Метель

За окном метель. А дома так тихо, что даже страшно. Сын вчера уехал к отцу на все новогодние каникулы. Ей очень не хотелось его отпускать, но она понимала, что выхода у нее нет – мальчику нужен отец, каким бы плохим он ни был. И теперь, сидя у еще не наряженной новогодней елки, она смотрела в окно.
 Холодные хрупкие снежинки завораживали своим хороводом так, что нельзя было оторвать глаз. Они как будто притягивали ее, не отпуская от себя. Лина нехотя поднялась и поплелась на кухню – сделать себе ужин. Но не потому, что хотела есть, а потому, что так надо было, так было положено. Всю свою жизнь она жила так, как было положено. Сначала эти «положено» устанавливали родители, потом школа, потом институт, а потом никто не устанавливал, но жить без них она уже не умела. Вот и теперь, даже в таких мелочах, ее воспитание брало верх над ней самой.
Сначала поставила кипеть чайник. Пока он кипел, она смотрела в окно, не в силах оторваться от разворачивающегося там спектакля теней. Заварила кофе – крепкий и очень сладкий – и снова села смотреть в окно. Кофе обжигал, снежинки казались сделанными из нежно-голубого стекла, ковер на земле стал ванильным мороженным. Тем, что мама ей покупала по праздникам, чтобы наградить за успехи в школе.
Закончился кофе и зазвонил телефон. «Не подойду,» - решила Лина. Три звонка, пять, семь, одиннадцать. Она не выдержала и подошла. Приятный мужской голос с легким, почти незаметным акцентом, поинтересовался, можно ли пригласить к телефону Инну Сергеевну. Лина ответила, что такая здесь не живет и положила трубку. «Ну почему так? У кого-то есть семья, любимый, и даже в бедности они счастливы. У меня же есть все, о чем можно только мечтать, кроме одного – настоящей любви. Кому же дозволено так смеяться над людьми?».
Она снова села в любимое кресло, потом вдруг резко встала и пошла в прихожую. Посмотрела на себя в большое зеркало, потом отвернулась от него и стала натягивать сапоги. Накинув дубленку, и схватив с полочки ключи, вышла из квартиры. На ходу застегиваяcm, распахнула дверь парадного и вдохнула свежий морозный воздух. Сделала шаг и почувствовала, как снег заскрипел под тонким высоким каблуком. Осторожно, словно боясь, что все это хрупкое великолепие в один миг может исчезнуть, сделала еще один, и остановилась, словно зачарованная открывшимся видом. Черные стволы деревьев перемежались белоснежными полосами, отбрасывая загадочные тени на ковер из ванильного мороженного, лежащего у ее ног. Звенящая тишина и только иногда тихий всхлип дворовых качелей, жалующихся на весь мир. Сумерки жидким кеселем постепенно заполняли собой все пространство, становясь все гуще и гуще. Мягкий свет фонаря, казалось, тонул в них, окутавших все вокруг.
Лина улыбнулась, спрятавшись в шарф, чтобы случайный прохожий не испугался, увидев женщину, улыбающуюся посреди пустого двора: «Господи, до чего красиво». Потом улыбнулась опять, уже не прячась, и быстро пошла через двор. Не доходя несколько метров до качелей, ощутила странный холодок в спине, как будто кто-то за ней наблюдал. Обернулась, но никого не увидела.
Выйдя на улицу, сначала зажмурилась от яркого, неожиданно нахлынувшего на нее света огней. Потом, когда глаза уже привыкли, огляделась. Улица жила своей обычной жизнью, только прохожие, взъерошенные как воробьи, сбитые с толку предстоящими праздниками, спешили по магазинам и домой. В ночь с тридцать первого декабря на первое января нужно было успеть все. Вспомнив о празднике, Лина загрустила. Она никогда не любила Новый год, но всегда на этот праздник ей было весело. Это первый Новый год, который станет для нее одиноким, как и она сама.
