Часть 4
-1-
Княжеский парк почти не изменился, разве что зарос еще сильнее. Определить его границы удалось без особенного труда: ограда, скрытая летом плотным покровом вьюна и дикого винограда, сейчас отчетливо просматривалась. Миновав ее, Грэм натянул поводья и остановился, оглядываясь по сторонам. Боги, подумал он с непонятной тоской, как давно я не был здесь…
- Чего стоим? – осведомилась Илис, которая с горящими любопытством глазами крутилась в седле. – Неужели приехали?
- Приехали, - ответил Грэм после короткой паузы. – Почти. Мы в парке.
- Это – парк? – вытаращила глаза Илис. – Серьезно? А я-то думала, что мы в лесу. Здесь всегда так было? Или это в знак траура после твоего исчезновения все так запустили?
- Когда я тут жил, все было так же, - сказал Грэм, пропустив мимо ушей реплику про знак траура. После инцидента с Роджером он старался держать себя в руках, хотя сорваться хотелось, и не раз. Илис после вчерашнего пребывала в повышенно ядовитом расположении духа и нарывалась на грубость.
- Странно, - никак не могла успокоиться Илис. – Вот у нас на Латере… впрочем, какая разница. Деревья, они и в Самистре деревья. Так, в общем, тоже ничего.
- Спасибо на добром слове, - хмуро сказал Грэм. – Честное слово, мне прямо легче стало.
- Да не за что, - Илис улыбнулась ему одной из самых зубастых своих улыбок. – Ну, долго мы будем любоваться красотами природы? Я, конечно, понимаю, родной дом и все такое, но ведь холодно…
- Илис, заткнулась бы ты, - посоветовал Роджер, посмотрев на холодно-отстраненное лицо Грэма. Ни один, ни второй уже словно не помнили о вчерашнем столкновении и вели себя по отношению друг к другу как обычно. В частности, защищали друг друга от нападок исходящей ядом Илис. – Хотя бы на десять минут. Можешь сделать одолжение, или такое усилие для тебя нереально?
Грэм не стал дожидаться ответа Илис, тронул своего коня и потихоньку направил его вперед по слабо различимой тропинке. Парк был тих, и только ветер шумел в вершинах деревьев.
Он не торопился; сильное волнение снедало его. Если верить Гате, гостеприимной встречи ожидать не стоило. Да если бы даже Грэм и мог надеяться, что ему обрадуются в доме, легче ему не стало бы. Все-таки, больше шести лет прошло, и возвращался он совсем не тем человеком, которого знали тут когда-то. Ненависти княгини и Нинели Грэм не боялся, хотя и знал, что столкнется с ней. Однако ему было неприятно, что он вызывает такую реакцию. Он даже подумывал, не переписать ли ему, в самом деле, бумаги, как предлагала Гата, не разделить ли все имущество пополам между сестрами. Тем более, что у Нинели уже есть дети. Но он сильно сомневался, что даже такой поступок изменит отношение мачехи и сестры к нему.
Грэм слышал, как позади него Илис разливается соловьем, обращаясь к пустому месту. Она рассуждала о том, как ей жаль, что она вчера не смогла познакомиться с Гатой, хотя очень хотелось. Монолог ее сочувствия, да и вообще никакого отклика, не вызвал, но она ничуть не смутилась, и поток пустословия продолжал изливаться в никуда. Роджеру скоро надоело выслушивать ее рассуждения, он обогнал ее и пристроился рядом с Грэмом.
- Ты вчера сказал сестре, что видел, как умер твой отец, - негромко сказал он, чуть наклонившись в седле.
Грэм удивленно взглянул на него.
- Сказал.
- Это правда?
- Да. Почему ты спрашиваешь?..
- Просто так, - ухмыльнулся Роджер и продолжил: - Скажи, ты ведь был с теми бандитами, которые убили его? Ты был в банде?..
- Роджи, я не хочу говорить на эту тему.
- Видишь ли, я к тому, что, кажется, слышал про эту историю. Краем уха. Может быть, конечно, это не имеет к тебе отношения, но я все-таки думаю, что имеет. Лет шесть назад в Медее судили молодчиков из банды, которая довольно долго изводила окрестных жителей. Судили, в том числе, и за убийство какого-то северного нобиля. В этом убийстве обвинили одного мальчишку из банды, который якобы выдавал себя за сына этого вельможи. Не знаю, чем все закончилось для того парня, но выбор невелик – или эшафот, или каторга.
Ничего себе, подумал Грэм мрачно. Оказывается, история эта разошлась далеко, и даже Роджер ее знает. Правда, слышал "краем уха", как он выразился, но едва ли это так. Скорее всего, он даже знает кое-какие подробности: профессия обязывает. Память у него должна быть отменная, так же как способность вычленять мало-мальски интересную информацию. Впрочем, шесть лет назад… Кто его знает, чем занимался шесть лет назад Роджер, тогда – восемнадцатилетний мальчишка?..
- Ну и? – процедил сквозь зубы Грэм.
- Это я хотел бы у тебя спросит: "Ну и?". Что ты скажешь по поводу этой истории?
- Скажу, что у тебя слишком длинный любопытный нос и слишком хороший слух.
- Мне положено. Так имеет эта история к тебе отношение?
- Даже если и имеет, то что? Расскажешь все моим сестрицам?
- Зачем? Лично мне плевать, даже если ты собственноручно прирезал своего папашу, а до этого десятками крошил в капусту купцов и путешественников, поджидая их в кустах у дороги. А я сильно сомневаюсь, что ты делал как первое, так и второе. Мне просто хотелось понять, прав ли я. И было интересно, за какое такое убийство тебя отправили на каторгу – это тебя-то, чистюлю этакого. Не смотри на меня как василиск, со мной это не сработает. Уверяю, дальше меня это никуда не пойдет. Или ты думаешь, что я из тех, кто не умеет держать язык за зубами?
На это Грэм ничего не ответил. Роджер был бестактной и бесстыдной скотиной, для него не существовало запретных тем, но треплом его назвать действительно было нельзя. А вот слышала их разговор Илис, или нет? Вот у нее-то язык за зубами не держится. Впрочем, тут уж ничего не сделаешь. Грэм смирился с этой мыслью, перестал наконец сверлить приятеля ледяным взглядом, отвернулся и махнул рукой.
И тут же вскинул голову: над черными, голыми кронами деревьев показались башенки дома нескольких поколений князей Соло.
- Ты что? – спросил Роджер, проследил взгляд Грэма и понимающе кивнул. – Это он и есть? Твой дом?
- Это дом князей Соло. Здесь живут мои сестры.
- Странный он. Какой-то… кривоватый.
- Жуть какая! – раздался за их спинами веселый вопль бессовестной Илис. Она тоже увидела башни и теперь таращила на них глаза с притворным ужасом. – Грэм, кто строил это чудо? Я надеюсь, его посадили на кол за такое издевательство?
- Умолкни, Илис! - рявкнул Роджер, и Грэм даже подумал, что у него уже выработался рефлекс – реагировать на каждое ехидное и зловредное замечание девушки таким вот рявканьем, независимо от того, расходится его мнение с ее или нет. Илис уже привыкла и почти не обращала внимания на эти рыки. – Едешь себе сзади – и продолжай ехать. И помалкивай.
- Это дискриминация! – завопила Илис, ничуть, впрочем, не расстроившись.
Грэм поморщился. Он предпочел бы, чтобы Илис появилась в доме его отца в более спокойном настроении. Но он понимал, что призывать ее к спокойствию бесполезно. И небезопасно.
- Роджер, – продолжала шуметь Илис, – почему ты постоянно затыкаешь мне рот?..
- Потому что ничего умного ты все равно не скажешь.
- Ха! Можно подумать, ты говоришь много умного! Но я же не твержу тебе каждую минуту "умолкни"! А все потому, что меня учили уважать мнение других. Прояви и ты хоть немного уважения к моей персоне!
- Ша! – не выдержал Грэм в очередной раз. – Все – рот на замок. Понятно? Говорить тут буду я. Если не согласны, можете уматывать прямо сейчас.
- Какой злой, - сказала Илис. Не могла она не оставить последнее слово за собой.
Роджер же только сверкнул глазами и кивнул.
Теперь, когда никто не пытался выяснить у него подробности смерти отца и его в ней участия, и никто не отпускал ехидных замечаний, Грэм попытался сосредоточиться. Они уже почти приехали, а он еще не успел обдумать, как вести себя и что говорить. И вообще, как предстать перед мачехой после столь длительного отсутствия.
Грэм по привычке обогнул дом, чтобы заехать со стороны заднего двора. Никогда ему не нравился парадный вход.
- Воровские привычки, - усмехнулся Роджер, понаблюдав его маневры. – Так и тянет в окно залезть?..
- В окно – нет, а вообще, там, во дворе – конюшни. Не жди, что нас будет встречать у дверей вышколенный слуга.
- А как же обычные гости? – не смогла удержаться от ехидного хихиканья Илис. Вероятно, она живо представила себе в этот момент, как несчастные гости мнутся у порога и не знают, куда девать лошадей. Отсутствием воображения она не страдала, и картинку, надо думать, представила самую печальную... или, скорее, наоборот, забавную.
- Не знаю, никогда не бывал здесь в качестве обычного гостя. Так, все, тихо. Въезжаем…
Двор пустовал. Слуг в доме было немного; конюх предпочитал проводить время в конюшнях, а не под открытым небом. Слух, впрочем, у него был хороший, и подъехавших всадников он слышал всегда, даже если кони тихо ступали по размякшей земле, как сейчас.
Из конюшен навстречу гостям показался Николас. С любопытством, без особого почтения, он рассматривал гостей, не узнавая Грэма.
- Что угодно, господа хорошие? – поинтересовался он.
- Здравствуй, Николас, - сказал Грэм, откидывая капюшон за спину. Он рассчитывал, что конюх сразу узнает его, и не ошибся: глаза Николаса расширились, он побледнел и отшатнулся.
- Молодой господин! – выдохнул он. – Клянусь Бороном, это впрямь вы!
- Да, это я. Что тебя так удивило?
- Мы ж, почитай, уж лет шесть как думаем, что вас и в живых-то нет. Похоронили вас…
Ага, подумал Грэм, значит, Гата так и не рассказала, что встречалась со мной. Сюрприз решила сделать…
- Зря похоронили, - сказал он, спешиваясь. Роджер и Илис спрыгнули с седел вслед за ним. – Ну, ты так и будешь стоять? Наши кони устали, их надо накормить и почистить. Что ты так смотришь? Думаешь, я – привидение?
- Простите, сударь, но только мне показалось в первую секунду, что сам князь покойный явился, - нервно усмехнулся Николас. Лицо его постепенно приобретало краски и разглаживалось. Теперь он смотрел на Грэма не с ужасом, как сначала, а скорее с любопытством.
- Покойники не оживают, Николас, - сказал Грэм очень серьезно. – И не расхаживают по земле.
- Уж больно похожи вы на князя-то стали, каким он в молодости был, - покачал головой Николас. – Прям одно лицо. А поскольку уж вас-то я вовсе не ожидал увидеть, вот и подумал…
- Значит, - невесело усмехнулся Грэм, – поверить в появление призрака князя тебе проще, чем в мое возвращение?..
Николас ничего не ответил и принял у него и его спутников поводья. Поминутно оглядываясь, словно не в силах поверить своим глазам, повел лошадей в конюшни.
- Хорошо тебя встречают, - вполголоса сказал Роджер, осматриваясь. – Душевно.
- А ты чего хотел? Я шесть лет тут не был. Мертвым меня считают, сам слышал.
- Я просто подумал: если уж слуги встречают тебя с такими глазами, то что станется с твоей мачехой?
- Скоро увидим.
- За нашими лошадками будут хорошо смотреть? – влезла Илис.
- Им будет намного лучше, чем тебе, уверяю, - Грэм не мог удержаться от мрачной улыбки.
Он понял, что снова начинает сильно нервничать; сердце бухало так, что отдавало в ушах. Он несколько раз глубоко вдохнул и оглядел своих спутников. И Роджер, и Илис смотрели на него выжидающе и ждали, что он будет делать дальше. А он колебался, не зная, войти ему через черный ход или через парадную дверь. Все-таки его тут не ждали.
- Пойдемте, что ли, - вздохнул Грэм, решив хоть раз в жизни войти в дом с правильной стороны.
- Передумал лезть в окно? – поинтересовался Роджер.
- Я подумал, что это будет неприлично… на этот раз.
Роджер коротко хохотнул. Илис стояла, блаженно улыбаясь, и крутила головой по сторонам.
Обходя дом, Грэм внимательно вглядывался во все окна, не мелькнет ли где Гата. Если бы она увидела их и вышла встретить, Грэм чувствовал бы себя гораздо спокойнее. Но большей частью окна были либо такими узкими, что через них невозможно было что-то увидеть, остальные были закрыты занавесами.
Перед огромными, тяжеленными дверьми из потемневшего от времени дерева, покрытого искусной резьбой, Грэм остановился и сделал еще несколько глубоких вдохов. Роджер, как профессиональный телохранитель, встал за его правым плечом. Интересно, подумал Грэм, какой опасности он ожидает? Неужели серьезно думает, что дверь откроет наемный убийца, уже купленный княгиней? Или что Нинель бросится на меня?.. Странный все-таки человек.
Грэм на секунду прикрыл глаза, а затем взялся за тяжелое медное кольцо в виде свернувшейся змеи и несколько раз ударил им по двери. Раздался глухой, но хорошо слышный звук, дверь приоткрылась, и на пороге показалась женщина лет сорока, с пышными волосами, заколотыми на затылке, в простом платье с передником. Грэм узнал Элис, которая прислуживала семейству его отца уже долгие годы.
- О боги! – сказала она, побелев и отпрянув.
- Добрый день, - невесело усмехнувшись, ответил Грэм и вошел в полутемный холл.
Элис глядела на него, прижав руки ко рту, не в силах поверить собственным глазам.
- Добрый день, - повторил Грэм. – Как у вас дела? Надеюсь, все хорошо? Княжна Гата у себя?
Он хотел вывести женщину из оцепенения этими простыми вопросами, но понял, что ничего не вышло. Элис стояла, не шевелясь, и продолжала смотреть на него. Он вздохнул.
- Элис, что случилось? Что ты так смотришь?
- Все хорошо… господин князь, - выдавила из себя бедная женщина.
- Я не господин князь, - возразил Грэм несколько раздраженно. Да что же это такое, неужели для обитателей дома легче поверить в воскрешение князя, чем в возращение блудного сына? - Я – Грэм. Помнишь?..
- Конечно, помню… господин князь, - пробормотала Элис. Слова Грэма не возымели на нее никакого действия, и ей по-прежнему не приходило в голову, что, кем бы ни были появившиеся гости, нужно, по крайней мере, принять у них плащи и перчатки.
Грэм досадливо покачал головой и огляделся. Он вовсе не собирался торчать в холле неизвестно сколько. Что ж, подумал он с каким-то мрачным удовольствием, придется хозяйничать самому. Но в тот самый момент, когда он это решил, вверху ведущей на второй этаж широкой лестницы послышались быстрые шаги. С облегчением Грэм увидел Гату, перегнувшуюся через перила, чтобы лучше рассмотреть гостей. Она издала радостный вопль и скатилась с лестницы, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Как и почти всегда, она была одета в мужские штаны, сапоги и простую льняную рубашку.
- Сестричка у тебя – живчик, - вполголоса заметил Роджер, с каким-то странным выражением разглядывая приближающуюся Гату.
- Это твоя сестра? – поразилась Илис. – Ничего себе…
- Здравствуй, Гата, - сказал Грэм, попытавшись улыбнуться и чувствуя, что улыбка у него выходит несколько кривой.
- Грэм! – воскликнула девушка с искренней радостью. – Как хорошо, что ты наконец приехал! – она заметила, что Грэм не один и повернулась к его спутникам. – Здравствуйте, Роджер, - сказала она серьезно. Роджер в ответ ей улыбнулся своей обычной перекошенной полубезумной улыбкой. Глаза у него лихорадочно сверкали. – Грэм, твоя спутница – должно быть, та самая девушка, про которую ты говорил?
- Да. Ее зовут Илис. Илис, это моя сестра Гата.
- Очень приятно, - сказали обе девушки в один голос и рассмеялись.
- А я заслышала шум и решила выйти посмотреть, - отсмеявшись, сказала Гата. – Мы сегодня гостей не ждали… а это оказались вы. Элис! Что ты стоишь, как пень? Возьми у гостей плащи и приготовь комнаты. Грэму – его старую, помнишь? И для его спутников – две комнаты, что рядом. И доложи княгине… Нет, не надо, княгине я сама скажу.
Наконец, Элис очнулась, посмотрела на Грэма более осмысленным взглядом и приняла у него плащ и перчатки, а заодно забрала накидку Илис. Роджер же отказался расстаться с курткой, заявив, что ему и так удобно, а настаивать, конечно, никто не стал. И, разумеется, он не собирался отдавать свои мечи. Как, впрочем, и Грэм: они оба уже настолько привыкли всегда ходить с оружием, что не представляли себя без него.
- Поживее, пожалуйста, Элис, - добавила Гата, и служанка с поклоном удалилась, через плечо все-таки косясь на Грэма. – Пойдем пока в голубую гостиную? Там сейчас никого нет, и мы сможем подождать, пока Элис приготовит для вас комнаты.
- Пойдем, - сказал Грэм, которому было все равно.
Они быстро миновали несколько комнат. Грэм замечал, что сестра искоса поглядывает на него, и ничуть не удивлялся. Он знал, что перемены, произошедшие с ним, не могли не удивлять и не озадачивать ее. Брат, которого она помнила, хотя и был несколько сумрачным и угрюмым юношей, все же был не лишен своеобразного юношеского очарования и с удовольствием принимал участие в ее забавах. Тот же брат, который нежданно-негаданно объявился после более чем шестилетнего отсутствия, совсем не походил на прежнего юношу, и это смущало и расстраивало Гату. Она просто не знала, как вести себя с этим молчаливым парнем с нехорошим взглядом холодных синих глаз на обветренном, осунувшемся лице.
- Ты надолго к нам? – поинтересовалась Гата после длинной паузы.
- Не думаю. Переговорю с поверенным, и если все будет в порядке, переберусь в малый дом, - отозвался Грэм. – Вообще-то можно было, конечно, пожить в городе и сюда не заезжать, но…
- Что – "но"? – немедленно спросила Гата.
Грэм пожал плечами. Едва ли он мог отчетливо объяснить, что именно стояло за этим "но".
- Тянет что-то. Я не мог не заехать.
- Может быть, по мне соскучился? – улыбнулась Гата.
Грэм улыбнулся ей в ответ. Улыбающаяся сестра была настолько милой, что он просто не мог сохранять мрачное выражение лица. Такой она ему очень нравилась.
- Я пока никому ничего не говорила, - на ходу говорила Гата. – Я даже как-то побаиваюсь говорить с мамой о тебе. Видишь ли, если бы вслед за тобой не сгинул отец, я думаю, день твоего побега объявили бы семейным праздником. Прости, но это действительно так. Нинель спала и во сне видела, как от тебя избавиться, и маме ты был поперек горла. Они думали, что ты умер. Надеялись на это. Если бы кто-нибудь сообщил им, что видел твою могилу, пусть даже на краю света, они с радостью помчались бы туда возложить цветы – и все для того, чтобы убедиться, что это действительно твоя могила.
- Любят тебя здесь, - заметила Илис.
Грэм усмехнулся и покачал головой.
- Да не за что меня любить-то.
- Но это уже слишком, - возразила Илис и вдруг воскликнула: - О! Я так понимаю, это и есть голубая гостиная?..
-2-
Они стояли в той самой комнате, где состоялось знакомство Грэма с мачехой и сестрой. Даже в этот пасмурный, серый день гостиная была светлой и радостной.
- Как красиво! – восхищенно выдохнула Илис.
- Располагайтесь, где вам нравится, - улыбнулась Гата.
