Мясо

Дядя Нёма кушал мясо. Он обожал мясо. Мясо было его страстью, его любовью, его миром... Его Альфой и Омегой, Фитой и Ижицей, Сциллой и Харибдой. С мяса начинал он свой день и мясом заканчивал. Он служил мясу, как служат Богу. Дядя Нёма стал мясником, чтобы никогда не нуждаться в мясе.
Дядя Нёма обожал мясо. Он вставал каждое утро в шесть часов, брал краюху хлеба из хлебницы и копчёный окорок из чулана. Он нарезал окорок тончайшими пластинами. Сквозь них можно было читать газету в лунную ночь... Дядя Нёма исходил потом и испариной, пока нарезал весь кусок. А нож... Боже, какие у него были ножи! Их ему вытачивал по спецзаказу на заводе «Большевик» Боря Штымп, бывший вор в законе и всесоюзный мастер по ножам. Они были чёрные, с ослепительной сизой полоской заточки. Они резали мозговую кость!
Дядя Нёма рубил мясо с вожделением. Если соседям нужно было разделать тушу, он им всегда помогал. Как он рубил мясо! Он ни разу не ударял топором дважды в одно место. Он рассекал толщи плоти словно лазерным лучём. Не было двора на его улице, где хоть раз не стучал бы его топор. Пожалуй весь частный сектор родного города был наслышан о чудо-мяснике.
А как дядя Нёма заготавливал мясо? Его колбасы, копчённости, жаркие и соления славились на весь город. Дяде часто предлагали открыть свой магазин. Но он отмалчивался и печально улыбался...
Ведь у дяди Нёмы когда-то уже был свой магазин. В 1989 году он арендовал мясной отдел гастронома, где проработал до этого двадцать лет. Он опустошил городские совхозы и пригородные животноводческие фермы. Он завалил невиданным изобилием белый холодильник-витрину. И это тогда, когда люди скрипели зубами от ненависти к кооператорам, к рэкету, к дефициту и к сытой лысине Горбачёва. Дядя Нёма не видел ненависти. Он видел вырезки, грудинки, антрекоты и шматы оранжевого шпига. А зря не видел.
Он не замечал, как плюёт исподтишка уборщица Зоя Епифановна на его витрину. Он упустил момент, когда Зоя Епифановна перестала мыть перед его витриной пол. Она нарочно объезжала его радиусом в пять метров, гоняясь за шваброй и злобно зыркая чёрным глазом из-под платка. Однажды завистливая старуха увеличила радиус до порога магазина, не рассчитала расстояние и, пятясь, навернулась задом с обмёрзшей лестницы. Лестницу она до этого нарочно облила грязной водой из ведра, чтобы поскользнулся ненавистный буржуй дядя Нёма. Зоя Епифановна молча соскочила на попе по всем восьми ступенькам. Проехала по гололёду и остановилась лишь у забытой цистерны для кваса. Потом тихо завыла от боли.
На вой выскочил дядя Нёма с красным топором в красном кулаке. Он быстро сообразил, что к чему. Бросил топор на асфальт, внес побелевшую бабку в помещение и вызвал по телефону скорую. Зоя Епифановна всё сильнее бледнела то ли от боли, то ли от злости. Понять было трудно.
Скорая забрала уборщицу в больницу. Там ей поставили диагноз – перелом шейки бедра. Через месяц старуху увезли дети к себе. Там она, лёжа на высоких подушках и тяжело дыша, что-то поведала своему сынуле, одутловатому мужчине тридцати лет. После этого, сходив под себя четыре раза, испустила зловонный дух.
Сынуля затаил злобу. Он точно пошел в мать. А мать нашептала ему перед кончиной, что виной сему есть буржуй-мясник. Что он, якобы, залил лестницу бычьей кровью и погнал её на лестницу топором. Ему, мяснику, не нравилось, как несчастная старуха убирает. У выхода из магазина злодей силой вытолкнул её на лестницу.
А сын её, Андрей Алексеевич, служил в школе физруком. Дети дразнили его обидным словом «пиночет». Пиночет ненавидел детей, зато любил деньги. Только детей вокруг было много, а денег... Поэтому Пиночет ушёл в охранную фирму «Брюс». Там платили хорошо. Пиня купил резиновые кроссовки «Про шат» и нейлоновый костюм «Адидас». А ещё часы «Монтана». И побрил круглую, как прыщ, голову.
Затем Пиня стал замечать, что коллеги его позволяют себе гораздо больше. Чтобы идти с ними в ногу, требовалось денег... Вот Дима Рачок пригнал из Германии «Форд-Таунус». Вот Рыло завёл себе шалаву прям как из кино, всю в мехах и лосинах. Вон даже Яша Даун прибарахлился – купил газовый пистолет.
