Гроза

Грохот снаружи ворвался в сон. И уже следующую вспышку небесного огня - под оглушительный аккомпанемент близкого и мощного электрического разряда - я встретил широко раскрытыми, вмиг подслепшими глазами. За распахнутой настеж балконной дверью приморской гостиницы было светло, почти как днем. Однако скупые, мрачные полутона делали привычный пейзаж чужим. Частые молнии лупили в серую гладь моря, обманутого вечерним безветрием, и вокруг – по склонам, густо заросшим остро пахнущей, остывающей от дневной мороки растительностью.
Гроза набирала силу. Раскаты грома слились в сплошной гул. Пол под ногами ощутимо вздрагивал, и ассоциация, будто кто-то крушит по наковальне гор, сотрясая этим землю, сейчас казалась вполне уместной. В блеске молний море напоминало расплав серебра в огромном электрическом тигле.
С порывами ветра хлынул ливень, всё смешалось в адской круговерти световых вспышек, воды и грохота. Я поспешил затворить окна и балкон, опасаясь шаровой молнии (про которую все знают, но мало кто видел). Было жутко. Спиной чувствовались ярость и угроза, сочащиеся из разбуженных гудящих гор. В такт хлестким ударам небесного огненного бича наэлектризованный воздух низко вибрировал, давил на уши и психику. В голове мелькали беспорядочные мысли и образы – фантомы, рожденные не успевшим еще остыть ото сна, но уже перенапряженным явью сознанием. Думалось не о людях - тех, "кто в море". С чего-то вдруг вспомнился горьковский буревестник. Вряд ли он сейчас "гордо реет над седым от пены морем", и наверное, ему, живому, мечущемуся среди испепеляющих разрядов, страшно… А еще среди полыхания молний контрастом мрачной морской бездны и слепящего огня всплыла картинка из детства, накрепко врезавшаяся в память.
Было это давно, но совсем недалеко отсюда. Мне, тогда девятикласснику, посчастливилось в составе группы экскурсионного обмена погостить в санаторной школе на черноморском берегу. Поселили нас в небольшом отдельном корпусе и не особо докучали. Пресытившись дневными радостями ребята, кто посмелее, повадились тайком после отбоя бегать на пляж. Там был солярий, выступавший далеко в воду. С его настила было удобно нырять и купаться в теплом и загадочном ночном море.
В ту памятную ночь, дождавшись пока все улягутся, мы тихонько ушли к воде. Погода стояла прекрасная. Над спящим морем висели звезды, а к горизонту, подрагивая в слабой ряби, пролегла лунная дорожка. Вот в это зеркало я и нырнул вглубь с настила! И – о ужас!! – перед глазами полыхнуло белое пламя, словно Луна нырнула мне навстречу вдоль своего чудовищно длинного отражения. Первой мыслью было: все, пропал, врезался в камень! Однако боль не пришла, и мое движение под водой плавно продолжалось. Но слепящая пелена у глаз упорно не исчезала… Когда, наконец, вынырнул и увидел прозревшими глазами собственные руки, гребущие воду, вновь был поражен. Руки светились по контуру, и по всему телу струилось бело-голубое сияние. "Народ" на солярии, раздумав нырять мне вослед, глядел с раскрытыми ртами. Они тоже видели ЭТО, а, значит, все происходящее не было плодом воображения, и при этом я оставался цел и невредим. Успокоившись, начали экспериментировать, болтая в воде конечностями и наблюдая загадочное свечение, состоящее из тысяч маленьких искорок... Все окончилось тихим купанием в этом живом огне, потому как нырять туда с открытыми глазами было страшновато, а с закрытыми – неинтересно. А потом набрали в резиновую шапочку этой воды с веселыми искорками и пошли пугать "светящейся рукой" спящих друзей. Позже я узнал, что эффект свечения моря связан с биолюминесценцией – свечением микроорганизмов, колонии которых бродяжничают по теплому морю и иногда прибиваются к берегам. При этом спокойная вода практически не светится, а только – в движении. Видеть такое мне больше не доводилось.
Не доводилось видеть и грозу, подобную пережитой этой ночью в урочище Широкая щель, изрыгнувшем в изнеженное море, в этот черноморский рай адову злобу, словно предупреждая нас, грешных…
Утром в новостях передали, что по ту сторону хребта выпал град, местами размером с яйцо и слоем до пяти сантиметров, натворив немало бед. А здесь с утра снова было спокойно: ласковое море, шелковый пляж… Только у кромки воды лежала мертвая чайка.