Илис, которая никогда не смущалась и не стеснялась, тут же воспользовалась приглашением и устроилась на своем любимом месте, перед камином, благо там стояло огромное уютное кресло. В этом кресле княгиня любила проводить долгие зимние вечера с рукоделием или книгой на коленях, вместе со всей семьей; а пока Грэм жил здесь – в обществе дочерей, поскольку князь предпочитал сидеть в своем кабинете с сыном.
Судя по виду свернувшейся в кресле, в тепле, Илис, ей больше ничего не было нужно. Она была довольна и счастлива, и только что не мурлыкала. Роджер посмотрел на нее, усмехнулся и занял свое обычное место возле Илис, у ее ног на полу. Грэм вспомнил, как однажды девушка спросила у него, что это с ним и неужели на полу удобнее, чем в кресле рядом. Она то ли не понимала, то ли не желала понимать, как относится к ней ее телохранитель. Роджер, не смутившись и не изменившись в лице, – выдержка все же у него была потрясающая (когда он брал на себя труд держать себя в руках), - тогда рыкнул что-то в своем духе, отнюдь не любезное, и их разговор перерос в очередную склоку. Больше Илис никогда об этом не спрашивала, только улыбалась очень странно, когда обнаруживала у своих ног непрошеного телохранителя.
Гата сделала круглые удивленные глаза, взглянула на Грэма, который только ухмыльнулся, и обратилась к Роджеру:
- Если хотите, можете придвинуть еще одно кресло. Вовсе не обязательно сидеть на полу…
Роджер поднял на нее глаза, в которых была мрачная насмешка, и покачал головой.
- Мне и так неплохо. Но спасибо за заботу… Гата.
Грэм едва не поперхнулся и перестал улыбаться. Эта фраза была настолько нетипична для его побратима, что он просто не знал, что подумать.
Гата неожиданно покраснела, что привело Грэма в еще большее смятение. Ему это не понравилось. Обычно Гата не краснела перед молодыми людьми.
Грэм подтащил к камину еще два кресла, для сестры и для себя, и предложил девушке садиться.
- Я посижу с вами чуть позже, - сказала Гата. – Сейчас я пойду, прикажу принести что-нибудь из еды и вина. До ужина еще далеко, а вы, наверное, проголодались. Кстати! Грэм, у нас завтра будут гости. К нам каждую неделю приезжают Шорлевели. Помнишь их?
Грэм покачал головой.
- Как – не помнишь? – удивилась Гата. – А Камиллу – тоже не помнишь?..
- Какую еще, к Борону, Камиллу? – хмуро спросил Грэм. Ему очень хотелось добавить, что он и Крэста Авнери-то не помнит.
- Неужели Камиллу не помнишь? Не может быть. Вспомни: такая высокая девушка с каштановыми локонами, зеленоглазая, лицом на лисичку похожа. Она постоянно строила тебе глазки, хотя ты неоднократно ее отшивал.
- О боги, Гата! Можно подумать, одна она строила мне глазки. Не помню я!
- Значит, еще вспомнишь. Завтра она будет у нас со своей матушкой…
- Спасибо за предупреждение. Значит, я завтра поеду в город.
- Ты что же, не хочешь с ними видеться?
- Разумеется, не хочу, - мотнул головой Грэм. – Не знаю, что ты там себе вообразила, но я вовсе не желаю опять входить в общество. И, прошу тебя, чем меньше ваших знакомых будут знать, что я здесь, тем лучше для меня, так что, пожалуйста…
Гата озадаченно посмотрела на него.
- Что-то ты темнишь, братец. Ты что же, скрываешься от кого-то? Может, расскажешь все-таки?
- Может быть. Но не сейчас.
- Хорошо, - кивнула Гата, бросила еще один заинтересованный взгляд на Грэма, потом – на Роджера, и вышла из комнаты.
Со вздохом Грэм опустился в кресло перед камином и с силой потер глаза.
- О боги, - пробормотал он. – Снова весь этот маразм… Она смотрины хочет, что ли, устроить?..
- Что за Камилла? – требовательно спросила из глубин кресла Илис, которую было не слышно уже несколько минут – явление настолько необычное, что Грэм уж было подумал, что она задремала.
- Да не помню я, сказал же… - раздраженно ответил Грэм. – Что же, помнить всех девиц, которые мне глазки строили?..
- А что, их было так много? – хихикнула Илис.
- Мне хватило… - Грэм вдруг вспомнил Марьяну и последний разговор с ней, и скрипнул зубами. – Роджер! Ты слышал? Завтра едем в город.
- А я? – тут же влезла Илис.
- Ты здесь остаешься, - отрезал Роджер и поднял глаза на Грэма. Лицо у него было очень серьезное, и даже насмешливый огонь в ониксовых глазах потух. – Грэм, ты действительно не хочешь встречаться со своей воздыхательницей?
- Конечно, не хочу! На кой она мне сдалась-то? Да и я ей сейчас, я думаю, ни к чему… тем более – в таком виде.
- Грэм, а ты уверен, что ты – не женоненавистник?
Невольно Грэм засмеялся.
- Уверен. Но вся эта аристократическая компания меня не интересует. Зря мы, наверное, вообще сюда приехали, нужно было в городе устраиваться.
- Да нет, почему же, - запротестовала Илис. – Здесь очень мило. Во всяком случае, гораздо лучше, чем в какой-нибудь гостинице, они у меня уже в печенках сидят…
- Значит, наслаждайся, пока можешь. Завтра познакомишься еще и с этой… Камиллой, будет вокруг тебя куча высокородных дам. Если сегодня ты не решишь, что хватит с тебя и моей сестры…
- Ничего, я терпеливая.
Тут вернулась Гата, но не одна. С ней пришла маленькая девочка лет четырех, державшая ее за руку. При первом же взгляде на нее Грэм понял, что это дочка Нинели. Сходство бросалось в глаза. У девочки были темные волосы, большие голубые глаза, тонкие черты лица. Она с большим любопытством рассматривала компанию, расположившуюся у камина, не проявляя ни малейшего страха. Илис тут же заулыбалась ей, вызвав ответную улыбку. Роджер словно не замечал ребенка. А Грэм понятия не имел, как нужно обращаться с детьми. Единственный его опыт был с близняшками Брайана, но они все-таки были повзрослее.
- Это Катрина, - улыбнулась Гата, указывая на девочку, которая уже во все глаза смотрела на Илис, улыбаясь от уха до уха. – Дочка Нинели и Виктора. Ей было скучно в комнате, на улицу ее сегодня не выпускают из-за плохой погоды, и она попросила взять ее с собой. Надеюсь, возражений нет?
- Конечно, нет, - жизнерадостно сказала Илис и, наполовину высунувшись из кресла, обратилась к девочке: - Хочешь, пойдем, поиграем?
Конечно же, Катрина хотела, и немедленно утащила Илис на ковер, покрывавший пол комнаты, так что они оказались за спинами у всей остальной компании. Роджер сидел, не шелохнувшись. Лицо у него стало совершенно отсутствующее и неподвижное. Гата, понаблюдав немного за возней племянницы и Илис, с азартом включившейся в игру, уселась в кресло, подвинутое для нее Грэмом, и повернулась так, чтобы ей хорошо было видно Роджера. Грэм снова мысленно нахмурился. Почему-то ему все это не нравилось.
Когда через несколько минут служанка принесла поднос с едой и вином, Илис стащила с него несколько яблок и вернулась на ковер, к своей новой приятельнице. Прервать игру ради трапезы ни она, ни Катрина не пожелали. Они явно были в восторге от общества друг друга.
- Веселая у Нинели дочка, - заметил Грэм, крутя в руках серебряный кубок с вином. Кубок был очень знакомый, с гербом князей Соло на стенках. Грэм почувствовал, что с каждой минутой ему все тяжелее находиться в доме. Буквально все, каждая вещь, напоминала ему об отце, а каждое воспоминание причиняло боль. Он уже жалел, что приехал.
- Да, - согласилась Гата. – Веселая. Пока еще Нинель ее не раздавила своими методами воспитания. Кстати, Грэм. Мама знает, что ты здесь. Ей рассказала Элис.
- И что?
- Я не успела с ней поговорить. Но, как видишь, она не стремится увидеть тебя немедленно. Думаю, она решила подождать до ужина.
Грэм немного помолчал, все так же разглядывая кубок. На его стенках плясали отблески огня в камине.
- Зря. Лучше бы поговорить и выяснить все сразу. Может быть, мне самому сходить к ней? Где она?
- Не стоит, - отозвалась Гата, поглядывая на Роджера. Тот по-прежнему смотрел в пламя, и она могла видеть его в профиль, с той стороны, где лицо не было изуродовано шрамом. – Мама теперь отдыхает. Подожди до вечера, наберись терпения. А вот Нинель, кстати, может нагрянуть и сейчас, если узнает.
- Вот только ее мне и не хватало, - буркнул Грэм.
- Думаю, она точно также думает о тебе. Но это не помешает ей придти и побеседовать с тобой.
- Побеседовать? Когда это она со мной беседовала?
- Ты прав. Стоило ей увидеть тебя, как она теряла дар речи… по крайней мере, разумной. Кстати, было бы неплохо, если бы ты переоделся к ужину.
- Мой багаж с нарядами остался в городе, извини, - усмехнулся Грэм. – Мне срочно обратиться к портному?..
- Ты мог бы выбрать что-нибудь из одежды папы, - смутилась Гата. – Мама ничего не выбрасывала, все хранит. Вы с ним приблизительно одинаковой комплекции, тебе подойдет, я думаю…
Грэм представил себе, как будет рыться в вещах отца, выбирая подходящую одежду, и покачал головой. Все равно, что ворошить воспоминания. К тому же, ему казалось это чем-то даже неприличным, словно осквернение памяти. Нет, это не по нему.
Они еще не успели поесть, когда в комнате появилась Элис и сообщила, что комнаты для гостей готовы. Гата поблагодарила и, как гостеприимная хозяйка, предложила всем проследовать по комнатам, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок. Илис выразила желание последовать этому приглашению, – к великому огорчению Катрины, - и сказала, что хочет выглядеть к вечеру как человек, а не как чучело. Грэм в ответ на предложение Гаты только головой покачал. Он не чувствовал себя уставшим, и хотел побыть немного наедине с сестрой. Роджер вроде бы тоже не собирался уходить, но, встретившись взглядом с Грэмом, переменил решение. Иногда он бывал очень тактичным. Катрину увела Эллис, и Грэм и Гата остались вдвоем. Довольно долго они сидели в молчании, не зная, о чем говорить. Странно, подумал Грэм, мы не виделись столько лет, и не знаем, с чего начать. Мы были друзьями, а я не знаю, о чем спросить и что рассказать. И дело даже не в том, что рассказывать нечего, произошло много всего, но ничего из этого сестре не поведаешь.
Заговорила первой Гата.
- Ну что, Грэм, расскажешь мне, кто ты есть? Почему вдруг тебе понадобилось тихое место, почему вспомнил о нас, хотя шесть лет тебе не было до нас дела? Не бойся, я никому не скажу.
- Уверена, что хочешь знать? – также негромко спросил Грэм, не глядя на нее.
- Да, уверена.
Расскажу, решил Грэм. Если она, узнав, плюнет мне в лицо – что ж… я заслужил.
Он встал, подошел к Гате, обошел сзади ее кресло, мимолетно проведя рукой по ее волосам, вернулся на место и без улыбки взглянул на сестру. Она непонимающе смотрела на него.
- В чем дело? – спросила она.
Грэм показал ей сжатый кулак, потом медленно разжал руку. В ладони лежала изящная золотая сережка с маленькими бриллиантами. Еще только приехав в замок и увидев Гату на лестнице, он профессиональным взглядом заметил в ее ушах это украшение.
- Что это? – непонимающе спросила Гата, потом тихо ахнула и схватилась за мочку уха. Глаза ее стали огромными и наполнились изумлением и ужасом. – Как она у тебя оказалась? Они же на замок застегиваются… Ты кто такой?..
Грэм промолчал. Гата пристально на него смотрела и вдруг побледнела.
- Ты – вор?!
- Догадливая девочка.
- О боги!
Произнесено это было с такой интонацией, что целую минуту Грэм почти не сомневался, что сейчас Гата встанет и уйдет, презрительно на него взглянув. Но она не двигалась, лишь переводя взгляд с серьги, которую все еще сжимала в руке, на его лицо.
- Вор, - повторила она каким-то безжизненным голосом. – Мой брат – вор. Безымянный! Не верю. Я тебе не верю, Грэм.
Грэм пожал плечами.
- Ты думаешь, сережка сама упала мне в руку?.. Впрочем, что я буду тебе доказывать? Будет даже лучше, если ты не поверишь.
- Грэм, почему так получилось? Почему – вор?..
- Мои дурные наклонности.
- Я серьезно спрашиваю! – вспыхнула Гата. – А скажи, когда папа искал тебя, он знал, что ты… Или ты тогда еще не был тем, чем стал теперь?
- Видишь ли, дела обстоят еще хуже, чем ты думаешь. Когда князь разыскал меня… или, точнее говоря, наткнулся на меня, я… Нет, Безымянный, не могу.
- Чем ты занимался? Сказал "а", так говори уж и "б".
- Нет.
- Грэм! – крикнула Гата, даже притопнув ногой, но Грэм лишь сжал губы. – Безымянный на твою голову, упрямец! Ты что же, думаешь, я велю тебе убираться вон, если узнаю?!
- Именно этого я и опасаюсь.
- Негодяй! Что же ты такого натворил? А? Тебя ищут? Ты скрываешься?
- Да.
- Ну, я так и знала! О боги! Ты заставляешь меня предполагать самое худшее. Ты что же, убил кого-нибудь?
- Нет. Хотя… смотря что ты понимаешь под "кем-нибудь". Впрочем, это все равно не имеет отношения к моему приезду.
- Я начинаю тебя бояться! - сказала Гата.
- Извини, - отвернулся Грэм. – Я предупреждал.
- Если бы только знал папа, что бы он сказал!
Грэм помедлил, потом, с трудом выдавливая из себя слова, произнес:
- Если бы он знал, он сказал бы: "Оставь этих людей, Грэм. Пойдем со мной".
- Откуда ты знаешь?
- Я знаю, потому что он именно так сказал.
- Он сказал "пойдем со мной"? А ты?
- А я – не пошел.
- Какая милая семейная беседа, - раздался вдруг за их спинами тихий, холодный голос, ощутимо сочащийся ядом.
Грэм, хорошо помнивший этот голос, – сколько раз он слышал его именно с такими интонациями, - встал и медленно обернулся. Гата, бледная и встревоженная, словно ее застали за чем-то запретным или неприличным, поднялась вслед за ним. Голос принадлежал Нинели, и именно она стояла сейчас за их креслами, сложив руки на животе и глядя перед собой своими непроницаемыми голубыми глазами. Она была очень красива, но, как и раньше, всю красоту напрочь убивало высокомерие, словно навечно приклеившееся к ее лицу. Ее роскошные волосы, вызывавшие, как помнил Грэм, тайную зависть младшей сестры, были стянуты в узел на затылке. Никакой иной прически Нинель никогда не носила. На ней было синее платье (она знала, что синий цвет выгодно подчеркивает голубизну ее глаз), отделанное кружевами, довольно открытое, на шее – сапфировое колье. Грэм хорошо его помнил, поскольку неоднократно видел это украшение на княгине. Стоило оно, по его теперешним прикидкам, целое состояние.
- Здравствуй, Нин, - глухо сказал Грэм, слегка поклонившись.
Нинель посмотрела на него, как на пустое место, так, что он аж скрипнул зубами от досады и унижения, и сразу же повернулась к Гате.
- Нехорошо с твоей стороны, сестричка, скрывать от меня, что к нам приехали такие необычные гости, - сказала она ровно и холодно.
- Я от тебя не скрывала, - огрызнулась Гата.
- Не скрывала? Положим.
- Ты бы все равно узнала, только позже. А мне хотелось поговорить с Грэмом.
На лице Нинели появилась неприятная, леденящая улыбка.
- Ах, вот как… Ты не подумала о том, что мне тоже может захотеться поговорить с Грэмом?
- Тебе? – фыркнула Гата. – О чем? Да ты с ним никогда двух слов не сказала!
- О чем – тебя не касается. Впрочем, я не настаиваю, чтобы ты покинула комнату. Можешь остаться.
С этими словами Нинель не спеша опустилась в кресло перед камином.
- Иди сюда, Грэм, - позвала она. – Сядь рядом. Поговорим.
Без возражений Грэм сел в соседнее кресло. Гата состроила гримасу и пробормотала: "Вот змеюка". Грэм пытался хранить спокойное выражение лица, не зная, правда, удается ли ему это или нет. Внутри у него творилось Безымянный знает что, целая буря поднялась. Но спорить и скандалить он не хотел. Пока. К тому же, ему было интересно, что же все-таки хочет сказать ему Нинель.
Гата, бросив на сестру убийственный взгляд, уселась в оставшееся свободным кресло в своей излюбленной позе, перекинув ноги через подлокотник. Возможно, таким образом она хотела уязвить Нинель, не терпевшую никаких вольностей. Раньше Нинель ни за что не снесла бы, если бы в ее присутствии Гата так вела себя, но сейчас она почему-то смолчала.
- Я слушаю тебя, Нин, - сказал Грэм. Ему не хотелось говорить первым, но пауза затянулась. И ему не нравилось, что Нинель пристально его изучает. Ее взгляд было не так-то просто выдержать.
- Грэм, - сказала Нинель. – Грэм, я хочу спросить тебя вот о чем. Князь, твой отец, мертв. Полагаю, ты знаешь об этом. Так зачем ты тут?
Грэм вспыхнул и стиснул подлокотники кресла. Да, старшая сестра умела одной интонацией показать человеку, какого она о нем мнения.
- Я обязан отчитываться перед тобой?
- Видишь ли, я считала, что единственным человеком, из-за которого ты мог вернуться, был отец. Но он давно мертв. Или ты не знал?
- Знал.
- Я тоже так подумала.
- Мне кажется, я имею право появляться тут, когда захочу.
- Имеешь. Юридическое.
- Что ты хочешь сказать? – не выдержала Гата.
- Я хочу сказать, что моральных прав на появление в доме у нашего братца нет никаких. Он разрушил семью, сломал жизнь нашей матери, и вообще, он здесь – чужой. Он никому здесь не нужен.
- Не говори за всех, - вспыхнула Гата.
- Мне показалось, что ты не очень-то переживала из-за его отсутствия. Так что скажешь, Грэм? И кстати, как теперь ты докажешь, что ты есть тот, за кого себя выдаешь? Отца больше нет, и кто сможет подтвердить, что ты – не самозванец?
Гата, вне себя от возмущения, хотела что-то сказать, но Грэм, белый от злости, остановил ее.
- А с чего ты взяла, что мне нужно, чтобы кто-то подтверждал мою личность?
Разговаривать с Нинелью было все равно, что фехтовать с искусным противником. Грэму всегда трудно было тягаться с ней. За словом в карман она не лезла, язычок у нее был острый… но сейчас, кажется, он сумел достать ее. Во всяком случае, она немного растерялась.
- Как? – удивилась она. – Но ты ведь хочешь предъявить права на титул и земли?
- Нет, не хочу.
Несколько секунд Грэм наслаждался выражением лица Нинели, даже позволил себе улыбнуться, надеясь, что улыбка получилась достаточно злобной.
- Не хочешь?.. Так что ты...
- Я уже сказал, что не намерен отчитываться в своих поступках.
- Тогда… - Нинель довольно быстро взяла себя в руки. – Раз так, то советую тебе переговорить с папиным поверенным. И настаиваю, чтобы ты переписал имущество на моего сына!
Вот как, подумал Грэм, она уже ставит условия. А ведь буквально пару минут назад она намекала, что он – самозванец и никаких прав на наследство не имеет. Он взглянул на Нинель с возросшим интересом и покачал головой.
- Этого я делать не буду.
- Почему?
- Просто прими это к сведению, без пояснений.
