Байрон и Беляев

Д. и  А. Тепловы



               

Предательство лучшего друга сложно оценивать объективно, особенно, если ты многое за ним знаешь, недомолвки, обиды, нездоровые черты характера…. Но если лучший друг, нагло передергивая факты, переворачивая все с ног на голову, объявляет, что продал-то его именно ты, то это давно не друг. Это просто человечишка, пользовавшийся дружбой для своих меркантильных целей. Это хитрый люмпен-примат. Обернуть своё предательство в чужое, придумать уйму на первый взгляд неопровержимых доказательств, говорить за глаза, с невозмутимой точностью сплетая липкую паутину лжи вокруг безнадежно связанного веревками общественного мнения. Ловить улыбки штор в окнах презрения. Не став виновным, чувствовать себя таким. Отвратительно, гнусно, подло… Жарко…
Кровь или пот липкими каплями на пол «гооооп». Бомбардировщики НАТО нанесли ракетно-бомбовый удар до дня рождения Александра Сергеевича. Как это всё надоело…
Лукавые приматы, ищущие свою выгоду во всём, даже в святом и чистом. Барыги, торгующие чувствами – Что для вас? Сегодня скидочка 20%. Завернуть? Заходите еще! До свидания, всего доброго.
Такие ловкие ребятки, добрые граждане, порядочные люди. А из-под полы, пряча хвост в карман и копыта в изящные итальянские ботинки, торгуют счастьем, как семечками. Только они делают хитро, говорят – Это не наше, но мы знаем, где взять, давай деньги, сейчас принесу. А вообще-то мы тебе доверяем, пойдем, покажем, где это, только никому не говори. А дня через два слышишь за спиной:
 – Видишь, идет…, Ему доверяли, а он всех сдал
- Да ну!
- Я тебе говорю, надежный человек сказал
Рывок. Хоть и рухленький, но расстояние уменьшается с трудом. Еще не много. Сердце от бешеной скорости готово выйти горлом через легкие…. Вот схватил…
- На сука, держи падла, ты что такое говоришь? Нет, надо дать ему отдышаться, а то иначе и говорить-то не сможет. Но не терпится узнать. Ну что? Кто тебе такое сказал? Просто слышал? Где? Не помнишь?
Теперь, кажется, все лица разворачиваются к тебе. Глаза стреляют очередями взглядов в спину. Тяжело. Тяжело сдерживать ярость, направленную на тех людей, кто пустил этот гнусный слух. Вдруг на той стороне мелькнуло знакомое лицо. Мелькнуло и погасло. Шаг на бег. Ну, где же он. Рука в кармане за ножом по инерции, самопроизвольно. Он, убыстряя шаг, заходит за угол. За ним! Вот поворот, хлопнула дверь в подъезд. Туда! Быстрее, а то уйдет. Темно. Бесформенная тень уже ждет пятью ступеньками выше и хлещет в ярости хвостом по стенам, сдирая старую облупившуюся от времени краску.
Сплетая молитвой, зубы в узор, рыча слова «Спаси и сохрани», в прыжке ножом рисую крест. Обрушиваясь на тварь, колю, рублю и режу и шепчу «Спаси, Спаси, Спаси». А тварь, нахально улыбаясь, произносит – «Confiteor»


