Глава первая: Врождённая косолапость тяжёлой степени
1. Врождённая косолапость
«Господи! Почти год маялась, сегодня какие муки перетерпела — и всё из-за этого уродца?!». Мимо широко расставленных колен Ольга разочарованно смотрела на сморщенного, сине-багрового младенца, почти фиолетового, словно вымазанного кремом, с грубо торчащим из живота крученым-перекрученым, толщиной в палец, шлангом-пуповиной.
— Валентина Николаевна, запишите в журнал: девочка, семь баллов по шкале Апгар, двухсторонняя врождённая косолапость тяжёлой степени... — говорила акушерка, державшая Ольгиного ребёнка.
В деловой тишине, наступившей после того, как Ольга закончила рожать, и смолкли команды-требования-приказы врача, громкие увещевания акушерки и крики самой Ольги, слова о косолапости прозвучали оглушительно. Слабенькое мяуканье новорождённой было фоном, подчеркнувшим жестокость прозвучавших слов-приговора.
«Какая ещё косолапость! — шарахнулась Ольга взглядом к ногам малышки и чуть не завыла от ужаса: страшно вывернутые стопы ребёнка торчали пятками вперёд, как култышки инвалида.
— Мамочка, к сожалению, ребёнок родился с патологией... Мы обязаны это сказать и показать вам сейчас, чтобы вы знали, что это ваш ребёнок... — обратилась акушерка к Ольге, произнося дежурную фразу с той же бесстрастностью, с какой полицейские в американских фильмах зачитывают пойманным бандитам их права. — Но косолапость сейчас лечат, вы сильно не переживайте. А то молоко пропадёт.
Показав Ольге изуродованные ноги малышки, женщина быстрыми отработанными движениями привязала марлевой верёвочкой к ручке новорождённой бирку из зелёной клеёнки, на которой были написаны имя и фамилия матери. Завернув малышку в стерильную пелёнку с грязными жёлто-коричневыми разводами, передала свёрток коллеге.
«Бедная девочка! — подумала о молоденькой роженице докторица. — В неполных восемнадцать лет родить ребёнка-инвалида...»
«Родила калеку! Что Влад скажет? Сам виноват, состряпал по-пьяни... Да при чём здесь по-пьяни! Алкаши, вон, не просыхают, а детей футбольными командами рожают, с нормальными руками-ногами! — метались мысли в голове Ольги. — Тебя ведь предупреждали, что лечение может отразиться на здоровье ребёнка...»
Взгляд Ольги затуманился, влага наполнила глазницы, слеза перекатилась через край и побежала по щеке.
— Ну не плачь, не плачь, — ладонью в липкой резиновой перчатке акушерка успокаивающе тронула Ольгу за колено. — Этого подлечите, а другого родите здорового.
Ольга закусила губу, чтобы сдержать рыдания, и отстранила колено от неприятной холодной перчатки.
***
— К сожалению, ребёнок родился с двухсторонней косолапостью тяжёлой степени.
Заведующая роддомом искренне сочувствовала Семёновым, деду и бабке новорождённой, сидевшим у неё в кабинете.
— С чем это связано? — внимательно взглянув на заведующую, негромко спросил Семёнов, пятидесятишестилетний поджарый седой мужчина с узким остроносым лицом. Застонав, он встал с дивана. Слегка ссутулившись и держа руки за спиной, опасливо, будто ему больно, ступая ногами в дорогих ботинках по простенькому роддомовскому паласу, заходил по кабинету.
Семёновы влиятельные бизнесмены, у них в городе крупная фирма, поэтому заведующая и разговаривала с ними. Накануне родов Семёновы подарили роддому партию пелёнок. А пелёнок вечно не хватает...
Грузная Семёнова сидела в кресле. Недоумевая, молча покачивала головой. После долгой паузы Виктория Степановна выдавила:
— Молодые, здоровые... За что Бог наказал?
— Может, когда роды принимали, ножки не так ребёнку повернули? — предположил Семёнов, сердито глянув на заведующую. И тут же отвёл взгляд в сторону, будто отдёрнув руку от горячей сковородки.
«Естественно, — разозлилась заведующая, — все ваши уродства оттого, что мы роды не так принимаем, детишек неправильно держим, грубо тянем, на пол роняем...»
— Нет, Владимир Петрович, это врождённая патология. Она формировалась в течение многих месяцев по мере развития плода в утробе матери. Когда вы увидите ножки ребёнка, вы поймёте, что так «неаккуратно повернуть» во время родов их нельзя. Что послужило толчком для развития такой патологии? Трудно сказать. Интоксикация, например... — доброжелательно разъясняла заведующая, насторожённо глядя на Семёновых и осторожно улыбаясь уголками рта.
Семёновы вопросительно взглянули на заведующую.
— Ну... Какое-нибудь отравление. Химия, сильные лекарства, спиртное, наркотики...
— Да вы что! — возмутилась Семёнова. — Наши не пьют и не колются! Они же молодые совсем!
— Я не про ваших, я вообще. Пестициды, гербициды, удобрения. Иногда во время ремонта квартиры надышится женщина паров растворителей и нитрокрасок... Травмы во время беременности — иногда мамы рассказывают, что муж бил.
— Ну что вы! — рассердился Семёнов, осёкся и взглянул на жену.
В дверь постучали, и через секунду медсестра внесла в кабинет свёрток с новорождённым ребёнком.
— А вот и ваша внучка! — торжественно объявила заведующая и улыбнулась пошире.
— Внучечка наша! Ах, ты малышечка! На Владика похожа! — почти запел медсестре, заглянул в лицо ребёнку и удовлетворённо, с любовью, заулыбался Семёнов.
Семёнова поднялась из кресла, осторожно, с умилением коснулась половинки потрёпанного байкового роддомовского одеяла, в которую была завёрнута новорождённая.
— Наташа, разверни малышку! — распорядилась заведующая.
Медсестра положила свёрток на диван, распахнула одеяло и пелёнку, оголила ножки новорождённой.
— Ой-ой-ой! – застонал, как от сильной боли Семёнов, смял рукой белую рубашку над сердцем и полез в карман за нитроглицерином.
У Семёновой расширились глаза, она молча прихлопнула раскрывшийся рот ладонью и оплыла в кресло.
— К сожалению, такая вот патология, — с искренним сочувствием вздохнула заведующая. — Двусторонняя врождённая косолапость тяжёлой степени. Я за свою практику первый раз вижу такую сложную форму.
— Ходить не сможет... — горестно покачала головой Семёнова. — Девочка ведь! Всю жизнь на коляске!
— Что-то можно сделать? — безнадёжно спросил Семёнов, ухватив, наконец, крохотную таблетку нитроглицерина ставшими вдруг непослушными пальцами и положив лекарство под язык.
— О чём ты говоришь? — осудила глупый вопрос Семёнова. — Разве с таким... — она не могла подобрать слов, чтобы дать определение несчастью, свалившемуся на неё и внучку, — разве с таким можно что сделать? В Америке, может, и сделали бы, а у нас...
Семёнова вяло махнула рукой, закрыла ладонью глаза, горестно закачала головой. Она выглядела так, будто только что похоронила близкого человека.
— Сейчас, наверное, ничего, — согласилась заведующая. — Подождёте с год, ребёнок окрепнет, затем — оперировать.
— А где оперируют таких? — по—деловому спросил Семёнов, немного оправившись от потрясения. — У нас оперируют?
— Нет, для наших хирургов это слишком сложная патология. Возможно, в областной ортопедической клинике. Лучше в Ленинграде или в Москве. Время есть, за год выясните.
— Свозим куда угодно, лишь бы ходила немного! — Семёнова с состраданием смотрела на внучку. – Надо будет, и в Америку повезём!
2. Прогноз: жизнь в инвалидной коляске
— Где ж там моя внученька дорогэнька? Дайте ж мне подержать скорее мою хвылыночку! — густо пересыпая речь украинской «мовой», радостно причитала баба Настя, «старенькая бабушка», точнее — прабабушка, грузно спеша навстречу подъехавшей к воротам новенькой красной «девятке», которую успели-таки пригнать из Тольятти ко дню выписки невестки. — На Владика похожа! — заглянула в лицо новорождённой баба Настя. — Красивэнька! Тьфу на тебя! Тьфу на тебя! — поплевала она понарошку на малышку от сглаза.
— Да вот... Косолапенькая родилась, — словно чувствуя свою вину, смущённо пробормотал молодой папа, покидая место водителя и осторожно принимая свёрток с ребёнком из рук своей матери, «молодой бабушки».
Для роли отца двадцатилетний Влад подходил мало. Чуть выше среднего роста, тощеватый и вовсе не сутулый, как почти вся молодёжь, он был похож на подростка. Короткая стрижка подчёркивала его лопоухость. А белесые ресницы усиливали наивность светло-голубых глаз.
— А и ничего,— не расстроилась баба Настя. — У нас все были косолапенькими, как медвежата бегали. И мама твоя как медвежонок бегала! У всех ножки выправились. И у внучечки моей малэнькой выправятся! Пойдёмте купать, пойдёмте купать внучечку мою роднэньку! Я всех своих внучаток купаю первая, у меня рука лёгкая!
Тяжело, по-утиному переваливаясь из стороны в сторону, опираясь на массивную, ручной резьбы палку из благородного дерева, баба Настя зашаркала вслед за внуком, уносившим в дом новорождённую правнучку.
***
Баба Настя сидела в зале на диване, нянчила малышку.
Открыли шампанского, выпили за здоровье новорождённой и её мамы. Все как-то напряжённо молчали, избегая встречаться взглядами друг с другом, одна баба Настя гулила с правнучкой. Никто не осмеливался предложить начать положенное омовение малышки. Ведь придётся распелёнывать ребёнка, смотреть на ужасно изуродованные ножки...
— На Владика похожа, на папочку своего! — радовалась баба Настя. — Така ж белэнька. Ну, давайте купать малэньку! Неделю ж не купалась! Ей же ж искупаться хочется! Из больницы, когда выпишешься, первым делом искупаться хочется! Владик, неси ванну, воду горячэньку!
Семёновы молча переглянулись, тяжело вздохнули.
Влад принёс детскую ванну, установил на табуретах, налил воды.
— Дай-ка я сама проверю, не горячая ли?
Баба Настя передала ребёнка «молодой бабушке», с кряхтеньем шустро поднялась с дивана, засучила рукава халата, опустила руку в воду.
— Хорошая водичка, тёпленька. Владик, за иконкой у меня святая вода стоит в бутылочке, принеси, окропим малышечку, чтоб не болела. Раздевайте внучечку мою малэньку, давайте я искупну её, малышечку, смою с неё все хворобушки!
С печалью на лице Виктория Степановна развернула одеяло, пелёнки. Голенький ребёнок заплакал, судорожно задрыгал ручками-ножками.
Баба Настя взглянула на малышку, радостное выражение её окаменело, стало неживым, а затем и вовсе стекло с лица. Удивлённая прабабушка шагнула к ребёнку, внимательно разглядывая голые ножки.
— Боже ж ти мий, господе! — охнула она, неверной рукой потянулась к сердцу и стала медленно оседать на пол.
Подскочили внук с зятем, успели подхватить отяжелевшую бабу Настю, поволокли к креслу. Ноги, словно у пьяной, не слушались старушку.
Накапали валерьянки, корвалолу, дали какую-то таблетку.
— Господи, за что ж Бог наказал? — приходила в себя баба Настя. — Что ж теперь, инвалидкой будет? Ладно б парень, а то девочка...
Тихонько причитая и постанывая, баба Настя заплакала.
— Ходить будет. Заведующая роддомом сказала, что таких оперируют, — вздохнул и без капли надежды сообщил Владимир Петрович.
— Когда оперировать? Как вырастет? – обиженно упрекнула зятя в неправде баба Настя. — А до тех пор в инвалидной коляске?
Старушка боязливо взглянула на ножки ребёнка и перекрестилась.
— Год исполнится, тогда и оперировать.
— Охо-хо, грехи наши тяжкие!
Старушка попыталась встать.
— Да сиди уж, мам, сама искупаю! — остановила её Виктория Степановна, «молодая бабушка».
Старушка бессильно махнула рукой. Купай, мол.
3. Есть надежда?
— Антон Викторович, вас к телефону! Малинин, — крикнула медсестра из соседнего кабинета.
Антон подошёл к телефону, взял трубку.
— Алло.
— Здравствуй, Антон Викторович, — услышал он чуть снисходительный баритон главного хирурга.
— Здравствуйте, Андрей Иванович, — с уважением ответил Антон.
— Кто там у вас косолапыми занимается? — спросил главный так, будто выспрашивал подростка, подозревая его в разгильдяйстве.
— Так Печкина у нас ортопед, она и занимается.
— Знаю, что Печкина, — укорил главный Антона в бестолковости. — Она в отпуске, кто за неё?
— Я за неё, — словно извинился Антон.
— Тут такая ситуёвина... — перешёл на деловой тон главный. — У моих хороших знакомых ребёнок родился с косолапостью. Не хочешь заняться?
— Так, хочу — не хочу, придётся.
— Понятно, что придётся, — упрекнул Антона главный. — Надо, чтоб хотелось. Мои знакомые ведь. Ты с ними повнимательнее. Люди они в городе известные, бизнесмены. Семёновы, слышал?
Антон про бизнесменов не слышал и о том промолчал. Он вообще бизнесменами за ненадобностью не интересовался.
— Когда они могут к тебе подъехать?
— Да в любое время. Я до часу работаю.
— Подъедут они. Повнимательнее там, — «насторожил» Антона главный. — Ну, давай.
— До свидания, Андрей Иванович.
***
Минут за двадцать до конца работы в кабинет к Антону вошли седой пожилой мужчина в белой рубашке с короткими рукавами и полная женщина в золотых зубах, массивных перстнях и серьгах с прозрачными блёстками.
С «брюликами», посмотрев на серьги, предположил Антон. «Всамделишных» бриллиантов он ни разу не видел, но подумал, что вряд ли дама с таким количеством золота будет портить драгметалл стеклом.
— Мы от Андрея Ивановича, он звонил вам сегодня. Семёновы. Владимир Петрович, Виктория Степановна, — смущённо улыбаясь, представил себя и спутницу мужчина.
— Насчёт косолапости? — спросил Антон.
— Да... — Семёнов с опаской, будто сожалея, что про это слышат посторонние, взглянул на медсестру, и грустно покачал головой. — Где можно поговорить?
Антон провёл посетителей в гипсовую, усадил на кушетку. Выдвинул на середину комнаты стул спинкой вперёд. Облокотившись на спинку, сел на стул верхом напротив Семёновых.
— В общем, Андрей Иванович сказал, что у нашей внучки тяжёлая косолапость, — сокрушённо взмахнув руками, сообщил Семёнов. Семёнова молча, с печальным лицом, подтверждающее качала головой. — Заведующая роддомом говорила, что до года не надо ничего предпринимать, а в год ребёнка прооперируют.
Антон удивлённо посмотрел на Семёнова. Неужели заведующая сказала такую... так сказала?
Смущённо и печально улыбнувшись, Виктория Степановна ждала мнения Антона.
— Вот... приехали узнать, можно ли обойтись без операции, и когда начинать лечение, чтобы не опоздать, — с полной безнадёжностью закончил Семёнов.
— Ну, чтобы определить, можно обойтись без операции или нет, надо, как минимум, посмотреть ребёнка. А насчёт начала лечения... Ребёнок когда из роддома выпишется?
— Вчера выписался.
— А в роддоме сколько был?
— Две недели.
— Тогда с началом лечения вы опоздали на две недели и один день.
Семёновы растерянно уставились на Антона.
— Извините, пошутил, — серьёзно сказал Антон. — Но лечение косолапости на самом деле начинают с первых дней жизни, когда косточки у ребёнка ещё хрящевые, мягкие. Как пластилин. Тогда из них можно много чего хорошего вылепить. В общем, привозите ребёнка, посмотрим ноги, и всё конкретно решим.
— А может вы к нам? Чтобы ребёнка не... Мы вас на машине свозим, а потом домой отвезём!
Семёновы просительно смотрели на Антона.
До конца работы оставалось десять минут, больные кончились, можно и съездить, решил Антон.
— К вам, так к вам. Я переоденусь, соберу кое-что, и поедем.
В бытовой комнате Антон снял халат, сменил обувь и возвратился в гипсовую. Положил в дипломат несколько гипсовых и марлевых бинтов. Семёновы вопросительно посмотрели на Антона.
— На всякий случай. Вдруг понадобятся. Чтобы день не терять.
Вышли из поликлиники. Владимир Петрович поспешил к чёрной «Волге», распахнул перед Антоном переднюю дверцу.
— Садитесь!
Антону стало неудобно от услужливости пожилого человека.
Виктория Степановна села на заднее сиденье. Мотор мощно заурчал, поехали.
В просторном салоне «Волги» сидеть было приятно. Антон хотел накинуть ремень безопасности.
— Да не затрудняйтесь, — успокоил его Семёнов.
— А ГАИ?
Семёнов беспечно отмахнулся, вставил кассету в магнитофон, включил музыку.
— Я езжу потихоньку, с удобствами. А ГАИ служит, чтобы мои удобства никто не нарушал. Нравится музыка? — Семёнов заботливо посмотрел на Антона. — А то другую поставим.
Антон кивнул. Играли что-то современно-блатняцкое, что он не любил.
— Влад дал послушать, сын. Классная музыка, говорит, пап. Косолапость, вообще, сейчас лечат? — поинтересовался Семёнов, доброжелательно улыбаясь Антону.
— Лечат. Главное — время не упустить. И работать.
— В смысле?
— Гипсовать каждый день, массировать, прогревать. Много времени ребёнку уделять. Врачу — по часу в день, — пошутил Антон над мизерностью времени, которое должен отдавать врач косолапому ребёнку каждый день. — Иначе толку не будет.
Семёнов через зеркало заднего вида взглянул на жену: поняла, мол?
— А что, можно лечить… «иначе»?
— Так в основном же лечат «по государственному».
— Это как? — насторожился Семёнов, повернув лицо к Антону и перестав следить за дорогой.
— Косолапых у нас сейчас человек пять «начинающих» и человек шесть «старичков», — сообщил Антон, внимательно наблюдая за дорогой. Семёнов, заметив внимательный взгляд Антона, тоже повернулся к дороге, искоса поглядывая на доктора. — На всех рабочего дня явно не хватает. К тому же надо принимать и других больных. Поэтому уделяем внимание всем поровну... и понемногу. По государственному, чтоб никого не обидеть. По пятнадцать минут на каждого, как предписывают нормативы. Но толку от «нормативного» времени, конечно, мало.
— Да-а... — покрутил головой Семёнов и снова посмотрел через зеркало на жену.
Минут через двадцать подъехали к двухэтажному каменному особняку в пригородном посёлке.
— Вот здесь мы и живём. Ну, пойдёмте, посмотрим нашу малышку!
Через калитку в глухом железном, трёхметровой высоты заборе вошли в узкий дворик между домом и летней кухней. В конце двора в просторном вольере бесновался кобель-овчарка.
Разулись в сенях, вошли в прихожую. Напротив двери — камин. Рядом — огромный немецкий холодильник. В зеве камина сложены коробки, в каких покупают обувь. Похоже, если камин и зажигали, то, только пробуя его после возведения.
По узкому коридору с ковровой дорожкой прошли мимо ванной, кухни с открытыми дверьми, мимо зала. В маленькой комнатке на диване сидела грузная старушка. Опёршись на палку, старушка грустно и недоверчиво глянула на Антона. Рядом с крутой лестницей, ведущей на второй этаж ещё одна небольшая комната с письменным столом у окна.
Поднялись на второй этаж.
— Проходите в спальню, — пригласил Семёнов, открывая дверь.
Молоденькая мама в богатом халате нянчила малышку.
Широкая двуспальная кровать устлана дорогим покрывалом. Пеленальный столик, красивая детская кроватка из натурального дерева с «наворотами», большой японский телевизор, видеомагнитофон. На стене, над изголовьем кровати, огромное распятие, почемуто в католическом стиле. Наверное, потому что умельцы такие красивые на базаре продают.
— Здравствуйте. Раздевайте ребёнка, посмотрим, — с ходу предложил Антон.
— Раздевай, Оля, малышку на пеленальном столике, — распорядилась Виктория Степановна.
Оля молча распеленала ребёнка.
— Вот... — боязливо погладила искорёженные ножки дочери.
— Да-а... – невнятно и едва слышно буркнул себе под нос Антон, увидев ноги. Стопы развёрнуты внутрь, сильно подняты кверху и подошвами почти касаются внутренних краёв голеней. Антон взял в руки одну ножку и легко прислонил стопу подошвой к голени. — Да-а... — он попытался вывести стопы в нормальное положение, но стопы почти не двинулись. — Тяжёлая степень.
«Тяжелее может быть, если только ноги узлом завязать», — подумал он.
— Можно что-нибудь сделать? — осторожно спросил Владимир Петрович.
— Что-нибудь сделать всегда можно, — пожал плечами Антон.
Он вертел стопы ребёнка так и сяк, проверяя, какие движения в суставах сохранены, какие невозможны, прощупывал, все ли косточки на месте. Пяточные, таранные, кости предплюсны, плюсневые... Так... Жесточайший эквинус, ахилловы сухожилия утянули пятки кверху. Стопы сложены почти вдвое, пятки чуть ли не к пальцам. Сильнейшее приведение передних отделов стоп. Приведение... Веер, развёрнутый в одну сторону! Варусная деформация... Сверхварусная! Жуть...
— Без операции можно что-либо сделать? Ходить ребёнок сможет? — настойчиво допытывался Семёнов.
— В общем, давайте я расскажу, по какому плану у вашего ребёнка должно проходить лечение, до какой степени можно восстановить ножки и когда нужно оперироваться, а затем вы примете решение.
Антон отошёл от ребёнка, задумался.
— Во-первых, косолапость тяжелейшая. Я такую сложную форму вижу впервые.
— Заведующая роддомом так же сказала, — печально обрадовалась единодушию врачей и вздохнула Виктория Степановна.
— Во-вторых, восстановить, чтобы ходила, без операции можно. Сомнений нет — будет ходить без костылей. Какого косметического результата добьёмся — другой вопрос.
— Лишь бы ходила, — простонала Виктория Степановна. — Какая там косметика... Обувь специальную закажем. Лишь бы без операции! Пусть на костылях — лишь бы не на коляске всю жизнь! А как лечить?
— Гипсовать. Первое время менять гипсовые повязки ежедневно. Перед наложением повязок — прогревание озокеритом, массаж. Как греть — научу. Массировать буду сам.
— Первое время — это сколько? — спросил Владимир Петрович.
— Два-три месяца, пока не выведу стопы в нормальное положение.
Антон показал, куда выводить стопы.
— Неужели их можно вывести в нормальное положение? — удивилась и, не веря, обрадовалась Ольга.
— Выведем. После того, как достигнем нормального положения, можно гипсовать реже. Менять повязки раза два в неделю, контролировать, не сбились ли стопы, куда не надо. И ждать, пока растущие косточки повернутся в ту сторону, куда мы их тянем.
— И сколько ждать? — спросила Ольга.
— Ну... Месяцев восемь-девять самое малое. Около года. Когда подойдёт время становиться на ноги, возможно, перейдём на съёмные лонгеты.
— Год в гипсе! — ужаснулась Ольга.
— Больше года. Но до нормы стопы вряд ли удастся довести. Слишком сильная деформация. Ходить, бегать, играть с детишками она сможет. Но стопы, возможно, будут укорочены, возможно — с высокими подъёмами, а может наоборот сильно плоскими. Возможно, останется приведение передних отделов стоп. Возможно, одна стопа получится лучше, другая не очень. Возможно, одна стопа будет короче другой... Сложнейшая патология!
«Надо сфотографировать стопы, чтобы было потом с чем сравнивать, — подумал Антон. И одёрнул себя: — Любое напоминание о прошлом уродстве — боль для людей. Ни к чему это».
— Бог с ними, с приведением и плоскостопием, лишь бы без операции бегала! — замахала руками Виктория Степановна. — А там обувь специальную закажем...
— Тогда начнём лечиться, — перешёл к активным действиям Антон, раскрывая дипломат и вытаскивая бинты.
— Что, уже гипсовать? — растерялись Семёновы. — Может... завтра? А то мы не готовы.
— Так вам ни к чему готовиться не надо. А ребёнка я подготовлю. Помассирую ножки, да загипсую. День упустим сейчас — неделю потом навёрстывать придётся. Вы пока принесите таз с тёплой водой, нож и ножницы — бинты резать. И клеёнку, чтобы кроватку не запачкать.
Антон принялся массировать ножки ребёнка, растягивать связки суставов в нужные стороны.
На улице стояла тридцатиградусная жара, в комнате чуть меньше. Но неподвижный влажный воздух в спальне создавал эффект бани. Через минуту Антон взмок. Может от духоты, а может оттого, что за каждым его движением внимательно наблюдали три пары глаз. Ехать домой в мокрой рубашке ему вовсе не хотелось, и он принял радикальное решение.
— Жарко. Вы уж извините, я сниму рубашку, а то промокну насквозь.
— Какой смысл каждый день менять повязки? — спросила Ольга, наблюдая, как доктор безуспешно, на её взгляд, пытается выправить стопы дочери. — Загипсовать бы и... надолго.
— Сегодня я загипсую стопы в таком положении, — Антон максимально, но с малым успехом отвёл стопу в нужном направлении. — За сутки она привыкнет к новому положению. Завтра снимем гипс, помассируем, озокеритом погреем для расслабления, потянем ещё немного — отвоюем ещё долю миллиметра. Послезавтра ещё капельку. За месяц отвоюем несколько миллиметров... Наша работа — незаметная работа, неблагодарная работа. Результат приходит как бы сам по себе. Со временем ножки ребёнка выправятся, словно без нашего участия. Вы и забудете, какими они были!
— Ну что вы! — протестующе воскликнула и замахала руками Виктория Степановна. — Такое по гроб не забывается!
— Забудете... — снисходительно уверил Антон Семёновых, опуская гипсовые бинты в тёплую воду.
— Хорошо, что мы не послушали заведующую роддомом и сразу обратились к Андрею Ивановичу, а потом к вам. А то бы год потеряли! — удовлетворённо проговорила Виктория Степановна.
Антон промолчал. Он не стал подтверждать, что за год бездействия девочка наверняка стала бы тяжёлым инвалидом.
Наложив повязки — гипсовые сапожки, Антон вымыл руки, оделся. Ему предложили холодной газированной воды.
— Пойдёмте, доктор, на кухню. Обсудим кое-какие вопросы, — пригласил Владимир Петрович.
Семёновы проводили Антона на летнюю кухню.
— Сидайтэ, сидайтэ, — указала на табурет у накрытого стола «старая бабушка». Она перешла на кухню из своей комнатки и накрывала на стол.
— Садитесь, доктор, — повторно пригласил Владимир Петрович. — Водочки откушаете?
— Нет, я крепкие напитки не очень...
— А что очень? — добродушно рассмеялся Владимир Петрович.
— Понемногу пиво употребляю, сухое вино, шампанское.
— Здоровье не позволяет? — искренне посочувствовал Владимир Петрович.
— На здоровье не жалуюсь. Просто не люблю.
— Ну, одну можно, — разрешил Семёнов. — За внучку. У нас хорошая водка, финская, лимонная. А потом пивка холодного. Шампанского сегодня нет, не обессудьте. Мы его за баловство считаем, — со смехом закончил Владимир Петрович и налил всем по внушительной стопке водки. — Ну, давайте, Антон Викторович, со знакомством. Чтоб у вас всё удалось, да нам подмоглось.
Деваться было некуда. Антон поднял стопку, чокнулся с Семёновыми, выпил.
— Закусывайте, доктор. Вот борщ холодный, грибной. В жару — хорош! Здесь холодных борщей не подают. Это рецепт с Украины, — похвасталась Виктория Степановна.
— Похоже, вы родом с Украины? — предположил Антон.
— Да, оттуда приехали.
— Ещё по одной, доктор? — предложил Владимир Петрович.
— Нет, спасибо, душа не принимает. Если только пива холодного.
Семёнов достал из холодильника бутылку пива, наложив палец сверху, сковырнул пробку обручальным кольцом, налил в хрустальный стакан, подал Антону.
— Сколько раз тебе говорить, чтоб кольцо не уродовал! — поругала мужа Виктория Степановна.
— Угощайтесь. Ульяновское, хорошее. У нас договор с Ульяновском. Два раза в месяц машина ходит.
Никак не отреагировав на выговор жены, Владимир Петрович пододвинулся к Антону.
— Ну что, доктор, берётесь нашу малышку лечить?
Семёнов разговаривал с Антоном, внимательно заглядывая в глаза, и в то же время как-то «внимательно» и «извинительно» улыбаясь, словно опасаясь не уважить собеседника.
