А мне? – невольно вырвалось у Грэма.
Глаза его собеседника насмешливо сощурились.
- Тебе? Ну, если ты быстро соображаешь, и тебе немного повезет… И если тебя не засекут до смерти за дерзкий язык раньше, чем подвернется случай… Ну, ты понял меня, да? Но только не отсюда, конечно.
- Почему?
- Подумай головой, парень. Даже если ты собьешь цепи, то куда ты отсюда денешься? Корабль, что ли, захватишь? Кругом – море, на тысячи миль. Подумай об этом.
Много позже Грэм понял, что из состояния прострации его вытащил тогда именно тот седой парень, который не переставал теребить его, не давал утонуть в мрачных мыслях. Звали его, как узнал Грэм вскоре после второго разговора, Клодом. Он был истрийцем и носил на лбу клеймо уже больше десяти лет. Осудили его за убийства и разбой, как и Грэма. Он своих преступлений не отрицал и ничуть не раскаивался. Клод оказался своеобразным человеком. Почти треть жизни он провел в цепях, но до сих пор с этим не смирился. Долгое время он провел гребцом на галерах, однажды чуть было не утонул, несколько раз переходил из рук в руки, в конце концов один капитан отпустил его на свободу за то, что во время нападения на галеру Клод согласился сражаться за него. Свободная жизнь его длилась недолго, спасибо отметке на лбу. Его поймали охотники за беглыми каторжниками; доказать, что он действительно свободный человек, Клоду было нечем, и он снова попал на каторгу, на этот раз в шахту. Он сумел убежать, некоторое время прятался, даже из Самистра уехал, снова был пойман – уже в Наи, и теперь его везли обратно. Терять ему действительно было нечего, надеяться – не на что, поскольку с такой метиной на лице свободы ему было не видать до конца жизни, и он мог позволить себе роскошь дерзить, грубить и не подчиняться приказам охраны. Ни запугать, ни прельстить чем-либо его было нельзя. Грэм заподозрил, что если бы его засекли насмерть за непослушание, он только спасибо сказал бы, потому что это было предпочтительней для него, чем продолжать жить в цепях. С другой стороны, мыслей о самоубийстве у Клода тоже бы не возникало. Он словно собирался продолжать жить, пока может, и себе, и другим назло.
Историю своих злоключений Клод рассказал весьма сжато, очевидно не имея охоты долго разглагольствовать. Грэм тоже кое-что поведал о себе, не увлекаясь подробностями и старательно обходя все моменты, касающиеся отца. Он боялся не удержать себя в руках.
Вскоре Грэм обнаружил, что у каторжников, этих отбросов общества, тоже существует своя, и довольно жесткая иерархия, успевшая образоваться за несколько дней пути. Возможно, со временем Грэм сумел бы доказать, что чего-то стоит, но сначала, скорее всего, его бы просто задавили. Хотя бы элементарным голодом. Клода же боялись. И Грэма не трогали, видя, что Клод благоволит мальчишке. Сам Грэм не знал, за что ему уделяется такое внимание, даже предположить ничего не мог. После первого случая в первый день плавания Грэм не позволял больше доставать для него еду. Снова взбунтовалась гордость, и ему показалось менее унизительным самому включиться в борьбу за выживание, чем продолжать принимать подарки – как бы не подачки, - пусть и из рук Клода. Имея прикрытый тыл, ему удалось поставить на место нескольких зарвавшихся типов, и его стали воспринимать всерьез.
Клод был единственным человеком, с которым Грэм разговаривал на протяжении долгого пути в Самистр. С остальными ему пришлось познакомиться волей или неволей, но чтобы именно разговаривать – долго, часами, так, как он беседовал только с Брайаном да отцом, не торопясь, медленно роняя фразы – это получалось только с Клодом. Вернее, только истрийцу удавалось разговорить его. Содержание этих разговоров Грэм почти не запомнил, за исключением нескольких, особо эмоциональных. Помнил только одно – Клод никогда не утешал его, не говорил ничего вроде: "не дрейфь, все будет хорошо", считая, что раз попался – так отвечай. И если есть охота выпутываться, выпутывайся сам. И вообще особого тепла или заботы Грэм от него не видел. Клод всегда и во всем полагался лишь на себя и ему советовал поступать так же. Он был очень жестким человеком, даже, пожалуй, чересчур жестким, напрочь лишенным сострадания и сочувствия. И все же Грэму было немного легче жить, имея такого товарища. Совсем невмоготу становилось лишь ночью. Спать он почти не мог: мешали цепи, мучила духота и донимали тоскливые мысли. Он даже плакал несколько раз.
