Громобой

     Выхожу прогуляться. Иду семимильными шагами, хочу - по правой полосе, хочу – по левой. По домам и ларькам, по автомагистралям и проселочным дорогам, по машинам и фабрикам, и ветер с силой дует мне в спину. Мне ни хорошо и не плохо. Я есть – потому что нужен вам. Вы это знаете и с надеждой и страхом ждете меня.   Бегу по вашим немощным телам и с отвращением наступаю на ваши искаженные гримасой подобострастия лица, как они похожи одно на другое.  Я не боюсь ни смерти, ни жизни - глупо боятся неизбежного, своего неминуемого будущего или настоящего, каким бы оно не было.  Я питаюсь вашими пороками. Да, иногда люблю выпить крови и закусить молодым мясом, но, поймите меня верно,  это так нравится остервеневшей публике, она, как ребенок, заворожено смотрит на убийство себе подобных.   Мужчины со страхом и завистью смотрят на меня, а женщины в ужасе за своих детей и с плохо скрываемой похотью провожают мою мощную фигуру.  Глупцы. Вы верите в бога и рай, и не проходит дня, чтобы вы не нарушили хотя бы одну заповедь, вы верите в справедливость и посылаете на смерть невинных, вы верите в волю души и как шишки сыпетесь  из окон елочных высоток. Ха. Я  смеюсь и плачу над вами  и над вашей  моралью.
    Кривоногий старый сифилитик просит милостыню на Ленинском. Он украл у соседа  китель и за бесценок купил ордена у пьяного ветерана. Красавец.   Он плачет и жалобно трясет рукой, которой вчера с наслаждением душил семилетнюю проститутку  из Таджикистана. Исчезни клоп.  Ну вот – ты забрызгал мои ноги дерьмом,  старик… ничего я привык,  каждый привыкает к своей работе, даже ассенизатор.   Ха.  Хотите пострелять, у вас есть последний Су, эскадрилья?  -  легкое движение пальца – и миллионный город превратился в радиоактивную пыль. Пустячок, а приятно, продолжаем играть…  Я  насильник и убийца, вор и  террорист,  самый гуманный,  самый желанный в ваших кроличьих глазках. Я принимаю и уничтожаю вас такими какие вы есть,  со всеми вашими недостатками, президентов и  бомжей, зеков и священников,  разве это не милосердно?   Стас не  любит черных, он убил самого черного негра - не нравится ему черный цвет. У него дома портрет Гитлера и свастика в туалете, а еще мать, старушка  сорока лет, перенесшая два инсульта и третьего мужа –  сантехника- растамана. Люди – люди. Вы боитесь того, чего не существует  и в упор не замечаете очевидного, даже друг друга.  Какой-то  чудак с рождения до смерти обожал и боготворил одну женщину. Она  близко знала всех его знакомых, а над ним от души смеялась.    Вы все еще верите в любовь?  Даша любила Пашу, а Паша – себя и спирт. Он часто избивал  ее на глазах  троих детей и уходил из дома на свободу…  Когда возвращался, Даша умоляла его больше не делать так, просила прощенья  и громко называла себя сукой, а он, растроганный, поучал:  «Не смей называть себя сукой, сука!» … и виновато улыбаясь, они шли  делать четвертого олигофрена… 
     Ветер усиливается – хорошо…  Вихрем проношусь по станциям метро, по туннелям и переходом, как фрегат, широкой грудью-килем рассекаю  вяло колышущиеся волны толпы, оставляя позади красный пенистый след  и брызги на стенах.  Я люблю скорость, движение… Это моя стихия.   Но что там?  Николай Маркович? Хотя бы  умри как  мужик!  Николай Маркович с видом королевского камердинера отчитывал своего сына за то, что он  подрался на улице с хулиганами. Он рассказывал ему об Иисусе, о правой и левой щеках, о дружбе и любви.  Как мило.   Ты всю жизнь прожил в страхе. Как последний трус – боялся темноты и одиночества, боялся  общественного мнения и красивых девушек, даже свою жену, из-за того, что она была умнее. Аминь.  Подождите, еще немного, вам понравится, обещаю – вам понравится.
    Ветер стал ураганным, деревья со стоном пригибались к земле, небо заволокло черными свинцовыми тучами, и крупными каплями на асфальт города Х обрушился дождь, а темное  небо озарили вспышки молний. Из подземного перехода появился крепкий на вид человек, в зеленой в клеточку рубашке, старых спортивных штанах, кудрявый и с огромной  серьгой в носу.  Он возвел руки к небу, дико улыбнулся,   и  закричал... Глаза незнакомца налились кровью и засветились рубиновым светом,   взбухшие на шее вены, готовы были разорваться…     Это был не просто крик, это был рев, громоподобный и прекрасный в своем необузданном бешенстве и всепожирающей, клокочущей ярости. Так кричали викинги Вальгалы, бесстрашно глядя синими как небо глазами в лицо своей неминуемой Смерти…  В  многоэтажках лопнули стекла, полетели в стороны  машины,  деревья и обалдевшие от испуга пешеходы,;  по всему кварталу гнусавым голосом завыли автомобильные сигнализации, дворовые собаки задыхались от лая.  Происходило что-то грозное и торжественное…  Вокруг  незнакомца за считанные минуты появилась гигантская воронка  смерча, в которую с поражающей воображение скоростью неведомая сила засасывала целые дома, машины, людей, деревья… Все это кружилось вокруг него в диком танце хаоса, на лицах людей,  напоминавших  в своих цветных одеждах, воздушные шары,  застыла  маска ужаса…  Вам страшно – ревел виновник «торжества» – наслаждайтесь, мои милые друзья, только для вас, прямо здесь и прямо сейчас!
    Незнакомец, словно дирижер, управляющий  этой грандиозной  симфонией Стихии, счастливый в своем первобытном экстазе, неистово махал руками, кричал и смеялся.
  Ааа.. Как хорошо!  – раскаты грома и вспышки молний сопровождали каждое его слово.  Ха-Ха-Ха!    Молчите, двуногие твари, это я  – Громобой!