— Так в любом случае мне ей заниматься, — успокоил Семёнова Антон. — Моя коллега-ортопед в отпуске.
— Нет, тут какая проблема... Во-первых, нам не хотелось бы афишироваться, чтоб город узнал, какие у девочки ножки. Поэтому никаких бумаг и историй болезней. Не надо ничего в амбулаторной карточке писать, пусть это останется между нами. Мы люди в городе известные... Зачем нам лишние слухи? Это одно. А другое... Мы хотели попросить, чтобы вы ездили к нам домой на лечение. Машину для вас организуем. Работу оплатим, не сомневайтесь. Сколько будет стоить ваша работа?
— Ну что вы! Я займусь ребёнком бесплатно! — искренне отказался от денег Антон, сочувствуя тяжёлому недугу малышки.
— Нет, доктор. Чтобы работа выполнялась с охотой, она должна быть вознаграждена. Какая у вас зарплата, мы знаем. Поэтому, называйте цену, мы оплатим.
От семёновского сочувствия величине врачебной зарплаты Антона чуть слеза не прошибла.
— Ну, хорошо, сделаем так. Я месяц позанимаюсь с девочкой, вы посмотрите, чего за месяц мы достигнем, и сами назовёте величину гонорара. Через месяц, кстати, выйдет из отпуска наш ортопед, которая должна заниматься косолапыми, и вы решите — к ней перейти, или остаться со мной.
— Ну, хорошо, — согласился Семёнов.
— Угощайтесь, доктор, — Виктория Степановна пододвинула Антону тарелку с бутербродами под красной икрой.
На улице заурчал мотор подъехавшей машины. Вскоре на кухню вошёл молодой парень, поджарый и белобрысый, как Владимир Петрович, круглолицый, остроносый и конопатый, с оттопыренными, как у Чебурашки, ушами. На фоне короткой стрижки уши, казалось, оттопыривались даже чрезмерно.
— Здравствуйте, — постарался сказать парень внушительно, но голос у него был юношеский, не окрепший, с «петушиными» отголосками.
— А это наш Влад, молодой папа, — радостно пояснил Владимир Петрович. — Садись, сын. Пивка попьёшь? Возьми в холодильнике свежего.
Влад достал пиво, сел к столу, открыл по-отцовски — обручальным кольцом, стал пить из горла.
«Молодой папочка, — подумал Антон. — Похоже, «залетела» девчонка, аборт рискнула не делать, вот и пришлось жениться. Молодец, взял. А мог и кинуть».
Антон выпил чашку кофе и засобирался домой.
— Ну, доктор, так и договоримся. Влад будет за вами заезжать на работу или куда скажете, в удобное для вас время, и отвозить домой. Насчёт оплаты через месяц обсудим, не сомневайтесь.
— Заедьте в магазин, соберите там чего... — подсказала Виктория Степановна мужу.
— Обязательно заедем. Доктор, вы женаты?
— Женат.
— Дети есть?
— Две дочери. Четыре и шесть лет. Я тоже молодой папа, — пошутил Антон, взглянув на Влада.
— Да и мы Владика в возрасте уже родили. Мне уж под сорок было, а моей — тридцать пять, — словно бы застеснявшись, махнул рукой Владимир Петрович и заявил убеждённо: — Детей надо рожать, пусть растут. Жизнь для того и дана, чтоб детей рожать и растить.
Вышли ко двору. Перед воротами рядом с чёрной «Волгой» стояла красная «девятка».
— Владику по случаю рождения дочери купили. А то он всё на «четвёрке» старенькой мотался. Во дворе стоит, продать бы. Хорошая ещё. А я к чёрным «Волгам» слабость имею. Ещё с партийных времён, когда на чёрных только первые секретари ездили. У вас машина есть?
— Москвичёк старенький.
— Бегает?
— Бегает. На дачу, да к отцу в деревню.
Владимир Петрович с удовлетворением слегка выпившего и сытно поевшего человека рыгнул, кивнул головой в сторону «Волги»:
— Садитесь, доктор.
Проехали квартал переулками, подъехали к новопостроенному комплексу одно- и двухэтажных зданий.
— Это наш магазин, это офис, это гостиница для приезжих, к нам товары везут с Кавказа. Это банька... — рассказывал Семёнов. — Ну, посидите, я скоро вернусь.
Семёнов ушёл в магазин.
Антону раньше не приходилось работать в качестве «домашнего доктора», ситуация, в которой он оказался, была для него необычной. «Что мне эта канитель принесёт? — думал он. — Уважение? Дополнительные доходы? Новый приятный круг общения? Или пустые хлопоты? Нет, если врач занимается лечением чьего-то ребёнка, причём, долго, к нему должны относиться хорошо…»
Вернулся Семёнов с полиэтиленовым пакетом в руках.
— Вам с супругой и детям презент. Держите.
В пакете лежали две бутылки сухого вина, широкая коробка конфет, яркие пакетики со сладостями для детей.
— Спасибо.
***
Дома первой, как всегда, Антона встретила боксёрка Паола. Приплясывая от радости и усиленно виляя коротким хвостом, засуетилась вокруг хозяина.
— Привет, привет, сто лет не виделись! — потрепал Антон собаку по загривку.
Со звуком пылесоса Паола втянула носом воздух, вынюхивая незнакомые запахи, попыталась сунуть курносую морду в сумку.
— Фу, Паола! Для тебя здесь ничего нет. Место!
Обиженно оглядываясь на хозяина, собака пошла в свой угол.
— Привет, Лен, — поздоровался Антон с женой.
— Это что у тебя? — заинтересовалась Лена и с любопытством занялась «ревизией» содержимого сумки.
Антон рассказал, как его возили в пригород к больному ребёнку, как попросили заняться лечением косолапости.
— А справишься?
— В любом случае начинать надо сейчас, не откладывая. А там, если дело пойдёт, продолжу я или Печкина. Если результата не будет — направим на операцию. Люда! Каролина! Идите сюда!
Из детской комнаты прибежали дочери. Вытаращив глаза, уставились на горку пакетов, разложенных на столе.
— Пап, это ты принёс? А где взял? Можно мы попробуем?
— Возьмите по два пакетика, а остальное потом.
Немного поспорив, что брать, дети взяли по два одинаковых пакетика и бежали в детскую комнату.
Лена рассматривала этикетки на бутылках с вином.
— Должно быть хорошие. Вечером попробуем, — она заговорщицки подмигнула мужу.
— Конечно, попробуем, — согласился Антон, и его рука обвила талию жены.
4. Вместо отца внучке будете!
На следующий день за Антоном заехал Влад на «девятке».
— У нас кафе на ленинской, «Виктория», восемь киосков по городу, — рассказывал Влад Антону. — Песцов отец держит, пасека большая. С Кавказа водка идёт дешёвая. Нормально развернулись.
— Что так рано женился? — поинтересовался Антон.
— Почему рано? — немного обиделся Антон. — В двадцать лет. А чего мотаться?
— А жене сколько?
— Семна-адцать, — снисходительно протянул и улыбнулся Влад.
— Отношения узаконили?
— В смысле расписаться? Расписа-ались.
— Как же — до восемнадцати?
— Так беременная же! — удивился Влад.
— По плану или как?
— Или как. Пусть растёт, жалко, что ли? — беспечно разрешил Влад.
— А ты чем занимаешься?
— Официально — коммерческий директор фирмы. А вообще — на машине мотаюсь. В Саратов, в Ульяновск, в Москву. В Ершов — у нас там магазин.
— Фирмой отец правит?
— Мать. Она поначалу в общепите работала. Кафе акционировали, акции выкупили. Фирму в честь неё «Викторией» назвали. На отце хозяйственное обеспечение — гараж, оборудование. Он раньше на химзаводе работал, профсоюзом руководил, в городе многих знает. Хозяйственные связи налажены.
— В институте не учишься? Коммерческому директору знания нужны.
— Учился. Бросил. Толку-то от учёбы. Время тратить! Если надо будет чему научиться, предки спецов наймут, научат без института.
Дома были старая бабушка, Ольга с ребёнком и какая-то молодая женщина, занимавшаяся стиркой.
Ольга, похоже, уже привыкла к загипсованным ножкам дочери и обращалась с малышкой довольно умело.
— Я разденусь, чтоб не жарко было, — спросил разрешения Антон и снял рубашку.
Разбинтовав и убрав лонгеты, обтерев ножки влажным полотенцем, принялся массировать стопы и голени.
Влад включил телевизор, игровую приставку и с увлечением занялся компьютерным боем. На экране телевизора вертолёт летел над «мультяшным» посёлком или военной базой, из домов выскакивали человеческие фигурки и стреляли в вертолёт, вертолёт стрелял в фигурки и бомбил дома... Влад вслух переживал по поводу своих военных неудач, бурно радовался победам, азартно жал на кнопки джойстика.
— Ого-го! — воскликнул. — Я до этого уровня ни разу не доходил!
«Тебе ещё в игры играть, а не детей растить», — подумал Антон.
— Ну, давайте гипсовать. Воды бы тёплой, — попросил он Ольгу.
— Люба! — крикнула Ольга. — Принеси тёплой воды в тазу!
Женщина из ванной принесла воды и, спросив, не надо ли ещё чего, снова ушла вниз.
— Она наша родственница, помогает матери по дому — стирает, прибирается. Ну а мы ей платим, — пояснил Влад. — А ещё у нас Катька живёт, моя двоюродная сестра. Вроде как усыновлённая. Отец у неё умер, мать в деревне живёт, детей кормить нечем. Она моих уже мамой-папой зовёт.
Антон замочил гипсовые бинты в воде, наложил на ножку ребёнка, вывел стопу в нужное положение.
— Забинтовать бы, — взглянул на Ольгу.
Ребёнок вёл себя беспокойно, Ольга не могла отпустить его.
— Влад, помоги, — обратилась она к мужу.
— Сейчас... Тут ответственный момент! — отозвался муж, не отрываясь от игры.
— Гипс застынет, придётся новый делать, — заметил Антон.
— Влад! Ё-моё... Мы же не в игрушки играем! — рассердилась молодая мама.
Влад выключил игру, подбежал к жене.
— Чего ругаешься? Так и сказала бы, что срочно. Что делать?
— Бинтуй!
***
Антон мыл руки, когда подошли старшие Семёновы.
— Как там наша малышечка? — поздоровался с Антоном за руку и спросил о внучке Владимир Петрович. — Движется дело?
— О подвижках говорить рано. Капелька результата появится через неделю-другую, кое-что станет заметным через месяц. Пройдёт время, ребёнок станет на ножки, и вы скажете: «Зачем гипсовали-хлопотали, ребёнка мучили? Сама девочка на ноги встала!» — улыбаясь, пошутил Антон.
— Ну что вы! Если внучка пойдёт, вы у нас будете самым почётным гостем на всех праздниках! Замуж будем выдавать — вместо отца посадим рядом с невестой! — любовно глядя на Антона, прислонилась к его плечу Виктория Степановна.
«Вместо отца — это когда без отца, — подумал Антон. — Нехорошо сказала».
— Закончили с девочкой? Пойдёмте, доктор, холодненького пива выпьем, — предложил Владимир Петрович.
Все, кроме Ольги с ребёнком, спустились на кухню.
— Влад, возьми себе и доктору пива, а я водочки выпью, — распорядился Владимир Петрович. — Может водочки, доктор?
Антон отказался. Владимир Петрович достал простой «советской» водки, налил себе стограммовую стопку, выпил.
— Бодрит в жару, правда? — не закусывая, просалютовал он пустой рюмкой, обратившись к Антону.
Неопределённо качнув головой, Антон отпил холодного пива.
— Отрежь там доктору балычка, — повернулся Владимир Петрович к жене.
Виктория Степановна сходила в подсобное помещение, принесла метрового забалыченного осетра без головы, отрезала кусок в четверть длиной, завернула в бумагу, положила в пакет. Туда же засунула коробку конфет.
— Это вам с женой под пиво, а конфеты — детишкам.
На обратном пути Влад явно лихачил, на перекрёстках проскакивал в начала очередей. На одном углу, чтобы не ждать зелёного света, выехал на тротуар перед поворотом, обогнул перекрёсток и съехал на дорогу за светофором.
— Лихачишь, — укорил Влада Антон. — Так и... ошибиться можно.
— Опыт в гонках есть. Я мотокроссом занимался. Чемпионом области был в юниорах.
— Выпивши ездишь. Гаишники права отнимут.
— Матери без меня и моей машины нельзя. Выкупит.
— Бывают ситуации, что не откупишься.
— Надо будет — от всех откупится.
— По пьяни не урулишь... От смерти не откупишься.
— Типун вам на язык. Кто гонщиком был, тот и пьяным урулит.
— Сейчас не гоняешь?
— Нет, отошёл потихоньку. То дела, то водка. Жизнь какая-то пошла, без водки никуда. Дела под водку решаются, друзья под водку дружатся. На днях по пьяни хохму устроили, — оживился Влад. — Друг один, года на два постарше меня, с женой разошёлся. А жена хахаля завела...
— После развода?
— После развода. И вот Рэм, друг этот, Светку, жену бывшую, с хахалем увидел и заревновал. Давайте, говорит, пуганём ухажёра! Дело к вечеру было, хахаль как раз от Светки домой шёл. Он городской, нас никого не знает. Затащили мы его в машину, вывезли за город. Я с пистолетом был — отец на меня пистолет оформил, чтоб за деньгами ездить — попугали парня так, что он в штаны наложил, наверное. За городом и бросили ухажёра.
— Слушай, но друг твой, как его... Рэм, он же к своей жене бывшей никаких претензий иметь не может! Они же в официальном разводе!
— А пусть тот к Светке не ездит!
— Нет, ты не прав. Вот предположим, твоя Ольга развелась с каким-то балбесом и познакомилась с тобой...
— Ну-у! — Влад хотел возмутиться, но Антон остановил его жестом.
— Ольга — хорошая. И ты хороший. А тот, с кем она развелась — претензии тебе предъявляет. Он прав?
— С чего это? — возмутился Влад.
— А с чего вы к этому парню привязались?
Влад почесал затылок, вздохнул.
— Так что думать надо, в какую афёру тебя друзья тащат. Учись думать — ты же в бизнесе живёшь!
Дома Антон предъявил жене очередной презент.
— Они каждый день собираются тебя так одаривать? — удивилась Лена.
— Не обольщайся надеждами на райскую жизнь, — улыбнулся Антон. — По разумным предположениям это начальный период, чтобы выработать у меня положительный рефлекс на лечебный процесс. Дальше будет проще.
***
Девочку Семёновы в честь бабушки назвали Викторией.
— А если бы родился мальчик, назвали бы Виктором, — сообщил Антону Влад.
Дело с ногами потихоньку двигалось. За месяц Антон смог вывести стопы до половины нормы.
Из отпуска вернулась Печкина.
— Наталья Васильевна, пока ты в отпуске была, Малинин попросил меня в частном порядке заняться косолапым ребёнком его знакомых. Гипсую у них дома. Ты как, сама возьмёшь ребёнка или мне продолжить?
Печккина безразлично пожала плечами:
— Дело твоё.
— Ну, тогда я скажу им, что ты вышла на работу, пусть они выбирают.
После работы Антон приехал к Семёновым.
— Печкина, ортопед, вышла из отпуска. Косолапыми у нас занимаются ортопеды, так что можете продолжить лечение у неё, — сказал Антон Владимиру Петровичу.
— А вы что, не хотите Вику лечить? — насторожённо улыбнулся Владимир Петрович.
— Могу и я. Но основной ортопед у нас Печкина, поэтому я обязан поставить вас в известность, что она вышла на работу.
— Дела идут в нужную сторону, ножки выправляются. Продолжайте заниматься девочкой, — предложил Владимир Петрович. — Мы уж друг друга знаем, сошлись характерами, так сказать.
Домой Антона повезли старшие Семёновы.
— Ну что, Антон Викторович, месяц прошёл. Как мы и договаривались, пришла пора обсудить величину гонорара, — заговорила Виктория Степановна с заднего сиденья «Волги».
— Давайте так, — предложил Антон. — У меня есть кое-какие проблемы. Вы поможете решить эти проблемы, а ребёнком я буду заниматься бесплатно.
— Какие проблемы? — насторожился Владимир Петрович. Да и Виктория Степановна будто дыхание затаила.
— Три проблемы. Телефон поставить, жене работу подыскать и моего «Москвича» подремонтировать.
— Ну! Разве это проблемы! — облегчённо воскликнула Виктория Степановна. — Машиной Влад займётся, телефоном Владимир Петрович, он у нас с начальником узла связи в хороших знакомых. А жена у вас кто по профессии?
— Инженер. На «Химволокне» работала.
— А сейчас не работает?
— Она мастером работала. Потом двух детишек родила. Потом вернулась, а её место уже занято. Согласилась пойти инженером в заводоуправление. Отдел расформировали, и её, как пришедшую позже всех, сократили. Точнее, перевели в цех, подменным мастером. А это беспорядочная работа, без графика. В цех новый начальник пришёл, стал прижимать. Намекнул, что пока он в цехе начальником — жене хорошей работы не видать. Слишком смазливая, говорит. Такие, мол, работать не умеют, только хвостом крутят.
— Что, правда... красивая?
— Правда.
— А... насчёт остального?
— Никогда. Она меня, можно сказать, к жизни вернула. Если бы не жена, работать бы мне грузчиком. Или ещё хуже.
— Что, пил сильно?
— Хуже...
— Видишь, как он уверен в своей жене! — Виктория Степановна заметила, что Антону тяжело говорить на эту тему и ткнула мужа кулаком в спину, чтобы тот сменил тему разговора.
— Не толкайся, а то на столб наеду. А я в тебе ещё больше уверен, — улыбнулся Семёнов и посмотрел через зеркало заднего обзора на жену.— Нет, Антон Викторович, проблемы ваши — не проблемы. Мы их между прочим решим. А зарплата должна быть. Чтобы работать хотелось. Так что определитесь с месячным гонораром.
— Ну, раз вы настаиваете, — поднял вверх руки Антон, — решайте этот вопрос сами. Я заранее согласен на ваше предложение.
— Скажем... — Виктория Степановна замялась, — пятьсот в месяц хватит?
— Я же сказал, согласен заранее. Хватит, конечно.
Виктория Степановна негромко, словно с облегчением вздохнула и через плечо протянула Антону тоненькую пачку денег.
— Ваша первая зарплата.
— Спасибо, — поблагодарил Антон.
— Насчёт телефона я завтра в РУС заеду, машиной займётся Влад, про работу тоже узнаем — есть знакомый начальник производства на «Химволокне», — повторил планы жены по решению проблем Антона Владимир Петрович. — Семёновы в городе, слава Богу, не последние люди. И нет проблем, через которые мы не могли бы переступить, — напыщенно произнёс он и гордо посмотрел на Антона.
***
— Могли бы зарплату посерьёзней назначить, — проворчала Лена, когда Антон отдал ей деньги. — У моей знакомой муж дозиметристом работает, в два с лишним раза больше получает.
— О, женская натура! Чем бы женщина не овладела, тут же начинает мечтать о большем! — воскликнул Антон, в театральном жесте вскинув руки кверху. — Ведь эту работу я мог выполнять бесплатно!
— Да я так, не всерьез. Поворчать уж нельзя...
5. Приобретённый вывих мозгов. Обречённость, неотвратимая, как наезжающий поезд
Машина Влада остановилась у дома Семёновых, стала рядом с другими пятью.
— У вас сегодня что, производственное совещание? — пошутил Антон.
— Нет, маленькое семейное торжество. У Сергея, брата, день рождения. Пойдёмте, посидим немного, а потом Викой займёмся.
Гости уже сидели за накрытым столом в зале.
Увидев Антона, Виктория Степановна обрадовалась, позвала его к себе, усадила рядом.
— Все вроде пришли, — огляделся Владимир Петрович. — Пора начинать.
Виктория Степановна скомандовала соседу налить ей водки, взяла стопку, встала. Постояла некоторое время молча, подождала, пока гости умолкнут.
— С праздником тебя, сыночек, с днём рождения!
Виктория Степановна влюблённо смотрела на сына, стоявшего у противоположного конца длинного стола, не по сезону богато заваленного огромными яблоками, сочными грушами, отборным виноградом, зрелыми бананами и ананасами на благородных хрусталях, бутербродами под чёрной и красной икрой на гжели, балыком и прочими изысканными закусками на дорогом фарфоре. Груды крупных кусков шашлыка на трёх огромных фаянсовых блюдах, подобно горам вулканов среди благодатных полей салатного изобилия, источали тепло живого огня, курились дымными ароматами свежепожаренного мяса и острой приправы. Множество узких зелёных бутылок сухого вина пирамидальными тополями вздымались над гладью озёр желе и заливных. Кристальные глыбы идеально прозрачной водки в квадратных бутылках холодной испариной на своих боках искушали гостей залить возникшую у всех алчную жажду, и ледяное спиртное казалось гостям вожделенной родниковой водой, о коей бредил воспалённый мозг обессилевшего в бесполезной погоне за недостижимым миражом тенистого оазиса путника с иссохшими устами, павшего в знойный полдень на раскалённый песок безводной пустыни.
Созерцая эти «маленькие радости жизни», сидящие за столом гости усиленно сглатывали обильно выделяющиеся слюни и одёргивали собственные руки, непроизвольно тянувшиеся к ножам и вилкам раньше официальной команды. А пищеварительный сок всё прибывал, разъяряя волчий аппетит владельцев желудков, ругавших про себя хозяйку, медлившую с тостом.
Виктория Степановна качнула вверх рюмку с водкой и продолжила:
— Счастья тебе, сыночек, здоровья... Чтоб любили тебя все. И близкие, и по работе. Чтоб не болел ничем, а чем болеешь — от того выздоравливал бы...
Губы Виктории Степановны задрожали и некрасиво сморщились, из угла глаза поползла слеза.
Сын-юбиляр, с должным торжеству выражением лица и неподобающей скукой в глубине глаз слушавший заглавный тост и кивавший для приличия в такт пожеланиям головой, брезгливо-презрительно скривил губы и недовольно дёрнул рюмкой, пролив водку себе на руку.
— Да ладно, мам! Люди повеселиться собрались, а ты нюни распустила!
Виктория Степановна справилась со слезами, вздохнула и махнула рукой мужу, сидевшему невдалеке от хозяйки:
— Дай чемоданчик!
Муж виновато улыбнулся, быстренько достал из-под стола тяжёлый пластмассовый чемоданчик.
— Это тебе видеокамера со всеми причиндалами, чтобы всё, что хорошего у нас случается, оставалось не только в нашей памяти, но и на плёнке, для потомков.
Отец раскрыл чемоданчик, гордо продемонстрировал гостям разложенные по отсекам японскую видеокамеру и «причиндалы», передал чемодан сыну.
— Лимонов семь стоит! — восхищённо шепнул один из гостей своему соседу.
Юбиляр принял «семилимонный» подарок довольно безэмоционально. Так в застойные времена победитель соцсоревнования принимал от председателя профкома красивую грамоту, вручаемую за ударный труд.
— Но это так... — Виктория Степановна на мгновение умолкла, вздохнула, будто вспомнив что-то тяжёлое, и продолжила. — Дата у тебя круглая, четверть века...
Губы у Виктории Степановны вновь задрожали, она прикрыла глаза платочком.
— Хватит, что ли, мам! Надоела уже своими с-с... слезами! У меня день рождения или поминки, в конце-то концов?
Сын раздражённо, даже со злостью, посмотрел на мать.
Из полиэтиленового пакета, с бока которого обнажённая процентов на девяносто... восемь тёмнозагорелая соблазнительница с томным манящим взглядом умудрялось демонстрировать пышные прелести своего зада и переда одновременно, Виктория Степановна вытащила пачку документов.
— Ты о своём предприятии давно мечтал. Магазин мы тебе дарим. Тот, что на центральной площади. Выкупили мы его всё-таки.
Виктория Степановна вышла из-за стола, подошла к сыну, передала ему документы на выкупленный магазин, поцеловала троекратно, по-русски, и прильнула к груди сына.
— Владей, сынок. Работай, как мечтал.
— Спасибо, мам. Спасибо, пап, — с подчёркнутой благодарностью произнёс сын.
По лицу именинника мелькнула едва заметная тень удовлетворения.
Отстранившись от сына, мать погладила его по груди, испытующе заглянула в глаза.
— Там, правда, доплатить немного надо, миллионов шестьдесят, — возвращаясь на своё место, между прочим, обмолвилась Виктория Степановна.
— Доплатим, какие проблемы, — безразлично пожал плечами сын. Для бизнесмена шестьдесят миллионов не сумма.
— Ну, за твоё здоровье!
Все выпили, закусили, налили ещё раз.
— Дорогие родители! — поднял рюмку с ответной речью сын-юбиляр.
Костюм «от кутюр» на его тощей спине висел, словно с чужого плеча. Лицо тёмное... и одновременно бледное. Такие землистые лица бывают у долго и тяжело болеющих людей. Подёрнутые плёнкой рассеянной тоскливости глаза и опущенные в постоянной гримасе лёгкой брезгливости к окружающему миру углы рта поддерживали это впечатление.
Юбиляр качнул рюмкой в сторону отца, в сторону матери. Наколки в виде перстней на каждом пальце, а на иных и по два, синие надписи на кистях склоняли к мысли, что эти руки принадлежат побывавшему во многих отсидках зеку. Но все гости знали, что от меча Фемиды юбиляру страдать не пришлось. В то же время его руки, тёмные, с толстыми заскорузлыми пальцами и обломанными ногтями были похожи на руки старого колхозника. Пальцы именинника держали рюмку так же неуверенно, как неуверенно держали бы тоненькую авторучку более привычные к черенку лопаты и лому руки трудяги-работяги. Хотя утверждать, что руки юбиляра знакомы с физическим трудом, значило бы пойти против истины. Его пальцы были толсты и неуклюжи не от тяжёлой работы. Они были болезненно отёчны.
— Дорогие родители, спасибо за подарки...
Чувствовалось, что подарки для юбиляра не были сюрпризами.
— ... Об этом магазине я давно мечтал.
Не выпуская из руки рюмку, именинник подошёл к отцу, троекратно поцеловал его. Держа руку с рюмкой в стороне, наклонился к матери, обнял и расцеловал её.
Выпил.
Родители прослезились.
— Здоровья всем! — безразлично осенил пустой рюмкой широкое застолье семьи и семейных друзей именинник, не отирая мокрые от выпитой водки ещё более скривившиеся в брезгливой гримасе губы на скучном лице. Не закусывая, сел на место.
Облокотился на край стола.
Глядя неподвижными глазами в бесконечность, замер в прострации.
Рюмки вокруг стола зазвенели, сталкиваясь, заопрокидывались. Ножи и вилки забренчали, рассекая заклубившийся над столом негромкий гул разговоров на отдельные бессвязные куски.
— Кто знает, — наклонившись и шмыгнув мокрым носом в ухо Антону, заговорила в полголоса Виктория Степановна, — может тридцатилетие и не придётся справлять... Его друзей, с кем он начинал, никого уже не осталось, все там, — она коротко взглянула вверх. — Охо-хо! За какие грехи Бог меня наказал?
Виктория Степановна замолчала. Её руки автоматически отправляли в рот крупные, сочные, словно налитые сладостью ягоды винограда. Но будь виноград горьким — Виктория Степановна горечи сейчас не почувствовала бы.
Именинник очнулся от прострации, беспокойно задвигал руками.
— Ладно, мам, пойду я. Дела у меня.
— Посидел бы с нами, сынок! — нерешительно попросила мать. — Гости ведь пришли!
— Гости к тебе пришли! — раздражённо сверкнул глазами сын.— А меня ребята там ждут. Обещал я.
Сын ушёл.
— Хороший ведь мальчик был! В футбол играл в школе, на соревнования ездил, хорошо учился. А какие стихи читал! Да и сейчас, как выдаст иногда — мороз по коже продирает!
Виктория Степановна будто о покойнике рассказывала.
— Классе в десятом, смотрю, какой-то дёрганный стал, злой. На бессонницу всё ссылался. Я ему снотворных всяких... А он — как чумной, и не спит. Рубашки стал носить тёмные, с длинными рукавами. Утром как-то спал, а я его руки увидела голые. Все вены дорожками исколотые. Вот что он прятал под длинными рукавами. А тёмные — если кровью испачкает, чтоб не видно.
Виктория Степановна в очередной раз вздохнула, промокнула глаза платочком, долго и безнадёжно качала головой.