Напрягся Пиня и проник в тайну. Его друзья подрабатывали рэкетом. Затем и его посвятили в это ремесло.
И вот однажды к дяде Нёме нагрянули озверевшие выпускники института физкультуры и спорта. Было это два года спустя после смерти бабки-уборщицы. Дядя Нёма к тому времени занимал уже всё помещение «Гастронома». Он продавал всё из мяса. Закупил новые холодильники, поставил новые витрины. Заказал чудесную диараму мясохладобойни. Вобщем, дядя Нёма процветал, как майский луг в хорошую погоду.
И вот в его мясной, белокафельный рай вошли грубые жлобы в кожанных куртках. Шелестя спортивными штанами, воняя перегаром и позвякивая велосипедными цепями они подошли к прилавку. Первым подействовал Пиночет. Он вынул из-за пазухи тяжеленную, двойную цепь от «Форда-Таунуса» и наярил ею по стеклу холодильника. Ледяная поверхность провалилась и рухнула осколками на великолепную клумбу из фарша. Дядя Нёма, стоявший в недоумении за прилавком, быстро опомнился и закричал «Караул!». Затем схватил страшный, бордовый от крови топор и ринулся на обидчиков. Громилы, не ожидая такого оборота, сыпанули к выходу, теряя по дороге цепи и капли мочи...
...Долго гонял дядя Нёма Пиночета по дворам и подворотням, ревел зубром и размахивал жутким топором. Во дворе музыкальной школы, за мусорниками, мясник всё же настиг физрука. Пиночет уже лет пять не тренировался, не считая качания на тренажерах. Он курил и пил не в меру, питался беспорядочно и калорийно. У него отросло брюхо и появилась одышка. Куда ему было тягаться с дядей Нёмой, который переплывал Матвеевский залив даже поздней осенью? И это в его-то годы!
Ну вот, схватил Нёма Пиночета за кожу куртки. Пихнул с грохотом, гремя листовым железом контейнера. Развернул к себе лицом и занёс топор над бритой головой рэкетира. Пиночет пошел синими плямами, как переваренное яйцо из столовой. По второму кругу наделал в штаны. Но дядя не опустил топор. Страшный топор, рассёкший тысячи коровьих хребтов и свиных черепов. Он оставил лилового физрука сползать по помойке. Сам тихо спросил, устало садясь на кем-то брошенное ведро. «За что?». Пиночет робко расплющил очи и ответил: «За мамку». «Какую мамку?» - озадачился дядя Нёма. «Мою мать. Уборщицей у тебя была которая.» - ответил, приходя в сознание, Пиночет. «Что же я с ней сделал, по-твоему?» - продолжал удивляться мясник. Но очнувшийся от страха Пиночет вдруг сорвался с места. Поскальзываясь на дерьме, он убежал, так и не ответив на вопрос.
Вечером Пиня появился на хате своего друга Гены. В прокуренной гостиной собралось человек пять озверевших выпускников института физ-ры и спорта. Гася окурки поддельных «Мальборо» о помутневший лак финской стенки, они обсуждали положение. Со стола падали опустевшие пивные бутылки. Пиночет, к тому времени сделавшийся главарем банды, восседал в кресле с полированными ручками и рассуждал:
- Точка хорошая... Это главное. Топор – это мелочи. Мы его обломаем.
Пиночет сплюнул на протёртый ковёр. Запалил новую сигарету.
- Если мы эту точку не подберём, её подберёт Зураб. Кстати, это наша территория. Его гопнички отирались у наших ларьков. А недавно в жигуле у Штыря я нашёл ящик «тампаксов».
- Ну и че?
- Че? А то. Что Штырь давно под Зурабом ходит. Я его всё реже на сходках вижу. И что бы он ни ****ел, а я эту чавку давно размазать хочу...
- Ну и че с затычками-то?
- С какими затычками?
- Ну... бабские эти. Прокладки, во. Значит-то это что? – спрашивали у Пиночета его интеллигентные помощники.
- «Тампаксы» мы продаём на «Севастополе». Он там у киоска стоял и запихивал ящики в багажник. Я спрашиваю – ты куда это повёз, *** в обмотках? Он, бля, мямлить чё-то начал, не ждал, гадюка, меня там встретить.
- Ну и че ты сделал?
- В смысле?
- Ну, Штыря отпустил что-ли?
- Ща, бля, отпустил! Я б его опустил, а не отпустил... Нет, опускает пусть его Зураб. Я почки ему помял маленько и фары побил. Сказал напоследок, чтоб он тут не появлялся больше.
- Круто... А затычки что?
- Какие затычки?
- Ну эти... бля... тампоны, ити иху...
