Моя дача, или история простой русской попойки 2

Это было. Хотите верьте, хотите не верьте, но это было так, как я опишу, и опять это было на даче. На дворе стоял август, напряжённый август, последний месяц лета. Работы не было, денег на выпивку набиралось с трудом. Русский человек, ежели не работает, то либо сколачивает скворечники, что нынче уже и в диковинку, либо же увлечённо пьёт, синячит, забулдыжничает, керяет, бухает, жрёт, закладывает. Я не самый русский человек по крови, но никогда не предавал традиций земли, на которой родился, а посему в очередной раз ревизировал сельские магазины с неизменной гвардией в лице Кирилла и Миши по кличке Псевдобаклан. В тот момент я только писал курсовик, Кирилл был на третьем курсе, а Псевдобаклан был зачислен в како-то сложный математический ВУЗ и свои там перспективы видел в весьма сомнительном свете, ибо с точными науками был так же дружен, как православный священник с католическим. Со средствами в тот памятный для всех нас день дела обстояли весьма посредственно, с желанием же залить бесстыжие глаза проблем как таковых не было. В отчаянии Кирилл нашёл одно лишь решение, и в известном смысле оно нас и погубило. Мы зашли к какой-то его школьной приятельнице и одолжили сумму, на которую даже поначалу и не рассчитывали. Настроение мгновенно преобразилось, и я даже стал умиляться маленьким детишкам, игравшимся на живописных клязьминских улицах, что уж совсем на меня непохоже. С оперативностью, достойной каких-нибудь штурмовых отрядов по борьбе с терроризмом, были приобретены двенадцать бутылок пива, бутылка водки Топаз 0,75 и пузатая банка классических солёных огурцов. Определённые трудности возникли с поиском места для свершения древнерусского тайного обряда очищения от тёмных сил трезвости, поскольку все лавки были забиты мелюзгой и старухами в цветастых платках. Но всякая целеустремлённость имеет обыкновение вознаграждаться, и вскоре местом дислокации были выбраны густые заросли черёмухи возле какого-то заброшенного дома. Поиски не помешали нам прикончить по пути всё имевшееся в наличии пиво, и теперь на десерт нас ждали водка и огурцы. Усевшись на каких-то сваленных в беспорядке досках, мы радостно потёрли руки и в один присест покончили и с «десертом», который зашумел в голове и потребовал «ещё». Потеряв всякое самообладание, мы поплелись на станцию, купили второй Топаз того же калибра, что и предыдущий, и вскоре зелёные сельские улицы заволоклись туманом и стали приплясывать. Наплевав на всё, мы плюхнулись на лавку рядом с детьми - вот тут-то и началась конфронтация. Соседский девятилетний мальчонка по имени Дима не всегда улавливал тонкую грань между дозволенным и недозволенным, особенно в выражении своих маленьких неоформившихся мыслей. Он сидел на лавке рядом с Наташей, моей прекрасной знакомой, великолепным человеком с трагической судьбой. Наташе было лет эдак двадцать пять, она безумно любила детей и в особенности несносного Димку, который, повернувшись к перекосившемуся от водки Кириллу, изрёк со всей детской непосредственностью: «Что опять нажрался, сука!» Я не могу хулить бойкого мальчонку за фразы, привитые взрослыми дядями – в конце концов, мы все продукты своей эпохи, да и сам я в отрочестве своём не отличался чистотой языка и, говорят, в шестилетнем возрасте окликнул степенного дядечку, прогуливавшегося по улице 36 Бакинских комиссаров словами: «Эй, ты! Пидор в шляпе!» Но то детские глупости, а вот Кирилл меня удивил: приподнявшись с лавки, он покачнулся, икнул, вперил мутные глаза свои в  белобрысого нахалёнка и наподдал ему ногой, да так, что бедолага, перелетев через кусты, очутился в канаве и горько зарыдал. Пока мы с Псевдобакланом стояли, раскрыв рты, Наташа схватила полупустую бутылку водки и с пронзительным воплем, от которого кровь бы стыла в жилах, кабы не накушались, что есть силы швырнула Кириллу аккурат в пах, после чего тот присел на корточки, схватился одной рукой за голову, другой за контуженное плодоносное древо и протяжно завыл. Скоты! – закричала Наташа. – Ублюдки пьяные! Валите отсюда! Она заплакала. Не знаю, кто как, но я почувствовал себя весьма гадко, и в тот момент предпочёл бы происходящему провалиться в сельскую выгребную яму. Рачительный