- Грэм! – Нинель снова теряла самообладание, и Грэму это было очень приятно. Он, наоборот, успокаивался после того, как сестра порядком взвинтила его. – Подумай о моем сыне… и о детях, которые родятся у Гаты. Ты лишаешь их всего!
- Твоему сыну, Нин, едва ли придется ближайшие десять лет волноваться о наследстве. А я вскоре снова уеду, и не вернусь больше никогда.
- И снова ждать десять лет, не будучи уверенной наверняка? А вдруг тебе снова взбредет в голову вернуться? Что тогда? Десять лет ожидания пойдут прахом?
- Найми убийцу, чтобы избавиться от меня раз и навсегда, - зло усмехнулся Грэм, вспомнив предположения Роджера. – Тогда можешь быть уверена полностью. А если убийца будет довольно аккуратным, и ты сможешь предъявить на опознание мое тело, тебе даже не придется ждать. Твой сын сразу же станет наследником.
Нинель немедленно встала. Выглядела она оскорбленной до глубины души.
- Я вижу, с тобой совершенно невозможно разговаривать по-человечески, - сказала она, поджав губы. – Но ничего. Если не хочешь по-хорошему, будем разговаривать по-другому. И не здесь.
С этими словами Нинель удалилась, не удостоив больше взглядом ни Грэма, ни Гату, и хлопнув дверью так, что зазвенели окна.
- Кажется, она сильно расстроилась, - заметила Гата. Сама она тоже выглядела несколько огорченной и смотрела на Грэма почти виновато.
- Да, мне тоже так показалось, - согласился Грэм. – Расстроилась до такой степени, что даже начала угрожать, а это, по-моему, на нее не похоже… Интересно, что она имела в виду? Собирается сдать меня стражам порядка, что ли, как опасного самозванца?
- Едва ли. Не думаю, что она решится применять такие методы. Хотя мне все это не нравится.
- Мне тоже. В общем, долго я задерживаться здесь не буду. Мало ли что она надумает. Не хочется мне с ней цапаться, - медленно сказал Грэм. – А я, значит, не имею морального права появляться в этом доме… Очень интересно.
- Да не слушай ты ее! Нинель просто злопыхательствует. Она же тебя терпеть не может, забыл? Она, в самом деле, с удовольствием натравила бы на тебя наемного убийцу, но, к счастью, не может пойти против своих принципов.
Грэм только кивнул. После разговора с Нинелью в душе остался неприятный осадок, настроение окончательно испортилось. Да, он знал, что его здесь не встретят с распростертыми объятиями, но все же… Все же, в какой-то мере это был и его дом, и злобное заявление Нинели неожиданно уязвило его. Да и не привык он, чтобы ему ставили условия и говорили: не смей здесь появляться! Это было даже как-то оскорбительно. А терпеть оскорбления от кого-то, пусть даже этот кто-то был сестрой, Грэм не намеревался.
- Спасибо, что не сказала Нинели, чем я занимаюсь, - сказал он после длинной паузы.
- За кого ты меня принимаешь? Что я, дура?
Грэм улыбнулся, чувствуя, правда, что улыбка вышла натянутой, и встал.
- Я, пожалуй, все-таки поднимусь в комнату, - сказал он. – Чувствую, что вечерний разговор, будет еще более веселым. Княгиня едва ли обрадуется мне сильнее, чем Нинель…
- Разве ты не ожидал ничего подобного?
- Да нет, ожидал. Нужно было оставаться в городе, зря я приехал. Только взбаламучу все, опять страсти разгорятся.
- Не говори глупостей, - возмутилась Гата. – Этот дом – и твой дом тоже. Тебя сюда привел отец, и не Нинели решать, имеешь ли ты право…
Грэм остановил ее жестом и снова криво улыбнулся.
- Спасибо на добром слове, Гата, но все же я думаю, что Нинель и княгиня правы… В своем роде. А я – неправ. Я чужой здесь, Нинель правильно сказала. Но ничего, это ненадолго.
- Жаль, - тихо сказала Гата и тоже встала. – Пойдем, я провожу тебя.
-3-
Грэм распрощался с сестрой до вечера, запер дверь своей спальни и остановился, привалившись к ней спиной.
В комнате ничего не изменилось: та же мебель, те же безделушки, те же портьеры. Никаких особенных приготовлений Грэм не заметил. Правда, на комоде у зеркала стояли таз и кувшин с водой, рядом лежало полотенце. Грэм усмехнулся, отлип от двери и подошел к комоду; опершись о него руками, заглянул в зеркало и поморщился. Волнение Нинели было понятно: из зеркала на Грэма смотрел бандит с большой дороги, с отвратной хищной рожей, обросший бородой и с нечесаными белыми патлами. Сказывалось долгое, изматывающее нервы путешествие и недавнее ранение. Не удивительно, что Нинель не захотела с ним серьезно разговаривать. Впрочем, подумал Грэм, плевать на Нинель. А вот в город в таком виде соваться не стоит. Нужно что-то делать, для начала хотя бы сбрить бороду.
Грэм отыскал бритвенные принадлежности и приступил к делу. Через полчаса человек, смотрящий из зеркала, стал выглядеть гораздо лучше. Правда, еще не хорошо. Грэм вздохнул и принялся расчесывать свалявшуюся гриву и заплетать ее в косу. Закончив с этим, он критически рассматривал себя в зеркале минут пять, и решил, что теперь на него можно смотреть без внутреннего содрогания. Правда, выражение глаз он изменить не мог, а оно портило все впечатление. Ну и ладно, подумал Грэм, Роджер еще страшнее, и едва ли станет заботиться о том, чтобы произвести благоприятное впечатление.
Умывшись под конец, Грэм уселся на край неохватной кровати и задумался. Времени до вечера было еще порядком, а чем занять его, Грэм не знал. И он решил выспаться как следует, пока есть возможность отдохнуть на настоящей кровати, под пуховым одеялом и на пуховых перинах. Такого случая ему не предоставлялось очень давно: даже те кровати, на которых приходилось спать на постоялых дворах, обычно были очень далеки от совершенства.
И все-таки он лег поверх одеяла и роскошного парчового покрывала, не раздеваясь и не снимая сапог. Спать так было для него привычнее. Он только отцепил от пояса меч и положил его рядом.
Разбудило его легкое постукивание в дверь комнаты. Он открыл глаза и сел на кровати, соображая, который час. В комнате уже царила полутьма, за окном начинало темнеть; значит, было около семи вечера. Стук в дверь продолжался, и Грэм хриплым со сна голосом сказал: "Войдите". Дверь приоткрылась, на пороге появилась Гата, державшая в руке зажженную свечу. Она все еще была в мужской одежде, но сменила простые шерстяные штаны на замшевые бриджи, а льняную рубаху – на батистовую блузу. Ее волосы были подобраны.
- Пора, - сказала она. – Ты спал?
- Да, - сказал Грэм и потер лицо. – Ты не заходила еще к Илис и к Роджеру?
- Нет, сейчас зайдем вместе. Ага, ты хотя бы побрился! Честное слово, так ты выглядишь гораздо более похожим на человека. Вот если бы ты еще согласился поменять одежду…
- Пойдем, - сказал Грэм и первым вышел в темный коридор.
Роджера в его комнате не оказалось. Гата удивилась и встревожилась, не ожидая от него ничего, кроме неприятностей. Грэм только усмехнулся и подумал, что, кажется, знает, где может быть его приятель. И, конечно же, Роджер нашелся в комнате Илис. Картина была самая сентиментальная: они сидели в креслах друг напротив друга, между ними стоял невысокий столик, на котором в бронзовом подсвечнике горела свеча. При этом романтическом освещении они беседовали, причем довольно мирно. Грэм в очередной раз удивился: о чем они могли разговаривать? Что у них вообще могло быть общего, у беспринципного наемного убийцы и магички, образованной княжны в изгнании? Илис похохатывала в своей манере, что-то рассказывая, а ее собеседник вставлял комментарии и улыбался. Это Роджер-то – и улыбался! Грэму захотелось протереть глаза, но он удержался, чтобы приятель не принял его жест за нарочитую насмешку. Гата застыла в дверях, и на лице ее было написано крайнее удивление, смешанное с изрядной долей досады. Грэм подивился, что бы это могло значить, улыбнулся сестре, привалился к косяку и заметил, стараясь сохранять серьезный тон:
- Хорошо смотритесь.
- Я знаю, - скромно сказала Илис и поднялась с кресла, оправила одежду. – Уже пора?
- Пора, - кивнула Гата. – Вы готовы?
- Ага. Роджи, ты идешь или нет?
Роджер лениво поднялся и расслабленной походкой подошел к двери. Несмотря на внешнее спокойствие и размягченность, он со своими мечами не расстался, и рукояти их по-прежнему торчали за плечами. Грэм представил его во всеоружии за обеденным столом, обречено закатил глаза, но смолчал.
Они прошли по темному коридору и спустились по лестнице в сумрачный холл, оттуда прошли в освещенную столовую. Грэм с трудом сдерживал нервную дрожь в предчувствии неприятного разговора с княгиней.
За накрытым столом уже сидели княгиня Мираль Соло, – во главе его, - и Нинель, обе в вечерних туалетах, поразительно похожие друг на друга так же, как Гата и Грэм были похожи на своего отца. Рядом с княжной Грэм увидел ее мужа, Виктора, красивого, элегантного молодого человека лет тридцати с темными волосами и тонкими усиками; того самого, с которым дрался шесть лет назад в холле этого дома. На дальнем конце стола, под присмотром няни, сидели Катрина и русоголовый сероглазый мальчик лет трех, очень серьезный и аккуратный.
Войдя в столовую, Грэм встретился взглядом с княгиней и сдержано поклонился. Она в ответ даже не наклонила голову, и вообще никак не отреагировала, только продолжала сверлить его холодным взглядом. Княгиня немного располнела, но вовсе не постарела, а полнота ее только красила. И немного седины появилось в ее волосах.
- Добрый вечер, сударыня, - сказал Грэм и остановился в нескольких шагах от стула княгини, по-прежнему глядя ей в глаза.
На минуту в комнате воцарилась тишина. Грэм кожей чувствовал направленные на него взгляды, большей частью неприязненные.
- Грэм, - выговорила, наконец, княгиня. Голос ее, как обычно, звучал очень тихо и, казалось, вот-вот смолкнет совсем. – А я-то уж подумала, что Элис померещилось… Ты снова здесь? И на этот раз, как вижу, не один. Ты обзавелся телохранителем?
- Не верю своим глазам, - сказал Виктор, растягивая слова, в своей манере, которую Грэм терпеть не мог. – Неужели это Грэм?.. Мои глаза мне не изменяют?
Грэм проигнорировал его, зная: стоит ответить на колкость колкостью, и – понесется. Пока он себя контролировал и намеревался держаться так же и дальше. Он по-прежнему смотрел только на княгиню, от слов которой, возможно, зависело очень многое.
- Грэм, - повторила княгиня. Грэм подумал, что произносит она его имя как никто другой – так, словно ее выворачивает наизнанку от одного только звучания. – Князь, твой отец, был убит несколько лет назад, ты знаешь об этом?
Что они, сговорились с Нинелью? подумал Грэм. Зачем повторять одно и то же?
- Да.
Сейчас она спросит, что в этом случае я забыл в ее доме, подумал он.
И не ошибся.
- Тогда зачем ты тут? – спросила княгиня. – Ты должен знать, что тебя в этом доме не ждут.
- Не вижу смысла говорить снова об одном и том же, - ответил Грэм довольно холодно. – Нинель уже спрашивала меня, мой ответ она знает, так зачем спрашивать еще раз?
- Ты не дал мне ответа, - подала голос Нинель.
- Я дал тебе ответ, - возразил Грэм.
- Ты называешь это – ответом?
Грэм пожал плечами.
- Если тебе не понравилось – извини. Ничего другого ты от меня не услышишь.
- Ребенком ты был не настолько… наглым, - сказала княгиня. – И ты казался гораздо более воспитанным.
- С тех пор прошло много лет, - сказал Грэм. – Многое изменилось. Боюсь, и мои манеры – тоже, и теперь они оставляют желать лучшего.
Несколько минут в столовой царило тяжелое, холодное молчание, гости и хозяева неприязненно разглядывали друг друга. Грэм подумал, что таких глаз, таких взглядов, не бывает даже у противника, с которым бьешься насмерть. Он был угнетен сгустившейся атмосферой холодности и скрытой ненависти и задавался вопросом, долго ли это будет продолжаться. Даже Илис начинала беспокоиться, и дети, до того тихонько переговаривающиеся на своем конце стола, примолкли и испуганно поглядывали на взрослых.
Молчание затягивалось. Молчать дальше было глупо, продолжать начатый разговор не имело смысла. Все уже было сказано, добавить нечего. Грэм хотел бы перевести беседу в другое русло, но не знал, как это осуществить. О чем еще можно говорить с княгиней? Он не находил подходящих тем.
Первой не выдержала Гата. Она сильно побледнела, а голубые глаза ее, обычно веселые, лучистые, метали молнии.
- Мама! – крикнула она возмущенно и притопнула ногой. – Что с тобой? Ты заставляешь гостей стоять, даже не предложив сесть?! Ты вдалбливала в нас правила хорошего тона, а сама даже и не думаешь соблюдать их?!
- Гата! Как ты смеешь?.. – вскинулась княгиня. Под маской холодности и безразличия промелькнула растерянность, но только на мгновение. Княгиня очень быстро взяла себя в руки и повернулась к Грэму все с тем же высокомерно-отстраненным выражением на лице, и когда она заговорила, голос ее опять звучал тихо и слабо, как обычно. – Ну что ж, раз так… Грэм, если ты не хочешь отвечать на вопросы, представь, по крайней мере, своих… спутников.
- Я думал, вам уже все известно, - усмехнулся Грэм. – Похоже, я ошибался… Что ж: Илис Маккин, Роджер.
Княгиня немного помолчала, ожидая какого-то продолжения, и когда его не последовало, в глазах ее мелькнуло удивление. Вероятно, ей трудно было поверить, что Грэм не добавит к именам спутников хотя бы титулов.
- Очень приятно, - наконец, сказала она. По тону ее, как и по лицу, было яснее ясного, что на самом деле вовсе ей не приятно, и без незваных гостей в доме ей жилось бы гораздо лучше. Она даже не сделала попытки улыбнуться. – Присаживайтесь.
Грэм, двигаясь как деревянный, отодвинул стул для Гаты, Роджер последовал его примеру. Княгиня позвонила и приказала появившейся служанке поставить на стол приборы еще для троих гостей. Пока девушка расставляла тарелки, кубки, раскладывала ножи и вилки, Грэм с тревогой поглядывал на Роджера, глубоко уверенный, что тот понятия не имеет, как пользоваться всем этим добром. Манеры его, как знал Грэм, оставляли желать лучшего. Роджер, впрочем, и бровью не повел, словно его эта проблема нисколько не волновала. Вполне могло быть, что он вообще не заметил всего этого множества столовых принадлежностей. Грэм отлично помнил, каким мучением стала для него первая трапеза в княжеском доме из-за того, что он остро осознавал, насколько невоспитанным и неотесанным выглядит рядом с этими высокородными, изысканными людьми. Он даже не умел правильно пользоваться ножом и вилкой. Ныне он не испытывал ни малейшей неловкости, хотя именно теперь предпочел бы выказать свое невежество, просто так, в знак протеста. Как Роджер… который, впрочем, не очень-то ел и пил. Можно даже сказать, почти не ел и совсем не пил. Грэма, знавшего, что он испытывает слабость к вину, это немного удивило. Роджер вел себя так, словно был "при исполнении".
Но Грэма угнетали не странности поведения Роджера, и уж вовсе не собственные манеры, – или отсутствие таковых, - а атмосфера в комнате. Ужин проходил в гробовом молчании, за все время было сказано не более десятка слов, наподобие просьбы передать соль или хлеб. Молчала княгиня, храня невозмутимое выражение лица. Молчала Нинель, копируя поведение матери. Молчал Виктор, время от времени бросая на Грэма такие красноречивые взгляды, что тому немедленно захотелось дать ему по зубам, и только колоссальным усилием воли он себя сдерживал. Молчала насупившаяся Гата. Не раскрывала рта Илис, уткнувшая нос в тарелку. Грэм про себя помянул Безымянного и подумал, что пора, пожалуй, закругляться, не то у кого-нибудь не выдержат нервы. Аппетита у него не было абсолютно, – какой уж тут аппетит, когда смотрят так, словно с радостью увидели бы тебя на эшафоте.
Поймав взгляд Роджера, - какой это был взгляд! казалось, он с легкостью испепелит человека прямо на месте, столько в нем было неприкрытой ярости, и княгиню спасало лишь то, что ониксовые глаза Роджера ни разу не обратились в ее сторону, - Грэм чуть заметно кивнул. Роджер удивленно приподнял брови, и Грэм движением подбородка, – опять же, едва заметным, - указал на дверь. Роджер кивнул и локтем толкнул в бок Илис. Та вскинула на него непонимающий взгляд, между ними произошел обмен почти незаметными жестами; Грэм понял, что все знают, что он решил сделать, и встал. Это было чудовищным нарушением этикета – подняться из-за стола раньше, чем глава семьи закончит трапезу, но Грэму в данный момент было глубоко плевать на этикет и на какие бы то ни было правила. Ему просто хотелось оказаться подальше отсюда. Княгиня посмотрела на него так, словно он на ее глазах сделал что-то жутко неприличное, Нинель даже приоткрыла от возмущения рот, а Виктор вытаращил глаза. Зато Гата улыбнулась такой лукавой улыбкой, что Илис могла заплакать от зависти, и тоже поднялась со своего места, одновременно с Роджером и Илис. Это был уже неприкрытый бунт.
- Благодарю за угощение, - сухо сказал Грэм, сдержанно поклонился и направился к двери.
Не оглядываясь и спиной чувствуя враждебные взгляды, он вышел из столовой и остановился в коридоре.
- Безумие какое-то, - заявила Илис, выскочившая вслед за ним. – Грэм, ты уверен, что попал куда нужно?..
- А ты-то что за демонстрацию протеста устроила? – Грэм повернулся к Гате. – Тебе еще жить и жить тут. Зачем обострять отношения?
- Уверяю тебя, дальше обострять уже нечего, - безмятежно сказала Гата. – У нас и так… война не на жизнь, а на смерть. Особенно с тех пор, как Нинель и Виктор приехали. А сейчас… Я не могла смотреть, как мама и сестра обращаются с тобой, как с каким-нибудь отребьем.
Грэм улыбнулся.
- Спасибо, но ты напрасно принимаешь все так близко к сердцу, сестренка. Мне наплевать, что и как они говорят и что думают…
- Ты в этом уверен? – влезла Илис. – Вид у тебя довольно кислый!
Она хотела добавить что-то еще, но Роджер дернул ее за шиворот, едва не вытряхнув из рубашки, и она осеклась. Грэм не ответил, только смерил ее холодным взглядом, понимая, однако, что она права. Вовсе не все равно ему было, его сильно задело пренебрежительное обращение; он чувствовал злость и унижение. Он пытался сохранять спокойное выражение лица, но после слов Илис понял, что ему это не удалось.
- Что я такого сказала?! – возмутилась Илис, рискуя быть встряхнутой еще раз, и поэтому на всякий случай отошла подальше от своего охранника. – Что ты руки распускаешь?!
Роджер шагнул к ней с явным намерением еще раз применить силу, но Грэм встал у него на пути.
- Хватит, - сказал он. – Еще и вы будете нервы трепать?..
Взгляд, брошенный на него Роджером, пылал неожиданной, и от того еще более страшной ненавистью, так что Грэм даже отшатнулся, но тут же черные глаза потухли, и Роджер отступил.
- Извини, - сказал он на удивление кротко.
Гата, с удивлением наблюдавшая эту сцену, вдруг словно встрепенулась и сказала, спеша перевести разговор на другую тему:
- Можно пойти поужинать на кухню, если хотите. Укон не будет возражать.
- Я бы с удовольствием, - тут же отозвалась Илис. – Есть очень хочется, вот только княгиня… извините, Гата… она так смотрела, что я боялась подавиться.