Какое прекрасное солнечное утро. Приветствую всех, кто только что настроился на нашу волну. Московское время 9 утра. Пора, пора вставать! Для тех, то опаздывает на работу, на нашем радио песня «Не переживай». Не переживай, все будет хорошо, особенно в такое теплое весеннее утро. Слушай музыку.
Ну и сон. Проклятое радио. Сколько раз предупреждал себя – выключай приемник на ночь, а все забываю. 9 утра. Надо бы еще поспать, вот только радио выключить. А может лучше не выключать? Утром сны не такие кошмарные, да и веселее с музыкой. На самом деле просто страшно в полной тишине. Надо будет сегодня все-таки над чем-нибудь поработать. Целую неделю без денег. Зайти к Лариске. Она обещала чего-то подкинуть.
К черту всё! Никуда не пойду. Опять никуда не пойду…. Опять никуда не пойду…. Опять никуда не пойду…. Про что это я? Ах да, про работу. Как только начинаешь думать про работу или про деньги, про пасмурные утренники будущей жизни, так безысходная тоска вползает в грудь. Так плохо, что порой чей-то дьявольский голос, начинает нашептывать, что будущего нет, что в жизни никогда не везло и лучше, чем сейчас не будет. Так что, может облегчить страдания? Подумай. Самое большее, ты кончишь собиранием бутылок в заброшенном провинциальном городке. А когда дача отвернется, тебя забьют до смерти железными обрубками в подвале пьяные подростки.
- А почему Вы собственно так уверены в том, что говорите?
- Потому, что Ваш талант никому не нужен. Здесь нужны только деньги, умение ставить восклицательные и вопросительные знаки в нужных местах, со всеми соглашаться и упорно находить отвратительное в прекрасном, и считать бездарное гениальным. Сами подумайте, кто в этом мире оценит искру Божью? Но выход есть. Начальник издательства, в котором я работаю, хочет купить у Вас всё написанное и всё, что будет создано в будущем. Яркая обложка, твердый переплет, графика лучших художников, огромные гонорары. Нужно только подписать.
- Где?
- Вот здесь, ниже, где галочка. Вот Вам моя ручка.
Вдруг взгляд падает вниз, где из-под полы пальто этого улыбающегося агента выползает кисточка ободранного коричневого хвостика и нервно постукивает по голени. Нервно так постукивает, с нетерпением. И вновь зубы сплетаются словами молитвы, всё , что запомнил с детства «Спаси и сохрани, Господи, спаси и сохрани. Не дай мне струсить, наполни мужеством моё сердце». Эта ручка с красными чернилами, одна половинка ее осталась у меня в руках, а другая застряла в правой глазнице у агента. Нечеловеческий крик стал слепо тыкаться в стены небольшого кабинета, в котором, кстати, находилась не замеченная мною раньше девушка, толи секретарша, толи машинистка, с широко раскрытыми детскими глазами, с ужасом взиравшими на безнадежные попытки своего шефа вынуть из глаза застрявшее там острие надежной перьевой ручки «Паркер». Оторвав взгляд от прекрасной в страхе девушки, я вновь решил убедиться в наличии хвоста – и…. О, нет, хвоста не было. Спрятал, наверное, сука. Он уже лежал на полу, хрипя, заливая дорогой паркет мерзкими струйками, сочившимися из глаза. Девушка не переставала кричать. Надо было бежать. Я дернулся и чуть не упал. С ужасом, осознавая, что не могу сдвинуться с места, я обратил взгляд вниз. Ноги мои, пуская корни, впивались ими в пол и сращивались с деревом паркета. Я чувствовал, как руки в нестерпимой боли расщепляются на части, загибаясь вверх, обрастают веточками, почками и листьями. Цветы опадают и наливаются плоды невиданные людьми, такой небесной сладости, что один запах их может привести человека в состояние экстаза. В то же время позвоночник мой с ужасным хрустом удлиняется и крона поднимается выше и выше, пробивая потолки и наконец, проломив крышу здания, вырывается наружу к свежему воздуху и солнцу. Теперь откуда-то снизу слышится музыка, она становится всё громче и громче, потом резко обрывается и трансформируется в голос, откуда-то знакомый.
Дорогие радиослушатели, я надеюсь, вы успели записать номер прямого эфира. Звоните и дозванивайтесь. Приветствую вас на передаче «Час звонка»! За рулем эфира Ди Джей Вася Бякин. Вот уже кто-то дозвонился. Ало. Ало, я слушаю Вас, ну говорите же.
- Здрасте
- Здравствуйте, представьтесь, как Вас зовут.
- Меня зовут Лариса. Я хотела бы передать огромный привет моему другу в виде какой-нибудь громкой песни. Я надеюсь, он сейчас проснется и приедет ко мне.
- А какую композицию Вы бы хотели, чтобы Ваш друг услышал?
- Всё равно, только погромче, так, чтобы он обязательно проснулся.
- Хорошо, спасибо за звонок, до свидания. Слушаем музыку.