Грэм пытался обдумать план побега, но скоро понял, что занятие это безнадежное, поскольку с корабля ему убежать действительно не удастся, а что ждет его на самистрянском берегу – неизвестно. Неизвестность страшила его. Хотя еще больше он боялся потерять человеческий облик, поскольку условия, в которых находились каторжники, подходили для скота, но не для людей. Клод только посмеивался над его опасениями и говорил, что не стоит бояться стать животным – ведь так намного проще.
- Смотрю я на тебя, - сказал он. – И не могу понять, откуда ты такой взялся. Ты словно не с разбойниками в лесу валандался, а… даже не знаю. Ну, из дому тебя богатый, да еще и знатный папаша выставил, что ли… Нет, я, конечно, понимаю, что ты и разбоем промышлял, но только уже после. Ну, скажи, прав я? Ты ведь не простолюдин?
Грэм был несколько обескуражен, поскольку сам-то думал, что хорошие манеры и надменное поведение, свойственное ему, пока он был княжичем, канули в прошлое. Он попытался увести разговор на другую тему, но Клода было не так легко сбить.
- Ты не увиливай. Вот и по увиливанию твоему сразу понятно, что ты не просто какой-нибудь мужлан тупой.
- Да какая разница-то? – хмуро спросил Грэм.
- Теперь – никакой. Теперь, будь ты хоть наследным принцем этого проклятого Самистра – да пожрет Безымянный все это королевство во главе с королем, - жизнь тебе это не облегчит. Мне просто интересно, знаешь ли. Ни разу не общался с нобилями.
- Да какой я нобиль? - с горечью сказал Грэм, отворачиваясь. – Ты разве не знаешь, что я – вор, разбойник и убийца? И ничего более.
- Одно другому не мешает. Мало, что ли, вельмож окончили жизнь на плахе или на каторге? Что касается тебя, Грэм, то тебя выдает твое поведение. Ты не умеешь скрывать свое воспитание, понимаешь? Ты как задерешь подбородок, глаза свои наставишь, и вот, пожалуйста – гордый потомок древнего рода, хоть парадный портрет рисуй… И цепи не помеха.
Грэм невольно вспыхнул и в упор глянул на Клода. Тот ухмыльнулся.
- Вот-вот, я именно об этом и говорю. Видел бы ты сейчас себя со стороны! Тебе дай сейчас меч в руки, сразу зарубишь зарвавшегося простолюдина, чтобы не дерзил. Благородная кровь, ее не скроешь. Так какой у тебя титул, а? Тан? Граф? Герцог?
- Его величество император Касот, - не выдержав, буркнул Грэм. – Отвяжись.
- Ну, ну. Не хочешь говорить? Я тебя понимаю, - на некоторое время Клод замолчал, но видно, его мучил еще какой-то вопрос, потому что долго молчание не продлилось. – А родители твои живы?
- А это какое значение имеет теперь? – совсем разозлился Грэм.
- Если они живы, то почему не откупили тебя от каторги? Или наинские дворяне так легко отправляют своих сыновей на смерть?
- Мои родители мертвы, - очень тихо сказал Грэм, чувствуя, как сжимается горло и сиплым становится голос. – Мать умерла много лет назад, я еще маленьким был… А отец… ну, он погиб в тот день, когда меня арестовали.
- Так вот в чем дело… - задумчиво сказал Клод, изучающе глядя на него. – Так из-за этого ты ходил, как в воду опущенный? Понятно…
- Ничего тебе не понятно, - перехваченным голосом сказал Грэм. – Его убили из-за моей глупости. Из-за меня он погиб. И меня же обвинили в его смерти, и за это отправили сюда.
- Ого. Так себя сослали за убийство отца? Ничего себе. Ты, парень, лучше помалкивай об этом, а то туго тебе придется. Отцеубийство – это не шутки. Знаешь, как с тобой обойтись могут?.. Нет? Ну, лучше и не знай дальше и молчи в тряпочку… А суд знал, что убитый – твой отец?
- А я откуда знаю, что они знали, а что - нет? Я не помню ничего, понимаешь? Я даже не помню, какие вопросы мне задавали, в чем меня обвиняли! Ничего не помню… - повторил Грэм с горечью.
- Но отца ты не убивал?
- Конечно, нет! То есть, своими руками – нет. Но я виноват в его смерти не меньше, чем если бы сам нанес удар.
- Что там у вас случилось? Рассказать можешь?
Грэм молча покачал головой. Он чувствовал, что еще одно слово об отце – и он снова с головой погрузится в пучину отчаяния. Эта тема еще была запретной. Клод тоже больше ничего не спрашивал.
