…И создал человек Господа по образу и подобию своему.
(народная мудрость)
ПРОЛОГ
Целому морю – нужен весь ветер Целому сердцу - нужен весь Бог.
М. Цветаева
Зимнее утро блестело теплой красотой горного хрусталя. Маленькая птица вспорхнула на заснеженную ветку молодой пихты, встрепенулась, совсем было собираясь запеть, но что-то насторожило ее – какая-то смутная тревога поселилась на лесной полянке.
Старый человек ждал, наблюдая за игрой света в кристалликах снега. Старый человек не выказывал нетерпения, не скучал, может быть, даже ни о чем не думал. Старый человек ждал. Впрочем, ждать ему пришлось недолго. Из-за деревьев осторожно высунулась острая лисья мордочка. Нет, неправильно. Не осторожно высунулась, а степенно показалась, неся на себе странное сочетание подозрительности и великого достоинства.
Старый человек отошел чуть в сторону и с почтением поклонился, когда на открытое место вышла лиса. Она не ответила на приветствие, впрочем, старый человек не обратил на это внимания – он давно привык к дурным манерам ведьм-оборотней.
– Нет покоя старой ведьме… - тихо протявкала лиса. – Время выходит, а покоя все нет… Что нового слышал, Мангус?
– Что и все, – неласково ответил старый человек. - А отдыхать после смерти будешь. Зачем звала, Лия?
– После смерти, говоришь? Может и удастся отдохнуть тогда, а может, и нет, – захихикала ведьма, не обращая внимания на вопрос. – Скоро проверим, Мангус, очень скоро…
Холодом повеяло на старого человека от этих слов – Лия не сказала – «проверю»… Мангус мимолетно понадеялся, что ведьма не прочит себе в компанию его.
– Зачем звала, старая ведьма? - повторил он, и тень беспокойства скользнула в его голосе.
– Зачем зовут старых друзей, как не затем, чтобы вспомнить прошлое? – вновь захихикала лиса. – Помнишь ли ты прошлое, старый друг?
– С каких пор у тебя появились друзья, Лия? И какое прошлое ты имеешь в виду? Уж не то ли, где тебя гнали собаками по лесу?
– Нет, насмешник, не собак, не людей с палками и не проклятия глупых баб, не знающих Сагу! Помнишь ли ты Сагу-Го? Ту Сагу, которую мы пели для маленького мальчика, родившегося в ночь Полной Сельмины? Ту Сагу, чьим сердцем стало сердце ребенка-приемыша, о родителях которого никто ничего не знает?
Мангус не удивился, что Лия упомянула о той давней ночи – он давно ждал этого разговора. Ждал и боялся, хотя бояться вроде бы было нечего – что может случиться теперь, когда Сага написана и пропета? Что может случиться, когда… Да все, что угодно! Но, несмотря на свой страх, Мангус ответил спокойно:
– Ребенок вырос, Лия. Скоро Сага исполнится – или ребенок погибнет. В любом случае, нам с тобой больше нечего добавить к ней. Я отдал свиток Саги приемным родителям, когда настанет срок…
– Болван ты, а не мудрец! – перебила его ведьма. – Мне удивительно, как Совет этого еще не увидел! Ты следил за тем, как он растет, и ничего не заметил? Так и не понял, кого мы тогда подобрали в лесу? Если ты сейчас развернешь свиток Саги, как ты думаешь, что там будет?
– Ничего, – Мангус удивленно посмотрел на Лию. Этот вопрос был для него неожиданным. – Ты же знаешь, что свиток Саги может прочесть лишь тот, для кого она была пропета.
– Ничего…- лиса хмыкнула, и старик вздрогнул – столько в этом коротком звуки было горечи. - Ничего… Нет, мудрец, ты ошибся, ты не увидишь там «ничего». На свитке будет сосна!
Мангус побелел. ТАКОГО он не ожидал. Все что угодно могло случиться при приближении срока исполнения Саги, но сосна на свитке? Теперь неудивительно, отчего Лия прервала свой Зимний Бег и решила встретиться со старым приятелем, с которым пятнадцать лет назад подобрали в лесу новорожденного младенца, ничем не сумев помочь его замерзшей матери, по виду - нищенке и бродяге. Сельм! Это не объясняло, откуда взялась замерзшая нищенка в лесу, и куда она исчезла, стоило ему ненадолго отойти, чтобы донести орущего ребенка до Храма Саги, но, по крайней мере, перестало удивлять. Раньше Мангус думал, что он сбился с дороги, пытаясь найти тело несчастной женщины. Да и была ли она матерью этого младенца? Теперь он уже не был в этом столь безоговорочно уверен. Хотя…
– Откуда ты знаешь? – предательский холодок пробежал по спине. - Никто не может узнать ребенка сельма, кроме…
Лия ничего не ответила, посмотрев на Мангуса горестным взглядом, и слова застыли у того в горле. Внезапно бескорыстный порыв превратился в величайшую глупость. Пропеть Сагу-Го рожденному сельмом – страшнее ошибки быть не могло. И не важно, как много знали те, кто звал Сагу-Го на ребенка.
– Значит, сельм говорил с тобой, Лия… И что Он сказал тебе?
Лия затявкала-засмеялась, покачивая головой:
– Говорил!… Ты наивен, Мангус, как ребенок! Что случилось с твоим Даром Мудреца? Или мудрость не подразумевает ума? Сельм не говорил со мной – слишком я ничтожна для разговора с Ним. Я могу разговаривать с Духами и даже с самой Сагой, но с сельмом… Нет, Мангус, Сага предупредила меня.
– У нас еще есть время?
Лиса кивнула:
– Есть. Еще немного. Насладись миром, Мангус.
– А потом?
Ведьма пожала плечами. Мангус и не заметил, когда она успела принять человеческий облик.
Над лесом пронесся ветер. Лия взвизгнула, как молоденькая девчушка, увидевшая мышь. Тело человека напряглось, готовое бежать или драться – что придется – мысли покрылись коркой ужаса. На краю поляны стоял сельм. Он выглядел как разбитной подросток, только что сбежавший с занятий. Сельм небрежно облокотился о ствол дерева, задумчиво покусывая зеленую травинку (это зимой-то!), насмешливо глядя на оцепеневших Детей Саги. Молодой (по крайней мере, на вид), стройный и гибкий, как ящерица – в нем не было бы ничего угрожающего или опасного, если бы не черные бездонные глаза, в которые ни один из живущих в Долине или в Сумерках не смог бы смотреть, сохранив рассудок. Или жизнь. Сельм молча изучал лантов, и Мангус вдруг отчетливо понял – Лия ошиблась. Времени не осталось. Совсем.
Мудрец, преодолев оцепенение, гордо вскинул голову, с безрассудной смелостью встретив, если и не взгляд сельма, так хотя бы его присутствие. Терять было уже больше нечего, и на пороге скорой смерти он вновь ощутил в себе юношеское нахальство, то нахальство, которое не позволяет склоняться перед опасностью, а наоборот, заставляет кидаться в вихрь событий, невзирая ни на что. Лия, вновь превратившаяся в лису, казалось, готова была напасть. Мангус ощутил внезапный прилив гордости – пусть они не молоды, пусть ланты, уже не раз прочитавшие волю Саги и разучившиеся не боятся неизвестного, но даже сельму не сломить их, не заставить упасть ниц и выть от ужаса. Неожиданно сельм рассмеялся - и Дети Саги замерли от восхищения. В этом смехе была и безграничная радость жизни, та радость, что заставляет забыть обо всем и помнить только, что жизнь прекрасна, и безграничная грусть, та грусть, что делает человека старше и мудрее. Любовь и ненависть, отвага и страх, презрение и уважение, крик птиц и журчание воды – все слилось в звонком и глухом одновременно смехе сельма. Правда, смеялся он недолго – вскоре замолчал и вновь посмотрел на Детей Саги, но теперь уже с явным интересом. Молчание стало почти угнетающим, когда сельм, наконец, его нарушил:
– Никогда не думал, что среди рабов Саги можно встретить такую отвагу. Вы явно ждете наказания, причем, как вам кажется, страшного, но не молите о прощении. Что это, рабы Саги, отвага, гордыня или глупость?
Мангус облизал пересохшие губы и попытался что-нибудь ответить, но слова застряли у него в горле. Зато Лия не растерялась:
– Если хочешь покарать нас – карай. Но ни один житель Арленда, включая и сельмов, не имеет права разговаривать подобным образом с Лисьей госпожой Энлией, Поющей Сагу!
Мангус подумал, что полный титул Лии впечатляет. Но, похоже, не сельма. Тот откровенно забавлялся:
– Как же мне позволено разговаривать с тобой, Лисья госпожа Энлия, Поющая Сагу? Что не будет дерзостью с моей стороны, жительница Сумерек, кующая оковы? И как ты хочешь, чтобы я покарал тебя, Пушистый Хвостик?
Когда ребенок выходил из Храма Саги, прочитав свой первый свиток и став лантом, он оставлял внутри все, что связывало его с детством. Для оборотня детство заканчивалось после посвящения. Но и для тех и для других с этого момента вспоминать детское прозвище считалось оскорблением. Лия вскинулась и зарычала, похоже, на мгновение, забыв, с кем разговаривает. Голос сельма стал острым и ранящим, как лезвие меча:
– Вы посмели пропеть судьбу ребенку, рожденному свободным! Вы посмели вмешаться в жизнь сельма, рабы Саги! Так какую кару мне назначить вам?
Повисло молчание. Дети Саги ожидали решения своей судьбы. Впервые за много лет, с тех пор, как Мангус прочел свой первый свиток, он не знал, что его ждет. Он вспомнил свое детство и строгий голос учителя, рассказывающий древнее предание: «…и с сельмами был заключен мир. Но Сага-Ранта поклялась самим своим существованием, что никогда ребенком сельма не будет прочитан свиток Саги-Го. С тех пор ни разу не нарушалась эта клятва, и мир пришел в равновесие…». Теперь древняя клятва была почти нарушена. Само существование Долины Саги зашаталось, готовое рухнуть. Что будет тогда с Детьми Саги? Тяжкий груз вины обрушился на мудреца, и неважно, что у него не было намерения нарушить клятву – когда из-за твоих поступков взрывается мир, нет разницы, насколько благими были твои помыслы.
Сельм молчал, словно действительно ждал ответа. Вместе с ним, казалось, замерла вся Долина. Не слышно было ни пения птиц, ни шуршания веток, качаемых ветром. Но вот из глубины леса донесся тихий вздох, и он принес с собой ответ. Недаром Мангус уже много лет подряд оставался в Совете – он понял, что Сага пыталась подсказать ему. Но Лия успела раньше – жители Сумерек острее воспринимали голоса Сил:
– В нашем преступлении не было зла и умысла. Если есть возможность его исправить, мы готовы на все, что в наших силах, - она на миг замерла в нерешительности, но быстро собралась и закончила твердо и уверенно. - Наша судьба принадлежит тебе.
– Мне? – сельм усмехнулся. - Мне не может принадлежать чья-либо судьба, но я понимаю вашу жертву. Лант, Лисья госпожа Энлия сказала и за тебя?
– Да, сельм, я готов искупить свою вину.
– Не торопитесь, рабы Саги. Для того чтобы исправить то зло, которое вы причинили, мне придется лишить вас силы Саги и ее покровительства. Готовы ли вы на такую жертву?
От слов сельма у Мангуса перехватило дыхание, Лия жалобно тявкнула. Лишиться силы Саги? Они не могли даже представить себе такого. Наверное, впервые в жизни Дети Саги стояли перед таким серьезным выбором. На одной чаше весов лежала вся их жизнь, а на другой… Что было на другой чаше, они не знали, но было понятно и так – выживет Долина Саги или погибнет, им больше не будет места среди ее жителей. Но слово было произнесено, и отказаться от него значило бы проявить малодушие. Дети Саги переглянулись и выдохнули почти одновременно:
– Да, мы готовы.
– Ну что ж, я рад. Похоже, вы не безнадежны. Энлия, Лисья госпожа, жительница Сумерек, раба Саги! Силой сельма я освобождаю тебя!
Лиса вскинула голову, и глаза ее встретились с глазами сельма. Лия негромко зарычала, шерсть на ее загривке вздыбилась, но она уже не в силах была оторвать свой взгляд от этих черных бездонных омутов. Вдруг она тоненько заскулила-заплакала, словно испытывая такую боль, от которой кричать уже невозможно. Мангус, оцепенев, наблюдал, как Лия вскинулась и изогнулась так, что стало видно ее рыже-белое брюшко. В ту же секунду грудь Лисьей госпожи треснула и раскололась, как перезревшая тыква. Странно, но крови не было – как будто Лия превратилась в большую куклу. Внутри грудной клетки трепетали оба сердца ведьмы-оборотня. Внезапно, словно две стрелы, незаметно для человеческого взгляда вонзающиеся в цель, оба сердца пронзили молодые тонкие сосны. Мангусу показалось, что они семечками дремали внутри и вдруг, будто получив приказ, начали прорастать с необычайной скоростью, вытягиваясь вверх и вниз. Тонкие, еще очень слабые корни устремились к земле, прорвав лисью спину, а стебель, вначале слабый и гибкий, быстро одеревенел и покрылся капельками смолы. Снежный покров расступился, и мягкая даже на вид земля (в разгар зимы!) поглотила корни. В тот же миг тело Лии обмякло, и стало тихо, будто ничего не и случилось. Вот только появились на поляне две новых сосны с насажанным на них телом. Мангус понял, что пришла его очередь. Он непроизвольно зажмурился, но раздался повелительный окрик сельма, и человек, с содроганием открыл глаза и почувствовал, что взгляд его засасывает в безграничную тьму. Дикая боль пронзила все тело Мангуса, и из глубины души родился крик невыразимого страдания…
Вскоре все было кончено. Только маленькая птица, дрожа всем телом, смотрела на три молодых дерева, внезапно выросших на поляне. Три молодых сосны с багряными стволами.
ЧАСТЬ 1
СУДЬБА
Не тобой была пущена рока стрела,
Так смирись, что идут против воли дела,
И пойми: когда злом и добром оделяли, -
Нитка рока в руках у тебя не была.
Омар Хайям.
Гл. 1
В школьной комнате царил уютный полумрак. Несколько свечей и огонь в камине, весело потрескивая, разгоняли темноту зимнего вечера по углам, где она затаилась в ожидании, готовая развернуться во всей своей красе, стоит только заснуть мерцающему свету. Небольшая группа детей собралась вокруг седого учителя, внимая его монотонному голосу.
Хальк и Сивел сидели рядом, рассеянно слушая старого Вирта, который учил их в этом году. Похоже, что в прошлый Зимний Праздник Саги, им не особо повезло с выбором учителя. Даже выбор Саги не позволил Вирту рассказывать так же интересно, как, например, Сказитель. Но с Сагой не поспоришь – если она выбрала такого учителя, значит, в этом выборе есть глубокий смысл, пусть даже он совсем не понятен человеку. Сага заботится о своих детях и никогда не ошибается. «Интересно, кто будет учить нас в следующем году?» - привычно подумал Хальк, и тут же одернул себя – этот год был для него последним школьным годом. В наступающий Зимний Праздник Саги Хальк, Сивел и Рут в первый раз сломают печать и развернут свои свитки, чтобы впервые узнать волю Саги. Всего неделя осталась до того момента, когда он, наконец, станет взрослым. Эта мысль наполнила Халька таким торжеством, что он не смог сдержать широкой улыбки. К сожалению, старый Вирт выбрал именно этот момент, чтобы окинуть взглядом своих учеников. Его голос моментально перестал быть монотонным, и превратился в неприятно жесткий и скрипучий:
– Хальк, Дитя Саги! Я сказал что-нибудь смешное?
Хальк потупился, и, со всем почтением, на которое был способен, ответил:
– Нет, учитель лант Вирт.
Хальк не боялся погрешить против истины, поскольку Вирт никогда не смог бы сказать ничего мало-мальски смешного – тот был начисто лишен чувства юмора.
– Тогда в чем дело? Может, расскажешь нам, над чем ты так веселился?
Сивел с сочувствием посмотрел на брата – старый Вирт славился своим занудством. Рут незаметно подмигнула, и Хальк ощутил, что чувство неловкости покидает его. Он решился на небольшую дерзость:
– Я думал о Зимнем Празднике Саги, и о том, что после него покину школу.
Старый Вирт недовольно поджал губы, но больше ничем не выдал, что вообще заметил дерзость ученика. Он обвел взглядом детей, замерших в радостном ожидании небольшого скандала, хоть как-нибудь бы скрасившего скучные занятия.
– В чтении Саги, молодой человек, нет ничего смешного. Тот день, когда ребенок впервые ломает печать свитка – этот день становится последним днем детства и первым взрослой жизни. До первого чтения Саги вы во власти неопределенности, несмотря на то, что у каждого из вас есть свой свиток, который вы получили при рождении. Даже для ваших родителей нет в Саге ни слова о том, что случится с вами. Но, тем не менее, жизнь ваша легка и привольна, потому что вы еще не понимаете, как страшно и тяжело жить, не зная, что ждет тебя на следующий день. А взрослые знают это, и потому стараются, как могут, оградить вас от случайностей детской жизни. День Зимнего Праздника Саги, в который вы впервые прочтете свою Сагу-Го, снимет бремя беспокойства и ответственности с ваших родителей. С этого дня вам придется отвечать за себя самим. Но! Никто не знает, какая судьба вас ждет…
Хальк едва сдержал зевок. Все, что говорил Вирт, детям твердили из года в год, причем все, кому не лень. Учитель, не обращая внимания на то, что вся группа заметно поскучнела, продолжал распространяться о трудностях жизни вне Саги. Наконец, он закруглился и отпустил всех по домам. Младшие дети, радостно галдя, расхватали свои шубейки и, не медля, вылетели на улицу. Те же, что постарше, степенно переждали нашествие малышни, не торопясь, оделись, и так же не торопясь, ушли.
Хальк, Сивел и Рут вышли последними – как самые старшие. Тяжелая дверь, облегченно скрипнув, выпустила их на улицу, прощально звякнув колокольчиком, и свежий морозный воздух ударил детям в лицо. Зимний вечер был ярким и прозрачным, в темном небе колючими огоньками весело подмигивали звезды.
Сивел поежился под легкой кацавейкой, зевнул, и лениво спросил:
– Ну что, куда теперь? По домам?
Рут пожала плечами. Домой не хотелось.
– А может, на горку?
Сивел ухмыльнулся:
– Я не прочь. А ты, Хальк?
Оба посмотрели на Халька. Но вечный заводила в компании не ответил – он о чем-то глубоко задумался. Похоже, Хальк даже не слышал вопроса. Сивел толкнул брата локтем:
– Эй, что застыл? Пошли кататься!
Хальк очнулся:
– А не поздновато? – нерешительно спросил он.
Рут хихикнула, отбежала на несколько шагов, слепила снежок и запустила им в братьев. Снежок задел плечо Халька и рассыпался колючими брызгами.
– Ах, так?! Нападать без предупреждения?! Ну, держись! – Хальк, недолго думая, запустил ответный снаряд.
Тут же присоединился и Сивел, и во дворе школы началась веселая возня. На цепи заливался лаем сторожевой щенок Пончик. Ему было очень обидно, что его не приняли в такую замечательную игру. Снова звякнул колокольчик, и сердитый голос старого Вирта прогремел над заснеженным двором:
– Что тут за безобразие происходит? А ну, живо брысь по домам!
Но вдруг захлебнулся на полуслове – Рут, конечно, целилась не в него, но, видимо, меткость у нее несколько прихрамывала… Веселая компания на секунду застыла, но тут же, пока Вирт не опомнился, дети, давясь от смеха, порхнули за калитку и понеслись по деревне. Ятта, мать Сивела и Халька, как раз вышла во двор, когда мимо дома пролетели эти три маленьких урагана. Она собралась было окликнуть сыновей, но, видимо зная по опыту, что это бесполезно, только махнула рукой и пошла в коровник.
Когда Ятта уже возилась на кухне, процеживая парное молоко, домой вернулся ее муж, Арсель. На его бороде нехотя таяли снежинки, осыпая ее прозрачными капельками.
– Что, снег пошел?
Арсель согласно буркнул и начал стягивать с себя тулуп. Ятта залюбовалась мужем – высокий, широкоплечий, настоящий богатырь. Недаром Сага уже который год подряд назначает ему быть кузнецом.
– А что, наши разбойники еще не вернулись?
Ятта покачала головой:
– Носятся где-то. Пошла корову доить, видела их. Пролетели мимо меня, охламоны, даже домой не зашли.
Арсель усмехнулся:
– Ниче, пущай нагуляются напоследок. Им всего ничего гулять-то осталось.
Ятта тихонько вздохнула. Мысль о том, что дети уже выросли и через две недели станут взрослыми, ее совсем не радовала, скорее тревожила. Что-то Сага приготовила ее чадам?! Ятта украдкой смахнула слезинку. Арсель заметил это и ободряюще загудел:
– Не дрейфь, мать, все пучком будет. Отгуляем Зимний Праздник, может, и женим кого из них. Вон Рут – какая ладная невеста выросла!
– А вдруг им из дому ехать придется? Всякое ведь бывает…
– А и придется – что за беда! Парни они бойкие, нигде не пропадут. Не вечно же им за мамкину юбку цепляться!
Так то оно так, только Ятте легче не становилось. Хотя, чего вроде бояться? Сыновья у нее и вправду ладные – оба и сильные и умные. И друг за дружку горой стоят. Да вот только поможет ли это, если в разные места им придется отправиться? Никто ведь не знает, что ему Сага готовит… А вдруг, разлучатся братья? Как жить будут? Они ведь и друг на друга похожи, как близнецы, несмотря на то, что…
– Ятта! Глянь-ка сюда! Что за чудо такое?! - Арсель аж припал к окошку.
Ятта выглянула на улицу. Снег пошел сильнее. Теперь он падал на землю крупными хлопьями. Ятта, присмотревшись, охнула и, накинув платок, выбежала за дверь. Арсель, покачивая головой, двинулся следом:
– Ох, не к добру это, не к добру, - ворчал он по дороге. - Отродясь такого не бывало…
Кузнец вышел на крыльцо, обнял свою жену, застывшую, как изваяние. Они еще долго стояли, не чувствуя холода, и молча смотрели на падающий снег. Снег был красный.
***
Добежав до края деревни, Рут, Сивел и Хальк, не останавливаясь, свернули на тропинку, ведущую к оврагу, где каждую зиму заливали горку на радость детям и молодым лантам, недавно прочитавшим свой первый свиток, и еще не потерявшим вкус к детским забавам. Где-то на полпути Рут поскользнулась и рухнула в огромный сугроб. Братья, не успев затормозить, споткнулись о ее ноги и приземлились рядом. Ослабев от хохота, дети некоторое время даже не пытались подняться. Впрочем, довольно скоро они уже не могли смеяться и только тихо всхлипывали.
– Как… ты… его…- через силу выдавил Хальк. - Он, наверное, и не понял, что случилось!
– Не, он подумал, что это ужин прилетел ему прямо в рот!
Это замечание вызвало новый взрыв смеха. Когда все утихли, Хальк спросил:
– Может, не пойдем на горку? Что мы там не видели?
– А что ты предлагаешь? По лесу погулять? – ехидно заметил Сивел. – Меня что-то туда сейчас не особо тянет – я не сумасшедший и не оборотень.
– Ну, не знаю… Можно еще что-нибудь придумать…
– Ну, так придумывай. Придумаешь – скажешь. А пока на горку пойдем. Правильно, Рут? – Сивел повернулся к девочке.
Та пожала плечами. Кажется, ей было все равно, куда идти – лишь бы втроем. Но вдруг лицо ее озарилось:
– А пойдем на качель!
– Это зимой-то?! – Хальк посмотрел на нее как на ненормальную. – И что мы там делать будем?
– Костер разведем, посидим немного…
Хальк постучал пальцем по лбу:
– Ты огонь где собралась брать? У тебя, что, ручной дракон рядом летает, или Сага вдруг решила дать тебе способность поджигать взглядом?
Рут посмотрела на него так, будто действительно хотела прожечь дырку, и сухо ответила:
– У меня с собой огниво.
Покопавшись в складках одежды, она вытащила измятую темную тряпицу и, развернув, продемонстрировала маленькое огниво, кусок обугленной тряпки и свечной огарок.
– Зачем ты все это с собой таскаешь? – изумился Сивел.
Удивление придало его лицу невинное и немного туповатое выражение. Хальк сообразил чуть раньше брата. Он пренебрежительно махнул рукой и снисходительно заявил:
– Это все бабьи штучки! Забыл, что ли, скоро Зимний Праздник!
Рут вспыхнула возмущенно, но, натолкнувшись на насмешливый взгляд, отвела глаза и лишь обиженно пробормотала:
– Можно подумать, мужчины в канун Зимнего Праздника не гадают!
Сивел усмехнулся:
– Не гадают. У нас не получается, потому над гаданием и смеемся. Это все от зависти!
Он соображал немного медленнее брата, но в ехидстве ему не уступал. Рут благодарно улыбнулась неожиданной поддержке, с удовольствием наблюдая, как хмурится Хальк, подыскивая достойный ответ. Но, надо отдать ей должное, заострять внимание на этом вопросе она не стала.
– Ну, так что, пойдем? Или здесь будем стоять и языки чесать?
Братья представили, как они сидят около костра, смотрят на звезды и рассказывают друг другу разные истории…
– Пошли!
Неподалеку от оврага лес расступался полукругом, образуя небольшую опушку. Посреди нее росли две громадные прямые сосны. Словно подружки, на высоте примерно в три человеческих роста, они протянули друг к другу исполинские ветви, образовав своеобразный мост. К этим ветвям давным-давно кто-то прицепил длинную толстую цепь, прикрепив внизу широкую доску. Это и были качели, на которых уже много поколений деревенских ребятишек, с замиранием сердца, летали вверх и вниз, то поднимаясь почти до неба, то спускаясь почти до самой земли. Взрослые не одобряли этой забавы, но и не препятствовали детям приходить сюда. Возможно, став лантом, человек все-таки не полностью забывал ощущения своего детства, и взрослые, помня это звенящее чувство полета, не решались лишать его своих детей. Хотя бывали случаи, когда цепь вырывалась из слабых детских рук, доска под ногами предательски выскальзывала, и, ставшая вдруг совсем неласковой земля, летела навстречу, уже не собираясь удаляться. И не всегда все ограничивалось синяками и ссадинами…
Но «качель» все равно любили, и каждый летний день лес наполнялся ворчливым скрипом опор-сосен, звонким детским смехом и довольным визгом. А ночью ребята постарше собирались вокруг костра, пекли клубни лачи, жарили принесенный из дому хлеб и рассказывали друг другу страшные (и не очень) истории. Молодые оборотни, еще не прошедшие обряда Саги, частенько присоединялись к ним. Вообще, дети людей и ведьм нередко играли вместе. Но, вырастая, лисы и волки все реже находили днем время на игры, полностью занятые обучением. Зато ночью они могли вдоволь поболтать с друзьями.
Оборотни были, наверное, самыми странными существами в Арленде. В отличие от остальных, сила оборотня была врожденной. Единственные жители Сумеречных земель, которые не подчинялись ни одному из Законов, они в давние времена дали Клятву Саге и принадлежали ей душой и кровью с самого рождения. Ходили легенды, что Сага, появившись в Арленде, привела их с собой, но легенды – это всего лишь легенды. Когда рождался ребенок у ланта, его несли в Храм Саги, и оборотни пели ему Сагу-Го – первую Сагу в жизни человека. Когда пение заканчивалось, мудрец из Совета, который обязательно должен был присутствовать при обряде, выносил младенца родителям, а оборотень, совершавший обряд, будто младенца, выносил первый свиток – серебристый, скрепленный зеленой печатью. Этот свиток родители хранили до совершеннолетия сына или дочери. Когда же ребенок достигал 15 лет, в первый же Зимний Праздник Саги он шел в Храм Саги и в первый раз читал свою судьбу. Тогда же его впервые называли лантом. Ребенок становился взрослым. Это был самый важный и счастливый день в его жизни. По крайней мере, так считали Дети Саги.
Вот уже много веков в Долине Саги царила полная гармония. Дети Саги, как муравьи в муравейнике, были заняты каждый своим делом и не пытались делать то, чего не умели. Ланты становились учителями, художниками, ремесленниками, кузнецами… Они возделывали поля и разводили скот. Оборотни пели Сагу, лечили лантов, охотились и охраняли Долину от лихих людей и опасных чужаков. Отношение лантов к оборотням было двояким – и неудивительно, ведь те, с одной стороны были любимцами Саги и слышали ее голос, а с другой - жизнь оборотня текла без особых перемен и, на взгляд лантов, была несколько скучновата. Действительно, тот, кто рождался волком, не мог стать лисой и петь Сагу. А тот, кто становился охотником, уже никогда не попадал в отряды охраны. Другое дело ланты. В течение своей жизни человек мог побывать и крестьянином, и мудрецом в Совете. Так что стоит ли удивляться, что люди немного жалели оборотней, немного им завидовали и очень уважали. Оборотни отвечали лантам тем же самым. Так и жили рядом две расы, объединенные Сагой, не перемешиваясь, но и не разделяясь. С самого детства они росли вместе и учились любить друг друга и повиноваться Саге.
Оборотни не любили жить в поселениях людей, предпочитая лесные чащи. Мимо их хижин можно было пройти в двух шагах и не заметить. Правда, некоторые из лис, занимающихся целительством, поселялись на окраинах деревень, но таких было немного. Так что, для того, чтобы встретиться с оборотнем, человеку приходилось забираться в лесную чащу, разыскивая его дом. Впрочем, существовал более простой путь – в тех местах, где играли дети, строили небольшую сторожку, в которой постоянно находился кто-либо из оборотней, осуществляя связь своего народа с жителями деревни и заодно приглядывая за детьми. Такая сторожка была и около качелей, но, поскольку зимой ребятня предпочитала кататься с горки, а не стынуть на морозе, летая туда-сюда, с осени до весны хижина стояла пустая. Так что, когда трое друзей собрались пойти к качелям, они совсем не ожидали встретить там кого-нибудь.
Но в хижине горел свет.
***
Около дома деревенского старосты взволнованно гудела толпа. Здесь собрались почти все жители деревни. Возможно, первый раз в своей жизни ланты были так напуганы. Они чувствовали, что происходит что-то, чего они не в силах объяснить. Легкое дыхание неопределенности приобрело для лантов силу урагана.
– Я сегодня уронил вазу, - вновь и вновь повторял лант Лозен, недоуменно рассматривая свои руки, словно не веря, что они могли его так подвести (в этом году он был стеклодувом).
– Вы представляете, у меня подгорел хлеб, - с изумлением рассказывал лант Яхен, нынешний пекарь.
– Я заходила к целительнице, хотела попросить настой от простуды, а ее не было, - шептала одна соседка другой.
– Это что, я целый день не видела ни одного оборотня, - отвечала та. - Даже на горке никто не приглядывает за детьми…
Жалобы росли и ширились, как снежный ком. Как снежный ком из красного снега, который выпал сегодня над деревней и теперь таял на белоснежных сугробах. На крыльцо вышел Глава деревни, и толпа затихла. Все взгляды были с надеждой обращены на человека, который волей Саги был поставлен управлять ими, который был сделан самым мудрым и терпеливым. Староста оглядел собравшихся и тяжко вздохнул. Первый раз за этот год он не знал, что сказать, как успокоить вверенных ему людей. Староста растерялся. Облизнул пересохшие губы и заставил себя говорить:
– Я…
Слова не шли с языка. До сих пор ему не приходилось решать сложные проблемы – так, помирить поссорившихся соседей, разделить спорный участок… Сила Саги всегда была при нем. Она помогала ему выполнять возложенные Сагой обязанности. Староста и сейчас чувствовал, как эта сила кипит в нем, но те слова, что она подсказывала, были немыслимы, невозможны. Староста вновь попытался заговорить, но, вместо этого упал на колени и закрыл лицо руками:
– Я не могу ничего сказать вам, - выдавил он, - найдите оборотней, спросите у них – они скажут…
Толпа изумленно вздохнула, будто один человек. Повисло тяжелое молчание. Вдруг Ятту будто что-то ударило в спину. Она стремительно обернулась и увидела своих сыновей и Рут, медленно и растеряно бредущих по заснеженной улице. Ятта кинулась к детям, поскользнулась на бегу, упала, тут же поднялась, не обращая внимания на снег, налипший на ее юбку. Подбежала, сгребла детей в охапку, и запричитала-завыла в голос:
– Где ж вы были, окаянные! Мы ж с отцом вас потеряли! Тут такое творится, а вы шляетесь где-то…
Она заплакала с облегчением, уткнувшись лицом в мокрый от снега рукав то ли Сивела, то ли Халька. Мальчики стояли молча, никак не реагируя на слезы матери. Рут устало осела в сугроб, глядя прямо перед собой неподвижными глазами. К ней бросилась мать, Джила, попыталась поднять девочку, но Рут словно превратилась в большую куклу с ватными ногами. Лант Арсель и лант Клот, отец Рут, бестолково топтались рядом, не зная, что делать. Сельчане постепенно начали отходить от крыльца старосты, и подтягиваться поближе к детям. Вскоре те оказались в плотном кольце молчащих людей. Дети Саги поняли – с ребятами случилось что-то странное или страшное. Вряд ли красный снег мог так напугать их. Джила обняла ладонями холодные щеки Рут:
– Что случилось, моя маленькая?
Рут молчала.
Толпа зашевелилась. Староста, преодолев минутную слабость, почувствовал, что пора взять инициативу в свои руки. Он неспешно продвигался к детям, осторожно раздвигая людей. Те оборачивались недовольно, но, узнав главу деревни, поспешно расступались перед ним. Добравшись до ребят, он мягко тронул Ятту за плечо и сказал ласково:
– Дети замерзли и устали, лант Ятта. Их надо отвести в дом.
Женщина кивнула, поднялась на ноги, все еще всхлипывая, и потянула детей в сторону дома.
– Нет, нет. Веди их ко мне. Мой дом ближе, в нем найдется все необходимое. Я попытаюсь помочь. Нам надо расспросить детей о том, что же их так напугало.
Клот отстранил жену, поднял дочь и понес ее на руках к дому главы деревни. Арсель и женщины двинулись следом, увлекая за собой мальчиков. Ятта вела Сивела, обнимая его за плечи и что-то ободряюще шепча. Джила шла рядом, поддерживая Халька.
Староста проводил их взглядом и посмотрел на остальных лантов:
– Расходитесь по домам, - попросил он. – Мы потом решим все вопросы. Сейчас дети нуждаются в помощи. Мне кажется, то, что они расскажут, объяснит многое из того, что происходит сейчас с нами.
Староста нисколько не кривил душой. Ну, может, совсем немного. Он, конечно, был рад тому, что отпала необходимость отвечать на вопросы жителей деревни. Рад, как ребенок. Но, тем не менее, интуиция подсказывала ему, что случившееся с детьми – что бы с ними не произошло – имеет прямое отношение к последним событиям. Староста привык доверять своей интуиции – Сага, сделав его главой деревни, дала ему силу предугадывать события (всего на пару-тройку часов, но и это было очень полезно) и одарила способностью логически мыслить. Он почти осязал все цепочки, соединяющие известные ему факты, видел все связи и мог с легкостью, почти гениально, сделать правильные выводы. Сейчас перед ним возникла новая головоломка, и дети должны были дать ему ключевой кусочек. Он это чувствовал. Он это знал.
Толпа медленно начала рассасываться. Жители деревни верили своему старосте. Верили настолько, что расходились успокоенные и уверенные в том, что он справится со всеми бедами и объяснит любые загадки, если будет на то воля Саги. В общем-то, они были абсолютно правы.
Староста двинулся к своему дому. Некоторые из проходящих людей пытались его остановить, чтобы задать какой-то вопрос, но он мягко отстранял их: «Потом. Сейчас я должен расспросить детей». Люди отходили, признавая его право устанавливать приоритеты. Староста поднялся на крыльцо, потянул за медную ручку. Тяжелая дверь отошла с натужным скрипом, и в лицо ему дохнуло теплым запахом домашнего пирога с яблочным вареньем. Лайза уже хлопотала над детьми, укутав их в одеяла и отпаивая горячим отваром каких-то душистых трав. На раскаленной печи сохли мокрые шубейки. Смущенные мужчины сидели за широким деревянным столом, растерянно наблюдая за женщинами, которые, помогая Лайзе, выставляли чашки и разрезали только что испеченный пирог. Староста привычно подумал, что Сага была добра, выбирая ему жену. Впрочем, он не слышал ни об одном неудачном браке. Но ему повезло особенно. Такую, как Лайза, не найти, наверное, во всем Арленде. Всегда улыбчивая, с легким, веселым нравом, пухленькая, как сдобная булочка (или как ее пироги) и очень милая. Она никогда не терялась перед неожиданностями. Вот и сейчас Лайза не смутилась приходу внезапных гостей, а сразу стала собирать на стол. Благодаря ее стараниям дети начали приходить в себя, вместо отстраненности на их лицах заиграли слабые улыбки в ответ на прибаутки Лайзы. Постепенно перестали смущаться и их родители. Староста не торопился. Он снял шубу, прошел в комнату и сел во главе стола. Лайза поставила на стол кувшинчик с домашним яблочным вином, расставила тарелки и кружки. Детям вина наливать не стали, ограничившись топленым молоком, зато все остальные превознесли мастерство Лайзы, на что она, смущаясь, возразила, что просто яблоки в этом году уродились на редкость сладкие. Когда же дошла очередь до пирога, тут Лайза возражать не стала – принимала похвалы скромно, но с гордостью. Староста чувствовал, как теплая волна проходит по сердцу и думал, что все-таки лучшей жены не найти нигде. Во время ужина напряжение незаметно улетучилось, дети расслабились и приняли активное участие в разговоре. Староста выбрал момент, и как бы невзначай спросил:
– Вы сегодня были в школе?
Рут кивнула, жуя пирог.
– А потом?