— Учиться бросил. Чуть-чуть до выпуска оставалось! Я и скандалила, и плакала, и грозила, и бить пыталась, и запирала. А он выбьет окно и уйдёт. «Я, — говорит, — мамуля, на героине сижу. А эта привязка до смерти. Доза стоит сотню. Три сотни в день, — говорит, — мне отстёгивай, если не хочешь, чтобы я СПИД подхватил. Не дашь денег на героин, пойду к цыганам за дешёвой ханкой...». Ханка из маковой соломки варится. А у цыган как... На окне стоит поллитровая банка с раствором. Покупатель подаёт в окно деньги и своим шприцом набирает из общей банки дозу. Один попадётся со СПИДом — все после него заразятся. А может быть и по-другому. Когда ханку варят, в раствор капают кровь: если кровь свернётся — зелье не готово. Раствор «на качество» проверяет опытный наркоман, как правило — спидоносец. Весь раствор заражает. Вот и приходится сына оберегать, покупать чистый героин в ампулах.
Виктория Степановна снова надолго задумалась. Пожала в недоумении плечами:
— За что меня Бог наказал? Людям, вроде, зла не делаю...
Ещё помолчала.
— Возили его в Киргизию. В клинику Назаралиева. Профессор лучший в лечении наркомании. Пятьдесят миллионов отдали за лечение, не считая накладных расходов. «Жигули» последней модели столько стоят. Прочистили сына там основательно. Кровь даже фильтровали. Посвежевший приехал. Месяц держался. Потом дружки... От людей ведь забором не отгородишься! Сорвался. Поехали ещё раз. Нас предупредили, что от второго курса умереть можно. Расписку написали. А что, такая жизнь — тоже не жизнь!
Виктория Степановна замерла. О чём-то думала? Нет, не было мыслей — одно страдание.
— Два раза в коме был. В клинической смерти. Ноги язвами покрылись, думали от гангрены пальцы отпадут. Оклемался потихоньку. Если удержится, обещали магазин подарить. Он ведь бизнесом начал заниматься со жвачек, при Горбачёве ещё, когда я в госторговле лямку тянула. Потом меня убедил своё дело открыть. Благодаря ему — вот... — Виктория Степановна безрадостно обвела рукой кричащий изобилием стол. — К друзьям пошёл... А я ведь по нему вижу, когда ему уколоться хочется. Сядет вот так и замрёт, будто его здесь нет. А потом злой сделается... И не надо ему никаких магазинов!
Виктория Степановна молча утирала слёзы, катившиеся по закаменевшему лицу.
— Видеокамеру подарили... Другой бы и обрадовался... Да если я не успею героином запастись, а его приспичит — он эту камеру за дозу отдаст! Ну, не за дозу... Всё равно — за грош.
Устало закрыв ладонью глаза, Виктория Степановна покачивала головой, словно недоумевала о сказанном. В памяти её всплыл давний случай.
Однажды в детстве, в начале зимы, на реке у их деревни в промоину провалился раззява-пастух. Распластанного в параличе безнадёжности, его хорошо было видно под прозрачным панцирем льда. Было видно искорёженное ужасом ожидания близкой смерти — мучительной смерти — лицо с выпученными глазами, были видны судорожно раздувающиеся остатками воздуха щёки, скрюченные в попытке вцепиться ногтями в лёд пальцы...
Руками-ногами льда не проломить, бежать за пешнёй или оглоблей далеко — но всё ж побежали...
А живого утопленника подо льдом течение уносило всё дальше от полыньи. Люди шли над ним, суетясь и крича, и наблюдая сквозь прозрачный лёд его агонию...
Не было смысла суетиться тогда, нет смысла суетиться сейчас.
Страшная в своей непреодолимости обречённость.
Неотвратимая, как наезжающий на тебя поезд.
6. Не стоял, не стоит и стоять не будет
— Виктория Степановна, вы обещали насчёт работы жене посодействовать, — напомнил Антон при очередной встрече с Семёновыми.
— Да-да, я помню, — успокоила Антона Виктория Степановна. — Дозвониться никак не могу.
Антон ещё несколько раз напоминал Виктории Степановне о её обещании, и она, наконец, дала ему номер телефона.
— Позвоните, спросите Олега Григорьевича — он начальник производства, скажите, что от меня. Он с женой у нас в баньке часто отдыхает. Поможет с работой.
Дома обрадованный Антон передал жене телефонный номер.
Дозвониться, и правда, было нелегко. То начальник в цехах, то у него совещание... Наконец, дозвонились.
Начальник внимательно выслушал, расспросил, где и кем работала Лена раньше, кем бы она хотела работать сейчас.
— Пока ничего стоящего предложить не могу. Аппаратчицей ведь вы не пойдёте? Позвоните через недельку.
Через неделю тоже не появилось ничего хорошего. И через следующую. И ещё через одну.
— Антон, с работой не получается, ты хоть насчёт телефона насядь на Петровича, — рассердилась Лена. — Обещал ведь!
Антон напомнил Владимиру Петровичу об обещанном телефоне.
— Помню, помню. Всё помню! — похлопал Владимир Петрович Антона по плечу. — Пока не получается с начальником РУСа встретиться. Завтра ещё раз заеду.
Ни Антон, ни Лена не могли поверить, что для крупных бизнесменов, которые по-приятельски знают практически всё городское начальство, проблема найти работу для рядового инженера и организовать установку телефона врачу, который ежедневно занимается лечением их внучки.
Ещё не раз Антон напоминал Семёновым насчёт телефона и всегда получал ответ, что вопрос на контроле.
— Владимир Петрович, отгадайте сексуальную загадку, — предложил однажды Семёнову Антон, хитро улыбаясь, когда после очередного массажа и гипсования они пили пиво на летней кухне.
Виктория Степановна и Влад с интересом повернулись к Антону.
— Сексуальную? Матерную, что ли? — Владимир Петрович отхлебнул пива, неторопливо пожевал кусочек балыка и, благожелательно улыбнувшись, вспомнил: — Это у нас мэр, когда председателем колхоза был, любил матерные загадки. Бывало, достанет своими загадками. И самогонку любил больше водки. Да самогонку он и сейчас любит. Заехал как-то ко мне, а я как раз аппарат настроил, гоню. Так он у меня целую флягу забрал!
Петрович отчертил на уровне колен высоту фляги с самогонкой, которую забрал у него мэр-председатель.
— Ну что там у тебя за матерная загадка?
— Не матерная, а сексуальная. Простая загадка. Не стоял, не стоит и стоять не будет. Что это такое?
— Это точно, вопрос к Петровичу! — рассмеялась Виктория Степановна.
— Почему это ко мне? — обиделся Петрович.
— Так про тебя ж загадка!
— Не про него, — стал на защиту обидевшегося Петровича Антон. — Эта загадка про мой телефон.
Все, кроме Петровича, рассмеялись.
— Заезжал я в РУС, номеров свободных нет для вашего района. Как появятся, тут же поставят.
— А каким образом они появляются?
— Может, кто от телефона откажется...
— Ну, тогда загадка — точно про мой телефон!
Дома Антон рассказал, как на него обиделся Петрович.
— Нечего обижаться, сам обещал телефон организовать, — отмахнулась Лена. — Никто за язык не тянул. Сегодня в газете объявление прочитала — телефонный номер продают. Может, купим?
Сходили, узнали. Цена приемлемая. У женщины сын пришёл из армии, надо одеть, а денег нет. И мужа нет. Решили продать телефонный номер.
Полагая, что от Семёновых помощи не дождаться, наскребли денег, уплатили женщине за телефон. С заявлением об отказе от телефона и об установке его на новый адрес пришли к начальнику узла связи.
— Отказ принимаем, а установить телефон по новому адресу не можем. У нас есть льготники, им устанавливаем в первую очередь.
Забрав оба заявления, Антон отправился к Семёновым.
— Завтра утром подъезжай к главпочте, я у начальника разрешение завизирую, — распорядился Владимир Петрович, выслушав Антона. — Поторопился ты. Мы бы и бесплатно получили телефон.
— Мне побыстрей надо, а то без телефона с клиентами трудно работать.
— Что у тебя за клиенты?
— Разные. Собакам уши-хвосты режу, котов хозяйства лишаю. При травмах зовут.
— К собакам или к людям?
— К собакам. Люди предпочитают лечиться хоть и плохо, но бесплатно.
6. Доктор должен ездить на жигулях!
— Антон Викторович, отец сказал, чтобы я помог вам с ремонтом машины. Какие проблемы? — спросил Влад у Антона.
— Да в основном кузовные работы. Дно прогнило — подварить. Мотор и ходовую посмотреть для профилактики, чтобы я не сомневался. Это знатоки по слуху определяют, где что стучит. А я механик такой, что капот открываю с единственной целью, проверить, на месте ли мотор.
— У вас какая машина, «Жигуль»?
— Нет, «Москвич» старый.
— Ну, поехали, посмотрим, что у вас за аппарат.
Съездили в гараж тестя, где Антон хранил свой «аппарат», затем Антон торопился на своём тихоходе за шустрым Владом-гонщиком. Неподалёку от дома Семёновых в складских ангарах нашли авторемонтную мастерскую. Влад за руки поздоровался с молодыми ребятами-слесарями, указал на «Москвич» Антона. Машину загнали на яму, осмотрели днище, ходовую, послушали мотор.
— Мотор ничего, дышит, — вынес вердикт один из ремонтников, парень с неопрятной бородой. — Амортизаторы прокачать надо, порожки переваривать, дыры в днище латать. А вообще, моё мнение, лучше иметь плохой «Жигуль», чем хороший «Москвич».
— А моё — лучше иметь деньги, чтобы купить хорошую машину, чем не иметь ни денег, ни машины, — вздохнул Антон.
— Ну что, борода, подлатаешь аппарат? — спросил Влад слесаря.
— На этой неделе некогда, Влад, честное слово. Всё забито. Подъезжайте на следующей неделе, залатаем.
***
— Антон Викторович, знакомые ребята «Жигуля» продают. Покупайте, дёшево продают! — предложил Влад через несколько дней. Антону показалось, что голос у Влада звучал не очень уверенно.
—Денег нет, Влад.
— Да ладно, Антон Викторович, найдёте! Зато на «Жигуле» будете ездить. «Москвичка» своего продадите, у Степановны аванс попросим, на стороне займёте...
— А машина на ходу?
— Да они её только что перебрали!
— Понимаешь, Влад, если мне покупать машину, то чтобы крупного ремонта не было года два. И по причине отсутствия денег, и по причине отсутствия у меня таланта к ремонтным работам.
— Ну, я узнаю поточнее, завтра скажу.
Когда на следующий день Влад подвёз Антона к своему дому, у ворот стояли зелёные «Жигули».
— Вот машина, Антон Викторович, — кивнул Влад. — Я попросил ребят, чтобы пригнали для «досмотра».
На скамейке перед домом сидели два парня в возрасте Влада.
— Здравствуйте, — поздоровались они с Антоном. — Вот машина, смотрите. Только нам деньги в течение недели нужны.
— Я, вообще-то, покупать машину не собираюсь. Это Влад переполох поднял, — пожал плечами Антон.
— Покупайте, Антон Викторович, — убеждал Влад Антона. — «Жигуль» в любом случае лучше вашего «Москвича».
— Сядьте за руль, опробуйте, — предложил один из парней.
— Да у меня и денег нет, — отнекивался Антон.
— Было бы желание, а деньги найдутся, — искоса-исподлобья мелькнул глазами на Антона второй парень. — Садитесь за руль, попробуйте, сравните.
Антон нерешительно сел на место водителя. Один из продавцов небрежно плюхнулся в кабину с другой стороны. Антон завёл мотор. Даже для непросвещенного уха Антона шум мотора был слишком громкий.
— Экий голосистый, — заметил Антон.
— После капремонта, не приработался ещё, — пояснил парень.
Антон включил первую передачу, нажал на акселератор. Машина, что называется, взрыв копытами землю, рванула вперёд. Антон поспешно сбросил газ.
— Осторожнее, — проворчал парень, — это же не «Москвич»!
Проехав метров сто, Антон вернулся к дому.
— Ну что, зверь машина? — радостно встретил Антона Влад. — Землю рвёт?
— Сильна, — согласился Антон.
— В мотор загляните, ходовую посмотрите, — предложил Влад. — Берите машину, в наше время дешевле не найдёте!
Да, по сравнению с «Москвичём» «Жигуль» был силён.
— Днище обработано? — спросил Антон единственное, что запомнил из разговоров мужиков на авторынке, и заглянул в колёсную нишу. В антикоррозийном плане картина не убеждала. Гудронное покрытие производило впечатление дряхлого.
— Конечно! — в один голос воскликнули продавцы.
Естественно, Антону хотелось поменять своего малосильного нерасторопного «Москвича» на шустрого «Жигуля»...
— Слушай, Влад, — Антон посмотрел в глаза Владу, — сам знаешь, слесарь я никудышный. Машину, конечно, хотел бы взять. Но чтобы поездить на ней без ремонта. Если ты гарантируешь, что машина толковая, я постараюсь собрать деньги. Как, ребята, поездит машина без капремонта?
— Поездит! Только что перебрали! — замахали руками продавцы.
— Как, Влад? — Антон вопросительно посмотрел на Влада.
— Ну, говорят же ребята! — Влад с недоумением и чуть обиженно развёл руками.
7. Нет надежды на благородных пациентов
Антон сгонял в деревню к отцу и предложил своего «Москвича» родственнику, у которого был старенький «Запорожец», требовавший ремонта по два раза на дню. Родственник давно присматривался к машине Антона и намекал, что врачу негоже ездить на такой старой машине. Потом упросил Викторию Степановну выдать ему зарплату за три месяца вперёд. Собрал все деньги, которые были дома. Недостающие два миллиона Антону передал с «оказией» отец.
Чтобы не мотаться в очередях ГАИ, переоформили машины по генеральным доверенностям.
Антон пригнал «Жигуля» к подъезду, вылез из машины, хлопнул дверцей, попробовал запереть её на ключ. Замок не работал. Как не работал замок и на второй двери. Открытие неприятно поразило Антона. Он, вообще-то, надеялся, что Влад проследит, чтобы с машиной всё было в порядке.
Сходил за женой, собираясь прокатить её на «новой» машине.
— Какого года машина? — спросила Лена.
— А я что-то и не посмотрел, — растерялся Антон.
— Дай-ка документы.
Полистав техпаспорт, Лена качнула головой:
— Похоже, Антон, ты приобрёл не то, что хотел. Машине двадцать один год.
Антон вздохнул. «Жигуль» нравился ему всё меньше.
Делая разворот, машина слегка ткнулась колесом в бордюр и... дальше поехала с трудом. Хорошо хоть, из двора не успели выехать.
Антон вылез из машины, обошёл её вокруг. Передние колёса стояли явно несимметрично.
— Лен, позови Сергея, пусть взглянет, — попросил Антон.
Скоро пришёл сосед Сергей. Попинав колёса, удивлённо хмыкнул:
— Лихачишь? Через бордюры прыгаешь?
— При развороте едва ткнулся! — возразил Антон.
Сергей заглянул в мотор, слазил под капот.
— Растяжка слетела, — показал он на железяку в палец толщиной, явно выдернутую из своего места. — Что же они её не закрепили? — удивился он, выслушав историю приобретения машины. — Наладим сейчас, только развал-схождение придётся регулировать.
Через полчаса машина была готова и Антон повёл её в гараж.
Сосед по гаражу, как обычно, копался в чьей-то машине.
— Здорово, Антон, — поприветствовал он, — выглянув из своей двери. — Ты, вроде, пару дней назад на «Москвиче» из гаража выезжал?
— Да вот... Поменял шило на мыло, — осторожно ответил Антон.
— Ну-ка, ну-ка, — профессионально заинтересовался сосед и стал осматривать машину. Сел за руль, попереключал скорости.
— Как ты на такой машине ехал? Коробка передач ни к чёрту.
Завёл машину, тронул с места, вернулся задом на прежнее место.
— Сцепление ни к чёрту, редуктор гудит как бешеный — скоро сдохнет.
Открыл капот, заглянул в мотор.
— Печки нету. Простынешь зимой. Или ты не собираешься ездить зимой? Так, а с карбюратором что намудрили? Здесь трубка должна быть... Нету! — удивился сосед. Лёг на землю, заглянул под мотор. — Да... Рулевое управление и ходовая... — махнул рукой безнадёжно. — Сколько ты за неё отдал?
— Десять.
— Ну, лимона четыре можно было скинуть. Ничего! — сосед ободряюще хлопнул Антона по плечу, — в жизни бывают огорчения и побольше. Учёный теперь будешь — а это денег стоит. Ездить на ней... Ещё лимонов десять вложишь — будешь ездить, как на новой. А если серьёзно... Хочешь жить — поставь машину в гараж.
Сосед утвердительно кивнул головой и пошёл к себе .
На душе у Антона стало совсем скверно. Вот это влип! Просил же Влада, чтобы посмотрел машину! Ну и дружки у него! Врачу, который лечит его ребёнка... Как так можно?!
Антон завёл машину, тихонько подъехал к высокому порожку и, помня о недавней аварии, аккуратно переехал через него. Резко крутанул руль, чтобы не столкнуться с верстаком и... машина перестала его слушаться. Вовремя тормознул, сдал чуть назад, попытался вырулить — напрасно! Руль крутился свободно, совершенно не влияя на движение машины.
Антон заглушил мотор, вылез из машины, сел на порог гаража.
Сосед увидел торчащий из гаража зад автомобиля, сопоставил картину с горестным выражением лица Антона, и понял, что приключилась очередная неприятность. Подошёл к Антону.
— Руль... не рулит, — пояснил Антон.
— Бывает, что руль не рулит. А бывает, что колёса не крутятся, — философски согласился сосед.
Заглянул под капот, попросил Антона покрутить руль.
— Ты радоваться должен! — оптимистично заключил, вылезая из-под мотора. — Представляешь, если бы эта неприятность случилась с тобой на вираже при скорости километров в сто? Да и шестидесяти хватило бы голову сломать. Шлицы накрылись.
Подбивая колёса ногами, вручную закатили машину в гараж.
8. Честь семьи? Мать за сына не отвечает!
Жене Антон не сказал ничего «до выяснения обстоятельств».
— Влад, я же тебя просил... — встретил он на следующий день Влада. — Я ведь просил проверить машину, чтоб всё нормально было! Она не то, что два года не сможет проездить, она вообще не способна ездить! Пусть забирают свой металлолом и возвращают деньги, — заключил он, хмуро глядя на Влада. — Представь, если бы я твоего ребёнка так лечил!
— Вы считаете, что я подвёл вас с этой машиной? — обиженно спросил Влад.
— Я же говорил: доверяю тебе! Ты убедил меня купить эту машину и сказал, что машина будет ездить два года. А получается, что... чем с такой машиной, лучше вообще без машины. В общем, пусть возвращают деньги. Ну и дружки у тебя!
— Вернуть деньги невозможно, — отвернулся Влад. — Они в Белоруссию уехали, машину покупать.
— Ну, спасибо, Влад, отблагодарил со всех сторон. И машины лишил, и в долги на полгода посадил.
Влад поморщился.
— Я переговорю с матерью, поможем с ремонтом. Да и с ребят я не слезу, когда они вернутся.
— Если бы мои друзья меня так подставили, я с ними знаться бы перестал, — зло произнёс Антон.
Влад промолчал.
***
— У вас какие-то проблемы с машиной? — холодно спросила Антона Виктория Степановна, когда на следующий день Владимир Петрович привёз Антона для разговора в офис. — Вы считаете, что Влад виноват, что вы купили некачественную машину?
Антон удивился защитно-агрессивному тону Виктории Степановны.
— Дело в том, что я не собирался продавать своего «Москвича» и покупать другую машину. Меня убедил в этом Влад. Убедил, что его друзья продают хорошую машину. Я его спрашивал, гарантирует ли он, что машина на ходу. Он подтвердил это. Ну нельзя обжуливать врача, который лечит твоего ребенка, и будет заниматься им ещё долго! – возмутился Антон, взметнув руки кверху. — Да я не верю, что Влад меня обжулил — это друзья у него жулики!
— Но вы же смотрели машину перед тем, как купить её! — сердито защищала своё Виктория Степановна.
— Я в машинах не специалист, и обратился к Владу как к человеку, который лучше меня разбирается в технике. Да и машину он мне навязывал от своих друзей. Мог же узнать, нормальная ли техника? Машина ведь для доктора, который лечит его ребёнка! Есть же хоть какие-то понятия о чести!
— Ну, все грехи, которые творит мой сын, я не собираюсь расхлёбывать, — буркнула Виктория Степановна.
— А раньше было такое понятие, как семейная честь, — вздохнул Антон.
Виктория Степановна молнией бросила взгляд в Антона.
— Подумаем, — недовольно произнесла она и взялась за телефон, давая понять, что разговор окончен.
Прошло две недели. Антон ездил на гипсование, массаж, а «новая» машина стояла в гараже без движения.
Потеряв терпение, Антон обратился к Семёнову:
— Владимир Петрович, помогите, в конце концов, с машиной! В счёт будущей зарплаты, что ли... Нет у меня денег, чтобы её ремонтировать. Всё выскреб по совету Влада, чтобы купить этот металлолом!
— Конечно, поможем! — без тени сомнения ответил Владимир Петрович, улыбаясь, как всегда вежливой, заботливой улыбкой.
Ещё через неделю машину кое-как отбуксировали к слесарям Влада.
Редуктор Влад взял у тестя — старый, но получше, чем на купленной машине. Печку и замки привезли продавцы. Сцепление и кучу всякого мелкого барахла Влад купил на базаре, взяв с собой Антона, чтобы тот видел, что денег потрачено на самом деле столько. Три месячные зарплаты Антона от фирмы «Виктория» были переданы на оплату работы слесарей.
— Зверь машина! — пошутил через полтора месяца бородатый слесарь, вручая Антону ключи от реставрированной машины. — После расточки объём двигателя стал как у «Волги» — полведра! Можешь теперь к ней плуг цеплять — гектар вспашет и не перегреется!
И бензин «Жигуль» стал жрать, как «Волга».
9. В лечении — прогресс, в отношениях — потепление
Время шло, ножки у Вики потихоньку выправлялись. Правую стопу Антон дотянул гипсовыми повязками почти до нормы, левая запаздывала. Но едва снимали лонгетки, стопы тут же выворачивались внутрь. Родственники расстроено цокали языками.
— Понимаете, я растянул связки и вывел стопы в нормальное положение, — объяснял Антон. — Суставные щели получились клином, то есть с одной стороны шире, чем с другой. Нужно время, чтобы они выровнялись. Детские косточки быстрее растут там, где на них нет нагрузки — суставы будут выправляться вместе с ростом костей.
Антон приносил книги по косолапости, показывал Семёновым:
— Вот фотографии больных с тяжёлой степенью косолапости. Здесь нет ни одной картинки, которая хотя бы приблизительно была похожа на ножки вашей Вики. У вашей девочки была... супертяжёлая косолапость!
— Когда Вика пойдёт, я буду самым счастливым человеком на свете! — вздыхал Влад. — Вы уж, Антон Викторович, постарайтесь!
— Вот когда пойдёт, тогда и будешь... — сомневалась Ольга.
— Обязательно пойдёт! — уверял Антон молодых родителей. — Теперь уже видно, что пойдёт. Но могут остаться различные деформации стоп. Косолапость-то фантастически тяжёлая была!
— Да уж... — соглашалась Ольга, листая книгу и качая головой над фотографиями косолапых детишек.
Однажды после гипсования Влад предложил Антону:
— Давайте в кафе заедем! Посидим, расслабимся немного. Вина сухого выпьем. Осточертело мне с друзьями водяру хлебать!
Днём кафе «Виктория» пустовало. Влад провёл Антона в гостевой кабинет.
— Сейчас нам мяса хорошего поджарят, я выбрал пару филейных кусков. А пока вина сухого принесут, да салатиков. Устал я что-то! Мотаешься без праздников и выходных, как проклятый. Вчера вот только из Ульяновска приехал, мать в Саратов срочно посылает. Документы какие-то забрать, а то санэпидстанция товары не пропускает. За четыре часа обернулся.
— Как метеор! — удивился Антон.
— Так сто шестьдесят – сто восемьдесят всё время шёл. Машина хорошо отлажена. Умотался вконец. Иной раз приедешь издалека, хряпнешь водяры, чтобы мать никуда не посылала... Разорётся — слушать тошно. Плюнешь на всё, уйдёшь к друзьям. Нахлебаешься с ними... Те рады — Влад всегда с водкой! Надоело...
— Так не ходи к друзьям.
— А куда идти, когда дома как бензопилой допиливают?
— Ну... К нам приходи.
— У вас хорошо. Тихо, спокойно. Мне нравится у вас. У вас даже дети... ненадоедливые. Я у вас и вправду отдыхаю. Посижу пять минут — и напряжение сбрасывается. А то внутри как будто пружина сжатая. Того гляди лопнет. На днях такое учудил... Хожу вот теперь и думаю, а не псих ли я? Пришёл в кафе выпивший, здесь ещё поддал. А дело было после поездки. В Ершов ездил за деньгами, в наш магазин. Я в дальние поездки с пистолетом езжу. В кафе запсиховал что-то. Выхватил пистолет, начал шмолять во все стороны. Чуть завпроизводством не подстрелил. Мать ему пачку денег дала, вроде не сильно обиделся.
Влад замолчал задумчиво насупившись. Затем просительно и жалобно посмотрел на Антона:
— Может у меня с головой не в порядке, Антон Викторович? Я в последнее время не всё помню, что по-пьяни творю. Антон Викторович, а, правда, что вы... Не обижайтесь только, ладно? Правда, что вы в психушке лечились?
Влад с неудержимым любопытством смотрел на Антона взглядом человека, наблюдающего за чем-то опасным, змеёй, например, в руках другого человека.
— Лежал, — подтвердил Антон. — А лечили меня там или... наоборот, трудно сказать (прим.: ситуация описана в книге «Плохой хороший врач»).
Антон замолчал.
Влад подождал немного, но, не дождавшись пояснений, спросил, указав на горло:
— Это? Или, — он сделал вращательное движение у виска, — крыша подвинулась?
— Трудно сказать, — повторил Антон. — Поначалу приписывали шизофрению. Редкую форму, от которой обычно умирают.
— От шизухи умирают?! — поразился Влад. — Это же не зараза какая-то!
— Есть такая форма. Но началось всё после того, как меня отставной прапор то ли из спецназа, то ли из внутренних войск спецтаблетками траванул. Я с них на улице такой мордобой устроил, что мои противники потом долго по больницам отлёживались. Мимо нашей драки шёл офицер, увидел, что я ребят вырубаю как робот, и заорал: «Лежать!» Я и лёг. Как робот. Это потом мне жена рассказала. Я-то сам ничего не помню. Офицер ушёл, а я лежал, пока скорая не приехала за ребятками, которых я «положил». Заодно и меня увезли в психушку. Как невменяемого, без признаков наркотического и алкогольного опьянения. Мы с Леной и с доктором одним, который потом мне мозги на место ставил, подумали и решили, что прапор меня угостил какими-то транквилизаторами военными.
— Наркотиками, что ли?
— Наподобие. Они, похоже, делают из человека управляемого зверя. С таких таблеток человек куда прикажут, туда и кинется, как дрессированная овчарка. Хоть грудью на амбразуру — ни о чём не думает. А мой организм то ли не так прореагировал, то ли потом другие таблетки надо пить, чтобы выключить действие первой... В общем, предохранители в моей башке перегорели.
Антон допил вино из высокого бокала, покачал головой.
— Если по закоулкам нашей секретной науки полазить, много чего интересного найдёшь.
— Подлечились же! — успокоил Влад.
— Не жена — бегал бы сейчас по улицам с блаженной улыбкой и приставал к прохожим: «Дай денежку!».
Антон помолчал, разглядывая пустой бокал, затем продолжил:
— А насчёт того, что я в психушке лежал — меня не коробит. Если у человека тараканы под крышей завелись — их оттуда не вытравишь. Мой чердак на сегодня чист.
— Может и у меня... таракана завелись, коли не помню, что творю?
— В порядке твоя крыша. Пить меньше надо. Я по молодости тоже пил изрядно. Потом ограничитель поставил: столько можно, а сверх того — нельзя. Была бы цель, а ограничить себя ради большой цели в чём угодно можно.
— Как же можно, если все требуют: «Пей!»
— Учись не поддаваться соблазнам и глупым требованиям. Ты же в бизнесе живёшь — пригодится!
10. Дочь пошла!
Владу с Ольгой нравилось бывать у Антона и Лены. Нравилась спокойная обстановка в квартире, доброжелательность в общении хозяев друг с другом и с детьми.
— У вас дома даже собака спокойная и молчаливая, — поглаживая Паолу, с которой он быстро сдружился, с долей зависти говорил Влад. — Я у вас отдыхаю.
Иногда Антон угощал гостей самодельным вином, клубничным или малиновым, которое всем очень нравилось. Скоро Ольга поделилась секретом, что Влад почти перестал в компаниях пить водку, и, как Антон, переключился на сухое вино и пиво. И ещё Ольга сказала по секрету, теперь уже серьёзно, что Виктория Степановна злится, когда они задерживаются у доктора.