-8-
Путь в Самистр показался Грэму мучительно долгим. Они плыли две с половиной недели, но это время показалось ему годом. С тех пор он ненавидел морские путешествия и ступал на борт корабля только в случае крайней необходимости, даже если знал, что в трюм спускаться не придется.
Наконец, корабль вошел в порт Шанты, крупного города на южном побережье королевства. Группу каторжников выгнали из темного, душного трюма на свет, и первые несколько минут Грэм испытывал лишь безумную радость от того, что оказался на свежем воздухе, под открытым небом, хотя солнечный свет и резал привыкшие к сумраку, слезящиеся глаза. Значительно позже до него стало доходить, что яркое весеннее солнце печет слишком уж нещадно, и вообще такую жару он помнил в Наи только в разгар лета, да и то не каждый год.
- Жарковато, - заметил Клод, стоявший рядом с Грэмом. Он щурил темные глаза, а по лицу его блуждала странная полубезумная улыбка.
- А что, здесь всегда так? – спросил Грэм, который нежился – пока еще нежился! – под лучами непривычно горячего солнца.
- Еще хуже будет через месячишко. Мы же на южном берегу Самистра, пекло будет страшное. Ты человек северный, тебе тяжко придется.
- Нас здесь оставят?
- Скорее всего, да. Иначе не было смысла гнать корабль дальним путем вокруг всего берега.
Грэм только хотел спросить, откуда Клод знает маршрут корабля, если все время просидел безвылазно в трюме, но не успел. К ним приблизился один из охранников, поигрывая кнутом.
- А ну, тихо! – прикрикнул он. – Что это вы разболтались?! Молчать всем!
Всех кандальников посадили на одну длинную цепь, пропущенную у каждого между скованных рук, так что каждый оказался сцепленными с соседями сзади и спереди. Длинной колонной их погнали по городу, подбадривая ударами кнутов, словно скот. Грэм, с трудом переставляя затекшие ноги, бежал мелкими шагами в общем строю и еще успевал крутить головой по сторонам. Слишком долго он находился в тесном замкнутом помещении, и теперь ему хотелось просто смотреть. Шанта была мало похожа на материковые города. Если в Наи из здешнего белого камня строили только богатые дома, то здесь белыми стенами сверкал каждый третий дом, а вместо привычных взору Грэма деревянных домов горожан среднего достатка и бедноты здесь стояли приземистые, почти плоские мазанки. Здешний же народ не очень отличался от земляков Грэма, разве только тем, что жители Шанты предпочитали носить одежду более светлых тонов и имели более темную кожу, чем люди в Наи.
За колонной будущих каторжников сразу же увязалась ватага мальчишек разного возраста, которые следовали за ними и что-то выкрикивали на своем шипучем языке. Грэм слов не понимал, но полагал, что едва ли это что-то лестное. Несколько мальчишек взялись кидать в колонну кусками засохшей грязи. А пара прохожих, причем вполне приличного вида, и даже одна юная леди взялись кидать в каторжан камни, сопровождая свои действия визгливыми выкриками. У Грэма сразу отпала охота любоваться местными красотами.
Будучи уверенным, что всю партию сразу отправят в каменоломни, Грэм удивился, узнав, что это еще не решено, и, скорее всего, всех раскидают по разным местам. Пока что каторжников разместили в бараках, окруженных высокой каменной стеной, которую по верху украшало битое стекло. Внутри было множество охранников.
Грэм и Клод оказались в разных бараках, и Грэму пришлось заново отстаивать свою независимость, теперь уже в одиночку. Выстоять было нелегко. Однажды к нему даже подкатывали с весьма своеобразным предложением, чем он был весьма удивлен. Никто не назвал бы его смазливым или хорошеньким, и видно, соблазнила сластолюбца исключительно его молодость. В благодарность жаждущий ласки предложил оказать ему некоторые услуги в той же, сексуальной области, при описании которых Грэма просто перекорежило. Он наотрез отказался и послал этого типа подальше к Безымянному, а потом некоторое время опасался, что соблазнитель попытается взять свое силой. Но то ли такого желания не возникло, то ли просто тот не успел, и Грэм покинул барак через пару дней без всяких эксцессов.