Предложение было соблазнительное. Теперь, убежав от ненавидящих взглядов родственников, Грэм почувствовал, что тоже голоден, и подумал, что было бы, в самом деле, неплохо поужинать на кухне. Там тепло и уютно, горит очаг, и не нужно придерживаться правил этикета. К тому же, раньше Укон хорошо к нему относилась. Все еще раздумывая, Грэм взглянул на Роджера, заметил и в его глазах голодный огонек, и это положило конец его колебаниям.
- Хорошо, - сказал он. – Пойдем, Гата. Я думаю, на кухне нам действительно будет гораздо лучше. Надеюсь только, Укон не испугается, увидев в своем царстве такую компанию.
- Укон – испугается? – засмеялась Гата. – Она боится только лишь пауков, более ничем ее напугать нельзя. Даже и твоей физиономией.
Укон уже знала о возвращении "молодого князя", но не представляла, насколько он изменился. Завидев его, она ахнула и добрых полчаса причитала. Она-то помнила изящного, стройного юношу, и вид высоченного худого, жилистого, на первый взгляд даже угловатого молодого человека удручал ее настолько, что она не могла удержаться от сетований.
Грэм, не обращая внимания на шум, поднявшийся вокруг его персоны, устроился перед очагом, на своем любимом месте, и вытянул ноги. Его спутники и сестра уселись рядом, и Гата медовым голосом попросила Укон дать им чего-нибудь поесть. Та начала было возмущаться – почему, мол, нельзя поужинать вместе со всеми, зачем обязательно тащиться на кухню и создавать людям дополнительные проблемы, - но возмущение ее было наигранным, к тому же, она быстро осеклась под серьезным взглядом Грэма. Ужин явился перед компанией в мгновение ока, и хотя он не был таким роскошным, как те яства, что стояли на княгинином столе, все с удовольствием поели. Укон пристроилась на краешке стола, с робостью разглядывая Грэма, и время от времени задавала вопросы. Грэм отвечал неохотно и в общих чертах, а по поводу длительности своего пребывания в княжеском доме вообще не смог сказать ничего более или менее конкретного.
Потом на кухню стали стекаться слуги, поскольку наступало время их ужина. Все с любопытством и опаской посматривали на молодого господина, и Грэму стало неуютно. Он поспешил закончить ужин, поблагодарил Укон и поднялся в свою спальню. Спать не хотелось. Он поставил свечу на стол и довольно долго сидел на кровати, упершись локтями в колени и сжав голову, и ни о чем не думая. Потом какие-то нехорошие мысли закрутились в голове. На душе было муторно, тошно, и в очередной раз он пожалел, что вообще приехал. Зачем мне это понадобилось? с горьким недоумением спрашивал он себя. Повидаться с княгиней? Ну, повидался, и что? Легче стало? Как бы не так…
Грэм вскочил и нервно прошелся из угла в угол. Сидеть в душной комнате было выше его сил, и он решил выйти в парк, хоть на улице и было уже темно, хоть глаз коли. На минуту он задумался, как бы ему выбраться из дома незамеченным, потом вспомнил, что прямо под окном растет прекрасное дерево, которым они с Гатой не раз пользовались, чтобы попасть в комнату. По деревьям лазить Грэм еще не разучился, и хотя ему пришлось довольно долго провозиться с окном, которое ни в какую не желало открываться, уже через двадцать минут он стоял на земле, поеживаясь под порывами холодного ветра. Темнота была полная, небо затянуло тучами, но он своим воровским зрением все же кое-что видел. К тому же, в свое время он знал парк как свои пальцев, и надеялся, что еще не все позабыл.
Постояв немного, Грэм решил дойти до пруда, своего любимого места. Пришлось немного поплутать, но пруд он отыскал по серебристому свечению воды в темноте. Он нашел место на берегу, под ветвями ивы, склонявшимися к самой воде, и устроился на разложенном плаще. Сидеть было довольно холодно, но все же, подумал он, это лучше, чем мучиться бессонницей в темной, душной комнате.
-4-
Ранним утром Грэм появился в комнате у Роджера озябшим, промокшим и осунувшимся после бессонной ночи, но зато заметно успокоившимся. Мысли об оказанном приеме уже не угнетал его так сильно, ненависть сестры и мачехи не причиняла боли. Ночью он решил, что все это неважно, и что не надо этим озабочиваться.
В отличие от него, Роджер встал не с той ноги. Как он заявил, он абсолютно не выспался. Со злым лицом он болтался по комнате, разыскивая свои вещи, раскиданные по всем углам (предрассветный сумрак отнюдь не облегчал ему задачу), и беспрестанно ворчал. Или, сказать точнее, рычал.
- Не понимаю, с какого рожна тащиться к твоему крючкотворцу в такую рань? Что, попозже нельзя? Он еще спит, наверное!
- Кто рано встает, тому Фекс подает… - не удержался от ехидного замечания Грэм, прекрасно при этом понимая, что злить Роджера сейчас не стоит – и без того как бы кусаться не начал. На самом деле, причина была проста: ему не хотелось сталкиваться с ожидаемыми сегодня гостями. Он рассчитывал рано уехать и поздно вернуться, чтобы наверняка не встретиться с дамами.
- Врешь, - рыкнул Роджер, даже не повернув головы. – Вашему Фексу плевать на утро. Я бы сказал: кто поздно ложится… А лучше – вообще не спит. По нему, так день вообще может не наступать.
- Что-то ты сегодня в философию ударился с утра...
- С Илис пообщаешься – еще не так заговоришь.
- А при чем тут Илис? – искренне удивился Грэм. – Ты что же, всю ночь с ней языками трепал, что ли?
- Ну, не всю, но полночи – точно…
- Интереснее занятия не нашел?
- Кому что, - Роджер отыскал, наконец, свою потрепанную куртку, стал ее натягивать. – Кому-то нравится ночью по лесу шататься, а кому-то – сидеть в тепле, в приятной компании.
- По твоему виду я бы не сказал, что компания была приятной.
- Много ты понимаешь… Ну, я готов. Но, хоть убей, не понимаю, зачем я тебе понадобился.
- Чтобы произвести на поверенного неизгладимое впечатление.
Роджер посмотрел на него, как на сумасшедшего, но ничего не сказал.
Они немного перекусили на кухне. Укон, встававшая раньше всех в доме, дала им мяса, хлеба и сыра. Не обошлось без ворчания, кухарка никогда не упускала случая высказать свое мнение по поводу поведения кого-либо из семьи князя. А уж тем более, когда дело касалось самого младшего, Грэма. Тот равнодушно выслушал все ее тирады, даже не вникая в них. Быстро закончив завтрак, он поблагодарил Укон и вышел во двор. Коней седлали сами, поскольку Николас, не предупрежденный о желании молодого князя рано утром уехать по делам, еще спал. Грэма это вполне устраивало, а вот Роджер весь изошел ядом: не дело, мол, князю самому седлать своего коня, на это слуги есть. Грэм пропускал ехидные замечания мимо ушей, твердо решив сохранять спокойствие и мирное расположение духа.
Утро выдалось влажное и холодное, небо оставалось затянутым тучами еще с ночи, в голых ветвях деревьев гулял ветер, пробиравший до костей. Под копытами лошадей хлюпала грязь, смешанная с талым снегом. Грэм кутался в плащ, но все равно мерз, и про себя проклинал все "прелести" ранней весны в Наи. Это время года он ненавидел; в такую погоду покалеченная нога напоминала о себе особенно сильно. Сейчас же прибавилась еще тянущая боль в боку.
Роджер сидел в седле выпрямившись, словно холодный ветер облетал его стороной и не заставлял съеживаться.
Парк миновали в полном молчании. Грэму вообще не хотелось говорить, его вдруг неудержимо потянуло в сон, и он жалел, что всю ночь провел вне дома, вместо того, чтобы выспаться как следует. Роджер, как обычно, нацепил на лицо непроницаемую маску мрачного спокойствия, и лишь сильнее обычного нахмуренные брови выдавали невеселые мысли, бродящие в его голове. Грэм подумал, что, возможно, ночью между ним и Илис произошел какой-то необычный разговор, из-за чего Роджер и был сегодня с утра в особенно мрачном расположении духа. Интересно, о чем могла идти речь?..
Когда они отъехали от дома на приличное расстояние, Роджер наконец раскрыл рот и сказал:
- Объясни мне, Соло, зачем мы тащимся к этому твоему крючкотворцу? Кажется, твоя сестра ясно объяснила, что поместье, в котором ты намереваешься временно осесть – твое, твое с потрохами, и никто твоих прав на него не оспаривает. Так что же тебе еще нужно?
- Официального подтверждения.
- Да на кой тебе сдалось это официальное подтверждение? По-моему, оно не нужно, если ты собираешься пожить в доме год-другой… или что там у тебя в планах. Родственники не возражают – и ладно.
- Не хотелось бы, чтобы потом они спохватились и попытались вышибить меня… нас оттуда. Мне нужна уверенность, что я смогу жить спокойно.
- Уверенность ему нужна… - проворчал Роджер сквозь зубы. – Ты, кажется, забыл, что уверенности у нас нет и быть не может, и твои права на дом и земли тут ни при чем. А зависит все от того, насколько быстро нас найдут люди Крэста.
- Думаешь, они найдут нас там?
Роджер раздраженно повел плечами.
- Если за дело взялись профессионалы, наша поимка – только вопрос времени. Несколько месяцев спокойствия, скорее всего, нам обеспечены, но потом… Когда истрийцы перестанут рыскать по Медее, и до них дойдет, что мы уже пересекли границу с Наи, нам придется искать другое убежище.
- Может быть, и так… но пока рано об этом думать.
- Клянусь Рондрой, - вырвалось у Роджера, - если бы только я мог быть уверен, что нашел место, где Илис ничего не грозит! С какой радостью я бы оставил ее там и уехал!
Грэм засомневался, что заявление это сделано от чистого сердца. Едва ли Роджер по собственной воле расстался бы с Илис теперь, когда его отношение к ней стало совершенно очевидно даже посторонним. Хотя… Роджер был человеком сильно эмоциональным, и страсть, запрятанная глубоко и сжигавшая изнутри, могла стать ему в тягость. Может быть, настал момент, когда он счел, что легче будет расстаться, чем быть рядом и молчать.
К дому господина Клайсса, поверенного князя Соло, они подъехали часов в одиннадцать утра. Сам визит занял немного времени. Сначала, правда, возникло недоразумение со старым слугой Клайсса, который принял Грэма за бродягу и велел убираться прочь. Лишь когда Грэм назвался, старик согласился впустить его в дом, да и то после долгого и пристального осмотра. И то, подумал Грэм с усмешкой, на князя я не похожу ни при каких обстоятельствах. Да и Роджер производит на людей сильное впечатление.
Господин Клайсс зато узнал его сразу и держался очень любезно и почтительно. Из его поведения стало ясно, что ничего об участии Грэма в убийстве князя Соло ему неизвестно. Не знал он ничего и о каторжном прошлом новоявленного княжича. Очень любезно он выразил готовность ввести Грэма в наследство немедленно, и весьма удивился, когда Грэм заявил, что пришел не за этем.
- Как же так? – в недоумении вопросил господин Клайсс. – Поймите, господин князь, что хотя в настоящее время вашим движимым и недвижимым имуществом распоряжается княгиня, формально владельца у него нет, ибо было неясно, жив наследник, то есть вы, или нет. Через четыре года, если бы вы не дали о себе знать, все ваше имущество перешло бы к юному господину Моргану, вашему племяннику. Но теперь нам известно, что вы, господин князь, живы. Вам следует либо вступить во владение наследством, либо отказаться от него в пользу вашего племянника.
Несколько секунд Грэм холодно и неподвижно смотрел на него, потом сказал:
- Столько лет княгиня успешно справлялась с управлением делами; ничего страшного, если она и впредь будет ими заниматься. У меня нет намерений возиться теперь с бумагами. Я еще ничего не решил.
Господин Клайсс запротестовал было, но надменная гримаса, проступившая на лице Грэма, заставила его умолкнуть. Роджер следил за ним с некоторым даже восхищением.
- Мне только нужно знать, принадлежит или нет мне дом князя близ Тайлина, - сказал Грэм сухо. – Вот и все.
- Да, господин князь, дом ваш вот уже шесть лет, - поспешно отозвался Клайсс.
- И никаких формальностей не требуется?
- Нет, господин князь.
- Хорошо, - сказал Грэм и поднялся. Клайсс вскочил вслед за ним и добавил предупредительно:
- Если желаете, я мог бы составить письмо к тамошнему управляющему. Во избежание недоразумений, так сказать.
Грэм подумал и сказал: "Пишите".
Когда он через десять минут вышел из дома поверенного с письмом в руках, Роджер сказал ему с завистливыми нотками в голосе:
- Здорово ты его обработал! Я бы так не смог.
- Породу не скроешь, - невесело усмехнулся Грэм, припомнив давний разговор с Клодом.
- Да… Князь из тебя вышел бы будь здоров, только приодеть тебя хорошенько. Но убей, все-таки не понимаю, зачем я тебе понадобился?
- Для внушительности. Роджи, как насчет того, чтобы перекусить где-нибудь?
- Давай, - неожиданно скучно согласился Роджер.
Грэм посмотрел на него с удивлением и опаской. Тон Роджера ему не понравился, как и его готовность подчиняться, притом, что с утра он явно не хотел уезжать из замка. Но не мог же он заявить: "Мне не нравится, что ты не споришь со мной?"
Найти приличную таверну не составило труда: на них, как на храмы Фекса, у Грэма имелся особый нюх. Грэм не спеша пообедал, отмечая, что Роджер снова начал выказывать нетерпение. Он отчего-то нервничал, но молчал, и Грэм уже не переставая ломал себе голову, что же с ним творится.
- Что случилось? – спросил он наконец, не выдержав. Роджер выглядел удрученным, почти не прикоснулся ни к еде, ни к вину.
- Ничего.
- Ты странно себя ведешь.
- Тебе показалось. Все в порядке.
- Не сказал бы.
- Ты ошибаешься!
Безымянный бы побрал его гордость, подумал Грэм, понимая, что ничего он не добьется. Что ж, если хочет молчать, пусть. И его проблемы останутся только его проблемами.
Тут он заметил, что Роджер с какой-то мрачной насмешкой смотрит на него, кривя губы. Он хотел спросить, что значит этот странный взгляд, но Роджер заговорил сам:
- Почему тебя вдруг начало волновать, что со мной происходит?
Грэм несколько смутился от прямоты вопроса, но глаз не отвел.
- Помнишь, ты как-то сам сказал мне, что у меня не может быть собственных проблем, пока я путешествую не один? Что все мои проблемы становятся общими?
- Да, что-то такое было. Но не думал, что ты будешь применять это ко мне.
- Интересно, почему? Ты какой-то особенный?
- А разве нет? Вы считаете меня сумасшедшим психом! А чего и ждать от сумасшедшего, кроме неприятностей? Так какая разница, почему он впадает в меланхолию или в ярость? Я веду себя тихо, так радуйтесь, зачем допытываться – почему?
Грэм, слегка ошарашенный, возразил:
- Мне кажется, ты ошибаешься относительно нашего с Илис о тебе мнения.
- Ха! Ты сам мне сказал как-то, что считаешь меня сумасшедшим. А какие могут быть у сумасшедшего проблемы?! – Роджер, окончательно разозленный, встал и, бросив: "Пойду во двор", - вышел из зала.
Видимо, подумал Грэм, произошло что-то очень серьезное и важное для Роджера. Нужно будет попробовать расспросить Илис, подумал Грэм.
Он оставил на столе несколько монет и, не задерживаясь более, покинул таверну и тоже вышел во двор. Роджера не было видно, и у Грэма уже мелькнула мысль, что расстроившийся побратим уехал один в неизвестном направлении. Но Роджер нашелся в конюшне, где срывал злость на подвернувшемся ему мальчишке, помощнике конюха. Роджер счел, что его коню уделили недостаточно внимания, и устроил несчастному подростку страшную взбучку. Пожалуй, он дошел бы до рукоприкладства, если бы не Грэм, который появился вовремя и избавил мальчишку от грозящих побоев. Роджер остыл так же быстро, как и завелся, и только выразил свою радость по поводу того, что они наконец покидают этот "гнилой городишко".
-5-
Как Грэм ни старался, избежать встречи с гостями княгини не удалось. Обратный путь они с Роджером проделали не спеша, хотя последний то и дело норовил пустить свою лошадь в галоп; и когда они приблизились к ограде парка, уже начинали сгущаться сумерки. Грэм надеялся, что в столь позднее время дамы уже отправились восвояси.
Въехав в парк, Роджер перестал сдерживать коня и тут же унесся вперед. Грэм же продолжал ехать медленно. Находиться в парке ему было приятнее, чем в сырых и холодных стенах старого дома.
Тропинка петляла, и, повернув в очередной раз, Грэм увидел впереди три темных силуэта, три всадника. Один из них был Роджер, не успевший уехать далеко. Два других силуэта, кажется, принадлежали женщинам, но Грэм за это ручаться не мог. Он с досадой подумал, что, вероятно, это гостьи княгини, возвращающиеся домой. Он хотел было развернуться и добраться до дома другим путем, но его уже заметили. Одна из женщин помахала рукой, а Роджер развернул коня так, чтобы видеть одновременно и собеседниц, и Грэма. Грэм тяжко вздохнул, досадуя на себя, что никак не может пренебречь элементарной вежливостью, развернуться и уехать. Очень неохотно он приблизился к всадникам.
Одной из всадниц оказалась Гата. Это она махала брату рукой. Ее спутница была довольно высокая, статная девушка лет двадцати трех в темно-лиловой амазонке. Она очень прямо держалась в седле, от нее ощутимо веяло аристократизмом, а за спиной словно выстроились ряды давно усопших благородных предков. Вместе с тем во всем ее облике не было никакого высокомерия. Голову ее покрывал легкий шарф, из-под него ниспадали каштановые блестящие, очень длинные локоны. Ее лицо, приятное и оживленное, понравилось Грэму, несмотря на мелкие и не очень правильные черты. Самой заметной частью ее бледного и маленького личика были глаза, темно-зеленые и удивительно лучистые, и эти глаза сейчас были направлены на лицо Грэма.
Грэм, которому не понравилось, что его так беззастенчиво рассматривают, почтительно поклонился и собрался молча проехать мимо. Но Гата остановила его.
- Куда ты торопишься, Грэм? Подожди минутку. Камилла, это мой брат, Грэм, - повернулась она к зеленоглазой. - Помнишь его?
- Конечно, помню, - мелодичным нежным голосом ответила Камилла, не сводя с Грэма своих дивных глаз. – И очень рада, что мы снова встретились.
Она улыбнулась и протянула Грэму руку, затянутую в атлас перчаток. Тому не оставалось ничего, кроме как поцеловать кончики пальцев и сказать:
- Очень приятно видеть вас, сударыня.
По тону его голоса вряд ли можно было сказать, что это действительно так. Больше всего на свете ему хотелось оказаться подальше отсюда; только недавно он избавился от Марьяны с ее влюбленным взглядом, и вот на него почти с таким же выражением смотрит другая девушка, которая, если верить Гате, когда-то давно была влюблена в него.
Камилла рассмеялась.
- Зачем же так официально? Зовите меня Камиллой… как раньше.
Вот как, подумал Грэм, оказывается, мы с ней успели дойти до такой фамильярности? Безымянный, и почему же я ничего не помню?.. Куда же я тогда смотрел?
Было видно, что Камилла не прочь поболтать, но Грэм был вовсе не настроен вести светские беседы, даже с такой очаровательной девушкой. Все его мысли были направлены на то, чтобы поскорее сбежать, и он сказал:
- Прошу простить меня, дамы, но мы с другом проделали сегодня долгий путь и несколько устали.
- О, как жаль! – воскликнула Камилла, заметно огорчившись. – Я так надеялась побеседовать с вами! Но, конечно, если вы устали, не смею вас задерживать. Надеюсь на днях увидеть вас у меня в доме. Тогда мы сможем поговорить без помех.
