Партия ремейк

В свое время у нас был Летний Кинотеатр. Это был культурный центр нашего молодого города, тогда еще закрытого и не нанесенного на карту. Находился он в парке, по тогдашним масштабам казавшимся огромным, сразу за танцплощадкой. Дальше был только пустырь, стадион, чертово колесо с качелями-каруселями и наконец - самое-самое: три пирса уходящие в море и уже изрядно потрепанные им. Возле них располагался неустроенный пляж, который был лежбищем всего малочисленного населения и излюбленным местом времяпровождения в выходные дни, особенно для семейных жителей.

Вправо уходила свежепроложенная асфальтовая дорога, оканчивающаяся у нового большого пирса, к которому приставал прогулочный катер, возивший желающих в морскую даль на получасовые экскурсии.  Дальше путь преграждали скалы - беспорядочное нагромождение обломков известняка, отвалившихся от отвесной, нависающей над морем, изъеденной всеми солеными ветрами, стены - единого цельного массива известковых пород. Он возвышался над морем огромным широким языком полуострова и служил для людей тем сказочным китом, на котором они строили свое счастье. Они вгрызались в него. Пилили и строили из его тела дома. Они находили в недрах нефть и полезные ископаемые, которые были так нужны большой стране и ее армии. Они были форпостом. Первопроходцами. Они даже научились делать пресную воду из горько-соленого Каспия.

Все культурные сооружения, парк, пирсы, пляж и даже прогулочный катер безраздельно принадлежали колонистам полуострова, и только теперь, спустя много лет, понимаешь, что это и был рай в отдельно взятом регионе, отрезанном от остального мира с одной стороны коварным морем, с другой - нескончаемыми безводными степями, солончаками и такырами.

В Летнем Кинотеатре каждые выходные крутили какой-нибудь фильм. А в будние дни мы с нетерпением ждали появления новой афиши. Нас не смущали ни редкие, но злобные комары, долетавшие издалека от заболотившегося соленого озерка, поросшего неистребимой жесткой осокой; ни светлое небо, которое и в десять вечера никак не хотело смириться c положением стрелок на циферблатах всех часов, избавиться от догорающих солнечных лучей и дневного зноя и, наконец-то, потемнеть, и все фильмы начинались при бледном экране. В нем было пересмотрено нами множество индийских мелодрам, французских комедий, и ковбойско-индейских вестернов совместного производства во главе с Гойко Митичем.

Славное было время.

Теперь старый парк почти умер. Деревья своими корнями уперлись в известковый массив и засохли. То ли от жары и безводности (каждый литр воды стал стоить ощутимые копейки), то ли от тоски по прежним временам. Их еще какое-то время терпели, а потом выкорчевали и посадили новые редкие прутики. Парк стал напоминать лысину непризнанного гения. А от самого Летнего Кинотеатра остались "сталинградские руины". Что с ним случилось? То ли пожар, роковой чертой отделивший одно время от другого, то ли отсутствие к нему внимания со стороны людей, которые вдруг сразу увлеклись перестройкой, большой политикой и впали в абсолютное многолетнее безденежье и безделие, то ли чехарда со сменой местных властей, вывесок и флагов, названий и языков, разразившаяся над просторами страны, мающейся очередными революциями, как истеричная женщина приступами мигрени.

В то смутное время я был студентом и изредка возвращался из круговерти Большой Земли в родные пенаты, добираться до которых становилось все сложнее и дороже. Настало время всеобщего кооперативного движения. Товарно-денежные отношения подмяли под себя плановую экономику а вместе с ней и идеологию все еще агонизирующей Советской Власти.

Да простит мне читатель столь длинное предисловие. Поскольку речь пойдет о сущих пустяках, о шахматах, к которым автор питает пристрастие, как говорится, с младых ногтей. Вернее о партии, сыгранной на лавочке в старом парке рядом с руинами Летнего Кинотеатра с неизвестной мне, но несомненно гениальной партнершей, которую я часто вспоминаю и сожалею, что не познакомился с ней поближе.