Дети вновь закаменели, изменившись в лице. Рут отложила недоеденный кусок и опустила голову. Хальк и Сивел переглянулись, в глазах у них вновь плескались страх и отчаяние. Староста не стал ждать, пока дети снова впадут в оцепенение:
– Вы пошли на горку?
Хальк покачал головой:
– На качель, - тихо сказал он.
– На качель? – удивился Арсель, - Что там делать зимой?
– Мы хотели посидеть у костра. Втроем, – объяснил Сивел – Только…
Он замолк. Староста подождал немного, убедился, что Сивел продолжать не будет, и осторожно спросил:
– Что-то случилось по дороге? Вас кто-то обидел?
– Нет, - ответила Рут. – Нас никто не обижал. Мы дошли до качели, а там, в хижине, горел свет.
– И вы зашли внутрь?
Рут кивнула.
– Что вы увидели?
Староста своим вопросом будто открыл ворота плотины – дети заговорили наперебой, не слушая друг друга:
– Она была такой маленькой…
– Я не думал, что ее вообще можно увидеть…
– Как маленькая девочка…
– Я сначала подумала, что она заблудилась и замерзла…
– Когда она сказала, что это мы виноваты в том, что она умирает…
Взрослые слушали, не перебивая. Постепенно перед ними выстроилась более или менее связная картина.
***
В хижине горел свет. Рут удивленно сказала:
– Интересно, кто бы там мог быть...
Хальк пожал плечами, Сивел через наметенные сугробы осторожно пробрался к окошку и заглянул внутрь.
– Ничего не видно. Давайте зайдем и посмотрим.
Рут с сомнением спросила:
– А стоит ли?
– А почему нет?
– Ну… А вдруг там что-то секретное?
– Например?
– Мало ли…
– Ну и что? Если там что-то происходит такое, нас просто попросят уйти.
Рут помялась, но все же тихонько сказала:
– А вдруг там волколак?
Братья переглянулись и расхохотались. Волколак – волк-оборотень, не подвластный Саге, оборачивающийся в животное только в полнолуние и обожающий человеческую плоть – был излюбленным персонажем тех историй, что рассказывали старшие ребята, сидя ночью у костра. Подобные сказки не давали им спать, когда они были помладше, но, повзрослев, мальчишки перестали верить этим историям. Видимо, девочки были более доверчивы.
– Волколак – это детские сказки, - снисходительно сказал Хальк. – Оборотней, не принадлежащих Саге, не бывает. И, кроме того, они не едят людей.
– А Гут говорил, - вмешался Сивел, - что он вообще мясо не ест.
Хальк заинтересовался:
– А что он ест?
– Грибы. И рыбу. Он рассказывал, что ему мама отдельно готовит.
Хальк неопределенно хмыкнул. Ятта не приветствовала капризы, и братья привыкли есть то, что дают.
– Ну что, пойдем? Не бойся, Рут, нет там никакого волколака.
Рут неуверенно кивнула и они начали пробираться через сугробы к входу. Чем дальше они шли, тем отчетливей становилось чувство, что что-то не так. Сивел первым дошел до двери, и потянул ее на себя. И вдруг Рут осенило:
– Стойте! Если там кто-то есть, то почему нет следов, ведущих к хижине?!
Это было настолько очевидно, что никто из них не обратил на это внимания. Действительно, снег не шел уже дня три, а хижина была совсем не предназначена для зимнего времени года – там не было даже маленькой печки. Тем не менее, громадные сугробы вокруг нее сохраняли девственную чистоту. Оставалось предположить, что тот, кто находится в хижине либо совсем не боится холода, либо умеет летать. Либо… внутри никого нет, а свет горит сам по себе. По спинам пробежали холодные мурашки, и дети уже начали сомневаться в том, что правильно поступают, пойдя на поводу у своего любопытства. Заглядывать в хижину почему-то расхотелось. Но было уже поздно – повинуясь Сивелу, дверь неожиданно легко распахнулась, пробороздив четкий след в наметенном на нее сугробе. Сивел заглянул внутрь и, охнув, быстро зашел. Хальк и Рут переглянулись тревожно и шагнули следом.
Внутри было холодно и пахло пылью. Пол был покрыт высохшими комками грязи, оставшимися после осенней слякоти. В дальнем углу валялась кем-то забытая книжка. Сквозняк лениво шевелил посеревшие от сырости страницы. Словом, хижина выглядела так, как и должна была выглядеть зимой. За одним исключением. На столе, стоявшем посреди комнаты, спала маленькая девочка в легком летнем платьице, обняв одной рукой старую тряпичную куклу, а другой держа ярко горящую свечку. Она съежилась в комочек, босые ноги посинели от холода. Сивел остановился рядом, не зная, что делать. Рут среагировала быстрее. Она начала торопливо стаскивать с себя шубейку, путаясь в застежках. Хальк, сообразив, что Рут собралась делать, остановил ее, снял с себя тулуп и укрыл им девочку, осторожно вынув у нее из руки свечу. Пламя на секунду заколебалось, но не погасло. Свеча по-прежнему горела на удивление ровно и ярко. Хальк поставил ее на стол. Девочка не проснулась, только, почувствовав тепло, распрямилась во сне, поплотнее закутавшись. Она оказалась настолько маленькой, что тулуп Халька накрыл ее почти с головой, хотя братья и не отличались высоким ростом. Сивел смущенно прятал глаза, досадуя на то, что не оказался столь сообразительным. Друзья стояли около стола, глядя на ребенка. Кукла пялила на них бессмысленные стеклянные глаза. Затянувшееся молчание нарушил Хальк:
– Ну и что мы будем с ней делать?
Рут фыркнула:
– Глупый вопрос! Конечно, отнесем в деревню. А что ты предлагаешь?!
Сивел задумчиво сказал:
– С этим-то понятно… Непонятно, кто она такая и откуда взялась. Лично я ее никогда не видел.
– Может, она из оборотней? – неуверенно предположила Рут.
– Глупости! Она совсем не похожа на оборотня. И даже если так – почему она в летней одежде?
– И как она сюда попала?
Хальк, похоже, задал самый тревожный вопрос. Все сразу вспомнили мягкие сугробы, окружающие сторожку, не потревоженные ни одним легким следом. Поверить в то, что так легко одетая маленькая девочка прожила в не отапливаемой хижине несколько дней… Проще поверить в волколака, честное слово! По спине вновь пробежали мурашки.
– Может ее разбудить и спросить?
Предложение было, конечно, дельное, но будить ребенка не потребовалось. Девочка проснулась сама и села, не обратив внимания на то, что тулуп Халька сполз с плеч. Она, не поднимая головы, погладила куклу, возвращая на место растрепавшиеся нитки, которые служили той волосами.
– Ты пытался обогреть меня, Хальк, Дитя Саги, - неожиданно глухим голосом, совсем не похожим на детский, произнесла девочка. - Я запомню это. Если ты не покинешь Долину, твой порыв тебе зачтется.
Хальк удивленно спросил:
– Откуда ты меня знаешь?
Девочка не ответила, только усмехнулась. Рут, пытаясь не обращать внимания на тревожное предчувствие, словно тугая пружина разворачивающееся внутри, присела на корточки и попыталась заглянуть ребенку в лицо:
– Откуда ты, маленькая? Где твоя мама?
Девочка посмотрела на нее, и Рут, вскрикнув, попятилась. Она упала на грязный пол и замерла, не сделав и попытки подняться, упершись руками сзади, запрокинув голову и застыв в такой невозможной позе. Хальк недоуменно покосился на Сивела. Тот стоял белый, как мел, не отрывая взгляда от куклы.
– Ты действительно хочешь знать это, сестричка?
В голосе ребенка послышалась легкая издевка. Рут обречено помотала головой. Девочка свободной рукой скинула уже и так почти сползший тулуп и легко вскочила на ноги. Теперь она стояла на столе, раскинув руки и гордо подняв голову. Стол был невысокий, а девочка – маленькая, поэтому, когда она встала во весь рост, ее глаза и глаза Халька оказались на одном уровне. Хальк посмотрел в очи диковинному ребенку и понял панику Рут. С лица маленькой девочки смотрели древние и мудрые, но нечеловеческие глаза. Они не были страшными, скорее человеческий разум просто не мог их постичь, и человек, посмотрев в них, не в силах был сдержать животный ужас. У Халька вырвался какой-то нечленораздельный звук, ноги подкосились, и он упал на колени рядом с Рут. Девочка продолжала говорить, голос ее становился все звонче и крепче, пока, казалось, не заполнил собой весь мир:
– Я рождалась миллионы раз, и миллионы раз умирала. Каждый из вас видел мое рождение, и все вы называете меня сестрой. Я погибну в тот миг, когда кто-либо прочтет свой первый свиток, и появлюсь снова, уже как собственная мать. Так было уже тысячи лет, и так будет до самого конца времен! Вечная как мир, и хрупкая, как человеческая жизнь – такова моя судьба! Я вижу, ты узнал меня, брат? – существо посмотрело на Сивела. Тот, не поднимая глаз, кивнул неуверенно. – Так почему же ты не смотришь на меня? – ее голос стал вкрадчивым и ласковым.
Сивел нехотя поднял голову и, через секунду оказался на полу, рядом с остальными.
Существо продолжало:
– Редко можно встретить в людях такую проницательность, – в его голосе прорезалась нотка сомнения, - Ты действительно узнал меня? Назови мое имя!
Сивел молчал, не в силах произнести ни слова.
– Говори! – раздался повелительный окрик.
Сивел разлепил пересохшие губы:
– Ты Сага. Сага-Го…
Голос казался чужим – хриплый и слабый. Эти несколько слов лишили мальчика последних сил, и он, со слабым стоном уткнулся лицом в колени.
– Верно, - девочка внезапно успокоилась, села на край стола и стала непринужденно болтать ногами, - Ты очень наблюдателен и остро чувствуешь мир. Если ты не покинешь Долину, брат, я найду твоим качествам самое лучшее применение. Обещаю.
Она оглядела оцепеневших детей, и весело сказала:
– Ну что ж, с формальностями покончено. Извините за небольшой спектакль – не смогла удержаться. Наверное, не пристало правящей Силе тешить свое самолюбие… Впрочем, если бы я не обладала каплей тщеславия – зачем мне тогда власть над Долиной?! Тысячи лет умирать и возрождаться – поверьте, это не слишком большое удовольствие, - Сага-Го посадила куклу на голую коленку и отколупнула засохшую царапину, - Конечно, не стоило так вас пугать, ну да ладно… Я расскажу вам кое-что интересное, а вы постараетесь успокоиться, договорились?
Девочка подмигнула Рут. Та от неожиданности икнула и отпрянула. Сага-Го расхохоталась. Звонким детским смехом:
– Успокойся, Рут, Дитя Саги. Я не кусаюсь. Садитесь все поудобнее, и слушайте интересную историю. Надеюсь, холод вас не беспокоит? Впрочем, не стоит отвлекаться на мелочи, правда? Хотя…
Мир вздрогнул и замерцал. Через пару секунд дети обнаружили, что сидят на упругом травяном ковре, на небольшом пригорке, внизу весело журчит ручей, а над ним ласково греет летнее солнце. Ужас куда-то пропал вместе с зимней одеждой, оставив после себя лишь пустоту. Ту пустоту, которая остается после безудержного плача – щемящую и сладкую. Сага-Го стояла на вершине, по-прежнему обнимая тряпичную куклу, и одобрительно смотрела на ребят. Она махнула рукой:
– Подбирайтесь поближе. Сейчас, я только устрою Хею…
Она соорудила из травы небольшое креслице и, после некоторых усилий, усадила в него куклу. Та, казалось, глядела на хозяйку с немым обожанием.
– Вот так.
Девочка удовлетворенно посмотрела на свое творение. Заметив, что Рут встала с травы, но не решается приблизиться, она весело сказала:
– Не стесняйся, сестричка, садись рядом, - и добавила жалобно, - Почему вы меня так боитесь? Разве я вам сделала что-то плохое?
Детям вдруг стало невыносимо стыдно. Они поспешно подошли ближе, и сели рядом с куклой на траву. Сага-Го довольно кивнула:
– Так-то лучше. Теперь все удобно устроились, и можно начинать мой рассказ.
***
Однажды, холодным зимним днем, в семье лантов родился сын. Первенец. Это событие ждали долго, и все были готовы к нему. Повитухой была очень уважаемая лиса-оборотень по имени Энлия. Она, приняв роды, сразу вызвалась пропеть над младенцем Сагу-Го, и ее предложение было с радостью и благодарностью принято. Так решила судьба, что в тот же день навестить Энлию приехал ее старый приятель лант Мангус, мудрец Совета. О лучшей кандидатуре для Второго Голоса нельзя было и мечтать. Все ланты в деревне были в восторге, и говорили об особой милости Саги.
Вечером того же дня, завернув ребенка в одеяло, лант Мангус и Энлия отправились в лес, держа путь в пещеру, которая издавна служила Храмом Саги в тех местах. Почти достигнув Храма, Мангус заметил в глубине леса что-то странное.
Обещав лисе, что он скоро ее догонит, Мангус передал Энлии ребенка, а сам пошел вглубь леса. Недалеко от тропинки, в сугробе под деревом лежала молодая женщина, сжимая в окоченевших руках запеленатого в тряпки младенца, еле пищащего от холода. Лант Мангус не стал долго размышлять. («Интересно, - добавила Сага-Го задумчиво, - мне кажется, что за тысячу лет ланты почти разучились долго думать… Несчастнее они от этого не стали, но все же, немного грустно»). Решив, что женщина мертва, он схватил ребенка и побежал в Храм, оставив замерзшую в сугробе. Правда, лант Мангус вскоре вернулся, доверив найденного младенца попечению Энлии. Но, то ли он сбился с дороги, то ли Могильщики успели первыми (что достаточно странно – они обычно не залетают вглубь Долины), а может еще по какой причине, тело несчастной женщины так и не было найдено. Впрочем, искал лант недолго – ночь подходила к середине, и Сельмина уже набирала свою полную силу, разбрызгивая вокруг капли своего холодного света. Пора было проводить обряд Пения Саги. Возвратившись в Храм, лант Мангус обнаружил, что к обряду все готово. Оба ребенка, полностью раздетые, лежали около священного огня, дремавшего в каменной чаше, - Гнезде Саги, - готового принять двух новых птенцов и возродить в очередной раз Сагу-Го. Оказалось, что Энлия, освободив второго младенца (а это, кстати, оказался мальчик) от старых тряпок, в которые он был завернут, увидела, что Сагу-Го над ним еще не пели. Лиса решила, что сможет пропеть две Саги-Го (или двойную Сагу, кому как нравится). Лант, конечно же, возражать не стал. («Знаете, - Сага-Го рассеяно надкусила травинку, - есть одна хорошая поговорка про благие намеренья… Впрочем, вы ее все равно не поймете. Кстати, моего согласия почему-то никто не спросил. Может, я дала оборотням слишком много самостоятельности? Ну да ладно, я отвлеклась…»)
Подробности обряда вам знать не обязательно. Скажу только, что в ту ночь было особенно больно рождать и рождаться. Да и песня вышла удивительно красивой.
В общем, когда на рассвете Поющая и лант вышли из Храма, к уже ожидавшим их родителям мальчика (а те, наверное, не спали всю ночь, чтобы не опоздать к этому моменту), они вынесли на руках двух младенцев, двух уже братьев. А еще – два Свитка, серебристых, с зеленой печатью. Но, что удивительно, оба эти Свитка были обожжены с краю – один справа, другой слева. Было бы очень красиво сказать, что ланты поняли все с первого взгляда, и сразу приняли найденыша в семью. Увы, сила Саги не дает ни особого чутья, ни особой проницательности. Кое-что объяснить все же пришлось. Впрочем, в Долине Саги всегда особо относились к детям, тем более что эти два ребенка, разделив Сагу, стали, возможно, более близки, нежели братья по крови. Да никто и не смог бы упрекнуть лантов в отсутствии радости – ведь там, где они ожидали встретить одного сына, они вдруг обрели и второго. Так подобранный в лесу сирота обрел и брата, и мать, и отца.
Когда пришла пора давать младенцам имена, одного из мальчиков назвали Сивелом, второго – Хальком. (Братья одновременно вздрогнули). Их Свитки заняли почетное место в домашнем Очаге Саги, и многие ланты (причем далеко не все жили поблизости) приходили смотреть на удивительное – обожженные Свитки Саги-Го. А через некоторое время все привыкли к чуду, никто уже не приходил поглазеть, и никто не вспоминал о том, что один из братьев – найденыш.
***
Сага-Го замолчала, вытащила из кармана прозрачный камешек и стала пускать им солнечные зайчики.
Дети сидели не шелохнувшись. Их жег вопрос, не важный и не нужный. Вопрос, который нельзя было задавать, но не задать тоже было невозможно. Первым решился Хальк:
– Кто из нас найденыш?..
Последнее слово далось ему с трудом, и он произнес его очень тихо. Но Сага-Го услышала (а может, просто догадалась). Пожав плечами, она ответила:
– Откуда мне знать, кого нашли в лесу. Когда я родилась, оба вы уже лежали в Гнезде Саги.
Ответ прозвучал очень естественно, но Хальк уловил в лице Саги-Го мимолетную тень неуверенности и фальши. Поразмыслив немного, Хальк не стал заострять на этом внимания. Он вдруг понял, что до дрожи боялся другого ответа. Назвала бы Сага-Го его имя, или имя Сивела, Хальку было бы одинаково больно. Да и, по большому счету, какая разница! Они считали друг друга родными братьями почти пятнадцать лет, неужели их отношения сейчас вдруг должны измениться?! Ради чего? И зачем вдруг Сага-Го им все это рассказывает? А та словно услышала его мысли:
– Вам, наверное, интересно, почему я все это вам рассказала. Поверьте, не для собственного развлечения. Мне совсем не доставляет радости огорчать или унижать людей.
Хальк поймал себя на мысли, что не верит. И тут же ужаснулся – настолько эта мысль была несовместима с жизнью Долины. Хальк даже оглянулся опасливо – не заметил ли кто. Рут и Сивел, не отрываясь, смотрели на Сагу-Го. На лице Сивела читались сомнение и недоверие. А Сага-Го тем временем продолжала говорить:
– Беда не в том, что Сагу-Го пропели неизвестному малышу, а в том, кем были его родители, – она сделала короткую паузу, словно собираясь с духом. - Вы слышали что-нибудь о сельмах? - и ответила сама себе. - Ну конечно же, слышали, не могли не слышать. Вы же посещаете школу…
У детей перехватило дыхание. До сих пор все рассказанное Сагой-Го было очень неожиданно и не очень приятно, но то, что она совершенно очевидно собиралась сказать… И ничего более страшного ребята придумать не могли. Сельмы. Самые кошмарные существа в Арленде. Существа, обладающие безграничной силой, не испытывающие ни жалости, ни сострадания, ненавидящие Сагу. Даже учитель в школе, рассказывая про сельмов, понижал голос.
– И естественно, вы знаете о древней войне…
Естественно, они знали! В школе о сельмах рассказывали только в связи с той древней битвой, в которой лантам в первый и единственный раз пришлось воевать. Они тогда выдержали нападение, только объединившись – два народа и Сага. Они победили, но какой дорогой ценой! В тот день кровь оборотней и лантов смешивалась, впитываясь в землю и превращая ее в жидкую грязь. А Сага-Ранта плакала кровавыми слезами, видя гибель своих детей и не в силах помочь им. Говорят, что именно после той битвы вокруг Главного Храма Саги плещет багряными волнами Озеро Слез, возникшее из слез Саги-Ранта. Даже сельмы тогда были поражены доблестью Детей Саги. Они не сумели проникнуть в Главный Храм.
– …и знаете, какой договор заключили Сага и сельмы…
Да каждый младенец знает этот договор наизусть! Его учат в школе и рассказывают детям родители, повторяют на каждом Празднике Саги и напевают в ночных посиделках у костра. После великой битвы сельмы отступились от Долины, но взамен потребовали заключить договор. «…И не будет прочитан Свиток Саги-Го отпрыском сельма, ни по его желанию, ни по желанию кого-либо еще. В этом клянется Сага-Ранта самим своим существованием…» Ох, нет! Неужели они думали, что Сага самое худшее уже сказала?! Они что, действительно так думали?!
– …И поскольку вы уже поняли, братья, что один из вас – сын сельма,…
Ну, пожалуйста, не продолжай! Мальчики чувствовали себя мышками, которых загоняют в ловушку, причем в этой ловушке нет даже маленького кусочка сыра.
– …примите и последствия этого: один из вас должен покинуть долину до Зимнего Праздника Саги. Навсегда.
Щелк! Мышеловка захлопнулась. Даже на беззаботном лице Саги-Го, когда она произносила свой приговор, проявилось сострадание и жалость, отчего она на миг перестала быть похожей на маленькую девочку, показав намек на свою истинную сущность – древнюю и почти нечеловеческую. Оглушенные и онемевшие, дети пытались осмыслить масштаб свалившейся на них беды. Уйти навсегда? Покинуть Долину? Друзей, родителей и … брата. Кто из них должен уйти? Хальк и Сивел смотрели друг на друга. В первый раз между братьями зазмеилась трещина. Каждый надеялся, что не он чужак, и боялся обратного. Трещина росла и ширилась, превращаясь в пропасть, а братья не знали, то ли попытаться перепрыгнуть ее, рискуя упасть, то ли повернуться и уйти. Кто?
– Кто?
Вопрос прозвучал отголоском мысли. Сивел подумал было, что ему показалось, но нет. Спрашивала Рут. Сага-Го ответила, и в ее голосе прозвучали досада и раздражение:
– Я же уже сказала – не знаю. На этот вопрос вы должны ответить сами.
Сами?! То есть один брат должен изгнать другого?! Да что же она говорит такое? Может быть, они ее неправильно поняли?
– Ну конечно, неправильно! Я все-таки не слабоумная. До сегодняшнего вечера вы даже не знали, что один из вас чужак, каким же образом поймете, кто именно?! Мне не нужны междоусобицы, мне нужна правда. Ни один из вас, братья, не может знать, что происходило до вашего рождения… Или может? Говорят, сельмы и не на такое способны. Впрочем, сын сельма – не сельм. А если он еще и вырос в Долине Саги…
Сага надолго задумалась. Дети сидели, почти не дыша, опасаясь нарушить ее раздумье, и переваривая услышанное. Шли минуты, ветерок тихо разговаривал с верхушками деревьев, росших неподалеку, ручей пел сам себе веселые песенки. Из-за деревьев показалась стайка оленей, они подошли к воде и стали пить, шумно отфыркиваясь, и, время от времени, тревожно поднимая головы, оглядывая окрестности. Где-то вдалеке жалобно заплакал вальдшнеп, заставив Рут вздрогнуть от неожиданности. Олени, внезапно испугавшись чего-то, вдруг сорвались с места, и в мгновение ока исчезли там, откуда появились. Сидеть неподвижно становилось все тяжелее. У Рут затекли ноги, но она боялась пошевелиться. Слишком много свалилось на них сегодня. Даже Хальк, обычно подвижный, как ртутный шарик, выглядел тихим и подавленным. Глядя на Сивела, можно было только догадываться, в какой бездне кошмаров он пребывает. Особенно, если вспомнить о его богатой фантазии. Наконец, Сага-Го очнулась от раздумий.
– Вижу, вы устали. Ничего, потерпите немного, наш разговор скоро окончится. У меня кое-что есть для вас.
Он разжала кулачок, в котором прятала прозрачный камешек. Теперь же на ладошке, переливаясь золотистым светом, перекатывались уже два одинаковых кристалла.
– Как вам фокус? – Сага-Го довольно усмехнулась и подбросила камешки на ладони. – Я могла бы собирать толпы на ярмарке! Это твой, лови! - она бросила один из камней Хальку. - А это твой, - второй кристалл, блеснув в воздухе золотой рыбкой, приземлился в руке Сивела. - Не потеряйте, это ваш пропуск из Долины. Если кто-то из вас сможет остаться, пусть вернет свой кристалл. Просто оставьте его в Очаге Саги, - прочитав немой вопрос в глазах, Сага-Го рассмеялась. - Вы поймете, зачем он нужен, и что с ним делать. Это просто. Но обычно их носят на шее. Чтобы не потерять. Рут, Дитя Саги! – Рут вздрогнула, - Жаль, но мне нечего подарить тебе в память об этом разговоре. Ну ничего, сестренка, мне почему-то кажется, что ты и так не забудешь ни слова. Знаешь, пожалуй, я попрошу Сагу-Ранта за тебя, и подарю лучшую судьбу во всей Долине. По-моему, тебе повезло. Да, я все-таки советую спросить Ятту, кто есть кто. Мне бы очень не хотелось терять сразу двоих. Скажите ей, что это мое желание, она должна ответить. И еще – передайте Совету, что, хотя меня и веселят их вечные споры, но этот вопрос они должны решить быстро и правильно. Вот и все. Прощайте, Дети Саги. Я была бы рада стать матерью всем вам, но, видно, тот, кто пишет судьбу, сам становится ее жертвой. А жаль, вы оба славные мальчики, из вас бы получились хорошие ланты.
Сага-Го взяла свою куклу, отряхнула ее тряпичное платьице, неторопливо поднялась с земли и медленно пошла вниз по склону. Но вдруг, что-то внезапно вспомнив, обернулась:
– Да! Должна вас предупредить. Тот, кто покинет Долину Саги, должен в течение полугода стать кем-то. Иначе Могильщики унесут своей хозяйке еще одно тело. И тут уж я ни при чем. Или почти ни при чем. Просто именно такое время человеческое сердце способно удерживать жар Саги. В Долине-то я его поглощаю…
Она словно оборвала себя на полуслове, насмешливо глянула вверх и раскинула в стороны руки – а это и не руки уже, а крылья, полыхающие огнем. Миг, и маленькая девочка исчезла. На ее месте возникла огненная птица, мерно машущая огромными крыльями, нагоняя нестерпимый жар. Мир вспыхнул, превратившись в пламя исполинской свечи. И, сгорая в этом огне, дети кричали, чувствуя нестерпимую, и, в то же время, такую знакомую боль. Боль рождения.
***
– А когда мы очнулись, то увидели что стоим на краю деревни. И даже тулуп Халька, который он снял в хижине снова на нем.
Староста задумчиво пожевал ус:
– Да уж, история. Значит, Сага-Го…
Он дотянулся до кувшинчика, разлил вино по кружкам, взял свою и прошелся по комнате. Остановившись рядом с Сивелом, староста наклонился к нему и спросил:
– Ты ведь сразу узнал ее, да? – тот мрачно кивнул, - Как тебе это удалось?
Сивел пожал плечами и тихо ответил:
– Я, когда увидел ее, вспомнил старую легенду, которую нам Сказитель рассказывал. Сначала-то я просто подумал, что очень похоже, а потом… - мальчик нервно сглотнул и замолчал.
– Понятно. А ты, Ятта, что скажешь?
Ятта сидела бледная. Она, похоже, и не слышала вопроса.
– Ятта!
Женщина подняла на старосту глаза, полные муки. Она покачала головой, отказываясь говорить что-либо. Арсель встал, подошел к жене, обнял, и ответил за нее:
– Сага-Го не может лгать. Один из моих сыновей – приемный.
– Кто? – быстро спросил староста, подавшись вперед.
– Я не знаю. Когда Ятта рожала, я был в городе, и вернулся только к вечеру. Своих детей я впервые увидел, когда их вынесли из Храма Саги.
Староста хотел спросить что-то еще, но ему помешал громкий стук в дверь.
– Лант староста! – раздался испуганный крик снаружи, - За околицей собрались оборотни! Они хотят говорить с Вами, но отказываются заходить в деревню!
Староста открыл дверь. Запыхавшийся лант за ней прислонился к косяку и повторил:
– Там оборотни. Они говорят, что это срочно.
– Хорошо. – Староста обернулся к гостям, - Идите домой, детям нужно выспаться. Мы все решим завтра, на Совете.
Он надел шубу и вышел на улицу.
Зимняя ночь вступила в свои права. На улице заметно похолодало. Лант Яхен, вызвавший старосту, довел его до места, где ждали оборотни, и остановился немного поодаль. Конечно, вполне можно уже было идти домой, но ему стало очень любопытно. К сожалению, лант Яхен так ничего и не услышал – разговор велся негромко, да и поднявшийся ветер заглушил звук. Он только увидел, как мрачно толпились оборотни, как, нервно жестикулируя, объяснял им что-то староста, как вдруг многие из них обернулись в волков и завыли. Староста разговаривал с оборотнями довольно долго. Наконец, видимо поверив старосте, лисы и волки вернулись в лес. Лант староста какое-то время смотрел им вслед, а потом медленно побрел в сторону дома, прикрывая от ветра лицо краем воротника. Казалось, на него внезапно навалился тяжкий груз усталости и неуверенности, сгорбив ему спину и опустив плечи. Лант Яхен догнал старосту. Тот не удивился, увидев рядом с собой человека, которому давно пора было быть дома. Он только слабо усмехнулся, и сказал:
– Все происходит гораздо стремительнее, чем можно было бы ожидать. Я не успеваю. Наверное, я становлюсь слишком старым и медлительным. Похоже, в старостах я последний год.
Лант Яхен хотел было возразить утешающе, но староста все равно бы его не услышал – слишком глубоко он ушел в себя. И они шли молча, и ветер дул им в лицо. А, подойдя к дому, староста вдруг в упор посмотрел на своего спутника, и негромко произнес:
– И все-таки, в рассказе детей было что-то очень странное. Я не могу понять – что, и это тревожит меня.
И он поднялся на крыльцо, оставив недоумевающего ланта Яхена на улице.
Гл. 2
Хальк и Сивел упорно делали вид, что спят. Вот уже несколько раз в пристройку, где стояли их кровати, заглядывали то отец, то мать, то ли желая убедиться, на месте ли сыновья, то ли пытаясь им что-то сказать. Но братья не шевелились, стараясь дышать мерно и ровно, и родители, вздыхая, уходили обратно, осторожно прикрывая за собой дверь. Наконец, все успокоилось. Затихли рыдания матери, умолк успокаивающий голос отца, смолк звук его нервных шагов. Весь дом, казалось, замер, охраняя покой своих хозяев, которым столько пришлось пережить в этот вечер. Только за окном свистел ветер, да негромко поскрипывал плохо прикрепленный ставень. Убедившись, что родители уже не будут заглядывать в комнату, Сивел сел на кровати и негромко позвал брата. Тот сразу же откликнулся, словно долго этого ждал.
– Хальк, что нам теперь делать?
– Не знаю, Сивел. Может, обойдется?
– Вряд ли. Знаешь, чего я боюсь больше всего? Того, что они все-таки найдут, кто из нас приемный.
– Пожалуй… - Хальк дернул плечом. - Может, сбежим, пока не поздно?
– Куда? И зачем? Нас ведь все равно выгонят…
– Да уж…
Они надолго замолчали. Вдруг Хальк рывком сел на кровати:
– Сивел, я знаю, что надо делать! Давай поклянемся никогда не разлучаться. Если выгонят одного, второй пойдет за ним!
– Ты думаешь, получится? А если будут задерживать?
– Способ всегда можно найти. Ну что, давай?
Сивел кивнул. Они наклонились друг к другу и зашептали слова клятвы, которую сотни лет произносили мальчишки. Клятва их немного приободрила. Ребята даже почувствовали громадную усталость, и их стало клонить в сон. Но тут в оконное стекло мягко ударился снежок. Сивел вскарабкался на подоконник и выглянул в окно.
– Там Рут, - удивленно сказал он, - Я сейчас открою.
Он скатился вниз и пошел в сенки, стараясь не шуметь. Проходя мимо комнаты родителей, он заглянул внутрь. Те спали, мать негромко постанывала во сне. Сивел аккуратно притворил дверь. В сенках холодный воздух ударил по босым ногам, заставив поежится. Сивел отодвинул засов. Рут скользнула внутрь.
– Ваши спят? – шепотом спросила она, разматывая платок.
– Спят, - так же тихо ответил Сивел, - Проходи скорей.
Они прокрались в комнату мальчиков. Хальк сидел на кровати, закутавшись в одеяло.
– Ты как здесь?
– Сбежала. Мать заснула, я тряпок под одеяла напихала, будто сплю, и к вам. Как вы?
– Да так… - Хальк отвернулся и сглотнул, - Нормально.
Сивел, присев на подоконник, мрачно уставился в пол. Рут, чтобы замять возникшую неловкость, быстро спросила:
– Ребята, а те камешки, они у вас? Вы уже поняли, для чего они нужны?
Братья дружно покачали головой. Сивел ответил, не поднимая глаз:
– Я когда домой пришел, обнаружил, что мой на шее висит. Откуда-то даже цепочка взялась. Ну а для чего – не знаю.
Хальк кивнул, соглашаясь с братом.
– И что вы делать будете?
– А что тут сделаешь?
– Ну нельзя же просто сидеть, и ничего не делать!
– А что ты предлагаешь? – Хальк внезапно разозлился, - Может, скажешь, раз такая умная?
Рут не обратила внимания на издевку:
– Может, и подскажу, – спокойно ответила она. – Давайте пойдем к Сказителю.
Братья растерянно переглянулись – такая мысль им не приходила в голову.
– И когда?
– Да прямо сейчас! Сказитель мудрый, он все знает.
Ребята подумали немного, и решили, что это замечательная идея.
Сказитель ждал их на пороге.
– Долго же вы шли, - улыбнулся он. Изо рта у него вырвалось облачко пара и растаяло в прозрачном ночном воздухе, - Я чайник уже три раза грел.
Он распахнул дверь, та приветливо скрипнула и пропустила детей в полутемную комнату, освещаемую лишь ласковыми языками пламени, пляшущего в очаге. В доме Сказителя пахло травами и книжной пылью. Он сдвинул в сторону разбросанные по столу исписанные мелким почерком листы бумаги, убрал на полку чернильницу и перо.
– Располагайтесь, а я заварю душицу.
Пока Сказитель возился с чайником, дети скинули у порога свои шубейки и уселись за столом на потемневшей от времени лавке. Внимание Рут привлекли две витые свечи, стоящие на подоконнике. Она подошла к окошку и стала с любопытством их разглядывать.
– Это Свечки Мира, - пояснил Сказитель, выставляя на стол печенье, Иди сюда, будем душицу пить.
Он разлил по кружкам ароматную душицу. Печенье помигивало из широкой деревянной вазы своими теплыми рассыпчатыми боками, создавая уют и спокойствие.
– А что это за Свечки Мира? – спросил Хальк, прихлебывая горячий отвар.
– Их зажигают, когда кто-нибудь отправляется в дальнюю дорогу. Каждому страннику должен быть освещен путь домой, даже если он и не собирается возвращаться. Я зажгу их, когда вы тронетесь в путь.
– Значит, мы уйдем вместе? – тихо спросил Сивел.
– А разве вы сомневались? – удивился Сказитель, - Ятта мудрая женщина, она не станет выбирать между сыновьями. Вы никогда не задумывались о том, что подготовлены к долгой дороге больше любого ланта?
Братья переглянулись. Только теперь, когда Сказитель задал вопрос, они поняли, что ни один лант в деревне не учил своих детей драться, стрелять из лука, не заставлял их вставать задолго до восхода солнца и проходить огромные расстояния, только для того, чтобы увидеть, какие красивые кувшинки расцвели на дальнем озере. Никто не просил оборотней обучить детей находить тайные тропы в лесу, охотиться, распознавать полезные травы и съедобные грибы. Никто… кроме Ятты. С удивлением ребята поняли, что готовы к дальнему пути.
– Вижу, для вас это открытие. А ведь она знала, что вам придется покинуть Долину с той самой минуты, как вас вынесли из Храма Саги.
– Откуда?
– До замужества Ятта была Поддерживающей Огонь в Храме Саги. Ей достался Дар Предвиденья. Конечно, к тому времени, как родился ребенок, этот дар почти сошел на нет, но, тем не менее… - Сказитель посмотрел на ошеломленные лица детей. - Вот и еще один урок, преподанный Опытом, и озвученный мной: никогда не считайте своих родителей маленькими людьми, чаще всего, вы просто не знаете, чем они живут помимо вас, или как жили до вашего рождения. Да. – Он немного помолчал, и грустно добавил, - Впрочем, как многие ему подобные, этот урок для вас уже бесполезен…
Хальк ошалело смотрел в огонь. Слишком много неожиданных открытий было сегодня. Цепляясь за остатки своей веры, он неуверенно произнес:
– Но ведь Сага-Го говорила нам…
– Перестань! – Сивел резко оборвал брата, - Неужели ты еще не понял?! Сага-Го умеет лгать! И она лгала нам! Она устроила этот спектакль, и обманула нас, как слепых щенков! Ты понимаешь, что это значит?!
Глаза Халька загорелись:
– Конечно! Она могла соврать и в самом главном!
– К сожалению, нет, - Сказитель, наблюдавший эту маленькую перепалку с ласковой укоризной, покачал головой, - Мне кажется, что Сага-Го не лгала вам. Она просто о многом умолчала. Один из вас действительно сын сельма.
– Откуда ты знаешь? – Хальк не хотел расставаться с внезапно вспыхнувшей надеждой.
Сказитель тяжело вздохнул:
– Ну, хорошо. Я не думаю, что нарушу Уговор, раскрыв секрет, который все равно вам скоро станет известен. Я не лант. Мой народ заглядывает в самые дальние уголки Арленда, повинуясь зову Силы, которую называют Историей. Мы собираем крупицы жизни Арленда – большие и малые, важные и незначительные. Каждый Сказитель может рассказать всю историю этого края – с того момента, как появились Силы. Мы помним великие битвы, и маленькие праздники. Мы помним тот день, когда Арленд отгородился морем от остального мира. Мы помним день, когда появился первый Могильщик. Мы помним все. Я пришел в Долину Саги пятнадцать лет назад, чтобы собрать эту историю. Пятнадцать лет, честно держась Уговора, я жил здесь, наблюдая, как вы растете. Пятнадцать лет я ждал этого дня. Теперь я знаю эту часть истории, и могу уйти из Долины, как только вы покинете ее. Моя миссия здесь почти окончена. Скорее всего, дальше историю будет собирать другой Сказитель, а я отправлюсь куда-нибудь еще. Мне даже жаль немного – я очень привязался к вам, ребята.