Однажды в бараки пришел некий господин с внушительной охраной и с кучей бумаг, из коих следовало, что господин этот – управляющий одной из королевских каменоломен, и явился за работниками, которых ему должен был предоставить король. Забирать всех он не согласился, поэтому начальник временной тюрьмы проводил его к баракам и предложил выбирать. Кандальников вывели на улицу, велели раздеться по пояс и поставили перед управляющим в одну шеренгу. Тот медленно пошел вдоль импровизированного строя, внимательно осматривая людей и временами даже ощупывая. Грэм наблюдал за этой процедурой со смешанным чувством брезгливости и ярости.
Самистрянин указывал пальцем или кивком на приглянувшихся ему мужчин, тех выводили из строя и отправляли в другой конец площадки перед бараками под бдительный присмотр охраны. Когда очередь дошла до Клода, управляющий не раздумывал долго. Мельком оглядел широкие плечи и мускулистые руки истрийца, кивнул, не задумываясь, и Клода отвели к отобранным уже мужчинам. Грэм заволновался. Он знал, что сумеет выжить и один, без чьей-либо помощи, но перспектива лишиться единственного человека, с которым он мог поговорить, пугала. Поэтому он надеялся, что сам тоже приглянется самистрянину. Совсем мои дела плохи, думал он, если пределом моих мечтаний является участь постепенного самоубийцы в каменоломнях…
Когда самистрянин подошел к Грэму, тот даже сумел покорно опустить глаза, чтобы скрыть горящий в них злобный блеск. Боковым зрением он видел, как внимательно рассматривает его самистрянин, о вполголоса переговариваясь с начальником тюрьмы на своем шипящем языке. Кажется, Грэм ему не понравился: он был хотя и широкоплеч, но поджар и жилист. Приглушенный диалог продолжался около минуты, после чего самистрянин протянул руку и попытался ощупать Грэма, как проделал уже с несколькими мужчинами. Этого Грэм стерпеть не мог, и резко отпрянул, не позволяя к себе прикоснуться. Один их охранников ударил его в живот древком короткого копья, а когда он согнулся от боли, несколько раз прошелся еще и по спине. Грэм чудом удержался на ногах и даже нашел в себе силы выпрямиться, скрутив внутри боль и стиснув зубы. Он взглянул прямо в глаза самистрянину, с интересом за ним наблюдавшему, и побелевшими от боли и бешенства губами с трудом выговорил на всеобщем, задыхаясь:
- Не смей трогать меня, собака.
Охранник опять занес было копье, но был остановлен самистрянином. Грэма протащили через дворик к группе каторжан, среди которых был и Клод. Грэм упал к нему на руки, едва переводя дыхание.
- Ну и чего ты добился? – вполголоса поинтересовался Клод, наклоняясь к нему. – Только показал, что тебя надо держать на строгом ошейнике?
- Нечего тянуть ко мне руки, - выдохнул Грэм. – Не позволю… - он не договорил – дыхания не хватило.
- Идиот, - грустно сказал Клод. – Тебе долго не жить.
Слова его очень походили на истину.
Оба, и Грэм, и Клод попали на каменоломни недалеко от Шанты. Климат здесь был жестокий. Через пару месяцев Грэм начал опасаться, что скоро сгорит напрочь. Он был человеком северным и жару переносил плохо. Особенно такую, как здесь. Летом уже с утра припекало так, что тяжко было даже неподвижно лежать в тени, имея под рукой кувшин с холодной водой. Каторжниками, понятно, такой роскоши не полагалось, они вкалывали с раннего утра и до поздней ночи, невзирая на погоду. Иногда после пары часов на солнцепеке, да еще в клубах каменной пыли, перед глазами начинали плыть черные и красные пятна, и Грэму казалось, что еще немного – и он упадет без чувств. К счастью, ни разу такого с ним не случилось, но частенько он был уже на грани. В сухой сезон под рукой временами не оказывалось даже воды, чтобы плеснуть в лицо. Ее никогда не хватало, и Грэма постоянно мучила жажда. Он чувствовал себя просто сушеным грибом. Губы у него пересохли, потрескались, и мелкие трещинки на них постоянно кровоточили.
К концу лета с Грэма слезло несколько слоев кожи, он загорел почти до черноты, и совершенно диким контрастом смотрелись теперь его белые волосы и брови. К жаре он привыкнуть так и не смог, и с нетерпением ждал осени и зимы. Но облегчения не было. Солнце палить перестало, зато зарядили бесконечные дожди, и стало очень душно.
Сначала, впрочем, все было еще не так плохо. Когда Грэм приобрел репутацию строптивого и неуживчивого человека, стало значительно хуже. В первые несколько месяцев он жил вместе со всеми в бараке, и, хотя цепи с него не снимали ни во время работы, ни во время отдыха, жизнь была терпимой. Грэм, правда, изматывался так, что, возвращаясь в барак, заглатывал свою порцию неизменной каши, не чувствуя вкуса, и просто падал замертво. Он даже думать ни о чем не мог, и мысли о побеге как отрезало. Но его хотя бы не били. Потом он почувствовал, что тупеет и превращается в животное. Тогда его и понесло. Его не мог удержать даже Клод.
