Однажды навсегда

________________________
ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА 1977
www.1977.ru

КУЗЬМА ВОСТРИКОВ   ПАВЕЛ ЛУКЬЯНОВ
НИКОЛАЙ ГРАНИК     АНТОН СТРУЖКОВ

проза дневники  видео-дневник  письма
интернет-театр  фото    стихи
________________________________________________



Вот, собственно, и всё. Так проходил день за днём менеджера по продажам климатического оборудования Андрея Юрьевича.

Особенно неуютно идти в офис зимой. Утро только-только начинает зариться на улицы, а всё густонаселение 502го офиса на пятом этаже уже приступило к ежедневной жизни. В углу трое караулили чайник, чтобы первыми прикоснуться к фаянсовым кружебоким кружкам. Андрей Юрьевич стал всего полгода назад с отчеством из просто Андрея. На работе полагалось отчество, без него человек ходил бы ущербным. Хотя почему-то выверенное отсутствие отчества на бирке официантки Ильнары ничуть не выигрывало в некоей недоделанности у подчёркнутого отчества Юрьевич. Андрей Юрьевич 25 лет пришёл с улицы смурной и не хотел вылезать из, будто мокрой от холода, куртки; внутренность хотела хмуро уткнуться и додремать у общего столика с разворотами журналов о любви и здоровье. Но снаружи он должен был по КЗОТу держаться молодцом, чтобы не напускать хмурь на сотрудников. Это было правильно. Кто поздно встаёт тому чёрт подаёт – висела давно не смешная, но в первый раз – смешная, самодельная бумага с надписью начальника. Андрей Юрьевич знал, что достаточно отхватить несколько шариков горячего чая, и состояние головного сердца улучшится и всё-таки захочется жить. Вот менеджер Андрей Юрьевич уже и расплылся по низенькой коже диванчика. Так, с небольшими отклонениями в одежде, приходило в офис утро.

Средний герой нашего времени, менеджер по продаже Андрей Юрьевич был героем, потому что герой – это тот, на кого раскрывают рты се́рдца очарованные люди. И всей душой хотят себе такого же будущего, какое у героя – настоящее. И так и было. По знакомству устроившись на место, за которое в других фирмах получают, от силы, 500, Андрей Юрия сразу получил 700. А через полгода, то есть как раз – сегодня, его зарплата составляет 1000. Что это за деньги пояснять не надо: реальная возможность купить вскорости нормальненькую иномарку, и начать снимать квартиру, не гоняясь за сбавлением квартплаты на 30. Эти 30 он мог получить ещё сверх каталожной цены с клиента. Андрей Юрьевич отвечал на вопросы по телефону, отвечал, сидя за столом, живым пришедшим людям (уже несколько человек именно у его улыбки хотели купить оборудование ещё). Он занимался продажей снеговых пушек, снеговых завес, тепловых пушек и тепловых завес. Лозунгом фирмы было: Жарко? Охладим! Холодно? Согреем! К указанной в каталоге стоимости Андрей Юрьевич, взглянув на клиента, мог набавить 30, а то и 60, если чувствовал, что мужчина с жующей челюстью, устало оглядывающий непрерывную белую стену, не станет артачиться и возьмёт, раз уж приехал. Как милиционер, как учительница, Андрей Юрьевич, как все с возрастом, стал неплохим психологом. С такой виртуозностью он отсчитывал коше́льную возможность клиента, что не попадал впросак и всегда накидывал сверх.

Тепловые завесы ставят над входами в магазины, если вы замечали. Такая тихая тёплая коробка, отделяющая тёплый тамбур от морозной улицы горячим ватным пластом воздуха, идущим с верху до пола. Тепловые пушки грели прицельные объекты, в зависимости от нужной ситуации. Снеговые пушки бухали из такой бочки, зарешеченной с торца, снегом, получавшимся из воды, которую заливают через фильтр. Внутри вертелся вентилятор, и стоял мгновенный морозильник, делая своё кристально сахарное дело. Андрея Юрьевича в первый месяц забавляли немного абсурдные сути продаваемых им вещей. Он тогда остался после работы: ознакомиться с оборудованием и, как маленький любознатель, лез глазом в горячую струю тепловой завесы, чтобы подсмотреть как разгорается драконовая спираль, и три вентилятора мгновенно при пуске теряют видимость: они исчезают с глаз и вспыхивают из еле-видного кручения, когда останавливаешь машину. А снеговой пушкой он по первости столько наделал снега, что ещё два дня, вляпываясь в тёмное пятно на зелёном ковролине, сотрудники разносили чёрные следы на шаг-два.