– О каком Уговоре ты говоришь?
Все вздрогнули. До сих пор Рут сидела, как мышка, не вмешиваясь в разговор, так что о ней все забыли.
– Об Уговоре с Сагой, – нехотя ответил Сказитель. – Похоже, я все-таки его нарушил.
– Расскажи о нем, - попросила Рут.
– Не могу, – ответил Сказитель, - Это одно из условий Уговора.
– Ну, тогда расскажи о сельмах.
– И о них я не имею права рассказывать.
Рут разочарованно пожала плечами. Хальк же, внезапно вспомнив, снял с шеи кристалл, подаренный Сагой-Го:
– Ты знаешь, что это?
– Конечно. Это ваш пропуск из Долины Саги.
– А зачем он нам?
Сказитель горько улыбнулся:
– Из Долины нельзя уйти просто так. Для вас же просто невозможно. Эти камни должны хранить внутри себя ваши свитки Саги-Го. Поднесите их к Очагу Саги, и вы увидите, что будет.
Они еще немного поговорили, а когда в чайнике закончился отвар, а вазочка с печеньем опустела, дети спохватились, что их отсутствие могут заметить, и стали быстро собираться домой. Сказитель тепло попрощался с ними, пообещав присутствовать завтра на Совете. Когда они уже вышли за калитку, Рут внезапно остановилась:
– По-моему, я забыла там рукавицы. Мне надо вернуться.
– Иди, мы тебя подождем.
– Не надо, вдруг их искать придется. Идите, а то вас хватятся.
Она повернулась и побежала обратно, а мальчики пошли дальше. Почти подойдя к дому, Хальк вдруг сказал:
– Странно, мне казалось, что Рут надевала свои варежки…
Сивел промолчал.
***
Совет кипел. Страсти накалялись, отдельные голоса нельзя было услышать из-за общего гула. Возможно, впервые за много лет на заседании присутствовало такое количество народу. Далеко не все уместились в помещении и толпились на улице. Хальк и Сивел стояли посредине зала. Им хотелось стать невидимками, чтобы никто не замечал их и не мучил расспросами. Ятта сидела в первом ряду, переживая за сыновей. Один из членов Совета, невысокий оборотень, выкрикнул со своего места, перекрывая гул толпы:
– Пусть расскажут еще раз!
Шум резко стих. Хальк, тяжело вздохнув, снова (в который уже раз!) начал рассказывать. Его рассказу внимали молча, не перебивая расспросами, хотя за нынешнее утро братья успели повторить его неоднократно. Где-то после третьего раза, Сивел наотрез отказался рассказывать, предоставив эту сомнительную привилегию брату. Когда Хальк закончил говорить, спрашивавший оборотень торопливо, стараясь опередить уже нарастающий гул толпы, спросил:
– И что случилось, когда вы поднесли кристаллы к Очагу Саги?
– Они вспыхнули золотистым цветом, - привычно ответил Хальк. – И наши Свитки втянулись внутрь.
Страх и возбуждение почти покинули его, уступив место скуке. Совет слишком затягивался, и Хальк никак не мог понять, что Сага-Го нашла забавного в этих спорах.
– Как вам вообще пришла в голову эта мысль? – настойчиво допытывался мудрец.
Хальк пожал плечами (о визите к Сказителю братья благоразумно решили умолчать). Последний сидел на одном из мест, предназначенных для советчиков. Когда Хальк кинул на Сказителя быстрый взгляд, тот неожиданно подмигнул ему – весело, и немного сочувствующе: мол, держись, парень. Хальк быстро опустил глаза, не удержавшись от легкой улыбки.
Сивел, казалось, вообще не замечал, где находится. На самом деле, его грызли две настойчивые и тревожные мысли: почему мудрецы Совета не пытаются спросить мать, который из ее сыновей не родной (хотя это был самый очевидный путь), и где же, в конце концов, пропадает Рут. Вдруг он почувствовал, что толпа пришла в движение. Сивел обернулся, и чуть не вскрикнул от облегчения: по проходу торопливо шла Рут, увлекая за собой отца, державшего ее за руку. Лант Клот был мрачен. Он хмуро взирал на расступающихся людей, казалось, ему больше всего хотелось сейчас схватить дочь в охапку и унести прочь из этого места. Рут села рядом с Яттой. Та порывисто обняла девочку, на глазах у матери вновь блеснули искорки слез. Рут высвободилась из объятий, что-то негромко сказала. Ятта изумленно вскинула на нее глаза, потом недоверчиво посмотрела на Клота. Тот угрюмо кивнул. Сивела очень заинтересовало, что же такое могла сказать Рут. Он уже хотел незаметно обратить внимание Халька на эту сцену, но обнаружил, что брат тоже ничего не упускает.
Внезапно староста, с самого начала заседания Совета сидевший молча, с задумчивым видом, поднял голову. Его лицо просветлело, словно он, наконец, решил какую-то важную проблему. Староста поднялся со своего места (толпа тут же уважительно затихла) и обратился к Хальку:
– Скажи мне, Хальк, Дитя Саги, насколько твой рассказ был точен?
– Абсолютно точен, лант староста.
– Тебе ничего не показалось странным в вашем разговоре с Сагой-Го?
Братья изумленно воззрились на него. Староста вздохнул:
– Да, действительно, идиотский вопрос. Попробую задать его по-другому: ты уверен, что Сага-Го ни разу не назвала тебя братом?
Хальк и Сивел посмотрели на старосту с внезапно вспыхнувшим интересом. Толпа затаила дыхание. Хальк подумал и ответил медленно, взвешивая каждое слово:
– Да, уверен. Непосредственно ко мне она обращалась только по имени, или добавляла «Дитя Саги».
– А ты, Сивел, Дитя Саги, уверен, что она ни разу не назвала тебя так?
Сивел покачал головой:
– Прямо – ни разу. Сага-Го называла меня либо братом, либо по имени.
– Рут, Дитя Саги! – Рут встала. – Что ты можешь сказать?
– Сага-Го называла меня и так, и так, - удивленно сказала Рут. – Но я не понимаю…
Остальные тоже не могли понять, куда клонит староста. Только члены Совета, похоже, догадались, поскольку их лица постепенно мрачнели. Староста прошелся по Залу Совета и остановился перед Яттой. Он заговорил, и непонятно было, то ли он обращается к ней, то ли говорит в пространство:
– Сага-Го, похоже, решила немного позабавиться. Конечно, шутки ее жестоки, но что еще можно ожидать от ребенка, для которого душа человека – всего лишь кукла. Она воспользовалась ситуацией, и превратила трагедию в игру. Вполне возможно, Сагу-Го не волнует, что судьба Долины висит на волоске, иначе, зачем бы она стала задавать нам такие головоломки… Сегодня утром, лант Ятта, ты сказала мне, что забыла, который из твоих сыновей приемный, и даже не будешь пытаться вспомнить. Я понимаю твое решение. Но понимаешь ли ты, что оно обрекает на изгнание их обоих? Ты уверена, что не хочешь его переменить?
Ятта упрямо кивнула и ответила, твердо глядя старосте в глаза:
– Пусть лучше они оба уйдут из дома, чем будут всю жизнь мучаться сознанием, что мать предала сына, а брат - брата.
Хальку и Сивелу стоило невероятных усилий не броситься на шею матери, и не расцеловать ее в обе щеки. Их удержало на месте только непонятное смущение (правда, потом они оба жалели, что не поддались своему первому порыву). Староста же серьезно кивнул и, обернувшись к Совету, сказал:
– Вот мое решение, и, думаю, все вы с ним согласитесь. Мы не будем разгадывать загадку, которую подкинула нам Сага-Го. Завтра, на рассвете, нашу деревню покинут двое…
– Трое!
Совет с недоумением уставился на вскочившую со своего места Рут. Девочка, похоже, сама не понимала, как ей хватило смелости перебить старосту. Но, тем не менее, она повторила, правда, уже заметно тише:
– Трое.
– Что это значит? – резко спросил староста.
– Это значит, что ночью я снова встретила Сагу-Го. Она сказала, что мне нужно сопровождать моих друзей, - Рут смешалась, теряя остатки уверенности, и жалобно добавила. – У меня есть доказательство.
Она потянула за цепочку на шее, и взглядам предстал небольшой желтоватый кристалл – точно такой, что висели сейчас на шее у братьев. Зал изумленно загудел. Староста покачал головой:
– Похоже, мне никогда не понять мышления Саги. Как только я думаю, что понял, она подкидывает мне очередную неожиданность. Что ж, с Сагой не поспоришь. Завтра вы все трое отправитесь в путь, - он обернулся к Совету. – Ваше мнение? – Совет ответил единодушным согласием. – Хорошо. На том и порешим. Заседание закрыто.
Его голос разнесся по залу Совета, гулким эхом взвился под потолок, потревожив маленькую птицу. Она, жалобно крича, взмыла с потолочной балки, заметалась над головами людей, и, наконец, вылетела в открывшуюся дверь.
***
– Никогда не думал, что в нашей деревне так много народу, - проворчал Хальк, пробираясь через толпу.
– Не забывай, сегодня сюда пришли еще и все оборотни, - заметил Сивел.
– Ага. И, похоже, еще и жители всех окрестных селений, - добавила Рут. – И когда только успели?
Клот шел впереди, раздвигая толпу. Впрочем, раздвигая – это сильно сказано. Многие шарахались от них, как от зачумленных. Правда, были и такие, что пытались приблизиться и что-то сказать. Их Клот не особо вежливо отодвигал в сторону. Рут и братья старались поспеть за ним, пока толпа не сомкнулась. Ятта шла последней, напряженная, как кошка, готовая защищать своих котят.
Уже на улице их догнал Сказитель и пожелал счастливого пути. Он посоветовал, чтобы ребята не слишком печалились, покидая дом, ведь им предстоит увидеть столько нового и интересного. Еще он добавил какую-то туманную фразу о мужестве и удаче, которую никто не понял, только Рут вспыхнула и опустила глаза. Клот с подозрением посмотрел на дочь, но ничего не сказал. А Сказитель спохватился, что задерживает их, еще раз пожелал удачной дороги, и торопливо ушел.
Вскоре после того, как они пришли домой, в гости дружно потянулись соседи – кто с гостинцами, а кто и просто так. Каждый считал своим долгом поохать на тему непредсказуемой судьбы детей, погладить мальчиков по голове и дать какой-нибудь совет. В конце концов, Хальк и Сивел не выдержали и сбежали к себе в комнату, малодушно оставив родителей сдерживать натиск приторного сочувствия.
Ближе к вечеру зашел староста. Он разогнал доброхотов, к огромному облегчению Ятты и Арселя. Затем попросил разрешения зайти к детям. Те встретили его довольно холодно.
– Вы злитесь на меня, - не спрашивая, а скорее констатируя факт, сказал староста. – Почему? В том, что случилось с вами, я не виноват.
Братья молчали, отвернувшись. Староста вздохнул и продолжил:
– Ну, хорошо, не хотите отвечать – не надо. Пусть так. Но я заботился о том, чтобы вы переживали как можно меньше.
Хальк не выдержал:
– Выгнав нас из дома? Хорошая забота!
– А что мне, скажите на милость, оставалось делать? – спокойно спросил староста. – Оставить вас и погубить Долину?
– Например, попросить нас уйти!
– Так вот в чем дело! – горько улыбнулся лант. – Когда-нибудь вы поймете, что нет более мучительного чувства, чем иллюзия выбора. С судьбой не поспоришь. Да, я мог бы попросить вас уйти, предоставив решать самим. Но результат был бы тем же, а вы еще долгое время вспоминали бы этот момент и задавали себе вопрос: «А что было бы, ответь я по-другому?». Или злились бы на меня за то, что я загнал вас в тупик.
Мальчики чувствовали, что староста в чем-то прав, но обида была сильнее. Она сидела глубоко в сердце и грызла его, как червь-древоточец точит дерево. И эта обида была не на старосту, нет. Точнее, не только на него. Эта обида была и на родителей – почему они позволили такому произойти, и на жителей деревни – почему они так быстро отказались от них, а более всего – на судьбу. Ну почему все это случилось именно с ними? Ну почему? Обида бессмысленная и беспредметная, и оттого более мучительная. И староста, похоже, понял. Он не стал более уговаривать братьев (да и что он мог бы сказать?), а сразу перешел к делу. Он сообщил, что завтра ребята поедут до Столицы, где их встретят и дадут провожатых, а заодно и снабдят всем необходимым для дальней дороги. Может, глубоко сочувствуя детям, которым он симпатизировал, а может, все-таки чувствуя себя виноватым, староста предложил самому довезти их до города. Арсель вежливо отклонил столь лестное предложение, объяснив это тем, что хотел бы побыть с сыновьями. Староста помялся немного, желая что-то сказать, но передумал и, попрощавшись, ушел.
И вот, наконец, семье выпала возможность остаться наедине. И тогда они, наконец, смогли поговорить друг с другом – возможно, в последний раз. И они разговаривали. Разговаривали обо всем, что приходило в голову. Перебрали все умные и глупые темы, спорили до хрипоты, вспомнили все старые шутки и придумали новые, и смеялись над ними даже громче обычного. Они говорили обо всем – не упоминали только о расставании. Как-то язык не поворачивался. Хотя думали только об этом. Да и что можно было сказать - предстоящая дорога никого не радовала, а зачем в последние часы перед разлукой говорить о грустном? Позже, уже в пути, братья часто вспоминали этот последний вечер в родительском доме, и тогда к горлу подступал комок. Или выплывала на лицо легкая блуждающая улыбка.
Так они проговорили до поздней ночи. А утром, еще затемно, Арсель запряг лошадь, Сивел и Хальк поцеловали мать на прощание и уселись в сани, подхватив заплечные мешки, которые Ятта собрала им в дорогу. Та проводила сыновей, стоя простоволосая за оградой, пока сани не скрылись за поворотом. Ятта хотела было бежать следом, но удержалась, вернулась в дом, и только там, осев у порога, завыла-заплакала, вытирая слезы концом длинной косы.
А лошадь резво бежала, остановившись ненадолго только у дома Рут. Девочка легко запрыгнула в повозку, махнула рукой стоявшим у калитки родителям. И вновь полозья зашипели по накатанному снегу. Выезжая из деревни, подростки нашли взглядом небольшое окно. Сказитель исполнил свое обещание: три ярких огонька дрожали за темным стеклом, освещая путь домой.
Путь до Столицы был неблизкий, ехать пришлось весь день. Правда, по дороге они часто останавливались в попутных трактирах, чтобы согреться. Похоже, весть о троих изгнанных детях облетела уже всю Долину, так как встречали их с настороженностью, приправленной изрядной долей жалости. Но принимали их все же хорошо. Ласково.
Они въехали в Столицу, когда солнце уже заходило. На дороге, ведущей в главный город Долины, было людно – через несколько дней начинался Зимний праздник, и люди спешили занять места на зрелище получше. До настоящего столпотворения было еще далеко, но и сейчас одна небольшая повозка с четырьмя пассажирами, легко затерялась в толпе. Измученные обилием народа стражники, старающиеся как-нибудь упорядочить это хаотичное движение, не обратили на них никакого внимания. Пройдя пост и въехав в город, толпа рассасывалась кто куда в узкие каменные улочки. Кто-то торопился занять комнаты в постоялых дворах, кто-то спешил добраться до родственников или друзей. И так получилось, что вскоре на дороге, ведущей к Главному Храму, путники остались одни. Они с облегчением вздохнули, когда затих гром голосов, скрип повозок и блеяние, мычание, гоготанье испуганных животных, везомых на ярмарку. Теперь только полозья шипели по снегу, да ласково поскрипывали сани.
Дети уже не раз были в Столице, не раз приходили поклониться Главному Храму, но, все равно, затаили дыхание от восхищения, когда внезапно дома раздвинулись, и взгляду предстала остроконечная башня из блестящего черного камня, тонкой иглой вырастающая из багряных вод Озера Слез. Основание Храма покоилось в чаше черной каменной кувшинки, которая словно пыталась сложить свои широкие лепестки, стремясь укрыть сердце Долины от нескромных взглядов. Багровый туман плясал над озером, отражаясь в черных лепестках, и мнилось, будто они созданы не из камня, а из твердого пламени – живые, дрожащие на ветру. Внутри башни, почти на самой верхушке, пылал неугасимый священный огонь в Гнезде Саги, наполняя пустые глазницы окон багровым светом. Грозная и прекрасная, Сага оглядывала свои владения. И вновь, как и каждый раз, когда они видели это зрелище, гордость и восхищение вспыхнули в душе Детей Саги, сбивая дыхание, заставляя сердца стучать часто-часто.
На берегу озера, как обычно, замерли несколько коленопреклоненных фигур. «Чего они просят? – машинально подумал Сивел. – Просто восхищаются Владычицей или пытаются вымолить лучшую долю?» То, чего больше всего хотелось братьям, невозможно было выпросить у непреклонной судьбы. Произнеся свой приговор, она отвернулась, вышвырнув детей из дома, как сломанные или опасные игрушки.
Доехав до спуска к Озеру Слез, Арсель остановил лошадь и помог детям вылезти из саней. К ажурному мосту, соединяющему вход в Храм с берегом, они пошли пешком. Какой-то молодой жрец суетливо бежал им навстречу, подобрав полы своего длинного плаща. Не позволив путникам даже зайти на мост, запыхавшийся служитель Саги торопливо потянул их куда-то в сторону. А там, скрываясь в костлявой тени голых веток высокого дуба, ждали два жреца Саги и несколько оборотней, одетых в форму храмовой стражи. Не сказав ни слова, четверых уставших путников повели куда-то. Лант Арсель был изумлен. Конечно, он не рассчитывал на роскошный прием, но это тайное торопливое бегство тоже не представлялось ему. Но удивился он лишь на короткое время – и тут же усмехнулся своей наивности. Ну конечно, Долину вынуждены покинуть трое детей, а Сага бессильна им помочь, и ей ничего не остается, кроме как беспомощно наблюдать за их уходом. Удивительно, что весть об изгнании сумела разойтись по соседним деревням! Впрочем, в деревнях любая новость разлетается быстро. На мгновение проснулся страх – через несколько дней лант Арсель прочитает очередной свиток Саги-Ранта. Какая судьба ему уготовлена в следующем году? Ему, приютившему сына сельма? Арсель заставил себя не думать об этом.
Жрецы проводили путников в уединенный дом, стоящий позади храмового двора. Для деревенских жителей, привыкших к небольшим деревянным избам, этот каменный двухэтажный дом показался почти дворцом. Вот только одна деталь очень бы их насторожила, если бы не усталость. Около входной двери, на улице, зачем-то остались два волка-оборотня в одежде храмовой стражи. Но измученных детей это не волновало (да они, наверное, ничего и не заметили) – уставшие и замерзшие, друзья мечтали лишь о горячем ужине и теплой постели. А Арсель, если и обратил внимание на охранников, то не подал вида. А может, просто принял как должное.
На первом этаже, в большом зале жарко горел камин. Замерзшие путники кинулись к нему, на ходу побросав свои немудреные пожитки. Засуетилась прислуга, накрывая на стол, стоящий посреди зала. Рут, согревая красные от холода ладошки, заметила:
– Я чувствую себя такой важной…
Лант Арсель неопределенно хмыкнул. Когда-то давно он был Послом Саги, и знал, что это такое – быть действительно важным.
– Давайте ужинать, - снисходительно сказал он. – Пока не остыло.
Уминая за обе щеки сочное жареное мясо, Рут успевала легкомысленно болтать:
– А мне здесь нравится. Так здорово, наверное, иметь большой дом, кухарку. Мне, наверное, в жизни так вкусно не приготовить.
– Придется научиться, - язвительно заметил Хальк. – Нам, похоже, долго самим себе готовить. Раз уж нам повезло, и ты идешь с нами, будешь готовке всю дорогу обучаться.
– Ага, а пока обучаюсь, чем питаться будем?
– Ничего, мы потерпим. Правда, Сивел? Что ты думаешь?
– Что я думаю? – рассеяно переспросил Сивел, и вдруг неожиданно сказал. – Я думаю, для кого на столе стоит пятый прибор?
– Для меня, - раздался тихий голос. – Добрый вечер, ребята. Добрый вечер, лант Арсель.
***
Молодой серебристо-белый оборотень, запыхавшись, влетел в пещеру, где отдыхали от своей нелегкой службы пограничники. Бока волка тяжело вздымались, язык вывалился из пасти и болтался красной тряпкой. На него никто не обратил внимания, только один из оборотней, дремавший у самого входа, лениво поднял морду, равнодушно посмотрел на вновь прибывшего и снова задремал, уронив лобастую голову на скрещенные лапы. Молодой оборотень попытался что-то сказать, но, поскольку он еще не отдышался, из его горла вырвался лишь кашель. Откашлявшись, ему все-таки удалось выдавить из себя ту фразу, которую он, похоже, готовил всю дорогу:
– Я хочу срочно говорить с начальником караула! Я послан Сагой!
Слова жалобно прозвучали и затерялись в сонной тишине. Никто не пошевелился. Молодой волк помолчал немного, ожидая, и снова крикнул вглубь пещеры:
– Мне нужен начальник караула!
Голос предательски сорвался на юношеский дискант. Дремавший волк (тот, что уже просыпался) приоткрыл один глаз и лениво сказал:
– Не надо кричать, мальчик. Здесь нет караула.
Молодой волк растерялся и немного разозлился. Он совсем недавно прошел обряд посвящения, и не любил, когда ему об этом напоминали. Переступив тонкими лапами, он с нажимом повторил:
– Я посланник Саги, - и добавил сердито. – Жрецы направили меня сюда. Сага не может ошибаться.
Старый волк, видимо окончательно проснувшись, поднялся и облизал шершавым языком правый бок. Затем он посмотрел на назойливого юнца (в желтых глазах плясали насмешливые искорки):
– Сага, может, и не ошибается. Зато жрецы – слишком часто. Я вообще не понимаю, зачем они нужны. Ладно, выкладывай, что там у тебя.
– А…
– Считай, что начальник караула – это я. В конце концов, я единственный караулю в этой пещере.
Молодой волк смирился. Он послушно ответил:
– Жрецы послали меня передать, что изгнанные пересекут границу завтра утром.
– И что? – старый волк хмыкнул. – Стоило из-за этого нестись сломя голову и будить меня… Это все?
– Нет. Изгнанных будет не четверо, а пятеро.
В первый раз за весь разговор старый волк напрягся:
– Кто еще?
– Девочка. Ее имя – Рут. Она вроде как из той же деревни, но больше ничего не известно. Жрецы сказали, что Сага не предупредила их. Они просили тебя узнать…
– Что узнать?! – старый волк раздраженно зарычал. – Они что, думают, я болтаю с Сагой, как с подружкой?! И вообще, чему они удивляются? Столько лет прислуживают в Храме, и не знают, что Сага-Ранта капризна, а Сага-Го просто непредсказуема! В конце концов, Она не обязана докладываться жрецам! – старый волк рыкнул яростно, а потом внезапно успокоился. – Ладно, разберемся. Ляг, отдохни. До утра у нас время есть.
***
Голос прозвучал с лестницы, ведущей на второй этаж. Все разом вскинули головы, и увидели, что вниз осторожно спускается старый лант. Похоже, он только недавно оправился от болезни – его лицо все еще хранило следы боли и слабости. Человек шел медленно, тяжело опираясь одной рукой о перила, а другой время от времени касаясь левой стороны груди, словно у него схватывало сердце. В глазах ланта Арселя мелькнула искорка узнавания. Он уже открыл рот, чтобы сказать что-то, но Рут опередила его:
– По-моему, я тебя где-то видела!
Она забыла ответить на приветствие – настолько неожиданным было появление этого человека. Старый лант согласно кивнул. Он остановился внизу лестницы и вытер со лба испарину.
– Я сильно изменился с тех пор. Неудивительно, что вы меня не узнаете.
Лант Арсель холодно ответил:
– Ну почему же, я узнал тебя, лант Мангус. Не так уж ты и изменился. Садись за стол, мы будем рады вновь поговорить с тобой.
Последнюю фразу он произнес несколько неуверенно, стараясь не смотреть на сыновей. А те просто оцепенели, узнав в пришедшем одного из виновников своих нынешних бед. Мангус грустно кивнул:
– Спасибо, лант Арсель. Ты всегда был учтив. Только не называй меня больше лантом, пожалуйста. Я уже не имею права носить этот титул.
Пораженный Арсель не нашел, что ответить. Мангус сел за стол, положил себе немного лачи. Безо всякого аппетита, съев пару кусков, он отодвинул тарелку и невесело сказал:
– Вас, конечно, не приводит в восторг такой провожатый, как я.
– Это еще мягко сказано, - сощурив глаза, заявил Хальк. В голосе его сквозила неприкрытая ненависть.
– Хальк! – укоризненно одернул его отец. – Нельзя так разговаривать с взрослыми!
– Почему? – Хальк откинулся на спинку стула, вызывающе глядя на Арселя. – В конце концов, это именно он виноват в том, что нам с Сивелом никогда не стать лантами. Если бы не он, меньше чем через неделю мы прочли бы свои первые свитки!
Арсель вновь не нашелся, что сказать. Мангус сидел молча, беспомощно глядя на безжалостную юность. Повисло тяжелое молчание. Сивел встал, и собирался было уйти, но его остановило восклицание Рут:
– Перестаньте, в конце концов! Нельзя так долго жалеть себя. То, что было, уже случилось. Прошлое не изменишь. Вы ведете себя как дети!
– А кто мы, по-твоему?! Взрослые? – негромко, но очень отчетливо спросил Сивел. – Нам не дали стать взрослыми.
– Ну и что? – не сдавалась Рут. – Зато у нас появилась возможность увидеть мир.
– А раньше у нас ее не было?!
– Не было, - вмешался Арсель.
Сивел яростно повернулся к отцу. Тот не смутился и спокойно продолжил:
– Я был Послом Саги и знаю, как трудно покинуть Долину.
– Почему ты его защищаешь? – крикнул Хальк, разгоряченный ссорой. – Я думал, ты на нашей стороне!
– А что, ты уже разделил всех на стороны? Не рано ли? Может, стоит сначала подумать?
– Что тут думать? Это он виноват во всем!
– В чем? – голос Арселя стал подозрительно ласковым. – В том, что не дал кому-то из вас замерзнуть в зимнем лесу? Или в том, что вы росли вместе? – он взорвался. – Будьте так добры, объясните мне, в чем же так провинился перед вами ла… - Арсель запнулся, но тут же поправился. – Бывший лант Мангус?
– В том, что пропел над нами Сагу-Го! – крикнул Сивел. – Он мог бы этого не делать!
– Ты так считаешь? – Арсель насмешливо взглянул на сына. – Тогда задумайся над одной простой вещью: позволила бы Сага, чтобы в ее Долине жил ребенок, который не имеет свитка?!
Повисло изумленное молчание. Дети действительно никогда не задумывались, почему в Долине живут только Дети Саги. Они вспомнили, с какой неохотой Сказитель признался им в том, что он не лант; как редко (почти никогда) в Долине Саги появлялись остальные жители Арленда; с каким стыдом и отчаянием Мангус отказался сегодня от титула ланта. И тогда ненависть начала отступать. А Мангус, испуганно вздрогнув, обратился к Арселю:
– Не стоило это говорить!
– Перестань, - отмахнулся лант. – Мои сыновья так и так покинут Долину, а мне уже ничего не страшно. Сага знает о моем длинном языке. Как ты думаешь, почему я вдруг из Посла Саги превратился в кузнеца в дальней деревне?! Неужели веришь, что больше некого было поставить на эту роль, или я на нее слишком хорошо подходил?
Хальк и Сивел никогда не видели своего отца таким. Внезапно, сквозь облик деревенского кузнеца проявилось совсем другое лицо. Видимо, меняя профессию, ланты все же не до конца забывали предыдущую. Арсель заметил их удивление и усмехнулся:
– Да уж, никогда не думал, что буду вести подобные беседы с собственными детьми. Скажи, Мангус, каким образом ты больше не лант? Я думал, это пожизненно.
– Силу Саги может уничтожить другая Сила, - мрачно ответил тот. По его лицу пробежала тень боли.
– Только две Силы могут это сделать, и только одна захочет, - медленно произнес лант Арсель. – Неужели…
Мангус кивнул и вновь прикоснулся к сердцу, похоже, даже этого не заметив.
– О чем вы говорите? - поинтересовалась Рут.
– О сельмах, - ответил лант Арсель.
– О сельмах, - эхом повторил за ним Мангус.
***
Молодой серебристо-белый волк никак не мог уснуть. Он ворочался с боку на бок, то подгибая под себя лапы, то вытягивая их вперед. Острые камешки впивались в нежную шкуру, привыкшую к комфорту и теплу волчьих хижин. Из глубины пещеры доносились сонное ворчание и мерный стук падающих капель. И это тоже мешало спать. Наконец, он не выдержал и, приняв человеческий облик, вышел наружу. Полная Сельмина холодно светила в темном небе, заставляя сердце молодого оборотня сладко съеживаться от непонятной тоски и печали. Он стоял в зимней ночи, обхватив плечи руками, не замечая холода и не отрывая взгляд от Сельмины. Его острые уши трепетали, ловя едва заметные звуки, но молодой оборотень не обращал никакого внимания на ночные шорохи. Полная Сельмина захватила его, наполняя душу неясными желаниями. Сзади, неслышно ступая тяжелыми сапогами, подошел начальник караула.
– Не спится? – раздался его хриплый голос.
Молодой волк вздрогнул и обернулся. Начальник караула стоял рядом, его лицо было поднято навстречу небу, глубокие морщины хитро подмигивали Сельмине, то появляясь, то исчезая в причудливой игре теней. Давний шрам белой неровной полосой спускался по горлу, теряясь за воротом воинской рубахи.
– Когда я был молод, я тоже не хотел спать по ночам, - доверительно сообщил старик. – Но пограничная служба быстро научила меня не терять минуты отдыха. Ты уже прошел Посвящение?
Молодой волк кивнул.
– Жаль. Сейчас молодежь редко идет в караул. Все почему-то рвутся поближе к Храму.
Юноша ответил, и в голосе его звучала тоска:
– Это не было моим желанием…
– Родители настояли?
Молодой оборотень кивнул (не кивнул даже, а просто опустил голову, признавая правоту собеседника, и заодно скрывая предательские слезы).
– Это бывает. Родители всегда думают, что знают самый лучший путь для своих детей. Кстати, они не всегда неправы.
В вопросе юноши за пеленой безнадежности спряталась слабая надежда:
– А может, мне еще не поздно стать пограничником?
Старый волк рассмеялся:
– Брось! Менять призвание после обряда посвящения – это позор! Тебя не примет никто, кроме изгоев. А стать изгоем – значит предать Сагу. Ты и сам это прекрасно знаешь, так зачем же задавать глупые вопросы! Лучше не думай об этом, мальчик.
Молодой волк все это, конечно, прекрасно знал. Но все же начал спорить из чистого упрямства:
– А если посвящение было ошибкой? А если у меня нет способностей к моему призванию?
Начальник караула стал очень серьезен:
– Раз ты сумел пройти обряд посвящения, значит, способности есть. А насчет ошибки… Ты ведь не пошел против воли родителей, нет? Тогда не говори об ошибке. Сага всегда дает нам выбор.
Они замолчали, глядя в темноту ночи, думая каждый о своем. Ночь отвечала на их мысли стоном деревьев и слабым потрескиванием мороза. Внезапно молодой оборотень тихо, будто продолжая свои мысли вслух, спросил:
– Интересно, те, кто завтра покинут Долину, сами сделали такой выбор?
Начальник караула немедленно ответил, будто ждал этого вопроса:
– Нет. Ланты не могут выбирать. А у их детей нет сил постичь возможность выбора самостоятельно.
Юноша с жалостью и едва уловимой завистью произнес:
– Несчастные существа…
Старик пожал плечами:
– Или счастливые.
– Или счастливые, - согласился юноша. – По крайней мере, их не мучает бремя неверного решения.
Полная Сельмина сияла над Долиной Саги. Паря над всем миром, уж она-то знала, кто счастлив, а кто нет. А может, тоже терялась в сомнениях.
***
«О сельмах», сказали взрослые, и дети насторожились. Даже Сивел, забыв о желании уйти, снова сел на свой стул. Наконец-то появилась возможность узнать хоть что-то, и она пересилила и ненависть, и ярость, и даже жалость к себе. Сельмы. Существа, окутанные мраком тайны. Кошмарные, жуткие, но какие пленительные в своей таинственности! Неужели они настолько страшны, что именно поэтому любое упоминание о них заставляет Детей Саги испуганно замолкать и отводить глаза? И при этом никто не мог (или не хотел) сказать, в чем же, собственно заключается Сила сельма. Только скупая история древней войны, да имя этого народа, втихомолку проскальзывающее среди жителей Долины. Нет, никто не запрещал говорить о сельмах. Но и… никто не говорил. Только все боялись. Чего? На этот вопрос не было ответа. Вот и сейчас взрослые замолчали, то ли испуганно, то ли стыдливо. Но молодость редко боится неизвестности, и часто переступает через рамки приличия. Молодой голос, резкий, требовательный, не сомневающийся в том, что получит ответ, раздался в зале:
– Ты видел сельмов, ла… Мангус?
И второй голос, столь похожий на первый, что, казалось, спрашивал один человек:
– В чем Сила сельма?
И третий, так похожий на первые два:
– Расскажи о сельмах, Мангус. Теперь-то мы имеем право знать!
Мангус закрыл лицо ладонями, словно желая скрыться от устремленных на него жадных ищущих взглядов. Ответил тихо и нехотя:
– Я не знаю, в чем Сила сельма. Не знаю ни возможностей ее, ни границ. Но сельм причинил мне такую боль, какую я не испытывал ни разу в жизни. А пережив ее, я перестал быть лантом. Иногда мне кажется, что я умер там, на поляне, и превратился в призрак. Только… Разве призрак может бояться? Хотя теперь я меньше боюсь неизвестности… - помолчал, и вдруг добавил невпопад. – Стар я стал. Наверное, не выдержу долгого пути…
Почему-то всем стало неловко, и на секунду повисла тяжелая тишина. Но нетерпеливый молодой голос, не успокаиваясь, как ножом взрезал молчание:
– Что произошло на поляне? Тебя били?
Судорога прошла по лицу старого человека. Он поник, как сломанная ветка, сжался. Правая рука метнулась к груди, словно пытаясь удержать ускользающее сердце. Тень ужаса сквозняком пронеслась по залу. И глухо, словно из подземелья, бывший лант попросил:
– Не спрашивайте меня об этом. Не надо. Пожалуйста. Это так больно…
– Но…
– Хватит! – вмешался Арсель. – Замолчите!
И, повернувшись к Мангусу, спросил:
– Скажи мне, как это – не быть лантом? Не иметь свитка, не знать будущего? Ты был мудрецом в Совете, а сейчас? Что ты потерял?
Мангус слабо улыбнулся, на побледневшие щеки медленно возвращались краски:
– Иногда кажется, что все, иногда – ничего. Временами не могу вспомнить даже слова приветствия, которыми мудрецы открывают Праздники Саги. А изредка мнится, что надо просто сделать небольшое усилие, или наоборот, успокоиться, и тогда вновь стану мудрым и смогу решать загадки Саги. Но Сила ушла, ушла безвозвратно, не оставив ничего взамен. А без нее… - Мангус помолчал, собираясь с мыслями, и с изумлением, словно неожиданно для самого себя, закончил. – Я чувствую себя свободным.
Все молчали, переваривая услышанное. В камине потрескивали дрова, маленькая птица защебетала где-то под потолком. Откуда-то из-под лестницы вылез облезлый рыжий кот, сел на коврике у камина. Застыл, то ли сонно щурясь на огонь, то ли исподволь поглядывая на остывшую еду, про которую все давно забыли. Неслышно появились двое слуг, быстро убрали со стола, потом принесли дымящийся отвар душицы. Мангус и лант Арсель обменялись понимающими взглядами.
«Здесь даже стены имеют уши. Мне страшно за тебя…»
«Да какая теперь разница!»
«А Ятта?»
Опущенные вниз глаза.
– Зачем тебе идти с нами? – в голосе Халька чувствовался неприкрытый вызов.
Мангус вздохнул устало, и пожал плечами:
– У меня нет выбора. Я должен искупить свою вину.
– Как? Завести нас подальше и убить?
Мангус яростно вскинул голову и хотел было ответить что-то резкое, но его опередила Рут:
– Перестань Хальк. Не начинай все снова. Лант Арсель прав, Мангус ничем не провинился перед нами!
– Нет? Да что ты можешь знать об этом?! Тебе-то он действительно ничего не сделал!
– Что ты несешь! – вмешался Сивел. – При чем тут Рут?! Она тоже идет с нами, ты не забыл? И вообще, Рут права. Хватит уже пережевывать свои обиды! Все равно уже ничего не изменишь. Нам нужно думать, что делать дальше.
– Быстро ты меняешь свое мнение! Стоит только Рут что-нибудь сказать, и ты бежишь за ней как щенок, виляя хвостом!
Сивел густо покраснел:
– Неправда! Это ты ничего не понимаешь! Думаешь, я не знаю, почему ты так нападаешь на Мангуса? Думаешь, я не знаю, почему ты злишься и не хочешь уходить из дома?
Теперь покраснел Хальк, видимо догадавшись, на что намекает брат.
– Я просто не верю ему, и не понимаю, почему вы все его так защищаете. Он… Он даже не лант!
Мангус вздрогнул как от удара, и выпрямился. На лице его появилось выражение холодной отстраненности, в звуке голоса – достоинство:
– Я понимаю твою позицию, Хальк, Дитя Саги. Прости, - на губах Мангуса промелькнула язвительная улыбка, - Я уже не должен называть тебя так. Я знаю, что не мог поступить иначе, но это знаю я. Ты не веришь мне, это понятно. Но как бы там ни было, нам придется идти вместе. Поэтому не стоит враждовать друг с другом – это слишком осложнит наш, и без того нелегкий, путь. Впрочем, если вы настаиваете, я могу покинуть вас сразу за пределами Долины Саги. Только не стоит с ходу отказываться от моего общества – внешний мир я знаю куда лучше вас, - и добавил с горечью. – Хотя я больше не лант.