Подельники всё больше пьянели и куражились. Всё это продолжалось до тех пор, пока на жирном дисплее пиночетовских часов не высветились неоновые цифры 2:00. Ночи разумеется...  Тогда Геныч вынул из стенного шкафа велосипедную вилку с отпиленным рулём и воззвал друзей на подвиги. В лифте пьяный Пиня провозгласил речь, содержание которой сводилось к погромной диалектике.
Во дворе пробрал лёгкий ночной озноб. Ватная тишина подталкивала к беспределу. Бандиты погрузились в экспортную «Ниву» и повихляли по проспекту со скоростью курьерского поезда.
А дядя Нёма в это время давно видел сны. Грезились ему прилавки, заваленные рубиновым мясом до самого неба. И солнце, синее холодильное солнце вставало из-за этой чудесной горы. И дядя молча пищал во сне носом от восторга...
... А «Нива» в это время с разгону вылетела на тротуар. Прокатив по липовой аллее, въехала на ступеньки гастронома и со скрежетом вломилась в железную дверь. Месть перемешалась в крови с адреналином и алкоголем. Наполненный этим коктейлем, из машины первым выскочил Пиночет с ломом в крепкой хулиганской руке. За ним последовали остальные негодяи. Размахивая железяками, они принялись громить витрины.
А Нёме вдруг приснилась Зоя Епифановна, мёртвая уборщица. Она лежала рядом с ним в постели. Пахло от неё жирными тряпками и зубной гнилью. Она крепко схватила мясника жилистыми руками. Он принялся еле-еле шевелиться, мычать и взвизгивать. Но старуха не отпускала. Она шипела и хихикала прямо в ухо. И изо рта её несло погребной, картофельной гнилью. Дядя Нёма колотил сердцем, потел жгучим потом и чувствовал, что старуха утаскивает его куда-то вглубь постели. Вот под ними разверзлась яма и дядя, судорожно хватаясь бесчувственными пальцами за простыню, стал неотвратимо сползать в бездну...
Нёма забился и наконец мир в глазах перевернулся. Глаза открылись, предметы остановили своё дикое вращение. Постель стабилизировалась под грузным телом мясника. Сидя в позе Ганди, дядя почувствовал, что наваждение исчезло и он уже не спит... В ванной, наплескав в лицо ледяной воды, он вспомнил сон.
«Вот старая кикимора! И на том свете ей покоя нет...»
Затем мясник отправился успокаивать жену, чтобы спать дальше. О рэкетирах-неудачниках он так и не вспомнил...
...А рэкетиры трудились, как зэки на лесоповале. С богатырской удалью Пиночет размахивал ломом, аж руки зудели от ударов. Разлетались в осколки стёкла и зеркала. Сминались, стреляя стрелками, старомодные весы с циферблатами. Ребята тоже времени не теряли. Выносили, сколько могли, консервы и копчённости.
Около пяти утра господа хорошие погрузились с награбленным и покинули место преступления. С чувством глубокого удовлетворения они проспали до самого полудня дома у Геныча.
В пол первого их разбудила милиция. Покрутив руки и надавав для профилактитки увесистых палок сопроводили в участок.
Дядя Нёма утром, как всегда, вышел на работу. Блаженно улыбаясь, он прогуливался с портфелем по благоухающим весенними ароматами улицам. Из-за угла заметил жёлтый милицейский «уазик» и почуял неладное. Ускорив шаг, повернул за угол и глазам его предстала картина разграбления... Через мусор и осколки брезгливо перешагивали менты. Несколько зевак во главе с дворником хищно выглядывали из-под каштанов. Дядя, сколько мог, напустил на себя уверенности и подошёл к сержанту.
- Что тут происходит? – спросил он.
- А вы кто будете? – поинтересовался рыцарь в сизой фуражке.
- Извините, забыл представиться: Артём Михайлович Полубояринов, заведующий магазином.
- Поздравляю вас, гражданин Полубояринов. Разбойное нападение вы имеете, с актами вандализма. И кстати, документики-то предъявите.
- Вот, пожалуйста... – потными пальцами выковырял Нёма бумажник.
Он сразу почувствовал себя виноватым. Манера обращения вынуждала превратиться из потерпешего в подозреваемого.
- Скажите, гражданин начальник, надежда есть? – страдающим тоном выдавил из себя могучий мясник.
- Да проблем никаких. Составим акт и поедем брать. Не в первой, Артём Михалыч.
- То есть?
- То есть банда рэкетиров местная вас на визир взяла. Тут сомнений нет. Почерк мне знакомый. Только тут они явно перестарались. Совсем обнаглели, суки... В печёнках уже сидят...
- В смысле? – опять не понял наивный кооператор.
- В том смысле, что мы их уже как шофера, каждый день скоро возить будем.