— Вас туда мёдом приманивают, что ли? — ворчала она.
Антон и Влад стали «дружить семьями».
Однажды Антон открыл дверь и увидел Влада с двумя бутылками шампанского.
— Вика пошла! — торжественно провозгласил Влад с порога. — Оля, продемонстрируй!
— Дай хоть раздеться! — одёрнула мужа довольная Ольга.
— Потом разденешься! Ставь Вику на пол. Викуша, иди ко мне, дочка!
Малышка, довольно улыбаясь, сделала пару шагов и стала падать. Влад подхватил дочку на руки.
— Видели? Пошла! — восторженно таращил он глаза. — Пошла! Антон Викторович, давайте фужеры, я хочу выпить за ваши руки. Вы моей дочери ноги вылепили! Лена — у тебя золотой муж!
Антон смущённо пытался сгладить чрезмерную торжественность.
— Вот когда без гипса пойдёт, тогда на самом деле будем праздновать.
— Раз в гипсе пошла, значит и без гипса научится! — ликовал Влад.
Женщины быстро накрыли на стол. Влад откупорил шампанское, разлил по фужерам.
— Антон Викторович, за вас. Вы для меня не просто врач, который лечит мою дочь, вы очень хороший человек и... близкий друг для меня!
11. Ходит? Так время подошло!
К весне маленькая Вика уверенно топала в гипсовых «валенках» и даже пробовала бегать.
Отработав за шесть месяцев авансированные долги, Антон начал получать от фирмы «Виктория» зарплату. Обычно деньги привозил Влад. Антону было неудобно, но часто приходилось напоминать Владу, что неделю, две недели назад был день зарплаты. Полгода Антон не покупал семье ни обуви, ни одежды, к весне дошли, как говорится, до края. Влад краснел и обещал ещё раз напомнить Степановне о деньгах.
— А разве мы доктору не платили? — удивлялась Виктория Степановна.
И Влад долго объяснял матери, что последний раз он отвозил доктору деньги больше месяца назад, когда происходило то-то и то-то...
***
Гарденины, родители Ольги, были старше Антона всего года на два-три, но вели себя так, будто они — умудрённые жизнью, а Антон — хоть и врач, но вроде студента. Обращались к Антону, правда, подчёркнуто официально и только по имени-отчеству. Отец, Сергей Васильевич, говорил с Антоном с каплей превосходства, не спеша выжёвывая слова, со скукой поглядывая мимо собеседника из-под полуспущенных век высоко поднятой головы. Мать, Любовь Николаевна, рыхлая полноватая женщина, соответствовавшая званию «молодая бабушка», постоянно жаловалась на сердце, поясницу, ноги и прочие органы и части тела так же привычно и обыденно, как жалуются — не обижаясь — на неустойчивую погоду. Из-за того, что Антон не мог подробно объяснить ей преимущества одного сердечного лекарства перед другим, рейтинг его, как врача, в семье Гардениных быстро упал.
Когда массаж и гипсование проводили в доме у Гардениных, Ольга показывала Лене и Антону семейные альбомы. С молодых лет папа Серёжа выглядел на фотографиях как человек, претендующий на нечто в жизни. На фоне советских сверстников конца шестидесятых годов он был «под битлов». В восьмидесятые годы вместе с семьёй съездил на пару лет в Судан на какую-то стройку. Вернулся в Союз, началась жизнь рядового советского инженера. Гарденин плюнул на госоклад величиной в полпрожиточного минимума, обменял нестарые «Жигули» на «Газель» и занялся грузоперевозками.
Семёновых Гарденины за глаза не любили. Что, впрочем, не мешало маме Любе при встречах с мамой Викторией восторгаться приобретёнными соперницей очередными серёжками с «брюликами», а папе Серёже попивать у свата дармовое пиво с водочкой.
— Заездили мальчишку! — ахали и охали Гарденины, когда Антон гипсовал у них Вику. — Пацану в игры играть, да с девчонкой любовью заниматься, а они на него все «теневые» поездки нагрузили! Сопьётся пацан от такой жизни беспросветной!
— Ольгу один раз ударил спьяну! — возмущался папа Серёжа. — Ну, поговорил я с ним по-мужски. Если, говорю, твою дочь какой обалдуй ударит — тебе это как? Не нравится ему!
И не забывали наливать молодому зятю, когда тот приходил к ним в гости.
— Не нужны нам такие миллионы, гробиться из-за них, как Семёновы гробятся! — отмахивались Гарденины, топча в своих душах ростки зависти к богатой жизни сватьёв. — Да у них ни выходных, ни праздников нет! Работа, работа, работа!
— Лентяи они, эти Гарденины, — ругали сватьёв в свою очередь Семёновы. — Мы для Влада с Ольгой участок земли под строительство усадьбы купили, десять соток. Тихое место на берегу речки. Соседи — сплошь «крутые». В воскресенье как-то работа неотложная на участке случилась. Звоним Гардениным, помогите, мол, в выходные — срочно надо! Какое там! У них, видите ли, отдых запланирован на природе — отложить нельзя! Да мы бы в следующие выходные казан мяса под шашлык загрузили в автобус, да такой отдых закатили... Лентяи! Влада спаивают! Как от них идёт — обязательно выпимши!
Папа Серёжа разговаривал с Леной, ровесницей его старшей дочери, подчёркнуто снисходительно, как с большим ребёнком. Антон подозревал, что, претендуя в жизни на всё «не хуже, чем у людей», и сравнивая свою «молодую бабушку» с молодой женой доктора-ровесника, папа Серёжа сожалел, что здесь у него тоже пролёт...
— Если какие проблемы с машиной случатся, вы к нашему папе Серёже обращайтесь, он в машинах хорошо разбирается, — радушно предлагала мама Люба Антону.
Приехав к Гардениным на своей машине, Антон и обратился.
— Сергей Василич, у меня карбюратор отрегулировать надо. Не поможете?
Мелькнув углом глаза сквозь сигаретный дым на Антона и помолчав некоторое время, обходивший дозором свою «Газель» во дворе, папа Серёжа вытащил изо рта не касавшимися сегодня мазута пальцами окурок, стряхнул с него пепел, вновь вставил в рот.
— Эт надо капитально в мотор лезть, а мне некогда — к завтрашней поездке машину готовлю, — проговорил он сквозь зажатую губами сигарету, внимательно разглядывая свой чистый, с закрытыми дверьми и капотом грузовичок.
«Чего ж там капитального? — подумал Антон. — Воздушный фильтр снять, да два регулировочных винта покрутить. Для знающего человека работы на десять минут!»
— Да? — сказал он, подождав приличную паузу, и ушёл неприлично молча, оставив папу Серёжу созерцать своё средство труда.
— Год уж скоро ребёнку, а правая ножка что-то не очень, — посетовала однажды бабушка Люба.
Антон улыбнулся. Он помнил, как обе бабушки и все родственники молились за то, чтобы «хоть как ходила — не до красоты уж!»
— Левая нога получше, правая похуже... Будем работать. Ходит же ребёнок!
— Так время уже ходить! — воскликнула Любовь Николаевна, словно удивляясь ненаблюдательности Антона.
— Конечно время, — согласился Антон. — А я этими повязками ребёнка мучаю. Целый год ерундой занимаюсь!
— Нет, ну зачем вы так... Массаж, конечно, тоже помог... — поспешила поправиться Любовь Николаевна. Но искренности в её словах не чувствовалось.
Тема «правая ножка не очень...» стала проскальзывать в разговорах всё чаще.
— У нас заведующая отделением есть знакомая, педиатр, — заговорила однажды Виктория Степановна, — мы к ней недавно на осмотр Вику возили, так она удивляется — что же вы, говорит, не лечите ребёнка? У Вики такая страшная косолапость!
— А она видела ребёнка после рождения?
— Не сразу. В гипсе только видела.
— Ну, так расскажите ей, что было без гипса и после рождения. Был «страх и ужас» и «лишь бы ходила», а сейчас ребёнок бегает, и левая нога похожа на здоровую.
— Так ведь в лонгетах! А без лонгет стопы уходят, куда не надо!
— Добились правильного положения в лонгетах, добьёмся правильности и без лонгет.
Но насчёт ног, которые «не очень», стали проговариваться Ольга и даже Влад, который доверял Антону больше всех.
Недоверие к доктору возрастало.
— Едем на консультацию в ортопедический институт, — объявил Антон Семёновым при встрече.
В общем-то, он рисковал своей репутацией. В институте, Антон знал, предпочитают активную тактику — оперативное лечение косолапости. Хоть Антон и был уверен в правильности своего метода лечения, но его авторитет против авторитета института ортопедии, естественно, не устоял бы.
— Чтобы исключить случайное мнение одного человека, покажем Вику в институтской поликлинике, а затем в самом институте, — решил Антон.
Он сильно волновался. Не видев «исходного материала» и судя только по достигнутому, областные коллеги могли не оценить результата в должной степени. А ведь форма стоп ото дня ко дню улучшалась! Перспективы лечения, или прогнозы, как говорили медики, были хорошими.
Коридоры ортопедической поликлиники удачно пустовали. Не пришлось маяться в длинных очередях, да и коллеги, не взмыленные большим количеством больных, могли осмотреть Вику без спешки.
Антон зашёл в кабинет к врачу, представился, попросил проконсультировать ребёнка.
— Конечно, конечно, доктор, — согласилась женщина-ортопед.
Делегация родственников с Викой на руках вошла в кабинет.
Антон рассказал, какие деформации были у ребёнка при рождении, чего достиг в течение десяти месяцев. Ольга, Влад и Любовь Николаевна поочерёдно, а иногда все вместе, кивали головами, подтверждая слова Антона.
— Как я поняла по вашему рассказу, косолапость была тяжелейшая, — заговорила ортопед, обследуя ножки ребёнка. — Ну что сказать о результатах лечения...— она на мгновение умолкла, поворачивая правую стопу Вики так и сяк. Сердце у Антона замерло. — Результаты очень хорошие.
Антон незаметно перевёл дыхание. Внутреннее напряжение, нараставшее с каждой секундой в ожидании вердикта областного «судьи», немного спало.
Влад победоносно взглянул на Антона. Взглянул так, будто он лечил ребёнка, а Антон сомневался по поводу верности лечения.
— Конечно. Каждый день доктор занимается с Викой по часу, — укорила Любовь Николаевна областного доктора, словно обидевшись на то, что результаты могли быть оценены не очень высоко.
— Замечания какие, — продолжила коллега. — На правой ножке приведение переднего отдела стопы выражено значительно. Но оперативное лечение приведения — дело неблагодарное. То ли будет результат, то ли нет.
Доктор отпустила правую ножку и взяла левую.
— Здесь ахиллово сухожилие потягивает. Такие мы обычно оперируем, — закончила она и отошла от ребёнка. — Но насчёт необходимости операции вам лучше посоветоваться с оперирующими ортопедами в институте. А, в общем, коллега, впечатление очень хорошее. Консервативными методами добиться таких результатов сложно. Бумагу о консультации писать?
— Нет, спасибо, — вступила в разговор Любовь Николаевна. — Мы не ради бумаги. Главное, что всё хорошо.
Хором и поодиночке поблагодарив доктора за консультацию, все вышли из кабинета.
— Ну что, поехали домой? — бодро спросил Влад.
— В институт, в институт! — Антон категорически поднял руку вверх. — Если мы сюда приехали, будем консультироваться «до последнего», чтобы никаких сомнений не осталось. Сказали же, что надо проконсультироваться у оперирующих ортопедов!
Институтский ортопед подтвердил всё сказанное поликлиническим ортопедом и добавил своё мнение, озвучив предположения Антона:
— Мы придерживаемся активной тактики. Поэтому, где возможно — оперируем. Но, учитывая прогресс в лечении, я думаю, за ребёнком можно пару месяцев понаблюдать. А уж если результатов не будет, тогда прооперируем.
— Будем наблюдать! — наложила вердикт Любовь Николаевна.
Пожав на прощание руку коллеге, Антон вслед за Семёновыми и Любовью Николаевной вышел во двор института. Облегчённо вздохнул. Всё! Получено подтверждение того, что результаты лечения без сомнения хороши. Теперь можно расслабиться... Но напряжение не спадало.
— Что с вашим лицом, доктор? — Любовь Николаевна удивлённо смотрела на Антона.
Антон почувствовал, что правая половина лица у него будто стянута засохшей плёнкой.
Влад и Ольга тоже с беспокойством взглянули на доктора.
Антон прикоснулся к щеке. Кожа ответила неприятным ощущением, словно враз поросла щетиной, и от этого коже стало больно.
— Ну, переволновался человек, это ж понятно! — укорила Ольга мать.
— Ерунда, Антон Викторович, — осторожно прикоснулся к плечу Антона Влад. — Главное, всё по плану. За городом заедем в шашлычную, шашлыком хорошим побалуемся, винца для расслабухи выпьем. Я всегда там останавливаюсь, когда еду.
— По плану, — согласно кивнул головой и едва выдавил непослушным языком сквозь судорожно сжатые зубы Антон, растирая замёрзшую вдруг на тёплом солнце щёку.
12. От отца и от чистого сердца
Ежевечерне, не исключая выходных, праздничных и отпускных дней, на правах друзей Влад и Ольга привозили Вику к Антону домой для массажа и гипсования.
Если случался праздник или юбилей, привозили вино, шампанское, конфеты, отмечали это дело.
Однажды Влад был занят, и Ольгу с Викой привезла на «Ниве» жена Сергея — старшего брата Влада, тоже Ольга.
— Она — Ольга младшая, я — Ольга старшая, — весело представилась вторая Ольга.
Женщины быстро сдружились, стали приезжать к Лене в гости.
Антон продал своего нелюбимого «Жигуля», добавил денег — скопленных и выклянченных у Виктории Степановны в счёт будущей зарплаты, и купил новую «Оку». На новой машине приехал к Семёновым.
Влад осмотрел приобретение, сел за руль, прокатился.
— Как на картинге! — посмеялся, вылезая из машины. — Я бы купил себе такую, по городу мотаться. Где угодно припаркуешься! Надо обмыть транспортное средство, а то ездить не будет. Приезжайте к нам в баньку, я всё приготовлю.
Обмыли и обмылись славно. Сухая парилка, бассейн с холоднющей водой, зал для отдыха с камином и самоваром. Влад привёз ящик пива и пару бутылок шампанского. Были Влад, обе Ольги и Антон с Леной.
— А Сергей что не приехал? — спросила Лена у Ольги-старшей.
— Он на такие мероприятия не ходит, — беззаботно отмахнулась Ольга. — Ему бы... — она ткнула пальцем в локтевой сгиб, — да покемарить.
Банные пятницы стали постоянными. Пятницы — потому что по субботам баню занимали старшие Семёновы с друзьями.
Семёновы-старшие часто хвастались, что у них в друзьях и мэр, и прокурор города, и главный хирург, и другие «отцы города»... Но на семейных праздниках почему-то ни прокурора, ни главного хирурга, ни, тем более, мэра, Антон ни разу не видел. На многолюдных семейных пирушках в кафе кутила только челядь, служащие кафе и магазинов, да «лица кавказской национальности» в большом количестве, поставлявшие Семёновым спиртное с Кавказа.
На день рождения Антона Влад внёс в квартиру японский телевизор.
— От чистого сердца, Антон Викторович, — пожал руку сражённому Антону Влад. — За ваши золотые руки, за то, что вы Вику на ноги поставили.
Ольга рассказывала, что Влад перестал пить водку, полюбил сухое вино, как Антон, снова стал боксировать огромную грушу, что висела в коридоре у них дома, увлёкся работой в кафе.
— Вы для него такой авторитет! — то ли радовалась, то ли завидовала доктору Ольга.
***
Ощенилась Паола.
Пока Антон занимался с Викой, Влад ложился на живот рядом со щенками, собирал их в охапку и забавлялся с ними. Уставшая мамаша довольно убегала от щенков в кресло.
Больше всех Владу нравился крепкий кобелёк со смышлёной мордочкой и белой звездой на груди. Он сердито кусал Влада за пальцы, рычал. Первым выбегал Владу навстречу, когда тот появлялся в квартире.
— Жалко, мать не позволит, а то бы я купил у вас щенка, — вздохнул однажды Влад, не сдержав эмоций. – Я бы его Греем назвал… Можно, я покатаю его в машине? А вечером привезу…
Влад стал часто брать щенка с собой, но к вечеру всегда возвращал.
— Антон Викторович, — смущённо попросил он однажды. – Не продавайте Грея. Мать я уговорил взять щенка… Скоплю денег, отдам вам.
Антон удивлённо посмотрел на Влада.
— Мать ему денег мало даёт, — со смехом объяснила Ольга. — В магазине можно брать выпивку, еду сколько хочешь, под запись. А на руки мало даёт.
— Конечно, Влад, разговора нет, — растерянно пообещал Антон.
Когда Семёновы уехали, Антон растерянно почесал затылок.
— Надо было щенка им отдать… Чего ждать денег…
— Да и вообще, надо подарить щенка, — предложила Лена. — У Влада день рождения скоро.
— Ну, не очень скоро, — задумался Антон.
— Заранее подарим, Влад не обидится. Из всех подарков наш будет самым желанным! — похвалила она себя и мужа.
На следующий день, когда Влад вошёл в коридор, Антон поймал выбежавшего навстречу гостю щенка, поднял его на руки и протянул его Владу:
— С днём рождения тебя, Влад! Это наш подарок.
Влад бессознательно протянул руки вперёд, принимая щенка. Потом понял, что стал хозяином такого сокровища.
— Антон Викторович… Лена…
Ольга всплеснула руками, рассмеялась:
— Счастливее лица у своего мужа я ещё ни разу не видела!
Влад баюкал щенка, прижимался к нему щекой. Щенок покусывал Влада за ухо.
— Потому что всё счастье у меня с тобой в основном при выключенном свете, вот и не видела, — пошутил Влад.
Ольга довольно стукнула мужа кулаком в бок.
Глава вторая. Вывих души неизвестной этиологии
1. Вынужденная командировка
Несколько дней подряд Ольгу-младшую и Вику привозила на массаж Ольга-старшая.
— Где вы Влада потеряли? — пошутил Антон.
Ольги переглянулись, помолчали, потом Ольга-младшая со вздохом сообщила:
— Влада и Сергея фээсбэшники забрали.
— Да вы что! — поразился Антон. — За какие грехи?
— Кто их знает. Они нас в семейные тайны не посвящают.
— Спокойнее жить будете.
Через день Ольга-младшая попросила Антона приехать на массаж к её родителям, потому что Ольга-старшая была занята, а Петрович куда-то уехал.
— За наркотики их замели, — рассказывала по секрету Любовь Николаевна Антону, пока он массировал ноги Вике. — Сергея давно бы пора упечь куда подальше. Ладно, сам травится, так ведь молодёжь с пути совращает! Скольких он уже на тот свет спровадил! У него-то деньги есть и на наркоту чистую, и на шприцы одноразовые. И на лечение. До края дойдёт — лечиться едет. Потом опять травится. А те, у кого денег нет, мрут.
Любовь Николаевна умолкла. Молчал и Антон, бинтуя ножку Вике. Малышка что-то лопотала своей кукле.
— Злой он, Сергей этот, — продолжила Любовь Николаевна. — Купили они в позапрошлом году жеребёнка. Брали чистопородного, чтобы на скачках участвовать. Подрос жеребёнок, привезли к нему специалиста, показали. Оказалось — деревенский жеребчик! И нет в нём ни капли элитного! Сергей того жеребчика тут же в конюшне и пристрелил. Не понравилось простота конская. А животина в чём виновата? Загубил — и душа не дрогнула. Лучше бы в колхоз отдал забесплатно — люди спасибо сказали бы...
Наконец, Вику с Ольгой привёз Влад.
— О, папа из командировки вернулся! — посмеялся над Владом Антон, рассматривая его подбитый глаз и засохшие струпы на нижней губе.
— Да, из командировки, — смущённо отговорился Влад. — Лучше в такие командировки не ездить. Меня отпустили, на мне ничего нет. Сергею хуже, он же у нас крутой! Ну и получил за свою крутизну. Отметелили его, будь здоров! Там ребята умеют собачий вальс ногами на рёбрах играть.
Влад безнадёжно махнул рукой:
— Без наркоты с него крутизна быстро облетает. Мать пробовала наркотики в пирожки прятать, но Ольга не согласилась передавать — там проверяют сильно. Да и колоть нечем.
Влад чуть помолчал, раздумывая, вздохнул, продолжил:
— У него сейчас ломка началась, он теперь что угодно подпишет. Величина признания, как говорится, будет зависеть от наглости следователя. С обыском приходили домой, пока я сидел. Перевернули всё вверх дном, ничего не нашли.
— А что искали?
— Да чёрт их знает! Честно, не знаю, Антон Викторович! Сказали — мы покушение на мэра готовили. Чушь какая!
Антон с удивлением смотрел на Влада. Покушение? В такое даже он не верил.
— Мэр — ерунда конечно. — Лицо Влада посерьёзнело. — Наша фирма кому-то сильно мешает.
Влад крякнул, вздохнул, махнул рукой и переменил тему:
— Переживём! Праздник скоро, седьмое ноября, Давайте отметим вместе: вы с Леной, Ольги и я. В новом доме у Сергея. Вы там ещё не были? Хороший дом. Посидим в тесной компании. Надоели пьянки с приятелями.
Влад рассказал, как доехать до нового дома Сергея.
— Мимо не проедете! — уверил он. — Как увидите небольшой дворец — к нему и подкатывайте.
Шестого вечером Антон с Ольгой отправились в гости. И вправду, мимо проехать было трудно — на берегу речки стоял настоящий замок!
Замок от прочего мира отделён, как и положено, высоким каменным забором и глухими железными воротами.
Антон отыскал кнопку звонка у калитки, позвонил. Дверь на одном из крылец замка открылась, вышел Влад, вслед за ним выбежал чёрный ризеншнауцер.
— Он домашний, не кусается,— успокоил Влад гостей. — Любимец Ольги-старшей. Заходите.
Во дворе у ворот огромный вольер с тремя среднеазиатскими волкодавами. Через невысокий забор вдоль берега видна река в заледенелых берегах и чёрный в ожидании зимы лес на той стороне. Противоположный забор — из высоченных железобетонных плит. Во дворе растут молодые голубые ели и пирамидальные вечнозелёные кустарники, названия которых Антон никак не мог запомнить. В дальних углах двора тоже небольшие вольеры с овчарками.
— Много собак, — удивился Антон.
— Сторожей держать накладнее, — серьёзно ответил Влад. — И ненадёжнее. Это, к тому же, не разговаривают.
Разделись, пошли осматривать дом.
— Это кухня, — показывала апартаменты Ольга-старшая. Кухня была поболее зала у Антона. — Это прихожая... (раза в три больше кухни)...
Затем осмотрели несколько спален, зимний сад без садовых насаждений, огромную веранду...
Влад сводил Антона в подвал, показал глухую каморку с маленькой железной дверцей:
— Это карцер, — гордо сообщил Антону.
— Для чего? — удивился Антон.
— Если кто деньги не отдаёт — запрём. Отсюда не докричишься! Два-три дня подумает в темноте, вспомнит, кому что должен и где взять, чтоб долг покрыть...
Посидели хорошо. Пили сухое вино, пиво, разговаривали, дурачились, немного танцевали, даже пробовали петь.
Сколько вина не запасай — его всегда мало. Вино кончилось, Влад с Антоном решили съездить за вином.
— Хотите попробовать? — предложил Влад ключи Ольгиной «Нивы» Антону.
Антон сел за баранку. По сравнению с маломощной «Окушкой» это был трактор, а не машина!
Привезли вина, продолжили веселье.
Ближе к двенадцати позвонила Виктория Степановна.
— Брат в тюряге мается, а ты праздники празднуешь? — разразилась она скандалом.
— В тюряге — не на кладбище! — отбрёхивался Влад. — Да и не в тюряге, а в кэпэзухе. А если его год не отпустят, год в трауре ходить?
Подпорченное веселье потихоньку затихло, и Антон с Леной уехали домой.
***
Через неделю отпустили и Сергея. Он истощал и ещё более посерел лицом. Похоже, в «местах лишения» Сергей вёл себя неспокойно: лицо в заживающих синяках, губы в многочисленных струпах.
Лонгеты Вике менять Антон стал два раза в неделю — ноги выправлялись. Поэтому с Семёновыми встречались реже.
2. Вывих судьбы
Время шло к новому году.
Новый год младшие Семёновы планировали встретить со своими сверстниками-приятелями, а третье января решили провести вместе с Антоном и Леной в бане.
— Второго после праздничной попойки будут родители с друзьями отмокать, а третье я забронировал. Шашлычок поджарим, пивка попьём, похмелье в парилке выгоним, — мечтал Влад.
Двадцать девятого декабря Вику на гипсование, как договаривались, почему-то не привезли.
Утро тридцатого декабря, суббота, было солнечным. Морозные узоры, нарисованные ночью на оконных стёклах, не таяли часов до десяти. Ветви деревьев искрились инеем. День начинался без ветра, и лишь синицы, прыгая по ветвям, осыпали с них сахарный иней.
Антон попросил Лену позвонить Семёновым и спросить, когда ждать их на гипсование.
— Здравствуй, Оля! — поприветствовала Лена подругу. — На гипсование сегодня приедете?
— Влад разбился, — услышала она в ответ слабый голос Ольги.
— Да ты что?! Сильно?
Побелев лицом, с расширенными глазами Лена сползла по косяку на пол. Как же так? Три дня назад виделись же!..
***
Двадцать девятого в обед Влад приехал из Ульяновска. Мать тут же отправила его в Ершов — срочно привезти деньги, недельную выручку из магазина. Накрутив за день более тысячи километров, к вечеру Влад вымотался до предела. Хотел выпить водки, чтобы больше никуда не посылали, но не успел.
— Влад, надо в Вольск съездить, пакет отвезти срочно.
— Мам, ну я же никакой! С утра баранку из рук не выпускаю!
— Надо, Влад. Рядом же — тридцать километров всего. С Батоном поедешь. До места довези — он сам всё сделает. Ты только присмотришь. Позарез надо, Влад, человека выручить просили!
Влад вздохнул. Если бы по семейным делам, он бы отказался. Но ради кого-то — этого душа Влада отвергнуть не могла.
Забрал из офиса Батона, погнал машину в сторону Вольска. И то, правда, туда-сюда — езды неполный час.
Батон в фирме был вроде начальника службы безопасности и порученца по крупным деньгам. Бывший боксёр, рисковый парень. Поджар и сутул, с первого взгляда вовсе не могуч. Настораживал его колючий и цепкий взгляд.
Батоном Игоря стали называть после случая в Ульяновске, где на торговой базе рефрижератор с надписью «Виктория» на борту грузили пивом. Машину блокировали местные рэкетиры, кавказцы. Случилась небольшая махаловка. Игорь вырубил нескольких, остальные ретировались.
— Ладно, батоно Игорь, — заговорил с сильным акцентом и жестом остановил своих «ульяновский» грузин, — расклад понятный...
С тех пор Игоря стали называть Батоном, на русский манер.
По чистой, без снега и льда дороге, в Вольск приехали быстро и без проблем. По нужному адресу отдали свёрток, повернули назад.
На центральной улице увидели освещённую вывеску местного ресторана «Цемент». В Вольске делали знаменитый на весь Советский Союз цемент, его поставляли даже для строительства Останкинской телебашни, поэтому всё значимое в городе называлось «Цемент»: гостиница, ресторан, кинотеатр…
— Давай заедем, Батон. Я ведь даже не обедал сегодня. Живот подвело, сил нет!
Припарковались напротив ресторана, вошли в местный центр блатной культуры. Сели за свободный столик. Влад вытянул ноги под столом, пожаловался Батону:
— Так умотался за сегодня, что жрать охота, а... неохота! Давай по пиву, что ли для аппетита? Девушка, мяса на двоих самого вкусного, салатов там каких посвежее и пива. Что у вас есть?
— Местное...
— Нет, что-нибудь поприличнее.
— Американское баночное.
— Вот это в самый раз. Упаковочку нам.
— Шесть банок?
— А что, в Вольске упаковки по десять?
Баночное пиво, а тем более американское, стоило дорого, его пили только состоятельные и «крутые», поштучно.
Выпили пива, поели салатов. Влада с устатку повело.
— Нет, Батон, для полного кайфа по стопарику водочки надо принять. Девушка, графинчик водочки!
В общем, к двенадцати ночи Влад и Батон наелись, напились, и натанцевались. Даже спели под аккомпанемент ресторанного ансамбля песню из репертуара «Лесоповала». Весь вечер были душой ресторанного общества.
— Может, здесь заночуем? — предложил изрядно выпивший Батон сильно пьяному Владу.
