Посвящается Лео

27-30.10.2002
 „Я начал думать о Боге.
... Ну, например, когда я просыпался утром рядом с Дженни. Все еще рядом. Неловко признаться, но тогда я надеялся, что существует Господь Бог, которому я мог сказать за это спасибо. Спасибо тебе за то, что Ты позволяешь мне просыпаться и видеть рядом Дженнифер». Э. Сигл. «История любви».

 И каждое утро, каждое проклятое утро (из оставшихся утр здесь, из оставшихся утр вообще, из оставшихся утр, в которые память бьет, как солнечные лучи, как река, как вена, тяжело, но подвижно, живуче наполненная моей кровью) я просыпалась и говорила «Спасибо». Спасибо тебе за все эти бесконечно приятные мгновения. Ведь не каждому это дается так легко, так часто. Раньше давалось, возможно (направо, налево мы расшвыривали наши дни), но теперь в мире и перед Богом все подорожало, и мы становимся машинами, так и не успев побыть хоть немного людьми. Спасибо за все слова (жаль, что река моя не впитывает абсолютно всего и некоторые брызги, бесценные кусочки повседневности разлетаются, бесконечно разлетаются и теряются безвозвратно в пестрых жизненных берегах), что он скажет мне и за все, что не скажет. Спасибо за секунды, погружающие нас на миг в Вечность. Спасибо за фотографии (с чужим счастьем на них), которые я видела, и особое спасибо за все те, что не увижу никогда (за те, что вьелись в память навсегда разъедающей ржавчиной, тоже...). Спасибо за каждый день, когда приходит письмо. За каждое слово. За то, что могу еще мыслить, читать и как-то реагировать – возмущаться и злиться, чувствовать, как сердце падает в пропасть (...Нет, ты не знаешь, как падают с обрыва. Ты ни разу в своей дурацкой жизни не падал с обрыва... – Падал. Когда познакомился с тобой.... – оттуда же.), улыбаться, смеяться, в конце концов. За каждый день любви - когда он еще только разгорается, какой бы гнусной ни была подкладка - и когда безвозвратно гаснет, будто солнце падает за море.

 Когда мы бывали вместе, мне хотелось сказать «спасибо» за каждое мгновение. Я становилась куском благодарности, но старалась, чтобы это было не слишком заметно. Мне было жаль, что из мгновений никогда не сделаешь вечности, никогда рядом с нами не будет в ногу шагать слово «всегда», но в целом это был только наш плюс. Слову «всегда» нет места в нашей повседневной жизни, в этом реальном мире. Это лишнее слово в нашем языке.
 И можно вытащить на свет свое бессловесное сердце, как дурацкий рентгеновский снимок, и всему свету показать свои шрамы (это Селинджер, это не я, и только дальше частично - я ): «Вот, смотри, вот оно – это когда мы столкнулись самый первый раз еще в общежитии. А вот – это когда встречались дважды весной и гуляли, и перед этим он несколько раз звонил мне. А вот тут – это когда самый первый раз остался ночевать у меня. А здесь – о, здесь, это когда была вторая ночь. А это когда мы в августе расстались, и за все его глупые записки и грубые слова, которые выбаливаешь и прощаешь («Любовь – это когда не нужно говорить прости»). А здесь страшный рубец – это когда я послала ему то стихотворение, про выстрелы в сердце, и он сказал, какая это классная штука.
И иногда он говорит, и иногда делает такие вещи, что мое сердце переворачивается, и никогда уже оно не становится прежним.»...