- А почему нельзя того... пресечь? – дядя Нёма сам понимал, что городит глупости, но ситуация принуждала валять дурачка.
В пыли под каштанами с бешенством дрались воробьи. «Лето скоро» - почему-то подумал Нёма и заскучал. Тяжело поднимая ноги, он поплёлся внутрь магазина подсчитывать потери...
А Пиночет вечером того же дня отмечал удачу в ресторане «Триполье». Счастливое освобождение стоило на этот раз довольно дорого. Прокурор Шпалера повысил взносы и приказал не наглеть. Да и почки побаливали...
В этот вечер Пиня ужрался в дусю. Его буквально волокли домой, окостеневшего, как куколка бабочки. Адидасовская курточка на нём окаменела от пота и блевотины. Официант Митя даже понадеялся, что бывший физрук в этот раз окончательно отбросит лыжи.
Но этого не случилось. Пиня дома быстро отмяк в ванной, переоделся в новое и продолжил сэйшн. В гостиной его уже ждал Саня Занзибар. До утра они курили план и слушали «Сектор Газа». Утром Пиня наконец дисконнектился и перешёл в режим стендбай, до следующего дня.
Проснувшись наконец и вычухав дурь, Андрей Алексеевич Лещенко по кличке «Пиночет» отправился к мяснику на переговоры.
Артём Михайлович Полубояринов, более известный как «дядя Нёма», после тяжёлого дня отдыхал на веранде своего частного дома. Весь день он метался меж огней. Ругался с нерадивыми ремонтниками. Ездил на базу за стеклом. Торчал в приёмной у тов. Пывосраки. «Гасил» какие-то накладные. Расторгал досрочно договора и подписывал новые. Выбивал стройматериалы из несговорчивого, как сейф, прораба... В общем, только такого гостя, как Пиночет, и не хватало сейчас разомлевшему дяде Нёме.
Но Пиночет считал, что дал мяснику достаточно времени на раздумья. Он надел крепкую кожанку. Сходил в парикмахерскую. Явился на стрелку с друзьями. Оседлав такси, парни поехали к клиенту.
Жена пропустила незванных гостей. Дядя встревоженно вышел навстречу в одних шортах. Состоялся примерно такой разговор:
- Что вы от меня хотите? Денег? Что, нельзя было по-человечески договориться? – устало мычал дядя Нёма.
- Не гони пургу, батя. Я не философствовать сюда пришёл. Мы с корешами тут посоветовались и решили брать с тебя башлю за безопасность. Со своей стороны гарантируем, что больше никакая сволочь на тебя не наедет. Слово физрука. – Пиночет сдержанно улыбнулся и назвал сумму отступных.
- Вы меня разорите, хлопчики... – растерянно запричитал мясник и впал в уныние...
- А ты работай эффективней. Будет тебе стимул, людоед хренов. – осторожно наглел Пиня.
С этим он гордо развернулся и вышел из калитки. Там его ждало такси. Остальные бандюганы, мрачно оглядываясь, тоже покинули участок дяди Нёмы. Один на выходе пнул пустую собачью будку.
Весь остаток вечера Нёма пил валерьянку и тосковал. Если так дело пойдёт, думал он, то никакого бизнеса не будет. В одиннадцать вечера дядя сблевал мятным настоем. И уселся с калькулятором за подсчёты.
На следующее утро, поручив ремонт магазина своему помощнику, дядя Нёма отправился к знакомому полковнику ГБ Гарику Петросяну. Чекист принял его с распростёртыми руками. Тут же секретарю велено было никого не впускать. Полированные двери кабинета затворились. За рюмашечкой армянского коньяку бывшие школьные товарищи решали судьбу Андрюхи-Пиночета.
- Вообще это сейчас проблема номер один. – раскрепощённо обрисовывал ситуацию полковник, - малому бизнесу не дают встать на ноги преступные элементы. Бывшим советским законодательством не оговорена охрана частного бизнеса.
- Но что-то же должно быть можно сделать? – вопрошал раскрасневшийся малый бизнесмен, ворочая воловьей шеей.
- Можно... Безусловно. А именно – найти более могущественных покровителей. Если у тебя есть много лавэ и ты большая фишка, то стоит нанять таких же рукоблудов, как твои рэкетиры. И намазать лапу предствителям власти. Тогда громи хоть кого угодно. Хоть самого Пиночета на катушку сажай, - хохотнул было Гарик но потом осёкся. – Хочешь, конкретно о деле поговорим? Тогда не здесь. Пригласи меня на чашечку кофе сегодня вечером?
- Лады. Жду тебя в «Наполеоне» в восемь вечера. Подходит?