— Ты ч-щ-ё! Молодая жена дома ждёт! Домой поедем...
Сильно шатаясь, Влад побрёл к машине.
— Давай поведу. Я вроде посвежее, — предложил Батон.
— Ты ч-щ-ё, думаешь, я пи-и-яный? — ковыряя ключом в замке машины и не попадая в плавающую перед глазами дырочку, возмутился Влад. — Ты плохо обо мне думаешь!
— Усталый.
— Нич-щего, нам усталость не помеха, мы — гонщики профессионалы!
Неловко развернувшись, машина покатила на окраину города.
— Потише, Влад, — осаживал приятеля Батон.
— Нич-щего! Резина шипованая, дорога хорошая... Гонщики мы или не гонщики?
— Гонщики, гонщики... Не спи, а то замёрзнешь! Давай я сяду за руль, Влад!
— Нормалёк, Батон! Дорога прямая, накатанная...
Да, дорога стелилась под колёса ровной лентой, то возносилась вверх, то падала вниз по довольно холмистой местности. Временами свет фар выхватывал почти вертикальные откосы с обеих сторон дороги, и тогда складывалось впечатление, что машина мчится в тоннеле.
— Не гони, Влад, — тормозил приятеля Батон. — Тут езды — двадцать минут. Куда торопишься?
— К молодой жене, Батон! — пьяно улыбался Влад.
Выскочив на вершину очередного холма, машина стрельнула пучками света в небо, и несколько секунд мчалась в чёрную пустоту, в неизвестность, а когда фары прыснули вниз — свет выхватил стоящий поперёк дороги автофургон.
Для торможения времени не осталось. Объехать? Задом фургон упирался в почти вертикальный откос. Слева перед кабиной было пространство... У Влада в сознании мелькнула картинка, как он направляет свою «девятку» в этот промежуток... Там откос градусов под сорок пять... «Жигуль» огибает кабину «КАМАЗа», на вираже переворачивается... Мать потом до пенсии пилить будет, что машину угробил.
Мелькнула картинка из западного кино: машина мчится прямо под рефрижератор... Сорвав крышу, проскальзывает под брюхом огромного холодильника... Они приезжают домой в кабриолете, с открытым верхом...
3. Домой в кабриолете
Влад очнулся.
Боль и слабость.
Темно и холодно.
Где он?
Пить охота...
Влад застонал. Должен же кто-то подойти и дать ему воды!
Шевельнулся — резкая боль ударила поперёк тела.
Влад замер. Что случилось? Стараясь не шевелиться, задумался. Мысли вялые, бессильные... Открыл глаза. Или они были уже открыты? Темно. Вгляделся в темноту... Да где же он? Они с Батоном должны были ехать в Вольск. Нет, уже съездили! Где он? Да это же... Он в машине! Ветровое стекло выбито. Мотор, похоже, въехал в салон, зажал ноги... Да, он зажат между приборным щитком и спинкой сиденья... Дышать трудно... Холодно...
Большая яркая луна выпросталась из туч, осветила творившееся под ней.
Влад скосил глаза вправо. О, чёрт! Вместо половины лица соседа — чёрное месиво... Глаз висит... Или это не глаз?
Луну закрыла тучка, стало темнее. И холоднее. Руки замёрзли до самых плеч, дышать холодно, холод пробирается с каждым вдохом по трахее внутрь груди... Пальцы ничего не чувствуют...
Влад посмотрел вперёд. Стена почти перед лицом. Нет — боковина рефрижератора. Он вспомнил. Не удалось проскользнуть под брюхом рефрижератора и вернуться домой в кабриолете с открытым верхом. Врут американские фильмы...
Стараясь не беспокоить тело, чтобы не причинять ему боль, Влад осторожно поднял руку, прикоснулся пальцами к лицу Батона. Ничего не почувствовал. Даже прикосновения. Прислонил к лицу Батона тыл кисти. Вроде, прислонил. Пошевелил товарища за плечо. Батон застонал. Толкнул настойчивее, застонал вместе с Батоном. Батон с трудом поднял голову.
— ... лад... Ты жи-ой? ... лад...
Влад молчал. Ни сил, ни желания отвечать не было. Он засыпал. Как надоела ему колгота с беспрестанными поездками, с бестолковыми скандалами по мелочам, постоянными недовольствами по поводу того и этого, пятого и десятого... Ждать, что завтра тебя пошлют в Саратов, а послезавтра в Ульяновск, а по возвращении из того и этого, не отдыхая, смотаешь между делом в Вольск, Ершов или в какую деревню... Как всё надоело! Устал... Спать... Ольга укутала его тёплым одеялом, прильнула мягким боком, дышит в ухо... Завтра, Оль, сегодня устал... Наездился...
— Не спи, ... лад... Ты же жи-ой... Вон сы-эт... Машина едет... какая-то...
Влад вспомнил, как танцевал в клубе с Ольгой, когда она согласилась стать его девушкой... Как его тело впервые ощутило пыл её обнажённого тела... Владу стало тепло и покойно.
Вокруг суетились люди, пытались открыть искорёженную дверцу... Выворотили... Пытаются вытащить его из кабины... Зачем?
— Боль… но...
Влад застонал.
— Господи! Да как же его зажало! Монтировкой никак... Ломик у кого есть?
— Да не во что упереться!
— Домкратом надо попробовать!
— Не вставишь сюда!
— Дайте молоток!
— Всё, мужики.
— Молоток дайте! Что, всё? Дайте молоток! Может, лом у кого есть? В фуре посмотрите!
— Всё, мужики, кончай.
— Замёрзнет же! Мороз как назло... Всю зиму не было, а тут... Ну, дайте молоток, вашу...
— Да хорош тебе, суетиться. Умер парень.
4. А может… нет?
Антон с Леной подъехали к дому Семёновых. Перед открытыми настежь воротами на расчищенной от снега площадке толпится народ. Так широко и тщательно расчищают снег только к похоронам. Лица у всех растерянно-скорбные. В общем-то, Влад был безобидным парнем. Был?
День начинался солнечным. Такие светло-радостные дни Антон помнил из детства, когда маленьким шёл с братом на новогодний утренник в школу.
Разноцветные мельчайшие блёстки сыпались с неба и оседали на одежде людей мелкой снежной пыльцой. После ночного мороза погода на глазах мягчела.
Отец Влада в новом чёрном костюме вышел на улицу. Волосы на голове совершенно белые. Взгляд беззащитно потерянный.
Лена подошла, что-то сказала, прижала голову старика к своей щеке... Губы Владимира Петровича затряслись, лицо перекосилось от боли... Лена заплакала.
— Должны сейчас привезти... — голос со стороны, прорвался неожиданно, как случайный звук сквозь немое кино.
Кого привезти? Может что-то не так? Может не насмерть? Бывает же — ошибаются!
— Из кабины не могли вытащить, привезли вместе с машиной. Потом автогеном резали... Горячей водой размораживали, чтоб в гроб положить...
В гроб? Нет, но... Может... Бывает же...
— Одна морозная ночь за всю зиму, и как на беду — эта…
— У Батона глаз выбит совсем, мотался... Челюсть сломана, рёбра... Семь, что ли... Разрыв селезёнки, ещё что-то... В реанимации лежит... Пока живой.
Зашли в дом. Двери открыты настежь. По дому ходят в обуви. Грязи натоптали...
В зале посередине — то ли стол низкий, то ли табуреты, накрытые чёрным. Вдоль стен люди на стульях и табуретах со скорбными лицами, старушки... Ждут. Чего ждут? Запах церковный, пугающий... Похоронный...
Мать никого не видит, глаза на омертвевшем лице под стёклышками слёз повёрнуты внутрь себя, вот-вот рассыпятся осколками от запредельно распирающей шоковой боли. Молчит. От меньшей боли кричат и бьются в истерике...
Ольга вышла неживая, лицо каменное, повязана чёрным платком... Прильнула к груди Антона...
— Не знаю, как я теперь...
Антон осторожно обнял её за плечи, чуть прижал к себе.
Нет, но так не может быть! Может...
— Везут! — то ли вскрикнуло эхо, то ли шёпот всколыхнул всех.
Ольга вздрогнула. Оттолкнулась от Антона, растерянно взглянула на дверь.
Старушки заголосили.
— О-о! — мать повели на подкашивающихся ногах.
Суета у открытой двери. Кто-то протискивается задом, что-то несут громоздкое, распоряжаются деловито...
Гроб несут.
В гробах должны лежать старики.
— Ну, отойди, папа!
Отец, не похожий на себя, в полном бессознании, держит сына за связанные платочком руки, протискивается в дверь сбоку гроба. Застряли.
Отца оттащили от гроба... Молча, с искорёженным лицом, рвётся к сыну...
Внесли в коридор. Отпустили отца. Кинулся...
Кто-то неправдоподобно длинный лежит в ящике... В новом костюме...
Спокойное лицо Влада.
Это всё. Никаких «может».
5. Тридцать первое декабря. Час дня. Похороны
Похоронная процессия растянулась на два квартала. В начале колонны люди идут пешком, за пешими длинная вереница легковых автомобилей. «Жигули», «Волги», иномарки... Антон с Леной на простенькой «Оке» в конце колонны.
В раздувшемся от спеси «Гранд Чероки» сидит молодой в тёмных очках, размашисто жуёт жвачку, в такт прорывающейся сквозь тонированные стёкла ритмичной музыке покачивает головой.
Антон вспомнил толпу ожидавших выноса гроба из дома. Разбившись на кучки, негромко разговаривали друг с другом. Одни скорбно, другие деловито, третьи с приглушённым смехом. Вновь пришедших встречают оживлённо, иных радостно улыбаясь: давно не виделись, всё в заботах, а тут случай...
На простенькой «Ниве» из Саратова приехал богатый грек. У него, говорят, кроме всего, есть пароход на Волге. Вылез из кабины, глянул на толпу.
— Что ж вы с ним сделали! — произнёс негромко, искренне.
Прикрытый со спины охранником, пошёл в дом.
Хоронили на старом поселковом кладбище, у высокой железобетонной ограды. Антон с Леной поразились, когда увидели место захоронения — за оградой возвышался замок Сергея!
И места на кладбище Семёновы заняли достаточно — добротной чугунной решёткой к давнишней могиле пригорожено свободной земли ещё могилы на три.
Старики Семёновы давно поговаривали, что собираются перейти жить в новый дом. Угадали место, подумал Антон. Из окон спальни на втором этаже видно последнее пристанище младшего сына. А, учитывая, что старший сын наркоман, и этот скоро туда поселится. Вот и будут рядышком всей семьёй: здесь, за чугунной оградой — мёртвые сыновья, через забор, в замке — живые родители...
Гроб поставили на два табурета у края ямы, заговорили бестолково-напыщенные речи. Мать что-то сказала... как на профсоюзном собрании выступила. Зачем?
— Подойдём? — спросила Лена.
Антон взглянул на плотное кольцо людей вокруг гроба. Молодёжь стояла на чьих-то надгробьях, с любопытством тянули шеи в сторону главного действа...
— Зачем? Важно не то, что мы потопчемся у могилы и сделаем подобающе-скорбный вид. Важно, что наши души гораздо ближе к нему, чем души большинства из этих...
***
На поминках в кафе Антон подошёл к Ольге. «Помоги мне!» — вскрикнули болью её глаза. Ольга прильнула головой к плечу Антона.
— Я не знаю, как я буду...
Бедная девчонка!
— Ничего... Тяжело до кладбища. Потом легче. Я знаю, я мать хоронил. Теперь останется постоянная тягучая боль. Как после операции. Со временем утихнет. Что бы ни случилось, живым надо жить. Ты молодая, пройдёт время — оживёшь. Родителям Влада хуже, им надеяться уже не на кого, Влад был их последней надеждой.
— Не смогу я с ними жить... — с неожиданной злостью произнесла Ольга и отстранилась от Антона. — Уйду!
— Потерпи немного, не бросай их сейчас. Тебе тяжело, а им тяжелее. Поживи девять дней, а там видно будет. И — не сиди без дела, занимайся чем-нибудь, постоянно работай до усталости, чтобы с ног валиться. Уборкой займись, стиркой, снег копай… Так легче. Вику надо перегипсовать. Куда мне завтра приехать?
— К моим родителям, Вика у них поживёт.
6. Рождение ненависти
— Не-ет! Мы им дочь не оставим! — категорически говорили Антону Гарденины, пока он массировал ножки Вики. — И внучку заберём! Ничего, вырастим! Им Оля зачем нужна? Домработницей? Заберём! А от них нам ничего не надо, сами обеих вырастим!
***
— Уйду! — твердила Ольга. — Не могу я с ними жить! Это она Влада погубила! Если бы тогда в Вольск не послала, он был бы жив! И вообще... Всю мою жизнь перекорёжила эта семейка... Правильно мне сотрудники в кафе говорят: «Отмучилась от бешеного!»
— Дураки те сотрудники. Были бы умные — промолчали, коли не могут ничего хорошего вспомнить о человеке, который... Не поверю, что всё у вас было плохо. Хорошего было больше! Вот и вспоминай хорошее. А уж если копаться в причинах... Извини, конечно, — Антон помолчал, тяжело вздохнул и закончил: — Но если Влад тогда не напился бы в Вольске, был бы жив.
***
— У нас будет жить, — говорили Семёновы. — Не надо ей работать, домом пусть занимается, Вику растит. Гарденины на неё всё своё хозяйство взвалят! Захочет учиться — пусть учится, оплатим обучение. А потом в нашей фирме займёт должное место. Мы и не говорим, чтоб она всю жизнь вдовой прожила... Год пройдёт, пусть ищет жениха, выходит замуж. Дом Влада достроим, на Вику запишем, пусть там живут все. Их дом будет даже лучше, чем у Сергея!
***
— Приезжай как—нибудь к нам, поговорим спокойно, — пригласил Антон Ольгу. — Ни у твоих, ни у Семёновых свободно разговаривать невозможно — те ревнуют к этим, эти — к тем. И у тех, и у этих по поводу твоего будущего два мнения: одно личное, другое дурацкое. И те, и эти решают за тебя, как тебе жить. А жить тебе. Значит и решение должна принимать ты. Спокойно и без горячки всё взвесив и обдумав.
***
Сказав, что едет к подруге, Ольга приехала к Антону и Лене.
Все чувствовали себя довольно скованно.
Лена накрыла маленький столик у дивана, Антон раскупорил бутылку сухого вина. Выпили по фужеру, поговорили ни о чём.
— Как ты? — спросила Лена.
— Привыкаю потихоньку, — буднично ответила Ольга.
— Планы какие есть? — спросил Антон.
— Уйду к родителям. Не могу я с ними!
Антон длинно вздохнул.
— Тебе жить...
— Не могу я с ними! — надрывно воскликнула Ольга. — Плачет она, убивается: «За что меня Бог наказал?» — передразнила Ольга Семёнову. — За что её Бог наказал... Сама Влада довела до этого! — укорила. — Жизнью ихней дурацкой. Всё мало им было... Парень передыху не знал! Замотала его такой жизнью — вот Влад и пил! А я теперь... горе мыкай. Уйду! И с Викой пусть распрощаются! — закончила Ольга со злостью и заплакала.
Лена обняла подругу, принялась её успокаивать.
Антон сидел ссутулившись, смотрел в пол, будто его Ольга только что укоряла.
— Тяжело всё это. — Он качнул в подтверждение своих слов головой. — Сколько бы вы сейчас друг другу плохого ни сделали — Влада не вернёшь. Искать виновных в его смерти бессмысленно. Не стояла бы машина поперёк дороги — не было бы аварии. Не послала бы Степановна Влада в Вольск — не было бы аварии. Не заехали бы ребята в ресторан и не напились — не было бы аварии. Искать, кто больше виноват в гибели Влада бессмысленно. Конечно же, мать не посылала своего сына на гибель — утверждать такое может только глупый человек. Да, жизнь у них напряжённая, закрученная. Это их жизнь. Другие живут вразвалочку, а тоже пьют и счастья не знают. Сейчас надо думать не о том, кто виноват и кому отомстить, а о том, как помочь друг другу пережить горе. Ты потеряла мужа — это горе. Семёновы потеряли сына — и это горе. Бессмысленно сравнивать, у кого горе больше, но... Ты молодая, у тебя жизнь впереди. Отболит душа, зарубцуется. Тебе девятнадцать, это начало жизни. У Семёновых — конец жизни. У них погиб сын, их единственная надежда. Старший не в счёт, сама понимаешь. Его тоже скоро похоронят. Семёновым тяжелее. Даже фамилию продолжить некому, все внуки — девчонки.
Антон умолк, утвердительно качая сам себе головой. Помолчав, попросил:
— Будь к старикам снисходительна. Горе переживать легче вместе...
Ещё помолчал.
— Ты, конечно, можешь уйти от Семёновых и жить у своих. Но можешь и пожить у Семёновых...
— Не буду я жить у них, — упрямо, сквозь слёзы пробормотала Ольга.
— Не подумай, что я поучаю тебя, нет. Я не навязываю своего мнения. Я просто рассуждаю. Я даже не спрошу, какое решение ты примешь. Просто послушай, что я думаю. Я всё-таки больше тебя прожил. А там — как хочешь...
Антон выпрямился, вздохнул.
— Если ты порвёшь с Семёновыми и станешь жить у родителей, это в материальном плате для тебя и Вики будет тяжеловато. А потом, Семёновы ведь влиятельные люди, если ты объявишь им бойкот, это может вылиться в какие-нибудь неприятности.
— А что они могут мне сделать? — сердито спросила Ольга.
— Кто знает, что. Ты сейчас немного не в себе, руководствуешься не разумом, а эмоциями. Если Семёновы лишатся Вики, любимой внучки, своей отдушины, частицы их погибшего сына, у них крыша ещё больше поедет. Могут такого натворить…
Антон замолчал. Молчали и Ольга с Леной.
— Сейчас тебе от Семёновых уходить по всем меркам нехорошо. Хотя бы до сорока дней. Уйдёшь ты после поминок или поживёшь ещё — не загадывай. Для начала проживи этот срок. Портить отношения с Семёновыми нет смысла по любому. Не виноваты они, что Влад погиб. Вику они любят и сделают для неё многое. Не можешь жить с Семёновыми — потихоньку подготовь свой уход и уйди достойно, без скандала. Они не только Вику, но и тебя поддержат материально лучше, чем кто другой.
— Не надо мне поддержки, я работать пойду.
— Кем?
— К матери, в химчистку.
— Я не спрашиваю, какая там зарплата. Я точно знаю, что на такую зарплату жить достойно невозможно. А с ребёнком — тем более. Если же ты не порвёшь отношений с Семёновыми, то, как мать одной из немногочисленных наследниц, как мать любимой наследницы! — будешь довольно обеспеченным человеком. А если выучишься на экономиста или бухгалтера, и начнёшь работать в фирме, можешь стать одним из ведущих специалистов фирмы. Вот где перспективы для жизни. А работать в прачечной, даже бригадиром — это неактуально!
— Не могу я с ними жить! — жалобно, в полголоса проговорила Ольга.
— До поминок надо пожить с Семёновыми, хотя бы из сострадания к ним. Согласись — это правильно.
— Согласна...
— Вот и хорошо.
Антон налил в фужеры вина.
— Давай, Оль, чтоб у тебя быстрей всё зажило. Умершим — добрая память, живым — жить.
— Спасибо, Антон Викторович.
***
Антон вёз Ольгу домой в своей «Окушке». Ехали молча, но молчание было хорошим, взаимопонимающим. Антон чувствовал, что Ольга молчит с благодарностью. Он почти ощущал призывные флюиды, излучаемые Ольгой. Он чувствовал, как сильно молоденькой женщине хочется сейчас быть обласканной. В тесной кабине «Окушки» при переключении скоростей Антон почти касался ладонью колена Ольги. Он чувствовал, что, коснись он её, и кинется изболевшая душа к нему в объятия...
Нет, не надо. Отталкивать потом больнее...
7. Доктору велят
Виктория Степановна позвонила Антону.
— Антон Викторович, ты не смог бы подъехать к нам сейчас?
Антон взглянул в окно. Часа полтора уже, как стемнело.
— Машину со стоянки возьму, минут через сорок подъеду.
Окна дома Семёновых были темны, холод неживого безлюдья витал над богатым поместьем. Даже собака во дворе молчала. Только на летней кухне стыдливо светилось окошко, видимое лишь со двора.
Антон вошёл на кухню, поздоровался.
Семёновы сидели за столом. Усталые, ссутулившиеся, с безнадёжно печальными лицами. Смотрели на портрет Влада с траурной ленточкой через угол, стоявший на дальнем конце стола у стены. Перед портретом горела тонкая свечка.
Стол уставлен сытной едой, практически нетронутой. Посередине стола почти пустая бутылка водки.
Вместе с Семёновыми за столом сидел породистый седой мужчина.
Антон поздоровался с Владимиром Петровичем за руку. Незнакомец мельком взглянул на Антона, пожать руку вошедшему доктору желания не показал.
— Садитесь, доктор. Это Борис Михайлович, наш близкий друг, — печально представила мужчину Виктория Степановна. Мужчина чуть покосился на Антона. — Ужинать будете?
— Спасибо, если только чаю.
— Есть кофе.
Антон согласно кивнул. Виктория Степановна налила в чашку кипятку, поставила перед Антоном банку растворимого кофе, сахар.
— Грей меня сегодня даже и не встретил, — проговорил Антон, чтобы нарушить давившую на всех тишину.
— Отравили Грея, — буднично проговорила Виктория Степановна.
— Кто отравил? — не совсем поняв услышанное, спросил Антон.
— Знать бы... — сказал Владимир Петрович. Сказал так, что Антон понял — лучше, если это преступление для свершившего его останется нераскрытым.
— Может, болел Грей?
— Так не болеют, — тяжело вздохнула Виктория Степановна. — С работы пришли — нормальный пёс был, весёлый. По двору бегал, по саду... А с час назад забеспокоился сильно, к нам стал проситься. Впустили. Голову у меня в руках всё старался спрятать, скулил, будто помощи просил. Потом судороги — и... Они же с Владом любили друг друга. Влад с ним, когда по посёлку ходил… он никого к Владу не подпускал. Так не болеют. Отравили Грея. Охо-хо... Бьют по самому больному... — Виктория Степановна села за стол напротив Антона, ссутулилась. — Антон Викторович, Влад очень уважал вас. Они с Ольгой так тянулись к вам... Я радовалась, что они сдружились с вами. Вы на Влада оказывали хорошее влияние. И для Ольги вы сейчас авторитет.
Виктория Степановна говорила без эмоций, руки безвольно лежали на столе. Умолкнув, она, похоже, ни о чём в этот момент не думала. Просто молчала, словно бы уснув от чрезмерной усталости.
Все молчали. Газ тихо гудел в горелке обогревателя.
— У нас с Ольгой что-то не получается разговора, — очнувшись, продолжила Виктория Степановна. — Отношения всё хуже и хуже. Уходить она собирается. Вику хочет забрать. Разговаривать ни о чём не желает. Да и не говорит она... Рычит, а не разговаривает! Гарденины её подзуживают. Они ж по всему посёлку несут: «Семёновы такие, Семёновы сякие... Семёновы сына загубили...». Как у них языки не отвалятся.
Губы Виктории Степановны задрожали. Взглянув на портрет сына, она продолжила:
— Видит Бог, мы только добра хотим Ольге. Не говоря уже о внучке. Но если она уйдёт и Вику от нас заберёт... — глаза Виктории Степановны окаменели с обречённой решительностью.
— Поговорили бы вы с Ольгой, чтобы она жила с нами, — попросил Антона Владимир Петрович.
— Если кто из ваших знакомых или незнакомых и говорил с Ольгой, что ей надо остаться с вами, так это мы с женой, — вздохнул Антон. — Два дня назад мы с женой и Ольга без малого час обсуждали эту тему. Мы с Леной по всякому объясняли Ольге, что лучшее для неё — жить с вами. Не потому, что так вам надо или хочется, а потому, что так для неё на самом деле лучше.
— Плохо значит, объяснил, — недовольно высказался «близкий друг» и распорядился: — Поговори ещё раз, убеди!
Кровь прилила к вискам Антона. Он терпеть не мог, когда незнакомые породистые господа обращаются к нему на «ты», да ещё и приказывают, как баре холуям.
— Да вот приказа не было, я и не подсуетился как надо. После твоего распоряжения придётся расстараться.
Мужчина удивлённо, с каплей брезгливости посмотрел на Антона. Кто это, мол, там голос осмелился поднять?
Раздавленные бедой, Семёновы не обратили внимания на тихую стычку.
— Мы хотим по-людски, — снова заговорила Виктория Степановна. — Но если она не сделает, как ей лучше, будет как хуже. Мы по всякому умеем.
— От войны толку не будет. — Антон искоса наблюдал за спесивым «другом семьи». Уж этот наверняка присоветовал давить всех непокорных! — Вы говорите, что Гарденины сплетничают про вас? А вы не отвечайте на плохое плохим. Сделайте Ольге добро, и ещё раз добро, и в третий раз добро — если у неё глаза есть, она увидит, кто что делает, и услышит, кто что говорит. А если глаз и головы нет — воевать тем более нет смысла. А с Ольгой я, конечно, поговорю, и не раз.
Антон попрощался с Викторией Степановной кивком головы, с Петровичем за руку. «Друг семьи» сидел полуотвернувшись, и прощаться с доктором желания не выказал.
8. Позаботься о транспорте сам
Потихоньку, само собой получилось, что Антон стал ездить к Вике на своей машине.
Ольга после похорон медленно оживала.
Набирала силу весна. Солнце заливало мир золотым восторгом, пробуждало живое от зимней спячки и дремоты, заставляло бегать неуклюжих и шевелиться неподвижных. Воробьи устраивали на тёплых подоконниках шумные скандалы и драки, петухи во дворах не переставали горланить праздничные лозунги. Весенний мир тоннами вырабатывал адреналин и он, подобно газировке, шибал в головы всему живому. Почки разбухали от избытка соков и, чувствуя устойчивое тепло, готовились взорваться юной зеленью.
***
Ольга держала у себя на коленях Вику, Антон гипсовал девочке ножку. Наложив повязку, зафиксировал стопу неподвижно, ожидая, когда гипс застынет. Минут через пять, устав сидеть в полусогнутом положении, удерживая вытянутыми перед собой руками загипсованную ножку беспокойного ребёнка, с кряхтеньем распрямился, опёрся запястьем о колено Ольги.
Ольга сидела, задумавшись, словно прислушиваясь к себе.
— Я чувствую, как кровь пульсирует в вашей руке, — вдруг произнесла она.
Антон посмотрел на свои запачканные гипсом руки, держащие ножку ребёнка, а потом уже осознал, что одна его рука опирается на колено Ольги. На выскользнувшее из-под халата колено молоденькой женщины. Сердце застучало громче.
— Так весна, Оль! — Антон заговорщески подмигнул Ольге.
***
Дороги освобождались не только ото льда, но и от асфальта. В пригороде асфальтобетонное дорожное покрытие неудержимо превращалось в дырочно-ямочное.
Загубив ездой по глубоким колдобинам обе передние стойки коротконогой «Окушки», Антон обратился к Любовь Николаевне:
— Сальников для окушечных амортизаторов нет ни на базаре, ни в магазинах. Поспрашивайте у себя на заводе — я бы купил. Их ведь у вас одно время производили.
Гарденина пообещала спросить. А через неделю, когда Антон напомнил о своей просьбе, сказала, что спрашивала везде, сальников нет.
— Оль, ну отца попроси, чтобы он посмотрел сальники в Москве, часто ведь туда ездит! Да я бы и стойки целиком купил! — чуть не взмолился Антон. — Я же машину гроблю на такой дороге. Моя «Окушка» ведь не только мне, но и вам нужна — к вам езжу, сколько проблем у вас снимаю! Разобью машину — вам придётся ко мне ездить!
На следующий день Ольга сказала, что у отца нет возможности ездить по магазинам и искать запчасти.
Антон был поражён.
— Ну, извини, Оль. Уродовать машину на таких дорогах я тоже не могу. Ставлю её в гараж до тех пор, пока не отремонтирую. В пятницу приезжайте ко мне сами.
Два дня Ольгу с Викой на гипсование привозил папа Серёжа на «Газели», два раза Ольга-старшая на «Ниве», раза три — Петрович на «Волге». Очередное гипсование Ольга пропустила, а затем позвонила и сказала, что переезжает жить в город к бабушке, и будет ездить на гипсование сама, на городском транспорте.
Лена встретила в городе Ольгу-старшую и та рассказала ей, что Гарденин отказался возить Вику на гипсование: «Ему — доктору — деньги за работу платят, пусть сам ездит. Подумаешь, работа — полчаса перед телевизором посидеть, ноги погладить, да алебастрой замазать. За такую работу ему ещё и много платят!»