Бэл начал собираться и, проверив на наличие грязи всю одежду, пришел к выводу, что самый лучший вариант – это одеть джинсы. Застигнув последнюю пуговицу ширинки, он начал стихийно обследовать карманы. Найдя в правом заднем увесистую пачку купюр, следствие недавней реформы, он обрадовался, но тут же резко побледнел. Из левого кармана рука вытянула на свет то, что он нащупал секундой раньше. Это был утвержденный кисточкой полуволосатый коричневый хвост. Бэл быстро спрятал его обратно в карман и вышел из дома.


- Здравствуйте доктор, у меня небольшая проблема.
- Что же это за проблема, дорогой мой? – начал допрос Гиппократ.
- Видите ли, доктор, сегодня утром я обнаружил дома хвост. Должны уже прорезать копыта, а их и в помине нет. Может я какой-нибудь ущербный?
Во время всей фразы Бэл вертел в руках хвост, бережно вынутый им из кармана.
- Вы что-то путаете – сверившись с бумагами , отвечал Гиппократ, - У меня никаких предписаний о Вашей копытности не существует. Раздевайтесь, - гневно добавил он.
Бэл безропотно снял рубашку, оголив двух ослепительной свежести детенышей-крыльев, прятавшихся у него за спиной.
- Я так и думал, - облегчение ютилось в этой фразе. – Хвост – это чья-то злая шутка, у Вас прорезались крылья, милостивый государь, вот Вам мазь и расчёсочка. Распишитесь и через месяц приходите учиться летать. А сейчас Вы свободны, всего доброго, до свидания.
От удивления Бэл так и не вымолвил ни слова, пришел в себя он уже на улице.