Однако! подумал Грэм.
- Боюсь, - сказал он довольно сухо, - что не смогу принять ваше приглашение, хотя и благодарен. Я намерен уехать, возможно, уже завтра или послезавтра.
Теперь огорченной выглядела не только Камилла, но и Гата.
- Так быстро! – сказала она расстроено. – Я думала, ты задержишься хотя бы на неделю…
- Извини, Гата, но едва ли это возможно.
- Да, конечно… Ну что ж, Грэм, езжайте. Я скоро вернусь, только провожу немного Камиллу. Кстати, если будете искать вашу подругу, посмотрите в детской. Когда мы уезжали, она была там, с Катриной и Морганом.
Услышав имя "Морган", Грэм вздрогнул, но тут же сообразил, что так, вероятно, зовут маленького сынишку Нинели. Больше некому было носить это громкое имя в старом, почти опустевшем доме.
- До свидания, - опечалено сказала Камилла, снова протягивая руку сначала Грэму, который в этот раз ограничился пожатием, а затем – немного поколебавшись – Роджеру. Тот, храня убийственно серьезное выражение лица, поцеловал ей пальцы. – Надеюсь все же, что эта встреча не будет последней, и мы еще увидимся.
Хорошие манеры требовали ответить в том же духе, что-нибудь утешительное, но Грэм только поклонился, чувствуя себя утомленным всеми этими светскими экивоками, и тронул лошадь. Роджер направился за ним. Девушки еще немного постояли на месте, глядя им вслед, а потом продолжили свой путь.
- Так это и есть Камилла? – спросил Роджер, едва они отъехали достаточно далеко, чтобы их разговор не был слышен.
- Да.
- Действительно, похоже, что она строила тебе глазки. Да и сейчас вовсю этим занимается.
- Это ее трудности.
- Суров ты с девушками, - усмехнулся Роджер. – Удивительно, что они все равно так и вешаются на тебя.
- Наверное, это потому, что я очень обаятельный, - хмуро сказал Грэм. – Роджи, сколько раз можно заговаривать об одном и том же? Мне уже надоело. К тому же, вспомни: сначала ты упрекал меня в том, что я отвергаю девушку, которая сама вешается мне на шею, а потом сам же потребовал, чтобы мы расстались.
- Не все девушки такие, как Марьяна. К счастью. А эта девица – аристократка, гордая и неприступная. Но тебя, мне кажется, она подпустила бы к своей высокородной персоне.
- Ты что, сводником заделался? Ты так пытаешься повесить на меня какую-нибудь девицу, что ничего другого не остается предположить…
- Я просто обеспокоен твоей личной жизнью, - зло хохотнул Роджер. – Точнее, отсутствием таковой.
- Обеспокойся лучше своей личной жизнью!
К счастью, поругаться они не успели, поскольку уже въезжали во двор, а то не миновать бы очередной драки.
Николас без лишних слов принял у них лошадей, и Грэм проследовал через заднюю дверь; Роджер бесшумно шел за ним, уже никуда не торопясь.
Следуя этим путем, кухни было не миновать. Укон всегда сетовала на это, поскольку через ее царство частенько шатался и княжич, и младшая княжна, путаясь у нее под руками и таская сладкие пирожки (Гата была изрядной сладкоежкой). Грэм ненадолго задержался в кухне, отогреваясь у очага, и сообщил поварихе, что ужинать намерен здесь, а не в столовой. Если, конечно, время ужина еще не прошло. Укон ответила, что сегодня, из-за гостей, ужин подавали раньше, но для молодого князя кое-что вкусное в кладовых найдется.
- А что Илис? – спросил Грэм.
Илис, ответила Укон, хотя и ужинала вместе с княжеской семьей и гостями, но ела, кажется, очень мало. Грэм поблагодарил и сказал, что придет приблизительно через час. Он хотел подняться в свою комнату, умыться и найти Илис.
- Где здесь детская? – спросил Роджер, едва они вышли из кухни.
- Хочешь проверить, не украли ли Илис за время нашего отсутствия? –улыбнулся Грэм. – Думаю, с ней все в порядке. Едва ли кто-то жаждет ее общества так сильно, как ты.
- Не издевайся, Соло, а просто дай ответ на вопрос!
- Не нервничай, Роджи. Мы идем туда.
В холле Грэм наткнулся на Виктора, который бродил с неприкаянным видом, словно не зная, чем заняться. Грэм выругался про себя: ни разу им не удалось сказать друг другу и двух мирных слов. Сделав вид, что не заметил Виктора, он направился к лестнице. Но Виктор заметил его.
- Ты опоздал к ужину, - сказал он так, словно опоздание к ужину являлось, по меньшей мере, преступлением против короны и каралось смертной казнью. Грэм вспыхнул, но сдержался, и, приостановившись было, продолжил путь.
- Где тебя носило весь день? – не отставал Виктор. Вид у него был на редкость высокомерный, под стать жене, и Грэм только сейчас задумался, что, в сущности, не знает даже его титула.
Он остановился (тут же за его спиной застыл Роджер, продолжавший играть роль телохранителя) и спросил через плечо:
- А какое тебе до этого дело?
Виктор надменно приподнял брови. Грэм подумал, что на его месте он поаккуратнее вел бы себя, учитывая, что у его собеседника было оружие, а у него самого – нет. Но Виктору, видимо, такая мысль в голову не приходила. А возможно, он просто забыл, как шесть лет назад этот же самый человек гонял его по этому же самому холлу, нанося один за другим удары, каждый из которых, опоздай он с защитой, мог стать последним.
- Ты приехал в чужой дом, ты – гость здесь, - заявил Виктор. – Ты должен считаться с хозяевами и, по крайней мере, сообщать о своих отлучках…
- Чужой дом? – переспросил Грэм, с трудом сдерживаясь, чтобы не выхватить меч и не рубануть наглеца. – Хозяева? Кто бы говорил! А ты знаешь о том, что стоит мне лишь поставить свою подпись на одной-единственной бумаге, и этот дом станет моим, и ты вылетишь отсюда?
- Подпись? – Виктор изобразил высокомерное удивление. – Ты умеешь писать? Ни за что ни подумал бы!
Определенно, он зарвался. Зарвался настолько, что даже не замечал Роджера, который с мрачной физиономией торчал за спиной Грэма и должен был внушать опасение одним своим видом. Видимо, этот элегантный, высокомерный мерзавец чувствовал себя в доме своей жены в полной безопасности. Интересно, подумал Грэм, откуда такая уверенность? Ведь он ошибается. Может быть, он не понимает опасности? Но Грэм полагал, что только слепой может чувствовать себя в безопасности рядом с Роджером. У Роджера только что на лбу не написано: "Остерегайся меня, я - убийца". Впрочем, с мозгами у Виктора всегда было плохо.
У Грэма появилось сильное желание вызвать этого хама на поединок, но было жалко маленькую Катрину и ее брата. Правда, шесть лет назад Виктор фехтовал очень неплохо, но с тех пор едва ли улучшил свое умение. В отличие от Грэма, который узнал много нового. Скорее всего, теперь Виктору пришлось бы плохо.
Трудно было оставить оскорбление без ответа, но Грэм безразлично промолчал, отвернулся и подумал, что надо оправдывать мнение, сложившееся о нем повсюду в Наи как о флегматичном и спокойном человеке.
- Что это? – услышал Грэм за спиной насмешливый голос Виктора. – Ты так и уйдешь, ничего не ответив? Неужели тебе нечего сказать?
- О боги, ну и идиот, - вздохнул Грэм и начал подниматься по лестнице.
- Как ты меня назвал?!
Грэм возвел глаза к потолку и покачал головой. Да, такое уже ничем не исправить. Подходящего муженька себе нашла Нинель, а ее несчастным детям можно только посочувствовать: мать – самовлюбленная дура, а отец – надутый индюк. Страшно даже представить, что вырастет из бедных малышей.
- Как это ты удержался от рукоприкладства? – заворчал за спиной Роджер. – У меня уже руки чесались!
- У меня тоже. Но я не хочу, чтобы в этом доме пролилась кровь.
- Чистюля. Вот как раз этого типа и нужно проучить, чтоб неповадно было. Хотя бы одного его, раз он тут единственный мужик…
Несмотря на свое несколько наигранное возмущение, Виктор не стал преследовать Грэма и остался в холле. Так что, Грэм без помех поднялся на второй этаж и остановился в задумчивости. Он не знал, где находится детская а спросить было не у кого.
- О чем задумался? – осведомился Роджер, уловив его замешательство. – Не знаешь, куда идти?
- Угадал. Безымянный знает, где тут детская…
Колебания их длились недолго: одна из дверей неподалеку распахнулась, и из комнаты с радостным визгом и воплями: "Не догонишь, не догонишь!" – выскочила Катрина с развевающимися растрепанными волосами. Заливаясь хохотом и едва ли что-то видя перед собой, она бежала прямо на Роджера. Тот и не подумал отойти в сторону и смотрел на нее с любопытством. Вслед за Катриной из комнаты появилась Илис. Она улыбалась от уха до уха. При виде застывшего в коридоре Роджера и несущейся на него Катрины улыбка ее потухла, зато глаза округлились, и она тихо сказала: "Ой!" Она хотела добавить что-то еще, может быть, предупредить девочку, но в этот самый момент Катрина врезалась в Роджера. Точнее сказать: "врезалась бы", потому что Роджер сделал быстрый шаг в сторону, на удивление мягко перехватил ее и остановил прежде, чем она по инерции пробежала на лестницу. Катрина подняла на него глаза, ойкнула и тихонько сказала:
- Простите, сударь.
Роджер улыбнулся ей (лучше бы он этого не делал, подумал Грэм, такой улыбкой только детей пугать; впрочем, Катрина оказалась не из пугливых и даже робко улыбнулась в ответ), отпустил ее плечи и обратил взор на Илис. Взор был весьма красноречивый, и только слепой мог не понять его. Слепой или Илис. Та мимолетно улыбнулась Роджеру, повернулась к Катрине и протянула ей руки:
- Иди ко мне, малышка. И не балуйся больше.
Девочка охотно последовала приглашению, прижалась к ней и уже из безопасного места стала с любопытством рассматривать Грэма и Роджера.
- Ну что? – спросила Илис. – Как съездили?
- Отлично, - ответил Грэм. – Все в порядке, дела обстоят так, как и говорила Гата. Дом будет в полном нашем распоряжении. Выезжаем завтра с утра.
- Завтра? – огорчилась Илис. – Почему так скоро?
- Может быть, ты не прочувствовала здешнюю атмосферу, но с меня ее хватило по горлышко. Не хочу оставаться здесь ни одного лишнего дня.
- Ну и не оставайся. Кто тебя держит?.. Езжай в свое захолустье, наслаждайся природой, а я тут останусь.
- Что, опять? – зловеще зашипел Роджер.
- Мне тут понравилось.
- Понравилось? – с нажимом переспросил Грэм, не веря своим ушам.
- Ага. Мы с Катриной весь день играли.
- Нашла себе подружку, равную по интеллекту, - сказал Роджер. – Илис, не заставляй меня думать, что ты глупее, чем есть на самом деле. Мы не можем оставаться!
- Почему?
- Пошевели мозгами! Если они у тебя еще есть, конечно. Если не получится, вспомни своего двоюродного братца, с которым давно не виделась.
С минуту Илис молчала, не сводя глаз с Роджера, который, в свою очередь, смотрел на нее. Потом ей надоело играть в гляделки, она вздохнула и отвернулась.
- Злые вы, - сказала она обречено. – Ну и ладно. Завтра – значит, завтра. Буду сюда в гости приезжать.
- Вот и умничка, - сказал Роджер. – Кстати, что ты скажешь насчет того, чтобы спуститься и поужинать?
- Ты меня приглашаешь?
- Считай, что да.
- Тогда я скажу – с удовольствием. Не обижайся, Грэм, но один вид твоей мачехи и сестры отбивает у меня аппетит напрочь.
Грэм и не думал обижаться, потому что у него самого была точно такая же реакция на своих родственников.
Они еще не успели закончить ужин, когда вернулась Гата, проводившая подругу почти до самого ее дома. Есть она не стала, поскольку поужинала со всеми, а решила просто посидеть с ними, поскольку заняться все равно было нечем.
- Ты в самом деле уезжаешь завтра? – спросила Гата у брата.
- Да. Не хочу задерживаться.
- Ты все уладил?
Грэм кратко пересказал Гате свой разговор с поверенным. Она покивала, помолчала немного, потом спросила:
- И долго ты там пробудешь?
- Еще не знаю. Несколько недель – это точно.
- Камилла сильно расстроилась, когда узнала, что ты скоро уедешь.
- Расстроилась? Что ей за дело до меня? – удивленно спросил Грэм. Расстраиваться из-за отъезда человека, которого видел несколько минут и с которым сказал всего два-три слова?
- Я не знаю, что ей за дело, но она действительно огорчилась. Эмоции у Камиллы проявляются очень сильно. Она очень искренняя и открытая девушка.
- Ты мне ее так расхваливаешь, - усмехнулся Грэм. – Как будто прочишь ее мне в невесты.
- А что? Почему бы и нет? Красивая, умная девушка. К тому же – свободная.
- А иди ты… - сердито сказал Грэм.
Гата рассмеялась, не обращая внимания на негодующий вид брата.
- Так забавно смотреть, как ты злишься! Не обижайся, Грэм, я просто шучу. Слушай! Я вот подумала… Может быть, мне поехать с тобой?
- Зачем это?
- Ну, вдруг тебе помощь понадобится…
- Какая еще помощь?
- Мало ли… Грэм, ну не могу я тут оставаться больше!
- Так бы и говорила сразу, - невесело усмехнулся Грэм.
- Так я могу поехать?
- Если тебе так хочется…
- Отлично! – Гата сразу расцвела и вдруг вскочила. – Тогда я побегу собирать вещи!
Роджер проводил ее удивленно-насмешливым взглядом и сказал:
- Твоя сестричка тебя любит.
- Я думаю, дело здесь не только и не столько во мне…
- А в чем же?
Отвечать Грэм не стал. Если Роджер, занятый по уши своими личными проблемами с Илис, не замечает адресованных ему взглядов Гаты, тем лучше для последней.
Вечером Грэм хотел еще поговорить с Илис, спросить, не из-за ночного ли разговора Роджер пребывает в мрачном расположении духа, и если из-за него – то о чем шла речь. Но ему не удалось остаться с девушкой наедине, даже когда закончился ужин: сначала все просто сидели на кухне, наслаждаясь теплом и простым уютом; а потом, когда Илис поднялась к себе, Роджер последовал за ней. Отзывать Илис специально для разговора Грэму не хотелось, а ждать, пока она соберется спать и прогонит Роджера, было бы слишком долго. Грэма не настолько сильно мучило любопытство, чтобы сидеть полночи и ждать, пока эта парочка соизволит расстаться.
Он снова провел одинокую и беспокойную ночь, на этот раз в своей комнате, поскольку на улице разыгралась непогода. Он чувствовал усталость после бессонной ночи и длинной дневной дороги, но заснуть не мог и полночи ворочался в своей просторной, роскошной кровати. Поняв, что уснуть не удастся, он встал и, походив немного по комнате в каком-то беспокойстве, устроился на широком подоконнике, отодвинув в сторону тяжелые занавеси, и устремил взгляд в парк, временами освещаемый луной. Так он и просидел почти до рассвета, снедаемый беспокойными, но неопределенными мыслями, и лишь под утро ненадолго задремал.
-6-
В путь тронулись рано утром, ни с кем не прощаясь.
Судя по всему, ночь выдалась бессонной не только для Грэма, но и для Роджера и Илис. Девушка, обычно веселая и свежая по утрам, позевывала, мало разговаривала и вообще клевала носом, а у Роджера глаза были покрасневшие, а вид – не слишком бодрый. Но и не такой мрачный, как вчера. Единственным выспавшимся человеком была Гата. Ее, казалось, ничто не беспокоило и не волновало, и она была очень довольна, что уезжает из опостылевшего дома.
Тайлин находился довольно далеко от поместья, в котором жила сейчас вдовая княгиня с дочерьми, зятем и внуками, и путь до него занял почти два дня: путники жалели лошадей и ехали не слишком быстро. Переночевать пришлось в поле, чему Гата была безумно рада. Нечасто ей приходилось путешествовать, тем более вот так, без удобств, и для нее это было необычным приключением. Отдохнуть как следует не удалось: спать на земле, с которой только что сошел снег, было слишком холодно. Грэм, не спавший третью ночь, на утро почувствовал себя совсем разбитым.
К усадьбе подъехали уже к вечеру. К дому, белевшему в сумерках, вела широкая аллея, обсаженная по обеим сторонам высокими кряжистыми деревьями. Дом был вовсе не похож на замок. Он был гораздо меньших размеров, имел всего два этажа и никаких архитектурных излишеств вроде башенок. Грэму он понравился даже больше, чем дом князя. Вокруг дома расстилались обширные поля, окаймленные по краям лесом, а у самого крыльца росло несколько огромных дубов.
Никаких осложнений при вселении в дом не возникло. Управляющий, живущий тут же и вышедший встречать поздних гостей, хорошо знал Гату и не имел оснований сомневаться в ее словах, когда она заявила, что Грэм – ее брат. Он, правда, никогда не слышал о том, что у князя Моргана Соло есть сын (он был нанят уже после того, как молодой княжич пропал), но не стал спорить. А письмо от господина Клайсса развеяло его последние сомнения, если таковые вообще были. Управляющий позвал экономку и велел ей приготовить для приехавших гостей (или хозяев) комнаты, а сам выразил готовность завтра с утра ввести нового хозяина в курс дела. Грэм поблагодарил и, как только комната была готова, сразу же лег спать. Он очень устал, и в эту ночь ему, наконец, удалось уснуть.
Утром Грэм встретился со своими спутниками за завтраком в маленькой, но очень уютной столовой и отметил, что все они выглядят гораздо оживленнее, чем несколькими днями раньше. Он и сам чувствовал себя спокойнее и уютнее здесь, где никто не смотрел на него, как на что-то невыразимо мерзкое и вместе с тем – очень опасное.
Как Грэм узнал от сестры, которая встала рано, слуг в доме было немного. Помимо управляющего, который почти всегда жил здесь, если не уезжал по делам, и экономки – дамы весьма преклонного возраста, - в доме жили еще двое, муж и жена. Женщина выполняла роль кухарки и вместе с тем горничной, а ее муж – конюха и, если приходилось, выполнял другие обязанности. Больше в доме не было ни единого человека, и большинство комнат стояли запертыми; теперь их открыли, и Ли, служанка, принялась наводить в них порядок, хотя Грэм и заявил, что этого не требуется.
После завтрака, когда Илис под предводительством Гаты и, конечно, в сопровождении своего неизменного охранника, унеслась исследовать дом с поистине детским пылом, Грэм отправился к управляющему. Он понял, что здесь, где на расстоянии нескольких миль нет никакого жилья – разве что несколько небольших ферм, - будет абсолютно нечем заняться, и решил, чтобы хотя бы частично убить время, вникнуть в местные хозяйственные дела. Почти до самого обеда Грэм просидел в кабинете, обложившись огромными хозяйственными книгами со счетами и прочими бухгалтерскими записями, а потом сообщил управляющему, что впредь намерен сам вести дела. Пусть так и передадут княгине. Он не намерен был позволять ей совать нос в дела этого дома, пока он здесь.