Мир 502й комнаты был слишком удал. Маленькое бытие: компактное и доходное, становилось напрочь известно через, как раз, где-то месяц. И тогда будни покрывались тем самым серым. И тогда как уважительные палачи приходили серые будни мозга. Андрей Юрьевич с товарищами скоропостижно успокаивался насчёт сложности миропорядка. Жизнь складывалось слишком гладко: фирма была слишком до́йной, чтобы сомневаться в её космической полноценности. Ещё года 4 назад Андрей свысока смотрел на каких-то осунувшихся старшекурсников со своей кафедры: как они бегали по этажам и кабинетам жизни и скорее-скорее отделывались от зачётов и всяких обязанностей. Теперь-то Андрей Юрьевич сам понял, что время надо использовать на себя. И он тянул и понял, что, действительно, надо ловчить и срезать, где надо, углы. Без заявления он вошёл в коалицию людей, убеждённо работающих на своё будущее. Через полгода ему уже было легко накидывать 30-60 сверх. И он лез из сил вон дальше, чтобы перенять зарплату у начальника отдела.

Андрей Юрьевич тратил силы своей жизни ради будущего; культ сегодняшнего вклада с ожидающими приростами требовал жить ради неотдалённого будущего как ради вознаграждения там, в грядущем. И Андрей Юрьевич как президент одинёшенькой страны желтел ради предстоящего исполнения. Кто знал: что будущее сложится (как раз) и из этого незамечания действительности, т.е. когда наступит, у Андрея Юрьевича уже не окажется способностей заключить, что будущее сбылось? Гонка обещала быть бесконечной, пока у Андрея Юрьевича были силы, он энергично их базарил в абсолютное не благо себе. Как в условную клоаку проходила его работа. Не  производя ничего, кроме своей озабоченности, Андрей Юрьевич был исключён из естества, и аппараты шли из его рук – вон. Нельзя говорить, что аппараты не были нужны, но Андрея Юрьевича не было между нуждающимся в снеге, тепле и тем, кто делал машины на отстранённом заводе. Но его цель как-то умещалась в безопорной перспективе этих сходящихся стен. И Андрей Юрьевич уверенно жёг дни, целенаправляясь к полному довольству, которое не сможет ощутить.

Сидит Андрей Юрьевич и разрывает ворохи каталогов, подбирая лучшую завесу для супермаркета, и часы и часы его жизни мелкими детальками оседают на дне. Словно огромный великан, созданный с видимым запасом, сидит, перебирает крохотные пятнашки сосновым пальцем как величайшую отгадку на вопрос. На громадность своих правильных ощущений Андрей Юрьевич лишь изредка натыкался в мелкопородистом бисере проходящих дней. Отчаянно редко он сталкивался с настоящими искренними вещами. Вот среди ровного безразличия возвращения вечером домой, он помогает не упасть скользнувшей каблуком девушке, и как её спина, напрягшись к удару плашмя, доверчиво и слепо опрокинулась ему в ладонь. И полнокровное дословное состояние участия в ходе часов словно размагнитило его разум, и время, когда он удерживал вес и поднимал благодарную напуганную девчонку вверх, время, когда рука отменила боль, время стало из тошнотворно круглого – прямым и обязательным, как шаг по полю, без которого не перемахнёшь жнивьё, а не как поднимающийся и падающий, поднимающийся и падающий решетчатый горизонт ручного белочного барабана. Но подавляющее время его воспитывали другие рутинные мамы.

Вот он: тщательно ими выбритый своей рукой в проясняющемся зеркале дома, вот он: с иголочки одетый, чтобы соответствовать себе вчерашнему, принять и держать марку. Андрей Юрьевич держал внешнее лицо целеустремлённости.