- Кто там?
Сказать я? Глупо. И почему все время я попадаю в такие дурацкие ситуации? Лучше промолчать.
- Я спрашиваю кто там!
Ну, вот опять, почему просто не открыть? Будут спрашивать, пока не ответишь. Имя мое им ничего не скажет. Если молчать, так еще спустят на тебя Церберов своего красноречия. Надо что-то сказать.
- Гарпократ здесь живет?
- Вы ошиблись, он живет этажом выше
Ну вот, и здесь ошибся, vae misero mihi. Совсем я плох стал. Здесь вот не спрашивают кто там.
- Открыто.
- Здравствуйте, Вы Гарпократ?
- М-м-м , - в ответ утвердительно промычали.
- Можно пройти? Меня зовут Бэл.
- Рад познакомиться.
Бэл прошел в тускло освещенную комнату, имевшую три круглых окна, наглухо закрытых в это время. Что-то незаметно-вязкое пронеслось в воздухе мимо лица Бэла и исчезло. Гарпократ указал на стул и сел сам.
- Чем могу служить, милостивый государь?
- Мне рекомендовали Вас, как лаконичного и талантливого художника. Я издаю книгу, и мне хотелось бы иметь Ваши иллюстрации.
- Позволю себе спросить у Вас, о чем пишите?
- Да-да, конечно, о копытных и крылатых.
- Ого! Интересно…. По собственному опыту?
- Можно сказать и так, - несколько смущенно отвечал Бэл, - Я был сегодня у Вашего брата Гиппократа, случилось так, что мне кто-то подкинул хвост.
- Как?
- Да вот так, взяли и подкинули, вот я и пошел к врачу. Он осмотрел меня и, улыбнувшись, объявил, что никаких хвостов и быть не может, так и сказал. А еще говорит, что, мол, начали резаться крылья.
- Вас можно поздравить?
- Ну, если врач подтвердил…
- Не скромничайте, не скромничайте, дьявольская скромность, простите за выражение. У Вас даже по лицу видно. Глаза, нос, брови, Вы что, не заметили? Боже мой! Вот же зеркало, смотрите. Теперь убедились? Вот, что я говорил! А теперь о книге. Сколько хотите рисунков? Каких? Цвет?
- В общем-то, я об этом не задумывался, - отвечал еще более смущенный Бэл, - Я оставлю экземпляр, если Вы не возражаете. Прочтите и по возможности расставьте иллюстрации сами.
- Конечно, конечно, - колдовал над Бэлом Гарпорат, то, нависая, то, заходя за спину, то, скрываясь в темный угол комнаты, - Вы куда-то спешите?
- Вообще-то да, ведь скоро пойдут Стражники. У Вас правильно идут часы?
- М-да…. Но если Вы задержитесь, я позвоню в префектуру и Вас пропустят домой без всяких недоразумений.
-Кстати- продолжал Гарпократ, не обращая внимания на жалкие попытки Бэла подняться со стула- Вы знакомы с теорией Дарвинга о так называемом подразделении видов? Нет? Ну что же, попробую вкратце набросать. Вы, конечно же, знаете, что наш город на две трети состоит из так называемых Непревращённых или попросту илотов. Происхождение их туманно, а какие либо разговоры о них запрещены. Дарвинг же, не боясь табу, утверждал, что илоты никто иные, как «Primatus obicnovenus» или как отдельный вид, именуемый американским ленивцем, истреблённым около трёх тысяч лет назад самими Непревращёнными, эвалюционировавшимися из этого вида много тысяч лет назад. Смешная история, не так ли? Они истребили тех, кто их породил. Вот прекрасная тема для вашей следующей книги.
Бэл весь, вибрируя от мелкой дрожи, пытался привести свои мысли в порядок.
- Но как … Илоты…. Затронуть проблему… такое великое табу.
-Какое табу? Вы теперь не претендент, Вы крылатый. Для Вас милый Бэл никаких табу не существует. Как, Вы не знали?
- Позвольте спросить господин Гарпократ, а Вы…. Как бы это сказать…
- Не копытный ли я?
- Да- с облегчением выдавил Бэл.
- Я…
Ответ Гарпократа потонул в крике стражников гремящего по всем улицам: - Ложитесь спать честные  горожане, разбойники и воры выходите на работу - и вновь будто эхо, отражаясь от стен вечного города:- Ложитесь спать…
 Предупреждение продолжалось ровно минуту и смолкнув оставило Бэла и Гарпократа в густой тишине.
- Ох – осевшим голосом сдавился Бэл - как я доберусь до дома? Чего доброго примут за илота.
- Ничего, ничего, если хотите, можете остаться у меня.
-Не смею вас утруждать - пропел счастливо Бэл.
- Ну, как хотите, amice. Приходите завтра, всё будет готово - и Гарпократ бесцеремонно выставил Бэла за дверь.




    Город спал. Несколько раз бесформенные тени пересекали мостовую вдали, но к Бэлу никто не приближался. Первый раз Бэл находился ночью на улицах города. - Доберусь ли живой до дома - подумал Бэл, поправлял свои ещё не сформировавшиеся крылышки. Из-за каменной тумбы наказаний вышла проститутка и стала предлагать свои услуги, но разглядев получше Бэла, ухмыльнулась в кашне и повернулась к нему сочным задом, демонстрируя полное безразличие.
Город вечных спал. Город илотов просыпался… просыпайся… просыпайся… просыпайся же – голосом Ларисы вибрировали стены.
Ну что же тебя так трудно добудиться.
Как будто поток холодной воды обрушился на Бэла.
- Просыпайся скорей, в редакции уже заждались. Что это? Опять импрессионистские выходки. Зачем приклеил себе крылья. Приводи себя в порядок, одевайся и поезжай. Я пошла к маме. Бутерброды и кофе на столе, пока, пока. Удачи…