Псевдобаклан издал протяжный вздох, нагнулся, кряхтя, подобрал бутылку водки, Кирилла, и мы переместились дальше, в соседнюю канаву. Там было принято стратегически важное решение разлить ещё по стаканчику. Надо сказать, банка с огурцами по-прежнему находилась при нас, и Кирилл таскал её в рюкзаке. – Зря ты, Кирюх! – заметил Миша, захрустев огурцом после водки. – Не-е-е-н-у-у-уа-а-а-х-у-у-у-у-у-ли… - аргументировал товарищ, продолжая держаться рукой за ушибленное место. Внезапно какая-то метаморфоза озарила мишино лицо и, ни говоря ни слова, он поднялся и побрёл к колонке с водой. Там он умыл лицо, затем зарычал, и изо рта у него что-то полилось. Так повторилось раза три, после чего нам взбрело в голову залезть на участок к соседской девушке Асе. Для чего понадобилось залезать к кому-то в огород сказать сейчас уже сложно, но жажда вторжения в чужую частную собственность просыпалась в нас неоднократно и до этого, и всё – удивительно ж совпадение! – после принятия на душу. Псевдобаклан проявил храброе благоразумие и встал снаружи возле калитки, а мы с Кириллом полезли через забор. Точнее было бы сказать, что через забор полез я, а Кирилл взобрался на калитку, каким-то неведомым образом, видимо ногой открыл щеколду, и калитка поехала. Я перепугался не на шутку, ибо был уверен, что удержаться возможности ему нет и не миновать членовредительству, однако ж, смотрите-ка, воистину пьяному море по колено: он не только не грохнулся, но и, отпустив руки, стал кататься взад-вперёд на калитке, что судя по всему его страшно забавляло, потому как чудак не переставал дико хохотать и размахивать руками словно обезумевшая ветряная мельница. Его нелепый силуэт на фоне уже потемневшего летнего неба смотрелся несколько отчаянно. Я спрыгнул в кусты и прокрался к дому: с террасы доносились приглушённые звуки телевизора и грохот кастрюль – как видно семья готовилась ужинать. Злобно захихикав и потерев ладони, я оглянулся на Кирилла: свесив ноги с калитки, он напряжённо вглядывался в темноту вечернего сада, а затем, чтоб ему пусто было, открыл рот и заголосил во всю свою лужёную глотку: «А-а-а-ся! О, Ася! Милая Ася! Мы тебя любим! Обожаем! Выходи-и-и-и-и!» Последнее «выходи»  прозвучало омерзительно, ибо Кирилл дал петуха, и это несчастное «и» перешло в нелепый бабский визг. Грохот кастрюль прекратился. На пороге дома мелькнул знакомый силуэт в белом с туго заплетённым хвостиком. – С ума с-с-сошли! – прошипела Ася. – Вы что здесь делаете? Пришли к тебе в гости, - я зашевелился в чертополохе. В темноте поверх калитки расплывалась глупейшая улыбка на лице Кирилла. Я смотрел на Асю пьяными влюблёнными глазами, а несчастное дитя улыбалось и не знало, что делать. И в это мгновение случилось поразительное. – Диду! – донеслось с крыльца. – Диду, доставай ружьё! Ещё не успел дойти до меня смысл этих страшных слов, как дверь в дом распахнулась, сад осветился, а на пороге возник «диду» с берданкой в решительных стариковских руках. – Ну, ****юги! – многообещающе осклабился пожилой дачник. Ася взвизгнула и упала куда-то в грядки. Я понял, что праздник завершён и рванул обратно через забор, оцарапав в кустах всё лицо. Кирилл соскользнул внутрь и припустил через асин участок в совершенно алогичном для данного контекста направлении. – Что делает! – ужаснулся я. Последнее, что удалось увидеть это взлетевшего петухом на забор асиных соседей Кирилла, который рухнул в темноту вместе с целой секцией этого несчастного веками никого не беспокоившего забора. Я выскочил на улицу, схватил Псевдобаклана за рукав, и мы побежали на соседнюю улицу, в ту сторону, откуда вскоре по нашему мнению должен был вылезти наш незадачливый дружок. Действительно, минут через пять показался он, вытирая со лба пот и поправляя помочи замызганных штанов. Выяснилось, что бедолага одолел три забора, повалив по пути все возможные секции, ободрав руки и испачкав всю одежонку. Выстрела почему-то так и не было. Выкурив по сигарете, мы расползлись…