В течение следующего месяца он вел размеренную жизнь провинциального помещика. Это был тот образ существования, о котором он мечтал во время долгого пути из Истрии в Наи, но скоро Грэм понял, что долго жить так не сможет. Он поздно вставал, завтракал с сестрой и друзьями, затем до обеда просиживал над бухгалтерскими книгами или принимал арендаторов, а после или читал (в кабинете обнаружилась небольшая библиотека) или совершал длинные конные или пешие прогулки, один или в компании друзей. Ложился он уже поздно ночью, все сильнее тоскуя по бродячей жизни и начиная понимать, что спокойное существование на одном месте не по нему. Он ни с кем не общался, кроме слуг, друзей и сестры; его меч висел, забытый, на стене в спальне, и Грэм чувствовал: еще немного, и он обленится и станет ни на что не годен. Ему не хватало общения. Хотя он и не любил общаться с людьми, но с удивлением обнаружил, что в замкнутом, небольшом и не меняющемся обществе ему тяжко. Ему не хватало постоянных перемещений с места на место, приключений, в конце концов. Он вел слишком беспокойную и опасную жизнь, чтобы теперь просто привыкнуть к этому безмятежному спокойствию.
Впрочем, спокойствие это было не полным, примешивалась к нему изрядная доля тревоги. Во-первых, Грэм хорошо помнил слова Роджера о том, что рано или поздно люди Крэста обнаружат их в этом теплом уютном гнездышке. А поскольку Грэм не имел никаких сведений о перемещениях и местонахождении истрийцев, ему было вдвойне тревожно. А еще он знал, что его арендаторы – да и слуги, - боятся его. Вернее, не боятся, а опасаются и находят очень странным, непохожим на обычного помещика и нобиля. Он знал, что они обсуждают его, Роджера (которого сочли телохранителем молодого князя) и Илис, статус которой для них оставался неясен. Такие пересуды к добру привести не могли, и хотя дом стоял очень уединенно, Грэм знал, что слухи могут распространяться с потрясающей быстротой. А если эти слухи дойдут до Крэста или его людей… Кто знает, какие они выводы сделают.
Роджер тоже скучал. Ему, прожженному авантюристу и искателю приключений, приходилось еще тяжелее, чем Грэму. Его тоску не скрашивала даже Илис, которая в последнее время предпочитала общаться с Гатой. Девушки очень сдружились и постоянно норовили улизнуть куда-нибудь вместе, оставив Роджера одного. Тот болтался по дому, злой и раздраженный, а потом уходил куда-то, и его не было видно целыми днями. Наверное, только Рондра знала, где он был и чем занимался во время своих отлучек. Как-то раз он обмолвился, что с удовольствием ушел бы из этого тоскливого места, если бы его здесь не держал один человек. Кто этот человек, он не сказал, но Грэм не нуждался в объяснениях. Илис же продолжала изводить своего охранника, делая вид, что ничегошеньки не понимает. Оставалось только догадываться, какие страсти кипели в душе у Роджера.
Было еще кое-что, заставлявшее Грэма беспокоиться: это внимание, явно оказываемое Роджеру Гатой. Она не скрывала своих симпатий ни от брата, ни от самого Роджера, и это очень не нравилось Грэму. Он знал, что представляет собой его приятель, и ему не хотелось, чтобы девушка нажила себе неприятности. Едва ли она заблуждалась относительно сущности Роджера, но это ее не пугало и не смущало; кажется, она давно забыла, что когда-то называла его опасным человеком и убийцей.
Миновал март и большая часть апреля. Весна, наконец, пришла в Наи, и теперь в мирном уединенном уголке стало тепло, зелено от распустившихся деревьев. Вся компания стала больше времени проводить вне дома; девушки пускались в далекие прогулки по окрестным лесам и полям. Гата скучала по охотничьим забавам, но здесь у нее не было ни собак, ни любимого сокола, и она не имела возможности устроить любимое развлечение. Но и возвращаться в замок она тоже не желала, утверждая, что лучше уж не развлекаться здесь, чем развлекаться там. Не утешало ее даже то, что Нинель должна была уже уехать в дом мужа. А то, что мать осталась она, Гату не волновало.
Грэм тоже стал большее время проводить на прогулках. В доме ему было абсолютно нечем заняться, а на свежем воздухе он отыскал занятие для себя. Соскучившись по звону стали, он предложил Роджеру позаниматься с мечами. Тот охотно согласился, и теперь они целыми днями пропадали в поле, гоняя друг друга по молодой траве, пугая крестьян, случайно набредавших на них время от времени. Грэм по-прежнему сильно проигрывал Роджеру, но тот – видимо, от скуки; вряд ли от щедроты душевной, - стал учить его, хотя сразу заявил, что до его уровня Грэм никогда не дотянет. Грэм и сам это понимал, но согласиться вслух не позволяла гордость. Вскоре их уединение было нарушено: Гата прознала, чем они занимаются, и высказала желание поучаствовать в поединках. Роджер был против, но Гата его переупрямила. К тому же, Грэм встал на ее сторону. Он уверил Роджера, что сестра неплохо фехтует, и уговорил допустить ее в компанию. Решающим аргументом послужило то, что Илис, оставшаяся без подруги, с тяжкими вздохами присоединилась к их обществу, поскольку деваться ей было некуда и в одиночестве гулять не хотелось.
Обычно Грэм и Роджер устраивали тренировки на облюбованной ими полянке. вдали от господского дома и от ферм. Сюда и пришла вся компания. Илис сразу устроилась на травке и заявила, что она в их глупостях (поскольку ничего глупее, чем драка для собственного удовольствия, она представить себе не может) участвовать не собирается, и если они хотят рубить друг друга в капусту, она мешать не будет, а просто полюбуется на это зрелище.
Едва Илис уселась, Роджер тут же предложил Гате: "Ну что, княжна, покажи свое умение". Та выразила готовность, сняла свой камзольчик и вытащила из ножен меч. Роджер, усмехаясь, наблюдал за ее приготовлениями, затем скинул рубаху и достал один меч, отбросив в сторону второй. Гата начала было протестовать, но он коротко бросил: "С тебя и этого хватит". Девушка умолкла, внимание ее переключилось на обнаженный торс Роджера. Посмотреть, действительно, было на что: сложен Роджер был на загляденье, а уж множество шрамов – старых и не очень – наверняка заставляли чаще биться не одно девичье сердце. Особенно впечатляющим был шрам, идущий из паха через весь живот; Грэм уже видел его, но так и не решился спросить, откуда он взялся. Он был уверен, что ответа не получит. После такого ранения было трудно выжить, и едва ли Роджер стал бы распространяться на эту тему.
Не дожидаясь, пока Гата вдоволь налюбуется, Роджер пошел в атаку. Спуску он ей не давал, и скоро загонял так, что она взмолилась о пощаде, несмотря на свою гордость. Против Роджера тягаться ей было бесполезно: ее без особенного труда побеждал и Грэм шесть лет назад, а уж такой профессиональный убийца, как его побратим, мог сделать ее и одной левой. Роджер, услышав отчаянный крик Гаты, отступил, ухмыляясь. Он даже не запыхался, тогда как девушка вся взмокла и раскраснелась.
- В жизни не видела такого классного бойца, - честно сказала Гата, с неприкрытым восхищением глядя на противника. – Ты здорово сражаешься, Роджер.
Роджер насмешливо отсалютовал ей мечом и ответил:
- Это моя профессия.
Несмотря на поражение, Гата не перестала искать их общества, и даже уговорила Роджера позаниматься с ней. Тот согласился очень неохотно, попутно объяснив княжне, что он думает о женщинах, берущих в руки меч, чем вогнал бедную девушку в краску.
После занятий с ним Гата, которая быстро делала успехи, ходила в синяках и порезах, но не жаловалась. Роджер был очень жестоким учителем и не делал ей никаких скидок.
Однажды утром, когда Грэм сидел над счетами, она появилась у него в кабинете и бесцеремонно плюхнулась в кресло напротив.
- В чем дело? – удивленно спросил Грэм. Раньше сестра никогда не нарушала его утреннего уединения.
- У меня к тебе просьба, - отозвалась Гата. – Но сначала – вопрос. Когда ты собираешься уезжать?
Грэм пожал плечами. Он уже размышлял над этим, но точно ничего еще не решил.
- Через пару месяцев, возможно. А что?
- Ты не мог бы уговорить Роджера остаться?
- Зачем? – поразился Грэм. Впрочем, он сразу сообразил, что вопрос глупый.
- Скажу честно, - заявила Гата решительно, чуть покраснев. – Надеюсь, могу на тебя положиться? Ты никому не разболтаешь? Я, видишь ли, еще не встречала таких людей, как Роджер. Ты спрашивал, почему я не вышла замуж. Тогда я не ответила, теперь – скажу. Здесь не за кого выходить замуж. Все знакомые – или слизняки, или надутые идиоты наподобие Виктора, ни одного настоящего мужчины. А Роджер… - она покраснела еще сильнее и отвела глаза под пристальным взглядом Грэма. – Ну, в общем, мне бы не хотелось, чтобы он бесследно исчез, и мы больше никогда не увиделись.
- Ты хочешь сказать, что вышла бы за него замуж? – уточнил Грэм. Чего-то подобного он и ожидал… и не мог сказать, что речи сестры ему нравились.
- Ничего такого я не говорила! И я знаю, что не смогу выйти за него. Хотя бы потому, что он никогда не сделает мне предложения. Но, ты понимаешь… Безымянный! Он нравится мне. Очень нравится.
- Тогда сама попроси его остаться.
- Он высмеет меня, и ты это знаешь! Не беспокойся, я не склонна воображать Роджера романтическим героем. Я знаю, что он собой представляет, знаю, что у него нет ни сердца, ни совести, знаю, что он безжалостный убийца. Я знаю, чего от него ждать и не питаю радужных надежд. Я первая готова назвать его негодяем. Но, уверяю тебя, от этого он нравится мне ничуть не меньше. Ты, наверное, волнуешься, что я наделаю глупостей, но не беспокойся: я буду осторожна. Никаких глупостей.
Довольно долго Грэм молчал, не зная, что ответить. Гата всегда была эксцентричной девушкой, но это, по его мнению, был уже перебор. Он не мог понять, чем Роджер пленил ее. Любой нормальный человек, едва увидев этого охотника за головами, должен был сразу сообразить, что к чему, и принять решение держаться от него подальше. А Гата заявляет, что Роджер ей, видите ли, нравится.
- Ну и что ты так на меня смотришь? – не выдержала Гата.
- Думаю, что тебе ответить. Предостерегать тебя я не буду: ты и сама все понимаешь, но намерена сунуть голову в пасть льву. Единственное, что могу сказать: я не буду просить Роджера остаться. Хотя бы потому, что знаю – он не прислушается к моим словам, как не прислушивается ни к чьим вообще.
- А мне показалось, что как раз к тебе он прислушивается.
- Вот именно, показалось. Извини, сестричка, но я помочь не смогу. Если Роджер сочтет нужным остаться, он останется, если же нет – его едва ли что-то удержит. Впрочем… Жаль говорить тебе это, но ради Илис, я думаю, он останется. Так что, если и есть смысл уговаривать кого-то, так это Илис.
- Илис… - Гата заметно помрачнела. – Да, пожалуй, ты прав, ради нее он останется. Безымянный! И что такого она сделала, чтобы зацепить его?!
- Сломала ему нос, - усмехнулся Грэм. – Я думаю, никто до нее не осмеливался на такое. И этим она покорила его сердце.
- Так это она его так изуродовала?! Ничего себе! А на вид – невинный ребенок…
Грэм вспомнил, что этот "ребенок" устроил в порту Обооре, едва не убив всех в своей мясорубке, и как она швыряла их на постоялом дворе, когда они сцепились с Роджером. Вспомнил и ничего не сказал. Его сестра не знала о магических способностях Илис, и лучше ей было оставаться в блаженном неведении.
- Значит, ты не будешь говорить с Роджером?
- Не буду.
- Что ж, тогда я сама. И начну, пожалуй, с Илис.
Гата направилась в двери; Грэм, подумав, окликнул ее.
- Что случилось? – спросила княжна.
- Подумай хорошенько: а нужно тебе это?
- Уже подумала. Нужно.
Несколько дней Грэм не находил себе места от беспокойства за сестру. Если бы он только имел право запретить ей подходить к Роджеру! Если она начнет предпринимать какие-либо активные действия, едва ли он станет избегать ее внимания; скорее всего, спровоцирует ее на близость. Оставалось только полагаться на благоразумие Гаты.
Но потом Грэм как-то сразу успокоился, твердо решив не вмешиваться, что бы ни случилось, если только не будет откровенного насилия со стороны Роджера. А так, пусть делают, что хотят, они взрослые люди и как-нибудь разберутся.
Вскоре Грэм понял, что под глупостями они с сестрой понимают совершенно разные вещи. Или, возможно, Гата так увлеклась, что просто забыла свое намерение глупостей не делать.
В тот день Грэм один ушел на прогулку. День был слишком хорош, чтобы тратить его на размахивание железом и пустую болтовню, и Грэм ушел дальше обычного, совершенно забыв про время. Все его проблемы и заботы вылетели из головы, стоило ему оказаться под весенним солнцем. Прошлую весну он провел не в Наи (он как раз искал Брайана, и его носило по материку), о чем жалел: весна была хорошо в любом месте, но здесь казалась особенно чудесной. Не думая ни о чем, Грэм забрел очень далеко и даже немного заблудился. Поля остались позади, вокруг поднимался лес. Грэм, до мозга костей городской человек, долго бродил меж деревьев, прежде чем выбраться на открытое место. К дому он вышел только в темноте, при тусклом лунном свете: луна убывала, и от нее остался жалкий огрызок. Если бы Грэм видел в темноте хуже, пришлось бы ему ночевать в лесу, ожидая рассвета, чтобы найти дорогу к дому; но воровское зрение его выручило.
Любуясь звездным небом, Грэм вышел на аллею, которую обступали черные силуэты деревьев. Соблюдать тишину особой нужды не было, и если он шел неслышно, то исключительно по неистребимой привычке. И лишь благодаря этому смог услышать поодаль чье-то дыхание. Звездное небо перестало его интересовать. Он остановился и прислушался, пытаясь понять, откуда идет звук. Определить это было несложно: кто бы тут ни был, он не прятался, к тому же, дыхание было громким и прерывистым, словно после быстрого бега или словно человек задыхался. Через секунду Грэм с удивлением понял, что людей двое, и задался вопросом, кто же это может. Он сориентировался по звуку, осторожно приблизился, стараясь не выйти на освещенное луной пространство между деревьями, и скоро увидел у одного из стволов темные силуэты двоих людей. Пятна лунного света падали на них сквозь крону дерева, разглядеть их лица было нетрудно. Грэм застыл на месте, не выходя из тени и не зная, как поступить. Его худшие опасения сбылись.
Это были Гата и Роджер, и они не видели ничего вокруг, занятые только друг другом. Девушка стояла, прислонившись спиной к толстому стволу дерева. Шнурки ее рубашки были распущены, сама рубашка стянута с плеч, и Роджер мял ее обнаженную грудь и целовал ее рот, грубо раздвигая языком зубы. В его действиях не было ни капли нежности, его ласки были грубыми и могли быть приняты за насилие, если бы руки Гаты не обвивались вокруг его шеи, привлекая его к себе.
Грэму увиденное очень не понравилось, потому что было абсолютно ясно, что последует далее. Но он не двигался. Если бы Гата вырывалась, он знал бы, что делать. Но она принимала грубые ласки Роджера с видимым наслаждением и сама льнула к нему, и Грэм подумал, что лучше всего просто уйти, не обнаружив себя и не показав в дальнейшем, что он их видел. Нарушать уединения сестры и приятеля он не хотел, хотя руки чесались. Удерживало только сознание того, что Роджер в своем праве, и Гата ничего не имеет против его общества. Постояв еще несколько секунд, Грэм тихо ушел.
Следующим утром, когда все четверо, как обычно, собрались в столовой за завтраком, Грэм старался держаться как ни в чем не бывало. Сначала он подумывал, не позавтракать ли в кабинете, но решил, что будет это несусветной глупостью и мальчишеством. Поэтому он взял себя в руки, сказал себе, что ничего особенного не произошло, нервничать не из-за чего, и с такими мыслями появился в столовой.
Первым делом он внимательно оглядел все компанию. Илис выглядела совершенно как обычно, но ничего иного Грэм и не ожидал после того, как она всю ночь мирно проспала в своей кровати. В Роджере тоже никаких изменений не наблюдалось, он почти не отрывал глаз от Илис, и уделял Гате не больше внимания, чем всегда. А вот княжна выглядела жутко довольной. Видно было, что настроение у нее прекрасное, и Грэм немного успокоился: раз сестра радостна и довольна, значит, все прошло для нее хорошо, и беспокоиться не о чем. Возможно. Если только за вчерашней ночью не последует что-нибудь еще, гораздо менее приятное.
Завтрак прошел за общим разговором. Илис оживленно болтала, через раз забывая проглотить кусок, наколотый на зубцы вилки, Роджер мрачно улыбался ее болтовне. Он был настроен довольно мирно и пока не собирался с ней ссориться. Зато, как отметил Грэм, бешеные глаза его сегодня горели более ярко, чем всегда, и было в них что-то такое, чему трудно было дать определение. Что-то отчаянное в них было.
После завтрака Грэм направился было в кабинет, намереваясь посидеть немного над книгами. Погрузившись в себя, он прошел по коридору, и уже толкнув дверь комнаты, услышал, как его окликает знакомый голос:
- Соло!
Грэм остановился и повернулся к Роджеру. Вид у него был странный: глаза лихорадочно блестели, на бледных обычно щеках горел румянец.
- В чем дело? – спросил Грэм, уже догадываясь.
- Еще не знаю, - ответил Роджер, привалившись к стене и скрестив на груди руки. – Хочу у тебя узнать. Что ты так смотришь на меня все утро?
Похоже, подумал Грэм, я совсем разучился контролировать выражение лица, и теперь по нему читают мои чувства все, кому не лень, а это очень плохо.
- Как я на тебя смотрю?
- Так, словно с удовольствием вызвал бы меня на поединок.
- В самом деле?
- Не прикидывайся дурачком, Соло. Ты видел меня и свою сестру ночью? Это ты шатался вокруг, ведь так?
- Может быть, и так. Во всяком случае, я вас действительно видел.
- И скромно ушел, не досмотрев до конца, - хохотнул Роджер. – А теперь жалеешь, что не подошел сразу же и не набил мне морду. Так? Ты расстроен, я прав? Считаешь, что я непочтительно обошелся с твоей сестрой? Что нельзя было губить ее девичью честь и все такое? Что я – подонок, а она – невинная жертва, обманутая и совращенная бессовестным негодяем?
Тон его, ядовитый и оскорбительный, не понравился Грэму, но он ответил как мог спокойно:
- Я считаю, что это ваше с Гатой дело. Читать морали и наставления не собираюсь ни тебе, ни ей.
- Но хочется, признайся! Впрочем, утешься, расстраиваться тебе, право слово, незачем. Никакого оскорбления девичьей чести не произошло.
- Ты хочешь сказать, что вы расстались после пары целомудренных поцелуев?
- Я хочу сказать, что – это, наверное, будет для тебя неприятным сюрпризом, но ты уж извини, - я у твоей сестры не первый любовник, и даже не второй. И подозреваю, что и не третий. Она очень страстная девушка.
Сначала Грэм пришел в бешенство, но почти сразу ему пришло в голову, что вряд ли Роджер хотел оскорбить его или княжну, и постарался успокоиться. Он знал, что в том кругу, где вращалась сестра, считалось приличным, чтобы девушка выходила замуж девственной. Это не являлось строгим правилом, но было предпочтительно, и у девушки, не сохранившей чистоту до замужества, резко падали шансы найти себе мужа. Гата, впрочем, не походила на сверстниц-дворянок, ей было плевать на условности, поэтому она вполне могла игнорировать это требование и поступать так, как ей хотелось. Она еще не нашла себе мужа, но почему она не могла найти себе друга, пусть даже и на одну ночь?
- Ага, ты не бесишься, - заметил Роджер. – Это хорошо. Я боялся, что ты начнешь разглагольствовать на тему девичьей чистоты и необходимости блюсти ее для любезного супруга. Тогда бы я не сдержался и ударил тебя, клянусь Рондрой, за твое лицемерие.
- Я уже сказал тебе, и повторяю еще раз: это ваше с Гатой дело, - сказал Грэм, удивляясь тому, как спокойно звучит его голос. – Моя сестра имеет право проводить ночи, – да и дни тоже, - с кем ей угодно. То же самое относится и к тебе. К тому же, скажу честно, я ждал чего-то подобного.