Так они договорились. Назад дядя Нёма возвращался опустошённым. Куда он влип со своим мясом? Точно что людоедом можно стать... Но не складывать же весла, в самом деле? Конечно, хотелось просто зарубить Пиночета топором. Но во-первых, жить-то дальше надо было. Во-вторых, жить пришлось бы в местах не столь отдалённых. В-третьих... А что же было в третьих? Тьфу ты, забыл... А! Да. В-третьих, не Пиночет, так другие обложат оброком ещё и покруче. Но что же этот говнюк тогда, возле мусорки, про мамку свою, уборщицу говорил? Уж не думает ли он, что я ведьму эту в могилу свёл? Странная какая-то причина для мести... Глупо получается и не похоже ни на что...
Так шёл он домой, рассеянно рассуждая. Психологом дядя Нёма не был. Зато по роду деятельности привык философствовать. 
 
Вечером того же дня дядя отправился в ресторан. Он надел мохнатый пиджак, розовый галстук и тёмные очки. В руках была прозрачная импортная папка с фармацевтической эмблемой. Дядя Нёма для представительности даже взял такси.
Когда мясник-бизнесмен высадился под нейлоновыми пальмами «Наполеона», было ещё светло. Он подождал три минуты и решительно ввёлся внутрь. В ложе, под зелёным бархатом раскинулись два человека. Один из них был Гарик Петросян, полковник госбезопасности. Другой был представлен Нёме как Зураб. У Зураба были седые виски и крепкие скулы мастера спорта по дзю-до. Зураб вёл себя молча и мрачновато. Золотая цепь поблёскивала на фоне чёрного гольфа. Смуглое лицо выражало одиночество. Правая рука была из пластмассы.
- Знакомься, Нёма, - приветствовал мясника полковник, - это Зураб, нужный тебе человек. Он тебя проконсультирует в вопросах безопасности.
Полковник уже успел хлебнуть. Ресторан был представлен на розовой скатерти одноимённым шампанским и лёгкой закуской.
- Здравствуй, дарагой. – сказал Зураб. – прысаживайса. Скажи, друг. Какой абарот делает твой бызныс в месъяц?
Подготовленный дядя Нёма назвал точные цифры. В этот же вечер было принято щедро политое шампанским решение. Дядя приобрёл настоящую крышу. В долю к нему вошёл цивилизованный Зураб. Гарик Петросян консультировал обоих с юридической точки зрения. Кроме того, он брал на себя улаживание формальностей с госструктурами.

Вернувшийся поздно вечером домой, Нёма испытывал лёгкое головокружение. Он понимал, что сунулся в большой бизнес. Что не он один теперь будет решать судьбу своего дела. Ему это было не по душе. Но тем не менее оставаться один на один с бандитами ещё больше не хотелось.

Прошёл год. Аптеку по соседству с «Гастрономом» Зураб превратил в ресторан цыганской кухни «Будулай». В мясном дяди Нёмы процветало кафе и сосисочная. Дядя Нёма располнел и вот уже месяца три не брал в руки топора.
Каштановую аллею Зураб спилил. Теперь там, на заасфальтированном пятачке красовались «Мерседесы» и «Паджеры». Наряд милиционеров денно и нощно охранял всё это великолепие от Пиночета.
Свой домик Нёма перестроил в мавританском стиле. Прикупил странную машину «Талбот-Солара». На которой не ездил. Не потому, что не умел. Просто там вышел из строя какой-то жеклёр, которого к этой модели нигде не могли достать. Поэтому Нёму возили на работу шофера Зураба на чёрных «Волгах». Несмотря на обилие и доступность иномарок Зураб никак не мог подавить в себе неизъяснимую любовь кавказского человека к этому неуклюжему русскому автомобилю. Конечно, его «Волги» были изготовленны на спецзаказ, с двигателями «Ровер» и кожаным салоном. Зураб мечтал купить «Чайку», но они давно уже не выпускались с лёгкой руки оригинала Миши Горбачёва.
Утром Нёма вставал и завтракал колбасой. Прислуживала ему домработница. Жена уволилась со службы и просиживала целыми днями у телевизора. Растолстела и сделалась похожей на свинью. Потом Нёма принимал лёгкий холодный душ. Пил кофе. Одевался. Ждал гудка машины. Дождавшись, брал кожанный кейс с хромовым шифром и вытеснялся наружу. Плюхнувшись на заднее сиденье, втянув носом благородный запах кожи, Нёма отвозился на работу.
Входил в магазин с чёрного хода. Забирался в свой кабинет и целый день руководил закупщиками, доставщиками, бухгалтерами и прочей челядью. Он обрюзг, взгляд его остановился. Он уже год как не видел сырого мяса. Ему подавали его исключительно в приготовленном виде. О Пиночете с накату забыл. Первое время беспокоился. Осторожно даже как-то спросил у Зураба. Зураб его утешил, что с Пиней всё договорено. С тех пор дядя Нёма успокоился окончательно. Было что-то в Зурабе, что не позволяло сомневаться в его словах...