У Петровича дела то там, то сям — некогда по массажам ездить. Да и сама Ольга-старшая отказалась — на ней огромный дом недостроенный. Одной уборки — три этажа. И рабочих два раза в день кормить, которые дом доделывают...
Вика, не привыкшая к сутолоке общественного транспорта, приезжала на гипсование дёрганная, беспрестанно ревела. Ольга сидела безразличная ко всему, не обращая внимания на «концерты» дочери.
— Оль, ты бы хоть отвлекла девчонку, — просил Антон.
Ольга вяло пыталась развлечь дочь, но получалось у неё плохо.
Когда дома была Лена, малышкой занималась она. Приносила игрушки, подключала к игре дочерей. В этих случаях Антон работал спокойно.
***
Однажды Антона во дворе остановил мужчина алкогольной наружности:
— Я знаю, у тебя «Ока». Купи ремкомплект на передние амортизаторы. Вещь дефицитная, недорого отдам! — прижал руки к груди мужчина, «жаждою томимый».
Антон возликовал. То, что он так долго и безрезультатно искал, само его нашло.
— Почём?
— По червонцу за штуку. Недорого! — уверил продавец, испугавшись, что похмелье может не состояться.
— Откуда дефицит? — спросил Антон, вытаскивая из кошелька деньги.
— С РТИ, мы ж их делаем. Если ещё надо, я принесу!
— А говорили, нету.
— Линию остановили, а в цехах у народа есть.
«Так-то, — подумал Антон. — Плохо искала Гарденина. У народа надо спрашивать!»
Отремонтировав амортизаторы, Антон стал ездить на гипсование сам.
9. Яна жизнь знает!
Яна жизнь знает. Про то даже бабушка говорит. А Вика, её двоюродная сестра, сопливая ещё, в жизни ни бум-бум!
Яне много лет. Шесть, седьмой, скоро восемь. Вике только два исполнилось. Полгода назад.
Мама у Яны занимается бизнесом. Не очень, правда, но на хлеб с маслом хватает. Так бабушка говорит.
У папы с бизнесом хуже. Он кому-то должен. К нему уже приходили.
— Подождут! — сказала мама. — У них деньги куры не клюют. А мы с тобой в разводе... пока ты с долгами не расхлебаешься.
И уехала на курорт в Порт-Авентур, который по телевизору рекламировали.
Маму там даже королевой выбрали. Она на фотографии в короне.
— Хорошо, что без короля, — сказал папа. — А то я ему рога бы пообламывал!
Как бы он королю, да ещё на фотографии, рога бы обламывал? Да и у королей разве рога бывают?
Тётя Марина сказала Яне по секрету, что рога бывают у пап.
— Которые в Авентуре? — спросила Яна.
— Нет, которые дома, когда мамы в Авентуре, — непонятно ответила тётя Марина.
А папе тётя Марина по секрету шепнула, что в Порт-Авентуре королевами выбирают всех. Дают корону и фотографируют. Она знает, она в Авентур ездила раньше мамы.
Папа на том и успокоился.
А недавно маму какие-то козлы кинули. Куда кинули, Яна спрашивать не стала, потому что мама сильно расстроилась. А когда мама в расстройстве, к ней лучше не подходить. Но Яна всё же посоветовала маме с козлами не связываться, а бизнес вести с людьми.
— Поняла? — бабушка одобрительно посмотрела на Яну и неодобрительно на маму.
— Где ты в бизнесе людей найдёшь? — рассердилась мама на бабушку.
Яна хотела подсказать маме, что много людей занимается бизнесом на базаре, но промолчала.
***
Яна с Викой сидят на диване. Яна фломастером раскрашивает картинки, Вика смотрит. Вике доктор делает массаж, поэтому вставать ей нельзя.
— Яночка, можно я вот этот кружочек раскрашу? — просит Вика.
— Нет-нет! — категорически запрещает Яна. — Ты еще маленькая и не сможешь. Видишь, как я аккуратно раскрашиваю и за линеечки не выхожу!
Посидев некоторое время не у дел, Вика берётся за коробку с кубиками. Высыпав кубики рядом с Яниным альбомом, начинает перебирать их.
Яна досадует, что Вика потеряла интерес к её альбому, закрывает его, спихивает на пол и пододвигается к Вике.
— Давай строить большой дом! — предлагает она.
— Давай! — радостно соглашается Вика.
Пододвинув к себе все кубики кроме двух, которые успела взять в руки Вика, усердно шмыгая носом — у Яны полипы, хронический насморк и вечно течёт зелень из носа — она начинает строить домик. Вика хочет помочь Яне и кладёт кубик на Янину постройку.
— Нет, ты не сумеешь! — отвергает помощь Яна. — Я сама!
Викина рука со вторым кубиком повисает в воздухе, затем снова тянется к домику.
— Я же сказала, ты не сможешь! — категорически отодвигает руку Вики Яна.
Обиженное лицо Вики сморщивается, становится похожим на печёное яблоко. Готовая расплакаться, Вика поворачивает голову к мамам, беседующим у стола.
— Ну, хорошо, хорошо! — бросив опасливый взгляд на мам и оценив невыгодность для неё складывающейся ситуации, решает Яна. Она знает — за слёзы Вики её не похвалят. — Давай поделим кубики пополам.
Лицо Вики разглаживается, она заинтересованно поворачивается к Яне.
— Тебе половину и мне половину, — отрезает себе явно большую «половину» кубиковой кучи Яна. Материалы, уже «вложенные» в строительство, в дележе не участвуют и автоматически «отходят» к Яне.
Яна продолжает возведение дома, Вика с любопытством следит за работой подруги.
Из Викиной кучи Яна выуживает длинный кубик, необходимый ей, чтобы сделать в домике окно.
— Делай домик, делай, — испытывающе скользнув взглядом по Вике, шмыгает носом Яна. — Я кубики пополам разделила...
И «по ходу дела» прихватывает из чужой кучи ещё один кубик. Викина рука протестующе поднимается в воздух.
— Что же ты не строишь? Не умеешь? Ну, милая моя, я не виновата, что ты не умеешь строить домик! — со взрослой интонацией в голосе укоряет Яна Вику и быстрым движением «экспроприирует» у неё ещё один длинный кубик.
Возмущённая откровенной несправедливостью, Вика глубоко вздыхает и замирает на вдохе. Её губы начинают подрагивать.
— Ну, чем ты недовольна? Давай я лучше сделаю один большой домик, и ты потом будешь в нём жить! Ты ведь не умеешь строить большой дом!
Вика молча гребёт свои кубики поближе к себе, но Яна успевает выхватить у неё ещё один кубик.
Викино лицо начинает морщиться в плаксивой гримасе.
— Ну ладно! — вздыхает Яна с великим сожалением, понимая, что пришло время идти на уступки. — Давай меняться. Я тебе даю красный кубик, а ты мне давай жёлтый. Красный же красивее! Себе в убыток меняюсь!
Яна кладёт в чужую кучку маленький красный кубик и забирает большой жёлтый. Вика протестующе смотрит на Яну и грудью прикрывает остатки своей быстро тающей кучки кубиков. Изловчившись, Яна изымает у Вики ещё и зелёный кубик.
— Нет, ты своей выгоды не понимаешь! Я построю тебе домик, и ты будешь в нём жить! И твои куклы будут в нём жить! — рассудительно поясняет Яна и смотрит на Вику, как на бестолковую. — И вообще, чем ты недовольна? Я поделила кубики пополам... Не хочешь играть вместе — строй домик сама!
Вика смотрит на большой дом, который построила Яна, на оставшиеся у неё четыре кубика, и пытается сообразить, как из них построить такой же большой домик, как у Яны — кубики ведь делили пополам!
— Не умеешь? Вот и я говорю — выгоды своей не понимаешь! Я построю тебе дом... — Яна выхватывает из объятий Вики ещё два кубика и завершает строительство, — а ты будешь в нём жить!
Лицо Вики вновь морщится печёным яблоком. Губы от обиды сворачиваются в длинную трубочку. Яна понимает, что сейчас раздастся громкий рёв, за который ей влетит. Взглянув в сторону взрослых, она пожимает плечами:
— Глупая ты, Викуля, выгоды своей не понимаешь! Стараешься для тебя, стараешься... Разве от таких дождёшься благодарности? Ну и строй себе дом сама!
Яна резким движением пододвигает домик к Вике.
— Отдаю тебе всё. Себе в убыток! Ну а мне придётся в куклы поиграть...
И, оставив Вике развалины большого дома, за мгновение до начала громкого, полного обиды рёва двоюродной сестры, убегает в другую комнату.
10. Внучка раздора
На выходные Семёновы брали Вику к себе.
— Выклянчиваем внучку, как не свою! — жаловалась Антону Виктория Степановна. — Приеду к Ольге в город, бабушка сообщает, что она у родителей. Приеду к Гардениным — она у сестры. А если у Гардениных застанешь — они, видите ли, в гости собрались с Викой.
Антону тоже приходилось искать Вику: от бабушки он ехал к сестре Ольги, от сестры — к Гардениным, от Гардениных к Семёновым, от Семёновых... по второму кругу.
— Ты их ищешь? — возмутился Владимир Петрович, когда Антон посетовал о своих кружениях. И устроил Гардениным скандал.
Отношения между Семёновыми и Гардениными, и без того холодные, стали почти враждебными.
— Гарденинская старшая дочь развелась с мужем! — делилась новостями с Антоном Виктория Степановна. — Муженёк её десять лимонов взял на раскрутку — и погорел. Она его по такому случаю и бросила. Вылезай, говорит, из долгов сам.
— Не знаю, как насчёт развода и прогара, но недавно я массаж делал у них — ремонтом они занимаются, евро. Она ездила в Потр-Авентур отдыхать, только что вернулась. И не похоже, что они в разводе — мирно строят планы на будущее.
— Как?! — поразилась Виктория Степановна. — Они нам тоже должны, и немало! Это получается, они нас обманывают, чтобы долг не возвращать? Не-ет, так дело не пойдёт! В общем, Петрович, поговори с ними в последний раз. Если по-хорошему не понимают, придётся по другому вразумлять. Да я этот долг лучше «сборщикам долгов» подарю, пусть с процентами из них выбьют. «Счётчик» включат, для погашения долга быстро квартиру продадут, недоевроремонтированную. А на «Газельку» гарденинскую старенький самосвал ненароком наедет!
Сделав массаж и загипсовав Вику, Антон поехал к Гардениным. Ольги у родителей не было. Нашёл её у сестры. Впуская Антона в квартиру, хозяйка таинственно-понимающе улыбнулась.
«Чёрт, подумает ещё, что я к Ольге клею!» — поопасся Антон.
В квартиру проходить не стал, попросил Ольгу выйти в прихожую.
— Страсти накалились до предела. Время пар спускать. Не понимаю, Оль, зачем вам эта война?
Антон рассказал о настроении Семёновых, промолчав о долгах её сестры.
— Неужели тебе трудно позвонить Семёновым и сказать, что в субботу Вика будет занята, а в воскресенье — забирайте. Или, ещё лучше, спросить, когда у Семёновых свободный выходной — они ведь сильнее заняты, чем ты. Неужели будет лучше, если на вашу «Газель» случайно наедет грузовик? Или на родственников наедут рэкетиры? Помогая друг другу, вы облегчили бы себе жизнь. Неужто взаимная неприязнь так велика, что мирное сосуществование невозможно?
11. Детишки бегают… А наша плохо!
Весна заканчивалась. Дорожки во дворах подсохли, дети прыгали через скакалки, играли в классики, гонялись друг за другом.
— Детишки бегают, а наша Вика... — вздыхала Любовь Николаевна во время гипсования.
Без гипса Вика стояла уже правильно. Но сделает шаг-другой, и левая стопа начинает косолапить, а правая вообще подворачивается на бок.
— Можно бы перейти на съёмные лонгеты, — объяснял Антон Ольге и её матери, — но придётся делать массаж каждый день, а вам буквально водить девочку за руку, точнее — за ногу, приучать ставить ножки правильно, потому что девочка всю жизнь провела в гипсе и не умеет пользоваться мышцами.
— Конечно же, мы будем следить за внучкой и выполнять всё, что вы скажете, только уберите эти проклятые валенки! — прижала руки к груди Любовь Николаевна.
— Лонгеты будете снимать только на время прогулок, когда вы контролируете ходьбу, ходить только в высоких ботинках, чтобы берцы, — Антон провёл по бокам голеностопного сустава Вики, — держали стопу в правильном положении. Первое время, возможно, придётся буквально ползать за девочкой на четвереньках и ставить её стопы руками, как надо. Всё остальное время девочка должна быть в лонгетах. Если ноги ставить без коррекции, стопы опять начнут выворачиваться наизнанку.
— Будем следить, разве ж мы ей враги?!
Но уже на следующий день Антон застал Вику, косолапившую по двору без лонгет и без присмотра, причём, правая стопа была развёрнута так, что смотреть на ногу было страшно.
— Я же предупреждал! — всплеснул руками Антон.
— Да мы просто не успели надеть лонгеты, — как бы отмахнулась от Антона Любовь Николаевна.
— Лонгеты надо надевать не перед моим приходом, а с самого утра! Нельзя ей без присмотра и без контроля ходить неправильно!
— Будем, будем надевать, — пообещала Любовь Николаевна, но так, что Антон сильно засомневался в искренности её обещания.
Ольга сполоснула Вику от грязи, посадила на диван и ушла в ванную, где она занималась стиркой. Любовь Николаевна принесла Вике несколько игрушек, положила рядом, ушла к столу.
— Голова раскалывается! — пожаловалась она, — И сердце поджимает!
Антон принялся массировать стопы ребёнка.
Вика посидела некоторое время спокойно, перебирая игрушки. Затем занятие ей надоело, девочка закапризничала. Антон попытался отвлечь ребёнка, но это удалось ему плохо. Любовь Николаевна сонным голосом рассказывала о своих болячках.
Вика начала плакать.
Антон разозлился. Неужели женщины не видят, что ребёнок мешает работать?
Ни Ольга, ни бабушка не обращали внимания на ревущего ребёнка. Наконец, Любовь Николаевна отвлеклась от пережёвывания своих болячек.
— Ну что ты, Викунчик, плачешь? Тоже, наверное, к погоде? Такая она у нас капризная стала! — пожаловалась бабушка доктору.
«Викунчик» поддала рёву. Любовь Николаевна с кряхтеньем встала, по-стариковски переваливаясь с ноги на ногу, ушла в зал, принесла несколько детских книжек.
— На вот, посмотри картинки. К погоде, видать, нервничает. У меня сердце тоже жмёт.
И уселась за стол.
«Как старуха! — подумал Антон. — Всего на год-два старше меня. А ведь у меня могла быть такая жена!»
Антона поразила эта мысль. Он сравнил Любовь Николаевну, настоящую бабушку, со своей Леночкой, по-девичьи стройной, гибкой и подвижной...
Вика истерично заорала в голос. Из ванной прибежала Ольга.
— Мам, не можешь ребёнка успокоить? Видишь же — орёт!
— Да к погоде она плачет. Что ж, ребёнку и поплакать нельзя?
— Она же массаж мешает доктору делать!
— Успокойся, Викуля, успокойся. Хочешь, я таблеточку тебе дам?
— Таблетьку! — протянула руку Вика.
Любовь Николаевна вытащила из шкафчика пузырёк, дала ребёнку оранжевое драже.
— Чем угощаете? — профессионально заинтересовался Антон.
— Да валерьянкой. Как забеспокоится, мы ей валерьянку даём. Выпьет — сразу и утихнет, — радостно сообщила Любовь Николаевна.
— Так она успокаивается не от лекарства, а оттого, что вы ей в рот красивую таблетку положили! Лекарство начнёт действовать минут через тридцать, после того, как растворится в желудке и всосётся в кровь... Да и нельзя ребёнку так много давать!
— Какой вред от валерьянки? Всего-то третью сегодня даём, — «успокоила» Антона Любовь Николаевна.
— Третью за полдня?! — у Антона не было слов, чтобы выразить свои врачебные чувства по этому поводу.
***
Начался дачный сезон — посадка овощей, полив, прополка... Ольга с Викой переселились к Гардениным. Ольга копала землю на приусадебном участке, ухаживала за рассадой, занималась теплицей. Вика без присмотра ковыляла где придётся, и как придётся, грязная до ушей, благо свежеполитой земли хватало. Левую ножку девочка ставила правильно. Сторонний человек никогда бы не сказал, что совсем недавно эта ножка была изуродована. Правой загребала сильно, не помогали даже специальные ортопедические ботинки.
— С девочкой же заниматься надо! — убеждал Антон Гардениных. — Вика, давай ходить как Чарли Чаплин!
— Как Чапли-Чапли?
Поползав за девочкой на четвереньках с полчаса, Антон добивался, что она хоть и плохо, но ставила правую стопу на подошву.
— Всего полчаса занятий, а она уже держит стопу правильно! А если заниматься с девочкой постоянно — её за неделю можно приучить к нормальной ходьбе! — в сотый раз уговаривал Антон Гардениных заниматься с Викой. — Сегодня ей и вам трудно, завтра будет легче, через месяц она почти сама будет ставить ногу... Вы же говорили, что хотите обойтись без операции — значит надо работать и работать!
В воскресенье Вика гостила у Семёновых.
— Ну что за люди, эти Гарденины! — жаловалась Виктория Степановна Антону. — Договорились взять её в субботу, приезжаем, а они уехали в парк. Дедушка Серёжа, видите ли, решил их облагодетельствовать аттракционами. Как будто не мог в воскресенье съездить. А мы вчера дела на сегодня отложили, и сегодня не сделали!
Антон кивал головой, массировал правую стопу.
— Как возьмём Вику к себе, так она ест, ест, никак не наестся! Не кормят они её, что ли? И нервная какая-то... Антон Викторович, — Виктория Степановна замялась, словно раздумывая, говорить ей что-то или лучше промолчать. — Оля сказала... Не поймите меня превратно... Что вы оказываете ей излишнее внимание.
Виктория Степановна мельком взглянула на Антона и отвела глаза.
— Да, внимания я им оказываю, какого никому не оказывал, — без сомнения согласился Антон. — Иной раз два круга нарежешь по родственникам, чтобы Вику найти.
— Нет, она имеет в виду... как мужчина.
Антон прекратил массаж. Выражение лица у него было как у ученика, которого попросили доказать теорему, которую не задавали учить. До Антона стал доходить смысл вопроса.
— Пристаю, что ли, к ней? — переспросил он ошарашено. — Она что-то конкретное имела в виду или так... Может, я предлагал ей что-то? Или намекал?
— Нет, конкретного ничего, так...
Голова и руки Антона отяжелели и повисли. Видать и вправду он оказывал лишнее внимание Ольге: боялся словом напомнить о гибели Влада, выискивал её и Вику по родственникам, ободрял, старался подсказать, как поступить в трудной ситуации... Впрочем, делала она обычно всё наоборот.
— Да я, собственно, и не поверила этим разговорам. Аслан, который нам водку с Кавказа возит, на первое мая пригласил её и подруг отдохнуть. Он ведь друг был Владику. Шампанского накупили досыта, шашлыка нажарили... Она потом сказала, что Аслан за ней тоже ухаживал. Я вам почему сказала... Чтобы потом через третьи уши слухи до вашей жены не дошли.
12. Что-то не очень правая ножка…
— Виктория Степановна, я на массаж теперь каждый день езжу... А зарплаты два месяца нет.
Антону было неприятно говорить на эту тему, но деньги кончались — в поликлинике зарплату тоже задерживали.
— Вы уж потерпите, Антон Викторович. У нас с деньгами такая напряжёнка! — И заметила как бы между делом: — Чтото у Вики правая ножка не очень. Выправится?
— С девочкой надо работать, Виктория Степановна. То, что я с ней занимаюсь — этого мало. С ней надо в течение всего дня заниматься, каждый её шаг контролировать. Вика, давай ходить как Чарли Чаплин, — обратился Антон к девочке.
— Как Чапли-Чапли?
Антон поставил девочку на пол, поправил ей ножки, повёл за руку вперёд. Правая стопа хоть и не очень красиво, но правильно ступала на пол.
— Надо контролировать буквально каждый шаг девочки, — повторил Антон ещё раз.
— Будем контролировать! — уверила Виктория Степановна.
Повторно спросить о зарплате Антон постеснялся.
***
— Звонила Ольга-старшая, — рассказывала Лена мужу. — Вчера она была на дне рождения у Ольги-младшей. Семёновы подарили ей золотые серёжки. К Семёновым целую неделю ходит экстрасенс, злую силу выгоняет из дома. Платят ему Семёновы по четыре сотни за сеанс.
— А мне пятьсот за месяц не могут найти!
— Сергей на мотоциклиста сильно наехал. Старик на «Иже» с коляской пылил, а Сергей, видать, наколотый был, «Нивой» его к каменному забору припечатал. Старику ногу ампутировали. Мотоцикл помят до состояния металлолома. Семёновы на базаре взамен другой купили. Старухе денег дали. Но дед плохой, в реанимации лежит. Скорее всего, помрёт.
***
Вика играла на куче песка перед домом. Торопливо вскочила, оглядываясь на доктора, босиком покосолапила во двор.
— Не хотю масаз! — закричала недовольно.
— Что ты такое говоришь, Вика! — возмутилась Ольга, перехватывая дочь во дворе.
— Не хотю! Обойдёмся без него! Пусть не выпендривается! — закапризничала девочка.
— Ну-ка прекрати сейчас же! — закричала на дочь Ольга, хлопнула её под зад, дёрнула за руку.
Вика закатилась в громком рёве.
«Обойдёмся... Пусть не выпендривается...» — повторил про себя Антон слова неразумного дитя. Вряд ли это были её мысли и её слова.
— Оль, — проговорил Антон, массируя стопы Вики и утирая пот со лба. — Через несколько дней будет три месяца, как я бесплатно езжу к вам на массаж. Вы бы мне хоть на бензин подбросили, а то у нас с деньгами напряжёнка.
— Разве Семёновы вам не платят? — удивилась Ольга.
— Подзадержались что-то.
— Я узнаю, в чём дело, — пообещала Ольга.
Прошла неделя. Зарплаты не было.
— Оль, надо урегулировать наши трудовые отношения, — опять заговорил Антон на щекотливую тему. — Зарплаты всё нет. И денег на бензин у меня тоже нет. Давайте я назначу массаж в поликлинике, а консультировать Вику будете приезжать ко мне.
Ольга недовольно посмотрела на Антона.
— Я позвоню Семёновым ещё раз.
— До конца недели утряси, пожалуйста, этот вопрос. За это время я сожгу остатки бензина в баке. Потом я не смогу ездить к вам по элементарной причине — у меня просто нет денег на бензин.
Неделя подошла к концу, бензин в баке машины тоже, но вопрос об оплате трёх месяцев работы висел в воздухе.
— Оля, у меня бензин кончился, — сообщил Антон Ольге.
Ольга промолчала.
— Я не могу бросить Вику, поэтому, если хотите, можете приезжать ко мне сами. Только предварительно звоните, чтобы застать меня дома.
— Мне не на чем ездить, у меня нет машины, — буркнула Ольга.
«Другие ездят в поликлинику на автобусах и рады, что могут лечиться в государственном здравоохранении, — подумал Антон, — а ты уже привыкла, чтобы врач ездил к тебе домой».
— Твой отец каждый вечер ездит за матерью на работу, почему бы одновременно не завозить вас на массаж?
— Он не может тратить столько времени, — вполне искренне возразила Ольга. — Ему надо работать.
— Ему надо работать! — удивлённо воскликнул Антон. — Мы с ним, можно сказать, одного возраста. У него семья и у меня семья. Он должен зарабатывать деньги для семьи, я — тоже. Но он не может тратить время забесплатно ради здоровья своей внучки, а я ради чужого ребёнка — обязан? Извини, но здесь что-то не так!
Ольга молча пожала плечами.
— До свидания, — попрощался Антон.
Ольга промолчала.
13. Мы даже шофёрам ещё не заплатили!
Прошла неделя. Вику на массаж никто не возил.
Ольга-старшая позвонила Лене, рассказала, что Гарденины пытались заниматься с Викой сами, но у них ничего не получилось. Папа Серёжа сказал, что неизвестно ещё, от чего Вика пошла — оттого, что её гипсом маяли, или оттого, что время подошло на ноги встать. И вообще, они Вику кормят-одевают, а Семёновы пусть на лечение возят и за лечение платят.
Прошла ещё неделя. Ольга-старшая рассказала Лене, что нога у Вики поползла в ненужную сторону. Ходит девочка плохо, неправильно. Ни массаж, ни гимнастику никто не делает. Пробовали нанять массажистку, та пару раз приехала и отказалась. Не могу, говорит...
Прошла третья неделя.
— Вика ходит ужасно, — доложила Ольга-старшая. — Стопу увело так, что в нормальное положение даже насильно не возвращается. На что папа Серёжа сказал, что главное у человека — голова. Голова у внучки нормальная, а с косолапостью жить можно.
— В пятнадцать лет она ему скажет, с чем жить можно, а с чем нельзя, — посочувствовал девочке Антон
Прошло четыре недели.
Антон был удивлён, когда к нему в кабинет с виноватым видом вошёл Владимир Петрович.
—Здравствуйте, доктор... — голос у Семёнова дрожал. — Мы со Степановной были в отпуске и не знали, что вы не ездили на массаж целый месяц...
Антон хотел было возмутиться тому, что «он не ездил», но промолчал.
— Ножка у Вики стала совсем плохая. Вы отказались её лечить?
Антону показалось, что Семёнов того гляди заплачет. Ему стало жаль старика.
— Я не отказывался. У меня денег нет на бензин. Я приглашал Гардениных к себе, но они не стали ездить.
— Мы всё урегулировали. Я сам буду возить Олю и Вику. Долг выплатим. Приезжайте после работы в кафе, у Степановны возьмёте.
После работы Антон поехал в кафе «Виктория». Разыскал в бухгалтерии Викторию Степановну.
— Вера, выдайте доктору... — холодно распорядилась она, обратившись к кассиру.
Вера отсчитала купюры, передала деньги Антону. Антон взял деньги и, держа их в руке, удивлённо смотрел на Викторию Степановну. Сумма была значительно меньше той, на которую он рассчитывал.
— На следующей неделе постараемся всё отдать, — недовольно произнесла Виктория Степановна.
Попрощавшись, Антон вышел.
Неделю Владимир Петрович исправно возил Ольгу с Викой на массаж к Антону. Провожал их в квартиру, а сам ждал в машине.
— У меня там книга, я посижу, почитаю в тишине, — улыбаясь, отказывался он идти в квартиру.
Стопа у малышки завернулась очень сильно. Даже после часового массажа и гимнастики не выводилась в нормальное положение.
— Месяц упустили, два месяца придётся потратить, чтобы вернуть стопу в прежнее положение, — пояснял Антон Ольге и Владимиру Петровичу.
Антон занимался с Викой, Ольга со скучным лицом сидел в кресле, вся из себя недовольная и обиженная, а Лена, которой надоедали недовольства и плач Вики, развлекала ребёнка, чтобы дать мужу возможность спокойно работать.
Через неделю Степановы выплатили Антону остатки долга.
— Надеюсь, мы в рассчёте? — недовольно спросила Виктория Степановна.
Антон понял, что отпускных за месяц вынужденного отгула ему не положено.
— Владимир Петрович сильно устаёт на работе. Я попрошу вас ездить на массаж самому, — «попросила» Семёнова в форме распоряжения.
14. Лечи! Тебе за это деньги платят!
К августу, примерно через три месяца, как массаж был прекращён, стопу Вики удалось возвратить в первоначальное положение.
— Ну вот, теперь продолжим то, на чём остановились в конце весны, — грустно пошутил Антон.
Семёновы помогали Антону во время его занятий с внучкой изо всех сил. Развлекали-отвлекали капризничавшую девочку во время массажа, учили её правильно ходить.
У Гардениных же Антон уставал. От папы Серёжи и мамы Любы веяло наивежливейшим холодом. Они «воспитанно терпели» «надоедливого» доктора.
— Ходили как Чарли Чаплин? — спрашивал Антон у малышки.
— Неть, — отвечала малышка.
— Ну что ты врёшь, Вика! — ругала её Ольга или бабушка Люба. — Ходили ведь!
— Ходили, — соглашалась Вика, но как только мама отворачивалась, с хитрой мордочкой шептала Антону: — Не ходили!
Едва Антон приступал к массажу, Ольга удалялась то в огород, то на кухню, то в ванную к стирке. Словно спихивала надоевшего ребёнка с рук.
Антону не всегда удавалось отвлечь Вику. Часто малышке массаж надоедал раньше срока, она начинала капризничать. Антон молча продолжал массаж, не отпуская её ноги. Вика хныкала, ревела, наконец, орала... Ольга прибегала из кухни или с огорода, совала ребёнку таблетку валерьянки, насыпала горстями гомеопатических успокаивающих порошков...