К шахматам можно относиться по-разному. Я их обожаю, но по-своему. Говорят, в них много математики? Говорят, что в них все просчитывается? И компьютерные программы, научившиеся лихо переводить в числа клетки и фигуры, обыгрывают шахматных королей во плоти, утаив от людского взгляда количество перелопаченной цифири и человеко-часов огромного штата программистов, стоящих за крохотной с вида штуковиной. Возможно. Только мне всегда было скучно просчитывать позицию в поисках нужного хода в решении задачки - два, три, пять ходов до победы - какая в общем-то разница? Победа - она и есть Победа. Через сколько бы ходов не была достигнута.

Меня в шахматах привлекает другое. Играешь с человеком, даже совсем незнакомым, можешь ничего не говорить и смотреть только на доску, а впечатление такое, что общаешься на самом высоком уровне, заглядываешь в глубину его души, прикасаешься к тайным струнам, открываешь потайные дверки за которыми бьется ОНА - мысль, угнездившаяся в бренной оболочке, временно пребывающая на грешной Земле перед отправкой в другие дали...

Но,.. ближе к делу.

Иду это я, значит, мимо того самого места и вижу: сидит на лавочке предприимчивая женщина, перед ней расставлены фигуры на шахматной доске и табличка - "Одна партия 5р". На деньги играет! Во дает! Я решил попытать счастье. Тем более, что сыграть не с кем попало, а с симпатичной женщиной - это же исключительный случай. Просто, первый раз такое. Проверил наличие финансовых резервов, пригладил вечно лохматую голову и, глубоко вздохнув, шагнул к ней.

- Разрешите?
- Пожалуйста, Ваши белые.
- Нет. Ну что Вы! Даме первый ход.
Она молча согласилась. Мы перевернули доску и начали.

Сейчас я не смогу восстановить точно эту партию, но буквально через несколько ходов я понял, что сражение будет не на жизнь, а на смерть. Играли мы долго. Мне приходилось все тщательно обдумывать. Она не отвечала молниеносно, тоже поддерживала мой сосредоточенный ритм ходов. Я плохо запомнил, во что она была одета, как выглядела и если встречу на улице, то несомненно пройду мимо, даже не оглянувшись, но ее мысли врезались в мою душу навсегда.

Белые - смелые. Так говорят в шахматах. Но очень быстро я заметил, что она не проявляет инициативу, а отдает ее мне. Я укрепился как мог, развил фигуры и двинул своего ферзя и коня в атаку, при поддержке моих дальнобойщиков. Она ловко защищалась. Каждый раз, когда представлялась возможность разменять фигуры, оказывалось, что позиция в результате складывается не в мою пользу. Я уходил от размена, пытаясь выжать преимущество из инициативы, но в результате лишь глубоко увяз ферзем в ее обороне. Еще несколько ходов - и положение стало критическим. Мой конь вынужденно бездействовал, охраняя последние отходы ферзя с риском для своей жизни. Мой ферзь был зажат между пешками и ему грозило быть растерзанным либо ими, либо несносным белым конем, который лихим архаровцем гарцевал по полю, выделывая немыслимые па и ухитряясь то наскакивать, то уходить в тыл после безуспешных атак от моих неповоротливых слонов. Это было что-то невообразимое! Наверное, то же самое чувствует бригада скорой помощи, пытающаяся вернуть с того света хозяина безжизненного тела. Я взмок от усердия, покраснел от напряжения и совершенно непроизвольно терзал свою лохматую голову в области затылка. Редкие взгляды, которые я бросал на свою соперницу, открывали мне в ней картину безмятежного спокойствия и покорности судьбе. Но я-то уже знал, чувствовал на своей шкуре, что эти хрупкие наманикюренные пальчики, эти невинные глазки и нос пуговкой, усеянный веснушками - это все декорация для заманивания простофиль. Под пышной белокурой шевелюрой скрывается стальная воля и буйная фантазия гения.