...А Пиночет тоже поступил мудро. Когда он узнал, что «Гастроном» прибрал к своим рукам Зураб, он очень расстроился. Хотел было убить дядю Нёму. Или выкрасть у него жену. Или... Короче, вариантов было много. До утра проворочался в своей грязной постели. Так ничего и не придумал. Даже грандиозная пьянка на следующее утро и погром на привокзальном рынке не принесли облегчения. Пиночет понял, что впал в депрессию. Он уехал на рыбалку в Хрящи и там провёл восемь дней. Вернулся свежий, румяный и похудевший. Жил там в хате, пил козье молоко, удил леща.
По возвращению прекратил все пьянки-***нки, как он сам выразился. Взялся за ум. Он понял, что воевать с Зурабом бесполезно. Хоть Пиня и беспредельщик и в городе его боялись, за «Зубром», как начинали именовать крутого кавказца, стояли государственные структуры. А за Пиночетом – всего один блатной прокурор. Да и тот – районный. И бывший физрук Андрей Лещенко пошёл в бизнес.
Шантажом и прессингом вошёл он в совладельцы ко всем своим районным «подопечным». В ход шли классические утюги, плиты, циркулярки и паяльники. К ним прибавились новаторские изыски Пиночета – колодцы, ванны, дачные сортиры. Куда опускали клиента на определённый срок. Там клиент зрел. С согласившихся Пиночет сразу снимал оброк и помогал «раскрутиться». Потом просто забирал свою долю, оговоренную контрактом. Его деловые партнёры, отлежавшись в больницах, возвращались к своим делам и работали с вдохновением. Пиночет умным не был. Зато был прилежным. Он изучал, повторял и совершенствовал методы Зубра.
И вот, по прошествию этих двух подъёмных лет интересы мафиози пересеклись. Камнем преткновения вновь стал злополучный магазин дяди Нёмы. Дело в том, что это была единственная точка, находящаяся под Зурабом на территории Пиночета. Это бы ладно... Проблема в том, что, заручившись молчанием конкурента, Зубр стал расширять свои владения за счёт хотя бы той же несчастной аптеки. Которую он превратил в балаган разврата и падения нравов под названием «Будулай». Следующим шагом был сруб липовой аллеи. Единственной защиты жильцов дома от пыли, грохота и выхлопов широкого проспекта. Зураб, опять же, никого не спрашивая, снес во дворе музыкальной школы детскую спортплощадку и открывал там дискотеку «Сан Франциско».
Но последней каплей явилось нарочитое создание филиала мясного супермаркета под эгидой Артёма Полубояринова на привокзальном рынке.

Однажды, ближе к вечеру, под конец рабочего дня у витрин магазина остановился длиннющий «Кадиллак». Оттуда выкарабкался толстый, крепкий и ещё молодой человек с бритой шишковидной башкой. На нём чернел дизайнерский пиджак. Руку отягощал золотой будильник. Короче, глазам присутствующих явилось то, что спустя ещё пару лет стало с чьей-то лёгкой руки называться «новый русский». Расставляя широкие пальцы веером, Пиночет раздавал команды охране. Те сняли сразу все входы и выходы. Джипом блокировали выезд со стоянки перед рестораном. Затем, неуклюже переминаясь, явление пробралось в святая святых магазина – в кабинет дяди Нёмы.
- Физкульт привет! – бодрым голосом крякнул бывший физрук, снимая затемнённые очки.
- День добрый, - проворковал бывший мясник, недовольный внедрением.
- Ну что, узнаёшь меня, Нёма? – продолжил Пиночет, обращаясь к свиноподобному Нёме, как к старому другу.
- Что-то припоминаю, – затем, неслышно ахнув, - Пин... Это...
- Да, он самый. Только не Пиночет, а Андрей Алексеевич Лещенко. – блеснули фарфоровые зубы.
- Ну, раз уж на то пошло, то не «Нёма», а Артём Михайлович. Что вам угодно?
- О, поднялись вы, батя. Я смотрю, с шиком обживаете райончик мой. Уже и дискотеку наладили. Ресторанчики там, кафешечки. Магазинчик на рыночке. Моём.
- Послушайте, Андрей... Я занятой человек. И... Не со мной вам по делам таким надо беседовать. А с самим Зурабом Рафаиловичем. Если хотите, я вам встречу организую...
- Так! – крякнул Пиночет. Надо сказать, голос у него был отвратительный. Надсаженно хриплый и звонкий одновременно. Как если бы заговорил треснутый унитаз. – Так! Не надо за чужие спины прятаться, батя. Я, может, хочу с тобой, как с хозяином торговой точки, побеседовать. Короче, бля. Прошу до завтра её убрать с глаз моих долой. Чтоб даже не пахло там мясом. Ты понял?