Плетей Грэм отведал чуть ли не в самый первый день. Самистрянского языка он не знал, а потому приказ, адресованный всем, просто проигнорировал. Когда его повторили на всеобщем, Грэм тоже не бросился с готовностью выполнять его, а когда охранник попытался ударить его копьем, он умудрился закованными руками перехватить древко и еще высказал свое мнение по этому вопросу, в очень резкой форме. Высекли его так, что первую неделю своего пребывания в каменоломнях он отлеживался на животе. После этого инцидента усталость и близкое знакомство с плетью остудили пыл Грэма приблизительно на полгода. Затем подобные экзекуции стали повторяться с завидной регулярностью. Причем если вначале экзекутор еще жалел неразумного мальчишку, то довольно скоро Грэм своими дерзостями успел и его вывести из терпения, и получал теперь свою полновесную порцию ударов, а иногда и сверх того. Среди каторжников он заслужил репутацию сумасшедшего. Надсмотрщики не выносили его на дух и старались отправлять на самые тяжелые работы, надеясь, что он, наконец, сдохнет. Но Грэм отличался поразительной живучестью и продолжал баламутить воду. Чего он хотел добиться таким поведением, он не знал и сам, но сдерживать себя не мог, ошалев от жары, полуголодного существования и непосильных нагрузок, и не видя альтернативы, кроме тупой покорности. Клод старался уговорить его вести себя спокойнее, но напрасно. Грэм медленно, но верно убивал себя своими собственными руками, прекрасно это понимая и отчаиваясь все сильнее. Он сам себя загонял в угол, откуда не будет другого выхода, кроме смерти.
- Тебя убьют, - сказал Клод однажды ночью в очередной раз, когда Грэма очередной же раз высекли и притащили в барак, бросив на подстилку. – Ты понимаешь это?
- Пусть, - процедил тот сквозь зубы.
- Что значит "пусть"? Что ты хочешь доказать? Зачем ты их доводишь? Сколько тебе лет? Восемнадцать? Девятнадцать?
- Семнадцать. Недавно исполнилось.
- Даже так? – присвистнул Клод. – У тебя странное поведение для семнадцатилетнего парня. Я не понимаю, тебе уже жить надоело? Вроде еще не должно было успеть.
- Много ты про меня знаешь, - огрызнулся Грэм.
- Достаточно, чтобы удивляться, куда делся твой инстинкт самосохранения.
- Ушел погулять.
- Все шутишь? Ну, ну. Смотри, дошутишься.
- Клод, не зуди!... Мне и так тошно. Будь хоть ты человеком, не трогай меня.
- Что тебе тошно, я и так вижу. Но это не причина, чтобы гробить себя.
- Я не могу по-другому.
- Надо мочь. Или старайся выжить с наименьшими потерями: тогда тебя хватит лет на десять, ты двужильный, - или думай, как выбраться отсюда. Но выбирайся как можно скорее, иначе когда-нибудь ты доведешь кого-нибудь из охраны до точки, и тебя прикажут засечь до смерти. Я надеюсь, хоть это ты понимаешь?
- Да все я понимаю… Только не знаю, как выбраться отсюда, - с тоской сказал Грэм.
- А ты думай больше, - сухо посоветовал Клод. – Может, чего и придумаешь.
- А ты не знаешь?..
- Нет.
Грэм подумал, что если бы Клод что и знал, какие-нибудь пути к спасению, он бы все равно мог и не сказать. Пусть даже ему самому это и не пригодилось бы. Не такой он был человек.
Оклемавшись Грэм снова не сумел удержать себя от дерзких выходок и неповиновения, и тогда к нему решили применить новые меры воздействия. Его отправили на самые тяжелые работы, а чтобы окончательно сбить спесь, приковали прямо на месте и посадили на половинный паек. Скудной пищи Грэму и так не хватало, он как раз вступил в тот возраст, когда нужно хорошо и много есть. От голода он совсем озверел и стал еще злее. Не имея укрытия ни от солнца, ни от дождя, принужденный спать и есть прямо на камнях, он прожил довольно долго, почти до следующей весны. Он чувствовал себя и не человеком уже, а наполовину надорвавшейся ломовой лошадью, а потому продолжал выкидывать фокусы. А весной кто-то из товарищей по несчастью сообщил ему новость, которая надолго отбила у него охоту буянить. Известие это ударило его посильнее кнута надсмотрщика: погиб Клод, которого задавило огромной каменной плитой, сорвавшейся с тросов.