Мангус замолчал, ожидая ответа. Хальк посмотрел на отвернувшуюся Рут, на Сивела, который сделал вид, что очень заинтересовался содержимым своей кружки. Не найдя ни у кого поддержки, Хальк сник и нехотя сказал:
– Хорошо, будь по-вашему. Мы не будем отказываться от твоего общества, а я – поднимать эту тему. Но я все равно не верю тебе, и буду за тобой наблюдать.
Мангус вежливо кивнул головой, ничем не показав, что его насмешил глупый пафос в словах Халька. Гораздо важнее был смысл. Закрепляя свою победу, Мангус уточнил, обращаясь к остальным детям:
– Хальк сказал за всех вас?
Рут и Сивел согласно кивнули.
– Хорошо. В таком случае мы поставим точку на этом вопросе и обсудим, что делать дальше. Завтра мы предстанем перед Верховным Советом Саги. Верховные мудрецы торжественно сообщат, что Сага с болью в сердце оставляет своих детей, что мы должны идти к сельмам, которые нас рассудят. Возможно, проведут какой-нибудь ритуал, но не обязательно – его ведь еще надо придумать, а времени мало. Затем нам дадут карту Арленда и необходимые в дороге вещи и проводят до границы. По пути, в деревне Поющих Сагу, к нам присоединится последний, пятый, наш спутник, - Мангус сделал небольшую паузу. – Энлия, лиса-оборотень.
Хальк вскинулся, и тут же осекся – сказать было нечего, он сам только что с этим согласился. Лант Арсель расхохотался:
– Браво, Мангус! Твоя мудрость (и хитрость) не нуждаются в Силе Саги. Я спокоен за своих детей – у них будет достойный провожатый. Ну что ж, а теперь нам, похоже, намекают, что пора ложиться спать.
Все обернулись. Действительно, у дверей стоял лант с подсвечником в руке, ожидая, пока на него обратят внимание. Услышав последние слова ланта Арселя, он одобрительно кивнул и сделал свободной рукой приглашающий жест.
Когда все расходились по комнатам, Хальк улучил минуту и подошел к Рут.
– Прости меня, пожалуйста, - тихо сказал он. – Я не хотел обидеть тебя. Оно как-то само вырвалось. Я был так зол!
Рут смущенно зарделась:
– Ничего. Я все понимаю.
На языке у нее вертелся вопрос, на что же намекал Сивел, но Рут так и не решилась его задать. Впрочем, догадаться было несложно – Рут не один раз перехватывала взгляд Халька, устремленный на золотые косы дочки ланта Яхена.
***
На следующий день, утром, они предстали перед Верховным Советом Саги. Верховные мудрецы торжественно сообщили, что Сага с болью в сердце оставляет своих детей, и что они должны идти к сельмам, которые их рассудят. На то, чтобы придумать ритуал, у Совета не хватило времени, зато карта Арленда оказалась очень подробной, а вещи – добротными и необходимыми. Ланта Арселя предупредили, что он должен возвращаться – дальше ему идти нельзя. Провожать путников до границы отправился весь Совет в полном составе. А по пути они зашли в деревню лисиц-оборотней, Поющих Сагу.
Поселение Поющих Сагу оказалось десятком небольших хижин, живописно разбросанных в березовой роще. Никого не было видно, только из-за сугроба выглядывала любопытная острая мордочка молодой лисички, да стояла на полянке старая женщина, тяжело опираясь на клюку. Сивел опасливо покосился на брата, но тот был спокоен, лишь с усмешкой и изрядной долей недоверия оглядывал старуху. Один из Верховных мудрецов начал торжественную речь, но лиса-оборотень бесцеремонно перебила его. Мудрец смешался и замолчал, а ведьма резким и звучным голосом обратилась к Хальку:
– Я вижу, о чем ты думаешь, молодой человек. Ты думаешь, что перед вами немощная старуха, которая свалится на первой же миле. Не беспокойся. Старая Энлия гораздо выносливее вас, человеческие дети, - тут взгляд лисы упал на Рут, и ведьма нахмурилась. – Что здесь делает эта девочка? Она должна была остаться в Столице. Вы что, никак не можете расстаться с подружкой?
Мангус отодвинул впереди стоящих мудрецов и подошел к Энлии:
– Она идет с нами.
– Зачем? Ты с ума сошел?! Хочешь напоследок поссориться с Сагой? Да Она просто не выпустит эту девчонку. Сага итак уже лишилась четверых, а ты хочешь попытаться отнять у нее еще и пятую? Кто вообще подал эту светлую мысль? Мальчишки?
– Сага-Го.
Рут прервала ведьму-оборотня, во взгляде девочки ясно читалась неприязнь.
– Кто?! – лиса не поверила своим ушам.
– Сага-Го позвала меня и повелела сопровождать друзей.
– Не может быть! Я не верю тебе. Сага-Го взбалмошная и непредсказуемая, но это слишком даже для нее!
В голосе Рут зазвучало негодование:
– Да кто ты такая, чтобы сомневаться в решении Саги?! Смотри!
В солнечных лучах заблестел желтоватый кристалл горного хрусталя. Хальк едва заметно ухмыльнулся, а ведьма сникла.
– Да, - печально и тихо произнесла она. – Я теперь никто. Я даже не Лисья Госпожа. Все отнял проклятый сельм!
Откуда-то выскользнула маленькая девочка и, со слезами на глазах, припала к ногам Энлии:
– Не говори так, Госпожа! Ты всегда останешься нашей Госпожой! Не уходи, пожалуйста! Без тебя нам будет так грустно!
Ведьма с горькой улыбкой на устах наклонилась, чтобы поднять маленькую лисичку, но ее опередила неизвестно откуда появившаяся женщина (видимо, мать). Схватив девочку на руки, она быстро понесла ее прочь. Та поскуливала, уткнувшись лицом в женское плечо. Энлия проводила обеих грустным взглядом.
– Почему сегодня так безлюдно? – спросил Мангус.
– Мы не любим прощаний, - машинально ответила задумавшаяся о чем-то лиса. – Прощания привлекают Могильщиков, а во время Зимнего Бега легко можно стать их ношей.
Она очнулась от раздумий и окинула всех острым взглядом:
– Ну что ж, пойдемте. Не стоит медлить.
Верховные мудрецы, коим так и не удалось ничего сказать, долго смотрели вслед пятерым отверженным, которые, подобрав свои вещи, неторопливо пошли в сторону пограничной заставы.
***
Молодой серебристо-белый волк заметно волновался, часто поглядывая в окно на дорогу. Начальник караула с откровенной усмешкой на губах попытался его успокоить:
– Да не переживай ты так! Скоро появятся. Зачем торопить время?
В это время с улицы раздался крик одного из пограничников:
– Идут!
– Ну вот, видишь, - лениво отреагировал старый оборотень. – Никуда они не делись. Ну, пойдем встречать.
Они вышли на улицу и присоединились к тем стражам, что перегородили дорогу. Остальные, на всякий случай, рассредоточились по горным расщелинам и затаились волками, готовые к неожиданному нападению. Те, что стояли на дороге, сохраняли человеческий облик.
К отряду приближалась группа из пяти человек. Трое подростков изумленно вертели головами, рассматривая внезапно выросшие перед ними горы. «Наверное, горы, окружающие Долину Саги, они видят впервые, - подумал Начальник караула. – Да и верно, кто же таких мальцов отпустит к окраинам». Он пристально оглядел путников. Двое мальчишек, невысокие, гибкие. Чистые молодые лица, на которые еще не легли тени жизненных невзгод. У одного из-под шапки выбилась медно-русая прядь. «Совсем еще дети, - посочувствовал волк. – Да, не повезло вам, мальчики». Пожилой лант. «Кажется, он был мудрецом, - вспомнил оборотень. – Да, похоже». Энлию, Лисью Госпожу, он знал давно. «Как она постарела за эти дни, - отметил с сожалением. – Видимо, это последний ее Бег. Ах, Сага, как жаль, что она уходит!» Его внимание привлекла таинственная девочка. Невысокая, плотненькая, на раскрасневшихся с мороза щеках – улыбчивые ямочки. «Чем же эта крестьяночка-то провинилась? Почему вдруг она-то оказалась в этой компании?» Впрочем, опыт подсказывал старому волку, что если эта девочка дошла, не таясь, до границы, значит, имеет на это право. А почему – не его это дело.
Молодой волк жадно разглядывал уходящих из Долины. Вот они, отверженные Сагой. Интересно, за что их изгнали? Он так увлекся собственными предположениями, что не сразу заметил внезапное напряжение старого оборотня. Молодой волк вздрогнул, когда над его ухом раздался очень тихий, но от этого не менее грозный рык:
– А ведь, похоже, Жрецы были правы!
Юноша посмотрел на Начальника караула. Верхняя губа у того мелко подрагивала, ноздри хищно раздувались. Прищурившиеся глаза холодно остановились на приближающейся девочке.
Опытный страж чувствовал что-то неладное. От всех этих людей исходил острый запах волнения. Это было нормально. Но от девочки, кроме волнения, пахло еще и неуверенностью. Она что-то пыталась скрыть. Начальник караула насторожился. Немного поразмыслив, он решил пока не показывать своих подозрений, проведя стандартную процедуру опроса. В тот самый момент, когда путники начали останавливаться перед перегородившими дорогу стражами, раздался его громовой голос:
– Остановитесь, жители Долины!
Группа остановилась. На лице Энлии появилась саркастическая усмешка. Начальник караула незаметно поклонился Лисьей Госпоже. («Бывшей Госпоже, - поправился он мысленно. – Хотя, что-то еще осталось».). Энлия чуть наклонила голову, показывая, что увидела этот знак уважения. Страж с удовлетворением отметил, что запах страха от девочки стал сильнее. («Пусть поволнуется, - подумал он. – Легче будет выяснить, чего она так боится».).
– Вы подошли к границе Долины Саги. Что вам нужно здесь?
Вперед выдвинулся бывший мудрец. Начальник караула заметил, что этот человек, похоже, не раз проходил границу Долины (в отличие от молодого волка, который смотрел на давешнего собеседника, приоткрыв рот от восторга) – он ответил сразу, правильно, и ничуть не волнуясь:
– С болью в сердце, волей Саги мы хотим покинуть Долину.
– Зачем?
– Для того чтобы исполнить желание Саги и … - человек смешался, смолк на мгновение, затем растеряно закончил. – Никогда не возвращаться.
По строю стражей прошел едва заметный гул. Сам Начальник караула даже не моргнул глазом, но мысленно выругал себя – он должен был вспомнить, что жители Долины всегда должны возвращаться.
– Назовите ваши имена и предъявите разрешение Саги покинуть Долину!
– Мангус, бывший лант.
На ладони тускло блеснул желтоватый камень Свитка. Начальник караула кивнул, мол, все в порядке, но потом вдруг сообразил:
– Бывший лант?!
Мангус мрачно кивнул.
– Значит, в камне нет свитка? Тогда отдай его и проходи.
Опущенный в поднесенную шкатулку кристалл замерцал и исчез.
– Хальк.
Мальчик протянул было руку, чтобы отдать камень, но страж мягко отстранил ее:
– У тебя есть свиток Саги-Го, сынок. Камень тебе пригодится.
– Сивел.
Этот даже не стал снимать кристалл с шеи, просто вытянул его за цепочку наружу.
– Энлия. Оборотень.
Начальник караула поклонился:
– Я помню тебя, Лисья Госпожа. Проходи.
Энлия молча отошла к остальным проверенным своим спутникам. Камень оборотням был не нужен. Осталась одна девочка.
– Рут.
Голос девочки дрожал. Одной рукой она пыталась вытянуть камень, а второй придерживала что-то за пазухой, причем, старалась сделать это незаметно. Обманчиво ласковым голосом начальник караула поинтересовался:
– Что ты боишься, Рут? – и неожиданно рявкнул. – Что ты прячешь?
Девочка вздрогнула, и вещь, которую она так старалась удержать, выпала на заснеженную дорогу. Щеки маленькой крестьянки стали пунцовыми. Со стороны выстроившихся пограничников раздался громовой хохот. На дороге лежала кукла. Даже начальник караула не выдержал и улыбнулся:
– Никак не можешь расстаться с игрушками? – язвительно заметил он, с удовольствием вдыхая запах ее крайнего смущения. – Пора взрослеть, дорогая. Ладно, забирай, проходи.
Девочка быстро подобрала игрушку и поспешно присоединилась к остальным.
– Ну что ж, прощайте, бывшие жители Долины. Удачи вам на вашем пути.
– И ты прощай, Арлик, - ответила Энлия, бывшая Поющая Сагу, бывшая Лисья Госпожа. – Мне так будет не хватать всех вас. Вспоминай обо мне иногда.
Начальник караула молча поклонился, и изгнанные тронулись в путь.
Провожая взглядом уходящих в горы странников, Арлик все же никак не мог понять, чего же так боялась эта девочка. Неужели потерять свою куклу?
Гл. 3
Не слишком широкая, как раз разъехаться двум телегам, дорога уводила все выше в горы. Над головой нависали скалы, и, то тут, то там, с редких деревьев, сумевших пробиться сквозь камни, срывались снежные шапки и падали вниз, рассыпаясь сверкающими брызгами. Изгнанники шли молча, не оглядываясь. Энлия лисой легко трусила впереди, время от времени останавливаясь, чтобы дождаться отстающих спутников. По утоптанному снегу идти было легко, и Сивел удивлялся тому, что эта дорога так ухожена. Интересно, думал он, она часто используется, или ее поддерживают в таком состоянии на всякий случай? Насколько он знал, в Долину Саги редко заглядывали гости, да и Дети Саги не слишком часто покидали свои дома. Хотя он мог и ошибаться. Но это удивление проскальзывало мимоходом, на заднем плане, почти не затрагивая его. Так, было, и все. Впрочем, тоска по дому и обида на судьбу, не утихающие последние двое суток, тоже начали отступать. Сивела полностью захватила величественная картина зимних гор. До сих пор горы, окружающие Долину Саги, мальчик видел лишь издали, приходя на Лысый Холм вместе с матерью и братом ясным утром, когда воздух был прозрачен и свеж, и сверкающие горные вершины внезапно выступали из багряного тумана, чтобы покрасоваться в солнечных лучах и вскоре вновь скрыться. Тогда, в первый раз увидев блестящие шпили горной гряды, Сивел онемел от восторга. Потом ему нередко снилось, будто он стоит на самом острие горной вершины и вертится, как флюгер, раскинув руки и ловя смеющимся ртом пронзительный ветер. Как часто они с братом мечтали отправиться в эти горы! Один раз уже даже почти убежали, но не получилось, благодаря бдительности Ятты. И вот они здесь. Почему же нет никакой радости? Может быть, Сказитель прав, и главное в самом захватывающем приключении, в самой интересной дороге – это возможность вернуться домой, туда, где тебя ждут? Может быть. А может, и нет.
Путники поднимались все выше и выше. Казалось, подъему не будет конца. Ноги с непривычки налились свинцовой тяжестью и уже отказывались передвигаться, скользя по снегу. Наконец, Энлия остановилась и, с насмешкой посмотрев на людей, тявкнула:
– Привал.
Подростки с облегчением скинули заплечные дорожные мешки и с любопытством огляделись. Полностью сосредоточившись на движении, они и не заметили, что скалы расступились, дорога выпрямилась, и путники оказались на круглой плоской площадке. Задрав голову к небу, Хальк мрачно усмехнулся:
– Теперь я знаю, что чувствует лачи, когда лежит на дне глубокой тарелки.
Сравнение оказалось очень удачным. Действительно, глубокая тарелка с выломанным краем. Точнее, с двумя – с противоположной стороны площадки дорога, видимо, продолжалась. Вот только сказать наверняка это было нельзя: в этом месте клубился багряный туман, скрывая дальнейший путь.
– Где мы? – спросил Сивел.
– Что это за туман? – одновременно с ним задала вопрос Рут.
Энлия хмыкнула и, пожав плечами, развязала свой мешок и что-то начала в нем искать. «Интересно, - подумал Хальк. – Где ведьма прячет свои вещи, когда оборачивается лисой?» Но этот его незаданный вопрос так и остался без ответа – мало ли секретов у оборотней! Мангус же с готовностью ответил:
– Это Каменная Чаша, граница Долины Саги. А туман как раз и обозначает эту границу.
– А разве мы не пересекли границу, пройдя пограничный пост?
– Нет, - улыбнулся Мангус. – Мы прошли лишь внутренний рубеж. Поскольку в Долину Саги можно попасть только той дорогой, по которой мы шли, в Каменной Чаше находятся всего двое часовых.
Как будто откликнувшись на зов Мангуса, откуда-то сбоку появился высокий оборотень и застыл изваянием, внимательно изучая пришедших. Мангус подошел к нему и что-то тихо сказал. Часовой кивнул, повернулся и пошел куда-то вправо, направляясь прямо к гладкой отвесной скале. Мангус обернулся к своим спутникам и махнул рукой:
– Пойдемте, - крикнул он. – Такого вы еще никогда не видели!
Братья переглянулись и пошли за ним. Рут на мгновение замешкалась, не решаясь оставить мешки без присмотра, но потом, махнув рукой, побежала следом. В скалистой стене оказался проем, замаскированный большим серым камнем, так что издали казалось, будто скала сплошная. «Похоже, - подумала Рут. – Эту пещеру спрятали специально. Интересно, почему?» Хальк исчез внутри, и Рут, последовав за ним, еле сдержала изумленное восклицание, обнаружив, что и пещера не была творением природы. Внутри оказалась лестница, высеченная из камней. Круто поворачивая, она уводила куда-то вверх. Некоторое время все молча поднимались (Рут постоянно слышала позади себя мягкие шаги Энлии). Но вот, лестница кончилась, и путники оказались на большом уступе.
Ребята завертели головой, оглядываясь. Длинной шагов в пятьдесят, шириной почти вдвое меньше, эта площадка была очень ровной. «Что же за люди могли построить такое чудо?» – подумала Рут. Она обернулась. Скала гладкой стеной уходила в небо. Рут хотела увидеть вершину, но голова закружилась так, что девочка испугалась, что упадет. Рут закрыла глаза, унимая головокружение, и тут до нее дошло, что Мангус что-то кричит, пытаясь заглушить пронзительный ветер. Она прислушалась:
– … мало времени. Смотрите туда.
Подростки посмотрели в сторону, куда указывал бывший лант, и одновременно ахнули. Перед ними, как на ладони, лежала вся Долина Саги. Лучше всего был виден Главный Храм, исполинская башня которого словно вырастала из Озера Слез. От вод красной дымкой поднимался туман, и Рут вдруг догадалась, откуда взялась багряная завеса на выходе из Каменной Чаши. Впрочем, это открытие ее не слишком поразило: как и любой другой житель Долины Саги, Рут прекрасно знала кровавый цвет таинственного озера. Просто то, что Сага отмечает этим туманом границы своих владений, было, ну … несколько неожиданно. Девочка попыталась найти деревню, в которой выросла. Но, то ли лес надежно скрывал ее бывший дом, то ли Рут не смогла отличить одно поселение от другого… В общем, ничего у нее не вышло.
Как долго изгнанники стояли и смотрели на Долину, в которую им не сужено было вернуться, Рут не знала она очнулась только когда Сивел тронул ее за рукав. Девочка оглянулась и заметила спину Халька, исчезающую в темном проеме. Мангус тоже ушел, на площадке остались только Рут, Сивел, да лиса-оборотень, замершая на самом краю уступа. Сивел сказал что-то, но слова его заглушил ветер. Впрочем, догадаться было не сложно: «Пойдем». Рут вопросительно посмотрела в сторону Энлии, Сивел отрицательно покачал головой: «Бесполезно».
Только спускаясь по лестнице, Рут осознала, что продрогла до костей. Сивелу, который осторожно шагал впереди, было тоже не жарко.
– Как ты думаешь, они пустят нас погреться? – спросил он.
– Кто? – не поняла Рут.
– Охрана, - объяснил Сивел. – Должны же они где-то греться и отдыхать. Не костер ведь жечь.
– Они же оборотни! У волков вон какая шкура – можно и на снегу спать.
– А оборотни что, не люди? – резонно заметил Сивел. – Шкура шкурой, а погреться все равно хочется.
И он оказался прав. Помещение для охраны располагалось рядом с входом на лестницу. Столь же искусно замаскированная снаружи, изнутри пещера была сухой и уютной. Да, охрана Каменной Чаши явно любила комфорт: что стоили одни только ширмы, делящие пещеру на несколько комнат. Скорее всего, в одной из них была спальня – оттуда доносился мощный храп. Часовой зашел туда, и через несколько секунд храп смолк. Вскоре из-за ширмы появился, сонно щурясь, второй охранник. Он сел у стены и стал внимательно, но равнодушно наблюдать за гостями. Мангус, быстро разложив часть нехитрых запасов на каменном столе, весело сказал:
– Ну что ж, воспользуемся случаем пообедать в тепле. Давайте быстренько за стол. А где Энлия?
– Здесь.
Ведьма-оборотень стояла, прислонившись к стене. Она сильно осунулась и выглядела смертельно уставшей. От ее сгорбленной фигуры веяло неизбывной тоской.
– Что-то ты развеселился, покидая дом, Мангус. Или ты не понял, что нам уже сюда не вернуться?
– Отчего же, понял, - серьезно ответил бывший лант. – Да только начинать долгий путь с уныния нельзя. Сама знаешь – тоска привлекает неудачу. Садись, поешь.
Энлия скорбно кивнула, и села за стол. Жуя холодное мясо, Сивел поинтересовался:
– Что это было за место?
– Обзорная башня.
– Кто ее сделал?
Мангус пожал плечами:
– Не знаю. Ходят легенды о маленьком народе, который умел договариваться с камнями. Но эти люди исчезли, и давным-давно никто в Арленде о них ничего не слышал.
– Скажи, Мангус, - вмешалась Рут. – Этот туман на выходе из Каменной Чаши – из Озера Слез?
Мангус кивнул:
– Да. Туман закрывает этот единственный вход в Долину Саги. Именно из-за него это место в Арленде называют Кровавым Ущельем.
– Только ли из-за него?
На губах Халька играла загадочная улыбка. Мангус осуждающе покачал головой и опасливо покосился на часового. У того чуть дернулась щека, но оборотень ничем более не показал, что услышал слова подростка. Глаза Энлии недобро сощурились, но она почему-то ничего не сказала. После замечания Халька ни у кого не возникло желания продолжить разговор, и остаток торопливого обеда прошел в молчании. Поев, путники быстро собрали свои вещи и пошли к выходу из Каменной Чаши. Они чувствовали на себе пристальный взгляд охраны, но самих оборотней видно не было. Маленькая птица пролетела над головами уходящих, жалобно крича, словно прощаясь.
Перед стеной тумана Рут ненадолго замешкалась: очень уж неприветливо выглядела кровавая завеса. Но колебание ее длилось недолго – глубоко вздохнув, девочка храбро шагнула вперед.
***
Выйдя из багряного тумана, Рут обернулась. «Действительно, Кровавое Ущелье», - подумала она. С этой стороны казалось, что вход в Долину Саги закрывает плотная стена кровавой воды. Как и говорил Мангус, за этой пеленой не было видно не то что Долину, но даже и дороги. А по бокам возвышались неприступные серые скалы. Сага хорошо позаботилась о том, чтобы в ее владения не проникли случайные бродяги.
Дорога уходила вниз, петляя и теряясь за поворотами. Скалы стали ниже, и уже не давили своей серой неприступностью. Идти было легко, отдых и еда восстановили силы. Но Рут все не покидало тревожное чувство. Еще когда она проходила Кровавое Ущелье, кристалл на ее груди начал нагреваться. Сначала девочка думала, что ей показалось, но жар от камня становился все сильнее. И вдруг стал совершенно нестерпимым.
Услышав крик Рут, Хальк, ушедший далеко вперед, оглянулся. То, что он увидел, было страшно. Рут пылала. Пытаясь сбить пламя, она упала в снег, но странный золотой огонь и не думал гаснуть. Все оцепенели, и только Мангус, видимо сообразив, в чем дело, бросился к девочке, разорвал одежду на ее груди и, одним рывком сдернув камень Свитка, отбросил его как можно дальше. Кристалл зашипел и взорвался. Пламя погасло, но Рут неподвижно лежала на снегу. Оцепенение, охватившее братьев, прошло, и они одновременно бросились к подруге. Вопреки их опасениям, Рут была жива. Девочка без сознания лежала на снегу, который сейчас если и был белее ее лица, то ненамного. Обожженная кожа вспухла волдырями, которые наливались соком прямо на глазах. Одежда местами еще тлела, и Сивел стал тушить ее прямо голыми ладонями. Хальк опустился рядом, положил голову Рут себе на колени и начал гладить ее темные волосы, выбившиеся из-под сползшего платка.
Внезапно установившуюся хрупкую тишину прервало злобное шипение, переходящее в визгливый крик:
– Мерзавка! Неблагодарная дрянь! Да как ты посмела!
Мангус едва успел перехватить обезумевшую лису. Она выла и вырывалась у него из рук, пытаясь добраться до девочки. Братья вскочили, закрывая безжизненное тело подруги, схватились за рукояти кинжалов, которые перед уходом подарил им отец. Они не понимали, что происходит, но видели, что девочке грозит еще одна опасность. В глазах Халька вспыхнула ненависть, и он кинулся на ведьму. И вновь Мангус оказался быстрее. Прикрыв Энлию собственным телом, он звучно крикнул, перекрывая вой лисы-оборотня и молчаливую жажду убийства Халька:
– Успокойтесь! Немедленно! Хальк, если ты сейчас причинишь вред Энлии, мы ничем не сможем помочь Рут. А ты, Лисья Госпожа, сама заварила эту кашу. Вина лежит на тебе и на мне, но никак не на глупой девчонке, так и не узнавшей Сагу!
Странно, но его немудреные слова оказали прямо таки магическое воздействие. Хальк сразу же остановился, а ведьма-оборотень обмякла, повиснув на руках бывшего мудреца. Сивел, настороженно следивший за ссорой, вновь наклонился над Рут. Выпрямившись с каменным лицом (только мокрые полоски на щеках выдавали его боль), юноша тихо, но твердо произнес:
– Нам нужно вернуться.
Энлия захохотала безумным смехом:
– Давай-давай! Как раз то, что надо! Составим компанию глупой девчонке! – и захлебнулась рыданиями.
Мангус отрицательно покачал головой.
– Нам нужно вернуться, - повторил Сивел, и в голосе его зазвенел металл, не признавая никаких возражений. – В Долине Рут помогут.
Мангус отпустил ведьму (та тяжело осела в снег, вся дрожа), подошел к Сивелу и, положив руки ему на плечи, тихо и мягко ответил:
– Нам нельзя возвращаться. Если мы и сумеем добраться живыми, в Долине Саги девочке все равно не будут помогать.
Хальк растерянно переводил взгляд с брата на бывшего ланта.
– Почему? – высокомерное достоинство Сивела, требующего ответа, чем-то напоминало краткое превращение ланта Арселя в Посла Саги.
– Потому что… - Мангус тяжело вздохнул. – Видишь ли, я не знаю, как сказать это. Просто поверь мне пока. Сейчас главное – спасти Рут. Все объяснения потом, хорошо?
Сивел угрюмо кивнул, соглашаясь, и удовлетворенный Мангус подошел к Энлии, скорчившейся на земле.
– Лия! – ласково позвал он. – Сейчас можешь помочь только ты.
Ведьма подняла голову, и Мангус, прочитав ответ в ее глазах, торопливо добавил:
– Никто ничего не заметил, Лия. Ни я, ни ты, ни даже Стражи границы. Это значит, так было угодно Саге.
На губах Энлии заиграла саркастическая усмешка:
– Не надо кормить меня баснями, Мангус. Я знаю возможности Саги не меньше тебя. Но ты все же прав. В конце концов, Она доверила мне своих детей, и я обязана защитить их. Даже изменников. Говори, мудрец, чем могу помочь?
Мангус с откровенным облегчением и радостью ответил:
– Нам нужно дойти до Сказителей. Может, они умеют лечить такие раны. И попасть к ним нужно как можно быстрее.
Лия усмехнулась:
– И опять ты в чем-то прав. Нам теперь одна дорога – к Сказителям. Если мы попытаемся спуститься в ближайшую деревню, меня забьют камнями, а вас, скорее всего, повесят как шпионов. С такой раненной на руках мы не сможем скрыть, откуда пришли, а время Зимнего Бега даже еще не кончилось. Все это верно, вот только и к Сказителям нам не проникнуть – дорога к ним и летом очень сложна, а зимой – почти непроходима.
– А у нас есть выбор?
Лия хмыкнула:
– Нет.
А Сивела впервые пронзила тревожная мысль: «Что же делают оборотни во время своего Зимнего бега?»
***
Для того чтобы выйти на тропинку, ведущую в город Сказителей, путникам пришлось немного вернуться назад. Мангус нес безжизненное тело Рут, лиса бежала впереди, показывая дорогу. Братья шли последними, они кроме своих вещей несли еще и мешки Рут и Мангуса. Эта тропка не шла ни в какое сравнение с той дорогой, по которой они шли до сих пор. Сивел и Хальк прочувствовали, что это такое – перебираться через горы. То исчезая, то появляясь, проваливаясь в расщелины и вновь взмывая круто вверх, то широкая, то узкая настолько, что надо было буквально протискиваться сквозь скалы, тропинка уводила все выше. Часто приходилось груз передавать по цепочке наверх, чтобы он не увлек вниз, на острые камни, язвительно выглядывающие из снега. Через некоторое время Мангус устал, и его сменил Хальк, а потом пришла очередь Сивела. Рут все не приходила в себя, и несущий девочку частенько проверял, жива ли она. Много позже, вспоминая этот день, Хальк и Сивел не понимали, как им удалось все это выдержать.
Уже темнело, когда путь отряду перегородила широкая трещина…
– Ну, вот и все, - сказала Лия.
Она только что вернулась – бегала осматривать размеры провала. Приняв человеческий облик, ведьма-оборотень прислонилась к скале, и устало посмотрела на своих спутников.
– Пришли. Теперь либо нас встретят, либо мы замерзнем здесь.
Хальк недоуменно оглянулся:
– А где город Сказителей?
Лия насмешливо оскалилась.
– Ты что, думал, войдешь туда легко и просто: смотрите, вот он я?!
– То есть? – не понял юноша.
Ведьма, не переставая ухмыляться, махнула рукой: мол, что с тебя взять! Мангус, сжалившись, объяснил:
– Гранитный город – сердце Арленда. Не каждого человека туда пускают.
– Но нам нельзя ждать, - разволновался Сивел.
Тревожась о Рут, он пропустил мимо ушей непонятные слова Мангуса насчет сердца. Лия пожала плечами:
– Можно или нельзя – ничего не поделаешь. До пограничной деревни мы доберемся лишь к утру, так что лучше все же переждать ночь здесь.
– Но до утра Рут умрет! – отчаянно крикнул Сивел. – Ты этого хочешь?
«…ешь? …ешь? …ешь?» - заинтересованно повторило за ним любопытное эхо.
Ведьма покачала головой:
– Не хочу. Как бы ни была виновата эта девочка, мне доверили ее защиту. А я не справилась. Но, видно, такова судьба.
– В багряные воды такую судьбу! – истошно закричал Хальк. – Какого демона мы вообще потащились в эти горы! Я не хочу, чтобы Рут умирала, не хочу!
«…хочу! …хочу! …хочу!» - не согласилось с ним эхо. Вдали послышался шум сходящей лавины.
– Не стоит кричать в горах, юноша. Это очень опасно.
Все опешили, услышав вдруг незнакомый голос. А из-за скалы вышел человек в грязно-сером дорожном зимнем плаще. Он скинул капюшон и улыбнулся широкой располагающей улыбкой. Мангус зажмурился, словно не доверяя себе.
– Дошли! – с тихим восторгом произнес он.
Бывший лант вновь открыл глаза, в которых блестели росинки слез:
– Успели!
На губах Энлии появилась высокомерная, но, вместе с тем, облегченная усмешка. Только братья настороженно смотрели на Сказителя, еще не веря в то, что пришла помощь. Но и у них на лицах начала пробиваться отчаянная надежда.
– Мы ждали вас, Дети Саги! – торжественно произнес Сказитель. – Salve!
***
Молодой серебристо-белый волк пританцовывал от нетерпения. Начальник караула уже часа три не шевелился. Думал о чем-то, уставившись перед собой в точку, видимую только ему. Бедный юноша не знал, куда себя деть. Он раз десять осмотрел помещение караульной, обнюхал каждую щелочку. Сначала он, конечно, пытался подражать старому волку: сидел на скамье, скрестив руки на груди, и старался придать своему лицу выражение сосредоточенности. Но надолго его не хватило: в голову лезло все что угодно, но только не умные мысли. Тогда юноша стал рассматривать скромную обстановку караульной. Ничего примечательного – маленькое помещение, деревянные скамьи да стол, на котором можно есть, а можно играть в кости. Скучно и холодно. В конце концов, молодой волк, не решаясь прервать размышления начальника караула, выскочил на улицу.
Стражи границы уже куда-то исчезли, лишь рядом с караульной сидел, сгорбившись, пожилой стражник в потертой кожаной куртке. Он мрачно глядел вперед и рассеяно кидал снежками в ствол старого дуба, стоящего неподалеку. Молодой серебристо-белый волк присел рядом:
– Такое нечасто бывает, да?
– Нечасто бывает что? – равнодушно, не поворачивая головы, уточнил пограничник.
– Когда ланты уходят из Долины, - пояснил юноша.
– Нечасто, - согласился его собеседник. И добавил не совсем к месту. – Скучно здесь.
Молодой волк не решился возразить, хотя все здесь казалось ему восхитительным. В конце концов, он только пару недель назад прошел Посвящение, и даже не успел еще отправиться в свой первый Зимний Бег. Повисло молчание, изредка прерываемое лишь слабым шорохом падающего с веток дуба снега. Молодой оборотень уже готов был согласиться с последним замечанием сидящего рядом волка, когда тот настороженно повел носом и усмехнулся, отчего лицо его на мгновение стало гораздо злее и моложе:
– Кажется, сейчас наконец-то начнется что-то интересное!
Молодой серебристо-белый волк не понял, но переспросить не успел – из помещения караульной раздался вой дикой ярости. Молодой волк узнал этот звук: именно так выли Охотники, когда, уже, казалось бы, обреченная добыча все же ускользала из их западни. Начальник караула выскочил из караульной, и вид его был страшен: жесткая клочковатая шерсть стояла дыбом, глаза горели бардовыми огнями, а с желтых оскаленных клыков капала вспенившаяся слюна.
– Жрец! – прорычал он. – Немедленно веди меня к Совету! Это измена!
***
Утреннее солнце ласково пощекотало щеку спящего мальчика. Пляшущая в солнечных лучах пылинка нечаянно оказалась в потоке вдыхаемого воздуха. Хальк чихнул и проснулся. Было позднее утро. Соседняя кровать пустовала, видимо Сивел уже проснулся и куда-то ушел, не став будить брата. Хальк сладко потянулся под шерстяным одеялом.
– Доброе утро! – раздался веселый голос. – Как спалось?
Хальк даже подскочил от неожиданности, испуганно обернулся. На подоконнике, болтая ногами, сидел паренек, немногим старше него, и с аппетитом грыз большое яблоко. «Откуда он взял его в конце зимы?» - удивился Хальк. А мальчишка задорно улыбнулся:
– Лови!
Хальк машинально поймал. Под прозрачной кожицей желтым янтарем светилась мякоть плода, и мальчик вдруг ощутил сильный голод. Яблоко таяло на языке сладкой истомой, слегка пощипывая легкой кислинкой. Как ни странно, голод отступил. Незнакомец хитро подмигнул:
– Это плод с Райского Дерева. Теперь до обеда есть не захочешь!
Хальк чуть не подавился. В Долине о Райском Дереве говорили с легким придыханием, и лантов, попробовавших его плод, можно было пересчитать по пальцам. На одной руке.
– Ничего себе! Ты сын местного правителя?
Мальчишка расхохотался:
– С чего это ты так решил?
Хальк покачал в руке огрызок:
– Не слабо для завтрака!
Мальчишка уже постанывал от смеха:
– Да они везде здесь валяются! Круглый год созревают. Всем уже надоели до смерти!
Хальк изумленно покачал головой – представить себе, что может надоесть райское яблоко, он при всем желании не мог. А мальчишка перестал хохотать, спрыгнул с подоконника и подошел ближе:
– Флавий, - представился он. – Сказитель.
Хальк открыл рот:
– Врешь!
– Почему это? – паренек откровенно забавлялся.
Хальк критично оглядел его с головы до босых пяток:
– Слишком молод для Сказителя!
– А ты что, много их видел?
Не желая признавать очевидное, Хальк туманно ответил:
– Довелось…
– Да ладно! – хихикнул Флавий. – Но, вообще-то ты прав. Я пока не совсем Сказитель. Пока только Ученик. Но Гранитный город все равно показать смогу. Пойдешь со мной?
Хальк рассеянно кивнул.
– А Сивел где?
– Твой брат? Кажется, в Палатах Врачевателей.
– У Рут? – вскинулся Хальк. Флавий кивнул. – Как она?
– Все будет в порядке, - паренек успокаивающе положил руку на плечо Халька. – Ей уже лучше. Ну что, пойдем?
Хальк покачал головой:
– Лучше покажи, где эти Палаты.
***
Сивел сидел на полу в палате Рут и пытался не уснуть. Вот только веки с каждой минутой становились все тяжелее, и голова постепенно опускалась на сложенные на коленях руки. Несколько раз его пытались отправить спать, но Сивел не соглашался. В конце концов, его оставили в покое – хочет маяться парень, его дело. И Сивел остался мужественно бороться со сном. Иногда в палату заходили сиделки. Они проверяли все ли в порядке, меняли холодные компрессы на восковом челе Рут, поправляли одеяло. Тогда Сивел становился рядом, настороженно наблюдая за их действиями. На него не обращали внимания – видимо решили, что у него помутился рассудок с горя. Но на самом деле причина была несколько иной.