Лина пошла по улице, еще не зная, куда и зачем. Просто шла, куда глаза глядят. Мимо нее неслись прохожие, задевая плечом, пакетами и мохнатыми соснами, бурча себе под нос «Девушка, осторожнее». Она дошла до старого сквера, остановилась и пошла по аллее, ведущей к полуразрушенному фонтану, который летом так молодо бил струей воды вверх. Потом стряхнула снег с лавочки и присела на ее край. Она смотрела на разлапистые тени деревьев, но не видела их. Вся ее жизнь вдруг разом пронеслась перед глазами, заставив поежиться. Ей двадцать семь лет, сыну скоро семь, у нее есть приличная работа, приносящая немалый доход, квартира, властная мать, так и не привыкшая к тому, что дочь уже выросла и может самостоятельно распоряжаться собственной жизнью, отчим, всегда относившийся к ней как к родной дочери, несколько близких друзей и множество просто знакомых. И любимый человек, который так и не полюбил ее. Может, и любил, но это было так давно, что, казалось, что все это случилось не с ней. Она закрыла глаза и вспомнила маленькую однокомнатную квартирку на окраине, в которой жила с сыном и до сих пор любимым, но теперь уже бывшим мужем. Как в перерывах между лекциями бегала к сыну в садик, в прачечную, потом в издательство за работой. Она неплохо управлялась с печатной машинкой и имела легкий слог и интересный стиль, поэтому часто брала задания в издательстве, чтобы потом глубокой ночью писать какой-то бред о системе образования в нашей стране. Или о том, что в городской зоопарк привезли еще одну редкую птицу. Они были бедны, как церковные мыши, но безмерно счастливы. Когда она была рядом с ним, все законы и предостережения куда-то испарялись, не оставляя и следа. Все было дозволено только им. Казалось, так будет всегда…
Она открыла глаза и посмотрела перед собой. Ничего этого не было. Все было не с ней и не сейчас. Хватит, пора домой. Она снова стала той, для которой законы и принципы были важнее ее самой. Все вернулась на свои места и больше не должно было с них сходить.
Лина встала и быстро-быстро пошла домой. К ненаряженной елке, холодной квартире, к телефону, из которого говорят незнакомцы с приятным акцентом… К давящей тишине и пустому двору.
Как же ей хотелось сейчас увидеть хоть что-нибудь из ее прошлой жизни, может, какая-нибудь мелочь спасла бы ее сейчас… от чего? Она сама не знала.
Нет, все есть, как есть, и ничего не изменится, так должно быть, и так будет. Бывший муж теперь живет в Германии, сын уехал к нему на все каникулы, и новый год ей придется встречать со своим отражением в зеркале.
Лина вошла, наконец, в свой двор, осмотрелась. Странное ощущение, что за ней наблюдают, вернулось. Внимательно всмотревшись в темную дыру теперь уже казавшегося не таким красивым двора, и снова ничего не увидев, она подняла глаза к своим окнам. На мгновение ей причудилось, что одна из занавесок дернулась и замерла. «Наверное, форточку не закрыла на кухне». Парадная дверь поддалась на удивление легко и тихо, что вообще было просто уму непостижимо. Эта дверь была грозой всех грабителей и воров, ибо открывалась с таким шумом, что все местные бабушки-сплетницы слышали предсмертный стон петель и спешили посмотреть, кого же принесла нелегкая на этот раз.
«Нет, сегодня определенно какой-то странный день. Новый год, что ли, так действует?». На глаза навернулись слезы.
Поднявшись к себе, вошла в квартиру и щелкнула включателем. Свет не зажегся. «Ну и черт с ним. Напьюсь в темноте». Разделась, прошла в гостиную и села в кресло. Закрыла глаза и вслушалась в тишину. Шорох. Еще. «Форточка» - вспомнила Лина, и в то же мгновенье ощутила чьи-то руки. От испуга она быстро и глубоко вдохнула, но чьи-то губы перекрыли ей кислород поцелуем. Она попробовала оттолкнуть его, но он был сильнее, и ее сопротивление ни к чему не привело. А он все целовал ее, и целовал, и вдруг… она его узнала. И ответила на поцелуй. Она никогда не целовала так никого. Почувствовав ее радость, он оторвался от ее губ.
- Ты здесь, - от звука собственного голоса страх окончательно испарился. Слезы текли из глаз, а он гладил ее лицо, смахивая их.
- Тебя нельзя оставлять одну.
- Ты сейчас исчезнешь, да?
- Нет.
- Но ведь ты  в Германии, и сын… а где Алешка? Я же сама посадила его в самолет.
- Он остался с мамой. Я люблю тебя.
- И я тебя. Почему тебя так долго не было?
- Не знаю, я ничего не знаю. Я думал, не переживу этого перелета.
Они еще долго целовались вот так, сидя в полной темноте, говорили, говорили и не могли наговориться. Чуть позже, переводя дыхание от долгого поцелуя, она спросила:
- Господи, а как же ты вошел?
- Ты не закрыла форточку.