От чрезмерных доз успокаивающих средств ребёнок дурел...
15. Сын зарезал и утопил. Посоветуй, что делать!
— Антон Викторович, сможешь приехать ко мне прямо сейчас? — позвонила Виктория Степановна. — Надо очень.
— Смогу, — пообещал Антон, ничего не спрашивая. Раз обращается на «ты», значит, нужна помощь.
Через двадцать минут он был у Семёновых.
— Антон Викторович, — Виктория Степановна сидела на лавке во дворе, скорбно качала головой. — Не у кого больше совета спросить... Не знаю, правда, как ты к этому отнесёшься...
Антон молчал. Мелькнула мысль о породистом друге семьи...
— Сергея забрали.
— Куда забрали? — не сразу понял Антон.
— Он человека убил.
Виктория Степановна замолчала. Мельком глянула на Антона, словно проверяя его реакцию на услышанное, и отвела глаза.
Антон думал.
— Я не знаю обстоятельств, поэтому ничего не могу сказать. В жизни всякое случается, — ответил через некоторое время.
— Весной Сергея пригласили на сходняк в Волгоград. Он же у нас в городе авторитет! Кличка у него — Чиж. Обещали поддержку здесь. Но я его не пустила. Не знаю почему. На душе что-то неспокойно было. А через месяц после сходняка приехал оттуда посыльный. Видела я его. Худой, исколотый весь. Говорят, больше на зоне отдыхал, чем на свободе маялся. Поехали они с Сергеем на толковище. На сбросной канал. Хорошо, что я сына в Волгоград не пустила... Этот на сбросном пытался убить Сергея. Ну а Сергей — его. Подрезал, а потом к колесу привязал — и в канал. Труп недавно нашли. Не знаю, как, но на Сергея вышли. А ведь вдвоём они там были. Взяли Сергея. Подержали без наркоты, у Сергея началась ломка, он всё и рассказал. Следователь говорит, по человечески Сергею надо бы спасибо сказать, что он отморозка убил, но по закону придётся судить за убийство. Такие вот дела.
Положение безнадёжное, подумал Антон.
Посидели молча. Виктория Степановна изредка горестно охала и ахала без слов. У Антона в голове потихоньку формировались идеи.
— Сергей того к колесу вязал живого или мёртвого?
— Какая разница...
— Большая. Если Сергей отморозка сначала прибил, а потом в воду — суд может расценить ситуацию как убийство в порядке самообороны с последующей попыткой его сокрытия в состоянии аффекта. Если же во время утопления жертва была жива, потянет на умышленное убийство.
— Разве докажешь сейчас, жив он был или мёртв?
— А это в компетенции судмедэксперта. Лабораторное исследование тканей лёгкого и так далее. Вы судмедэксперта знаете, который труп обследовал?
— Знаю, — оживилась Виктория Степановна.
— В этом направлении и надо работать. Если судмедэксперт напишет нужные бумаги, на основании их надо будет искать подходы к судье.
16. Может прооперировать, чтобы не мучиться?
В сентябре Антона пригласили читать лекции в медучилище. С работы он спешил в училище, из училища к Гардениным, домой возвращался часам к семи вечера, выжатый как лимон. Часто Ольги с Викой дома не было, Антон ехал к Семёновым, затем в город к бабушке, потом к сестре Ольги.
— Ты бы хоть предупреждала, где будет Вика! — укорял Антон Ольгу. — Что же я круги нарезаю!
Ольга лишь недовольно хмурилась.
Сергей сидел в СИЗО. Мать возила ему — как говорила Ольга-старшая — деньги пачками и наркотики банками.
С судмедэкспертом всё утрясли, в дело записали, что найденный в канале мужчина погиб до утопления.
В конце сентября Сергея отпустили домой. Без каких-либо последствий для его гражданских прав и состояния.
Иногда Ольга-младшая с Викой ездила в гости к Ольге-старшей. Тогда Антон приезжал на массаж в дом-замок. Встречался с Сергеем. Чаще всего Сергей лежал в зале на диване, не реагируя на случайные вопросы, и раздражённо отбрёхивался от настойчивых обращений.
Ольга-старшая молча тыкала пальцем в локтевой сгиб и безнадёжно махала рукой.
На стопах Сергея открылись ужасные язвы. Некоторые пальцы были на грани омертвения.
Всё чаще Семёновы и Гарденины укоряли Антона, что правая ножка у Вики тоньше и короче левой, что правая стопа меньше и подворачивается при ходьбе.
— Я ведь рассказывал два года назад, что при косолапости одна нога может отставать в развитии, — пытался напомнить Антон.
— Может прооперировать? — спрашивали то Семёновы, то Гарденины.
— Можно прооперировать, — соглашался Антон. — До сих пор я руководствовался вашим изначальным желанием: сделать максимум без операции. По-прежнему считаю, что результат от операции будет не лучше, чем от настойчивой работы моим методом и обучения ребёнка правильной ходьбе.
— В печёнках вся эта канитель! — говорила в сердцах Ольга. — Прооперировать бы её, чтоб всё кончилось!
— Операция — не конец вашим мучениям, — объяснял Антон, — а начало другим. После операции ребёнка загипсуют месяца на три, а то и больше, загипсуют наглухо. Ни помыть, ни искупать... А после снятия гипса — снова гимнастика и массаж. И стопроцентной гарантии нет, что всё будет нормально.
Зарплата снова задерживалась.
17. Коллега на дыбах
— Антон Викторович, Печкина узнала, что вы косолапым ребёнком занимаетесь в индивидуальном порядке — так взбеленилась! — сообщила Антону его медсестра. — К заведующей побежала жаловаться.
— Я же говорил ей, что лечу косолапого ребёнка. Предлагал взять его — она отказалась.
— Когда вы говорили, она не знала, что ребёнок богатенький. А сейчас узнала. Ей из первой поликлиники заведующая педиатрическим отделением позвонила, спросила, как там внучка Семёновых. Печкина не поняла, каких Семёновых. «А тех, у которых кафе «Виктория»...» Её и подняло. Такие клиенты мимо прошли!
— Может и так. Мне Семёновы как-то обмолвились, что она гонорары ого-го какие берёт! Семёновы — бизнесмены, про неё тоже разузнали всё, прежде чем со мной связываться.
— В общем, Печкина на дыбах. Вера, её медсестра, рассказывает... Сидит Печкина за столом, перед ней гора амбулаторных карточек неоформленных... Из-за этого, говорит, травматолога карточки оформлять не успеваю!
— Я то при чём?
— Вы у неё в голове сидите, и думать не даёте!
18. Топай пешком, доктор. Тебе бабки платят!
Осень стояла холодная и дождливая.
Старшая дочь Антона то ли простыла, то ли где инфекцию подхватила — заболела менингитом. Хорошо, что Антон выявил заболевание в самом начале и отвёз ребёнка в больницу. Обошлось без осложнений. А то ведь у врачей и их родственников всё не как у людей — и операции сложнее, и болезни тяжелее.
Коллеги советовали Антону кормить дочь фруктами-овощами, вообще питание улучшить. Срочно понадобилось покупать дочери тёплую одежду — из прошлогодней она выросла. После летних отпусков с деньгами было туго, а Семёновы зарплату задерживали опять почти на три месяца.
— Оль, ты бы сказала Семёновым насчёт зарплаты. Скоро три месяца уже, как не платят, — попросил Антон Ольгу.
— Скажу, — буркнула Ольга.
И третий месяц закончился без зарплаты.
Антон поехал в офис к Семёновым.
— Владимир Семёнович, как насчёт зарплаты?
— А что насчёт зарплаты? — доброжелательно-беззаботно улыбнулся Петрович.
— Три месяца не было.
— Ты знаешь, я не в курсе, это надо у Степановны спросить. Подъезжай завтра в обед, она будет.
Антон приехал в обед.
— Виктория Степановна, доктор насчёт зарплаты интересуется, — извиняющимся голосом обратился к жене Петрович.
— А что насчёт зарплаты? — не отрываясь от бумаг на столе, недовольно спросила Виктория Степановна.
— Вы однажды сказали, что денег, которые вы мне платите, едва хватит, чтобы компенсировать расходы на бензин. Три месяца я покупаю бензин на свои деньги. Платный массажист обошёлся бы вам в десять-пятнадцать раз дороже. Не считая консультаций врача-ортопеда.
— Считать я умею, — недовольно буркнула Виктория Степановна. Встала из-за стола, направилась к двери. — Пойдёмте.
Вслед за Степановной Антон и Петрович пошли в магазин.
— Как дома дела? — с участливой улыбкой спросил Петрович.
— Нормально.
Разговаривать Антону не хотелось. Он чувствовал недоброжелательность Виктории Степановны и полное безразличие к себе со стороны Владимира Петровича.
— Жена, дети не болеют? — радостно спросил Владимир Петрович.
— Сейчас нет.
— А что, болели? — подчёркнуто озабоченно спросил Петрович.
— Старшая дочь менингитом переболела.
— Да ты что! — перепугано воскликнул Петрович. — Сейчас как? Выздоровела? Без осложнений прошло?
— Выздоравливает.
Виктория Степановна подошла к кассе магазина.
— Сколько у нас там денег?
Кассир молча открыла кассу. Виктория Степановна отсчитала несколько купюр, подала Владимиру Петровичу. Хотя Антон стоял на расстоянии вытянутой руки от неё.
— Ай-яй-яй! — посетовал Петрович насчёт болезни дочери Антона и передал ему деньги. — Вот.
Раньше Антон никогда не считал деньги, принимая их от Семёновых. Сегодня пересчитал. Не убирая денег, молча смотрел на Петровича.
— Что-нибудь не так? — забеспокоился Петрович.
— Вы должны мне в три раза больше.
— Виктория Степановна... Доктор говорит, мало, — добро улыбаясь, извиняющимся голосом передал Виктории Степановне слова Антона Петрович, будто хозяйка стояла настолько далеко, что не слышала слов Антона.
— Через неделю получите ещё, — недовольно произнесла Виктория Степановна. — Чего вы хотите, у нас рабочие тоже по три месяца зарплату не получали!
— Так я у вас на правах рабочего? Как слесарь-сантехник? Дожил, доктор!
— Больше дать не могу! — категорически отрезала Виктория Степановна. — Сейчас мне деньги нужны, чтобы оплатить закупленный товар.
— Нет, я не понимаю! — всплеснул руками Антон. — Им деньги нужны, чтобы оплатить закупленный товар. Но, чтобы лечение внучки прервалось, они, естественно, не хотят... Внучке нужны фрукты-овощи — покупают! Их внучка — больная. Ей нужно полноценное питание! А моя дочь только что переболела менингитом — вы знаете, что это за заболевание... Ей тоже требуется полноценное питание. Чем моя дочь хуже вашей внучки? Я не прошу у вас денег взаймы — отдайте то, что я заработал, что вы обязались платить мне в качестве компенсации расходов на бензин!
— Нет денег! — отрезала Виктория Степановна.
Антон недоумённо посмотрел на сердито окаменевшее лицо Виктории Степановны, на улыбающегося безмятежной, немного осторожной улыбкой Владимира Петровича, на деньги, которые он держал в руке... Развернулся и молча пошёл к двери.
— Доктор, подождите, доктор... — окликнул его Семёнов.
На улице шёл нудный, холодный дождь. Объезжая огромные колдобины, Антон выехал на центральное шоссе, направился к Гардениным на массаж.
Настроение соответствовало мерзопакостной погоде.
Золотые серёжки Ольге на день рождения, мотоцикл взамен раздавленного, деньги за убийство — эти траты Семёновых Антон понимал. Но платить огромные деньги шарлатану-экстрасенсу за «изгнание злых духов из дома»!
Гарденины жили на одной из «задних», как говорили в посёлке, улиц. Переулок, ведущий к их дому, летом засыпали щебнем, который грузовики осенью втоптали в огромные колеи. Едва не застряв несколько раз, заляпав машину по самую крышу грязью, Антон с трудом добрался до Гардениных.
— Еле пролез. Распутица — как в колхозе, — пожаловался он Ольге, массируя ноги Вики. — Завтра, похоже, на своей коротконогой «Окушке» я к вам уже не доберусь. Утону на середине проулка. Пока дорога не подмёрзнет, придётся вам ко мне ездить.
— У меня нет транспорта, — недовольно ответила Ольга.
— Ваша «Газель» по такой грязи проедет, моя «Ока» уже нет.
— А вы машину оставляйте на центральной улице, у нас её никто не тронет.
Это была уже наглость!
— Но вам придётся купить мне болотные сапоги, в других я по вашей грязи не пролезу. — Антон скептически посмотрел на Ольгу и продолжил серьёзно. — Пешком — слишком далеко и долго. А я, так же, как и твой отец, занят зарабатыванием денег для семьи. Семёновы, к сожалению, в этом плане мне не помощники. В общем, с завтрашнего дня ваша очередь ездить ко мне.
***
Вечером Антону позвонил Владимир Петрович.
— Доктор, вы отказываетесь лечить Вику? — спросил он нетрезвым голосом.
— Не отказываюсь. Но на «Оке» я уже не проеду по вашей грязи.
— Вы могли бы оставлять машину на центральной улице и...
— У меня нет времени бродить пешком по непролазной деревенской грязи. Я работаю в поликлинике, я работаю в медучилище, у меня есть частные вызовы — я должен зарабатывать деньги, чтобы кормить семью.
— Доктор, мы вам платим за работу. Вы должны...
— Это вы мне должны. За два месяца. Когда два года назад вы просили заняться вашей внучкой — обещали возить меня на лечение и обратно. Я самостоятельно стал ездить к вам, никто меня об этом не просил, потому что я понимаю ваши проблемы. Вы сами назначили мне зарплату — «компенсацию за бензин», а два последних месяца я ездил к вам на свои деньги, на своём бензине. Когда родилась девочка, вы молили, чтобы она смогла как-нибудь ходить. Сейчас левая стопа у неё практически здорова — об этом вы и мечтать два года назад не осмеливались, а правая пригодна для ходьбы. И если бы Гарденины занимались с девочкой как надо, результат был бы ещё лучше... Я продолжу поездки к вам, когда дорога замёрзнет...
— Значит, вы отказываетесь лечить Вику? Ну что ж... У нас есть кем вас заменить!
— Имеете право на выбор врача!
— Можете к нам больше не приезжать.
— Ваша воля, барин! — ответил Антон и положил трубку.
***
Через неделю Антону на работу позвонила Виктория Степановна.
— Доктор, мне нужна история болезни Вики, — подчёркнуто официальным голосом изрекла она.
— Какая история? — переспросил Антон.
— Ну, ваши записи по лечению девочки!
— Я же ничего не писал!
— Как это, «ничего не писал»? — недовольно удивилась Виктория Степановна. — Лечили ребёнка два года и не вели историю болезни?
— Так вы же сказали, чтобы не было никаких записей! — напомнил Антон.
Семёнова помолчала некоторое время.
— Подготовьте выписку по болезни. Завтра мы заедем и заберём, — распорядилась она.
— Подготовлю, — пожал плечами Антон.
Антон написал подробный эпикриз по лечению, но ни завтра, ни через месяц за бумагой никто не приехал.
***
Примерно через месяц Лена позвонила Ольге-старшей.
— Привет! Разговаривать можешь?
— Могу, я одна. Мой на втором этаже кайфует — недавно дозу принял.
— Как жизнь? Как тёзка твоя живёт?
— У Вики нога опять поползла со страшной силой. Гарденины Антону Викторовичу косточки перебирают — по ночам его не ломает? Семёновы где-то договорились оперировать Вику...
***
Прошло ещё какое-то время. От Ольги-старшей Лена узнала, что Вику прооперировали. После операции ногу загипсовали, врач сказал — на четыре месяца. Помыться толком нельзя, повязка тяжёлая — девочка психует. Гарденины валерианку покупают оптом, себе и ребёнку.
В конце зимы по местному телевидению передали: «... с прискорбием извещают о скоропостижной смерти Семёнова Сергея...».
— У Семёновых старший сын умер. Бедные старики! — посочувствовал Антон.
19. Неврастения
— Наталья Васильевна, надо попросить заведующую поликлиникой, чтобы она вернула в отделение полставки медсестры, которую у нас забрали в прошлом году, — с утра пораньше обратилась с просьбой к Печкиной старшая медсестра хирургического отделения.
— Просить за вас не собираюсь, — отрезала Печкина. — Потому что вы себя ведёте... — она безнадёжно махнула рукой и ушла в сторону административного крыла.
Старшая сестра в полном недоумении смотрела ей вслед. Странный человек эта Печкина: словно излучает отрицательную энергию. Почти все её распоряжения вызывают у подчинённых нежелание их исполнять.
Рабочий день Печкина начинала с того, что шла к заведующей поликлиникой жаловаться. Она жаловалась, что в отделении её не уважают, не слушаются, игнорируют её распоряжения, ругаются с ней... Все ведут себя нагло, а отвратительнее всех — травматолог. Он абсолютно не уважает её... Она стерпела бы, если не уважал как заведующую. Но он не уважает её как женщину!
— В чём это проявляется? — скучным голосом спрашивала завполиклиникой.
Печкина видела, что заведующей совершенно не интересны её проблемы, и она не сочувствует ей. А травматологу все грехи прощает!
— В чём проявляется... Ухмыляется вечно! Да и просто издевается надо мной! У меня такое состояние... Ещё немного и я повешусь или из окна выброшусь!
Да, состояние было отвратительным. По утрам она просыпалась уставшей, не выспавшейся, с головной болью. С кряхтеньем и стонами вставала с постели, шаркая по-старушечьи, чувствуя боль в суставах и мышцах всего тела — а ведь ей всего сорок с небольшим лет! — шла в ванную, нехотя умывалась. Зубы чистила не каждый день. Зачем? На кухне включала чайник и застывала без мысли в голове. Потом приходил муж и начинал ругаться, что она не разбудила его — ведь вечером предупреждал, что с утра пораньше ему надо по каким-то делам! Ну, забыла! Будильник надо ставить, если по делам... Не сбегут твои дела!
На работе медсестра надоела напоминаниями, что надо сделать этот отчёт и тот... А она про эти долбаные отчёты забывает и забывает... А потом заведующая ругается, что она не работает, что нет отчётов... И на приёме ничего не успевает. Приняв больного, она откладывала карточку в сторону, не успев оформить. Заходил другой больной, она никак не могла сосредоточиться и разобраться, где он уже обследовался, чем лечился, каких результатов в лечении добился, и что ему надо назначить. Откладывала в сторону и эту карточку, потому что заходил следующий больной... А потом не могла вспомнить, по поводу чего приходили больные, и что писать в карточках.
Выслушав очередную нотацию от начальства, возвращалась в кабинет и «начинала новую жизнь». Выкладывала из стола и шкафа все учётные журналы и шла к травматологу, чтобы забрать у него амбулаторные карточки, проверить качество записей и отметить в журнале контроля, что этот долбаный травматолог ничего не делает...
— Антон Викторович, — начинала она, войдя в кабинет травматолога.
— Да-а? — снисходительно, как ребёнку, отвечал он, не отрываясь от карточки, в которой строчил своим противно-неразборчивым почерком отвратительно куцые записи.
— Вы... вы... вы даже разговаривать со мной нормально не хотите! — тут же срывалась она чуть ли не на крик и её глаза наполнялись слезами.
Медсестра, эта травматологическая подлиза, смотрела на неё подчёркнуто-удивлённо.
Травматолог отрывался от карточки и тоже делал театрально-удивлённое лицо, будто не понимал, что разговаривает с ней по-хамски. Затем откровенно презрительно пожимал плечами и утыкался в свою затасканную до лохматости амбулаторную карточку, явно игнорируя присутствие заведующей отделением.
— Нет... Вы можете послушать, когда с вами заведующая разговаривает! — взрывалась она окончательно.
— Да я слушаю, — снисходительно, не отрываясь от писанины, бурчал травматолог. — Есть проблемы? — спрашивал он наигранно-удивлённо, с деланным интересом противно улыбаясь.
Чёрт возьми, таким тоном она даже с младшим сыном не разговаривает!
Губы её начинали подрагивать, судорожно сжимались, она резко поворачивалась и скрывалась в гипсовой. Она знала, что этот чёртов травматолог презрительно посмотрит ей вслед, картинно пожмёт плечами и продолжит писанину.
— Он что, издевается надо мной? — спрашивала она дрожащим голосом — дрожащим от ярости, а не от слёз — встретившуюся ей в гипсовой старшую сестру. Медсестра удивлённо смотрела на неё, будто ничего не понимала.
Она не могла унять противно трясущиеся губы и промокала накатывающиеся на глаза слёзы. Слёзы не от слабости, слёзы от гнева.
— Как он со мной разговаривает? — пытала она медсестру, возбуждённо сверкая мокрыми глазами.
— Да он вообще, по-моему, ничего не сказал, — защищала хамское поведение травматолога медсестра.
Конечно, мужик он завидный, его все женщины защищают. Небось, не отказалась бы, если...
А вот от мужа она в последнее время никакого удовольствия не испытывала. Привыкла до обыденности. Ни одна жилка в ней не шевелилась, когда редкой ночью муж подлезал к ней, чтобы удовлетворить свою похоть. Сам-то, небось, любовницу молоденькую имеет... Деньги у него женой не считаны, время работой не меряно. Кто его знает, где он и какими делами «бизнеса» занимается, когда жена в поликлинике горбатится за несчастные гроши.
Иногда, когда дома никого не было, она включала порнушку и зло завидовала той девке, которую три или четыре мужика гоняли, будто каждый из них участвовал в соревновании на звание лучшего по профессии с призовым фондом в миллион долларов. Ей тоже хотелось визжать, рычать и кусаться, по получасу сходя с ума от оргазма... По получасу... Она и секундный оргазм не испытывала уже с полгода. А может год. Не сказать, что муж у неё импотент, но партнёр из него никудышный. Без капли фантазии. Любовника, что ли, завести?
Ей пригрезилось, как в постели её заламывает эдакий мускулистый жеребец! А что, мужчины её любят! Всем она нравится кроме этого противного травматолога...
Она представила себя в постели с травматологом. Представила, как он домогается её, как пытается овладеть ею, а она дразнит его, увиливая от главного, а он бесится, распалённый до невозможности... Наконец, она снисходительно отдаётся ему, точнее, позволяет подумать, что отдаётся... И на высоте экстаза хладнокровно достаёт из-под подушки длинный, острый, кривой нож, наподобие басмаческого, какой привёз знакомый её мужа из Афгана, и со сладострастием вонзает в бок лежащего на ней мужчины... Вот это оргазм! Он дёргается, но она крепко держит его, обвив мужские бедра ногами и не выпуская из себя... И поворачивает кинжал между рёбер, разрывая трепещущее от боли и страха сердце врага... Кровь льётся потоком, она чувствует, как горячая жидкость заливает её тело... Вот это оргазм! Она черпает ладонями горячую сладостную кровь, умывает ею лицо, горстями размазывает по груди, по животу... Ощущает, как её кожа становится упругой и молодой, тело — жаждущим страсти и могущим удовлетворить желание подобной же страсти...
Как она ненавидит этого травматолога! Она же чувствует, что он постоянно нашёптывает всякие гадости про неё. Она же чувствует, как на неё оглядываются, когда она идёт по коридору поликлиники. Здороваются-то они с уважением, а за спиной ухмыляются. Она знает! Он-то, небось, про неё порассказывал всякого! К нему все санитарки ходят консультироваться насчёт своих болячек... Ну и пусть ковыряется в санитарских артрозах! Она — заведующая, ей не пристало у всяких санитарок ноги щупать! У неё другие клиенты! Клиенты... Как надо что — бегут: «Наталья Васильевна! Наталья Васильевна!» А как помочь чем... Каждый продаст каждого, если приспичит. Мужа вон сдал ментам сучёнок! Четыре с половиной года «вдовствовала»! Четыре с половиной лучших года жизни потеряны! Сволочи! Этот сдал — урка, что с него взять. А коллеги? Общественного обвинителя на суд послали! «Такому не место в рядах советских врачей!» (прим.: ситуация описана в повести «Плохой хороший врач»). Уроды. Плевал он на это место... нищее. Сам себе теперь хозяин... А может, если бы муж в тюрягу не попал, да связи не наладил, так и жили бы в нищете, на две врачебные зарплаты? Может и стоило четыре с половиной года лямку тянуть, чтобы сейчас иметь трёхкомнатные квартиры, машину, дачу... Дача не дворец, но на десяти сотках издали заметна. Мебели полные квартиры... Дочь на учёбу в Москву летом надо пристроить. На платной основе. Денег куча потребуется. Муж сказал — наберёт. Ох, докрутится он! Загремит на всю катушку! А выйти из дела уже нельзя. В позапрошлом году пробовал сесть на дно, всё лето на даче прятался... Нашли. Предупредили, чтобы не дурил. Или живи богато, говорят, или... Гос-споди! Когда всё так закручено-повязано, и не от него зависит, как жить — страшно жить! Один дебил проколется, а отвечать мужу. Как всё плохо! Взять бы автомат, найти, где они сидят вместе, и из автомата их, из автомата... Чтоб мясо клочьями по стенам... В фарш покрошить, чтобы с пола лопатами сгребали... Они же все дебилы! Из-за дебилов погибать? Пыталась как-то мужу доказать, как дела надо делать. Посмотрел презрительно... Ты не владеешь информацией, говорит. Какая там информация! Тупому может, и нужна та информация, но не ей же! Додоказывалась. С фонарём потом ходила. Пришлось на работе сочинять, как дома нагнулась и стукнулась обо что-то. Хорошо, что не двумя глазами сразу. А они: «Ох-ох-ох! Ах-ах-ах! Как же вы так неаккуратно!» А сами за спиной ухмыляются, сплетничают... За что все её так не любят? За что такая травля? За что всеобщее издевательство? Все против, все враги! Заведующих главврач собирает — её не зовут! Она что, хуже других? Или не такая же заведующая? Сволочи! Травматолога когда колдуны по судам таскали, думала — загремит (прим.: ситуация описана в повести «Плохой хороший врач»). Выкрутился, сволочь! В психушку забрали — ну здесь—то, думала, навсегда! От шизофрении не отмажешься! Отмазался! Даже диагноз сняли! Жена, говорят, из психушки выцарапала... Сучёнка. Да тогда она и не жена ему была. Так, малолетняя сожительница. Что он в ней нашёл? Маломерка какая-то, поскрёбыш...
Тошно на душе у Натальи Васильевны. Плохо ей, ой как плохо!
20. Муж с тобой разберётся!
— Антон Викторович, поедете в деревню на профосмотр, — с каплей злорадства сообщила Печкина Антону.
— Не поеду, — улыбнулся Антон.
— Как это не поедешь? — возмутилась Печкина.
— Профосмотры хирургические, а я травматолог, — Антон улыбнулся широко и радостно. — Да и зачем мне эти выезды нужны? Сегодня ты посылаешь меня в деревню делать работу, с которой и фельдшер справится, а завтра мне придётся и сегодняшних и завтрашних больных принимать. Двойная нагрузка. На заводе за двойную нагрузку платят двойную зарплату. А у нас... — Антон безнадёжно махнул рукой.
— У меня непреодолимое желание — врезать тебе по морде, — процедила сквозь зубы Печкина.
Антон от неожиданного заявления опешил. Ну, коллега, это уж через край!
— Дальше хуже будет, — проговорил он, сочувственно качая головой.
— Ты что, решил меня выжить? — взвизгнула Печкина. — Что же ты сделаешь ещё хуже?
— Я ничего не сделаю. Дальше будет хуже, потому что тебе захочется не побить, а убить меня. Попей валерьянки, а?
— Сам пей! Ты... ты... ты... Жалко, что я не мужчина! Придётся мужу сказать, чтобы он с тобой разобрался!
— Ого! Тут валерьянкой не обойдёшься. Обратись к психиатру, а?
Сверкнув на Антона ненавидящими глазами и тряхнув сжатыми кулаками, побелев лицом, Печкина выскочила из кабинета Антона.
— Да-а... — задумчиво протянул Антон и тяжело вздохнул. — Дал Бог начальницу.
— Что-то она сегодня вообще с рельсов сошла, — посочувствовала медсестра.
— А муж у неё большой! Замолотит — коллегам работы на много месяцев!
— Или наймёт кого, — медсестра сделала «смертельное» выражение лица и провела себе пальцем по горлу.
— Типун тебе на язык! — отмахнулся Антон.
— А что, люди они богатые...
— Да... Муж и жена — одна сатана! Экая у нас начальница эмоциональная — два слова и взрывается. Неодолимое желание у неё... Неодолимое желание это уже страсть. А страсть, победившая разум — причина преступления! Лечиться надо!
Зазвонил внутренний телефон. Секретарша звала Антона к заведующей поликлиникой.