Еще 15-20 минут моих упорных трудов, и ценой коня, отданного за две пешки, мне удалось спасти казалось уже безнадежно погибшего ферзя. Я облегченно вздохнул и обменялся с соперницей взглядами: "Гора с плеч!" - говорил мой. "То ли еще будет..." - предупреждал ее, сопровождаемый улыбкой сфинкса. Мы снова углубились в дебри черно-белых клеток. Теперь мне приходилось отбиваться на королевском фланге. Ибо в образовавшуюся в ее пешечных рядах брешь выплыли грозные ладьи и в воздухе запахло порохом, как при штурме Измаила. А мой проверенный конь наблюдал за этим из-за доски уже с вражеской территории и грустно скалил свою лошадиную морду. "Эх! Была не была!" - мысленно воскликнул я и решил играть на встречных курсах. Пешки бросились в контратаку с криком: "Нас больше!!!" Ее атакующий пыл угас, она призадумалась и стала отвечать медленнее. А я с нарастающим торжеством все надвигал и надвигал пешечную лавину на ее короля, как каток бульдозера на цветочную клумбу. Мне приходилось выгадывать ходы, ибо в перерывах между перебежками пешек я сам отражал атаку на королевском фланге и уже потерял крайнюю пешку, обменяв слона на пакостного коня белых. Дальше - больше. Прорыв ее спаренных ладей и ферзя я ликвидировал почти чудом, заменив вторым слоном брешь в цепи своих пешек и одновременно усилив свою атакующую диагональ. Ее ферзь бросил свои агрессивные замашки и угрозы партизанской деятельности в моих тылах и стал искать пути переброски на помощь королю, где в неравной битве с моими пешками гибли мучительной смертью ее легкие фигуры. Мы снова обменялись взглядами: "Как оно, припекает?" - спросил мой. "Подумаешь, удивил!" - ответил ее и она очаровательно улыбнулась, поселив в моем сердце неясную тревогу. "Что-то здесь не так," - подумал я. - "По-моему зреет очередной заговор или дворцовый переворот! Держи нос по ветру," - скомандывал я себе. Она еще пару раз предприняла попытку добраться до моего короля и мне пришлось разменять ладей, но на ее королевском фланге дела обстояли хуже и как она не сопротивлялась, а мой ферзь при поддержке второго коня ворвался в разбомбленные пешками аппартаменты ее королевкой особы и через несколько ходов я объявил ей мат, едва живой от счастья и напряжения...

Я улыбался ей. Она улыбалась мне. Я был уверен, что сыграл свою лучшую партию в жизни. Но вот почему улыбалась она?

- Ваша победа. Платите 5 рублей! - сказала она.
- Как платите? Я же выиграл? - я буквально остолбенел от такого поворота событий.
- Конечно. - сказала она. - Вот и платите. - В ее голосе тоже послышались нотки обиды от моей непонятливости.
- За что? - возмутился я совершенно откровенно. - За победу?
- А за что же еще? Кретин ты тупой! Если бы не я, то твой ферзь уже давно бы слетел. Если бы не я, фиг бы ты успел раскрыть моего короля. Разуй глаза! Твой-то король под матом половину партии стоит! Дилетант непричесанный! Я ему такую победу шикарную сделала! Столько удовольствия доставила, а он платить не хочет! Плати немедленно, а то я не знаю, что я сейчас тебе откушу!!

Бог мой! Действительно! У меня открылись глаза. Наивный идиот. Я смотрел на доску и постигал величину своего ничтожества. Я краснел, бледнел, мычал не в силах что-либо сказать. Потом молча заплатил ей 5 рублей и ретировался, вжав голову в плечи. Ушел, как сгорбленный старик, смотря впереди себя невидящим взглядом в полной меланхолии.

- Чтобы я еще с женщинами в шахматы играл? Да никогда! Лучше сразу убейте! - Так я думал в тот момент.

Но время прошло. Страсти улеглись. И теперь я частенько вспоминаю ее с грустной улыбкой и сожалением об ушедшем времени.

Где же ты, моя шахматная Королева?