- Да? Почему?
- Потому что Гата несколько дней назад говорила о тебе. Говорила, что ты ей нравишься.
- Я это заметил, - Роджер снова ухмыльнулся, но невесело. – Лучше бы… а, да Безымянный с ней. Мне хотелось бы, Грэм, чтобы ты не держал на меня зла, и потому я уверяю тебя, что не сделал ничего против воли твоей сестры. Я не оскорблял ее и не применял к ней силы, даже не провоцировал ее. Я бы поклялся тебе, если бы у меня было что-то ценное, чем я мог поклясться.
Грэм молча переваривал последнее заявление. Роджер прямо сказал, что хочет сохранить с ним хорошие отношения, и казалось ему настолько диким, что он просто не знал, что и сказать. Что за странный человек… никогда не знаешь, чего от него ждать.
- Не надо клясться, - выдавил Грэм.
- Хорошо, не буду. К тому же сомневаюсь, что ты поверишь моей клятве. Спорю, ты уверен, что клятвы не имеют для меня никакого значения, что я с легкостью их нарушаю? Впрочем, речь сейчас не об этом. Скажи: ты не в обиде на меня?
- Роджер, ты – сумасшедший! – вырвалось у Грэма. Хоть убей его, он не мог воспринимать всерьез то, что говорил приятель.
- Кто бы сомневался!.. Так ответь!
- Иди к Борону, Роджер! Что на тебя нашло?
- Пожалуй, я могу принять это как ответ, - усмехнулся Роджер, снова став насмешливым. – И как братское благословение. Теперь я могу не опасаться, что в один прекрасный момент ты решишь, будто твои братские чувства оскорблены… Что ж, не буду больше задерживать.
Он отвесил Грэму небрежный поклон, развернулся и легко пошел по коридору. Ошарашенный Грэм постепенно приходил в себя. Что же это такое творится? Роджер приносил свои извинения и чуть ли не спрашивал его разрешения на продолжение отношений с Гатой? Это просто Безымянный знает что, в сердцах подумал Грэм, прошел наконец в кабинет и уселся за стол. Впрочем, он понял, что сегодня сосредоточиться на делах уже не сможет. Разговор с Роджером выбил его из колеи.
Но, по крайней мере, подумал он, похоже, что скучной и размеренной жизни в усадьбе пришел конец.
-7-
Почти ничего не изменилось: Роджер продолжал заниматься с княжной фехтованием, но предпочитал сражаться с Грэмом, и охотнее был в обществе Илис, чем в чьем-либо еще. Гате он уделял ровно столько же внимания, сколько всегда, а та вовсе не искала его общества и не набивалась ему в компанию, и по-прежнему ходила в синяках и порезах после его уроков. Никаких нежных взглядов и прочего между ними замечено не было, что и неудивительно: оба являлись в высшей степени практичными людьми.
Зато ночная жизнь, как полагал Грэм, стала гораздо более разнообразной. Сам он в ней участия не принимал, поскольку большую часть ночи проводил, бодрствуя в одиночестве, но подозревал, что пропускает многое. Роджер, во всяком случае, времени не терял, и Грэм только удивлялся, когда он спит, да и спит ли вообще? Часть времени он проводил с Илис, сидя у нее в комнате или болтаясь вместе с ней по окрестным полям, дальше разговоров дело у них не шло. После большинства из этих разговоров Роджер или становился раздраженно-злым, и трогать его тогда было небезопасно, или погружался в пучины мрачной меланхолии, и тогда смотреть на него было страшновато. Грэм думал, что истрийская девчонка скоро совсем его изведет, и продолжал искать случая поговорить с ней наедине.
Если же Роджер был не с Илис, то найти его можно было в обществе Гаты. Насчет того, как они проводили время, у Грэма никаких сомнений не возникало, но волновался он уже гораздо меньше. Пожалуй, окончательно смирили его с этим донельзя счастливые глаза сестры по утрам и ее почти детская оживленность. Правда, чем веселее была княжна, тем глубже становилась меланхолия Роджера.
Что касается самого Грэма, то он с некоторым удивлением обнаружил, что никто из его спутников особо в нем не нуждается, и с некоторых пор он большую часть времени проводит один. Это его неожиданно задело. Он не считал себя общительным человеком и предпочитал быть в одиночестве, но теперь ему этого почему-то не хотелось. Может быть, он просто привык, что рядом всегда Илис и Роджер, хотя раньше часто сетовал, что они донимают его. Но теперь от него не требовалось принимать никаких решений, и обращаться к нему стали редко. Трое его друзей были настолько заняты друг другом, что про Грэма почти не вспоминали.
Обдумав все, он решил: что ж, я теперь им не очень-то нужен, а раз так, нет нужды оставаться здесь более. Если раньше он надеялся, что поместье станет его домом, то теперь он понял: ничего не выйдет. Да, здесь было спокойно и уютно, но не нашлось главного – человека, который бы нуждался в Грэме и сам был бы ему нужен. Не было никого, кто огорчился бы из-за его отсутствия. Сознавать это было грустно, но что поделать – Грэм сам себя так поставил. Он решил, что пора уходить, чтобы окончательно не заплыть жиром, но почему-то медлил. Состояние его души было странным: половина его существа рвалась на волю, в дорогу, ей было тесно в стенах этого небольшого уютного дома, а вторая половина с тоской думала о том, что скоро придется покинуть эти места. Такой раздвоенности Грэм за собой не припоминал.
Так он промаялся до конца апреля. Наверное, он вел себя в эти дни странно, потому что даже Роджер, особенно сумрачный тогда, поинтересовался, что с ним неладно. Грэм, измученный внутренним разладом, не выдержал и рассказал. Был уже поздний вечер, и они с Роджером сидели в гостиной; обе девушки где-то гуляли. Роджер выслушал его молча, и еще долго молчал после того, как он закончил. Грэм уже думал, что ничего не дождется от Роджера, но тот вдруг сказал:
- Я тебя понимаю, Грэм. Я сам чувствую что-то похожее. Хочу уйти, но – не могу. Но, в отличие от тебя, я знаю, что меня тут держит.
- Что же?
Роджер насмешливо взглянул на него.
- А то ты не знаешь.
- Догадываюсь.
- Зачем же тогда спрашиваешь?
- Хочу быть уверенным.
- Зачем?
Грэм только пожал плечами и задал наконец вопрос, который давно хотел задать:
- А она догадывается?
Странный огонь вспыхнул в черных глазах Роджера, а лицо искривила гримаса то ли боли, то ли досады, - не разберешь.
- Она знает. Я говорил с ней…
- И что? – спросил Грэм, не до конца поверив своим ушам. Он считал, что Роджер скорее язык себе откусит, чем поведает Илис о своих чувствах к ней.
- Что… Смеется. Ей, понимаешь ли, смешно. Безымянный бы побрал эту девчонку!
Просто удивительно, поразился Грэм, как это он ее не убил? Как позволил смеяться над собой?
- Ну почему, - сказал Роджер сдавленно, наклонив голову так низко, что лица его не стало видно, - почему ты попался мне в Истрии? Если бы не ты, я давно сдал бы ее Крэсту Авнери, и был бы богатым человеком, не знал бы сейчас забот. А ты потащил меня Безымянный знает куда… Ни за что не поверил бы, что из-за такой девчонки… там и смотреть-то не на что. Будь все проклято! – Роджер распрямился так резко, что его хвост взметнулся черной шелковой лентой. – Нужно уезжать отсюда, Грэм, пока я не распустил сопли, пока она не сделала из меня тряпку. Если бы только я решился оставить ее одну… Грэм! скажи мне, когда соберешься уезжать. Может быть, я уеду с тобой.
- Хорошо, - кивнул Грэм, неожиданно обрадованный тем, что, возможно, ему не придется уезжать одному. Странные вещи случаются, подумал он, если бы еще в начале зимы мне сказали, что я буду радоваться компании Роджера, я бы ни за что не поверил. – Спасибо, Роджи.
Насмешливая улыбка искривила губы Роджера.
- За что, Соло?
- Не знаю, - отвернулся Грэм. – За все.
Он не смотрел на приятеля, но затылком чувствовал его пристальный взгляд. Он ждал, что Роджер сейчас скажет очередную колкость, но тот молчал. Слышно было только его дыхание – глубокое и неровное, словно он сдерживал очень сильные чувства, рвущиеся наружу. Когда Грэм наконец обернулся, то увидел, что Роджер сидит в кресле, согнувшись, упершись лбом в стиснутые на коленях руки. Поза эта была настолько для него нехарактерна, видеть его скорчившимся было так странно, что Грэм снова отвернулся, подавив желание уйти.
Остаток вечера, пока не вернулись девушки, они провели в гробовом молчании. Тогда Роджер распрямился, на лице его появилось привычное выражение злобного упрямства, глаза зажглись бешеным огнем, и колкости в адрес Илис посыпались одна за другой; та, конечно, не удержалась от ответа.
Все пришло в норму – по крайней мере, на этот вечер.
После того вечернего разговора Грэм думал о предстоящем отъезде уже не с такой мучительной тоской: у него появилась надежда, что не придется разлучаться, по крайней мере, с одним из друзей.
Но он все равно медлил, откладывая отъезд. Сначала на неделю, потом – еще на одну, и так прошел апрель, начался май, великолепная пора в этих краях. Грэм забросил все дела, снова переложив их на управляющего, потому что в сердце его поселилась непонятная тревога, сродни ожиданиию, и он не мог ни на чем сосредоточиться. Сердце по-прежнему разрывалось на две половины, но со временем та часть, что говорила: "Пора в путь!" - стала преобладать.
А после того, как в доме появилась Камилла, Грэм и сам сказал себе: "Пора. Иначе я никогда не уеду, потому что перестану понимать, зачем мне это надо".
Камиллу он, конечно, не ожидал, и вообще забыл и думать про нее. Встреча их была слишком мимолетна.
А вот Камилла про него не забывала.
Как оказалось позже, Гата, от нечего делать, как-то написала подруге письмо, в котором рассказывала, куда и почему так неожиданно пропала. Грэм не знал подробностей, которые были в том письме, он узнал только (уже после визита Камиллы), что Гата поведала подруге о месте, где она теперь живет, и со свойственной ей непосредственностью пригласила заезжать в гости. Неизвестно, было ли там что-нибудь про Грэма, но, вероятно, было: приехав, Камилла ничуть не удивилась, обнаружив его в этом уединенном доме. Из-за этого письма Грэм пришел в ярость и устроил сестре разнос. Впрочем, это было уже после.
Он не подозревал ничего дурного, когда однажды решил остаться дома и пересмотреть, наконец, все книги, что были в шкафах в кабинете. Девушки с утра ушли на прогулку, Роджер решил составить им компанию. Грэм остался в доме один, если не считать слуг. Он сидел в кабинете, обложившись пропыленными томами. Некоторые оказались довольно интересными, и Грэм по одному брал их и пролистывал. Торопиться ему было некуда, он намеревался просидеть так до вечера, и поэтому велел, чтобы обед подали в кабинет, а пока попросил Ли принести чаю.
Когда вместо Ли в кабинет заглянула старая экономка, он не удивился: иногда старушка приходила за распоряжениями или чтобы сообщить что-нибудь, что, как она считала, он должен был знать. Она его уважала и немного побаивалась, почтительно называя молодым князем; он так и не сумел объяснить, что вовсе не князь. Она этого понимать не желала.
- К вам гости, князь, - сообщила старушка.
- Какие еще гости? – удивился Грэм из-за книжного завала.
- Молодая дама, князь.
- Молодая дама? Что за дама?
- Не знаю, князь, могу только сказать, что красивая и, видно, знатная, - с достоинством ответила экономка. – Она хотела видеть госпожу Гату, а когда узнала, что ее нет, и в доме только вы, сказала, что желает с вами встретиться.
- Я-то ей на кой понадобился? – пробормотал Грэм, пытаясь отряхнуть с себя пыль и паутину. – Наверняка кто-нибудь из Гатиных подружек… Давайте ее сюда, раз уж она знает, что я дома.
Экономка вышла; не прошло и пяти минут, как дверь снова открылась. Грэм выглянул из-за книг, и дыхание его перехватило от удивления. На пороге стояла высокая зеленоглазая девушка с прекрасными каштановыми кудрями. Грэму не пришлось сильно напрягать память, чтобы вспомнить короткий разговор, произошедший в парке чуть более месяца назад, и свою тогдашнюю собеседницу. Это была она, Камилла.
На ней было светлое платье, простое, но удивительно ей шедшее, и вся она была легкая, воздушная и элегантная. Грэму стало неудобно из-за того, что сам он одет довольно небрежно и запорошен книжной пылью. Он выругался про себя (принесло же ее некстати!), но вежливо поклонился и приветствовал девушку.
- Извините, что не подаю вам руки, - добавил он, - но я весь в грязи, как видите.
Камилла оглядела книжные груды и спросила с подкупающей наивностью:
- Надеюсь, я не помешала?
Конечно, помешала, хотел ответить Грэм, но сдержался.
- Нет, не помешали, - обреченным тоном ответил он и галантно придвинул гостье кресло, в которое она не замедлила с благодарностью опуститься. – Располагайтесь и не обращайте внимания на весь этот беспорядок. Я сейчас прикажу принести чай.
Он надеялся, что гостья откажется от чая, и, увидев разгром, устыдится и откланяется. Ничего подобного! Она заявила, что с удовольствием выпьет чая. Морально Грэм приготовился к получасу или около того зануднейшей беседы и уже заранее жалел себя. Он был совершенно не в настроении принимать гостей. А тем более эту гостью. Боги, ну почему Гате приспичило отправиться на прогулку именно сегодня!
- Ваша сестра пригласила меня заезжать в гости, если я вдруг окажусь поблизости, - сказала Камилла. – Наша семья сейчас живет в Тайлине. Мы всегда переезжаем в город на лето, а поскольку это достаточно близко от вашей усадьбы, я решила воспользоваться приглашением и заехать. Но я попала не очень удачно, ведь вашей сестры сейчас нет дома… А уезжать ни с чем мне не хотелось. Когда я узнала, что здесь находитесь вы, Грэм, решила встретиться с вами. Я очень жалела, что вы так быстро покинули дом вашего отца, и поэтому обрадовалась возможности увидеться с вами. Вы ведь не показываетесь в обществе, и увидеть вас где-нибудь невозможно… Почему вы живете затворником?
Безымянный на ее голову, обречено подумал Грэм. Ну и как, по ее мнению, я должен отвечать? Вежливо, - или хотя бы правдиво, - ответить совершенно нереально, причем дать вежливый ответ гораздо сложнее, чем правдивый.
Поэтому он решил не отвечать ничего и только пожал плечами, и сел напротив собеседницы так, чтобы их разделял стол.
- Но я надеюсь, вы порадуете нас своим обществом в городе? – не угомонилась Камилла. – Летом будет множество приемов, и я думаю, всем бы хотелось увидеть вас.
Неужели уже все знакомые в курсе моего появления? ужаснулся Грэм. Ну и девушки, языки им обрезать, чтобы не болтали! Впрочем, глупо было надеяться, что никто не заметит моего возвращения. Жизнь дворянства однообразна, и любое событие, хоть немного выделяющееся из общего ряда, неизменно привлекает внимание.
- Не думаю, что смогу доставить вам и вашим друзьям такое удовольствие, - сухо ответил Грэм.
- Почему? – огорчилась Камилла.
- Потому что не задержусь надолго.
- Вы вернетесь в дом вашего отца?
- Нет.
- Вы уедете далеко?
- Да.
- И надолго?
- Думаю, навсегда.
- О, - совсем расстроилась Камилла. – Как жаль. Но пока вы здесь… вы могли бы заехать к нам, мама будет рада.
- Не могу ничего обещать.
Камилла немного помолчала, разглядывая книги, лежавшие на столе. Потом обратила свои лучистые глаза на Грэма и посмотрела так, что сердце у него екнуло, и он подумал: пора уезжать, иначе меня затянет дворянское болото. И толкнут меня туда эти зеленые глаза.
- Вам не сидится на месте, Грэм. Вы, наверное, много путешествовали?
- Порядком, - неохотно ответил Грэм. Он уже понял, что просто так его эта милая девушка в покое не оставит.
И он оказался прав. Камилла, не обращая внимания на то, что собеседник ее выдавливает фразы в час по чайной ложке, продолжала непринужденно щебетать, ничуть не смущаясь. И, в конце концов, ей удалось разговорить его. Грэм с изумлением обнаружил, что ему вовсе уж не так неприятно разговаривать с Камиллой. Сколько раз бедняжка Марьяна пыталась вызвать меня на разговор, подумал он, но у нее так ничего и не получилось. А эта милая дворяночка сидит тут всего-то минут тридцать, и уже сумела сделать из меня довольно приятного – надеюсь – собеседника.
Это было действительно равносильно чуду, и тем более удивительным было то, что Грэм так и не смог вспомнить, чтобы он общался с Камиллой раньше.
Камилла оказалась интересной и приятной собеседницей, несмотря на некоторую свою наивность, обусловленную, вероятно, тем, что она мало знала мир. Она была на несколько месяцев старше Грэма, но казалось, что он разговаривает с совершенным ребенком. Начитанным и образованным, но ребенком, настолько мало Камилла знала о жизни. Грэма ее наивность начала забавлять уже минут через десять разговора. Он, конечно, мог рассказать ей о той стороне жизни, о которой она даже и не подозревала, но решил, что ни к чему. Камилла нравилась ему такой, какой она была. И эта внезапно появившаяся симпатия его пугала.
Разговор затянулся надолго. Говорила в основном Камилла, а Грэм большую часть времени заботился о том, чтобы не слишком разевать рот, заслушавшись. Он никогда не думал о людях слишком хорошо, и предпочитал ошибаться в худшую сторону, то есть думать о человеке хуже, чем он есть на самом деле, чтобы потом не приходилось разочаровываться. Грязи и гадости в его жизни хватало, и он пока еще не встречал человека, достаточно чистого, чтобы он не мог сказать о нем ничего плохого (Илис не в счет, у нее, помимо ее удивительной чистоты и безмятежности, хватало недостатков, таких, например, как острый язычок). Что касается Камиллы… Она была совсем не такой, как все люди, до сих пор встречавшиеся Грэму.
Если я был знаком с ней раньше, думал Грэм в замешательстве, то просто удивительно, почему она мне не запомнилась. Если она не изменилась с тех времен, она должна была разительно отличаться от своих сверстниц. Я должен был ее заметить! Куда же я смотрел?
Через два часа Грэм чувствовал себя почти растаявшим, как сливочное мороженное, и спасло его только появление Гаты. Он сразу сбежал, оставив девушек одних, и поспешил найти укромный уголок, чтобы прийти в себя. На него нахлынули странные ощущения. Даже щеки его запылали – редкое, почти невозможное явление! Сердце бухало, грозясь проломить ребра, словно он без передыху пробежал пару миль. Чтобы успокоиться, Грэм вышел во двор и вылил себе на голову ведро холодной воды. Полегчало, но почему-то ему показалось, что ненадолго. Очередной приступ странного состояния грозил ему при следующей встрече с Камиллой. Грэм выругался, от души посочувствовал Роджеру и пошел собирать дорожную сумку. Если не уехать немедленно, думал он, я не уеду отсюда еще очень долго, и, чего доброго, приму приглашение этой девицы и начну ездить по приемам. Б-р-р-р… даже страшно подумать об этом. Нет, уезжать, немедленно уезжать.
-8-
Но немедленно уехать Грэм не смог, и его собранная сумка провалялась в комнате еще больше недели. Каждое утро он просыпался с мыслью: сегодня в дорогу! Но вслед за этим находилась целая тысяча отговорок, чтобы не уезжать в этот день. Грэм проклинал себя последними словами, но это не помогало.