Самой дороги до Гранитного города Сивел не запомнил – то ли очень устал, то ли ее охраняла какая-то магия. Они просто шли какое-то время, а потом вдруг обнаружили, что под ногами аккуратно выложенная мостовая, а над головой нависают каменные дома. Как-то буднично они вошли в самый знаменитый город Арленда.
Путников уже встречали. Рут бережно, но быстро унес на руках богатырского сложения Сказитель, а остальных развели по комнатам. Уставшие путешественники обессилено рухнули на мягкие кровати и почти мгновенно уснули. Все, кроме Сивела. Сон никак не хотел к нему приходить, и паренек, поворочавшись некоторое время, встал и пошел на улицу. Он запомнил, в каком направлении ушел Сказитель, унесший Рут, и устремился за ним. Идти пришлось недолго – каким-то шестым чувством Сивел понял, что нашел то, что нужно, когда наткнулся на невысокое (по сравнению с остальными домами) здание, почти скрытое под разросшимися побегами каких-то вьющихся растений. Из открытого окна доносились чьи-то голоса, и Сивел невольно прислушался:
– … Может, все-таки, не стоит ее лечить?
Произнесенные тихо и задумчиво, эти слова заставили Сивела отпрянуть и прижаться к стене. Он затаил дыхание, напряженно прислушиваясь. Тонкая невесомая занавеска на окне тихо колыхалась от легкого дыхания ночного ветерка. Сивел осторожно отогнул край и попытался незаметно заглянуть внутрь.
Над бледной, тяжело дышащей Рут стояли два Целителя. Лиц Сивел не мог рассмотреть – Целители стояли к нему спиной – но ему представилось, что внешний облик их столь же похож, сколь похожи их фигуры – высокие, крепкие, над широкими плечами, закутанными в зеленые плащи – абсолютно одинаковые бритые макушки, капюшоны небрежно откинуты на спину.
– Ты что, готов, совершить убийство? – спокойно осведомился один из Целителей (у Сивела холодок пробежал по спине). – Может, ты все же выбрал не ту дорогу?
Тот, что стоял справа, пожал плечами:
– Почему убийство? Стоит просто предоставить девушку судьбе. Если вдруг выживет, это будет не наша вина.
Сивел омертвел. Но, услышав ответ, немного расслабился:
– Не играй словами, Зарев. Судьба уже распорядилась, приведя ее к нам.
– Ну и что? Разве мы не должны отказываться лечить преступников?
– Не путай право и обязанность, Зарев! Да и какое преступление она, по-твоему, совершила?
– Ничего себе! А измена – это не преступление?! – возмущенно спросил Зарев.
– Нет, это больше похоже на наказание, - возразил его собеседник. – И как знать, может, никакой измены не было? Может, она ничего не совершила, и нам не за что ее наказывать!
– Я не понимаю тебя, Ластир! Тебе что, нравится, когда по дорогам Арленда бродят лихие люди?!
– Да какой из нее… - рассмеялся Ластир. – Из этой худой девчонки?
– Когда она вырастет, будет поздно, - мрачно предрек Зарев.
– И, тем не менее… - пожал плечами второй Целитель. – Давай приступим к делу, хорошо? И подумай, может все-таки тебе сменить свой путь?
Зарев оскорблено вскинул голову, но ничего не сказал, может, потому, что ответить было нечего, а может, решил не обсуждать этот вопрос. Целители вскинули руки, и комнату залил яркий свет, ослепивший Сивела. Мальчик отшатнулся от окна, инстинктивно закрыв лицо руками. Перед глазами плавали черно-синие круги, голова гудела от противоречивых мыслей, а на сердце тяжелым грузом легла тоска. Рут преступница?! Что за чушь! Но они так считают, значит, постараются принять меры. В историях, что рассказывали старшие ребята у ночного костра, упоминались легкие, как ночные тени, неуловимые стражи-убийцы – то ли карающая длань Истории, то ли тайные слуги Вечно Скорбящей, а может, и то и другое. Рассказывали, что легендарный разбойник Робигур, чья удачливость и хитрость стали нарицательной, погиб именно от их руки. «Нельзя оставлять Рут одну, - решил Сивел. – Буду сторожить ее, день и ночь, пока Рут не поправится». Целители уже ушли. Сивел забрался через окно в палату Рут и приготовился к долгому ожиданию.
***
Утренняя роса умыла заспанный город и теперь постепенно исчезала под горячими лучами солнца. Яркие цветы расправляли свои одежды, приветствуя новый день и наполняя прозрачный воздух свежим и бодрящим ароматом. Вокруг заливались невидимые птицы, и даже камень стен, затянутый хмелем, казалось, довольно потягивается, проснувшись. Хальк не мог понять, как это – уснули зимой, а проснулись летом. Он замер в дверях, ошалело вертя головой, а Флавий искренне веселился, глядя на его честное недоумевающее лицо. В конце концов, Ученику Сказителя, видимо, надоело наблюдать за обалдевшим гостем. Он шлепнул Халька между лопаток и весело сказал:
– Давай сюда свою одежку! Не беспокойся ты, никуда она не денется! Кинем пока здесь, пойдем обратно – заберешь.
Теперь Хальк понял, почему у Флавия было такое ехидное лицо, пока Хальк одевался. Видимо, новый знакомый любил подобные розыгрыши. Но лето?!…
– Сколько я спал? – вдруг испугался он.
– Ну, у тебя и фантазия, парень! – согнулся от хохота Ученик Сказителя.
Отсмеявшись, и вытерши выступившие слезы, он пояснил:
– В Гранитном городе не бывает зимы. Так что не переживай, – и не удержался, хмыкнул. – Тоже мне, Рип ван Винкль!
– Кто? – не понял Хальк.
Но Флавий только махнул рукой, ничего не ответив. Они закинули тулуп Халька на перила крыльца и пошли.
Оказалось, что Палаты Врачевателей находятся рядом. Невысокое бревенчатое (среди каменных зданий это особенно бросалось в глаза) строение, почти полностью скрытое буйной порослью вьюнков, по зелени которых как звездочки были разбросаны маленькие белые цветы.
– Целители утверждают, - сообщил Флавий, - будто дерево способствует излечению, да и вообще добрее относится к живому существу, чем камень. Так что, если увидишь в Гранитном городе деревянный дом, будь уверен – он принадлежит Целителю.
– И что, это действительно так? – полюбопытствовал Хальк.
– Понятия не имею, - легкомысленно ответил Ученик Сказителя. – Спорить на эту тему я бы не стал. Впрочем, я вообще не спорю с Целителями – совершенно бесполезно! Проходи сюда.
За грубой тканью, скрывавшей дверной проем, спряталась маленькая комнатка, служившая Рут больничной палатой. Сама девушка лежала на кровати у окна, укрытая тонким одеялом, забывшись в тяжелом сне. Конечно, за одну ночь нельзя ожидать кардинальных изменений, но уже видно было, что она поправляется – на щеках появился небольшой румянец, дыхание выровнялось, да и вообще, Рут уже не производила впечатления умирающей. Сивел сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Он поднял голову, и красные воспаленные глаза его наполнились облегчением:
– Привет, Хальк. Ты вовремя. Покарауль здесь пока, а я отдохну, хорошо? А то уже сил никаких нет, так спать хочется!
– Так спал бы, кто же тебе не дает?! – вылез вперед Флавий.
– Кто это с тобой? – спросил Сивел, и Хальку не понравился его голос: похоже, брат находился на волосок от безумия.
– Я Флавий, Ученик Сказителя, - голос Флавия звучал осторожно и успокаивающе.
Он медленно и аккуратно продвигался поближе к Сивелу, не переставая что-то говорить. Его бормотание настолько завораживало, что Хальк и не заметил, как Флавий подошел к Сивелу вплотную. И лишь когда брат обессилено повалился на бок, Хальк испугался:
– Что ты с ним сделал?
– Ничего, - улыбнулся Флавий. – Он просто заснул. Помоги положить его на скамью.
Вдвоем переложить спящего Сивела оказалось проще простого. Очутившись на деревянной скамье, он простонал негромко, но не проснулся. Из-под сомкнутых век скатилась слеза.
– Не очень-то веселые сны ему снятся, - заметил Хальк, устраивая из собственного жилета что-то вроде подушки.
– Переживает сильно… - ответил Флавий, понимающе кивнув головой.
Они посмотрели на мирно спящую Рут, на Сивела, и, не сговариваясь, направились к выходу.
На улице Хальк перевел дыхание и встряхнул головой.
– Что это на него нашло? – недоумевающе спросил он.
Флавий усмехнулся:
– Проснется, у него и спросишь. Если вспомнит. Да ладно, теперь-то все в порядке. Ну что, пойдем осматривать город?
Хальк кивнул:
– Ага, только чуть попозже, ладно? Мне надо еще Мангус повидать.
Флавий снова усмехнулся:
– Пойдем, провожу. Это недалеко.
Дом, в котором поселили Мангус, оказался действительно недалеко. Еще ближе, чем их с Сивелом пристанище. Хотя идти пришлось недолго, Хальк все же решил, что молчать просто невежливо, и попытался завязать разговор:
– Ты давно здесь живешь?
– Чуть больше года, - ответил Флавий, рассеянно сорвав большой листок с ветки дерева, которая неосторожно протянулась поперек тропинки.
– Нравится?
Флавий пожал плечами:
– Привык. Скучновато здесь немного.
– Скучновато? – изумился Хальк. – В городе Сказителей?!
Флавий невесело усмехнулся:
– Знаешь, какую бурную жизнь я вел, пока здесь не осел! У-у-у, такие приключения не каждому достаются!
Он закусил губу и взглянул на небо. В глазах Ученика Сказителя появилось печальное и, в то же время, мечтательное выражение. Впрочем, ненадолго. Флавий тряхнул головой и посмотрел на Халька озорным взглядом:
– Слава Силам, я из них живым вырвался! А скука… Учитель Зарий вообще говорит, что скуки нет, а есть только лень.
Хальк расхохотался:
– Наши учителя точно так же твердили! Так вот почему ты решил мне город показать!
– Ну да! – весело сознался Флавий. – Я что, больной – сидеть среди пыльных манускриптов, когда есть шанс оттуда смыться! Да и, честно говоря, любопытно: я жителей Долины Саги в первый раз вижу.
– А я в первый раз оттуда вышел, - усмехнулся Хальк. – Так что мне тоже все любопытно. Расскажешь о своих приключениях?
– Может быть, - кивнул Флавий. – Но позже. Твои спутники остановились вот в этом доме.
«Этот дом», как и многие другие, был сложен из гранитных плит, вырубленных, похоже, где-нибудь рядышком, например, за соседней скалой. «Действительно, Гранитный город», - подумал Хальк, любуясь узорами красно-коричневого камня. Растущие повсюду цветы подчеркивали причудливые рисунки отполированного гранита, словно сами были выточены из драгоценных камней. В Гранитном городе, видимо, не любили двери, предпочитая занавешивать выходы из зданий либо тканью, либо непрочными на первый взгляд (а на самом деле очень даже крепкими) конструкциями из кусочков коры и тростника. Такие своеобразные занавески начинали трепетать и шуршать при первом же дыхании сквозняка. Вот только звуки эти шторы пропускали идеально. А в доме, похоже, ссорились.
– Ни за что! Как поступать тебе – тебе и решать, а я никогда Ее не предам!
– Лия, это не предательство! – похоже, резкие слова ведьмы сильно задели Мангус.
– А что это, по-твоему?! Забыть все, что было, изменить себя, поклониться другой Силе… Это не предательство? Что же это?!
– Лия, то, что было, уже не вернуть! Нельзя жить только воспоминаниями! Прошлое ушло, оно уже не вернется. Но жизнь-то продолжается! Или ты хочешь потратить ее остаток на бесполезные сожаления?
– Верность не бывает бесполезной, и не может уйти, Мангус! Либо ты верен, либо нет!
– Мы покинули Долину не по своей воле, Лия! – голос Мангус стал почти угрожающим. – Сага выкинула нас на свободу. Кому теперь нужна твоя верность, Лия?
– Мне! – с яростью крикнула лиса, и именно этот момент выбрал Хальк, чтобы войти.
– Что случилось? – испуганно спросил он.
Лия обернулось. Ее раскрасневшееся от злости и обиды лицо было залито слезами. С ненавистью взглянув на мальчика, ведьма стремительно скрылась в глубине дома, за занавесками. Мангус смущенно кашлянул:
– Видишь ли, Хальк, сегодня я разговаривал со старейшими Сказителями. Мы прекрасно нашли общий язык, и они… - Мангус замялся, а потом выпалил. – В общем, мне предложили принять покровительство Истории.
– Ты хочешь стать Сказителем? – от изумления у Халька отвисла челюсть.
Взглянув на его обалдевшее лицо, Мангус тяжело вздохнул:
– Сначала мне тоже было немного не по себе. Но потом я подумал, и понял, что действительно этого хочу. Хотя, теперь вижу, что это была не слишком хорошая идея.
– Ну почему же? – перебил Мангус Флавий, входя в дом. Видимо, скромность не входила в список его достоинств. – Это было бы удачным решением многих ваших проблем. Без Сказителя путешествовать по Арленду сложно, поверьте моему богатому опыту!
– А он у тебя действительно богатый? – поинтересовался Мангус, пытаясь разглядеть в полутьме лицо неожиданного собеседника.
Флавий важно кивнул:
– Прежде чем стать учеником сказителя Зария, я полтора года болтался по Арленду как Искатель. Как раз во время Волны бешенства…
Мангус присвистнул и посмотрел на Флавия с немалым уважением.
– Тогда конечно…
– Что за Волна бешенства? – заинтересовался Хальк.
Флавий махнул рукой:
– Это долго объяснять. Я тебе потом расскажу.
Хальк решил было обидеться, но не успел – вернулась Лия. Она уже собрала вещи и теперь стояла у выхода, закинув дорожный мешок на плечо, и холодно смотря на Мангуса. Сквозняк легко шевелил мех на полах дорожного плаща, одетого на ее плечи, словно намекая, что смешно надевать теплый плащ, когда на улице лето.
– Я покидаю этот город искушений, - голос ведьмы был столь же равнодушен и холоден, как и выражение ее лица. – Что решите вы – ваше дело. Встретимся в горах, когда вы, наконец, соизволите отправиться дальше.
Она решительно отстранила Халька и вышла вон.
– Вот так, - растерянно прокомментировал Мангус через некоторое время. – И что же нам теперь делать?
Хальк пожал плечами.
***
Сиреневые колокольчики недовольно качали головами, пытаясь уклониться от полы серого плаща сказителя Латиуса. Он шагал неторопливо, приподняв лицо навстречу лучам солнца, пробивающимся сквозь кроны могучих дубов, помахивая руками, словно дирижируя хором невидимых птиц. Мангус шел следом и не видел лица проводника, но почему-то знал, что на губах Латиуса блуждает мечтательная улыбка, а глаза полузакрыты. Тихое спокойствие дубовой рощи окутало бывшего ланта, изгоняя тревогу и неуверенность. Теперь Мангус уже не сомневался, что поступает правильно. Впервые за все это время он не думал о разговоре с сельмом, не чувствовал воспоминания об обжигающей боли в сердце. Мангус был уверен – если он заснет в этой роще, ему не приснится страшная встреча, не заставит его вскакивать посреди ночи, обливаясь потом. Старик мимолетно пожалел о том, что Лия не захотела (да и не смогла бы) принять покровительство Истории. Мангус глубоко сочувствовал оборотню – ведь если он до пятнадцати лет жил без силы Саги, то Энлия родилась с ней в сердце. Ему было тяжело покинуть Долину, ведьме же стократ тяжелее: он потерял смысл жизни, а она саму жизнь. Но внутри него крепла уверенность, что все образуется. Стоит им добраться до Сумеречных земель, и Энлия найдет там свое спасение. А затем они вместе дойдут до сельмов, и те, наконец, откроют ответы на все вопросы – и кто из братьев сын сельма, и почему он оказался в Долине Саги, и … Да мало ли вопросов, которые можно задать!
Так, теша себя надеждами, Мангус и не заметил, как дошел до Храма Истории. Только чудом он не натолкнулся на внезапно остановившегося сказителя Латиуса. А тот обвел рукой открывшуюся впереди поляну, словно говоря, ну вот, пришли, и повернулся к Мангусу, улыбаясь:
– Ну вот, пришли. Теперь все дело за тобой. Найдешь дверь, зайдешь в жилище Истории…
У Мангуса внезапно пересохло в горле. Он и не подозревал, что так волнуется. Срывающимся голосом Мангус спросил:
– А потом?
– Увидишь, - пожал плечами сказитель Латиус. – Да ты не волнуйся, все будет хорошо. Раз уж сумел дойти до этого места, скорее всего, малышка тебя примет.
– Малышка?! Какая малышка?
Смеющиеся морщинки появились вокруг глаз Сказителя:
– Увидишь. Да не тяни, решайся! – и крикнул вслед. – И не пытайся скрыть удивление: все равно не получится!
Да уж, сказать, что Мангус был удивлен – ничего не сказать. Почему-то ему казалось, что у такой могущественной Силы, как История, должен быть колоссальный, потрясающий Храм. В принципе, он потрясал, но совсем не так, как представлялось. Вместо грандиозной башни или дворца, подавляющего размерами и великолепием – невысокое серое строение, этакий каменный вариант глиняной хижины, которые иногда встречаются в Долине Саги. Вместо величественных (или даже устрашающих) фигур животных, охраняющих вход – маленькая кошечка, спящая на крыльце. Да и само крыльцо – пара ступенек и плоский серый камень, несущий на себе следы времени и многочисленных ног. А вокруг - неправильной формы лужайка, усыпанная полевыми цветами. А на лужайке (что больше всего поразило Мангуса) – качели. Несколько непривычные: два столба, вбитые в землю, над ними перекладина, а к перекладине привязана веревка с досочкой внизу. И не поймешь, что это Храм Силы. Вот только дверь странная. То ли темная, то ли светлая, постоянно мерцающая и словно светящаяся изнутри. Мангус мимоходом подумал, что подобное чудо можно увидеть лишь во сне. Он взошел на крыльцо (потревоженная кошка недовольно мявкнула и сбежала в высокую траву) и замер в нерешительности. На вид дверь не казалась твердой – так, облако тумана. Но это было всего лишь иллюзией – коснувшись ее рукой, Мангус не ощутил и намека на упругость. Более того, на миг ему показалось, что ладонь стала твердой, как камень. Он в испуге отдернул руку, посмотрел, нет, все в порядке. Поискав глазами дверную ручку и найдя, Мангус набрался храбрости и постучал.
По двери пробежал всполох радуги, и она медленно растворилась в воздухе, оставив приглашающий темный проем. Мангус глубоко вздохнул и решительно шагнул вперед.
Внутри храм оказался более вместительным, нежели выглядел снаружи. Войдя, Мангус обнаружил себя под большим каменным куполом. Серые стены, отливающие матовым блеском, были изрезаны какими-то рисунками. То тут, то там стояли каменные статуи размером в человеческий рост. В самом центре тихо журчал фонтан – круглая чаша, с краями, чуть возвышающимися над полом. Мощная струя воды била из середины фонтана, сверкая бриллиантовым блеском, рассыпаясь наверху цветком и стекая вниз десятками тоненьких струек. В первый момент, Мангусу показалось, будто свет падает на воду из-под вершины купола, но, задрав голову, он обнаружил, что тот цельный. Свет шел из глубины чаши, таинственный и яркий, бросая блики на стоящие вокруг статуи. Мангус подошел к одной из них. Юноша в короткой тунике стоял, чуть пригнувшись, сжимая тонкой рукой рукоять каменного кинжала, заткнутого за пояс. Хитрое лицо, нагловатая улыбка на губах, прядь волос выбилась из-под головной повязки. Рядом – бродяга, упавший на колени, в ужасе прикрывший глаза рукой. Мангус погладил холодный камень, дивясь мастерству скульптора.
– Ты пришел поиграть со мной? – раздался вдруг звонкий детский голос.
Мангус вздрогнул от неожиданности, отдернул руку, медленно повернул голову. Из-за водяной завесы вышла девочка лет шести, вся словно сотканная из лучиков света. Она брела по колено в воде (хотя Мангус готов был поклясться, что фонтан гораздо глубже), тоненькие косички цвета сажи прыгали по худеньким детским плечам. Девочка села на край чаши, внимательно изучая гостя. Ее черные, как маслины, глаза настороженно ощупывали каждую черточку пришедшего. Мангус даже немного растерялся под этим изучающим взором. А девочка оправила край одежды (она была закутана в кусок белой ткани, перекинутой через плечо и закрепленной на поясе), подогнула под себя ноги, устроившись поудобнее. Этот трогательный жест успокоил и растрогал Мангуса.
– Как ты здесь оказалась малышка? – спросил он.
Голос прозвучал неожиданно хрипло, Мангус даже поморщился. А девочка удивилась:
– Какой ты странный! Пришел в гости и не знаешь! Я здесь живу.
Мангус, уже догадавшийся, кто перед ним, но все же не верящий своим глазам, поинтересовался:
– А как тебя зовут, милая?
Девочка удивилась еще больше:
– А ты не знаешь? Меня еще никто не спрашивал, - она призадумалась, а потом, с хитринкой в голосе ответила. – По-разному!
Теперь удивился Мангус:
– Как так?
Девочка смутилась:
– Ну… По-разному. Меня какими только именами не называли… Но мне больше всего нравится Клио. Так меня мама звала. Кажется.
– У тебя есть мама?! – изумился Мангус.
– Была. Кажется. Я не помню, - погрустнела малышка, но тут же вновь повеселела. – Ты меня можешь Клио звать. Я разрешаю.
– Клио…
Имя перекатывалось на языке, как колючая горошинка. Мангусу вдруг стало легко и весело. Он рассмеялся и протянул руки ладонями вверх:
– Ну что ж, Клио, будем знакомы! Я Мангус.
Девочка не стала подходить к гостю, но, все же, довольно улыбнулась:
– Будем знакомы, Мангус! Ты мне нравишься. Поиграешь со мной?
Мангус кивнул и подошел ближе к фонтану. Он легонько сжал доверчиво протянутую детскую ладошку, удивляясь себе – как просто и естественно держит за руку саму Историю. Мангус тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, усмехнулся и кивнул:
– Веди!
Девочка повлекла его к струе воды. Вся натура Мангуса воспротивилась, мешая сделать первый шаг. Глаза кричали: «Здесь глубоко!», разум шептал: «Утонешь, она-то Сила, ей все равно…», ноги отказывались идти дальше. Но тут вмешалось сердце. «Я верю», - просто сказало оно, и отбросило мягкой, но сильной рукой все сомнения. Мангус шагнул в воду.
Оказалось, что он погрузился даже меньше девочки – та брела по колено в воде, а ему едва замочило щиколотки. Клио, похоже, даже не заметила секундного замешательства Мангуса. Но ему показалось, будто она лукаво и одобрительно стрельнула глазками: «Смелый!».
Нырнув в водяные струи вслед за Клио, которая раздвинула их руками как занавески, Мангус оказался на залитой солнцем лужайке, очень похожей на ту, что окружала Храм Истории. Но здесь она выглядела несколько иначе. Во-первых, не было ни самого Храма, ни даже намека на него. Только на месте фонтана стояла дверь, из которой, собственно, они и вышли. Просто дверь, не скованная стенами. Во-вторых, стало ясно видно, что эта лужайка по форме ни что иное, как точная копия карты Арленда (Мангус, в свое время, хорошо изучил ее, копаясь в архивах Храма Саги). Стоя на точке, обозначавшей Гранитный Город, ясно была видна и Долина Саги, и Плато Сельмов. От Саги до сельмов – всего пара десятков шагов. «Игрушечный мир, - с горечью подумал Мангус. – Всего лишь детская площадка». И, словно в подтверждение своим мыслям, он вдруг увидел, что по всей лужайке разбросаны маленькие куклы – сотни, тысячи.
– Ух, ты! – восхищенно выдохнула Клио. – Какие замечательные!
Мангус в первый момент не понял, к чему тянет ручонки девочка, но вдруг обнаружил, что сжимает в ладонях миниатюрные игрушки. Пять кукол. Четыре «настоящих», «человеческих», а пятая – фигурка зверя. Лисы. Именно к этой лисичке и потянулась в первую очередь Клио. Она погладила пальчиками мягкий рыжий мех, подула в игрушечный нос, с удовольствием созерцая встопорщившиеся шерстинки. Подняла на Мангуса восхищенные глаза:
– Я так люблю зверьков! Больше всех на свете! Только у меня их мало: мне почему-то обычно не разрешают с ними играть. Наверное, потому, что они легко ломаются.
Наивные и простые слова, но Мангусу стало жутковато. Еще бы! Если рассмотреть, что за ними кроется… Нет, лучше об этом не думать, равно как и том, кто может запретить что-либо самой Истории. Он протянул девочке остальных кукол:
– А эти тебе нравятся?
– Ну, конечно! Они все замечательные! Я так хочу с ними поиграть!
Ох… Ой-ей-ей! Мангус ощутил некоторую слабость. А Клио продолжала беззаботно болтать:
– Такие милые! А вот эта очень на тебя похожа!
Ну, естественно!
– Давай, поиграем вместе!
Хм, интересное предложение…
– Только как?
Девчушка закусила губу, призадумавшись. Потом лицо ее просветлело:
– Придумала! Мы не будем играть! Ты расскажешь мне сказку про этих кукол, хорошо?
Мангус только кивнул. Слов у него не осталось.
– Замечательно! Но сначала надо усадить вот эту куклу на место сказителя. Интересно, удержится ли она там?
Мангусу тоже было это очень интересно. Среди игрушечных деревьев сидело уже довольно много подобных кукол. Ему показалось, что одна из них очень похожа на Сказителя Латиуса. Нет, наверное, не показалось. А девочка пристроила куклу (шепотом разговаривая то ли с ней, то ли сама с собой), и повернулась к Мангусу:
– Ну, начинай, - нетерпеливо потребовала она.
Мангус вздохнул, пытаясь припомнить, как рассказываются сказки, и начал:
– Ветер шумел суровою зимнею ночью.
Лия, седая лиса, принимала младенца…
Сказитель Латиус долго стоял, прислушиваясь, но из Храма не доносилось ни звука. Солнце клонилось к закату, когда он, наконец, грустно улыбнулся и пошел прочь.
Прогулка с Флавием оказалась интересным предприятием. Поскольку он ни на минуту не умолкал, Хальк и Сивел узнали много интересного об Арленде, о Гранитном городе и его нравах (впрочем, утопленные в потоке слов, почти все забыли). То, что ребята запомнили из этой прогулки, можно было пересказать в двух словах: Гранитный город одно из самых замечательных мест в Арленде, хотя, по мнению Флавия, одно из самых скучных. Как утверждал Ученик Сказителя, здесь никогда ничего интересного не происходило. Хотя, что именно Флавий считал интересным, братья так и не поняли. Но они не огорчались. Бывшие жители Долины Саги, привыкшие к низким бревенчатым (а иногда и глиняным) домам, Хальк и Сивел были просто очарованы каменными строениями Гранитного города. Видимо, Сказителям (а равно как и Целителям и Пророкам которые, как оказалось, тоже были под крылышком Истории и, соответственно, постоянно проживали в Ее городе) была не чужда тяга к прекрасному (что вполне естественно, еще бы это было не так!). Здания в Гранитном городе (как жилые, так и общественные) поражали своей красотой и оригинальностью. Из разного камня, разных форм, все они отличались какой-либо чудесной изюминкой, будто архитекторы, строившие город, соревновались друг с другом в чудачестве. Как потом узнали братья, (и это было, наверное, самым чудесным открытием за все их долгое путешествие), никакими архитекторами в Гранитном городе и не пахло. Здания действительно росли сами, как и цветы, которыми было усыпано все вокруг. Словом, Гранитный город был таким же живым, и жил такой же загадочной жизнью, как и его обитатели. Но это мальчики узнали позже. А сейчас они просто вертели головами, наслаждаясь видом улиц, вымощенных пористым серо-зеленым камнем, так что казалось, проходя по нему, будто шагаешь по морскому дну. (По крайней мере, Хальк именно так себе это и представлял). Каменные дома, сложенные из полированных плит, были раскиданы на первый взгляд довольно хаотично, и лишь со временем осознавалось, что в их расположении присутствует какая-то не совсем понятная, но ясно ощутимая система. Некоторые строения словно вырастали из стоящих то тут, то там скал, одни – прикрепляясь к горным стенам одним боком, другие – полностью утонув в них и показывая только вход. Белые, красно-коричневые, зеленые, черные здания – голова кружилась от этого великолепия. И среди них, как пузырьки воздуха в ключевой воде – легкие деревянные дома Целителей.
Потерявшись среди такого шика, неудивительно, что братья совсем не слушали своего проводника. А тот увлеченно рассказывал о чем-то, успевая раскланиваться и приветливо здороваться со всеми встречными прохожими. Ему отвечали – одни приветливо, другие холодно, некоторые с откровенным любопытством косились на братьев, которые, впрочем, не обращали на это никакого внимания. Хальк просто наслаждался, а Сивел…
Проснувшись, когда солнце уже миновало полдень, Сивел сначала не понял, где находится. Вчерашний вечер (да и ночь) помнились смутно, будто в тумане. Одно успокаивало: хотя Рут все еще не просыпалась, выглядела она почти как здоровый человек. Впрочем, долго мучаться, пытаясь что-то вспомнить, Сивелу не пришлось – в дверях появился, сияя, как новая монетка, Хальк.
– И правда проснулся, смотри-ка! – произнес он с забавным удивлением.
– А я тебе что говорил! – гордо ответил незнакомый паренек, проходя следом за Хальком.
Лицо незнакомца казалось смутно знакомым, но вспоминать не хотелось. Хотелось выйти на свежий воздух. Что и было с успехом исполнено. Познакомились по дороге, Хальк наскоро рассказал последние события, и теперь Сивел пытался мучительно вспомнить, почему он решил охранять Рут. И главное – от кого?
Закончилась же прогулка неожиданно и комично – путь ребятам преградил исполинского роста Сказитель (кажется, это был тот самый, что встретил их ночью и унес на руках Рут). Он хмуро посмотрел на Флавия и заявил куда-то в пространство:
– Я ничуть в этом и не сомневался! Вместо того чтобы прилежно учиться, этот олух бродит по улицам и занимается неизвестно чем!
Вместо того чтобы испугаться или обидеться, Флавий широко улыбнулся:
– И вам день добрый, учитель Зарий! А мне Совет Сказителей поручил занимать наших гостей!
Сказитель Зарий скептически усмехнулся:
– Совет поручил? Ну-ну! И сколько тебе их в этом пришлось убеждать?
Флавий улыбнулся еще шире:
– Я заглянул к Сказителю Латиусу где-то часа за два до рассвета…
Сказитель Зарий расхохотался:
– И все это лишь для того, чтобы прогулять учебу? – и, не давая Флавию возразить, скомандовал. – Марш в лекторий! Там для тебя есть занятие.
– А Сивел и Хальк? – попытался возразить Флавий.
– Их ожидает Совет, хотя это тебе знать и не обязательно, Ученик Флавий! Если мне не изменяет память, в клятве, которую ты принес, было обязательство слушаться своего Учителя даже в мелочах, не спрашивая и не сомневаясь…
Флавий приуныл на секунду, но тут же улыбнулся и махнул рукой новым знакомым:
– Еще увидимся, не скучайте!
И побежал прочь.
Сказитель Зарий усмехнулся вслед ему и негромко сказал сам себе:
– Ленив и непоседлив. Да. Но талантлив, ничего не скажешь, - лицо его приобрело мечтательное выражение. – Напоминает меня в молодости.
Он обернулся к братьям:
– Пойдем?
У Сивела и Халька не нашлось никаких возражений.
Братья ожидали, что Совет заседает в каком-нибудь величественном здании, но им предстоял очередной небольшой шок – Сказитель Зарий провел их на поляну, находившуюся в дубовой роще. Даже поляну это место напоминало лишь слегка - просто деревья здесь стояли чуть просторнее. И под каждым деревом сидел сказитель. Зрелище то еще! Сказитель Зарий, посмотрев на ошеломленные и недоумевающие лица братьев, видимо сжалился и пояснил:
– Под открытым небом куда более приятно и полезно проводить время, что бы там не утверждали эти городские умники!
Кого он имел в виду, для Халька и Сивела осталось полнейшей загадкой, впрочем, они не сильно переживали – какой интерес в путешествии, если раскрываешь все тайны на своем пути! А пока они удивлялись, на братьев уже обратили внимание. Глава Совета (почему-то ребята поняли, что это именно он – то ли по дряхлости, то ли по особой значительности, то ли просто по тому, что он заговорил первый) насмешливо произнес:
– Так вот они какие, Дети Саги, которые устроили такой переполох! Подойдите ближе, мальчики!
Братья, оробев, повиновались. Сказитель лукаво и одобрительно усмехнулся и продолжил:
– Я бы с удовольствием предложил вам принять покровительство Истории, но не имею права. Так же, как и не могу раскрыть вам тайну вашего рождения. Но тут уж ничего не поделаешь – на вашем пути еще встретятся люди, которые будут знать о вас почти все, но ничего не расскажут. Не удивляйтесь этому, но и не принимайте на свой счет. Просто в Арленде, скорее всего, не найдется желающих лезть в дела сельмов. В конце концов, если эти ребята решили самоустраниться из жизни Арленда, это их заботы. Но пусть не думают, что Арленд станет решать их проблемы! Впрочем, они и так это не думают, что, несомненно, радует.
Это выступление ошеломило братьев, но не удивило. Где-то в глубине души, они ожидали чего-то подобного. Но, все же Сивел поинтересовался, без особой, впрочем, надежды на ответ:
– Так что, мы не грозим Арленду гибелью?
Глава Совета расхохотался, а потом вдруг стал совершенно серьезен:
– Сейчас нет. Из Долины вы ушли, так что Уговор соблюден. Что же будет дальше – неизвестно ни вам, ни нам. Может, разве что Силам, но они не любят болтать. Так что теперь вы свободны, мальчики. Свободны и одиноки.
– Тогда почему мы не можем стать Сказителями? – Хальк всегда задавал самые больные вопросы.
Сказитель заметно погрустнел:
– Это сложно объяснить. Можете считать меня перестраховщиком, может, какая-нибудь еще Сила и примет вас, но я не одобрю ваши кандидатуры. Не повезло вам, мальчики!
– Ну, это еще как сказать! – сквозь зубы процедил раздосадованный Сивел. – Обойдемся без вашей милости!
Он и сам не ожидал, что откровения Сказителя заденут его настолько сильно. А тот, услышав слова Сивела, неожиданно расцвел от удовольствия:
– И правильно! Самое главное – не теряйте собственного достоинства. Мало ли умников встретится еще на вашем пути, если на каждого обращать внимание… - взгляд его вдруг стал тяжелым, а голос неожиданно мягким. – Слушайтесь только своего сердца, ребята. Раз судьба сыграла с вами такую шутку, только оно может вам помочь.
Он попытался встать, и тут же двое юношей в белых туниках подскочили к нему, подставляя руки и плечи. Кивком поблагодарив помощников, Сказитель подошел к братьям и, положив руки им на плечи, ласково сказал:
– Не печальтесь, мальчики. С вашей подругой будет все в порядке, а с остальным вы в силах справиться сами, уж поверьте старику!
Братья хотели что-то ответить, но тут заседание Совета было прервано самым неподобающим образом. На поляну вылетел запыхавшийся Флавий, и, не обращая никакого внимания на сердитый взгляд своего учителя и неодобрительный шум среди сказителей, выпалил:
– Рут пришла в себя! Она хочет вас видеть!
Внезапный снег падал большими пушистыми хлопьями, словно забыв о том, что зима уже кончилась, и он должен таять. Сказитель протер рукавом запотевшее стекло и попытался выглянуть на улицу. Темный вечер, да белая завеса – больше ничего в окно видно не было. Сказитель вздохнул и отвернулся. Прошло уже несколько дней после скандального Совета, и он уже устал ждать. Самое тяжелое было то, что Сказитель даже не знал, чего он ожидает: никакого намека на хоть какие-то последствия не было. Словно по команде, все в Долине забыли про троих детей, изгнанных из дома. По крайней мере, до Сказителя не доходило ни малейшего слуха, ни единого отзвука от тихого разговора. А это означало… Что это означало, Сказитель еще не решил, но исчезновение из деревни родителей ушедших ребят говорило о многом. Или, опять же, не говорило ни о чем. Тем более что и о них никто не вспоминал. Неизвестность кружила голову и сводила с ума, так что Сказитель, дабы отвлечься, еще раз вздохнул, сел за стол и попытался сосредоточиться на своих записях. Через некоторое время, поймав себя на том, что уже несколько раз прочитывает одну и ту же фразу, он сдался, отложил бумаги и стал размышлять. Можно было предположить, будто все прошло гладко, и Рут благополучно миновала границу, ничем не насторожив охрану и жрецов. Но, в таком случае, отчего не спохватилась Сага? Или Она вдруг решила отпустить девочку с миром? Нет, в такое развитие событий, как бы привлекательно оно ни было, Сказитель поверить не мог. Значит, Рут задержали на границе? Но почему тогда он еще на свободе? Или все-таки удалось? Но прошло уже больше недели, за это время уже можно было принести камень обратно, или хотя бы послать весточку из Гранитного города. Да, нет, нет, да, нет… Сказитель вытер пот со лба, обхватил голову руками. Нельзя, нельзя поддаваться этому безумию! Нет, да, нет, да, да… Пятнадцать лет назад, когда он только пришел в Долину Саги, все казалось таким простым! Даже отсутствие связи с другими Сказителями не очень пугало – в конце концов, главное, чтобы малышка услышала новую сказку. Да, нет, нет, нет, нет… Как он вообще решился на такую глупость, ведь знал, что обречен. А смог бы он отказать этим беспомощным ждущим глазам, смог бы оставить в клетке эту птичку, рвущуюся на волю? Да, нет, да, нет, нет… Вопросы, на которые нет ответа, ответы, к которым не придумать вопрос…
Звук распахиваемой двери прозвучал благословением Сил. Сказитель поднял голову и посмотрел замутненными глазами на ворвавшихся в дом оборотней. Нет. Ну и хорошо, теперь он знает.