Нёма опешил. Он давно уже отвык решать подобные дела своей головой. Это за него делал Зураб. Нёма поморгал поросячьими ресницами и потянул руку к телефону.
- А вот этого не надо, - ласково отвёл его необдуманный жест физрук. – Сам, сам. Позвони и скажи своим людям, чтобы до утра... Ну, ты понял...
- Да я не могу! Меня же никто слушать не станет! – разорался вдруг мясник. – И вообще, знаете что, проваливайте отсюда. В конце концов, кто я вам, продавец, что-ли? Прошли те времена, когда вы могли мне витрины бить... С вашими методами покончено. Если вы мне хоть что-нибудь причините, какой-либо вред, будете иметь дело с Зубром. Это вам известно?
На этом Нёма выдохся и отвалился от стола красный, как свиная вырезка. Пиночет только брови поднял:
- Ух, как мы заговорили! Батя стал большой начальник? А почему же батю холуи не слушаются? Чем тут батя командует? Да кто ты такой без своего хачика?! Кабан свинячий! – орал уже Пиночет, как в школе на разминке.
Дядя Нёма побледнел, как молочная кость. Схватился за сердце и угасающим голосом вякнул «вон!». На что Пиночет сел к нему на стол, взял обеими ладонями за потные, холодные брылья, притянул к себе и прошептал тихо:
- Смотри, батя, смотри в глаза мои. Где-то тут ****ец твой зреет. – с этим отбросил студенистую тушу Артёма Михайловича. С презрением плюнул в пепельницу. Обтёр мокрые от пота руки какой-то бумагой со стола и быстро вышел вон.

Наглотавшись валерьянки, дядя Нёма медленно пришёл в себя. Трясущейся рукой набрал номер мобильного телефона. Тоненьким, надорванным голосом нажаловался обо всём Зурабу, который вёз из Одессы вагон поддельного армянского коньяка.
В 22:30 Зураб прибыл на станцию Киев-Волынский. Действовал решительно и быстро. Скулы его смуглые посинели от злости. Пиночету было предложено встретиться через час. Пиночет назвал стрелку.
Ровно через час на улицу Преображенского с разных сторон прибыло несколько машин. Под ненадёжным покровом летней ночи на спортплощадке родной пиночетовской школы выстроились боевики обоих конкурентов. Люди Зураба сжимали в карманах «кольты». Пиночетовцы вышли на ринг, размахивая верными нунчаками.
Зато в подвале школы, на ящиках с патронами сидел с пулемётом учитель начальной военной подготовки Аркадий Галкин. Он напряжённо смотрел в прибор ночного видения. Рука его нервно перебирала рифлёную гашетку. По рыжему, обожжённому солнцем Афгана лицу ходили мелкие злые желваки. Как было уговорено, военрук должен открыть огонь на поражение при первом же выстреле со стороны противника. Стрельбы со стороны Пиночета не предполагалось по причине отсутствия огнестрельного оружия. Галкин у подвального окна всё больше заводился. Когда, наконец, разборщики прибыли на место встречи, в засаде давно уже у кого-то руки чесались. «...Так и хочеться вскинуть с Афгана не стрелявший «АК», давно родной не бился в руках...» - стучали в голове майора Галкина строки Александра Розенбаума. «...с Афгана не стрелявший «АК», било и било кровью в виски. Кровью, которой щедро политы ущелья... «В чёрном тюльпане...» И-и-эх! Аркадий вынул из походной сумки бутылку водки и сорвал зубом крышечку...
В это время из-за завесы своих телохранителей вышел Пиночет. Он сложил плотные руки кренделем. Напротив уже ждал подтянутый и жёсткий, как горный шакал, Зураб со своими ребятами.
- Хароший вэчер, Пиня. – начал Зураб. – Зачэм такой вечер портишь, а?
- Спокойно, Зубр. Я терпеливый человек, ты знаешь. Когда ты два года назад отнял у меня «Гастроном», я молчал. Когда открыл там ресторан, я молчал. И даже когда ты устроил дискотеку у меня под окнами, я дал тебе время образумиться. Но ларёк на МОЁМ рынке... На МОЁМ, понимаешь? Это ж в каких понятиях, Зубр?
- Знаишь, Пиня... – сухим голосом отвечал Зураб, - ти нэкультурний чэлавек. Ти же нэ нэмой, как риба, ти зачэм малчал? Вэдь кругом тибэ люди, а нэ шакалы и ишяки. Пачэму вдруг приходишь к моему дарагому Артём Михаличу и терраризируешь его, аскарбляишь свинёй? Зачэм так паступаешь не-по мужски?