В саду меня ожидала взволнованная мать. - Три часа ночи! – закричала она. – Где шляешься! Заметив, что иду вприсядку, спросила более подозрительно, - Что это с тобой? И тут я с ужасом почувствовал, что потерял всякий дар речи и язык отказывается повиноваться безнадежно. – Что такое? – настойчиво повторила мать: темнота скрывала моё мутировавшее от водки лицо, но эту походку скрыть было невозможно уже хотя бы по звуку хрустевших под ногами любимых маминых цветов - по дорожке идти не получалось. Я понимал, что надобно что-то ответить и, мобилизовав все силы, словно рыцарь-джедай глухим, чужим голосом сказал такую глупость, что сам ужаснулся: «Де-ело ф том… Вэ том… Что Кирил-лу… Ему стал-ы-а… Стало ы-а… Ы-а… В... общем плохо. И-ы я за лек-лик-арством.» Ну ты и идиот! – заметил кто-то умный в моей голове. Осторожно ступая в темноте, я крался к себе в комнату, слышал, что мать идёт сзади по пятам, и как-то глупо рассчитывал быстро раздеться в темноте, улечься и… да авось всё обойдётся. Не обошлось. Проклятый стул, оставленный в середине комнате перед уходом на прогулку разбил вдребезги все иллюзии, причём с таким грохотом, что кричавшие в саду цикады осеклись. Вбежав в мою комнату, мать включила свет и замерла. На полу в обломках, если не сказать щепках, стула барахталось нелепое существо с безумными глазами и, выбивая лихорадочные систоли зубами, слабо сучило ногами по полу, предпринимая судорожные попытки подняться. В руках у существа была зажат фрагмент спинки столь неудачно подвернувшегося под ноги стула. – Да… - тяжело сказала мать. – Дожрался… Ну ничего… Завтра отец приедет, в дворники тебя отдадим, скотина! На этом повествование окончилось и дверь захлопнулась. Я перевёл дух и исхитрился встать на ноги...
На следующее утро ко мне зашли осунувшийся Псевдобаклан и Ася. Ася побыла недолго, недоумевала, почему испугались, ведь ружьё было не заряжено. Оказывается, надо было подойти и проверить… Да и в грядках ползал кто-то очень на неё похожий, видать, клубнику собирал. Ночью клубники захотелось. Вскоре приехал и отец. Зашёл на кухню. Разговаривал с матерью недолго, вышел хмурый. Не стесняясь Мишу, подошёл, посмотрел исподлобья и сказал: «Что? Роги в землю и хрю-хрю? Только вот роги-то могу и пообломать!» Потом, правда, быстро пришёл в доброе расположение духа и принялся мучать моего друга своими обычными садистскими вопросами, из чего я заключил, что вчера и он времени не терял: «А знаете, почему Вера Засулич перешла в стан меньшевиков? А у вас бабушка есть? А она вам варит компоСт из сухофруктов? Пьёт водку? Да, ладно уж не пьёт… Рассказывайте! Все бабушки пьют! И ваша поди за рукав закладывает… А вы бы хотели быть поджелудочной железой кота Леопольда? А как в графстве дела? А вы блины с уключинами любите, или с бакенбардами?» Несчастный мой товарищ держался достойно, пока не наступил черёд вопросам из различного рода научных областей. – Расскажите-ка мне правило буравчика, - отец закурил. Миша уставился в землю. – Не знаете? – удивился отец. – Вы, простите, в каком заведении обучаетесь? Миша покраснел и назвал свой математический институт.  – И не знает! – изумился папаша-вивисектор. – Ну, правило левой руки уж должны знать! – предположил он и затянулся в ожидании ответа. Друг подавленно молчал. – М-да-а… - проронил отец. – Куды ж это мы котимся? Миша глупо хихикнул. – Так... – продолжил мой родитель, ничуть не тронутый робким смешком Псевдобаклана. – Ну вот совсем простой вопрос: назовите мне основные чувства человека. Это уж для пятиклассников! Почему-то страшно волнуясь, кое-как Миша назвал четыре, забыв о вкусовой рецепции. Отец загнул четыре пальца и вопросительно уставился на умиравшего от страха и стыда моего друга, прекрасно наслышанного о глумливом и при том совершенно незлобливом норове моего уважаемого предка, но почему-то впавшего в депрессию от этих шуток. Пятое чувство, - сказал отец. – Ну же! Миша молчал. – Хорошо. Вы, Миша, извините, дерьмо любите? Несчастный, убитый похмельем, а теперь и этими своеобразными приколами, вспыхнул, - Не люблю! – А почему? – добродушно сощурился садист. Миша растерялся, пожал плечами, - Ну… Не знаю. Не приучен. Я не выдержал и захохотал, а отец усмехнулся и заметил, - То есть, если бы приучили, ел? Миша рассмеялся. – Ладно – вздохнул родитель. – Диктант я вам сейчас давать не буду: вижу, нет смысла. Сигарета подходила к концу и, развернувшись, он зашагал обратно на кухню, а мы перевели дух и двинули на станцию, пересчитывая мелочь.