***
Рут стояла на краешке фонтана, счастливо подставляя смеющееся лицо под сверкающие капли воды. Рыбы, обиженные на то, что их перестали кормить свежей булочкой, упрямо толпились у края, лениво покачивая плавниками и намекая на то, что это еще не поздно исправить. Неизвестно как появившаяся высоко в горах чайка заинтересованно косилась блестящим глазом на стайку еды, правда, не решаясь приступить к охоте на глазах у людей. Зеленая ива печально полоскала в воде свои длинные косы, легко и невесомо вздыхая о чем-то, и солнечные лучи, осторожно пробираясь сквозь ее листву, словно стайка озорных ребятишек, с восторгом ныряли в теплую воду.
Сивел смотрел на Рут, и она казалась ему незнакомой и чужой. За три дня болезни девушка заметно подросла и исхудала, ее прежде по-детски пухлые щечки ввалились, а в глубине глаз притаилась память о пережитой боли. Сивел поймал себя на мысли, что не может вспомнить цвет глаз давней подруги. Карие? Серые? Синие? Или зеленые? Когда-то он точно это знал. Но сейчас… Сейчас Сивел почему-то никак не мог вспомнить – стоило отвести взгляд, и ему казалось, что глаза девушки черны, как антрациты, хотя он и знал, что это не так.
Но и это было не главное. Немного странно – не более. Подумаешь, цвет глаз! Если разобраться, такое встречается, и не так уж редко. Нет, волновало Сивела совсем другое – все чаще ему упорно чудилось, что из Долины с ними уходила совсем другая Рут. Раньше она была немного хитрая, и даже отчаянная, но все же по сути своей наивная и простодушная девочка-подросток (конечно, насколько можно оставаться наивной и простодушной в деревне). Совершенно ординарная девочка. Конечно, она проводила гораздо больше времени в компании мальчишек, чем с подругами, но и это не было чем-то из ряда вон выходящим. Иногда мальчишки подшучивали над ней, и тогда Рут злилась и уходила. Но вскоре возвращалась, потому что не умела долго обижаться. Раньше она была до крайности предсказуемой.
Но это было раньше. Что ожидать от этой новой Рут, Сивел не знал. Но он чувствовал, что в ней появилось что-то странное, какая-то… незавершенность, что ли.
Рут внезапно обернулась, словно почувствовав его взгляд, и Сивел поспешно отвернулся, сделав вид, что его заинтересовала каменная мозаика на полу беседки, в которой он сидел. Мозаика действительно была изумительная – сложенная из мелких разноцветных кусочков камня, она изображала не цвета или геометрические фигуры, а сцены из древней истории, видимо, хорошо (а может и не очень) известные Сказителям, но совсем незнакомые ему. Битвы, праздники, разоренные города… Это действительно было интересно, но, во-первых, Сивел эти картинки уже не раз видел, а во-вторых, не мог думать ни о чем, кроме безмолвного вопроса Рут, прочитанного в ее глазах: «Что ты думаешь обо мне? Неужели заметно, что я изменилась?». И еще, совсем не вовремя, вспомнился, наконец, подслушанный разговор Целителей. Сивел боялся, что его голову сейчас разорвет от противоречивых мыслей.
К его большому облегчению (кто бы мог подумать!) их уединение было нарушено. Появление Светловидящей госпожи Ялныхи (о которой не раз с упоением рассказывал Флавий) всегда сопровождалось довольно специфическим шумом. Сивел уже имел честь познакомиться с этой монументальной дамой и ее заморенными учениками, так что, услышав пыхтение и тяжелую поступь, ничуть не удивился, когда около беседки появилась пара молодых людей, всегда сопровождавших провидицу. Ученики – пышущий здоровьем юноша («Не иначе, новичок», - с мрачным юмором подумал Сивел) и бледная изможденная девушка – оглядели окрестности, сломили несколько высохших острых веток, сорвали пару кустиков жгучей травы, откинув ее подальше, и замерли, склонившись в почтительном приветствии.
Светловидящая госпожа появилась, поддерживаемая под руки худыми, как щепки учениками. Она с трудом несла свои пышные телеса, время от времени останавливаясь, чтобы отдышаться. Сивел поспешно освободил скамью, к которой направлялась провидица, и Ялныхи тяжело плюхнулась на нее, заставив содрогнуться беседку. Одна из учениц (та, что поддерживала Светловидящую с правого боку) кинула Сивелу взгляд, исполненный такой благодарности, что ему стало неловко.
Отдышавшись, Светловидящая госпожа Ялныхи кивнула Сивелу, как старому знакомому, хотя они виделись только один раз и то мельком. Паренек и не ожидал, что от ее небрежного приветствия, у него так сильно забьется сердце и так сладко заноет в груди. Он начал понимать, отчего Ученики пророчицы с таким восторгом смотрят на свою Учительницу, и почему о них рассказывают как о самых дисциплинированных послушниках. Действительно, разве можно перечить такой женщине?! Всего лишь короткий кивок и быстрый взгляд, а Сивелу показалось, будто время, как покрывало, развернулось перед ним, и застыло скатертью. Светловидящая госпожа Ялныхи покачала головой и неожиданно ясным и мелодичным голосом сказала:
– Какой талантливый мальчик! – Ученики покосились на Сивела с неприкрытой ревностью. – Как жаль, что ты никогда не станешь моим учеником! – и распорядилась. – Приведите ее ко мне!
Пара Учениц тут же подбежали к Рут, почтительными жестами приглашая следовать за собой. Ничего не понимая, девушка подошла к пророчице. Та небрежно махнула рукой: «Садись!». Рут села. Повисло молчание. Ялныхи оглядела девушку и покачала головой:
– Ты сама-то понимаешь, в кого превратилась, и что тебя ждет? – и сама же ответила печально. – Нет, конечно, куда тебе. Даже ты, - ее толстый палец уперся в Сивела. – не понимаешь. Хотя и чувствуешь.
Сивел с ужасом обнаружил, что удостоился внимания провидицы. Слова застряли у него в горле, он только и смог, что поклониться. Ялныхи не ожидала ответа.
– Ладно. Кое-что я расскажу.
Стайка учеников встрепенулась, готовая с благоговением внимать каждое слово.
– В общем, так. Детальные объяснения вам без надобности, а если вкратце, когда мир становится слишком статичен, появляется человек, способный вместить Бога.
Пророчица наклонилась вперед, ее огромный живот удобно устроился на коленях, обвислая грудь слабо колыхалась в такт дыханию.
– Вы имеете в виду Силу? – осторожно поинтересовался Сивел.
Бредовое заявление провидицы, сделало ее похожей на помешанную старуху – Сивел даже испугался. Ведь всем известно, что боги – это суеверие. Их придумали женщины, чтобы сделать свои гадания таинственнее! Пророчица раздраженно шлепнула ладонью по скамье (отчего та жалобно застонала):
– Не перебивай меня, молодой человек! – Ученики с неодобрением воззрились на юношу. – Обойдемся без твоих глупых фантазий! Если бы я имела в виду Силы, я бы так и сказала! Люди слишком наивны и ленивы, они не любят думать. Особенно если за них эта делает Сага! Неудивительно, что память о Богах осталась лишь в гаданиях. Сила есть – ума не надо, так что ли?!
Сивел стоял красный как вареный рак, не зная куда девать глаза. А Светловидящая госпожа помолчала немного, успокаиваясь, и продолжила:
– Силам до Богов так же далеко, как людям до Сил. Боги, создав этот мир, растворились искрами в людях и животных, деревьях и камнях. Силы существуют благодаря этим божьим искрам. Они забирают их у людей, оставляя взамен частичку своего Дара. А ты, - госпожа Ялныхи в упор взглянула на Рут. – сумела отказаться от Дара Силы, уже отдав ей свою божью искру. Теперь ты как сухая губка – можешь впитать все, что пожелаешь. И в огромных количествах. Силы будут пытаться заполучить тебя, хотя бы для того чтобы обезопасить себя, чтобы не дать разрушиться тому миру, к которому мы так привыкли. А Боги, создавшие тебя, будут тебя охранять и подталкивать к какой-то одним им понятной цели. Впрочем, - Ялныхи хитро усмехнулась. – никто не отрицал свободы выбора. Так что, ты можешь попробовать к кому-нибудь приткнуться. А куда бы ты ни подалась, девочка, ты имеешь все шансы стать лучшей. Если не погибнешь до времени.
Рут выглядел ошеломленной, хотя и не особо. А у Сивела просто не укладывались в голове речи Светловидящей госпожи.
– Так вот, - продолжала пророчица. – К чему я, собственно, завела этот разговор. Я предлагаю тебе стать моей Ученицей. По крайней мере, будешь предвидеть последствия своих возможностей.
Рут почтительно поклонилась:
– Это очень лестно для меня Светловидящая госпожа, но… Можно задать тебе вопрос? – Ялныхи кивнула. – Ты предвидела, что я буду твоей Ученицей, оттого и сделала мне это предложение?
Провидица покачала головой:
– Я не могу предвидеть ничего, что связано с моими учениками, мой Дар тоже имеет пределы. Но я догадываюсь, что ты не согласна. – Рут молча кивнула. – Ну что ж, поступай, как знаешь. Я даже не буду спрашивать причины. Удачи тебе, девочка.
Светловидящая госпожа Ялныхи устало махнула рукой, Ученики подняли ее со скамьи, и, поддерживая, повели прочь. На полдороги пророчица остановилась, обернулась и посмотрела на Рут и на Сивела:
– И все-таки жаль. Вы оба могли бы достигнуть таких высот…
И на мгновение привычная картина мира помутилась и расплылась. Деревья, фонтан, беседка вдруг стали расплывчаты и эфемерны, а воздух сгустился и замер. И в этом странном мире Светловидящая госпожа Ялныхи и ее Ученики тоже преобразились – теперь было видно, что не они поддерживают толстую старую женщину, а наоборот, цепляются за яркий свет, рвущийся вверх, пытаясь удержать его и самим удержаться, чтобы когда-нибудь вспыхнуть от его сияния. Картинка мигнула и расплылась, оставив после себя смутные воспоминания и сомнения – было, не было? Все вернулось на свои места - грузная пророчица неторопливо удалялась, поддерживаемая своими Учениками, а Рут и Сивел стояли, растеряно глядя им вслед. Когда госпожа Ялныхи скрылась за деревьями, к Сивелу частично вернулся дар речи:
– Ну и ну…
Рут криво усмехнулась:
– Все это глупости. Кто-то мне говорил, что госпожа Ялныхи любит вербовать себе учеников подобным образом.
Почему-то Сивел ей не поверил.
Уже давно село солнце, когда, наконец, появился Хальк.
– Где ты был? – недовольно спросил проснувшийся Сивел.
На лице Халька появилось выражение блаженства:
– Флавий показывал мне окрестности Гранитного города. Я тебя уверяю, такого ты никогда не видел!
– А почему меня не позвали? – с тихой завистью осведомился Сивел.
Хальк пожал плечами:
– Ты сам решил остаться с Рут. А она еще слишком слаба, чтобы шастать по горам.
Сивел кивнул. Это было, конечно, верно, но все равно его царапнула обида. До этого момента, Сивел хотел поделиться с братом своими неясными подозрениями, рассказать о подслушанном разговоре Целителей, о загадочной беседе с госпожой Ялныхи, о своих странных ощущениях. Но Хальк был слишком доволен. И Сивел не проронил ни слова. А его брат с размаху плюхнулся на свою кровать (та жалобно заскрипела) и, откинувшись на спину, мечтательно уставился в потолок, закинув за голову руки:
– Видел бы ты эти скалы, Сивел! Такая красота! А орлиные гнезда такие огромные! Рядом с Гранитным городом живут совершенно невероятные птицы!
– Давай спать! – недовольно оборвал брата Сивел.
– Ты что, обиделся? – в голосе Халька звучала искренняя тревога. – Но ты же сам решил остаться!
– Сам, сам. Спать давай.
– Хорошо, - Хальк пожал плечами. – Кстати, Флавий завтра вечером приглашает нас на ночные посиделки у костра. Он говорит, что это будет здорово, и я ему верю.
Сивел, уже гораздо спокойнее заметил:
– Тем более надо выспаться.
– Угу.
Хальк нырнул под одеяло и почти сразу же засопел. А Сивел никак не мог заснуть. Он уже пожалел, что ничего не рассказал брату. Помучавшись какое-то время, Сивел приподнялся на локте:
– Хальк! – позвал он.
– Ммм?
– Хальк, нам надо поговорить!
– Давай утром, а? – сонным голосом попросил Хальк.
– Ладно, утром, - пожал плечами Сивел.
Действительно, до утра можно было подождать. Твердо решив, что завтра он все расскажет брату, Сивел спокойно заснул.
Но на следующий день братьям было не до разговоров. Вдруг оказалось, что у них масса мелких дел, которые так их закрутили, что Хальк и Сивел пришли в себя только вечером, когда к ним заглянул Флавий.
***
Костер весело потрескивал, сгущая ночные тени, освещая неровным пляшущим светом лица. Рут сидела, подперев голову руками и, не отрываясь, смотрела в огонь, словно пытаясь разглядеть в нем что-то очень важное. Флавий выстругивал из дерева какую-то забавную фигурку.
– А ведь завтра Зимний Праздник, - вдруг негромко сказал Хальк, ни к кому конкретно не обращаясь.
Сивел укоризненно покосился на брата – ему казалось, что не стоило говорить вслух то, о чем больно даже думать. Но Хальк даже не заметил немого укора – откинувшись на спину, он рассматривал звезды, рассыпавшиеся по небесной поляне, словно ягоды из лукошка.
– Сейчас, наверное, мать с отцом проверяют свои костюмы, все ли в порядке. Интересно, что они сделали с нашими масками?
Слова повисли в воздухе, растаяли, как облачко ясным утром. Сивел тяжело вздохнул. Рут закрыла глаза и начала тихонько раскачиваться. Флавий отложил в сторону деревяшку, и с интересом уставился на братьев.
– Расскажите мне про Зимний Праздник, - попросил он.
Хальк мечтательно улыбнулся:
– О, это чудесные дни! Самый главный и веселый праздник в году. Конец зимы, начало нового года. К нему начинают готовиться загодя. Шьют маскарадные костюмы, дела приводят в порядок, чтобы ничто не мешало веселиться… Канун Зимнего Праздника полон ожиданий и надежд. Никто в этот день не бывает спокоен. Смахиваются последние пылинки, пекутся последние булки, ласково оглаживаются новые маски – не торчат ли ниточки, все ли бусинки пришиты, не надо ли чего исправить… Всего один день остался, но до чего же не терпится все узнать! И появляются из пыльных сундуков гадальные кости, журчит-льется ключевая вода в гадальные чаши, шепчутся заклинания, вопрошаются древние боги… И все, даже непослушные дети, ложатся спать очень рано, чтобы не проспать рассвет. А ранним утром, когда солнце еще сладко потягивается в теплой постели, готовясь распрямить свои лучи, площади и поляны перед Храмами Саги уже полны народу. Все в масках, все молчат. Ожидание нарастает и звенит, но вот – первый луч касается верхушек капищ, и облегчение взрывается звонкой песней. Наступил новый год, пришла весна. Долина Саги ликует, Дети Саги и счастливы, и полны беспокойства: ведь им еще только предстоит зайти в Храм и прочесть новый свиток. Но не сейчас. Сначала жрецы и оборотни славят Сагу и сжигают в негаснущем огне подарки, принесенные лантами. А в домах, в Очагах Саги, вспыхивают свитки Саги-Ранта. Одни исчезают быстро, другие тлеют очень долго, разбрызгивая вокруг разноцветные искры. Но и они, в конце концов, превращаются в пепел. В Очагах Саги остаются лишь свитки Саги-Го. Зато, когда такой свиток сгорел, это значит, что ребенку пришла пора становиться лантом. И это тоже радость. Вот только наступает самое опасное время в жизни Детей Саги: как только последний кусочек свитка ложится в Очаге Саги черным лоскутом, лант забывает все, что в нем было напето. И он спешит в Храм Саги, беспомощный и жалкий, страшащийся будущего, полный отрывочных воспоминаний о прошлой жизни, которая, может быть, уже никогда не вернется. И лишь в Храме, когда ласковые и предупредительные жрецы провожают его к Гнезду Саги, он успокаивается, оставаясь наедине с Повелительницей Долины. А через некоторое время двери Храма распахиваются, и на пороге появляется счастливый лант, держа в руках свой новый свиток Саги-Ранта. И не всегда выходит тот, кто заходил.
Флавий удивился:
– То есть?
Хальк пожал плечами:
– Понимаешь, если лант меняет профессию, его характер тоже меняется. После прочтения нового свитка, он идеально подходит для нового дела.
– Понятно…
Флавий ненадолго задумался, а потом спросил:
– А когда читают свои свитки жрецы?
Хальк улыбнулся:
– Жрецы не читают свитки. Они все оборотни, а у оборотней особые отношения с Сагой. У них свитков не бывает. Ланты в Храмах лишь на подсобных работах – убирать, готовить, поддерживать огонь…
Хальк замолчал. Он закинул ногу на ногу, лежал, покусывая травинку и рассматривая звездное небо. Флавий, покачивая головой, рассеянно оглядел неоконченную деревянную фигурку, и вдруг, закусив губу, швырнул ее в костер. Сухое дерево занялось сразу. Сивел, до сих пор сидевший неподвижно, обхватив колени руками, внимательно поглядел на паренька, но тут же отвел глаза. На некоторое время повисло молчание.
– А когда наступает вечер, - неожиданно произнес Сивел. – начинается большое гулянье. Музыка, веселье, смех, вино льется рекой… Кончилась неизвестность, и все радуются, даже те, кому предстоит умереть в этом году.
Рут тяжело вздохнула (вздох был больше похож на всхлип). А Флавий с изумлением уставился на Сивела:
– Ты хочешь сказать, что ланты знают, когда к ним придет смерть?
– А как же иначе?! – в свою очередь удивился Сивел. – Человек должен закончить все свои дела, прежде чем отправиться в объятия Саги. А как он их закончит, если не будет знать день своей смерти? А что, у вас разве не так?
Будущий сказитель ошеломленно покачал головой:
– Не так, конечно. Смерть редко оповещает о своем приходе. Может быть поэтому, ее боятся, хотя и знают, что родятся заново. Да и Могильщиков не жалуют – очень уж страшная у них госпожа.
– Как так – родятся заново? – заинтересовался Сивел.
– Что за Могильщики? – одновременно с ним спросил Хальк.
Он всегда считал, что Могильщики всего лишь легенда и очень удивился, услышав слова Флавия. А тот изумленно уставился на братьев:
– Ну вы даете, ребята! Вы словно с Сельмины свалились: не знаете таких элементарных вещей! Что же происходит в этой Долине Саги?!
Вопрос, похоже, был риторическим, но Сивел сдержанно ответил:
– Когда лант умирает, душа его уходит в Валгаллу – дом Саги – а тело предают огню. Но это как правило. А бывает (если он каким-либо образом нарушил волю Саги и разгневал Ее), что человека заживо скидывают в Озеро Слез, и там он вечно томится призраком, существуя как бы на полдороги между миром живых и Валгаллой.
– А что, бывают и такие? – недоверчиво прищурился Флавий.
Сивел пожал плечами:
– Говорят, бывают. Я не знаю, правда ли это, но своими глазами видел призрачные лица, выглядывающие из багровых вод Озера. Они полны тоски. Зрелище не из приятных. Ну, так что там с рождением заново?
– И кто такие Могильщики? – напомнил Хальк.
– Могильщики – слуги Вечно Скорбящей. Они летают над Арлендом, и собирают умерших, чтобы отнести их своей госпоже на мрачный скалистый остров. А та готовит души к новому рождению, стирая их память о предыдущей жизни.
– Если человек ничего не помнит, откуда ты знаешь, что он действительно родился заново? – нахмурился Сивел.
Флавий пожал плечами:
– Ну, некоторые ведь помнят. Память не всегда стирается полностью.
– А ты? – заинтересовался Хальк.
– Что я? – не понял Флавий.
– Ну, ты помнишь?
Ученик сказителя улыбнулся:
– Кое-что помню. Но очень смутно. Что-то странное, совсем не похожее на современный Арленд. Видимо, это было слишком давно, когда Арленда не было как такового.
– То есть как это – не было?! А что же тогда было?!
До сих пор Флавий отвечал машинально, пытаясь переварить новую информацию. Надо же! Непокорные ланты, Валгалла, призраки Озера Слез… Душа его пела, и юноша (в который уже раз!) убеждался, что сделал правильный выбор, оставшись в Гранитном городе. Последний же вопрос напомнил ему, что Сказители не только собирают и хранят истории, они еще и рассказывают. На Флавия неотрывно смотрели три пары ждущих глаз. Он вздохнул, преодолевая робость (когда-то же надо начинать!), и завел свой первый сказ:
– Имеющие уши да услышат!
Начало было эффектным, но, похоже, не совсем к месту. Флавий сглотнул и решил не обращать внимания – в конце концов, он всего лишь ученик. Юноша мысленно сосредоточился и начал рассказывать заново:
– Это случилось, когда горы были выше, а солнце светило ярче. В те времена мир был огромным, а Арленд – всего лишь большим островом. Он и назывался тогда по-иному. Старое название сейчас уже забыто, как забыт и тот народ, что заселял тогда остров. Память хранит лишь то, что люди эти были сильны и воинственны, и любимы богами. И эти древние боги, имена которых сейчас тоже почти никто не помнит, заботились о своих любимцах: страна процветала, окрестные народы трепетали, мудрецы, окруженные вниманием и почетом, проникали пытливым взглядом в глубины вод и небесные выси. Но нет на свете существа более ненасытного, нежели человек – жителям острова стало недостаточно божественного покровительства, они возжаждали божественной силы. И тогда мудрецы погрузились в поиски средства, которое может помочь человеку стать равным богам. Нашли они его или нет, никто не знает, но древние боги испугались. И призвали на помощь Силы. И Силы откликнулись. С севера, окруженная пламенем, прилетела Сага, огненная птица, Госпожа судьбы. С юга на гребне волны явился Мехен, морской дракон, Владыка магии. С запада, шагая по поверхности океана босыми ногами, с таинственной улыбкой на губах, пришел Апшар, Познавший сущее. С востока, закутавшись в тонкое покрывало сумерек, возникла равнодушная Альмиза, серебряная змея, принеся с собой секрет власти. Мир вздрогнул, когда Силы, помогая древним богам, обрушились на непокорный народ. Моря вышли из берегов, земля раскололась, проснулись вулканы. Потоки лавы вынесли на поверхность Смерть, Вечно Скорбящую, и она собрала свою жатву. Из-за облаков спустилась любопытная История, стремясь не упустить ни единого мига. Оскорбленные древние боги хотели уничтожить опасный народ, но Силы решили по-другому. Мехен взмахнул крыльями, и огромная волна обрушилась на остров, увлекая его за собой. Крики ужаса захлебнулись в соленой воде, обрушились величавые храмы, погребая изваяния богов. Но люди выжили. Очнувшись, они поняли, что остров отныне отрезан от остального мира. Тогда-то эта земля и была наречена Арленд – «исчезнувший остров». Испуганные и ошеломленные, люди не желали более божественной власти, и покорились Силам. Так рассказывали о возникновения Арленда люди, давным-давно ставшие ношей Могильщиков. В таком виде и дошла до нас эта история.
Флавий замолчал, переводя дух. Он был горд собой – еще бы, рассказать так складно! Молчали и Дети Саги, зачарованные легендой – перед ними проплывали картины былого.
Из темноты раздались негромкие хлопки. Ребята вздрогнули и обернулись. В круг света вступил, широко улыбаясь, сказитель Зарий. Его дорожный посох был зажат подмышкой, рукава серого плаща задрались, обнажив мощные волосатые предплечья.
– Молодчина, Флавий! – довольно прогудел сказитель. – Не посрамил учителя!
Юноша покраснел (от смущения или от удовольствия, трудно сказать). Зарий же, присев на бревно (в его присутствии братья вновь почувствовали себя худыми и слабыми), поспешил оправдаться:
– Я вышел в сад, испытывая неодолимую тягу к ночному бдению. Но, проходя мимо и размышляя, нечаянно услыхал, что мой ученик хочет попробовать себя в сказительском искусстве. Естественно, я не мог это пропустить. Признаюсь, подслушивал. Скажу даже больше – я доволен. Но! Твой рассказ, Флавий, далек от совершенства. Во-первых, …
И Сказитель углубился в тонкости искусства сказаний. Дождавшись небольшой паузы, хитрый Ученик (до сих пор внимательно слушавший) почтительно заметил:
– Учитель Зарий! Наши гости спрашивали меня о заморских легендах. Но я не решаюсь им ответить.
Сказитель поднял палец (может, он и заметил хитрость Флавия, но не обратил внимания), и назидательно произнес:
– И совершенно правильно! Тебе еще рановато браться за подобные истории. Я не спорю, ты талантлив, но помимо таланта немаловажную роль играют знания и опыт. Впрочем, я с большим удовольствием удовлетворю просьбу наших гостей. Итак, слушайте. Это случилось давно, когда наши прапрадеды еще не родились. Один молодой кхант, по имени Мерилон, отправился в Земли-за-морем попрактиковаться и испытать свои силы. Корабль довез его до большого острова. Там-то, от местных жителей, Мерилон и услышал впервые легенду о заколдованном мече, вросшем в камень. Говорили, что человеку, способному вытащить этот меч, суждено стать великим королем…
***
– Какая странная сказка…
Клио лежала на животе, подперев голову руками.
– А дальше?
Мангус пожал плечами:
– Пока не знаю.
Девочка нравоучительно сказала:
– Так нельзя! Сказка обязательно должна иметь конец. Любая сказка.
Мангус снова беспомощно пожал плечами. Клио призадумалась, немного помрачнела. Повисло молчание (только в траве стрекотали цикады). Вдруг лицо ее просветлело, Клио рывком вскочила на ноги и весело крикнула:
– Придумала! Я буду на вас смотреть! А когда сказка закончится, ты вернешься сюда и расскажешь ее до конца. Мне нравится, как ты рассказываешь. Ты вернешься?
Мангус кивнул. История широко, немного застенчиво улыбнулась:
– Хорошо! Тогда иди, Сказитель, мне не терпится все увидеть. Хотя нет, подожди! Хочешь посмотреть на Зеркало Богов?
Мангус оторопел. Признание его Сказителем прошло как-то мельком, и он не успел еще даже осознать его. Но Зеркало Богов… Однажды, роясь в библиотеке Главного Храма Саги, Мангус наткнулся на старый пергаментный свиток. В то время он решил, что этот свиток попал в библиотеку случайно. Возможно, так оно и было - в нем не было ничего вразумительного, всего лишь странное и непонятное письмо без начала и конца. Но одна фраза заинтриговала, врезалась в память: «…Мы заглянули в Зеркало Богов, и увидели там себя, и теперь не знаю, кто мы: те, что заглядывали, или те, кто отразился…». Тогда Мангус буквально заболел, пытаясь понять смысл, скрытый в пожелтевшем от времени письме. Слова плясали у него в голове, не оставляя ни на минуту. Мангус чувствовал, что за ними что-то кроется, что-то очень важное. Но ключ к шифру не находился, остальные мудрецы тоже не могли ответить ничего более или менее внятного (втихомолку посмеиваясь над глупым пристрастием коллеги), и Мангус, разочаровавшись, решил, что это всего лишь непонятная аллегория (надо ли говорить, что остальные его полностью поддержали). И забыл, оставив неразгаданную тайну шрамом в своем сердце. Но сейчас, когда оказалось, что Зеркало Богов существует на самом деле, непонятные слова вновь без малейшего затруднения всплыли в памяти. Видимо, лицо новоиспеченного сказителя изменилось, потому что Клио спросила с тревогой:
– Что с тобой?
Мангус тряхнул головой, улыбнулся:
– Нет, ничего, все в порядке, - но девочка посмотрела недоверчиво, и он все же спросил, решился. – Скажи, что это значит: ««…Мы заглянули в Зеркало Богов, и увидели там себя, и теперь не знаю, кто мы: те, что заглядывали, или те, кто отразился…»
Лицо Клио стало испуганным и растерянным. Она часто-часто заморгала, словно собираясь заплакать, сбивчиво заговорила:
– Я… не знаю… Я… я не помню! – и вдруг пронзительно закричала. – Нет, нет, нет, нет, не надо, пожалуйста, отпустите меня, я боюсь, я больше не буду, мамочка, где моя мамочка, отпустите меня к маме, не делайте мне больно, пожалуйста, не надо!
Голос Клио поднялся до визга и сорвался. Малышка зарыдала. Мангус, проклиная себя последними словами, прижал к себе хрупкую девочку. Он гладил Клио по голове, шептал на ушко какие-то успокаивающие глупости, совершенно забыв о том, что это не ребенок, а могущественная Сила. Да и ей, похоже, было не до того.
Наконец, рыдания стихли, и девочка заснула на коленях у старика, склонив голову ему на плечо, судорожно всхлипывая во сне. А тот сидел тихо-тихо, охраняя ее сон, гадая, что же могло вызвать такую странную реакцию, и удивляясь самому себе: у него на коленях спит История, Сила, которую побаиваются во всем Арленде, а он относится к ней как к собственной внучке (Мангус на мгновение вспомнил внуков, и сердце болезненно сжалось). Странный вопрос возник у него в голове: «Знает ли Клио, кто она на самом деле?». Мангус даже улыбнулся такой нелепости. Но где-то глубоко, Сказителю было не до смеха.
Он сидел на залитой солнцем лужайке, баюкая то ли могущественную Силу, то ли маленькую девочку, и сам не заметил, как уснул.
***
В спокойной глади озера отражались яркие звезды. Широкие ивы склонились до самой воды, печально купая в ней свои ветви. Воздух был напоен незнакомыми ароматами. Изредка, нарушая ласковую тишину, слышался тихий всплеск, и опять все затихало. Рут стояла на берегу, обняв себя за плечи, и печально смотрела на темную воду. Заморские легенды почему-то не заинтересовали ее, и девушка тихонько ушла, воспользовавшись тем, что ее друзья были увлечены рассказом.
– Любуешься? – раздался сзади веселый голос Флавия.
Рут кивнула:
– Любуюсь. А почему ты не слушаешь своего учителя?
– Да ну его, - беспечно ответил юноша. – Я уже эти легенды сотни раз слышал. Сколько можно?! А ты почему ушла?
Девушка пожала плечами:
– Не знаю. Здесь мне больше нравится. Озеро, тишина… Я так соскучилась по лету.
Флавий расхохотался:
– Хорошо, что тебя сказитель Зарий не слышит! Надо же – предпочесть его рассказам природную тишину! Старика бы удар хватил! А вообще, здесь всегда лето. Я живу в Гранитном городе больше года, и уже начал забывать, как выглядит снег.
Он подобрал с земли камешек и бросил в озеро. То несколько раз отскочил от водной глади и, булькнув, ушел на дно. Флавий задорно ухмыльнулся и подмигнул Рут:
– Сумеешь?
Та не ответила. Девушка задумчиво смотрела на круги, расходившиеся по воде. Юноша вздохнул, сел на берег, и тоже замолчал, немного погрустнев. Внезапно Рут спросила:
– Знаешь, зачем на Зимний Праздник Дети Саги надевают маски? – и, не дожидаясь ответа, пояснила. – Говорят, что они отгоняют дурную судьбу. Видимо, в прошлом году у меня была неудачная маска.
Флавий посмотрел на девушку снизу вверх:
– Жалеешь, что ушла из Долины?
Рут пожала плечами:
– Не знаю. Я скучаю по дому, - смущенно призналась она. – Знаешь, однажды отец взял меня с собой на Зимний Праздник в Столицу. Я тогда впервые увидела город, - Рут помолчала. – Похоже, отца Столица немного пугала, но мне казалось, что это самое прекрасное место в мире. И тогда я поняла, что больше всего на свете мечтаю увидеть другие города. Они потом долго снились мне – незнакомые и прекрасные, как тайна, которую надо раскрыть…
Голос Рут сорвался от волнения. Флавий подождал немного, понял, что продолжения не будет, и спросил:
– Ты поэтому покинула Долину Саги? Искать новые города?
Девушка неопределенно пожала плечами. Молчание вновь повисло между ними речной стрекозой, звоном прозрачных серебристых крыльев собирая мысли в безмолвный разговор. И продолжением этого разговора были слова Рут:
– Он задал мне тот же вопрос.
Флавий недоуменно посмотрел на девушку:
– Кто?
– Сказитель из Долины. Я в тот вечер обманула братьев и вернулась в его дом. Он сидел за столом и что-то писал, сдвинув в сторону кружки, из которых мы пили душицу. А я стояла у двери, вся дрожа, но уверенная, что поступаю правильно. Он поднял голову, и в глазах его мелькнуло удивление. Но, прежде чем Сказитель успел что-либо сказать, я выпалила: «Я должна уйти за друзьями!». И почувствовала, будто во мне что-то оборвалось. До того момента, пока я не произнесла эти слова, мне было страшно. И вдруг, страх исчез. Но перед тем, как исчезнуть, он словно толкнул меня вниз, с ледяной горки, и я покатилась, не в силах затормозить и остановиться. А Сказитель наклонил голову, изумление в его глазах сменилось любопытством, и он спросил меня: «Почему ты хочешь покинуть Долину, Рут?». Я не знала тогда ответа на этот вопрос, как и сейчас не знаю. Но что-то отвечать было надо, и тогда я сказала первое, что пришло в голову: «Я слышу голос моей судьбы. Она велит мне идти вслед за моими друзьями». А Сказитель рассмеялся и покачал головой: «Нельзя постоянно кивать на судьбу, девочка. Веление судьбы – слишком хорошее оправдание человеку». Я поняла лишь то, что он мне не поверил, и смутилась. А Сказитель вновь усмехнулся, и спросил уже серьезно: «И как же ты хочешь это сделать?». Не знаю, откуда во мне взялось это нахальство, но, твердо глядя ему в глаза, я произнесла: «Отдай мне твой камень!», и тут же испугалась своих слов. Сказитель встал из-за стола (мне показалось, что он сейчас вышвырнет меня из своего дома, но он лишь задумчиво прошелся по комнате). Теряя решимость, я торопливо добавила, испугавшись, что он может меня неправильно понять: «Я верну тебе его. Передам с первым же Сказителем, идущим в Долину. Ты ведь не единственный Сказитель в Арленде?!». Он пристально глянул на меня и ответил: «Не единственный». Потом подошел к окну, посмотрел сквозь него на звездное небо и, не оборачиваясь, спросил: «Что же ты будешь делать, если я откажусь?». Именно этого я и ожидала, но терять мне было нечего: «Если ты мне откажешь, я попытаюсь пройти через горы. Одна». В тот момент я действительно думала, что решусь на это. Сказитель долго молчал. Так долго, что я уже почти была раздавлена ожиданием. Мне хотелось выскочить, рыдая от отчаяния. Но, когда я уже подняла руку, чтобы открыть дверь, Сказитель вдруг решительно рванул с шеи цепочку. Его лицо исказилось на мгновение, но, когда Сказитель подошел ко мне, я прочла в его глазах облегчение. Он надел на меня камень (руки его дрожали), поцеловал в лоб и беззвучно, одними губами, пожелал удачи. А я не могла произнести даже слов благодарности: у меня перехватило дыхание от неожиданности. Только тогда я поняла, что даже не надеялась на то, что моя безумная затея удастся. Я лишь низко поклонилась и выскользнула за дверь, все еще не веря в свою победу.
Рут умолкла. Молчал и Флавий, потрясенный рассказом Рут. Он знал, что девушка сбежала из Долины (слышал туманные намеки Сказителей), но до этого момента не понимал, как ей это удалось. Сейчас понял и ужаснулся: он представил себе, что может случиться с этим незнакомым ему Сказителем, нарушившим Уговор. И, словно в ответ на его мысли, Рут спросила тихо:
– Что с ним будет?
В первый раз за последний год Флавий пожалел, что разучился врать. Он просто пожал плечами, не желая говорить жестокую правду. Рут посмотрела на него с подозрением и робко поинтересовалась, впрочем, не особо надеясь на ответ:
– Расскажи мне про Уговор, который заключают Сказители с Сагой.
– Там много чего, но, если вкратце, то примерно так: нельзя рассказывать ничего такого, что побудило бы жителей Долины (особенно детей) покинуть Долину Саги.
– А если Сказитель нарушает Уговор?
– Тогда он объявляется изгоем. Но я даже представления не имею как это.
Зато Рут, похоже, знала. Она смертельно побледнела и покачнулась. Юноша скрипнул зубами, досадуя на свой длинный язык.
– Я должна вернуться в Долину! – тихо, но отчаянно произнесла Рут.
– Зачем? – испугался Флавий.
– Я вынудила Сказителя нарушить Уговор. Из-за моей глупости он может попасть в беду, а это значит…
– Ничего это не значит! – сердито перебил Ученик Сказителя. – Ты ни в чем не виновата!
– Но…
– Пойдем, Рут, - произнес Флавий мягко. – Нас ждут. Поговори об этом с моим учителем, он найдет, что тебе сказать.
И Флавий, сочувственно кивнув головой, двинулся в сторону костра. Рут покорно поплелась за ним.
***
Проснулся Мангус оттого, что Клио шевельнулась. Девочка выпрямилась, протирая кулачками заспанные глазенки. С недоумением посмотрела на Сказителя:
– Что ли я заснула? Это пока ты рассказывал?
– Вроде нет, - улыбнулся тот.
Похоже было, что девочка не помнит свою истерику, и Мангус не собирался ей об этом напоминать.