Через несколько дней надсмотрщики с удивлением заметили, что самый шальной и неугомонный парень на каторге ведет себя необычно тихо, словно неживой; рта не раскрывает, и взгляд у него какой-то отсутствующий. Это показалось им подозрительным, и на всякий случай – вдруг что-то задумал, - его высекли до полусмерти, так, что почти месяц он валялся скорее мертвым, чем живым. Прежним Грэм не стал, зато надсмотрщики успокоились, поняв, что просто у него плохое настроение. Снова встав на ноги, Грэм надолго замкнулся в себе и сосредоточился исключительно на обдумывании плана побега. В это время все валилось у него из рук, и хотя он теперь не нарывался на неприятности, его продолжали с прежней регулярностью наказывать – теперь уже за плохую работу.
Грэм не видел ни малейшей возможности для побега, и это приводило его в крайнее отчаяние. Для начала нужно было освободиться от цепей: сбить, подпилить или расклепать их. Ничего подобного сделать Грэм не мог, поскольку днем постоянно находился на виду у охраны, не спускавшей с него глаз, а вечером у него отбирали весь инструмент, тщательно все проверяя и пересчитывая. Грэм подумывал о том, чтобы выпросить непригодный уже инструмент у кого-нибудь из соседей, но за просто так никто ничего ему не дал бы, а предложить взамен было нечего.
Не зная, что предпринять, Грэм промаялся еще несколько месяцев. Осенью ему должно было исполниться восемнадцать лет, но он ощущал себя много старше. Он совсем исхудал, на потерявшем юношескую гладкость лице остались лишь глаза да заострившийся нос. В высоком, почерневшем от грязи и яростного чужого солнца юноше со свалявшейся белой гривой, с злым и в то же время застывшим взглядом, с очень точными экономными и короткими движениями (сказывались полтора года жизни в цепях) трудно было узнать даже язвительного и дерзкого разряженного бандита, не говоря уже о юном княжиче. Грэм стал тенью самого себя и чувствовал, что долго при такой жизни не протянет. Силы его были на исходе, к тому же он начал кашлять. Пока еще совсем немного, но он-то знал, во что перерастет этот безобидный поначалу кашель, и видел, что делается с людьми, годами дышащими каменной пылью. Все это окончательно утвердило его в мысли, что надо быстрее что-нибудь придумывать. И Грэм, наконец, придумал. Он понял, что есть у него одна вещь, от которой ни один человек в этом пекле не откажется. Вода. Пока не начнутся дожди, без нее будет тяжко, но – куда деваться? Один парень, за которым надзор был не такой строгий, согласился отдать ему свои старый инструмент, сломанный, но пригодный для того, чтобы подпилить цепи. Ценой стали несколько кружек воды. Грэм страшно рисковал: обнаружь кто подпиленные цепи или утаенный инструмент, его убили бы на месте. Но выбирать не приходилось Грэм спрятал полученный ключ к свободе между камнями как можно тщательнее, а по ночам доставал его и потихоньку пилил цепь. Он замирал при любом шуме и старался не думать, как будет пробираться мимо многочисленной охраны. Работал он с таким расчетом, чтобы на глаз результаты его труда нельзя было заметить. Последнюю, заключительную операцию он рассчитывал закончить за одну ночь. Через три дня Грэм лишился последних сил из-за мучившей его жажды, начался бред, и парень, давший ему инструмент, увидел его состояние, отказался от платы и почти силком поил его водой.
Ночная работа заняла у Грэма несколько месяцев, хотя он и пилил проклятые цепи, стирая пальцы в кровь. Пришла осень с его восемнадцатым днем рождения, о котором он и не вспомнил даже, потому что в это время его долбила лихорадка, и он думал, что в этот раз – все, конец. Он уже разговаривал в бреду с отцом и Клодом и не думал, что болезнь его отпустит. Но он действительно был живучим – или ему просто сказочно везло, - и снова выкарабкался, и с остервенением взялся за дело.
К концу зимы титанический труд был закончен, и однажды ночью Грэм с облегчением отбросил ненужный больше, источенный инструмент, поднялся на ноги и задумался, что делать дальше. Лил дождь, что облегчало его задачу, поскольку охраны было меньше, чем обычно. Он знал, что недалеко находится один из охранников и что его не обойти. Подобрав обрывки цепей, чтобы не тащились за ним и не звенели, Грэм крадучись направился вперед. Он основательно отвык от свободных движений и поэтому двигался мелкими шагами.
