Пятый способ любви

Неизвестно, чем бы эта история могла закончиться, если бы это случилось сейчас: мне было шестнадцать, она была на год старше, и это было наше самое первое лето. Это было наше первое лето - май, в один из жарких отчаянных дней которого, мы поехали за город - купаться, валяться на ярких ароматных полянах, дарить друг другу цветы и заучивать наизусть песни птиц, скрытых среди крон над головами. То была пригородная станция, на которой, в сорока минутах ходьбы вдоль дороги, по краям пробитой сорной травой, располагался дачный дом моего отца, куда позднее мы намеревались ненадолго забежать - переодеться, приготовить еды, и, отобедав под старым дубом на столе у веранды, задуматься: а стоит ли вообще возвращаться в город, тем более, что на следующий день выпадал выходной: по-крайней мере я намеревался остаться на ночь и всячески склонял к тому и ее. В рюкзаке за моей спиной лежала связка ключей, продукты, полотенце, мелочь на обратную дорогу - ничем непримечательный набор вещей человека, скрывшегося от города и позабывшего о нем на все то время, что нам тогда было отведено во время этой поездки, на все то время, которое мы так долго друг для друга искали и, наконец, нашли.

Протоптанной дорогой, мимо еще не проснувшихся после зимы домиков баз отдыха с заколоченными окнами, мы двигались в сторону пляжа. Можно было остаться у моста, но вода, нам показалось, там была не такая чистая, как дальше в заливе, кроме того, эти рыбаки, и шум проезжающих мимо машин - мы решили выбрать место отдаленней. Я рассказывал ей что-то, она что-то слушала, мы держали друг друга за руки, и, не дойдя до песочной насыпи у реки, нам навстречу кто-то вышел.

Их было четверо, и она прошептала «Пойдем». Через несколько секунд мы с ними поравнялись, и я вдруг понял, в какой ситуации мы оказались: один из них сразу меня ударил, рука его была обмотана полотенцем, удар был несильный, но я на мгновение потерял устойчивость, и на мгновение потеряло устойчивость все наше лето, на мгновение потерялась она, затем они начали что-то говорить, я невнятно что-то отвечал, а сам думал, ударю, и они меня растопчут, а затем все было как во сне. Один из них куда-то меня повел, я глазами искал палку, ветку, ощупывал карманы в поиске длинного и острого ключа, он снял с моей головы кепку, спросил, чо, идет, я ответил бери, только ее не троньте, он сказал бля нахуй я искал длинный и острый ключ он сорвал сумку я смотрел в сторону где осталась она с ними сквозь ветви кустарника их было видно, я видел, как она смотрела мне вслед он сказал бля ****ец еб ты нахуй тебе такой рюкзак еб ты хуле ты не пацан откуда будешь городской кулаки сжимались в кровь какая улица двор на с-сука нахуй на бля черт ****ый она смотрела я бил она смотрела гандон ебаный на ее глаза пидор в которых отражалось лето и птичий страх она видела бля тело реки ныло черт еб ты стонало и оголялось дно она смотрела я старался попасть в цель лицо лицо на дне реки лежали рыбы падал сука нахуй падал пидор падал на землю гандон ебаный падал на землю скрипящую на зубах на гандон ударить как можно сильнее что же будет сука май и росчерки птичьих крыльев на голубой плоскости неба.



Когда мы сидели на скамейке… Когда мы сидели на скамейке на станционной платформе в ожидании электрички, она заговорила первая. Она обрывисто рассказала, что на пляже появился еще кто-то, их знакомая - баба, женщина, телка - не знаю, как они их называют. Она сказала, что рядом с этой самой бабой, женщиной, телкой, был какой-то парень, и они пошли к нему, и вслед за ними пошел и тот, с которым мы ушли к заброшенному корпусу лагеря, и который остался с моими вещами и кепкой. Плевать на кепку - я все думал, думал, закрыв ладонями глаза, зажмурив их, а что, что было бы, если бы никого больше рядом не оказалось, что было бы с ней, что могло бы произойти, и что происходит там в эти минуты. На протяжении всего следования обратно домой мы молчали. Я ощущал себя полным ничтожеством, не способным защитить не то, что кого-то другого, не то, что самого себя, а вообще что бы то ни было, я чувствовал себя полным ничтожеством, а тех, что оказались тогда у нас на пути - крепкой сплоченной силой, силой, способной постоять не только за себя, а еще и за братана, за двор, и за все те нелепые принципы, по которым они живут, и ведь именно живут, а не существуют, живут, ведь что есть в выживании важнее, если не физическое превосходство одних над другими - ведь это и есть основной закон природы - сильный убивает слабого, слабый умирает от руки сильного; от руки, от клыков, от когтей… Я смотрел на нее и думал, а ведь она вообще не должна даже и говорить со мной после всего того, что с нами случилось. Ей нужен «настоящий мужчина», а что я, я - сопляк. А она смотрела в окно, и - боже мой, я видел это - еле сдерживала слезы. За окном нелепо проносилось, мельтешило, царапало глаза торжествующее лето.


Когда мы оказались уже неподалеку от ее дома, она остановилась, и, посмотрев мне в глаза, тихо сказала: «Ты знаешь…», - в этот момент я был готов к любому ее слову - «Ты знаешь, все так и должно было случиться… Они - быки. Ну, а какой бык из тебя? Ты же пишешь, читаешь всякие книжки... Ведь я и полюбила-то тебя таким, и другой мне и не нужен… Все остальное - судьба, что ли… Ведь так?..»

Ну что, что я мог ей ответить?!


Я промолчал. А на следующий день мы встретились снова, и больше, кажется, никогда уже не расставались.


(03.03.)