– Ты, наверное, просто устала и решила немного отдохнуть, да?
Клио наморщила носик и с сомнением кивнула.
– И, по-моему, ты мне хотела что-то показать.
Девочка задумалась, спросила:
– А ты не помнишь, что именно?
Мангус с сожалением покачал головой.
– И я тоже, - сокрушенно призналась Клио.
Она засунула пальчик в рот, задумчиво обвела взглядом окрестности. Потом просияла:
– Вспомнила! Я хотела показать тебе Зеркало Богов! – и повлекла Сказителя за собой.
Тот вздрогнул при упоминании таинственного Зеркала, но на этот раз постарался не показать своего замешательства. Решился лишь на то, чтобы спросить (едва поспевая за юркой девочкой) :
– А что это за зеркало?
– У, это такая классная штука! – восторженно крикнула Клио, не оборачиваясь. – В ней все-все можно увидеть!
– Так уж и все? – поддразнивая девочку, усомнился Мангус.
– Все-все! Только надо внимательно думать о том, что хочешь увидеть, иначе Зеркало показывает какую-то ерунду, – и добавила едва слышно. – И тогда становится страшно.
Она бежала вперед, ловко огибая холмики и игрушечные дома. Мангус, пытаясь успеть за ней, начал задыхаться, и мрачно подумал о том, что годы, все же, берут свое.
Сразу за лужайкой начиналась осень. Мощные дубы стояли, увенчанные золотыми кронами, под ногами хрустел лиственный ковер. «Интересно, – мелькнула мысль. – Если там лето, а здесь осень, то где же зима и весна?» Но это так и осталось загадкой, а роща внезапно кончилась, утонув в густом тумане. Клио остановилась:
– Здесь осторожно, – сказала она шепотом. – Можно упасть.
Мангус пригляделся – из тумана выступала тонкая ажурная лестница, сделанная из какого-то металла. Только прикоснувшись к ней рукой, и заметив почерневшие места, Сказитель поверил своим глазам – это действительно было серебро. Он даже присвистнул, представив, насколько высоко может быть это сооружение, плавно скользящее вверх и теряющееся в молочном мареве. Действительность же превзошла все его самые смелые ожидания: они поднимались все выше и выше (Клио легко и привычно, Мангус – осторожно, постоянно боясь поскользнуться на влажных ступеньках). Казалось, прошла целая вечность, когда девочка вдруг остановилась и воскликнула:
– Пришли!
Мангус, из последних сил преодолев скользкие ступени, тяжело дыша, огляделся. Они вынырнули из тумана, и теперь стояли на решетчатом серебряном диске, к которому и была прикреплена лестница. Старик заметил, что подобные лестницы подходят к площадке еще с трех сторон.
– Эй, что застыл! Иди сюда, посмотри! – позвала Клио (она уже валялась на животе посреди площадки и манила Сказителя рукой). – Только осторожно, не упади вниз!
Мангус подошел, аккуратно ступая по ажурному полу (сквозь него был виден клубящийся туман), и присел на корточки рядом с девочкой. Она лежала на краю круглого отверстия, положив подбородок на сложенные впереди руки, устремив свой взгляд куда-то в глубину.
– Смотри, - прошептала она.
Мангус глянул – и обмер. Голова сразу закружилась, к горлу подступила тошнота. Он вдруг понял, как должен чувствовать себя муравей, забравшись на край кувшина. Глубоко-глубоко, в невообразимой дали, сходились четыре серебряные струны, поддерживая невесомую паутинку. По сравнению с этой далью, Обзорная башня казалась небольшим холмом. Мангус попытался отпрянуть, но не смог – застыл. Глубина манила его и звала. Он качнулся вперед, но тут раздался сердитый возглас Клио:
– Ты что делаешь?! С ума сошел?! Ложись рядом и смотри!
Голос девочки вернул Мангуса к реальности (хотя, о какой реальности можно говорить, находясь в доме Силы?!). Он вспомнил про Зеркало и понял, что видит всего лишь отражение. Стало немного легче. И еще он, наконец, догадался, что же напоминает ему узор этой площадки. Ну, конечно же, паутина! («Уж не сама ли Арахна плела эту нить?» - усмехнулся про себя Сказитель, вспомнив древние легенды).
По сердитому взгляду девочки Мангус понял, что слишком замешкался. Он послушно лег рядом и заглянул в Зеркало Богов. Рядом раздался торопливый наставляющий шепот:
– Не забудь: думай о том, что хочешь увидеть, внимательно думай! А если хочешь увидеть что-то новое, ни о чем не думай. И главное: не верь всему, что видишь!
Мангуса это чрезвычайно заинтересовало. Он лег поудобнее и, глядя вниз, попытался ни о чем не думать. Получалось это, честно говоря, довольно плохо. Сразу в голову стали лезть разнообразные мысли – в основном глупые. И вдруг, когда он почти отчаялся, из этой сумятицы вырвалась когда-то прочитанная фраза и заслонила собой все эти беспорядочные метания. В тот же миг Зеркало перестало отражать. Оно подернулось черной пеленой, перед глазами открылась темная бездна. Глубокая мгла засасывала в свое чрево, и Мангус вдруг испугался упасть. Но вот, холодная поверхность начала светлеть. Сказителю показалось, что он стремительно несется вниз (от ужаса он даже не смог зажмуриться). А с Зеркалом Богов творилось что-то странное. Оно одновременно и расширялось, стремясь поглотить невидимый горизонт, и сжималось, словно пытаясь превратиться в точку. И вдруг появилось изображение. Сначала одна картинка, потом другая, третья… Они сменяли друг друга с такой быстротой, что Мангус даже не всегда понимал, что же показывает ему Зеркало.
…Белокурая девушка с капризным лицом что-то объясняет, надув губки…
…Смуглый до черноты горбоносый человек почтительно кланяется, скрывая хитрую улыбку. Капюшон его песочного плаща спадает, обнажая татуировку на обритом затылке…
…Две громадные золотые статуи тускло сияют в свете звезд, а у их подножия хищные звери устроили пир и терзают чье-то тело…
…Юноши и девушки танцуют на площади, окруженной высокими серыми домами, громадная волна захлестывает их и все тонет в бурлящей пене…
Но вот, все изображения заволокло глубокой тьмой, сквозь которую проступила, прозрачной свечой, фигура молодой женщины, одетой по-вдовьи – скромно и неброско. Она укоризненно качала головой и смотрела на Мангуса скорбно и строго. И постепенно глаза ее приближались, заслоняя собой все видимое и невидимое, становясь самым важным и невыносимым. В отличие от глаз сельма, они не были черными, напротив – серыми, почти бесцветными. И в очах этих не таились искры бесшабашного веселого безумия – лишь скорбь и сочувствие смотрели на Мангуса. И сила скорби была столь велика, что он не выдержал и потерял сознание.
***
Распахнувшаяся дверь жалобно взвизгнула, впустив в теплый дом холодную струю зимнего воздуха, отбросив прочь все сомнения и колебания. Крупная фигура Арлика заслонила собой дверной проем, и в доме сразу стало как-то тесно и неуютно – такой неизбывной горечью веяло от оборотня. Четверо волков застыли, окружив Сказителя, предано глядя на начальника караула. Сказитель посмотрел на старого друга. Тот стоял, прислонившись к дверному косяку, и буравил Сказителя мрачным взглядом. Сказитель поежился от холода, когда его глаз коснулся ледяной взгляд старого друга.
– А я ведь надеялся, что ошибаюсь. До самой последней минуты надеялся.
Арлик устало махнул рукой, и его подчиненные беззвучно выскользнули на улицу, аккуратно прикрыв за собой дверь. Начальник караула задумчиво и безразлично произнес, кивнув головой в сторону ушедших оборотней:
– Пока я верен Саге, они верны мне. Но, стоит только отклониться в сторону – они загрызут меня.
Он устало опустился на скамью, прикрыл лицо рукой, с силой вдавив пальцы в морщинистую кожу, словно пытаясь загнать обратно ускользающую надежду. Сказитель усмехнулся невесело: думал ли он пятнадцать лет назад, что решится нарушить Уговор? Мог ли предположить тогда, что единственный друг за эти пятнадцать лет придет за ним, как за опасным преступником, чтобы отвести на эшафот? Что же это – усмешка судьбы, или злая шутка Саги? Впрочем, здесь, в Долине, это одно и тоже.
Сказитель ходил неторопливо по дому, машинально перебирая вещи – те вещи, которые скрашивали его жизнь эти пятнадцать лет вдали от Гранитного города. Его руки словно зажили собственной жизнью – складывали аккуратно листы бумаги, покрытые тонкой вязью чернил (записи, которые уже вряд ли прочитает кто-либо, хотя, может, Арлик не откажется их сохранить, но надежды на это мало), ласково оглаживали бока любимого чайника (сколько вечеров помог он скоротать!), смахивали со стола невидимые крошки (зачем, ведь за этим столом уже не придется сидеть), выставляя на него старые глиняные кружки (он что, думает, будто Арлик пришел попить отвар душицы?!)… Сказитель Гарт словно наблюдал за собой со стороны с каким-то болезненным изумлением. Он понимал, что делает что-то не то, что все происходит не так, неправильно, но не мог остановиться – в голове его крутилась одна только мысль: «Все. Наконец-то все…», наполняя его чувством непередаваемого облегчения. Впереди Сказителя ждал страх, может быть, боль, и, во всяком случае, что-то неведомое, но это потом. А сейчас…
Сейчас сказитель Гарт наслаждался каждым оставшимся ему моментом свободы, а Арлик исподлобья следил за ним сумрачно и угрюмо. Наконец, он не выдержал, грохнул тяжелым кулаком по скамье:
– Зачем?! Зачем ты это сделал?!
Сказитель остановился, мечтательная улыбка появилась на его губах:
– Если бы ты видел эти глаза, Арлик! Глаза птицы, рвущейся на свободу…
Арлик с шипением выпустил воздух:
– Ты позволил девочке впутаться в смертельную опасность, потому, что тебе понравились ее глаза?! А как ты оправдаешь себя, когда она погибнет? О чем будешь думать, когда тебя поведут к Озеру Слез? Тоже вспомнишь про красивые глаза?
Игнорируя угрозу в свой адрес, Сказитель возразил:
– Почему же она должна погибнуть? Поверь мне, Арленд не так уж страшен, да и спутники у нее надежные.
Рот Арлика исказила горькая усмешка:
– Дурак, какой же ты все-таки дурак! За пятнадцать лет не научился ничему. Остался таким же наивным, как в тот день, когда впервые появился в Долине. «Арленд не так уж страшен», - передразнил он Сказителя. – Да какая ей будет разница страшен он или нет, когда она посмотрит на окружающий мир сквозь агонию! И в этом виноват будешь ты! И я, потому что не остановил, не увидел. Ты готов нести проклятие за смерть ребенка?
– Так она все-таки вышла за пределы Долины? – обрадовано спросил Сказитель, не обращая внимания на мрачные прогнозы оборотня.
Арлик злобно сплюнул, вскочил на ноги и позвал волков, ожидавших за дверью. Когда они проводили Сказителя мимо начальника караула, тот заглянул в лицо арестованному, пытаясь отыскать признаки вины или страха. Но чело сказителя Гарта было безмятежным и радостным, и Арлик, проводив его взглядом, опустился обратно на скамью, ощущая тупую боль в сердце и пустоту в душе.
***
Толпа гудела. На лицах нескольких женщин сказитель Гарт заметил капли влаги и понадеялся, что это слезы. Но, конечно, это всего лишь пот – несмотря на прохладу весеннего утра, в толпе было очень жарко. Люди стояли, плотно прижавшись, друг к другу, жадно ловя каждый миг продвижения изгоя к эшафоту. На плечах отцов сидели дети, наблюдая картину, которую еще не понимали, но которая, возможно останется с ними до конца жизни. Сказителя везли на немилосердно скрипящей телеге, каждый камень под ее колесами отзывался острой болью в скрученных за спиной руках. Он стоял на коленях, привязанный к невысокому столбу, вбитому в центр повозки. Грязная солома, что должна была бы смягчать удары, тоже, казалось, пыталась внести свою лепту в мучения узника, впиваясь в окоченевшую кожу, словно металлические лезвия. Падал редкий снег, и дорога, раскисшая за последние несколько дней и немного подмерзшая в последнюю ночь, жадно ловила белые снежинки, превращая их в весеннюю грязь. От земли шел холод, но толпа словно дышала жаром. Сказителю казалось, будто он видит волны животной страсти, исходящие от этого громадного организма, готового раздавить любого, кто бы осмелился противостоять ему. Понурая лошаденка, не обращавшая никакого внимания на обилие народа, довезла, наконец, телегу до места. На помост взошел Верховный Совет. Толпа застонала от возбуждения и подалась вперед. Глава Совета, сонно щурясь, небрежно махнул рукой, и два оборотня в форме храмовой стражи подошли к повозке. Один из них легко вспрыгнул на телегу, отвязал смертника и грубо дернул его за связанные локти, заставляя встать. Все тело Сказителя пронзила невыносимая боль, но он был даже рад – к концу невеселого путешествия его члены окончательно онемели и то, что он все еще сохранил руки и ноги, показалось почему-то хорошей новостью. Вот только надолго ли? Эта мрачная мысль обдала волной дрожи. Или просто дохнул внезапно холодный ветер?
Ступая босыми ногами по ледяной земле, а затем по необработанным дощатым ступенькам, сказитель Гарт пытался сохранять достоинство, хотя при каждом шаге острые иголочки застоявшейся крови впивались в замерзшие ступни. Сказитель чувствовал на себе жаждущие взгляды Детей Саги, и старался ступать твердо. Измученный, полураздетый, дрожащий от холода (а не от страха, как могло бы показаться), Сказитель предстал пред Верховным Советом. Глаза Мудрецов (многие из которых, между прочим, были его хорошими друзьями эти пятнадцать лет) горели искренним негодованием и гневом, и только на лице ланта Кассия сказитель Гарт заметил мимолетную тень неуверенности и жалости. Впрочем, ему могло и показаться – лант слишком быстро опустил голову, а недели, проведенные в столичной тюрьме, не способствовали развитию внимательности.
Глава Совета презрительно оглядел узника с головы до ног. Весь его облик говорил, что ему наплевать и на Уговор, и на Сагу, и на то, что станется с этим человеком, который стоит перед ним. Ни на миг не изменив выражения лица, он звучным, хорошо поставленным голосом, зачитал приговор. И что удивительно – несмотря на равнодушное лицо, каждый звук дышал трагизмом, то утихая, в скорбном ожидании, то взрываясь неистовым гневом. Сквозь это буйство эмоций с трудом пробивался смысл приговора. Сказитель Гарт, зачарованный, едва понял отдельные слова: «…преступление…изгой…смертная казнь…утопление… ». Конец приговора толпа встретила восторженным гулом. Только теперь Сказитель заметил деревянную вышку, поставленную вплотную к помосту, и удивился, как он мог ее пропустить. Несколько поворотов лестницы оканчивались небольшой площадкой, из которой, словно дразнящийся язык, торчала длинная и узкая доска. Она раскачивалась вверх-вниз, монотонно, притягивая взоры, и Сказитель вдруг отчетливо понял, что произойдет дальше. Сейчас ему завяжут глаза (один из стражников достал широкую черную ленту, а второй – того же цвета длинный плащ с огромным капюшоном), проведут по этой лестнице (Сказитель почувствовал, как в босые ступни вонзилось несколько заноз) до самого верха (длинные полы плаща путались под ногами, связанные за спиной руки тянули назад, и, чтобы сохранить равновесие, ему приходилось постоянно чуть наклоняться), и заставят пройти по этой доске (рванул ледяной ветер, и руки тюремщиков отпустили его, ласково подтолкнув навстречу судьбе).
Сказитель сделал несколько неуверенных шагов, ощущая, как мир качается под ногами, и, за секунду до того, как пустота сменила пусть шаткую, но, все же, твердую поверхность, он понял, что это конец. Сказитель Гарт, пришедший в Долину Саги пятнадцать лет назад, будучи все эти пятнадцать лет отрезанным от своих братьев, Сказитель, заключивший с Сагой уговор и нарушивший его, но ничуть не раскаивающийся – Сказитель, обнимаемый черной пустотой и скоростью, падая, собрал свои силы и послал Последний Зов в Гранитный Город, надеясь, что друзья услышат его, и сожалея лишь об одном – что так и не успел повидать малышку.
Флавия разбудил Зов. Юноша что-то недовольно пробурчал, уткнувшись носом в соломенный тюфяк, служивший ему постелью, укрылся с головой легким одеялом, пытаясь провалиться обратно в сладкий сон, из которого был так безжалостно вырван. Но Зов гремел в голове тревожным набатом, да еще и в нос попала соломенная труха, заставив расчихаться. Сон не выдержал таких испытаний и позорно бежал, оставив Флавия наедине с тесной каморкой, служившей Ученику временным пристанищем (временным – это пока он остается Учеником). Юноша понял, что придется вставать, и вспомнил много нелестных эпитетов, адресуя их всем своим наставникам в общем, и Зовущему Сказителю в частности (судя по силе Зова это был Первый Сказитель, он не умел звать тихо). Флавий даже понадеялся, что кто-нибудь услышит его слабые мысли и передаст их по адресу, хотя это могло послужить причиной сурового наказания – Сказители дерзость в Учениках не поощряли. Юноша поднял тяжелую голову и, с трудом разлепил веки, ожидая, что солнечный свет больно резанет по глазам. Но вокруг было темно и тихо, сосед отсутствовал, то ли еще не вернувшись, то ли уже убежав на площадь. Флавий прикинул в уме, сколько он спал. По его расчетам получалось, около двух часов, и тогда Флавий встревожился: если Зов прозвучал ночью, это могло означать только одно – что-то случилось. И это что-то, скорее всего, не было хорошим, потому что добрые вести имеют привычку дожидаться утра. Юноша стряхнул с себя остатки дремоты, поспешно накинул на себя ученическую тунику и выскочил во двор.
Босые ступни обдало влажной прохладой, и юноша вспомнил, что забыл надеть сандалии. Одну секунду он колебался, не вернуться ли за ними, все-таки общий сбор – это достаточно официальное мероприятие, но наметанный глаз Ученика Сказителя успел заметить серый плащ, мгновенно растворившийся в темноте, и юноша решил поторопиться. Судя по всему, если он и опаздывал, то ненамного, но лучше, все же, подстраховаться – Флавию совершенно не хотелось выслушивать очередную нудную лекцию о порядке и внутренней собранности. Юноша зябко передернул плечами (на улице не было так уж свежо, просто тело все еще не хотело расставаться с сонной истомой) и побежал вслед за уходящем Сказителем, направляясь к Советной площади. Неожиданно на голое плечо упала крупная капля, и это по-настоящему обеспокоило Ученика Сказителя: вкупе с внезапным Зовом, этот нежданный дождь наводил на тревожные мысли. Теперь он не вспоминал, что спал не более двух часов за последние двое суток, что голова гудит от усталости, что измученное тело умоляет об отдыхе. Все это уже не имело значения – Флавий бежал изо всех сил, стараясь не опоздать. И это ему удалось – с разбегу вскочив на красноватый камень площади, юноша краем глаза заметил еще несколько серых плащей и белых туник, торопливо присоединяющихся к группе Сказителей и Учеников, уже собравшихся на Зов. Флавий по привычке порадовался, что головомойка его миновала. Впрочем, это тоже в настоящее время не имело значения – пока Флавий добрался до места, редкий дождь превратился в ливень, и теперь яростно хлестал людей, словно те были в чем-то виноваты.
Зов смолк, как только паренек ступил на мокрый гранит, обозначающий границу Советной площади. Флавий перевел дух и огляделся. Сказители и Ученики стояли плотной группой, одни – заспанные и недовольные, другие – встревоженные не на шутку. Сквозь шум дождя Флавий сумел уловить отрывок разговора двух Сказителей, стоящих неподалеку, и утвердился в своей догадке насчет происхождения дождя – те рассуждали о том, что малышка слишком сильно расплакалась сегодня, и гадали, что же могло ее так расстроить.
На гранитное возвышение поднялся Первый Сказитель. Его вытянутое лицо и обычно-то было довольно унылым, сейчас же на него, казалось, легла вселенская скорбь.
– Братья и сестры!
Хорошо поставленный голос перекрыл и шум дождя, и устойчивые перешептывания собравшихся. Люди умолкли, готовые внимать каждому слову. В установившейся паузе Флавий зачем-то попытался вспомнить имя Первого Сказителя, но не смог, несмотря на мучительное напряжение своей бедной головы.
– Братья и сестры! – повторил Первый Сказитель. – Я призвал вас, дабы сообщить скорбную весть. Нас стало меньше.
Гул печали пронесся над толпой. Печали, но не удивления – видимо, что-то в этом роде и ожидали застывшие на площади люди. Сердце Флавия тревожно екнуло. За весь год, что он провел в Гранитном городе, подобное сообщение было первым. Он поднял голову, уже не пытаясь защититься от теплых, но тяжелых и хлестких струй, стараясь не упустить ни единого слова, поскольку чувствовал, что самое важное еще не сказано.
Теперь Первый (как же все-таки его имя?!) говорил тише и словно через силу:
– Последний Зов сказителя Гарта настиг меня совсем недавно. История скорбит о нем, почтите же и вы его память. Пусть Вечно Скорбящая будет добра к нему, а старые друзья останутся с ним в новой жизни…
Сказитель Гарт… Сказитель Гарт… Где-то о нем Флавий уже слышал, причем совсем недавно. В принципе, это неудивительно – Сказителей не так уж много. Ученик сомневался, что во всем Арленде можно насчитать и полтысячи человек, так что рано или поздно он должен был познакомиться со всеми (или хотя бы обо всех услышать). Пока юноша судорожно пытался понять, о ком идет речь, кто-то из Сказителей громко и напряженно (стой Флавий поближе, он, возможно, услышал бы скрип зубов) спросил:
– Как умер сказитель Гарт?
Первый опустил голову. Было видно, что он не хочет отвечать, но пауза затягивалась, напряжение нарастало, молчание становилось мучительным и невозможным. Сказитель прикрыл глаза и глухо сказал:
– Сказитель Гарт нарушил Уговор, который заключил с Сагой. Его судили и казнили, сбросив живым в Озеро Слез.
По площади прокатилась волна возмущенных возгласов и изумленных вздохов. Первый опустил голову и скорбно пожал плечами, мол, ничего не поделаешь, сказитель Гарт знал, на что шел. Флавий представил себе эту жуткую смерть, и его передернуло. Внезапно сзади раздался сдавленный полукрик-полустон. Юноша обернулся. Рут, с зеленым от ужаса лицом и широко раскрытыми застывшими глазами, медленно отступала, не отрывая остекленевшего взгляда от Первого Сказителя. Похоже, на этой площади она была единственной, кто до конца представлял значение и последствия такой казни. Ее ноги, словно у куклы, вихлялись из стороны в сторону, несколько раз она чуть не упала, оступившись, но все же, каким-то чудом удержалась. Флавий, остолбенев, смотрел на Рут. Какой-то рок привел ее на это место именно в это время, где Рут услышала жестокую правду, которую Флавий пытался скрыть от нее хотя бы временно, опасаясь за рассудок девушки, еще слабой после болезни. Судя по ее виду, эти опасения были не безосновательны. Груз вины, похоже, оказался невыносимым. Когда под ногами Рут закончились гранитные плиты, и мокрые стебли хлестнули ее по голым ногам, то ли помогая ей прийти в себя, то ли разрушив хрупкую грань между потрясением и безумием, девушка повернулась и побежала вглубь дубовой рощи, не обращая внимания на удобные дороги, веером расходящиеся от Советной площади. Потоки воды, словно слезы, заливали глаза, а лес милосердно распахнул свои объятья и укрыл хрупкую девичью фигурку покрывалом ночи. Только тогда Флавий смог сбросить охватившее его оцепенение. Он порывисто оглянулся: никто, ни Сказители, ни Ученики не заметили или просто не обратили внимания, что на Зов пришла незванная гостья. На мгновение юношу охватила нерешительность – ему вдруг до дрожи захотелось вернуть назад эти несколько минут, и не оборачиваться. Или, по крайней мере, найти кого-нибудь постарше и поопытнее, кого-нибудь, кто умеет без труда успокоить, найти верные слова, подобрав ключик к закрывшемуся сердцу. Он быстро оглянулся, но вокруг, как назло, не было ни одного более или менее знакомого Сказителя, а Рут и так уже почти скрылась в темноте. Еще немного – и девушку уже будет не найти. И тогда Флавий бросился вслед за Рут. В конце концов, плохой утешитель лучше, чем никакого.
***
Сказитель Гарт проснулся на соломенном тюфяке в маленькой полутемной комнатушке, весь в холодном поту и с бешено колотящимся сердцем. Несколько секунд он не мог понять, где находится, и почему до сих пор жив, а потом вспомнил и усмехнулся. Подобные сны снились ему в последнее время довольно часто (можно сказать, постоянно), но этот был, пожалуй, один из самых ярких. Сказитель уже окончательно проснулся, но до сих пор ощущал боль от врезавшихся в тело веревок, которая быстро таяла, как тает под лучами вернувшегося солнца нечаянный снег, выпавший в середине весны.
Комнатка, в которой его держали, ничем не напоминала приснившееся ему узилище, напротив, была чистой, теплой и уютной. Ни сырых стен, ни обледенелого пола, вот только, разве что, окно, тоже очень маленькое, под самым потолком, чем-то было похоже на тюремное. Где-то у стены завел свою монотонную песню сверчок, привычно и скучно, словно выполняя давно надоевшую работу. Сказитель пошевелился, чувствуя, как неохотно слушается его затекшее тело.
– Проснулся? – раздался неласковый голос. – Вставай, пойдем.
Сказитель поднял тяжелую голову (то ли из-за этих снов, то ли почему-то еще, он совсем не высыпался, хотя только и делал, что спал) и взглянул на сидящего за столом Арлика. Оборотень покачивал ногой в тяжелом сапоге и пристально смотрел на сказителя Гарта. По столу ползала рано проснувшаяся, еще сонная муха, отогреваясь под солнечным лучом, падающим из-под потолка. На железной решетке окна сидела маленькая птица, внимательно рассматривая насекомое, видимо рассчитывающая пообедать, но не решаясь спуститься. Арлик взглянул на заспанное лицо Сказителя и молча наполнил из запотевшего кувшина глиняную кружку и протянул ее узнику. Сказитель посмотрел на бывшего друга мутными глазами и с опаской глотнул предложенную воду. Как ни хорошо оборотень владел своим лицом, в этот момент на дне его глаз можно было прочитать искреннюю жалость. Это наводило на неприятные размышления. Сказитель Гарт был уверен, что провел в этой комнатке не один день, но, как ни пытался, не мог вспомнить, сколько. Он помнил лишь то, что просыпался с тяжелой головой, как в горячке, пил воду и снова засыпал. А еще он помнил сны. Эти сны казались совершенно разными, но все оканчивались одинаково – Сказитель падал в Озеро Слез. Правда, никогда не долетал – просыпался. С жадностью пил воду, всегда стоящую на столе (она была горьковатой, но жажда оказывалась сильнее) и, как это ни странно, снова засыпал, чтобы увидеть очередной сон. Он не ел, не вставал, ни о чем не думал – только спал и просыпался. И еще постоянно, даже во сне, мучался жаждой, которую не могла утолить вода. Но на этот раз все было по-другому. Сказитель Гарт, прикрыв глаза, с упоением пил прозрачную влагу. Пронзительно-холодная, она, казалось, сумела сохранить искристое дыхание родника, из которого была зачерпнута, наполняя тело свежестью весеннего утра и проясняя голову.
Арлик смотрел на Сказителя, и по суровому лицу его пробегали едва различимые волны нежности и ненависти. Оборотень совсем запутался: он разрывался между долгом и сердцами. Да и сердца его разделились – одно осталось верным Владычице, Саге (пусть он и ругал ее иногда, но делал это, скорее по привычке, может быть, именно для того, чтобы скрыть свою нежную любовь, не подобающую воину), а второе стонало по этому человеку, сидящему сейчас на соломенном тюфяке. Исхудавшему, жадно глотающему воду, нервно двигая кадыком. Его единственному другу. Арлик смотрел на Сказителя и боль сочувствия и почти свершившейся утраты резала грудь. Он не раз видел, как сходят с ума люди, пьющие воду из Озера Слез, и какие мучения они при этом испытывают. А еще знал, какой приговор обычно выносят предателю.
Сказитель допил, вытер исхудавшей рукой мокрые губы (по подбородку, осторожно пробираясь сквозь белесую щетину, сползла незамеченная капля), и с благодарностью посмотрел на Арлика. В его небесно-голубых глазах (ставших гораздо бледнее за последние дни) появились живые искры:
– Спасибо, друг.
Арлик кивнул молча и протянул руку за кружкой. В его горле застрял непрошеный комок, мешая говорить. Сказитель Гарт отдал посудину и потянулся с наслаждением (одежда болталась на нем, как на пугале), с удовольствием разминая затекшее тело. И вдруг замер, с недоумением рассматривая собственные руки, казавшиеся уже не просто исхудавшими, а высохшими, словно он перенес, по меньшей мере, год голодных скитаний.
– Сколько я здесь пробыл? – с тихим отчаянным ужасом спросил он.
Арлик отвел глаза:
– Три дня.
– Всего лишь?! Неправда! Я не мог так похудеть за три дня! Зачем ты лжешь мне, волк?!
Оборотень посмотрел на человека, в его чуть раскосых глазах засверкали желтые искры, а в голосе родился намек на звериный рык:
– Сага и оборотни не лгут, человек! – последнее слово он процедил сквозь зубы с неприкрытой издевкой. – И только люди способны на предательство, изгой!
Сказитель сник:
– Да, конечно, прости меня, я не хотел тебя обидеть. Просто, я не понимаю, что со мной произошло…
Он сидел, привалившись спиной к шершавой холодной стене, задрав голову, его глаза неподвижно уставились в светлое оконце под потолком. Там был свет, там был воздух, там была свобода. И даже маленькая птица, нахохлившись, сидевшая на решетке, была частью огромного мира. Арлик, как волк, очень хорошо понимал мучения узника, а как человек – не мог смириться с потерей друга. «Проклятье, - подумал он, ощущая собственное бессилие. – Проклятье.» А вслух ответил, смягчившись:
– Важно не то, сколько ты пробыл здесь, важно, сколько тебе приснилось.
Сказитель не вздрогнул, не изменил позы, но на его лице отразилось понимание того положения, в котором он оказался. Было видно, как он борется с ужасом, постепенно, но неизбежно охватывающим его рассудок. «Он предал Сагу, - напомнил себе Арлик. – Он преступник». Но это были уже пустые слова. «Сага дала тебе жизнь, - подумал оборотень, обращаясь к самому себе. – Дала рассудок и силу, но она может и отобрать все это. Наказание за непослушание бывает ужасным!» Но и это было уже не важно. И Арлик вдруг решился:
– Ты готов идти со мной?
Сказитель не спросил куда – он лишь обречено посмотрел на оборотня и кивнул попытался подняться, тяжело опираясь исхудавшей рукой о каменную стену.
– Не спеши! – остановил его оборотень. – Ты должен будешь предстать перед Верховным Советом Саги. Не хочешь ли сначала привести себя в порядок – умыть лицо или побриться?
И, словно бросаясь вниз головой в ледяную воду, боясь, что передумает, вынул из потертых кожаных ножен, пристегнутых на голени, тяжелый боевой кинжал, и, чуть нагнувшись вперед, протянул его Сказителю. Воцарилась звенящая напряженная тишина, лишь маленькая птица удивленно чирикнула и тоже затихла в ожидании. Человек смотрел на исцарапанную костяную рукоять, и, пляшущий в его глазах холодный блеск лезвия походил на зарождающуюся надежду. Сказитель нерешительно потянулся к спасительному кинжалу («Ну же, быстрее!» – мысленно взмолился Арлик), и тут же отдернул руку, покачав головой:
«Нет.»
«Ты не знаешь, что тебя ждет», - беззвучно, одними губами произнес оборотень.
«А тебя?» - так же молча отозвался Сказитель.
Арлик ответил ему тяжелым взглядом и прошептал свирепо:
– Со мной все будет в порядке! Я знаю, что делаю. Не медли, окуни тебя в багряные воды!!!
То ли ругательство подхлестнуло Сказителя, то ли он все же догадывался о своей участи, только человек больше не сомневался. Он потянулся, чтобы схватить спасительную рукоять, и… Он не успел.
Грохот распахнувшейся двери перечеркнул надежду на спасение.
***
Флавий бежал по дубовой роще. Коренастые кряжистые стволы то выпрыгивали прямо перед ним, то хватали сбоку корявыми ветками, стремясь задержать, не пустить. Земля то мягко обнимала босые ноги мокрой травой, то колюче топорщилась сухими (в смысле, мертвыми) веточками и голыми корнями, сердито выглянувшими на поверхность. Руководствуясь скорее инстинктом и интуицией, нежели зрением и слухом, Флавий мчался сквозь рощу вслед за Рут. Внезапно он вспомнил все, чему учился последний год в Гранитном городе, все, что до сих пор не мог понять и запомнить. Флавий мимоходом подивился собственной глупости и терпеливости сказителя Зария, который так долго провозился, обучая его. Но только мимоходом – терпкий запах отчаяния Рут гнал его сквозь ливень и темноту. Флавий ощущал его кожей, как чувствуют обжигающий холодом ветер в горах. Но, несмотря на то, что след этот был достаточно четок, юноша решил, что случилось чудо (и, возможно, был не так уж далек от истины), когда увидел сквозь стену ливня нескладную фигурку Рут. Исхудавшая после болезни, она казалась сломанной веткой, которую швыряет куда ему вздумается хулиганистый ветер. Словно повинуясь его порывам, девушка то бежала прямо, не разбирая дороги, то внезапно сворачивала в сторону. В один из таких поворотов, Флавий, наконец, нагнал ее. Изловчившись, он схватил Рут за мокрый рукав и дернул к себе. Грубая ткань громко хлопнула, затрещала, но выдержала, не порвалась. Рут развернуло, и она, резко затормозив, ударилась спиной о ствол старого дуба. Ударилась и осталась стоять, будто приклеившись к шершавой коре. Флавий согнувшись, уперся руками в колени, пытаясь отдышаться:
– Давно я так не бегал, - срывающимся голосом сказал он. – Ну, ты меня и погоняла! Прости, пожалуйста, я не хотел так сильно тебя дергать. Очень неловко получилось, я просто не…
Флавий, наконец, поднял голову и взглянул на девушку, и свой голос показался ему бессмысленным шумом. Рут стояла, прислонившись к стволу, уставившись неподвижным взглядом куда-то вдаль. В ее глазах не было даже боли – только черная пустота и усталость. Сквозь густую крону дуба ливень не мог пробиться хлещущими струями, он просто стекал вниз обильно и размеренно, как спокойный водопад (тот, что льется из глиняного кувшина в глиняную же кружку). Рут умывали эти потоки воды, обводя мягкой ладонью контуры ее еще не совсем сложившейся, по-юношески угловатой фигуры, приклеивая одежду к телу, волосы – к лицу. У Флавия перехватило дыхание – настолько красивой выглядела девушка под этим прозрачным покрывалом. Но красота эта, бледная и застывшая, как у мраморной статуи, что в изобилии попадались на улицах Гранитного города, скорее пугала, чем восхищала – ни единой живой искры, лишь правильные контуры. И Флавий испугался. Он схватил Рут за плечи и несколько раз энергично встряхнул, пытаясь привести ее в чувство. Безрезультатно – та словно ничего не заметила, глядя в никуда и беззвучно шепча что-то побелевшими губами. Этот беззвучный шепот напугал Флавия больше всего. Услужливая память сразу нарисовала ему лицо мертвой женщины, утопленной в неглубоком ручье за той деревней, которая оказалась на пути волны бешенства, прокатившейся по Арленду полтора года назад. Перед глазами вновь предстали косы прозрачной воды, сквозь которые казалось, будто губы покойницы шевелятся, то ли жалуясь на что-то, то ли тщась о чем-то предупредить. Силясь заглушить это воспоминание, Флавий зажмурился и затряс головой, но память, словно издеваясь, подбрасывала новые и новые подробности, о которых он, казалось, давно забыл. Чтобы не сойти с ума вслед за Рут, Флавий впился в ее губы со всем жаром отчаяния и страха. А та, словно именно этого и поджидала, ответила на поцелуй неистово и страстно, обхватив одной рукой шею юноши, а другой вцепившись в мокрые, непослушные, отросшие за последний год темные волосы. Они выскальзывали меж пальцев, лишь слегка цепляясь за мозольные заусеницы, и эта легкая боль возбуждала Флавия. Туника задралась, и голой кожей он чувствовал прозрачно-тонкую от дождя грубую ткань одеяния Рут, плотно облепившую ее бедра. Дождь хлынул сильнее, скрывая под водяной завесой двух возбужденных юнцов…
Одним словом, у каждого свой способ утешать молоденьких девушек.