Начальник отдела. Став им, прекращалось мелоче́ние с хитрыми надбавками. Совсем иные проценты и возможности ждали Андрея Юрьевича, и он каждый день тратил и тратил молодость и фантазию, базарил неплохой юмор с секретаршей и Светой. Он сильно преобразился от институтского себя: утрамбовал в голову вежливой уверенности, всегда чуть, совсем чуть, но очень приятно для клиента, заискивая перед ним. Очень тонко. Уже на границе инстинкта потаптывались нужные именно такому типу человека-клиента слова. А ведь могли быть или люди с лицами, либо личная цель. И Андрей Юрьевич устал скоро всматриваться в личности: они стали безличностями: какое-то оно приходило, покупало, платило и исчезало в границе своей полезности. Поработав, Андрею Юрьевичу доверили уже не разовых покупателей, а расчёт и проектирование отопления и охлаждения: зала и прилавков нового магазина. Только по первости ему было интересно: он ездил, обмерял зал, чертил будущие коммуникации. Но и тут всё растворилось в ещё да́льшем будущем. Он словно дарил и дарил, отсылал непережитое сегодня в пользу времени, когда ему не нужно станет мельтешить. Он понимал, что будущее сложится из повседневности, но он не понимал, что ощутить и обрадоваться он не сможет, потому что ежедневно не проявлял свои чувства, ежедневно разучивался, ежедневно держал себя в руках. Рукам покупателя с подтаявшей от снега в тепле комнаты кепкой не требовалось участия в себе, и Андрей Юрьевич тихими, как набухающая ветка, кругами на дно уходил в монотонный гул неприметной жизни. Нет, он читал книги, ходил в кино, но всё то же, всё то же мелководное использование своего царского осетрового хребта. И он свыкся и жил с полуиссохшей спиной: такая тварь – человек: в любой скудности обживётся и признается, что хорошо.

И вот, ничего не вынеся из того, что случится, он идёт в вечер v во время t с работы: надо пройти по ленте утоптанного в снегу тротуара. Лишённый мелочами всех сил и, так как ни одна из мелочей его не воодушевила, он шёл в средоточении, не любя габаритных огней, выбегающих из-за плеча. Из высокого угла шёл снег, Андрея Юрьевича совсем не волнуя. Только иногда смаргивал холодную каплю с глаз и двигал носом. Светлую дорогу вдоль фонарей прошёл и свернул на тёмную дорожку, ныряющую вбок, потом – во двор. Здесь мало ходили; Андрей Юрьевич, углублённый в дорогу, всё же заметил странность: с края дороги стояла фигура старушки: она согнула спину, как прося подаяние, но стояла совсем наоборот: ладонью от дороги к пустырю. Старушка, закутанная в платок, в каком-то зипуне-спецовке застыла и чего-то бездвижно делала, согнула спину, полупоклонилась пустому, с клочками кустов, прогалу земли. Андрей Юрьевич обогнал её, глянув в бок, не сбивая шаг ушёл было, но остановился, решил подать старушке. Чего ей вздумалось в снег в стороне стать: жалко стало Андрею Юрьевичу, он захотел подать, вернулся к фигурке. Старушка, оказалось, уже не держала ладонь над пустырём, а нагнулась к снегу и отмела красными тугими пальцами его вправо и влево. Андрей Юрьевич встал как дурак рядом никого не было. Старушка взяла и присела, став девочкой в этой позе: всё – старое, а корточки – детские и голову как маленькая вжала и скукожила руки у лица: так интересно! Андрей Юрьевич нагнулся к разрыву снега, куда снова летел и оседал снег: капля за каплей, шарик за шариком. Когда глаза смирились, что света больше не будет, они увидели для Андрея Юрьевича, что в разрытой грядке лежало несколько розовых яблочных червяков. Рядов 7 – шириной с длину ладони. На такие суставчатые розоватые тельца Андрей Юрьевич натыкался в середине яблока и поморщился сейчас. Личинки не шевелились: лежали такие тугонькие веретёнца со спичечными головками. Снег уже закрывал их от Андрея Юрьевича и старушки. Почему-то не надо было никуда идти. Андрей Юрьевич опустился поближе лицом к земле на корточки. И смотрел на уменьшающийся под снегом мир. В Андрее Юрьевиче проснулся кто-то и сел высоко над ним на корточки. Маленький ребёнок Андрей Юрьевич замер, сидя: словно смотрел на своё сердце под падающим снегом. Взрослый Андрей Юрьевич безжизненно, но всё более раздражаясь, ждал, когда ребёнку надоест. Старик Андрей Юрьевич без любопытства смотрел на любого из двух, мучительно отвыкая от жизни. Если подсчитать: три одинаковых снега падали в шести глазах. И никто не знал, что видит сосед, что видит он же, что видит то же.

Павел Лукьянов

16:28-13:00
13-14ноября2002