Каждый день он встречался с Камиллой, и они вдвоем совершали долгие конные прогулки. Это было совсем не похоже на те дикие гонки, которые Грэм и Гата устраивали во владениях своего отца. С Камиллой они никуда не торопились и никуда не неслись сломя голову, а медленно ехали рядом, почти касаясь друг друга коленями. Им необязательно было разговаривать, достаточно было просто любоваться великолепием майского дня.
Но самым привлекательным в этих прогулках было то, что в обществе Камиллы Грэм напрочь забывал о своем прошлом и о своей непривлекательной сущности, и не чувствовал себя негодяем и подонком, как это было, например, с Марьяной. Возможно, дело было в том, что Камилла не знала, что он собой представляет, и считала, что долгие годы он просто путешествовал, как путешествуют некоторые знатные люди, которым не сидится на месте. Грэм не рассказывал о себе ничего, что могло бы открыть ей глаза и отвратить ее от него, хотя его постоянно мучили угрызения совести. Умалчивание он считал нечестным. Камилла имела право знать, что за человека она выбрала другом, но он не мог, просто не мог, рассказать ей. Ему было больно при одной мысли о том, что эти лучистые зеленые глаза посмотрят на него с холодным презрением, а бледные губы скривятся в брезгливой гримасе.
Когда Камилла улыбалась, он чувствовал, как что-то сжимается у него в груди, и комок подступает к горлу. Он обнаружил, что большая часть его мыслей – только о ней. Каждый вечер он обзывал себя непроходимым идиотом, и говорил себе, что такого дурака не видел еще белый свет, и собирался с утра уезжать, но каждое утро снова отправлялся на встречу с Камиллой и смотрел на нее, не в силах оторвать глаз. Он избегал Роджера, который, как ему казалось, сразу поймет, что с ним неладно, и прятался от Илис, опасаясь ее ехидных реплик. Было так плохо, как не было еще никогда. Раздвоение, мучавшее его неделю назад, когда он не мог решиться ни уехать, ни остаться, казалось теперь сущим пустяком. Теперь Грэма просто рвало на части. Ведь стоит ему поддаться чувству, с каждым днем овладевавшему им все больше, и скоро он будет неспособен представить себе жизни без Камиллы, а это значит, что придется остаться, войти в наследство, принять титул… и погрузиться в жизнь, обычную для нобиля в Наи. А стоило об этом подумать, и ему казалось, что он лучше перережет себе горло, чем окунется опять в дворянское болото.
А когда он вдруг обнаружил себя целующим Камиллу, понял, что пропал.
…Они заехали в небольшой лесок, и там девушка захотела спешиться, чтобы погулять по молодой траве и полюбоваться расцветающими ландышами. Грэм помог ей слезть с седла, обмотал поводья коней вокруг низко наклоненной ветки и пошел рядом со Камиллой, которая то и дело склонялась, чтобы рассмотреть цветок. Потом они как-то оказались стоящими так близко друг к другу, что Грэм мог чувствовать на своей щеке легкое дыхание Камиллы, а затем… он словно наблюдал за собой со стороны: как будто и не его руки легли на талию девушки, и не он наклонился, чтобы коснуться своими губами ее губ. Поцелуй был таким долгим, что у него закружилась голова, а Камилла, когда наконец отстранилась и выскользнула из его объятий, покраснела до корней волос.
- Ох, - сказала она тихо, прижав пальцы к губам, словно пытаясь удержать на них ощущения поцелуя. – Что мы делаем, Грэм?
Если бы он мог ответить! Грэм сам не знал, что с ними творится, но чувствовал, что готов провалиться сквозь землю.
- Меня еще никто не целовал, - сказала Камилла почти шепотом и опустила глаза.
Грэм мог бы сказать ей, что она – вторая девушка, которую он целует, но не сказал. Вряд ли он сейчас смог бы произнести хотя бы одно слово.
- Вы, наверное, думаете, что я очень дурная девушка, - совсем тихо сказала Камилла, не слыша ни слова в ответ и не смея поднять глаз.
- Поедемте, я провожу вас, - сказал Грэм и пошел за лошадьми.
Обратный путь он помнил не очень отчетливо, потому что словно горел в лихорадке, и мысли путались. Кажется, Камилла плакала, а он неловко утешал ее, удивляясь, что еще есть на свете девушки, способные стыдиться, краснеть и плакать из-за одного-единственного поцелуя. Причем не какие-нибудь там девушки-подростки, а вполне взрослые девицы двадцати трех лет, которым пора бы уже и замужем быть.
Потом Камилла снова уговаривала его зайти в гости, а он отказывался, уже твердо решив, что сегодня же ночью уедет. Девушка не настаивала, но стала такой грустной, что Грэм на секунду подумал, что сейчас согласится на все, что она попросит, лишь бы она улыбнулась. В тот миг он был готов на любое безумство, даже остаться навсегда, если бы она лишь намекнула, что хочет этого. На его счастье, она ничего не попросила, ни на что не намекнула. Молча подала ему руку, и также молча уехала.
Никто, кроме самого Грэма, не знал, каких усилий ему стоило тем вечером держать себя в руках. Он сумел просидеть весь ужин, болтая с Илис и с сестрой о всяких пустяках, моля про себя всех богов, чтобы никто не упомянул имени Камиллы, тогда выдержка ему изменила бы. Но о девушке никто не вспоминал, и он постепенно успокоился.
После ужина он немедленно ушел в свою комнату, чтобы дождаться темноты. Он не собирался предупреждать о своем отъезде ни Гату (боялся, что она начнет уговаривать его остаться, и он даст себя убедить), ни Илис, а хотел сказать лишь Роджеру. К нему Грэм и пошел.
Тот был у себя и один. Он в ярости метался от стены к стене; наверное, опять Илис что-нибудь отмочила. Грэм полюбовался на него несколько секунд и сказал:
- Роджер, сегодня ночью я уезжаю.
Роджер прекратил свои метания, застыл на месте, и ониксовые глаза его уперлись прямо в глаза Грэма.
- Уезжаешь? Ты серьезно?
- Абсолютно.
- С чего вдруг так неожиданно? Впрочем, можешь не отвечать. Я помню, что ты говорил. Но как ты оставишь эту куколку?
- Какую куколку?
- Камиллу, - усмехнулся Роджер. – Ну, не надо делать бешеных глаз. Все знают, что у тебя с ней роман.
- А тебе-то какое дело? – вспыхнул Грэм.
- Никакого. Просто подумал, что она расстроится.
- Ничем не могу помочь. Жаль, конечно, но… Роджи, ведь это и из-за нее тоже я уезжаю. Не хочу к ней привязаться серьезно и остаться здесь навсегда.
- По-моему, ты уже к ней серьезно привязался.
- Может быть, - Грэм наконец отлип от двери, прошел в комнату и уселся в кресло. – Безымянный, замучался я тут, не могу больше.
- Зудит в одном месте? – серьезно осведомился Роджер, садясь напротив. – Давно не находил приключений на свою шею? Понимаю.
- Поедешь со мной?
Грэм спрашивал в абсолютной уверенности, что получит положительный ответ, и поэтому очень удивился, когда после его фразы в комнате наступило долгое молчание. Роджер скривился и помотал головой.
- Нет, - сказал он через минуту. – Не поеду.
- Из-за Илис? – быстро спросил Грэм.
- Да. Ты вот не хочешь ждать, пока привяжешься к своей Камилле, а я пропустил нужный момент, когда нужно было бежать со всех ног подальше от этой ведьмы.
- Предложи ей поехать с нами.
Роджер снова помотал головой.
- Нет. Она не поедет. Видишь ли, здесь ей нравится, и она устала от скитаний. А если она и уедет, то не со мной, я знаю.
- Хочешь пробыть с ней до конца? – тихо спросил Грэм.
- Да. Я буду с ней, пока она еще позволяет. А потом… Только когда она уйдет отсюда, и уйдет не одна, я тоже смогу уйти. И совершенно в другую сторону.
- Думаю, другой компании она здесь не найдет.
- Кто знает. Не найдет – тем лучше для меня.
Эх, и влип же ты, приятель, грустно подумал Грэм. Где же твоя независимость, твоя гордость? Впрочем, мне ли тебя осуждать? Я сам уже почти стал таким же, и если я задержусь еще хотя бы на несколько дней, Камилла тоже сможет из меня веревки вить. Но этому не бывать.
- Что ж, - сказал он, потерев лицо. – Мне так даже спокойнее… Значит, так, слушай, что я тебе скажу. Я оставлю письмо для Гаты, пусть она тут распоряжается. А вы с Илис живите столько, сколько сочтете нужным. Понятно? Если кто-нибудь вздумает выселить вас… в общем, Гата разберется. Если нет – припугни нахала.
- То есть как это – письмо? – перебил Роджер. – Ты что же, даже не попрощаешься с ней?
- Нет. Не беспокойся, я и в прошлый раз ушел, ничего не сказав. Она поймет. Теперь вот что, - он немного помолчал, собираясь с мыслями. Едва ли случай еще раз сведет их с Роджером, если ему не помочь, а Грэм не хотел навсегда терять побратима. Значит, нужно что-то придумать, чтобы они могли найти друг друга, но – что? Грэм опустил глаза, задумавшись, и тут взгляд его уперся в серебряное кольцо на его мизинце. Да, это подходяще.
Под удивленным взглядом Роджера он не без труда содрал кольцо с пальца и протянул его приятелю.
- Возьми. Если нужно будет найти меня, придешь в любой храм Фекса и спросишь, где я. Покажешь кольцо, и меня разыщут, где бы я ни был. Это кольцо хорошо знают во всех храмах на материке.
- Ага, они подумают, что я зарезал тебя и снял его с трупа.
- Не подумают, я предупрежу.
- А как же ты без него? – Роджер ухмылялся, но взгляд у него был очень напряженный; кольцо он крутил в руках, не глядя на него.
- Мне оно, в общем-то, не нужно, и без него узнают. Если потребуется, сделают новое. А ты, если сделаешь так, как я сказал, сможешь найти меня везде, если только я буду на материке.
Роджер вдруг расхохотался, сжал кольцо в кулаке и, перехватив недоуменный взгляд Грэма, пояснил:
- Я подумал: стал бы ты полгода назад делать мне такой подарок! Ты бы оборвал любые нити, ведущие к тебе!
- Мы братья или нет?..
Смех оборвался, Роджер стал серьезным; пристальный взгляд его почти прожег Грэма насквозь.
- Да, хотя иногда забываем об этом. Что ж, буду иметь в виду. Если будет нужно, найду тебя. Правда, не думаю, что твое кольцо налезет на какой-нибудь мой палец, да не стоит его носить, примут не за того. Жаль, что мне абсолютно нечего дать тебе. И найти меня будет посложнее, я к гильдии не привязан.
- Если понадобится, я отыщу тебя, - заверил Грэм. – Опыт поисков у меня богатый.
- Ну, ну, - кивнул Роджер. – Попробуй. И ты поймешь, что твоего опыта будет недостаточно.
Грэм улыбнулся.
- Такого случиться не может. Впрочем, будет видно. А пока пойду, приготовлю все к отъезду и напишу Гате записку.
- Тебя проводить?
- Буду рад.
- Хорошо. Стукни в дверь, когда пойдешь.
- Я, пожалуй, лучше вылезу в окно – шуму меньше будет.
- Тогда пойду с тобой сейчас, подожду в комнате.
Грэм молча кивнул. Они одновременно встали из кресел, посмотрели друг на друга и вдруг улыбнулись. С улыбкой Роджера что-то было не то. Грэм сразу не сообразил, что именно, а потом до него дошло: Роджер не кривился, не ухмылялся и не скалился, как обычно, а нормально, совершенно по-мальчишески улыбался, и даже шрам не очень искажал его лицо. И глаза у него вдруг стали удивительно ясные. Грэм подумал, что впервые видит лицо Роджера, не искореженное злобной гримасой, без безумного огня в глазах, а это чего-то да стоило. Это лицо принадлежало совершенно другому человеку, о существовании которого Грэм никогда не подозревал. Интересно, видела ли этого человека когда-нибудь Илис, или к ней была обращена только темная сторона Роджера? И если видела, то как после этого могла смеяться над ним?..
Они заперлись в спальне Грэма. Роджер развалился в одном из кресел, закинув скрещенные ноги на стоявший рядом низкий столик, и прикрыл глаза. Впрочем, было ясно, что спать он не собирается. Грэм зажег свечу, нашел лист бумаги и перо с чернилами и сел писать письмо Гате. На этот раз получилось действительно письмо, а не записка. Грэм извинялся перед сестрой за внезапный отъезд, хотя и не объяснил всех причин. Затем он просил Гату присмотреть за хозяйством в усадьбе и позаботиться о гостях, которые остаются на ее попечении, а также передать извинения Камилле. Вежливость требовала, заканчивая письмо, выразить надежду на свидание в будущем, но Грэм ничего такого не написал. Он сложил письмо, запечатал (печатку с родовым знаком семьи Соло он позаимствовал у сестры) и отдал Роджеру с просьбой передать Гате при первой же возможности.
Когда с этим было покончено, Грэм еще раз проверил свою сумку, где лежали только самые необходимые вещи и немного денег. Залез в сундук и достал одежду, в которой приехал сюда: старую и потрепанную, хотя и чистую. Одежда, что сейчас была на нем, не годилась для путешествия, трепать ее под дождем и ветром не хотелось. Грэм стащил с себя шелковую рубашку и штаны и переоделся в старое, накинул старый плащ, прицепил к поясу ножны с мечом. Теперь он был готов, оставалось только дождаться, пока все обитатели дома уснут. Он выглянул в окно. Было темно, из-за горизонта выползала почти полная луна.
Грэм повернулся к Роджеру и спросил вполголоса:
- Гата не будет ждать тебя сейчас?
- Нет, - ответил Роджер, не открывая глаз.
- А Илис?
- Она никогда меня не ждет, потому что ей плевать. Не беспокойся, у меня есть время. Я подожду. Сядь, не торчи у окна. У тебя есть вино? Не хочешь выпить немного?
Грэм не возражал. Немного вина не помешает, чтобы успокоиться, а то сердце словно сжимает ледяная рука. И в то же время, внутри все поет в предвкушении дороги. Да что же это такое?!
Постаравшись выгнать из головы все мысли, Грэм отыскал бутыль с вином, два кубка. Наполнил их, приподнял свой кубок в сторону Роджера и отпил немного.
Свой кубок Роджер осушил одним махом и налил еще; Грэм же пил медленно.
Так они просидели еще с час. Теперь Грэм был уверен, что в доме все спят. Грэм решил, что пора, и кивнул Роджеру.
- Пойдем, - сказал Роджер и встал. Он успел напиться, и его едва заметно качнуло.
Грэм распахнул окно и первым вылез в окно. Роджер, с поразительной для его комплекции ловкостью, последовал за ним. Крадучись, словно пуганые воры, они прошли к конюшням. От Роджера было поразительно много шума. В темноте он, оказывается, видел не очень хорошо, спотыкался и поэтому ругался шепотом, но очень эмоционально. Грэм сначала пожалел, что не взял лампу, но потом подумал, что все же это к лучшему: ее могли заметить из дома, если все-таки кто-то еще не спал.
В темноте добрались до конюшен. Грэм оседлал лошадь и вывел ее во двор. В лунном свете лицо Роджера казалось особенно бледным и отливало мертвенной синевой, а черные, глубоко посаженые глаза выглядели пустыми глазницами в черепе.
- Что ж, - сказал Грэм. – Я, пожалуй, поеду, пока все спят. Извинись за меня перед Гатой, береги Илис.
- Всенепременно. Если сюда сунется Крэст или кто-нибудь из его людей, они сильно об этом пожалеют. Пока я с Илис, они ее не получат. Разве только через мой труп, - серьезно кивнул Роджер и протянул руку. – Прощай, Грэм.
- Прощай, - отозвался Грэм, сжимая его ладонь. Он ненавидел прощания – кажется, всю свою жизнь он только и делал, что прощался, - и поэтому предпочитал делать это быстро.
Несколько секунд они стояли, сцепившись в рукопожатии, потом Роджер сильно дернул его за руку, и сжал Грэма в объятиях так, что даже ребра затрещали, да еще и гулко хлопнул по спине, чуть не сломав позвоночник.
- Прощай, брат, - прошептал Роджер в самое его ухо, и это "брат" пролилось бальзамом на душу Грэму. – Надеюсь все же, что наши дорожки расходятся не навсегда, и мы еще встретимся.
- Только не при таких обстоятельствах, - добавил Грэм, осторожно освобождаясь из медвежьих объятий Роджера. – Ни за что бы не поверил еще полгода назад, что скажу такое, но… я рад, что мы встретились. Хотя ты, конечно, и сволочь.
- Ты тоже не воплощение вселенской добродетели, - хмыкнул Роджер. – Давай, если собрался уезжать – уезжай, пока я не передумал, потому что если я сейчас уеду, то буду всю жизнь об этом жалеть… и винить тебя. И тогда тебе не поздоровится.
Мрачно улыбнувшись, Грэм вскочил в седло и шагом тронул коня прочь со двора. Роджер пошел рядом, держась за стремя.
- Провожу тебя немного, - пояснил он. – До аллеи. Хочу прогуляться, а то что-то в доме душно…
Они молчали: и говорить вроде было уже не о чем, и не хотелось нарушать тишину майской ночи. На аллее Роджер отпустил стремя и отошел на шаг в сторону. Грэм кивнул ему и направил коня прочь от дома, постепенно заставляя животное убыстрять шаг, и скоро уже ехал рысью. Он ни разу не обернулся.
Позади оставался дом, почти ставший родным, где сейчас мирно спали его сестра и подруга, и в чьи стены через несколько минут вернется человек, ставший для него большим, чем другом – кровным братом. Позади оставалась девушка, которую он уже почти любил. И внутренний голос шептал: "Вернись! Зачем тебе уезжать?"
Но впереди была – дорога. И ее голос был сильнее.
КОНЕЦ
Июнь – ноябрь 2001 г.
Голос дороги - Часть 4
© Copyright: Светлана Крушина, 2003
Свидетельство о публикации №203031800099
Свидетельство о публикации №203031800099
Рецензии
Хм... конец. как бы сказать, неожиданный что ли... Я ожидала чего-нибудь более четкого, реальной развязки... Хотя твой конец, конечно, закономернее и больше подходит под характер героя... Но уж очень он грустный. прямо кольнуло это его одиночество, эта ненужность... Наверное, я привыкла везде видеть счастливые хэппи эны, а твой роман слишком жизненны, чтобы закончиться, как сказка... Спасибо за него... Побежала к Королевской прогулке...
Твоя
В Пути Находящаяся 12.06.2003 23:08 • Заявить о нарушении
Твоя
В Пути Находящаяся 12.06.2003 23:08 • Заявить о нарушении
:) Надеюсь, что Королевская прогулка понравится не меньше. Хотя, если так расстроило окончание этой книги, то окончание второй... впрочем, молчу :-Х А хэппиэнды я не люблю, хотя, с другой стороны, плохие окончания тоже напрягают...
Кстати, спасибо за замечания к первой части, учту!
ЗЫ Вот это скорость - за пять минут поглотить третью и четвертую части! :)))
Светлана Крушина 13.06.2003 23:16 Заявить о нарушении
Кстати, спасибо за замечания к первой части, учту!
ЗЫ Вот это скорость - за пять минут поглотить третью и четвертую части! :)))
Светлана Крушина 13.06.2003 23:16 Заявить о нарушении
Меня засекли... Конечно, я не за пять минут их прочла, просто между ними был столь малый промежуток, что я не успела написать ничего, поэтому пишу по окончании прочтения всего романа.
В Пути Находящаяся 28.06.2003 20:25 Заявить о нарушении
В Пути Находящаяся 28.06.2003 20:25 Заявить о нарушении
Меня засекли... Конечно, я не за пять минут их прочла, просто между ними был столь малый промежуток, что я не успела написать ничего, поэтому пишу по окончании прочтения всего романа.
В Пути Находящаяся 28.06.2003 20:25 Заявить о нарушении
В Пути Находящаяся 28.06.2003 20:25 Заявить о нарушении