Грэм сумел незамеченным подойти к охраннику со спины, накинул на его шею обрывок цепи и сильно дернул на себя. Бедняга тихо захрипел, хватаясь руками за импровизированную удавку, и повалился на спину. Грэм подхватил его, оттащил в сторону и обыскал. Без малейших угрызений совести он стащил с охранника его одежду, оделся и забрал копье и кинжал. Все так же таясь, он стал пробираться дальше, стараясь до утра покинуть территорию каменоломен. Ему снова чудовищно повезло: он нарвался еще только на одного охранника, к которому тоже подошел со спины и ударил копьем. Когда охранник упал, Грэм безжалостно перерезал еще живому человеку горло кинжалом с таким хладнокровием, словно занимался этим всю жизнь. Остальные посты он благополучно обошел; с трудом, напрягая последние силы, взобрался по скользкому крутому склону, цепляясь за камни и срывая ногти; и к утру уже удалился от каменоломен на приличное расстояние, углубившись в сырой и душный в это время года лес. Некоторое время он просто шел, не задумываясь о том, куда придет. Когда солнце поднялось совсем высоко, он набрел на небольшую мелкую речку и без сил опустился на лежащий на берегу камень. Имело смысл немного передохнуть и освободиться от кандалов окончательно. Грэм пошарил вокруг себя, нашел довольно увесистый камень с острыми краями и с ожесточением принялся стучать по ненавистным железкам. Процедура эта была долгой, он сильно попортил себе руки, несколько раз заехав острой кромкой не туда, а поскольку бил он изо всех сил, то досталось ему крепко. Но, наконец, он забросил кандалы в ближайшие кусты, обросшие иглами с его мизинец толщиной, встал и потянулся, впервые за долгие два года. Ощущение было непривычное, словно почти полжизни он таскал на себе тяжкий груз, и наконец-то смог сбросить его.
Он был свободен.
Теперь следовало позаботиться о том, чтобы свободу эту сохранить. Задерживаться на одном месте долго не стоило. Но рядом была вода, и Грэм не смог противиться соблазну. Он скинул с себя всю одежду и голышом залез в речку. Вода оказалась очень холодной, почти ледяной, но Грэму было на все плевать, даже если бы он узнал, что здесь водятся какие-нибудь твари вроде крокодилов. Пусть сожрут, только сперва он утолит жажду и отмоется. Он вдоволь напился, блаженствуя, пытаясь вспомнить, когда вообще видел в последний раз такое количество чистой воды. Припомнить он не смог, но тут же забыл про это, зачерпнул со дна горсть песку и начал яростно отскребать с себя наросшую за два года грязь. Понял, что отросшие по пояс волосы отмыть и распутать он не сможет, а потому, поколебавшись, взял кинжал и весьма неровно отрезал их чуть выше плеч. Когда он выбрался из воды, с натертой до красноты кожей, чистый и мокрый, то впервые за долгое время чувствовал себя человеком. Не одеваясь, он снова присел на камень и обдумал, куда идти дальше. После недолгих раздумий решил отправиться на север, поскольку там и климат был приятнее, да и далеко было северное побережье от южного. А там затеряться в каком-нибудь городе побольше и попытаться при случае вернуться домой… то есть в Наи. Грэм заметил свою мысленную "оговорку", и настроение у него резко испортилось. Что ж, надо помнить, что в Наи у него больше нет дома нигде. И нет никого, кто был бы рад его видеть: Брайан и Нэсти, вероятно, покинули королевство, отец мертв, Клод – тоже. А больше никому нет до него дела. Ну, может быть, еще Гата, но это едва ли. Он был один, и никто его не ждал.
Пока Грэм видел перед собой три пути, и все три предполагали быстрое прощание с Самистром. Он мог вернуться в поместье, вступить в наследство и зажить аристократом, развлекаясь в свое удовольствие. Наверняка в округе нет ни единого нобиля с таким колоритным прошлым, так что можно будет наслаждаться своей исключительностью и терроризировать местных девушек. Грэм мысленно нарисовал себе картинку такого благоденствия и понял, что оно его не привлекает. Помимо веселой Гаты, в доме еще были княгиня и Нинель со своим высокомерным женишком (а то уже и мужем), общаться с которыми он не хотел ни за какие титулы и деньги мира.