Уудаачистое небо. Чистое-чистое, ни облачка. Ясная, пробитая дробью звёзд ночная плёнка окутывала город. У Бэла вдруг пропал страх. Он остановился посередине улицы и замычал какую-то одному ему известному музыку. Отдельными пластами из под его губ откалывались фразы на непонятном, но где то далеко в подсознание очень родном языке. Прошло уже больше десяти минут, а он всё стоял и мычал.
Если бы стражники заметили Бэла на улице в неурочное время, одиноко добирающегося домой, ему бы грозил трёхчасовой допрос с подробностями в префектуре и последующим выговором с предупреждением. Если бы его застали в обществе проститутки, увы и ах, могло дойти даже до обескрыливания. Но вот песня кончилась, и Бэл побрёл по мостовой, лениво заглядывая в зияющие пропасти потухших и полу остывших окон первого этажа. До дома оставалось минут пять ходьбы с пешим подъёмом на седьмой этаж, как вдруг желтевший круг окна слева по улице привлёк внимание Бэла. О тёплой квартире было забыто. Недюжее любопытство завладело бэловским сознанием, и жёлтый цвет окна стал медленно приближаться. Он цыповато подкрался к окну и постепенно чужой бытовой мир всосал Бэла.
В комнате, состоявшей из стен грубо отёсанного камня, выделялось жерло камина, явно голодное и замёрзшее. С левой стороны от него стояла кровать красного дерева, с памяткой над ней в рамке такого же материала. Напротив камина на стене висело огромное зеркало, достигавшее колен странному существу, стоящему перед ним. Ниже колен от щиколотки простирались к полу заскорузлые копыта, разделённые надвое на каждой ноге. Чуть ниже пояса остриём заканчивались крылья, бравшие начало у лопаток тёмно-коричневого цвета тела. Лицо, ловившее отражение в зеркале было сладко-красиво и имело выражение женское, хотя тело, несомненно, принадлежало мужчине.
- Это же Гор - догадался Бэл. Он стал слушать и смотреть ещё пристальней, оставаясь незамеченным, в спасительной теми улицы. Несколько минут длилось неподвижное молчание, потом вдруг Гор резко распрямился, выправился и натянув улыбку на губы произнёс: - Надо только бросить писать в раковину и пукать…-
- И это наши боги – подумал Бэл и прошептав лишь начало фразы « Apage… ».
 Привычного хлопка не последовало, но тут же очертания фигуры Гора помутнели, стали прозрачными и дымкой повисли в воздухе, где ещё секунду назад находилось довольно плотное тело из плоти и крови. Начав растворяться с копыт и дойдя до пояса, вдруг резко повернулся и взглянул прямо Бэлу в глаза. Вот растворилась насмешливая улыбка, увесистый лоб и казалось, только глаза продержались в воздухе дольше обычного. Но вот растворились и они и Бэл, зная, что его никто не видит, разочарованно сплюнул, и поплёлся домой. Его ждали нетронутыё ужин, бутылка вина и несколько экземпляров уже законченной книжки.




Песня кончилась, и Бэл достав из складок широкой тоги морскую раковину, с силой выдохнул в неё скопившийся в лёгких воздух. Яростныё стон вырвавшийся из раковины,  возвратился тут же эхом с моря. Жабры на шее у Бэла затрепетали в ожидании чего-то, как трепещут ноздри коня при виде кусочка сахара у хозяина в руках. Подавив в себе желание сейчас же направиться к морю, Бэл закрыл глаза.
 



Гордон Байрон появлялся очень медленно. Наваливаясь на коврик сначала лапами, потом икрами, ляжками, задом, и наконец вмявшись всем телом он окончательно проснулся в пространстве, отделённым от всей комнаты четырёхугольником штор. Где-то, совсем рядом ощутимо тарахтела швейная машинка, создавая как бы фон разговора хозяев.
- Что-то Байрон у нас совсем сдал, может, вызовем ветеринара, сделаем укол?-
Ответа не последовало, лишь только умирающий доберман проскулил с подушки, на  одному ему понятном собачьем наречии, любимую фразу из дона Жуана: « I only say suppose this supposition »
- Вот видишь как скулит бедняга, помрёт, наверное, скоро - сказал Сергей своей жене, и отложив томик Аристотеля подошёл к аквариуму, и привычным стуком по стенке стал подманивать странную рыбу. Беляев, всплыв к поверхности, покорно ожидал очередной порции сухого корма. Он думал только об одном. Скорей бы умер Байрон, тогда всё внимание хозяев будет принадлежать только мне.
 Вот так он думал, а его немые губы, скривившись в злорадной улыбке, машинально повторяли « Apages…Apages…Apages…»