— Печкина у вас? — спросил Антон.
— Да, — ответила секретарша.
— Неужели Печкина побежала жаловаться к заведующей? — удивился Антон.— После того, что она здесь наговорила про свои тайные желания, ей бы помалкивать!
Антон задумался на секунду, потом взял ручку, бумагу, начал писать.
— Сделаю-ка я такую хохму, — сказал он с серьёзным лицом. — А как ещё с психованными бабами бороться? Заведующей поликлиникой... — диктовал он себе вслух. — Заявление... Прошу оградить меня от угроз физической расправы со стороны заведующей отделением Печкиной. В присутствии медсестры она сообщила мне, что у неё есть неодолимое желание дать мне по морде, и грозила прислать мужа, чтобы он со мной разобрался. Складывается впечатление, что коллега в психическом плане не совсем здорова. В связи с этим прошу организовать ей консультацию психиатра...
В кабинете завполиклиникой сидела заплаканная Печкина.
— Ну что вы как кошка с собакой! — встретила Антона упрёками заведующая. — Что вы всё время скандалите?
— Валентина Николаевна, я свою работу полностью выполняю? — спросил Антон.
— Выполняешь.
— Жалобы хоть от одного человека из поликлиники есть, что я с кем-то скандалю? Нет. Я тоже ни на кого не жалуюсь...
— Почему на профосмотр не хочешь ехать?
— Это не входит в мои обязанности.
— Трудно, что ли, съездить?
— Если бы она по-человечески... — Антон кивнул в сторону шмыгающей носом Печкиной.
— А я что, не по-человечески? — возмутилась Печкина. — И вообще... Я всё-таки заведующая отделением!
— Взирая на людей свысока, находишь их мелкими, — процитировал Козьму Пруткова Антон и подал заявление заведующей поликлиникой.
— Это ещё что? — заведующая с опаской взяла бумагу. Прочитала, с удивлением взглянула на Антона, на Печкину. — Это что... серьезно?
— Конечно, серьёзно, — улыбнулся Антон. — Так и сказала: «Непреодолимое желание дать тебе по морде». И так далее.
— Да он довёл меня! — истерично воскликнула Печкина.
— Видите, я разговариваю спокойно, а коллега... Лечиться ей надо!
— Вам что, места в отделении для двоих мало? У тебя ортопедия, у тебя травматология...
— Да он за деньги ездил косолапого ребёнка гипсовать! Угробил ноги, а мне теперь расхлёбывать! — злорадно ткнула пальцем в Антона Печкина.
— То, что они мне платили — это их инициатива. Я ездил на своей машине к ним домой, они компенсировали расходы на бензин. А расхлёбывать не придётся, ребёнка уже прооперировали.
— Оттого и прооперировали, что ты ноги угробил!
— У тебя сколько косолапых в этом году прооперировано? Пятьдесят процентов? Или больше? — разозлился Антон. — Одну ногу я сделал им идеально. А вторую... не дали доделать. При том, что косолапость была тяжелейшей степени!
Зря оправдываюсь, подумал Антон. Кто оправдывается — тот соглашается, что в чём-то виноват.
— Да ты понятия не имеешь, как косолапых гипсовать! Пока я была в отпуске, ты мне всех косолапых поперепортил!
— За месяц всех перепортил? — усмехнулся Антон.
— У Семёновых неизвестно чем занимался, никому ребёнка не показывал...
— Главный хирург ребёнка постоянно смотрел. Он, кстати, друг Семёновых. В институте травматологии ребёнка смотрели.
— Главный хирург... Что он в ортопедии понимает! А в институте... Показал ребёнка знакомому врачу чуть ли не в коридоре... Я с мамочкой малышки разговаривала, она мне всё рассказала!
— А мамочка визитку того врача из коридора не показывала? Там написано: «Кандидат медицинских наук, врач высшей категории»...
— Что же у них даже справки о консультации нет? — язвительно спросила Печкина. — Консультация... в коридоре. Думаешь, я идиотка?
— С этим вопросом лучше к психиатру.
— Да замолчите вы оба! — возмутилась заведующая поликлиникой. — Вы что, мирно жить не можете!
— Проще простого, — пожал плечами Антон. — Пусть пореже заходит в мой кабинет и не приказывает делать того, что не входит в мои обязанности.
— А ты не лезь в мою ортопедию!
— Как кошка с собакой! — подняла руки кверху заведующая поликлиникой. — В общем, Антон Викторович, занимайся своей травмой и в ортопедию не лезь. И... хватит скандалить! А это? — заведующая подняла заявление Антона. — Ты серьёзно?
— Пошутил. Если она пошутила, — Антон кивнул в сторону Печкиной.
Заведующая скомкала бумагу и бросила в мусорку.
21. Плохое отделение у хорошей заведующей
Врачам квалификационная категория присваивается на пять лет. Печкина имела первую категорию. Подошло время переаттестации, и Печкина решила, что в медицине она достойна быть оценена большим. Обработав статистические материалы за последние три года, Печкина написала «научную работу», собрала необходимые документы и поехала в облздрав, «сдаваться» на высшую категорию.
У Антона когда-то была вторая категория, он давно просрочил её и получал зарплату без надбавок, как начинающий врач. Чтобы подтвердить или повысить категорию необходимо переворошить гору бумаг, пересчитать кубометры цифр, потом отчитаться перед комиссией, в составе которой могло не оказаться ни одного травматолога, и которая в основном спрашивала номера приказов, предписывающих быть готовыми к эпидемии чумы, холеры, и приказывающими, как обрабатывать инструменты в том случае, если выяснилось, что в перевязочной был ВИЧ-инфицированный... Этого душа Антона не переносила.
Из области Печкина вернулась в полном недовольстве. Высшую категорию ей не дали. И, по слухам, даже не подтвердили первую. Для самолюбивой Печкиной это был удар.
— Отвратительное отношение! — жаловалась Печкина коллегам. — «Да такой должности нет!». Это в комиссии про меня сказали! Детского ортопеда нет! Представляете? Для них главное — не знание специальности, а знание приказов по соблюдению техники безопасности и действий в случае объявления войны. Номера приказов, видите ли, я не знаю! Выучите, говорят, и приезжайте! Чтобы компьютерную распечатку отчёта сделать, я сколько денег угрохала? Да на поездку туда-сюда... Ради крохотной надбавки к зарплате? Не поеду!
Неделю Печкина ходила возбуждённо-сердитая на всю областную медицинскую власть, затем остыла до обычного мрачно-меланхоличного состояния.
***
Третий день подряд Печкина выжимала из Антона план работы на полугодие. До этого был план по санпросветработе — требовалось измыслить название лекций, которые Антон никогда не будет читать. Ещё раньше — план освоения новых лечебно-диагностических методик. Притом, что не только передовой, но и просто новой аппаратуры в поликлинику не поступало лет уже пять, если не больше. Теперь — план работы на полугодие.
Какой может быть план? Вовремя приходить на работу, принимать всех больных, не допускать диагностических и прочих ошибок... Всё это написано в должностных обязанностях.
Антон взял лист бумаги, посидел над ним, вздыхая, написал заголовок: «План работы врача-травматолога». Посидел ещё пару минут, ругаясь про себя и вслух.
— Не придумывается? — сочувственно спросила медсестра.
Антон тяжело вздохнул и дописал: «Работать согласно должностным обязанностям». Расписался.
— Отнеси, пожалуйста, Печкиной, — попросил он медсестру.
Через минуту в кабинете Антона бушевал маленький ураган.
— Это что, план? — трясла бумажкой Печкина. — Вы что, издеваетесь надо мной?
— Да ладно тебе, — миролюбиво попробовал остановить её Антон.
— Не тебе, а вам! Если вы не уважаете меня, как заведующую отделением, уважайте хотя бы, как женщину!
— Да уважаю, уважаю...
— Что ты всё юродствуешь? — с брезгливым выражением спросила Печкина, уставившись ненавидящим взглядом на коллегу.
— Только юродивые знают, что идут куда надо, и не сворачивают со своего пути, когда общество, насмехаясь над ними, идет, куда не надо, — сурово произнёс Антон и поднял палец вверх.
— Чтобы сейчас же план был написан! С меня тоже требуют!
— Слушаюсь, командир, — примирительно пробурчал Антон и козырнул на солдатский манер.
— Издеваешься, да? Ладно... Я давно хотела тебе сказать, что я о тебе думаю... Ты мнишь себя великим специалистом... Да ты никто! Это я твой престиж подняла, всё время поддакивала, что ты разбираешься в травматологии. Если бы не я...
— Ой, спасибо! — улыбнулся Антон. — А я-то голову ломаю — откуда незаслуженное уважение? Как же отплатить тебе за материнскую заботу?
— Ты думаешь, все такие-сякие, один ты хорошенький?
Лицо Печкиной покраснело. Глаза возбуждённо блестели, губы тряслись.
— Да, именно так я и думаю, — с сожалением развёл руки в стороны Антон.
— А сам... Сколько страховок незаконных оформил? Денежки государственные тянешь втихаря?
— Давай уж конкретные примеры, чтобы враньём не прославиться.
Антону стало любопытно, что приплетёт Печкина ему в вину.
— Медсестре своей оформлял страховку по травме сына? Оформлял!
— Так по травме же!
Антон задумался. Года четыре назад сын медсестры сломал лучевую кость. Без смещения. Антон, чтобы медсестра получила по страховке чуть больше, написал пацану перелом со смещением. Ай да Печкина! Сколько лет держала в себе «компромат», а сегодня прорвалось. Собственно, секрета из этого грешка Антон не делал.
— Ребёнку косолапому ногу изуродовал? Изуродовал! И не только ему одному! После травм тоже есть осложнения — ко мне идут, жалуются на тебя! Я всё молчала, щадила тебя... Да ты не специалист — ты ноль без палочки! С медсёстрами только умеешь...
— Слушай, — прервал ядоизвержение Печкиной Антон. Ему надоел бред спятившей бабы. — Иди к себе, выпей валерьянки и успокойся. Надоела, честное слово!
Антону стало до того скучно, что он натурально зевнул и принялся оформлять амбулаторную карточку.
— Может мне вообще уволиться? — взвизгнула Печкина.
— О... Это был бы идеальный вариант для спокойствия отделения. Жалко, что нам такого счастья не дождаться.
Антон отложил карточку, взял другую.
— Если бы ты знал, как я тебя ненавижу! — выдавила Печкина сквозь зубы.
— Не могу похвастаться аналогичными сильными чувствами по отношению к тебе. Иди, иди, надоела уже, — не поднимая головы от писанины, проговорил Антон. Таким тоном увещевают утомившего своей блажью и капризами ребёнка.
Издав возмущённый нечленораздельный звук, Печкина выскочила из кабинета.
***
На следующий день Печкина на работу не вышла.
А ближе к обеду от главврача детского объединения позвонили в поликлинику и сообщили, что Печкина подала заявление об увольнении.
Две недели отделение жило спокойной жизнью. Потихоньку судачили о том, кого назначат новым заведующим. Иногда говорили Антону, что кроме него кандидатуры нет. Антон не обольщался, понимал, что для начальства более неудобного человека найти трудно.
В понедельник третьей недели секретарша сообщила в хирургическое отделение, что главврач детского объединения приедет представлять нового заведующего. Кого — никто не знает.
Сотрудники отделения были заинтригованы. Кого назначат? Кого-то из стационара? Трудно найти врача, желающего уйти из больницы в поликлинику. Да и лишних в стационаре не было. Хирурга Балояна из первой поликлиники? А кто останется вместо него? Неужели Печкина уйдёт в первую поликлинику? Живёт рядом... Наверное!
Стало обидно за державу — неужели не нашлось русского заведующего?
Ближе к обеду в поликлинике появилась Печкина. В строгом чёрном костюме, с новой причёской и в макияже. Гордо и сурово взглянула на коллег, молча прошла в кабинет завполиклиникой.
А эта зачем здесь? Дела сдавать?
Немного погодя приехала главврач детского объединения Седова. Встреченная руководством поликлиники у входа, монументом со свитой прошла по коридорам, гордо и недовольно оглядела встретившихся медиков.
Врачей и медсестёр хирургического отделения позвали в кабинет заведующей поликлиникой.
Посторонних в кабинете не было. А где же новый заведующий хирургическим отделением?
— Я собрала вас, чтобы представить заведующую, которая будет руководить хирургическим отделением, — на манер верховного судьи, зачитывающего вердикт по делу, оттопырив нижнюю губу, изрекла Седова и повела рукой в сторону гордой и неколебимой Печкиной. — К сожалению, вы не дали работать заведующей в недалёком прошлом. По сути — просаботировали, завалили работу отделения, а, в конце концов, просто выжили заведующую из отделения!
Врачи и медсёстры удивлённо переглянулись. Вот это разговор! Вот это представление нового заведующего! Получается, Печкина съездила к «мамочке», пожаловалась, что в отделении её не любят, не слушаются и выживают, а «мамочка» приехала наводить порядок?
— Кто её выживал? Сама ушла, обидевшись на весь белый свет, — буркнул Антон.
— Не надо! — простёрла длань в сторону Антона «мамочка», предостерегая его от изречения дальнейших глупостей. — Да, были у Натальи Васильевны некоторые... — Седова запнулась, — неуспехи. А вы саботировали её деятельность!
— Да никто не саботировал! — проворчала старшая сестра отделения.
— Саботировали! И выжили! — упрямо повторила Седова.
— Кому она нужна, выживать её, — пренебрежительно махнул рукой Антон. — Сама себя выжила.
— Кому нужна... Вот вы-то как раз и выжили! — воткнула перст в сторону Антона Седова.
— Конечно, — Антон развёл руки в стороны, — она хороший специалист, хорошая заведующая, хороший товарищ. А мы — плохой коллектив, который не работает, саботирует, скандалит и выживает хорошую заведующую. Хоть один из нас приходил к начальству с жалобами на Печкину или друг на друга? А Печкина то и дело жалуется на вся и всех. Не работа, а нервотрёпка. Ушла Печкина — и в отделении наступил покой. Отделение плохое... А кто этим отделением так успешно руководил четыре года? Интересно получается! Руководила хорошо, а работали все плохо! Извините, но подобные заявления оскорбляют коллектив!
— Это ваше поведение оскорбляет! — не смогла умолчать Печкина. — Я, как ни зайду к вам в кабинет, всегда ухожу со слезами!
— Пореже заходить надо, — улыбнулся Антон.
— Как же я вами руководить должна? — искренне удивилась Печкина.
— А что нами руководить? У каждого своя работа, все достаточно квалифицированные специалисты, справляемся и без руководящих указаний. Главное в руководстве — не мешать коллективу работать. А отчёты писать можно и не заходя в кабинеты.
— Нет, вы посмотрите на него! — Печкина всплеснула руками. У неё затряслись губы. — Опять оскорбляет!
— Прекратите оскорбления! — сверкнула глазами Седова.
— Да нет, это вы прекратите оскорбления! — возмутился Антон. — Всё отделение у вас плохое, одна заведующая, руководившая этим плохим отделением несколько лет, хорошая. Поплакалась начальству в жилетку про свою разнесчастную жизнь, про тиранов-подчинённых...
— Что вы себе позволяете! — поднялась с места Седова.
Обстановка в кабинете накалялась.
— И правильно Антон Викторович говорит, — встал со стула хирург Гасанов. — Вы нас за людей не считаете! Зимой, когда вы нам зарплату задерживали...
— Зарплату не я вам задерживала!
— Руководство задерживало. А вы — руководство!
— Мне тоже задерживали!
— Ой, только не надо сравнивать зарплату врача и зарплату главврача! Во сколько ваша зарплата выше моей? В двадцать раз? В тридцать? Я со своими копейками дожил до того, что хоть вешайся!
— Что ж не повесился!
Вопрос прозвучал ошеломляюще.
— Вы... Вы... — Гасанов до того был ошарашен словами главврача, что не мог подобрать слов для возмущения. — Вы должны извиниться передо мной!
— Извиниться? Ни за что!
— Я требую извинений!
— Никогда!
Антон тоже встал. Посмотрел на Печкину, на Седову.
— Вы позвали нас, чтобы представить отделению нового заведующего отделением? Хорошее представление получилось... Непонятно только, цирковое это представление или театральное. А точнее — головомойка отделению получилась. Чтобы впредь боялись заведующую. Я не знаю, как она после такого «представления» будет у нас работать!
Антон в недоумении развёл руки в стороны и пошёл к выходу.
— Мне тоже делать здесь нечего, — сердито проговорил Гасанов и пошёл следом за Антоном.
— Вернитесь, Антон Викторович, вернитесь! — кричала им вслед заведующая поликлиникой.
22. Возвращение, увольнение, назначение…
Два дня возвращённая во власть Печкина работала незаметно. При встрече с Антоном здоровалась сквозь зубы и каменела лицом. Антон же улыбался ей «весело и непринуждённо». Потом опять начались придирки типа «почему рано ушёл?», «почему поздно пришёл?», «почему долго в кабинете не было?» и «опять больные жаловались...»
В среду с утра Печкина вошла в кабинет травматолога, многообещающе и слегка злорадно улыбаясь.
— Завтра едете на профосмотр в деревню, Антон Викторович! — победоносно произнесла она и выжидающе посмотрела на Антона. Уж сегодня ты не посмеешь отказаться, было в её взгляде. — Я обсуждала этот вопрос с Седовой. Потому как хирургов у нас всего двое, она велела включать в список и тебя.
— Не могу, — простодушно улыбнулся Антон.
— И по какой же причине, позвольте узнать? — язвительно поинтересовалась Печкина.
— Есть две причины — официальная и неофициальная. С какой начать?
— С обеих сразу. Весьма интересно будет послушать. А потом объяснительную напишите на имя главврача, что выезд бригады в село сорвали по двум собственным причинам.
— Объяснительную напишу, недолго. И там поясню, что я, как травматолог, не имеющий сертификата на хирургическую деятельность, официально не могу заниматься хирургией. Вами любимая инструкция не велит мне заниматься хирургией! — Антон произнёс последнюю фразу так, как разъясняют прописные истины бестолковым детям. — Объяснительную писать?
— А вторая причина? — пропустила сквозь уши вопрос Антона Печкина. Злорадное выражение её лица сменилось угрюмо—злым.
— А на черта мне это нужно? Вот и вся причина. Потому что утомила ты меня своей бестолковостью. Не было тебя — работали мы тихо и спокойно, нам никто не мешал, мы никому не мешали. Привела тебя мамочка за руку — кончилась спокойная работа!
— Не хочется, а придётся ехать! — упрямо повторила Печкина.
— А шла бы ты... в свой кабинет! Мне людей принимать надо. Очередь за дверью.
Антон обошёл Печкину как посторонний предмет, открыл дверь, пригласил пациента войти.
— Ну ладно... Ну ладно... — угрожающе выдавливала сквозь зубы, сжимала и разжимала в бессилии пальцы Печкина.
— Ладно, ладно, — отмахнулся от неё Антон. — Иди в свой кабинет и займись общественно-полезным делом. И... чем реже ты будешь появляться в этом и других кабинетах, тем будет лучше для твоего, моего и общественного здоровья.
Печкина выскочила вон.
***
Печкина уволилась. Молча и, похоже, окончательно.
Но осталась работать в межрайонной социально-экспертной комиссии по определению инвалидности, где она раньше работала по совместительству, и которая располагалась на первом этаже поликлиники.
Сотрудники комиссии, с которыми Антон раньше был в благожелательных отношениях, стали коситься на Антона, как на человека, совершившего нехороший поступок.
Санитарка рассказывала, как Печкина жаловалась докторам, что Антон Викторович такой сякой, специалист никудышный, детей калечит, выжил её из отделения... А она ведь никогда и никому зла не делала!
В коридорах поликлиники частенько маячила сутулая фигура — Печкина повествовала «пленённым» докторам о чём-то очень печальном.
— О, господи, опять приведение на этаже появилось! — вздыхал Антон, в очередной раз увидев Печкину.
Однажды Печкина бесцеремонно вошла в кабинет Антона в сопровождении молодой мамы с грудным ребёнком на руках.
— Мне надо гипсовать косолапого ребёнка. Пусть ваша медсестра поможет, — распорядилась она «заведующим» голосом в пространство.
Бесцеремонность возмутила Антона.
— Во-первых, у нас идёт приём и поэтому сестра занята. Во-вторых, вы у нас не работаете, а посему сейчас занимаетесь неофициальной деятельностью. Если хотите заниматься больным неофициально — занимайтесь им без нашей помощи.
Печкина явно не ожидала отказа. Гипсовать без помощи медсестры, в отличие от Антона, она не умела.
— Вы... — лицо Печкиной покрылось багровыми пятнами. — Вы... отказываете в помощи больному ребёнку?
— Если ребёнку требуется ортопедичесая помощь, пусть запишется на приём к ортопеду.
— Да уж... Вы нагипсуете, — с мрачно-злобной интонацией проговорила Печкина. — Я пожалуюсь на вас в горздрав!
— Ради Бога! — пожал плечами Антон. — А сейчас выйдите из кабинета и не мешайте мне работать.
Минут через двадцать Антона вызвала к себе заведующая поликлиникой.
— Печкина звонила в горздрав. Сказала, что ты отказал в помощи косолапому ребёнку.
— Как травматолог может отказать в помощи плановому больному другого специалиста? Пусть записываются на приём к ортопеду, мне травматологических больных хватает. Вы же сами сказали, чтобы я не связывался с ортопедической патологией. И не отказал, а не дал в помощь Печкиной свою медсестру, потому что у нас шёл приём. И вообще, как врачу, у нас не работающему, и сплетнице, делать ей в моём кабинете нечего. Пусть гипсует в другом месте.
— Но она же врач-ортопед!
— Она уволилась. Теперь она врач МСЭК. И к ортопедии нашей поликлиники и всего города никакого отношения не имеет. Что вы скажете, если с улицы придёт незнакомый человек, покажет диплом врача и попросится у нас в перевязочной сделать операцию?
— Ну, ты уж лишнего хватил! Врач с улицы... Она всё-таки у нас работала.
— Я ничего не имел бы против, если бы она уволилась и успокоилась на том. Но она бродит по поликлинике и сплетничает, как я злостным образом выжил её из отделения! Так что она для меня — человек с улицы. А после того, как пожаловалась на меня в горздрав, всякое её пребывание в отделении я вообще буду расценивать, как пребывание постороннего человека.
Заведующая вздохнула, безнадёжно покачала головой.
— Я думала — разойдётесь, не будете цапаться...
— Я к ней на новое рабочее место не хожу, чтобы рассказать, какая она плохая.
— Ладно, не трогай её, а то опять в горздрав пожалуется.
***
Прошло месяца два. Хирургическое отделение работало спокойно. О появлении Печкиной в коридорах говорили не иначе, как о появлении приведения.
О кандидатах на заведование начальство молчало, и сотрудники решили, что хирургическое отделение присоединят к отделению узких специалистов. На том и успокоились.
Антон понимал, что единственный реальный кандидат на заведование хирургическим отделением — это он. Но, учитывая неудобный для начальства характер и заработанную славу скандалиста, своё будущее в качестве заведующего исключал.
***
— Антон Викторович, срочно бегите в педиатрическое отделение в кабинет заведующих. Там Седова приехала, вас требует! — встревожено сообщила Антону секретарша.
Антон пошёл в педиатрическое отделение. Зачем его вызывает Седова? Ругать, вроде, не за что... Неужели...
В небольшом кабинетике сидели все заведующие отделениями и Седова. Завполиклиникой была в отпуске.
— Заходи, Антон Викторович, заходи. Садись, — на удивление добродушно пробасила главная.
Антон сел на диван. Заведующие смотрели на него несколько торжественно.
«Точно, заведование будет предлагать», — утвердился в своём предположении Антон.
— В общем, так, Антон Викторович, — довольно категорично продолжила Седова. — Специалист ты хороший... И мы решили предложить тебе заведование хирургическим отделением, — без долгих разглагольствований закончила она речь. — Сегодня у нас пятница... Обдумай предложение, а в понедельник сообщишь.
— Я уже думал об этом, — кивнул головой Антон. Седова посмотрела на него с удивлением. — Как специалист, с работой я справлюсь. Но... Моё мнение не всегда совпадает с мнением начальства.
— Не велика беда. Поругаемся и придём к консенсусу. Ругаться мы умеем, — усмехнулась Седова.
— Я не очень... уважаю бумажную работу.
— А кто её уважает? — опять усмехнулась Седова.
— Мы тоже терпеть её не можем, — сказала заведующая первым педиатрическим отделением. Остальные радостно закивали головами.
— Это не проблема, — снова заговорила Седова. — Проблема — что в хирургическом отделении коллектив тяжёлый, скандальный.
— А вот это уж точно не проблема! — улыбнулся Антон. — И коллектив у нас нормальный. Скандалов не будет — это я вам гарантирую!
Седова недоверчиво взглянула на Антона.
***
Около месяца уже Антон работал заведующим отделением и врачём-травматологом одновременно. Работа шла спокойно, никто никому не мешал, никто никого не гонял.
Антон зашивал рану у травмированного мальчика, когда в перевязочную заглянула Печкина. Заглянув, исчезла. Но, судя по разговору с санитаркой, осталась ждать в кабинете.
— Принесла нечистая приведение, — тихонько пробурчал Антон.
Медсестра, помогавшая ему работать, улыбнулась.
Зашив рану, наложив повязку, сняв перчатки и вымыв руки, Антон вышел из перевязочной.
Печкина сидела на кушетке.
— Здравствуйте, Антон Викторович, — улыбнулась она довольно натянуто.
Антон кивнул головой, прошёл к столу, сел на своё место.
— Здравствуйте.
— Пришла поздравить тебя с заведованием.
— Спасибо, — вздохнул Антон.
— Добился, наконец, своего? — скривившись в подобие улыбки, спросила Печкина.
— Охо-хо... — вздохнул Антон, взял амбулаторную карточку ребёнка, которого он только что зашивал, раскрыл её, отыскивая место, где сделать запись. — Чего добился?
— Ну, как же! Меня выжил, на заведование напросился — достиг, к чему стремился!
Антон покрутил головой.
— Никто тебя не выживал. Такой чести заслужить надо, чтобы стать выжитой. И на заведование я не напрашивался.
— Добился, добился. А меня выжил! Долго ты к своей цели шёл!
— Слушай... Ты сама заявление на увольнение писала, причём, два раза. Если у тебя есть хоть капля самоуважения, уйди с достоинством, не смеши людей. То, что ты по коридорам шепчешь — это же смешно! Тебя уже приведением называют!
— Как я тебя ненавижу! — процедила Печкина сквозь зубы, побагровев лицом. Не оглядываясь, скованной походкой вышла из кабинета.
В двери перевязочной показалась медсестра, вопросительно посмотрела на доктора.
— Приходила поздравить меня с заведованием, — пожал плечами Антон.
23. Этиология врождённых уродств
— Здравствуй, Лен, — позвонила по телефону Татьяна, дальняя родственница Семёновых, работавшая у них в фирме. — Как у вас дела?
— А у нас всегда дела нормальные. Мужа заведующим хирургическим отделением назначили.
— О, молодец, Антон Викторович! Поздравь его от меня. Он не поможет сына в садик оформить? А то не охота по очередям мотаться.
— Поможет, конечно. Приходи в поликлинику, я его предупрежу. А у вас чего нового?
— Ольга Гарденина к нам экономистом пришла работать. Курсы какие-то кончила и к Виктории подкатила.
— Ну и ну! На всех углах кричала, что видеть не может Степановну! Не зря всё-таки Антон разъяснял, где у неё будущее. Как у Вики ножки? Ходит?
— Ходит. Только оперированную ногу опять повело. Они думали, что операция — это окончательно, а оказывается... Слушай, Лен, а сифилис может быть причиной косолапости?
— Сифилис? — Лену до того поразил вопрос, что она растерянно замолчала.
— Алло, ты где? — позвала её Татьяна.
— Ну... Насколько мне муж рассказывал про косолапость... При сифилисе ноги вообще бывают кривыми... А причём здесь...
— Ну как, причём. Она же на четвёртом месяце беременности сифилис лечила. Вы что, не знали?
— Нет, конечно!
— Муж наградил. Болтался ведь, с кем ни попадя. Там такое лечение было! Её предупреждали, что ребёнок может неполноценным родиться — и из-за болезни, и из-за лечения. Советовали сделать аборт. А она испугалась, что Семеновы кинут её после аборта. Рожать, говорит, буду. Сыворотку какую-то или вакцину из областного вендиспансера возили. Срок хранения — сломя голову довезти на машине и сразу колоть, чтоб прокиснуть не успела...
1998 г.
Безнадёжные уродства
© Copyright: Анатолий Комиссаренко, 2003
Свидетельство о публикации №203032600038
Свидетельство о публикации №203032600038
Рецензии
На это произведение написано 26 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.