- Хорошо, слушай, Зураб. Я тебя уважаю, ты меня, надеюсь, тоже. Погорячился, прости. Работа у нас, сам понимаешь, какая. Нервы и всё такое. Но и ты знал ведь, что нельзя делать то, что делал. А всё равно делал. И делал бы ещё. Если бы я не возмутился таким безобразием. Вот что я предлагаю. Давай договоримся. Я тебе все обиды забуду. Ты мне только отдай Нёму.
- Зачэм он тибе, слушай, дарагой...
- Обожди, не перебивай. Тебе он ведь тоже не нужен. А мне... мне магазин его дорог. Как память... там понимаешь... – Пиночет вдруг трогательно замялся, - там МАМА моя работала... Моя покойная МАМА...
Пиночет знал, что такое для кавказского человека означает мама. Он даже краем глаза заметил, как дёрнулся при этом слове каменный Зураб. Пиночет уже видел, как размякает жесткий кавказец... Как они сидят за бутылкой настоящего коньяка, плачут друг другу в жилетку и стонут «мама, мама»...
И Зураб в самом деле дрогнул... Что-то в нём сломалось... Он потупил взгляд, развесил руки и пошел навстречу Пиночету. Он был готов уже простить все негодяйства, все плебейства этому бандиту. Но тут произошло непредвиденное...
В темном подвале, исходя потом и спиртовой испариной прел всеми забытый военрук Галкин. Бутылка водки давно уже опустела и лежала в ящике с макетами гранат. Майор Галкин трясся и рыдал, сжимал кулаки и рвал волосы на голове. Но не в связи с фальшиво-сентиментальными излияниями двух бандитов. Мало того, он их даже не слышал. Он просто извёлся в ожидании выстрела. Он даже не мог себе представить, что выстрела не будет. Ему это не могло прийти в голову. Он снова сидел в засаде... Руки его снова ласкали пулемёт... «Сухие водкой смачивая губы» - шептал он любимую песню и плакал, плакал по тем, кто скорбным грузом вернулся на Родину. От его горьких слёз могло бы заржаветь всё оружие мира... Но к оружию не пускают плачущих людей... И правильно, впрочем. Потому что, когда в соседнем помещении оглушительно пукнул завхоз школы Юрий Всеволодович Гусаков, майор не раздумывая принял звук этот за вожделённый первый выстрел. Схватил с колен пулемёт. Лихо высадил дулом немытое стекло. И дал гари...
...Как он стрелял!.. Он им всё вспомнил... Горячие степи Кандагара, горящий Пандшер, сбитые вертолёты... Бандиты сыпанули, как тараканы, но было поздно – работал профессионал. И как работал! Это был реванш за десять лет пыльной мастичной муштры и насмешек учеников... Это была месть за всех друзей, бесполезно пропавших в красном песке.
Зураба отбросило назад и размазало по борту «Волги». Пиночету прошла очередь по заднице, раздробила таз и повалила его в грязь. Никто, никто не ушёл оттуда живым. Об этом докладывал потом на допросе единственный свидетель, завхоз школы. Его поймали дружинники на выходе из подвала. Он в эту ночь пробрался в школу, чтобы украсть у физика осциллограф. До конца своих дней Юрий Всеволодович Гусаков раскаивался в совершённом проступке... До самой старости в глазах его бегали сумрачные фигурки и падали, падали в грязь. Долго стучал в его ушах пулемёт, пока он не оглох от этого стука.
Майора Галкина выудили из подвала только на следующий день. Потому что он кричал, плакал и бросал в спецназ макетами гранат...
Что было дальше? Всё очень просто. Погибло ещё очень много людей. Но об этом никто уже не узнал. За освободившуюся сферу влияния дрались исступлённо и бешено самые крутые бандиты. Кто победил в итоге, не важно. А важно, что же стало с нашим дядей Нёмой.
А вот что. Ночью его разбудил звонок. Утром он явился в милицию для дачи показаний. Из милиции он направился прямиком в маклерскую контору. Там, не торгуясь, немедленно продал всё своё и Зурабово дело. Это был единственный и самый верный, решительный шаг в его жизни.
Возвращался он домой майскими улицами. И на сердце у него было необыкновенно легко. Так легко, как некогда в молодости.
В дело Нёма больше не вернулся. Отдохнув, сколько посчитал нужным, он устроился на рынок простым мясником. А деньги перевёл в золото и зарыл в дворовом сортире.
Дядя Нёма до сих пор жив и здрав. Всё ещё переплывает Матвеевский залив, но уже только летом. И ест мясо. И печально улыбается, когда ему предлагают открыть свой бизнес...   
 
10 марта 2003 г.