Второй возможностью было возвращение в Карнелин, чтобы начать поиски Брайана и Анастейжии. Уж они-то не будут против его появления… во всяком случае, Грэм на это надеялся. Но через минуту он понял, что так сильно изменился, что просто не уверен, как примут его старые друзья. Пожалуй, он боялся их искать, по крайней мере, сейчас, когда в нем еще кипела злость и ненависть ко всему миру. Поиски можно оставить до лучших времен.
А значит, оставался один выход – бродяжничать. Не в Самистре, конечно, где охотников за каторжниками хоть пруд пруди, а клеймо с груди не смоешь, да и волосы уж слишком приметные. Что ж, подумал он, станем бродягой. Городов на свете много, богатых людей в них тоже хватает, глядишь, не обеднеют, как и местные воришки, если я у них немного позаимствую.
Тогда он еще понятия не имел о Ночной гильдии и сумеречных братьях.
Все для себя решив, Грэм поднялся с камня и принялся не спеша одеваться, заодно рассматривая трофейную одежду, которая оказалась неплохой. Форменную куртку, правда, густо усеивали нашивки, отдирать которые у Грэма не было ни сил, ни желания. Он здраво рассудил, что в таком климате куртка ему ни к чему, и без сожалений зашвырнул ее в те же кусты, где уже покоились его цепи. Предварительно он проверил все карманы, но кроме нескольких серебряных монет ничего ценного не нашел.
Из одежды он оставил рубашку из грубого полотна, штаны и неплохие сапоги, которые оказались немного великоваты, пристроил за поясом кинжал. Закатал рукава, напомнив себе, что если он сунется в город или вообще к людям, нужно будет обязательно спустить их обратно, чтобы скрыть оставленные на руках полоски от кандалов. Подумав, взял копье. Обращаться с ним он умел, хотя и не очень хорошо. Теперь он был готов к своему великому путешествию на север.
Когда он уже совсем было собрался идти, ему в голову пришла одна идея. Он присел, стащил с ног сапоги и закатал по колено штаны, решив пройти, сколько возможно, по воде, прямо по течению реки. В случае, если на него таки устроят облаву с собаками, это должно сбить их со следа.
Так, сжимая одной рукой короткое копье и держа в другой сапоги, он двинулся по реке, навстречу новой жизни, стараясь не думать о том, что желудок сводит от голода, а в местных растениях и животных он абсолютно не разбирается. Впрочем, вопрос еды его сейчас интересовал меньше всего. Важнее было пройти как можно больше, пока он еще не свалился от усталости.
Голос дороги - Часть 2
© Copyright: Светлана Крушина, 2003
Свидетельство о публикации №203031400119
Свидетельство о публикации №203031400119
Рецензии
Ну что сказать... Мне очень понравилась ваша история. Но, как и любая другая, она имеет свои достоинства и недостатки. Во-первых меня восхитила ваша фантазия: сюжет необыкновенно увлекательный и захватывающий. Читается легко, быстро, с удовольствием. Хорошо выписаны персонажи - живые, своеобразные, с яркими характерами. Интересный стиль, нет корявости - в общем, читать приятно. Теперь что касается минусов. Мне кажется, что во времена, о которых вы пишете, не использовалось слово "на фиг", а о такой болезни, как шизофрения, ничего не было известно. К тому же, довольно часто повторяются такие слова, как "деморализированный", "деактивирован", "умыкнуть", "вводить в ступор", "щедро, как из рога изобилия". Мне очень знакомо: понравится какое-нибудь слово, и пытаешься его потом вставить везде, сама этим грешу.
В общем, наверное, стоит просмотреть кое-какие моменты. Но спасибо вам большое за приятные минуты в обществе ваших героев. Я перехожу к следующей части - очень уж интересно, чем все закончится...
Анна М.К. 17.05.2004 16:07 • Заявить о нарушении
В общем, наверное, стоит просмотреть кое-какие моменты. Но спасибо вам большое за приятные минуты в обществе ваших героев. Я перехожу к следующей части - очень уж интересно, чем все закончится...
Анна М.К. 17.05.2004 16:07 • Заявить о нарушении
Доброго времени суток.
Сразу хочется спросить - а о каких, собственно временах я пишу, что там не использовали слово "на фиг"?... Это же не исторический роман. Честное слово, скоро начну отмазываться батистовыми трусиками пана Сапковского 8-))))
С уважением,
Светлана Крушина 20.05.2004 07:30 Заявить о нарушении
Сразу хочется спросить - а о каких, собственно временах я пишу, что там не использовали слово "на фиг"?... Это же не исторический роман. Честное слово, скоро начну отмазываться батистовыми трусиками пана Сапковского 8-))))
С уважением,
Светлана Крушина 20.05.2004 07:30 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.