***
Дверь с шумом распахнулась, и в комнату ворвались оборотни. «Похоже на мой арест», - отстранено подумал Сказитель. Внезапно появившаяся надежда столь же неожиданно покинула его, больно ранив, отступая. Кинжал был в мгновение ока перехвачен – Сказителю удалось лишь кончиком пальца дотронуться до костяной рукояти. Арлик же чуть не зашипел от досады, узнав в шустром жреце юношу, прибегавшего на заставу. Не зашипел – удержался, лишь вдохнул тяжело и шумно. Глаза молодого волка горели сумасшедшим презрительным восторгом. О чем он думал в этот момент? Что предвкушал? Да какая разница! «Далеко пойдет волчонок», - подумал машинально Арлик, а сам уже забыл о нем, остановив свой взор на седом благообразном старце, в эту минуту входящем в дверь. «Кончено», - подумал Арлик, и ему показалось, будто время остановилось, замерло на миг, а потом пошло заново, но уже отсчитывая последние часы даже не Арлика, Стражника, Охраняющего Границы Долины, а загнанного старого волка, ожидающего своей участи, и не надеющегося на пощаду. Все вытянулись почтительно перед Верховным Жрецом, остались сидеть лишь Сказитель и Арлик. На мгновение в голову оборотня пришла безумная мысль: броситься на жрецов, чтобы умереть, защищая свою свободу, но этот порыв был пресечен в корне одним взглядом (острым, как лезвие того кинжала, который уже не принадлежал начальнику караула) золотисто-зеленых глаз. И матерый волк пристыжено обмяк, как нашкодивший волчонок с молочными зубами. А Верховный Жрец, с ласковой укоризной покачивая головой, нежно обратился к нему:
– Арлик, Арлик! Какой ты неосторожный! Разве так можно?! – и добавил поучающе, словно ничего не понял, словно Арлик все еще не прошел свое Посвящение и до сих пор был его учеником. – В Своде правил содержания тюрем в правиле пятом запрещено давать узникам острые предметы. Он ведь мог потерять голову, кинуться на тебя, не допусти судьба, поранить… Или даже убить! И мы лишились бы столь доблестного воина! Нет, я слышал, конечно, про этот обычай – передавать провинившимся Стражникам кинжалы, чтобы они сами вершили над собой суд. Но я надеялся, что человек-клятвопреступник не станет объектом столь странной жалости. Неужели я ошибся? Или это просто ты стал стар и невнимателен, а, Стражник?
В горле Арлика родился возмущенный рык, но так и не вырвался наружу – собственно, возразить было нечего. А личные чувства, к сожалению, на факты не похожи – и потому Арлик проглотил возражения. Теперь его интересовали только две вещи – что будет со Сказителем, и что будет с ним самим. Причем вторая проблема, разумеется, была актуальнее и гораздо более волновала, нежели первая.
– И что же теперь прикажешь с тобой делать?
Верховный жрец остановился рядом с Арликом, доброжелательно улыбаясь, словно его действительно интересовало мнение Стражника. Арлик отвел глаза. Остальные оборотни замерли, затаив дыхание, только с лица молодого жреца никак не сходила эта полувосторженная-полубезумная улыбка. Повисла напряженная тишина. И тут, маленькая птица, до сих пор неподвижно сидевшая на решетке окна, громко чирикнула, взлетела, и заметалась под потолком камеры. Все вздрогнули, Верховный Жрец поднял голову и посмотрел наверх. Усмехнулся чему-то язвительно и ядовито и вновь обратил свой взор на Стражника. Только теперь уже не казался добрым дедушкой, а смотрел так, как и положено Верховному жрецу – холодно и равнодушно. И голос стал другим, и непонятно было, что же в нем изменилось – то ли тон стал ниже, то ли прибавилось величия, то ли еще что…
– Ты преступник, волк! Иди в Храм Саги и жди решения своей судьбы, - заметив, что Арлик опасно прищурился, Жрец добавил насмешливо. – Благодари Сагу, за то, что мы успели вовремя. Есть древний закон, по которому любой, избавивший осужденного от заслуженной кары, должен занять его место. Этот закон редко применяется, но в этот раз мы бы не сомневались…
Проводив взглядом побледневшего Арлика, Верховный Жрец повернулся к узнику:
– Похоже, тебе больше не на кого надеяться, Сказитель.
Сказитель поднял голову и посмотрел на Верховного Жреца, изо всех сил пытаясь казаться спокойным:
– Что с ним будет?
Верховный Жрец пожал плечами:
– Откуда я знаю? Его участь решит сама Сага. Впрочем, тебя это уже не касается – в любом случае тебе полезнее будет узнать, что случится с тобой.
– Что же случится со мной?
Сказитель спросил, и сразу пожалел о своем вопросе – голос предательски сорвался, выдав его с головой. Жрец хищно усмехнулся, довольный эффектом. Он кивнул своим людям:
– Оставьте нас.
Похоже было, что оборотни были удивлены подобным оборотом ничуть не меньше Сказителя. Просто им лучше удалось это скрыть. Быстро и бесшумно, как умеют двигаться только воины и жрецы, они скрылись за дверью. Последним вышел молодой волк, все еще сжимая в руках отобранный кинжал, видимо не зная, что с ним делать. Дождавшись, когда дверь плотно закрылась, Верховный Жрец снял свой длинный плащ и, небрежно кинув его на стол, с наслаждением потянулся. Под плащом оказалась черная свободная рубаха, подхваченная на поясе широким кожаным ремнем. А на груди… Сказитель чуть не вскрикнул от неожиданности – на груди Верховного Жреца чуть покачиваясь на тонкой цепочке, удобно устроилась серебряная подвеска, подобная той, что висела на шее сказителя Латиуса. Однажды сказителю Гарту случайно удалось ее увидеть, и сказитель Латиус пообещал рассказать о том, что она означает, но так и не успел – старым друзьям пришлось расстаться: Гарт срочно отправился в Долину Саги, а Латиус ушел в другую сторону. Больше они не виделись. Но Сказитель навсегда запомнил (что было нетрудно - сила Сказителя давала кроме всего прочего, способность помнить мельчайшие подробности) этот странный узор – блестящий овал, заключенный в серебряную клетку-пирамиду. Вообще, это выглядело так, словно кто-то взял овальное металлическое зеркало, вписал его в ромб и подвесил на четырех серебряных нитях. Присмотревшись, сказитель Гарт понял, что подвески не просто похожи – они как бы являются частями одного целого. Теперь стало очевидно, что нитей должно быть не четыре, а восемь (либо они должны быть в два раза длиннее). И что цельная конструкция рассечена – если у Латиуса была верхняя половина и блестящий диск виден полностью, то у Жреца странный знак оказался разрезанным вдоль. Несмотря на плачевное положение, в котором оказался, Сказитель ощутил жгучее любопытство, которое, видимо тут же отразилось на его лице. Но особенно удивило его поведение Жреца: заметив реакцию Сказителя, тот схватил его за плечи, и, жадно вглядываясь в глаза, срывающимся от волнения голосом потребовал ответа:
– Ты уже видел этот знак?! Когда, где, у кого?! Отвечай же, окуни тебя в багряные воды!
Сказитель тщетно пытался высвободиться – Жрец держал крепко. Почему-то он был уверен, что имя своего друга ни в коем случае нельзя произносить. Задыхаясь, Сказитель ответил:
– Как-то раз, во время блужданий по Арленду. Я так и не узнал имени того человека.
Верховный Жрец внезапно успокоился. Он отпустил Сказителя и присел рядом на соломенный тюфяк:
– Ты, конечно же, врешь, - устало сказал он и задумчиво добавил. – Неважно. Теперь я знаю главное – старинные летописи не лгут.
И тут же, словно испугавшись, что наговорил лишнего, осекся, резко вскочил на ноги и порывисто прошелся по комнате. Остановился, нависая над узником (Сказителю пришлось задрать голову, чтобы смотреть Жрецу в глаза, почему-то ему казалось, что это необходимо), опершись рукой о каменную стену:
– Ты попал в неприятную историю, Сказитель, - голос Жреца звучал опять холодно и равнодушно, страстные нотки исчезли бесследно. – Сага-Ранта разгневана: до сих пор ей не приходилось так бездарно терять души. Сага-Го тоже разозлилась, а это, наверное, еще хуже. Из-за твоей неуместной жалости на волоске висит судьба не только Долины Саги, но и всего Арленда.
Почему-то сказитель Гарт ему сразу поверил. Но прошептал побелевшими губами:
– Сага не посмеет из-за одной души развязать войну!
Жрец коротко рассмеялся:
– При чем здесь Сага, Сказитель?! Если бы все свелось просто к войне…
– А что еще? – теперь Сказитель был действительно напуган (впрочем, угрызения совести он все равно не испытывал).
– Если этой девочке удастся выжить (а у нас есть основания полагать, что она до сих пор жива), под угрозу встанут основы существования нашего мира.
– Да чем может угрожать целому миру одна девочка?! - изумление Сказителя было неподдельным.
Жрец кивнул:
– Одна действительно не может. Но, видишь ли, во-первых, она теперь не совсем обычная девочка, а во-вторых, она не одна.
– Что значит «не совсем обычная»?
Жрец вздохнул и сел за стол:
– Ну, хорошо, попытаюсь объяснить. В одной старой летописи я нашел очень странную теорию: там говорилось, будто в каждом человеческом сердце живет маленький бог. Кажется, там он назывался «божья искра». Так вот, при Посвящении, этого маленького бога забирает себе Сила, оставляя взамен какой-нибудь Дар. А еще там говорилось, будто эти «божьи искры» - как капли, собираясь вместе, они якобы становятся сильнее. Поэтому любой человек может стать богом, если найдет способ собрать эти капли в своем сердце. Так вот, эта девочка, отдав своего маленького бога, теперь лишилась и того Дара, который занимал его место. Та же летопись говорит, что такие люди опасны для равновесия мира, не объясняя, впрочем, почему. Но и это еще не все. Не забывай о тех, с кем она отправилась в путь. Подобную компанию сложно назвать одинарной!
С этим утверждением Сказитель был совершенно согласен. Но, все же возразил:
– По-моему, они слишком заняты своими проблемами для того, чтобы угрожать равновесию мира!
Жрец тяжело вздохнул:
– Если бы их желания имели какое-нибудь значение!
Сказитель пожал плечами:
– Собственно, как и наши! Хотя, наш разговор беспредметен: во-первых, мы не знаем, насколько верную картину рисует эта старинная летопись, а во-вторых, все равно не можем ничего изменить. И я не понимаю: почему ты все это мне рассказываешь, Жрец? Какой смысл беседовать с осужденным?
Верховный Жрец остановил свой холодный взгляд на собеседнике:
– А вот теперь мы добрались до самого главного. Нам нужен союзник. Сага просит тебя о помощи, Сказитель.
– О какой?! – изумился Сказитель.
Жрец пожал плечами:
– Я могу только догадываться.
Сказитель Гарт нервно усмехнулся. Он ожидал чего угодно, но только не такого предложения.
– А если я откажусь?
Верховный Жрец поморщился:
– А оно тебе надо? Неужели ты так ненавидишь Сагу, что даже не желаешь узнать, в чем дело?! Как ты в таком случае сумел прожить здесь пятнадцать лет?
Сказитель не мог не признать справедливость этих слов. За прошедшие пятнадцать лет он не то чтобы начал любить Сагу (наверное, это было бы невозможно), но, по крайней мере, стал больше понимать ее. А Верховный Жрец продолжал:
– Не стоит сразу отказываться, Сказитель. Как знать, может то, что предлагает Сага будет полезно и для Истории.
Он разволновался. Нервно заходил по комнате, взволнованно размахивая руками:
– Есть в этом мире вещи, которые могут нам не нравиться, я тоже многое бы изменил. Но это не значит, что я буду спокойно смотреть на гибель Арленда! А это вполне может произойти!
Слабым жестом (на большее не хватило сил) Сказитель прервал излияния Жреца:
– Не трать слова понапрасну, Верховный Жрец. Я готов выслушать твое предложение.
Жрец остановился и покачал головой:
– Не меня. Я же сказал, что с тобой хочет говорить Сага. Я поведу тебя свободного, без охраны. Можешь ли ты пообещать мне, что не сбежишь?
Сказитель Гарт усмехнулся:
– Куда? И как? Скорее, тебе стоит волноваться, что я отстану.
Жрец рассеянно кивнул, будто ответ его и не волновал вовсе:
– Здесь недалеко. Не отстанешь.
***
Они стояли, обнявшись, постепенно приходя в себя. Уже не дышали прерывисто, не вскрикивали, тела их не содрогались спазмами. Да и ливень перестал хлестать, и, если бы густые кроны дубов расступились, стало бы видно чистое темное небо, усыпанное яркими звездами. Но они не смотрели на небо. Если бы расступилась ночная темь, стало бы видно, как земля облегченно вздыхает, принимая в себя последние капли влаги с медленно распрямляющейся уставшей травы, и теплый пар поднимается от нее, излечивая от сырости. Но они не смотрели на землю. Они не смотрели даже друг на друга, прикрыв глаза и чувствуя юными щеками черты чужого лица. Страсть уснула, сытая, оставив томящую усталость и счастливое спокойствие. Дождь, закончившись, уже не согревал их одеялом теплой воды, и они стояли, прижавшись друг к другу, пытаясь поделиться теплом, которое похищали ночная прохлада и мокрая одежда.
Где-то хрустнула ветка. Рут вздрогнула, и Флавий, проведя подбородком по ее мокрым волосам, хрипловатым и теплым шепотом спросил:
– Замерзла?
Девушка едва заметно пожала плечами. Флавий обнял ее покрепче:
– Ничего, - восприняв этот жест как согласие, прошептал он. – Я согрею тебя. Хочешь – просто обнимая, хочешь – разведу костер. А можно пойти в мою каморку. Там живет еще один Ученик, но он нам не помешает. Я закутаю тебя в теплое одеяло, напою горячим отваром из трав, чтобы ты не заболела, и стану рассказывать чудесные сказки, пока ты не уснешь. А потом буду охранять твой сон. Чтобы никто не смел потревожить тебя…
– Нет, - перебила Рут, попытавшись отстраниться. – я не хочу никуда идти. Да и как ты разожжешь огонь, если вокруг все промокло?!
Флавий улыбнулся:
– Ну, я ведь почти Сказитель. А значит, многое могу. Хотя, Сказители, конечно, умеют гораздо больше, чем Ученики. Смотри!
Флавий еще раз легко прикоснулся губами к волосам Рут и отошел в сторону, собрав несколько валявшихся на траве веток. Сложил хворост горкой, присел рядом и замер, вытянув руки ладонями вниз, словно обогревая их над пламенем костра. Скрещенные большие пальцы непроизвольно подергивались от напряжения, лицо юноши окаменело в попытке сосредоточиться. Некоторое время ничего не происходило, но вдруг под куполом ладоней замерцал неяркий свет. Флавий отнял руки и с облегчением вздохнул. На груде мокрого хвороста, несмело передвигаясь, осторожно мигал слабый синеватый огонек. Он, осваиваясь, разгорался все ярче, становился все больше, пока, наконец, не охватил всю кучу веток. Флавий обернулся, на его усталом лице блестели капли влаги (пота или дождя, трудно сказать):
– Ну, вот! А ты не верила, - с тихим торжеством в голосе сказал он.
Рут присела рядом:
– Я верила. Просто не знала во что.
Флавий недоумевающе взглянул на нее, но уточнять не стал. Он протянул руку и обнял девушку, та доверчиво прильнула к нему. Неровный свет костра бросал красноватые отблески на их лица. Рут неподвижным взглядом уставилась в огонь, задумавшись о чем-то. Флавий прикоснулся губами к ее волосам:
– Не жалеешь? – еле слышно спросил он у девушки.
Та покачала головой:
– Пожалуй, нет. знаешь, сейчас я, наверное, успокоилась. Если бы выпала возможность вернуть все назад, скорее всего, я не стала бы ничего менять.
– Да? – гордо улыбнулся Флавий.
– Ага, - Рут пошевелилась, устраиваясь поудобнее. – Сколько я себя помню, в нашей компании всегда был заводилой Хальк. Он придумывал всяческие авантюры, а мы с Сивелом послушно следовали за ним. А сейчас я, наконец-то, поступила по-своему, так, как считала нужным. Сама. Ни у кого не спрашивала, просто решила – и сделала. И теперь сама буду нести ответственность. Это трудно и больно, но это можно пережить, верно?
Флавий согласно кивнул и усмехнулся:
– Ну, не такая уж и страшная, эта «ответственность»! Почти ничего не изменилось, поверь уж мне!
– Возможно, - пожала плечами Рут. – Только для него это было слабое утешение. Хотя, он, наверное, знал, на что шел!
– Кто? – Флавий перестал ее понимать.
– Как это «кто»? – удивилась Рут. – Сказитель Гарт.
– Подожди! – Флавий совсем запутался. – Ты, вообще, о чем?
– А о чем ты спрашивал?
Флавий расхохотался:
– Да так! Просто я – болван. Вообще-то я имел в виду, то, что произошло между нами.
Рут недоуменно нахмурилась, но тут же ее лицо просветлело, и она улыбнулась:
– А что, тебя это так волнует?
– А тебя – нет? – обиделся Флавий.
– Ну, мне понравилось. А вообще, не особо. А должно?
– Подожди, - изумился Ученик Сказителя. – Я так понял, что ты в первый раз…
– Ну и что, - безразлично дернула плечиком Рут.
– Как это «что»! В Долине, что, не принято, чтобы девушка хранила невинность до свадьбы?
– А зачем? – удивилась Рут.
Флавий усмехнулся:
– Согласен, глупый обычай! Но в Арленде так принято.
– Никогда о таком не слышала, - пожала плечами Рут. – Для меня все не так планировалось!
– Что значит – планировалось?! – поперхнулся от неожиданности Флавий.
А Рут, усмехнувшись, объяснила:
– Видишь ли, если Зимний Праздник для лантов – это первый день новой жизни (или последний день старой, кому как больше нравится), то для нас (я имею в виду подростков, достигших четырнадцати – пятнадцати лет), это день свободы. Первый и единственный день, когда мы не зависим ни от родителей, ни от Саги. Мы ждем этот день страстно, мечтаем о нем, строим планы. По ночам, когда собираемся у костра вместе с молодыми оборотнями, почти все разговоры об этом единственном дне, когда можно все. Ну, и еще, может, о сельмах (шепотом и с опаской).
– И что же вы рассказываете друг другу? – перебил ее, заинтересовавшись, Флавий.
– О сельмах или о Зимнем Празднике? – уточнила Рут.
– Ну, о сельмах я не раз слышал, - усмехнулся юноша. – Расскажи о празднике.
– А что говорить, - пожала плечами Рут. – Болтаем всякую ерунду. Мечтаем о том, чем займемся в этот день, пересказываем старинные легенды и сказки. Наизусть уже все знаем, а все равно повторяем их вновь и вновь.
В юноше проснулся Ученик Сказителя:
– Расскажи!
Рут вновь пожала плечами:
– А надо? – она искоса взглянула на Флавия. – Их слишком много. Впрочем, разве что только одну… Говорят, будто в день Зимнего Праздника, когда солнце восходит над горной грядой, окружающей Долину Саги, и первыми лучами золотит вершины скал, сквозь горы открывается тайный ход. Говорят еще, что увидеть его может лишь подросток, у которого сгорел свиток Саги-Го, но еще не появился свиток Саги-Ранта. И будто пройдя сквозь этот ход можно освободиться от жара Саги, и даже, если повезет, увидеть Прародителя.
– Кого? – удивился Флавий.
– Отца Саги, создателя Арленда. О нем тоже говорят шепотом и с опаской.
– Почему?
– Ходит легенда, что когда Сага забеременела, она поссорилась с отцом и убила его, а тот, умирая, проклял свою дочь. И тогда Сага слилась со своим ребенком, они превратились в Сагу-Ранта и Сагу-Го, оставаясь, в сущности, одной и той же Силой. А поскольку Вечно Скорбящая отказалась принимать к себе жителей Долины, Прародитель застрял на полпути, будучи ни живым, ни окончательно мертвым.
Флавий присвистнул:
– Вот оно как! Интересно… Правда, я слышал, что Сага-Ранта и Сага-Го сестры, а не мать с дочерью.
Рут кивнула:
– Верно. Видишь ли, Сага была беременна от собственного отца. Об этом рассказывает другая легенда.
На лице Флавия появилось выражение легкой брезгливости:
– Ничего себе!
Рут безразлично пожала плечами.
– Любите же вы свою Силу!
Девушка усмехнулась:
– Любим – не то слово! А вообще-то, Сагу бессмысленно любить или ненавидеть. Она просто есть.
Они замолчали. Ветки в огне потрескивали и шипели, словно ругаясь между собой. Флавию на макушку упала большая холодная капля, заставив вздрогнуть. Он поежился и вернулся к удивившему его вопросу:
– И все же, что значит – планировалось?
Легкая улыбка – так, краешком губ – появилась на лице Рут.
– Ты что же, думаешь, будто свитки сгорают просто так?
– Ты хочешь сказать?!…
Глядя на ошарашенного Флавия, Рут откровенно рассмеялась:
– А что тебя так шокирует? В конце концов, должна же быть какая-то причина. А эта не из худших. Хотя, становиться взрослым таким образом очень опасно.
– То есть? – не понял Флавий.
– Видишь ли, если свиток Саги-Го сгорает в неподходящее время (раньше или позже Зимнего Праздника или не в том возрасте), сердце просто не выдерживает жар Саги и вспыхивает, как свечка.
Рут сказала это глухо, голос ее сорвался. Флавий испуганно дернулся:
– И?
– Что «и»? – не поняла девушка.
– Сейчас ведь не Праздник Саги!
– Вон ты о чем, - протянула Рут. – Так и у меня ведь нет свитка!
Посмотрела на недоумевающее лицо вконец запутавшегося Флавия, криво улыбнулась и пояснила:
– Мой свиток не был защищен кристаллом, и сгорел, когда я вышла из Долины. Вместе с ним вспыхнул и камень, видимо, забрав из сердца лишний жар. Но, все равно. Сердце чуть не загорелось…
– И чуть было не погибла ты… - задумчиво закончил Ученик Сказителя.
Рут кивнула, мрачно уставившись в костер. Огонь уже разгорелся, но, несмотря на то, что хвороста было немного, его количество ничуть не уменьшилось: пламя будто скользило по тонким веткам, нисколько не изменяя их. Это было похоже на чудо, но Флавию и Рут было не до чудес. Они просто воспринимали магический огонь как должное (наверное, правильно делали), раздумывая о чем-то своем. И по их лицам было видно, что думы у них мрачные. Хорошо хоть, что Рут больше не пыталась сойти с ума. Плохо – то, что она замкнулась, и Флавий никак не мог определить, о чем она думает. Пытаясь немного растормошить девушку, а заодно и выяснить для себя кое-что, Флавий задал давно мучавший его вопрос:
– Если ты знала об этой опасности, то зачем ушла из Долины? Неужели тебя привлекла такая мучительная смерть?
– Я даже не подозревала об этом, - отозвалась Рут. – Ринулась наружу, не думая ни о чем. А теперь из-за моей глупости гибнет человек.
В ее голосе вновь прорезались нехорошие нотки. Флавий испугался повторения недавней истерики и хотел сменить тему, но не успел – девушка затараторила быстро-быстро, глядя в огонь сухими глазами:
– Я тогда вернулась от Сказителя поздно, хорошо, что родители не слышали, как я уходила, и не проснулись. Я поднесла камень к свитку, как рассказывали Хальк и Сивел, но ничего не произошло. Это было неправильно, несправедливо! Я хотела уйти из Долины, я не могла там больше оставаться! И решила, что смогу обмануть стражу. Надела кристалл на шею, а свиток спрятала. Они ничего не заметили! Они не могли ничего заметить, не могли догадаться! Не могли!
Флавий тихо, чтобы не спугнуть Рут спросил:
– Где же ты сумела спрятать свой свиток?
– В моей старой кукле, - ответила Рут.
Девушка вспомнила картину, которую увидела, несмотря на боль и ужас: огонь съедает тряпичное тело любимой куклы, нарисованные наивные глазки (на правом краска размылась, и он чуть косил) обугливаются и исчезают под черной пеленой, и не выдержала – дала волю слезам, скрываемым внутри. Флавий качал ее на руках, как ребенка, испытывая невыразимое облегчение оттого, что неестественное спокойствие Рут, наконец, исчезло.
***
Старая, вышарканная ногами каменная лестница, извиваясь, уводила все выше и выше. Впереди маячила несгибаемая спина Верховного Жреца, позади за нескончаемыми поворотами скрывались пройденные ступени. Перед глазами вдруг все поплыло, и Сказителю пришлось опереться рукой о стену. Пальцы ощутили холодный камень, неприятно скользкий от сырости. «Только бы не упасть» - отстранено подумал Сказитель. Почему-то ему казалось, что свалиться по дороге было бы слишком унизительно. Может, эта мысль удержала его, может, он был не настолько слаб, но Сказитель сумел удержаться на ногах. Видимо, почувствовав что-то, Верховный Жрец ободряюще произнес (правда, так и не обернувшись):
– Мы почти пришли.
Это «почти» длилось еще несколько утомительных поворотов. Наконец, перед ними выросла дубовая дверь, темная от времени и копоти. Жрец вставил факел в специально для этого предназначенное отверстие в стене и с силой толкнул дверь вперед. Та недовольно заскрипела, то ли приглашая войти, то ли жалуясь на то, что ее потревожили, и медленно открылась. Сказитель вслед за своим провожатым шагнул внутрь и застыл, зачарованный. Помещение, в котором они оказались, было заполнено багровым светом, исходящим от дальней стены. Сказитель никак не мог, сколько не пытался, определить размеры этой комнаты. То она казалась ему очень маленькой, а в следующий миг – огромной. Гладкие черные стены острым куполом сходились где-то высоко, и по блестящей поверхности их танцевали багровые блики. Сказитель обернулся. Дверь, из которой они вышли, клыком вырастала прямо из пола, и Сказитель подивился мастерству древних зодчих, сумевших построить вершину башни, обойдясь без люка в полу. Подивился мельком, скорее по инерции, потому что уже понял, где находится. И неудивительно – тот, кто единожды увидел башню, вырастающую из Озера Слез не мог не узнать ее черных стен и багрового огня, день и ночь освещающего Гнездо Саги. сказитель обратил внимание на резные окна, подернутые пеленой. «Похоже, на улице ночь», - подумал он машинально.
– Вообще-то они всегда затенены. Не люблю яркий свет, знаешь ли! – раздался приятный женский голос. – Но ты прав – сейчас действительно ночь.
Сказитель вздрогнул, а Жрец склонился в почтительном приветствии.
– Ты отлично справился, Леорик, - продолжала женщина. – Оставь нас.
Оборотень еще раз поклонился и бесшумно исчез.
– Ну вот, - довольно сказала невидимая женщина. – Теперь мы можем спокойно поговорить.
Пурпурный огонь взметнулся вверх, сгустившись в кресло с высокой спинкой. Когда трон обрел относительную твердость, сидевшая на нем легко спрыгнула вниз и подошла к Сказителю. А тот затаил дыхание, пытаясь получше рассмотреть Сагу. На первый взгляд ничего особенного – женщина как женщина, таких полно в Арленде. Разве только весьма рослая и крупная, но и таких достаточно. Коса уложена золотой короной (отчего женщина кажется еще выше), распущенная она бы, наверное, доставала до пола, но сейчас точеная шея открыто выставляется на всеобщее обозрение (хотя, какое там – кто, кроме Сказителя ее видит!). Правильные, пусть и немного резкие черты лица, белая кожа – красива, ничего не скажешь, но видали и краше. И только глаза выдают – темные, глубокие, с огненными сполохами внутри. Нечеловеческие глаза. Страшные. Наткнувшись на взгляд Силы, Сказитель потупился, не в силах его выдержать. А Сага бесстыже оглядела его с головы до ног, и видимо, оставшись довольна, весело спросила:
– Обойдемся без утомительных церемоний, Сказитель?
– Обойдемся, Сага, - согласно кивнул в ответ человек.
Теперь он почти не ощущал ни робости ни нетерпения – только легкое удивление и любопытство. Волнение, страх – все куда-то исчезло, равно как и боль, как и слабость. Время шло, Сказитель почти чувствовал минуты на ощупь, а Сага смотрела на него с легкой усмешкой и молчала. Наконец она кивнула, чем-то очень довольная, и пошла к ближайшему окну, поманив Сказителя за собой. Когда Сага, словно занавески, раздвинула укутывающие окна сумерки, у человека перехватило дыхание – такой потрясающий вид открылся перед ним. Почти вся Долина Саги лежала, как на ладони. Ночь, воцарившаяся над Долиной, не скрывала, а напротив, выделяла все детали – ткань лесов, темные пятна поселений оборотней, словно искристой нитью вышитые узоры деревень. Укутанная в зимний сарафан земля смущенно ожидала, пока кто-нибудь обратит внимание на ее блестящий праздничный наряд. И Столица выглядела на этом наряде словно драгоценная брошь.
– Красиво, да? – тихо произнесла Сага. – Первую тысячу лет я не уставала любоваться своими владениями.
– А потом?
Сага вздохнула:
– Время идет, Сказитель. Оно не останавливается, а вокруг почти ничего не меняется. Только скука бежит рядом, как верный пес.
– Ты за этим меня позвала – развеселить тебя? – спросил Сказитель (резче, чем ему бы хотелось).
Сага подарила ему острый взгляд:
– Можно сказать и так.
Она махнула рукой и дивная картина исчезла. Исчезли также и башня, и багровое пламя. Теперь человек и Сила сидели в легкой беседке, легкомысленно увитой каким-то вьющимся растением.
– Расскажи мне, Сказитель, - резко попросила Сага, и любопытная бабочка, вспугнутая раздраженным взмахом руки, испуганно полетела прочь. – Знаешь ли ты, как возник Арленд?
Сказитель моргнул изумленно и ответил:
– Знаю, конечно! Эту легенду знает каждый Ученик.
И, повинуясь вопросительному взгляду, начал рассказывать:
– Много тысяч лет назад это случилось. В то время не было Арленда, и Силы дремали в Бесконечности…
Затихло щебетание птиц и шелест листьев, и даже давешняя бабочка, усевшись на лист вьюнка, заворожено затихла, заслушавшись. А голос Сказителя то гудел подобно колоколу, то шептал, как уставший ручеек. И казалось, что стены (да какие там стены – одно название) беседки тают, открывая взгляду былое – вон мятежные гордецы восстают против Древних Богов, а там пробуждаются силы, и целый мир гибнет и рождается заново…
– И огромная волна, повинуясь Дракону, накрыла собой остров, защищая от гнева Древних Богов…
Внезапно сказитель Гарт осекся и замолчал. В первую минуту он не поверил своим ушам, но Сага действительно хохотала. Хохотала заразительно, искренне, так, как хохочут дети, и пышная грудь сотрясалась в такт смеху. Отсмеявшись, Сага погладила мягкой рукой по плечу оскорбленного Сказителя:
– Славную легенду ты мне поведал, Сказитель. И рассказал мастерски. Значит, именно так вы все себе и представляете? Силы, дремлющие в бесконечности, крылья Дракона, вздымающего волны… Неплохо, конечно. Вот только спроси себя, Сказитель, могут ли Боги испугаться? И не глупо ли губить целый народ, чтобы рассчитаться с парочкой умников?! Шарахнуть их чем-нибудь поэффектнее, остальные, глядишь и не полезут, куда не следует… – она внезапно помрачнела. – Молчишь? Вот так-то…
Сага порывисто встала, подошла к краю беседки, и тоскливо заговорила, глядя вдаль:
– А ведь было. И волна до неба, и Альмиза-змея, и Мехен-Дракон, и огненная птица на меня отражением смотрела. Что-то ведь помню! Это больнее всего, Сказитель – когда забываешь не все, а только часть. Умел проклинать отец, ничего не скажешь. А самое обидное – я даже не помню, за что он меня проклял!
И вдруг Сила бросилась перед человеком на колени:
– Помоги мне вспомнить, Сказитель! Сними проклятие отца!
***
Рут разбудил громкий стук в дверь. Она открыла глаза, приподнялась на локте и недовольно спросила:
– Кто там?
– Рут, вставай! – голос Сивела показался ей излишне возбужденным для такого раннего утра. – Мангус вернулся!
– Угу, сейчас встану, - сонно пообещала она и обессилено рухнула обратно, накинув тонкое одеяло на голову.
Сивел не унимался, изо всей силы барабаня в дверь:
– Рут! Просыпайся!
– Да иду я, иду! – раздраженно крикнула Рут, садясь на кровати.
Она уже поняла, что выспаться ей сегодня не светит. Накануне Рут вернулась только под утро. Флавий хотел ее проводить, но девушка отказалась – в конце этой длинной и странной ночи, Рут чувствовала себя почти в порядке. Конечно, праздничным ее состояние назвать было нельзя, но, по крайней мере, сойти с ума она уже не пыталась. Наверное, Рут просто поняла тот факт, что прошлое не изменишь. А может быть, до нее все-таки дошло, что не так уж она и виновата. Но, какие бы ни были на то причины, а боль отпустила.
– Рут!!!
– О, Силы! - простонала девушка. – Перестань орать, Сивел! Сейчас!
Она быстро накинула на себя немудреную одежду:
– Входи!
Сивел вошел с сияющими глазами и счастливой улыбкой на губах.
– Ну, и что такое случилось?
– Мангус вернулся, Рут! Вернулся Сказителем!
– Рада за него, - довольно равнодушно бросила Рут (спать хотелось неимоверно). – Можно я поприветствую его вечером?
– Так ведь мы уходим! – улыбка Сивела стала еще шире.
– Куда? – опешила Рут.
– Как «куда»? – не понял Сивел. – Дальше! Ты поправилась, Мангус вернулся, нас уже ничего здесь не держит.
Ничего не держит. Рут вдруг осознала, что это действительно так. Остаться в Гранитном городе она отказалась, а Флавий… А что – Флавий?! Их столкнул случай, не более. Надо попрощаться и идти дальше.
– Когда? – спохватилась вдруг.
– Через час! – радостно выдохнул Сивел. - Собирайся!
Значит, и попрощаться как следует не удастся. Жаль. Но, видно, не судьба. Может, когда-нибудь… Рут отогнала непрошеные мысли. Флавий мелькнул в ее жизни, как бабочка-однодневка и исчез. Ведь верно? Где-то глубоко сидела уверенность, что эта встреча не случайна. Или это просто запоздалые сожаления? Рут тряхнула головой.
– К чему такая спешка? – печально спросила она.
– Не знаю, - пожал плечами Сивел. – То ли История так решила, то ли Совет. В общем, приключения продолжаются!
Девушке захотелось его ударить.
Но, вместо этого, она стала собираться. Сборы оказались недолгими. Да и что тут медлить – закинуть в заплечный мешок краюху хлеба да глиняную кружку, наскоро плеснуть водой в лицо, подхватить подаренный каким-то сказителем серый дорожный плащ, собственную шубейку и шаль, сиротливо висящие рядом с входом – много ли на это надо времени?! Теперь поклониться учтиво дому, приютившему ее, пробормотать слова прощания, которым научили здесь же, и в путь.
– Ну что, готова? – Сивел нетерпеливо пританцовывал на пороге.
– Пойдем, - усмехнулась Рут.
На Советной площади толпились Сказители и Ученики. Рут невольно поискала глазами Флавия – нет, его не было. «Ну и пусть!» - мрачно подумала девушка, хотя отсутствие Ученика Сказителя неприятно царапнуло.
Халька Рут заметила еще издали – он стоял под высоким деревом и о чем-то оживленно болтал с каким-то Сказителем, активно жестикулируя. Когда Рут и Сивел приблизились, Хальк приветливо улыбнулся:
– Ну что, все в сборе? Можно идти?
– А Мангуса ждать не будем? – недовольно спросила Рут.
– А чего его ждать! – расхохотался Хальк, а Сказитель снял накинутый на голову капюшон дорожного плаща.
– Не узнала? – улыбнулся Мангус.
Какой-то новый Мангус. Что-то в нем изменилось, но Рут не успела понять, что же именно – к ним подошел сказитель Латиус, и Мангус (сказитель Мангус!) заторопился:
– Ну что ж, ребята, нам всем пора. Лия вас встретит у выхода из Гранитного города. Хальк! Ты запомнил, что ей передать?
Хальк кивнул, а Рут испугалась:
– Разве ты не идешь с нами?
Мангус покачал головой:
– Мне придется задержаться. Ненадолго, но все же придется. Не беспокойся, я догоню вас. Скорее всего, вы даже не успеете дойти до деревни. А если нет – подождете там, хорошо?
– До какой деревни?! – Рут была почти в отчаянии.
– Некогда объяснять. Потом спросишь у братьев. А мне пора. До встречи!
И сказитель Мангус быстрым шагом пошел прочь. Сказитель Латиус проводил его взглядом и сочувственно произнес:
– Мне жаль, но вам надо уходить. Таковы правила, я ничего не могу поделать, - он беспомощно развел руками.
– Что за правила? – резко спросила Рут.
– Правила приема нового Сказителя, - пояснил сказитель Латиус («И прощания с погибшим», - добавил он про себя, но этого, разумеется, никто не слышал). – На это время все гости должны покинуть Гранитный город.
Он проводил их до выхода из города. И опять ребята не заметили перехода – только что шли по мостовой, и вот над ними уже нависают зимние скалы, а Гранитный город скрылся из вида. На краю трещины, в том самом месте где путники впервые увидели Сказителя, детей поджидала ведьма-оборотень. Она глянула на них и глухо спросила:
– Получилось у него?
Кто-то кивнул. Лия наклонила голову и сообщила:
– До темноты мы не успеем миновать горы. Останемся пока здесь, рано утром отправимся в путь.
Так и было решено.
Мангус утром не объявился (на что все втайне надеялись), не догнал он их и на следующий день. К вечеру путешественники достигли края деревни. Лия задумчиво пожевала сухими морщинистыми губами:
– Хотела обогнуть эту деревню. Не получится. Ну что ж, так тому и быть. Подождем Мангуса в деревенской таверне.
И решительно зашагала вперед.
Боги в зеркалах. книга 1 изгнанники. часть 1 судьба
© Copyright: Люстик Наталья, 2003
Свидетельство о публикации №203031900065
Свидетельство о публикации №203031900065
Рецензии
Доброго времени суток!
Приятно было почитать произведение, написаное красиво и со вкусом. Некоторые моменты, правда, остались не совсем понятными, но надеюсь на продолжение %))))
Светлана Крушина 27.03.2003 07:51 • Заявить о нарушении
Приятно было почитать произведение, написаное красиво и со вкусом. Некоторые моменты, правда, остались не совсем понятными, но надеюсь на продолжение %))))
Светлана Крушина 27.03.2003 07:51 • Заявить о нарушении
Спасибо на добром слове, продолжение будет обязательно.
Люстик Наталья 27.03.2003 08:03 Заявить о нарушении
Люстик Наталья 27.03.2003 08:03 Заявить о нарушении